Диету не предлагать

Надежда Мамаева, 2021

Женские приметы: Если решила похудеть – это к переменам в жизни. Если застукала своего жениха в постели с другой – это к новому знакомству. Если засиделась за рюмкой чая с любовницей бывшего – это к приключениям. А уж если отправилась в оные приключения – то это к любви. И плевать уже на приметы и то, что говорят звезды. Хотя не совсем. На одну звезду имеется конкретный план: держаться подальше. Вот только удастся ли? История о любви к еде, музыке и жизни.

Глава 1

«Каждая из нас хоть раз в своей жизни озадачивалась тем, чтобы похудеть. К лету, для здоровья, чтобы быть привлекательнее… Причин тысяча. Но враг в этом неравном бою один — весы. А зеркало и сантиметровая лента — его союзники. Вот и я в очередной раз поняла: пора. Ибо каждая написанная книга как-то незаметно добавляла мне по килограмму», — с этого началась моя история.

«Сперва я по дурости полезла в гугл (диеты и упражнения — а вдруг появилось что-то новенькое?). Наивная чукотская девушка! Реклама мне тут же выдала кучу всего, прочно прописала это в боковые баннеры всех страниц, и я поняла одно: полнеть реально дешевле и приятнее. Но это не поколебало мой боевой дух. Решила начать бегать по утрам и есть побольше овощей. С первым не сложилось по причине того, что мой организм оказался умнее хозяйки и вставать в пять утра, чтобы нестись куда-то по гололеду, гордо рея трениками, отказался напрочь. Я просыпала все будильники.

Второе удалось частично: хрумкать листиком салата, изображая ярого последователя кроликов, когда со всех сторон тебя буквально атаковали бургеры, хот-доги, кока-колы, а кулинарии на каждом шагу так и манили запахами… мягко говоря — уныло. В общем, устоять я не смогла. Вывод: коварные рекламщики не только не способствовали похудению, а наоборот, сбивали с пути истинного.

Потом я рискнула попробовать антицелюлитный крем. Вот это была моя самая большая ошибка. И в каком аду готовили эту термоядерную смесь?! Да ею реально можно пытать самых злостных преступников, отогревать туристов, закоченевших в дикой тундре, использовать в качестве ракетного топлива… А еще занести в список запрещенного химоружия. Не знаю, кто тестировал этот крем, но могу сказать: это были люди с о-о-очень большой выдержкой. Или носороги, ибо только их шкура способна выдержать такое. В общем, воспоминания об этом креме у меня остались гораздо более яркие, чем об отпуске на море, хотя не могу сказать, что такие же приятные. Но яркие — это точно.

После опытов с кремом на фиточай я так и не осмелилась. И вообще поняла: плевать на килограммы. К тому же худеть было грустно, а булочки так манили… Итог: я решила быть веселой и жизнерадостной. А стройность… как-нибудь в другой раз…»

Я закончила набирать пост в соцсети: так сказать, подвела итоги весны. Какой-никакой, но все же отзыв в интернет-магазине о термоядерном креме я оставила. Удовлетворенно нажала на «отправить» и с чувством выполненного долга откинулась в кресле. Сегодня был выходной. Завтра маячила вроде бы даже почти любимая работа. Она была бы еще более любимой, если бы не размер зарплаты. К слову, последняя напоминала мне нанотехнологии: о ней было много разговоров, а вот на деле — ни в руках не подержать толком, ни пользы ощутить.

Секретарь — звучит гордо. Сразу представляется деловой костюм, портфель, галстук и очки. Секретарша — уже не так. И ассоциации уже не те: кофе, электронная почта и «Дмитрий Сергеевич, к вам посетитель…». Но у меня… у меня даже этого пресловутого «Дмитрия Сергеевича» не было! И о мачо — боссе с накачанными кубиками торса, который бы влюбился в меня, свою подчиненную, — было не помечтать! А все потому, что светлый образ, который лелеяли в глубине души поклонницы «Пятидесяти оттенков серого» разбивался о сто пятьдесят килограммов моего начальства. К оному можно было обращаться только как «Ирина Олеговна».

Руководитель дистрибьюторского центра, мой шеф, была дамой боевой. Прямо олицетворение победоносного танка Т-34. Она нещадно давила конкурентов продажами, выбивала из своих подчиненных выполнение планов так, что многие, стоя у ее дверей, молили пристрелить их. Увы. Тут я была бессердечна, и убивать не убивала. Ибо мне за это не доплачивали. А вот радушно открывать «двери в чистилище» — всегда пожалуйста.

Причиной, по которой я оказалась на сей почетной должности привратника Ада, была весьма прозаической. Когда год назад нам торжественно вручили дипломы, заявив, что мир получил в нашем лице аж целых двадцать пять менеджеров по рекламе, мы возрадовались: конец учебе. Вот только профессура забыла сообщить, что «одна из самых престижных и востребованных специальностей» — это в реальности еще и бешеная конкуренция, где желторотые новички заведомо в проигрыше.

Возможно, меня, с моим красным дипломом, ждала оглушительная карьера в одной из крупнейших мировых компаний. Ждала, но… не дождалась. Потому как я подумала, что пройти путь от поломойки до манагера в Макдаке всегда успею, тем более негласный лозунг этой компании — «руки в масле, попа в мыле» — лучше всего говорил об условиях работы, куда уж там восьми страницам трудового договора.

В итоге я решила, что опыт мне пока важнее зарплаты, и отправилась в филиал ада на земле, главным демон… директором в котором и была Илларионова Ирина Олеговна. К слову, дама была действительно дьявольски умна, отлично разбиралась в психологии и знала о рекламе все. А еще она умела всыпать перцу, испепелить (не только взглядом), воспламенить публику, зажарить ее мозг и выесть его чайной ложечкой… И делала это регулярно на презентациях посуды, которую и продавала наша фирма. Причем, за немалые деньги продавала. Презренный облагороженный пластик шел по цене чуть ли не обогащенного урана. А все благодаря грамотной рекламной политике.

Вот только у моей должности был один минус: сидячая работа. За компьютером я проводила больше восьми часов: отчеты, макеты, посты, обработка заявок… Да еще в демонстрационном зале после презентаций всегда было что-то вкусненькое. Возможно ли устоять в девять вечера перед пудингом, приготовленным по всем правилам кулинарии? Особенно если перед тобой еще маячит необработанная толстенная папка с бумагами? Правильно — невозможно.

Моя фигура против калорий тоже не устояла и начала, как вселенная, расширяться. К тому же постоянный стресс, на который начальство — в отличие от премии — расщедривалось регулярно, чаще всего заедался шоколадками. Как итог: за год я набрала десять килограмм, а мой пресс стал работать под прикрытием самого надежно согревающего тела элемента — жирка.

Когда же я приползала уставшая с работы, сил идти в тренажерный зал уже не было. И вот этой весной я осознала: еще один год в таком же ритме — и из категории «девушка» я резко перескочу в «гранд-дама».

В общем, я решила худеть. Чем это закончилось? Я потеряла два килограмма и превысила свой лимит по питанию на десять тысяч за месяц. Не есть оказалось дороже, чем есть.

Пиликнул смской телефон. «Сегодня не сможем увидеться, меня завал с переводом».

«Жаль. Конечно работай. Люблю тебя», — быстро набрала я, и рука сама собой поставила смайлик.

Писал Игорь. Мой вроде как парень и чуть-чуть даже жених. Почему «вроде как»? Потому что мы за последний месяц виделись всего пару раз: то у меня работа, то у него… Хотя год назад он мне сделал предложение. Но я тогда только-только получила диплом и хотела пожить хотя бы немного свободно. Вот, дохотелась.

За окном маняще светило солнце. По плану, вообще-то, была уборка. Я еще раз посмотрела в окно, потом бросила взгляд на комнату. Беспорядок был из категории: «пускать чужих людей стыдно, а свои — видели и похлеще». Да ну его! Убраться успеется, а хорошая погода ждать не будет.

Джинсы, кроссовки, блузка и кардиган — начало лета выдалось хоть ярким, но прохладным — и вот уже я шла по улице.

Гуляла вдохновенно, улыбаясь, радуясь теплым солнечным лучам, точно оказалась не в парке, а в детстве. На углу стояла кондитерская, откуда по аллеям расползался умопомрачительный запах. Идея купить тортик и нагрянуть к Игорю, порадовать его вкусненьким, возникла спонтанно. И так же спонтанно я спустя час оказалась на пороге его квартиры.

Позвонила раз. Второй. Он долго не открывал. А потом ключ повернулся, дверь неторопливо стала открываться, и я услышала звонкий женский голос:

— Ну что так долго, мы пиццу и роллы больше получаса назад заказывали, — появившаяся в проеме блондинка недовольно наморщила нос и протянула: — Что вылупилась? Заказ давай. И гони отсюда, мы все оплатили уже. А на чаевые даже не надейся.

Она была лишь в одном банном полотенце, которое я по случаю подарила Игорю, что как-то резко исключало из вариантов классических мужских отмазок «коллега по работе» и «соседка за солью зашла».

Прекрасное созданье с манерами гопника протянуло наманикюренную лапку и попыталось цапнуть из моих рук бумажный пакет с тортиком. И тут из-за ее спины, перекрывая шум льющейся воды, раздалось:

— Кисуня, заказ принесли?

Опережая «кисуню», я весело крикнула:

— Да, котик, заказ.

Вода в ванной мгновенно перестала литься, «Кисуню» резко втянуло внутрь, а дверь перед моим носом чуть не захлопнулась. Но кроссовка — это не балетка на тонюсенькой подошве. Китайский «найкус» с честью выдержал удар о косяк, когда я ловко всунула ногу в проем, не дав двери закрыться.

— Ты что, оборзела? — взревела девица, готовая ринуться на меня.

— Ника? — ошарашенно выпалил материализовавшийся из ванной Игорь, прикрывая стратегическое место малюсеньким полотенчиком.

Блондинка, оказавшаяся между мной и моим парнем, который в эти секунды стремительно приобретал приставку «экс», повернулась ко мне спиной. Видимо, она тоже считала себя в жизни Игоря единственной. Ну хотя бы на эту ночь.

— Я смотрю, у тебя и правда завал… — сочувственно кивнула я.

Год назад я бы точно закатила истерику. Или трусливой мышкой поспешила убраться подальше. Но, видимо, моя начальница что-то сумела во мне изменить. Или, скорее, просто надрессировала на стресс. Потому вместо воплей и слез из меня лез сарказм:

— К слову, симпатичный такой завал. И попка у него ничего… Одним словом, одобряю.

Блондинка, уже было ринувшаяся начистить забрало своему «рыцарю» при моих словах чуть не споткнулась.

А я между тем продолжила:

— Игорь, я чего зашла-то. Сказать, что подумала над твоим предложением… Ну, выйти за тебя замуж. И знаешь, мой ответ «нет».

— Ты, сволочь, — прошипела «кисуня» в лицо попятившегося «котика». И наращивая обороты продолжила: — Мало того, что еще с кем-то за моей спиной встречался, так еще и замуж звал? А я, как идиотка… Четыре месяца… — От прозвучавших сроков я слегка опешила. Это сколько же времени мне этот подлец мозги пудрил? — Ах ты скотина! — И блондинка, которая, к слову, была на вид как миниатюрная статуэтка и доходила бывшему до плеча, кажется, не совсем осознавая, что ее весовая категория слегка отличается от накачанного центнера Игоря, ринулась в атаку.

Спустя всего полминуты я поняла, что те, кто придумал слоган «сантиметры решают все» — идиот. Разница в росте между блондинкой и бывшим была не меньше полутора дециметров. Но на пол с криком раненного зверя рухнул Игорь.

Блондинка тут же оседлала поверженного. А дальше… Чавкающие звуки, удары, четкие и ритмичные, как у боксера о грушу, дрыгающаяся мужская пятка и сдавленное «помогите» — это все, что я запомнила.

Потом бывший каким-то чудом извернулся, с размаху долбанул кулаком по лицу блондинки и, ужом вывернувшись из-под нее, дал деру прямо на меня.

Я едва успела отпрыгнуть, как мимо пулей просвистело абсолютно голое мужское тело. По лестнице в лучших традициях кота раздалось тыгыдык-тыгыдык, а затем хлопнула подъездная дверь.

Я же резвостью Игоря не обладала, а потому тихонько попятилась, но, бросив быстрый взгляд на «кисуню» — а ну как меня сейчас начнет валтузить вместо удравшего дорогого — остановилась. Блондинка, потерявшая в драке свое полотенце, едва поднялась на ноги и взмахнув вырванным у побежденного клочком махровой ткани, прислонилась к стенке и начала сползать.

Разумнее всего было убежать, но я, вспомнив удар бывшего в голову его пассии, остановилась. А вдруг у нее сотрясение или… того хуже. А я уйду. А ей нужен врач. Адреналиновая злость — штука опасная. Человек и пулю в груди с ней не сразу почувствовать может…

В общем, повела я себя как клиническая идиотка — кинулась на помощь.

Дотащила блондинку до дивана, прикрыла ее махровым полотенцем, валявшемся неподалеку, вызвала скорую и приложила к щеке, которую раздувало на глазах, холодный компресс.

Прошло около получаса, скорая не торопилась, зато моя «коллега» по Игорю пришла в себя. Сначала она ничего не поняла, потом попыталась вскочить, но у нее тут же закружилась голова, а затем в домофон позвонили: наконец-то приехали люди в синих фуфайках.

Едва я открыла дверь и указала им на пострадавшую, они — в лучших традициях коллекторов: не разуваясь и не здороваясь, — потопали к ней.

Сделали записи, попросили сосчитать пальцы, спросили, не было ли лужи под потерпевшей сразу после травмы, всадили укол ношпы (причем фельдшер так долго целился в ягодицу, что я уже было решила — попадет в диван) и уехали.

А мы остались. В неловкой тишине.

— Если тебе уже лучше, я, пожалуй, пойду… — сказала я и посмотрела, как за окном догорал закат. М-да, припозднилась.

Уже встала и направилась в прихожую, как в спину полетело.

— Спасибо. Меня, кстати, Соня зовут.

Я остановилась. Обернулась. И как-то само собой сорвалось:

— Ника.

— Я знаю. Перед тем, как я отметелила этого говнюка, он тебя назвал, — она попыталась усмехнуться, но тут же скривилась: видимо, напомнил о себе синяк.

В дверь раздался звонок, и до этого лежавшая пластом Соня резко вскочила и с воинственным криком ринулась к двери. Судя по всему — отсыпать добавки блудному любовнику. Но на пороге нарисовался доставщик пиццы.

Буквально три секунды — и Соня уже стояла с коробкой в одной руке и сетом роллов — в другой. А паренек испарился. Вот что значит профессионал. Печенкой почуял, когда стоит появиться, и когда — исчезнуть.

Соня повернулась ко мне и вздохнула:

— Слушай, Ника, оставайся. Не пропадать же добру…

Не то чтобы я горела желанием… Но спустя пару часов, когда мы основательно распробовали и пиццу, и роллы, и мой тортик, и завалявшийся на кухне коньяк, оказалось, что у нас с Соней много тем для обсуждения.

К слову, Игорь этой ночью на съемную квартиру так и не явился.

Зато мы с Соней душевно посидели. До утра.

— Так ты это… сукрет… сиськ… — новая знакомая пьяно захихикала и, решив, что так тоже неплохо, выразительным нетрезвым жестом изобразила на себе мои верхние сто десять сантиметров. Но потом покачала пальцем перед свои носом и совладала с языком — Се-ктре-тар-ша. Во!

— Ага. Ик!

Я тоже была далека от стеклышка, но держалась все же получше. Как-никак дозы коньяка у нас были равные, а вот вместилища — нет.

Если Соня была обладательницей форм из категории погреметь, то я — потрясти. Все же природа не обделила меня ростом (тут сказались гены дедушки-волейболиста) и формами (тут уж к деду вопросов не было, а вот к маме, на пятый размер которой мужчины и сейчас сворачивали шеи — таки да). Нет, я не комплексовала по этому поводу. Ну хорошо… Иногда меня задевало, когда слышала от консультантов тщательно скрываемое презрение — бабуля утверждала, что зависть! — за фразой: «У нас линейка до сорок четвертого размера… Поищите в магазине для полных». И это при том, что мои шестьдесят с плюсом кило — плюсик плавно перетекал в семерку с нолем — меня не сильно обременяли. Мне с ними даже было весело. И я даже считала себя вроде привлекательной и счастливой. До вчерашнего вечера.

— И у тебя… — Соня сделала выдох, словно борьба с собственным языком была для нее непосильной. Но все же она была в прошлом спортсменкой, о чем поведала во время нашей милой девичей пьян… философско-интеллектуальной беседы о смысле жизни, сдобренной бальзамированием (пятизвездочный коньячок — отличный бальзам!) душевных ран. В общем, Соня справилась и сумела выговорить. Даже без запинки: — Классный начальник? Наверняка богатый и властный.

Я вспомнила, что начальница на свою зарплату не жаловалась (и нам настоятельно не советовала, хотя подчиненных и босса от равенства отделял какой-то пресловутый нолик), а властности и вовсе могла страждущим дать взаймы, потому ответила честно:

— Ага… Такой классный, что класть на него — не перекласть.

— Это как? — Соня сморгнула.

— А так… мой шеф — властелинша.

— Трындец, — только и сказала Соня, а потом подняла рюмку, не чокаясь выпила залпом, будто поминая. И только потом пояснила: — Мужика хотя бы истерикой и слезами пронять можно, а тут… Ты попала.

То, что я влипла, я поняла еще год назад, узрев свое начальство в боевой ипостаси главного дистрибьютора региона, дававшего мастер-класс по приготовлению мяса на сковороде «Таппер». Тогда на презентации вокруг Илларионовой подчиненные летали быстрее, чем пули на передовой. Ей подавали все: от масла и мяса до широких улыбок и аплодисментов даже не по первому слову. По взгляду. И вот тогда-то я осознала: это как же надо было надрессировать своих подчиненных…

— Угу, — я шмыгнула носом.

Взгляд упал на фото бывшего, которое стояло в рамочке на подоконнике. Соня проследила за тем, куда я смотрю.

— Кобель он, хоть и породистый, — она махнула рукой, а потом таким тоном, словно рассуждала в какой цвет покрасить ногти, в перламутровый или нежно розовый, произнесла: — Нос ему сломать, что ли…

Как я уже поняла, это Соня могла. И запросто. Судя по ее боевому настрою.

— Да ладно, пусть живет со своим кривым, — отмахнулась я, и со вздохом призналась: — Я из-за этой сволочи от отпуска отказалась. Этот паразит все втирал о том, что занят переводами. Вот я и не брала.

— А меня заверял, что у него больной брат.

Я глянула на «переводы». Соня — на «брата». И мы выпили. После чего тортика не осталось вовсе.

— Одни расстройства от этого кобеля. Вот сейчас к моим набранным десяти нервным килограммам прибавится еще один, — я печально облизала остатки крема с ложки. — Ни отдыха. Ни фигуры.

— Зато ни я, ни ты не вышли замуж за этого… любителя проводить кастинг.

— А при чем тут кастинг? — не поняла я.

Сейчас мы с Соней обе плавно переходили из стадии «язык заплетается» в «море по колено, горы по плечу», когда понимаешь собеседника с полуслова и начинает неудержимо тянуть на подвиги.

— Пока брак не заключен, считается, что мужик не изменяет, а это…тестирует, — зло усмехнулась Соня. — Но с другой стороны… А нам-то что мешает это сделать?

— Не-не… — я замотала головой. — Я не готова…

Соня на миг зависла, а потом, словно ее озарило, метнулась в комнату, приволокла ноутбук Игоря и, хихикая, ввела пароль.

— Откуда? — икнула я.

— Да он у него простой. Я всего-то один раз подсмотрела…

«Простой» пароль оказался какой-то дичайшей комбинацией английских букв, верхнего регистра и цифр.

Едва ноут мигнул, Соня сразу же полезла в яндекс. Причем не просто в яндекс, а в яндекс-кошелек.

Я тоже знала, что Игорь предпочитает работать в обход налогов, потому особо жалует виртуальные кошельки. Увидев сумму, блондинка присвистнула. А потом зловеще протянула:

— Сейчас этот урод нам за все заплатит.

Причем «заплатит» оказалось далеко не фигурой речи.

Порыскав по квартире, Соня нашла телефон бывшего, а дальше… В оправдание могу сказать, что мы обе были пьяны. Сильно пьяны. Иначе как я дала себя уговорить на горящий фитнес-тур на Бали? За кругленькую сумму, которая улетела со счета Игоря.

Соня же, порывшись на сайте туроператора, выбрала для себя Альпы, заявив, что никогда там не была. И вообще. Это наша моральная компенсация, а в перспективе — и аморальный отдых.

Как ангел мщения во плоти, она выбрала специально «невозвратные» варианты, чтобы путевки нельзя было отменить. Да и особо на это времени не было. Мой вылет планировался уже завтра вечером. Сонин — послезавтра утром.

Распечатав бланки, мы благополучно уснули. Прямо сидя за столом.

А утро началось с телефонного звонка.

— Белоус, где тебя носит? — ввинчиваясь в воспаленный мозг трубка призывала к моей мирно дрыхнущий совести. — Илларионова рвет и мечет. Требует твоей крови. На худой конец — трупа, который можно накачать кофе, обмазать скипидаром и заставить работать.

Этот голос я бы узнала из сотен тысяч. Даже в бреду. Даже в отключке. Елена Ведминская. Я невольно застонала. Лена — человек, способный свести баланс даже если дебет с кредитом ушли в долгий и разносторонний загул, обладала еще одной суперспособностью: она могла отыскать любого, дозвониться даже на выключенный телефон и…Иногда мне казалось, что даже умри я, она спокойно притащит мою душу с того света и воскресит, если я не донесла ей от начальства какие-то бумаги.

— Ника… Ты где?

— Здесь, — честно ответила я, обозревая результаты вчерашней душевной беседы. Один из этих самых «результатов» — лист с распечатанным электронным билетом — как раз прилип к моей щеке. Я машинально его отодрала. Глянула на сумму. Зависла. Это же моя полугодовая зарплата.

А Лена, ни о чем не подозревая, возмутилась:

— Здесь? А надо тут. И быстро. Так что давай, каблуки в зубы и бегом, обгоняя вагоны метро, в офис.

— Ага… — отстранённо согласилась я, отключая телефон.

Глянула на дисплей и… увидела сколько времени. А потом было волшебное заклинание «твою ж….!», и я помчалась на работу, машинально запихнув электронный билет в сумочку.

Неумытая, непричесанная, зевающая и в то же время нервно сжимающая ручку сумочки — в общем, я была типичной утренней пассажиркой маршрутки, дико опаздывающей на работу.

Водитель, гордый уроженец Кавказа, взращенный на коварстве серпантинных дорог, лихо выкручивал руль, обгоняя, подрезая, тормозя и давя на газ так, что я ощущала себя монетой в копилке, которую решили встряхнуть.

Я скосила глаза на соседку, которая при этой болтанке умудрилась достать из своего фирменного рюкзачка косметичку. Глядя на то, как девушка лихо орудует помадой, тушью и даже подводкой, я поняла: передо мной настоящая женщина. Ибо только такая способна нарисовать идеально прямую стрелку, когда то ли Арсен, то ли Гоги, подпевая «ой-ваэ… разорвать тугих ой-вэй сани-тар круг» заходит на очередной вираж.

Нет, если бы существовал какой-то спорт по мейкапу, то моя соседка была бы явно мастером-международником. А я так, третьеразрядницей. Причем даже не взрослой, а юноиорской лиги… Потому что все, на что меня хватило — это пригладить пятерней каштановые волосы, быстро переплести их в некое подобие косы, закрепив найденной в сумочке резинкой, закинуть в рот там же обнаруженный «Орбит», которому сегодня выпала почётная роль зубной щетки, да одернуть одежду. И все же спустя двадцать минут, выскочив из маршрутки, я чувствовала себя уже почти человеком.

В офис я залетела на второй космической, затормозив только о свой стол. Фух! Под столом обретались мои офисные туфли с коварно тонкой подошвой и каблуком, который был вроде и устойчивым, пока я их мерила в магазине, а вот на брусчатке… Сменив удобные кроссовки на этот взбрык моего здравого смысла, который отчего-то продавцы величали «лодочки на шпильке», я ринулась к узенькому шкафу, куда по идее должны были зимой втиснуться пара пальто (по факту — одна шуба начальницы). Там сейчас было почти пусто: лишь моя запасная блузка и два пиджака Ирины Олеговны.

Переоделась пулей, молясь про себя, чтобы сегодня босс не заметила, что я одета не по «регламенту Цербера»: черный низ, белый верх и оскал в тридцать два зуба с готовностью покусать любого, кто побеспокоит моего шефа вне графика приема. В принципе, на мне сейчас все, кроме «низа».

Вдохнула. Выдохнула. И только закрыла дверцу шкафа, как услышала:

— Вы опоздали.

Передо мной стояло начальство собственной персоной и пылало гневом. Когда на тебя пылают гневом сто пятьдесят килограмм — это страшно.

Сказать, этого больше не повторится? Попытаться надавить на жалость? Первое грозит штрафом. Второе — штрафом и головной болью от начальственного нагоняя. В любом случае, молчать дальше было невозможно: начальственные брови двумя грозовыми тучами столкнулись на переносице.

Я открыла было рот для того, чтобы выдать на-гора, как у меня дома заклинило замок, и я доблестно прорывалась на работу через соседский балкон, но тут мой взгляд упал на сумочку, что стояла на рабочем столе. Из нее, приоткрытой, торчал распечатанный электронный билет.

Я вспомнила, сколько он стоил… И похолодела, поняв, что Игорь меня убьет. Вот точно убьет, в буквальном смысле этого слова. Забудет, что он интеллигент в третьем поколении, переводчик художественной литературы (в том числе и со староанглийского) и вообще утонченная натура. И придушит. Или шею свернет…

Перевела взгляд на звереющее начальство. Мысленно вернулась к Игорю. Потом к билетам и… широко улыбнулась Илларионовой, объявив:

— Я с сегодняшнего дня в отпуске!

Начальство поперхнулось и побагровело, осознав, что его откровенно послали.

— Что-о-о?! — громкий рык прокатился по приемной, разлетелся по офису, с доски объявлений посыпались все скрепки. — Ты белены объелась, Белоус?

— Не белены, а трудового кодекса! Мне по нему раз в год положен отпуск. А я уже тринадцать месяцев тут работаю. И мне не предложили ни компенсации, ни хотя бы отгулов…

— Какие, к чертям собачьим, отгулы?

— Оплачиваемые, — обнаглела я, мысленно прощаясь со своей работой.

— У меня через десять дней отчет в центр, конференция…

— А я в отпуск хочу.

— Не пущу! — не сдавалось начальство.

— Тогда я себе через месяц организую сама! Продолжительный, — и мстительно добавила: — декретный.

Я впервые так открыто говорила с Илларионовой, уверенно, спокойно. Без подкашивающихся коленок и внутренней дрожи от того, что за дерзость можно схлопотать штраф, а то и увольнение. И не сводя глаз со взбешенного начальства, которое прожигало меня взглядом. И в этом взгляде впервые промелькнуло что-то похожее на уважение.

— Воспитала на свою голову… — Илларионова оперлась на край стола, рядом с которым стояла. Ее длинные ногти-стилеты кроваво-красного оттенка поцокали рядом с клавиатурой. — А ты растешь, Ника…

А потом она уже совершенно другим голосом уточнила:

— И чего ты так сорвалась-то?

Она спрашивала у меня, как у равной. У равной. С учетом того, что всех подчиненных за закрытыми дверьми величала «курицами». Даже парень программист у нее был «курицей», не «петухом». И относилась ко всем с превосходством. А вот сейчас, в этом простом ее вопросе превосходства не было ни капли.

— Любовник оплатил тур на Бали. Горящий… — вздохнула я. И ведь я не соврала ни разу.

Брови Илларионовой откровенно полезли на лоб. Ну да. Обычно об таком с оттенком хвастовства говорят девушки с совершенно другой, модельной внешностью. И не начальству, а заклятым подружкам за столиком в кафе…

В общем, не такие как я. Совершенно. Хотя от подиумных красоток у меня тоже кое-что было: рост. А вот вес, увы, в стандарт не вписывался.

Судя по всему, об этом же подумало и начальство. Что не тяну я на ту, кому любовники покупают путевку на Бали. Вот в санаторий «Ласточка» — это да.

Пауза затягивалась. И надо было именно в этот момент тишину разрезать трели сотового. Эта мелодия у меня стояла только на один номер. Игоря.

В треугольнике «секретарша-начальство-телефон» почему-то тупым углом я почувствовала именно себя.

— Ответишь? Вдруг это твой лю-бов-ник… — насмешливо протянула Илларионова.

Так и хотелось ляпнуть «нет», но с другой стороны — чем не повод улизнуть из-под нервирующего взора начальства.

Я протянула руку к сумке, выудила смартфон, и шепнув: «Буквально одну минуточку!», стремглав выбежала из приемной. Едва оказалась в коридоре, мазнула по экрану пальцем и чуть не получила звуковую контузию.

Игорь не просто орал. Про ощущениям, он через телефон пытался достать меня и убить. Никогда не думала, что можно материться пять минут и ни разу не повториться. С другой стороны — он же лингвист, филолог, а значит — профессионал. Просто я до этого не думала, что профессионалы бывают столь разносторонне подкованы.

— Ты… за… сво… какого…верни… деньги…

— Значит, домой ты все же вернулся….

Спокойно и холодно вставленная в словесный поток фраза заставила Игоря перейти от лексикона гоблина к речи портового грузчика: то есть число матюгов сократилось вдвое.

— Как вы… мой…гонорар… за четыре… месяца… — неистовал бэушный любовник.

Зато я теперь поняла, что это были за деньги: гонорар за какую-то трилогию, которую бывший подрядился перевести. И теперь ему, оставшемуся на мели, придется три месяца сводить концы с концами.

— Верни деньги, — почти по-человечески выдал тот, кого я еще недавно считала почти женихом, — иначе…

— Иначе что, замуж меня не возьмешь? — я искренне порадовалась, что нас разделяло расстояние.

— Да кому ты, толстуха, нужна. Пусть даже и с бабкиной квартирой. Я тебя, тупорылую идиотку, два года окучивал ради прописки, бревно ты постельное…

— Слушай, папа Карло, ты, как я посмотрю, в это время еще и другие поленья неплохо стругал, — звенящим тоном перебила я. — А то, что ты оказался на мели… Ничего, пару месяцев поешь овсянку. Никто тебе ничего не вернет, ни я, ни Сонька. Считай, что лишен сладкого за плохое поведение.

— Значит, это все она… Ты бы своими куриными мозгами до такого не додумалась…

— Мы вместе, — я сделала глубокий вдох. — Не скрою, нам было трудно, особенно напиться. Но мы-таки справились. И с коньяком, и с твоим паролем на ноуте. И на сотовом.

В телефоне раздался треск и тишина. Судя по всему, кто-то разбил свой смартфон о стену.

А я стояла и тупо смотрела в окно. Не убрав трубку от уха. Не сразу поняла, что изнутри меня душат слезы. Невыплаканные, а потому сжигающие душу. Какая же я идиотка, почему сразу не поняла, что этому козлу от меня нужно?

— Если ты сейчас заплачешь, я разочаруюсь в тебе, — рядом появилась начальница.

Отчего-то я не сомневалась, что она слышала все. И поняла все. Или почти все.

— Вчера я застукала своего пар… — я споткнулась. — Бывшего с любовницей.

— И я так понимаю, что вы решили отомстить?

Я лишь кивнула, стараясь не расплакаться.

— Знаешь, вот не хотела я тебя отпускать… Еще десять минут назад — не хотела. Но сейчас — найдешь себе на две недели подмену, и я подпишу твое заявление.

— Об увольнении? — отчего-то моя логика решила, что ей сейчас самое время самоустраниться.

— В отпуск, дурында. Кобелей надо кастрировать, — добавила Илларионова жестко. — А если кастрировать не получается, то хотя бы мстить.

И столько потаенного, личного было в этой фразе…

Она развернулась и пошла прочь. Прямая спина, уверенный шаг. Мне что, послышалось?

«Я просто дура, расчувствовавшаяся дура…» — подумала про себя, но вслух не сказала. Не могла моя грозная непогрешимая начальница такого сказать про кобелей, просто не могла.

Но тем не менее я пулей метнулась в бухгалтерию, упала на колени и… Тут в ход пошло все: и невыплаканные слезы, и история о том, что бывший меня убьет, если я не удеру куда-нибудь, и напоминание о том, что мы вроде-как с Леной подруги (узнав об этом, она сильно удивилась). На обещании двойной зарплаты (за две недели я обещала отдать ей свои аванс и расчёт сверх того, что заплатит начальница) Ведьминская сдалась и согласилась-таки меня подменить. Я тут же накатала заявление.

Подписала его Илларионова еще быстрее. А потом я пулей помчалась в хозяйственный магазин, на ходу вызывая «мужа на час». Вот только слегка замялась, когда оператор попросила меня назвать причину вызова: то ли говорить «врезка замка», то ли «битье морды бывшему любовнику». Но решила, что на столярные работы «муж в аренду» приедет быстрее…

С мастером мы прибыли к моим дверям практически одновременно. И замок он поменял на раз-два. Едва он закончил, и я стала рассчитываться с ним за услугу, как в коридоре раздался звук остановившегося лифта, а спустя несколько секунд с той стороны двери раздался скрежет: судя по всему, в замок пытались запихнуть ключ. Безуспешно.

Потом у взломщика в ход пошли заклинания. В основном — из пособий по анатомии и физиологии. Так что если бы я своими глазами не видела диплом переводчика на имя Игоря Сергеевича Маханенковского, то подумала бы, что с той стороны в мою скромную старенькую двушку жаждет попасть как минимум почетный проктолог-гинеколог-уролог.

В дверь начали долбить кулаками, ногами.

Мы со слесарем все это время тихо стояли в коридоре. К слову, щуплый мужичонка в кепочке и пиджаке, с чемоданчиком, цепко зажатом в кулачках на уровне сердца, напоминал в этот момент суриката. Он замер, потом нервно сглотнул и взглянул на меня со смесью испуга и осуждения. Я прямо почувствовала себя Белоснежкой, перед которой стоял один из гномов.

— Предупреждать же надо… — тихо выдохнул слесарь, видимо, поняв, что чуть замешкайся он — удары могли бы прийтись не по двери, а по нему.

Я шепотом предложила:

— Извините. Может, пока он не уйдет — чайку?

Мужичок постоял, подумал… и согласился.

В итоге мы три часа пили чай. Сначала — с конфетами. Потом, когда те закончились, — с блинчиками, которые я решила испечь (Игорь все бушевал под дверью), затем, когда блинчики благополучно обжились у нас в желудках — мы пили чай с ноутбуком.

Бывший уже не бушевал. Он затих под дверью. Но я специально каждые пятнадцать минут проверяла: может ушел? Но нет, Игорь проявлял завидное упорство. Он меня так не осаждал, когда предложение делал, как сейчас мою дверь. Что еще раз подтверждало: Нику Белоус он любил меньше, чем ее жилплощадь, на которую так жаждал попасть. А еще эксфренд очень уважал деньги. Но это я и так знала: оставлять официанту на чай пятикопеечные монеты… Но тогда я на это внимания не обращала. Думала, мне просто попался экономный экземпляр.

Мастер, уже почти пустивший корни у меня на кухне, как-то прикипел душой и к ноуту с фильмом, и вазочке с вишневым вареньем, и нет-нет, да и косил на меня взглядом. Причем мужским таким взглядом. Оценивающим. А потом неожиданно спросил:

— А может, вам еще что-то нужно починить? Я тихо и по-быстрому. Зачем зря время терять?

Я, как раз собравшаяся в очередной «проверочный» рейд в прихожую, так и замерла. Да, таких предложений я еще не получала. Нет, ко мне подкатывали как — то с фразой «Какая прелесть! Это ваши ноги?» и «Вы не могли бы меня разбудить завтра звонком на сотовый телефон, а то я боюсь проспать», и даже в соцсети один оригинал решил начать знакомство с фразы: «Привет! Не знаешь, как варить пельмени?».

Подкатывать ко мне по — разному подкатывали, но ремонта еще никто не прилагал. На мое счастье терпение Игоря все же закончилось, и он отчалил. Когда я с радостью сообщила об этом загостившемуся мастеру, тот отчего-то опечалился, засобирался, но… двойную плату (за простой и работу, связанную с риском) все же взял. Жмот!

А я… глянула на часы и начала быстро собираться: до отлета самолета оставалось всего пару часов. Загранпаспорт у меня был, отпуск вроде-как дали… И обида на козла Игоря тоже имелась. Как и разумное опасение: не засел ли озверевший бывший где-нибудь у подъезда, в кустах?

Я вызвала такси, а когда машина подъехала, то буквально скатилась по лестнице, заскочила на заднее сидение едва ли не за секунду и тут же захлопнула дверь. Все! Поехали!

Зато в аэропорту, в зале ожидания, у меня было время подумать. Зря. Нельзя женщине думать. Особенно о предателях. От этого портится настроение, появляются морщины, течет тушь и набираются лишние килограммы.

Все же бабуля была права два года назад, когда лишь взглянув на Игоря, припечатала: любовник — неплохой, муж — никакой. Тогда, помнится, я обиделась. Но ба, побывавшая в ЗАГСе трижды и имевшая бессчетное множество поклонников, разбиралась в мужчинах преотлично. К слову, бабуля — это и была самая адекватная часть моей семьи. От остальных представителей семейства Белоус я откочевала в тринадцать лет.

Но, по-моему, ни мама, ни папа этого бегства даже и не заметили: он был увлечен фотографией и постоянно пропадал в экспедициях, она — в лаборатории и грантовских исследованиях… А еще с нами жила сестра отца, актриса сериалов, которая категорически запрещала называть ее тетей. Только Эммой. Она была вечно в погоне за красотой: сколько ее помню, дома я ее в человеческом облике ни разу не видела: то жуткая маска для лица или для волос, то патчи, то антицеллюлитное обертывание… А еще, когда отец возвращался из командировок, у нас постоянно были гости. Иногда допоздна. Иногда — скопом. Именно благодаря гостям я поняла, что на кухне хрущевки может уместиться до восемнадцати человек в нормальном и до двадцати пяти — в одухотворённом красивыми снимками состоянии.

Зато в семь лет я уже сносно жарила яичницу, в восемь — забирала младших из детского сада, в десять — оплачивала счета за коммуналку, а в тринадцать — я нечаянно оказалась у бабушки. Тогда с ней случился гипертонический криз. Отец был в очередной командировке, мама — в отчетах, а младшая как раз освоила варку макарон. В общем, я переехала на другой конец города к ба, чтобы помочь ей первое время после больницы. Думала — это на пару недель. Ну месяц-два. Оказалось… Оказалось, что насовсем.

Из воспоминаний, нахлынувших неожиданно, меня выдернул голос диспетчера:

— Объявляется посадка…

Это был мой рейс! Я встала, зажав в руке посадочный талон, и уже шла к выходу, когда с той стороны, где находились арки досмотра, донеслось:

— Ты! Ты здесь!

Я вздрогнула и напряглась, готовая в любой момент бежать и убеждая себя, что между нами зона таможенного контроля. Медленно обернулась.

Нет. Это просто кто-то встретил кого-то. Просто голос… Очень похожий. Я машинально сделала шаг, все еще глядя в сторону и… врезалась в чью-то широкую спину. От удара дыхание перехватило, нога подвернулась и я начала падать, вцепившись в первое, что попалось.

Увы, попался под руку карман на джинсах у белобрысого парня, в которого я как раз и врезалась. И джинсы поехали вниз…

И даже чуть — чуть показался белый трикотаж, обтягивавший упругую мужскую ягодицу, когда ее обладатель попытался повернуться. Не сказать, чтобы это у него хорошо получилось, но меня он все же увидел.

— Зачем вы лезете ко мне в штаны? — ошеломленно спросил он. И удивления в его голосе было даже больше, чем злости, как будто я не за карман его джинсов ухватилась, а уже стянула с него трусы и сейчас вообще повалю на пол и начну насил… требовать продолжения рода.

Но я же не нарочно! А этот… уставился на меня своими зеркальными солнцезащитными очками в пол — лица и думает всякую ерунду Нет, чтобы помочь встать бедной девушке, которая едва виском об плитку не припечаталась, — ну хорошо, не виском, а кое-чем помягче, но все равно!

— Ни к кому я не лезу, — буркнула я, по-прежнему болтаясь на злополучном кармане. — Просто равновесие потеряла.

— Обычно его теряют, падая, а не хватая всех подряд за зад, — парировал блондин.

— Да нужен мне ваш зад! — прокряхтела я, собирая разъехавшиеся ноги в кучу. — У вас же не ягодицы Девида Бэкхема, чтобы на них просто так кидаться…

Сосредоточившись, я попыталась встать, опираясь на злополучный карман. Ткань предательски затрещала и… он оторвался.

— Ой, — пискнула я. Получилось как — то неудобно.

Хотя в этой неловкой ситуации был один плюс: я не упала. Хотя бы на пол. Зато в глазах случайного незнакомца — очень даже. Оставалось утешаться тем, что моральные терзания — не гематомы. Посторонним в глаза не бросаются. А вот фингал под глазом…. Или разбитая губа…

Выпрямившись, я так и осталась стоять с оторванным карманом, хорошо еще на самих джинсах дыры не было. Блондин, сверкнув на меня своими черными очками, подтянул штаны, и злобно припечатал:

— Чокнутая.

А потом развернулся и пошел к терминалу. Я смотрела на удаляющуюся широкую спину. И мне было жутко стыдно. Очень. Мало того, что повела себя как дура, оторвала карман, так еще и нахамила совершенно случайно: а ведь зад у него, к слову, был ничуть не хуже, чем у знаменитого футболиста…

Я закусила щеку, приводя мысли в порядок, тряхнула головой, словно этот жест помог бы выкинуть оттуда лишнее, и решительно поспешила к телескопическому трапу.

Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что в самолете мое место почти рядом с тем, кого я бы предпочла больше в своей жизни не встречать: парнем, буквально недавно лишившимся кармана.

Нас друг от друга отделял лишь старичок преклонного возраста. Надо ли говорить, что ни блондин, усевшийся у окна с таким выражением лица, словно впервые видит меня, ни я, разместившаяся в проходе, не обрадовались.

Когда самолет взлетел, я набралась храбрости, и, повернувшись к парню, решила извиниться:

— Мне очень жаль, что из-за меня оборвался ваш карман…

Ноль эмоций.

Я подумала, что блондин мог запросто не услышать: я же говорила негромко. Повторила погромче… А потом уже в полный голос. Тот же эффект. Уже хотела было махнуть рукой на извинения, когда старичок, через которого я слегка перегибалась, решил проявить инициативу и помочь. Вот только проблема состояла в том, что дедушка оказался тугим на ухо. Оттого на весь салон грянуло:

— Она говорит, что сожалеет, что из-за нее ты стал оборванцем!

Блондин вздрогнул, выпрямился, черные очки съехали с его носа, и я поняла, что он дремал. Стало очень — очень стыдно. Судя по всему, сегодня судьба решила мне от щедрот выдать годовой запас смущения. И ладно бы перед разными людьми…

— Что? — ошеломленно переспросил парень, поправляя очки, под которыми прятались зеленые сонные глаза.

— Она говорит, что сожалеет, что ты — голодранец, — услужливо проорал старик.

Блондин закашлялся.

— Я не это имела в виду! — горячо запротестовала я. — Я говорила, что мне очень…

Но старик, который подумал, что его уличили во вранье, решительно встал на защиту свой репутации, перебив меня:

— Именно это и говорила. Я сам слышал! А сейчас — отпирается… Совсем как моя жена…

Вот верно говорила бабуля: молчание — это путь к счастью. В моем случае — еще и к спокойствию. Но последнего явно не предвиделось.

Дедок, которому, видимо, было скучно, провел в своей голове какие-то одному ему ведомые параллели и пришел к определенным (и на мой взгляд слегка странным) выводам:

— Ребята, а вы часом не женаты? — он повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону.

Наше синхронное с блондином «Нет!» было дедуле ответом. Но старичок будто уверился в обратном. А потом он начал рассказывать о своей жене. Очень громко. Наверное, чтоб и самому было слышно. Судя по всему, этим дедуля и планировал заняться оставшиеся двенадцать часов. Я содрогнулась, представив, что придется все это время выслушивать биографию сего почтенного джентльмена и… Оказалась права. При высадке с борта самолета помимо головной боли и дикой зависти к блондину (он за своими черными очками умудрился не только уснуть, но и даже посапывал в нужных местах, являясь отличным собеседником для разливавшегося соловьем старичка) я вынесла важное для себя решение: я замуж не хочу! Во всяком случае, ближайшие пару лет — так точно: столь неизгладимое впечатление на меня произвел рассказ попутчика.

Покинув самолет и «любимых соседей» я тут же вляпалась в контроль и пограничный досмотр. Впрочем, как и все остальные, только с той лишь разницей, что оказалась в конце очереди.

Контроль оказался муторным, я проходила одной из последних.

А едва его одолела, то пошла отлавливать свой багаж, от души надеясь, что его еще никто не отловил. Хотя я сильно сомневалась, что на спортивную сумку будут желающие позариться. Собиралась я в спешке, к тому же предпочитала ездить «налегке», так что все необходимое уместилось в черную сумку, на которую было накручено столько пленки, что она стала серой.

Лента, по которой двигался багаж, была уже остановлена. А оставшиеся сумки — всего семь штук — оказались сняты и выставлены рядком. Я цапнула свою — единственный серопленочный бобик, даже не проверив ярлычок, и с чистой совестью поспешила к встречающему гиду. То, как ждала заселения, то, как заполняла анкету, я помнила плохо. Зато хорошо запомнилось лицо гида, светящееся беспощадной улыбкой, как обогащенный уран бета — частицами.

С легкой руки Сони я стала обладательницей фитнес-тура. Причем, когда мы выбирали, куда меня отправить, я очень хотела именно новых впечатлений, а новоиспеченная подруга по сомнительному счастью с кодовым именем «Игорь — козел» настаивала на совершенствовании тела. В итоге вышел этот фитнес-тур с зарядками, персональным инструктором, сбалансированным питанием и кучей всего.

Едва я все заполнила, как мне тут же сообщили, что через два часа всех «фитнесанувщихся» ждут для занятий на открытом воздухе в йога — центре. Я покивала, соглашаясь, хотя меня больше интересовал вопрос не пищи духовной, а вполне телесной: когда будут кормить. Впрочем, как оказалось, не одну меня.

Выяснив оный вопрос, я отправилась к себе в номер. Зашла, упала на кровать и… сразу же начала заниматься этой самой йогой: а точнее, активно пребывать в асане, именовавшейся «Поза трупа». Оная же еще называется «дедушка Ленин в Мавзолее». Я была счастлива. Но ровно до того момента, пока не встала и не полезла в сумку. Вещи оказались не мои. Совершенно. Нет, я оценила симпатичные мужские боксеры из белого трикотажа, шорты и шлепанцы…. Одно «но»: как мне в этом было отдыхать?

Я судорожно перерыла всю сумку: на пол выпали сланцы, черная записная книжка, рубашка гавайской расцветки… Я искала хотя бы намек на то, кто хозяин вещей и как мне его найти. И желательно это сделать до тут, в отеле, а не в аэропорту, перед вылетом на Родину. Тут же представила себе картину встречи у таможенного контроля. Я, в мужских шортах и футболке, которая мне была велика и мала одновременно (в груди я явно была больше, чем хозяин вещей, а вот в росте — увы). И он, неизвестный, в моем коротеньком красном вечернем платье и на каблуках. Мы сразу узнаем друг друга. Это факт.

Звук телефона застал меня врасплох. Я подскочила, запнулась о вываленные на пол вещи и, падая, броском спецназовца накрыла грудью свою родную сумочку (какое счастье, что она была в ручной клади, а не в перепутанном напрочь багаже!), в которой продолжал вибрировать смартфон.

Встала на четвереньки. Достала свой агрегат национальности «самунг». Номер был незнакомый. Российский. Помянув недобрым словом роуминг, который вроде бы и подключила, но все же…

— Добрый день, — бархатистый голос в трубке говорил, но как…

Нет, определенно такой голос бывает у профессиональных соблазнителей и у ушлых дельцов, так и норовящих всучить бедным чувствительным девушкам кредит под грабительский процент. В общем, такой баритон мог быть только у разводилы.

— Здравствуйте, — настороженно ответила я, старательно искоренявшая в себе привычку «дакать».

С этими банковскими распознавателями голоса лишний раз соглашаться я, периодически страдающая паранойей «деньгискартыснимут», опасалась.

— Скажите, вы сегодня случайно не взяли чужой багаж в аэропорту? — не стал ходить вокруг да около незнакомец.

— Не случайно, а вынужденно. Это вы взяли мой. А я уже тот, что остался, — отрезала я.

Хоть я все еще и стояла на карачках, но была неумолима в свой логике.

Собеседник на миг замялся, словно хотел сказать что-то не очень лестное, но в последний момент решил проглотить.

— Может быть, мы сможем увидеться и обменяться сумками?

Наконец — то я услышала дельное предложение.

— Хорошо. Сможете подъехать к отелю… — я назвала адрес.

— Конечно, — раздалось уже не столь бархатисто, зато по — деловому. Дальше переговоры прошли очень быстро.

В трубке послышались гудки. А для меня так и осталось загадкой, как этот хозяин белых боксеров меня так быстро нашел?

Впрочем, раздумывать над этой загадкой времени не почти оставалось, и это «почти» я потратила с пользой: помылась. А в назначенный час я с чужим багажом и чуть влажными распущенными волосами, перекинутыми через плечо, стояла в холле.

Мужик не шел. В смысле, проходили всякие разные, но все — мимо.

Я уже начала злиться. В конце концов, это деловая встреча, а не свидание. И даже на рандеву обычно опаздывает дама, а никак не…

— Простите, это не с вами мы перепутали сумки? — за моей спиной раздался знакомый по телефонному разговору голос, но едва я повернулась, как он сменился уже знакомой по аэропорту физиономией: — Ты!?

Я во все глаза смотрела на похитителя моей сумки. А то, что он именно намеренно ее спер, я нисколько не сомневалась! В отместку за карман. Правда, почему при этом свою оставил — неясно. Наверное, просто не успел за ней вернуться.

Сейчас он был без очков, с волосами, собранными в короткий хвост. Высокий. Настолько, что я при своем немаленьком росте была ниже его на полголовы.

Я машинально задвинула сумку, которую держала в руке, за спину.

— Могу сказать то же самое, — прошипела я.

— Слушай, мне жаль, что я взял твою сумку, — спустя долгую минуту напряженной тишины выдал блондин.

У меня аж глаз дернулся от того, как интонация может дисгармонировать со смыслом.

Он говорил это с такой неохотой, словно перед тем, как произнести в общем-то простую фразу, долго боролся с собой. Могу поспорить, что с большим удовольствием он бы выдал что-то вроде «глаза бы мои тебя не видели» или «почему ОПЯТЬ именно ЭТА идиотка?». Ну или что-то в этом же духе.

Впрочем, я не осталась в долгу, и оскалившись в тридцать два зуба фирменной улыбкой Цербера произнесла:

— А уж мне-то как жаль…

То ли моя лучащаяся мина произвела неизгладимый эффект, то ли просто блондин столь сильно жаждал воссоединиться со своими белыми боксерами, но мою сумку он мгновенно протянул вперед.

— Держи, это твоя.

При этом у него была такая каменная морда лица, будто он не мои шорты — сланцы обменивал, а кило героина.

— Надеюсь, все мои вещи целы?

— Даже не сомневайся, — процедил блондин, видимо сам не заметив, как перешел на «ты».

Я тут же всучила в протянутую руку его сумку и уже было собралась развернуться, чтобы уйти, как этот несносный тип буркнул:

— Подожди, я проверю…

Есть состояние, когда ты хочешь взорваться. Есть — когда чувствуешь жуткую потребность заорать. Иногда хочется побиться головой о стену или клавиатуру. Но вот сейчас, в этот конкретный момент, я испытывала просто жизненно необходимую потребность придушить одного патлатого придурка. Меня еще никто так быстро не доводил до бешенства.

А этот… псих, словно и не подозревая ни о чем, присел на корточки, расстегнул сумку и стал копошиться в вещах с энтузиазмом кладоискателя.

Конечно, я и не подумала дожидаться, когда он пересчитает все залежи собственных подштанников. Развернулась и даже успела гордо сделать два шага, когда меня догнал оклик:

— Его тут нет, — а потом мне в спину раздался звонкий щелчок пальцами, призванный привлечь мое внимание, и чуть громче — Эй! Куда подевался мой ежедневник?

Все! Этот щелчок, словно я была прислугой, оказался последней каплей. Я развернулась на пятках. Подошла. Бухнула свою сумку рядом с ногой патлатого и, присев так, что наши лица оказались на одном уровне, резко щелкнула пальцами перед его носом. Вышло, правда, не так звонко, зато зло — уж точно.

— Так! Послушай сюда, мой недорогой и нехороший, — я тоже не стала «выкать». Ни обстановка, ни поза, ни мое состояние к этому не располагали. — Я не «эй», не «ты» и не «сбегай принеси». Я — Ника. А для тебя — Вероника Владимировна. Можно еще уважаемая, и достопочтенная. Это, во — первых, — я выдохнула, а потом милейшим голосом, из категории «можно в чай класть вместо сахара», добавила: — А во — вторых, я ничего у тебя из сумки не брала. Мне чужое без надобности. А если ты меня на деньги развести хочешь — не на ту напал. Я сейчас тоже могу заявить, что у меня в сумке миллион был. Будешь возвращать?

И улыбнулась. Очаровательно так.

Мою тираду блондин выслушал молча. Даже не шарахнулся от щелчков у себя под носом. Правда его глаза… Если в первые секунды нашей встречи они показались мне зелеными, то сейчас потемнели до темно — оливковых. А еще в них было столько обещания… обещания убить меня самым зверским способом, что мне стало не по себе.

— Хор-р-рошо, Вероника Владимировна, повторю еще раз. Где. Мой. Ежедневник? — со сдерживаемой яростью прорычал этот псих. Чеканя каждое слово. Видимо, чтоб лучше дошло.

Мой взгляд непроизвольно упал на сжатую в кулак руку блондина: костяшки на ней побелели.

Я сглотнула и уже не столь уверенно произнесла:

— Да не знаю я, где твой ежеднев…

Я не договорила. Потому что память услужливо подкинула мне воспоминание, как я копошусь в сумке, еще не веря, что багаж не мой… и на пол грохается что-то тяжелое.

Я тогда сидела рядом с кроватью, под которую вполне мог залететь этот чертов ежедневник.

— Что? — не выдержал-таки блондин, цепко наблюдая за моими мысленными потугами.

— Кажется, он выпал… — растерянно призналась я. — И сейчас валяется под моей кроватью.

Я резко вскочила:

— Сейчас принесу…

И собралась было рвануть к себе, как этот невозможный тип схватил меня за руку.

— Я с тобой, — тоном «я тебе ни капли не доверяю» протянул он.

Я дернула руку на себя, пытаясь освободиться, и краем глаза заметила, что кое-кто за нами наблюдает, а мне на выручку уже спешит работник отеля.

— Мисс, к вам пристают? Что здесь происходит? — на ломаном английском обратился ко мне низкорослый уроженец здешних земель.

К слову, блюститель порядка не фигурально, а вполне реально был блондину по плечо. А мне — по подбородок. Интересно, в случае опасности кто кого и от кого спасал бы? Сдается, что я балийца, а не он меня. Но за храбрость я его зауважала.

— Все в порядке… — я замялась, подбирая оправдание. И в голову не пришло ничего лучше, чем ляпнуть: — Это мой брат.

С учетом того, что я была темноволосой, а он щеголял золотистой шевелюрой, как у Криса Хемсворта, то мое заявление было весьма сомнительным. Понятия не имею, почему я не сказала, что это просто мой знакомый!

Блондин, зло зыркнув на меня, тут же уточнил:

— Сводный. У нас отцы разные.

Причем сделал это на летящем английском, будто был исконным уроженцем Англии. Мне даже почудился легкий Уэльский акцент. Хотя… может, он просто мелодично говорил, а на самом деле это был безобразный Йоркширкский диалект…

— И матери тоже, — тихо буркнула я уже на русском. Так, из чувства противоречия.

Но, судя по улыбающемуся балийцу, ему было достаточно и того, что к постоялице не пристают, значит, что все в порядке.

А блондин, так и не выпустив моей руки, произнес на ультразвуке:

— Ну, сес — трен — ка, верни мне мой ежедневник, и я обещаю, что забуду о тебе, как о страшном сне.

И потащил меня к лифту. Ну как потащил. Попытался. Но я — не мешок картошки, так просто с места не сдвинешь. К тому же и вешу я чуть побольше. В кои-то веки мои килограммы пошли мне в плюс.

— Ты пойдешь? — на меня сверкнули злыми глазами и угрожающе уточнили: — Или мне тебя унести?

— Не поднимешь, — припечатала я и злорадно добавила: — надорвешься.

Меня смерили взглядом, будто бы мысленно взвешивая. А потом раздалось насмешливое:

— Проверим?

Мне как-то враз безо всяких проверок стало ясно: этот и поднимет, и утащит…

Я сцепила зубы и фыркнула:

— Обойдешься. Руку отпусти.

Блондин и вправду пальцы разжал. Я подхватила с пола свою сумку, он — свою, и мы оба молча с абсолютно независимым видом пошли к лифтам, мимо которых с воплями пронеслись двое разбойного вида пацанов, снеся какую — то табличку.

Одна из кабин, полная народу, закрылась прямо перед нашим носом. Вторая — с подозрительным скрежетом распахнула свои двери через спустя полминуты.

Мы вошли. Створки закрылись, и кабинка медленно поползла вверх. Свет мигнул. И в абсолютной тишине раздалось:

— М-да, если сейчас застрянем — это будет просто изумительно…

Я лишь из чувства противоречия возразила:

— С таким настроем надо дома сидеть!

Правда, мой голос слегка подрагивал, но это вовсе не из-за того, что я боялась блондина. Хотя нет, его я тоже слегка опасалась. А вот по-настоящему я паниковала, когда попадала в узкое закрытое помещение. Это еще была не клаустрофобия в чистом виде, но… А свет как бы намекал, что скоро тут может стать и вовсе темно.

— Слушай, невозможная женщина. Ты хотя бы иногда можешь говорить то, что окружающих не так бесит?

— Слушай, невозможный мужчина, а ты не можешь не выводить меня из себя? — я в запале шагнула чуть вперед, не учтя, что движущийся лифт — коварная штука, способная изменять многое: от ощущения веса, до расстояния. Мой нос уперся в небритый мужской подбородок. А грудь… грудь тоже уперлась во что-то твердое.

Едва уловимый запах имбиря и кедра защекотал ноздри.

— Ты опять ко мне пристаешь?

Мне показалось, или в голосе прозвучала издёвка?

Я поспешно отступила назад.

— Да не приставала я к тебе. И в аэропорту случайно за твой за… — я осеклась и в последний момент исправилась: — …за джинсы ухватилась, чтобы не упасть. Сказала же!

Но блондин, язва, вцепился в оговорку, как голодный пес в кость:

— Так, значит, случайно… А если бы это были ягодицы… прости, джинсы Бекхема, то сделала бы это нарочно?

И голос у подлеца такой невинный — невинный, что мне аж придушить его захотелось.

— Говоришь таким ревнивым тоном, как будто тебя толпы поклонниц каждый день только и делают, что хватают, — фыркнула я. — А тут осечка — зад Бекхема предпочли.

И с чего вдруг от моего вопроса, полного сарказма, этот мистер непрошибаемая мина вдруг закашлялся, словно поперхнулся?

Но тут лифт наконец — то дополз до нужного этажа. Створки распахнулись, и я вылетела в коридор, словно пробка из бутылки шампанского, и устремилась к номеру. Следом за мной уверенно шагал блондин, будь он неладен.

Едва я оказалась в комнате, бухнула сумку на пол и, подойдя к кровати, нагнулась, стремясь поскорее найти этот гадский ежедневник. В смысле, ежедневник, принадлежащий одному гаду. В этот момент я совершенно не думала, как выгляжу со стороны. А зря.

Лишь по мужскому хмыканью я поняла, какая картина открылась взору этого белобрысого: моя обтянутая джинсовыми шортами попа, которая энергично виляла, пока ее хозяйка пыталась втиснуться в пространство между постелью и полом.

— Если ты решила таким оригинальным способом удрать от меня, спрятавшись под кровать, то спешу разочаровать: у тебя это пока не очень получается, — это было сказано столь серьезным тоном, что не оставалось ни малейшей надежды на сомнение: этот тип надо мной издевался.

— Еще одно слово, и сам будешь доставать свои каракули отсюда, — пропыхтела я.

За то недолгое время, что шуровала внизу, я поняла несколько вещей.

Во-первых, киношники нагло врут: любовника под кроватью можно спрятать, если он — Дэниэл Редклиф. Да и то не теперешний, в сто шестьдесят пять сантиметров ростом, а девятилетний, который получил письмо из Хогвартса. Вот его можно было запихнуть в пространство между кроватью и полом. Но никак не меня.

Во-вторых, тест на лучший отель мой номер безбожно завалил. Хотя бы потому, что я методом «хватай и тягай» стала обладательницей комка пыли, фантика от конфеты и презерватива. Хотя с последним повезло — он оказался в упаковке.

— Ну? — раздалось нетерпеливое сверху.

Я, потерпевшая сокрушительное поражение, вылезла и, стряхнув с груди пыль, произнесла:

— Ника Белоус не рекомендует вам этот отель для отдыха.

— В смысле? — не понял блондин. — А мой ежедневник где?

— Там, — я широким жестом указала под кровать, слегка позабыв, что в руке у меня злополучные фантик и квадратный конвертик из фольги. С учетом того, что ныне ладонь была раскрыта, эти два предмета гордо возлежали на ней.

Я, стиснула в руке компромат, который мне наглым образом подбросили, и тут же отбросила его в сторону…

Надменный взгляд смерил меня, пыльную, с ног до головы, потом устремился к подкроватному пространству.

— Отойди, — явно сдерживаясь, процедил мой нежеланный гость.

Я отползла в сторону. А потом с минуту любовалась, как мужская крепкая задница то чуть приподнимается от пола, то словно пытается врасти в него. Увы, эти действия не способствовали просачиванию ее хозяина под кровать. Мда, не компактный блондин, не компактный. В чемодан его не положишь, под кровать, как выяснилось, тоже не втиснешь. Хотя он очень старался. Даже какие-то заклинания бубнил, заканчивающиеся на «уй». Но видимо, магом он был тоже никудышным: ни одно не сработало.

Он вылез из-под кровати таким же пыльным. Правда, в отличие от меня — без добычи. Зато, посветив фонариком от телефона убедился: его бесценный ежедневник притаился под коварным белоснежным ложем.

— У тебя швабра есть? — азартно спросил он.

Вопрос бы был весьма актуален для добычи ценных бумажных ископаемых из-под постели, если бы не одно но…

— В гостиничном номере? — в лучших еврейских традициях вопросом на вопрос ответила я.

— Не подумал… — блондин, как и я прислонился к краю кровати. Выдохнул. — У нас есть два варианта. — наконец выдал он. — Первый. Позвонить на ресепшен и попросить что-то из…

Я представила, как буду объяснять, зачем мне посреди ночи понадобилась швабра, и тут же перебила блондина:

— А второй?

— Второй — я приподнимаю кровать, и…

Ага, и роняет ее на меня. И весь остаток отдыха я занимаюсь фитнесом под кроватью. Пока не похудею и не вылезу из-под нее сама.

Конец ознакомительного фрагмента.