Точный удар

Надежда Максимова

Хищные вещи века. Бездуховность. Социальный тупик.Вещи развиваются, становятся сложнее и интеллектуальней, люди деградируют, становятся примитивней и безграмотней. Братья Стругацкие предвидели такое развитие мира еще в середине прошлого века. К сожалению, они не дали ответа на вечный вопрос: «Что делать?».Данная повесть – попытка восполнить этот пробел. И через героев, созданных гениальными фантастами, найти путь. Путь, который выведет нас к свету.

Глава 6.

Метод Сократа

Для того, чтобы заставить врага поступить против его воли, завлекай его какой-либо выгодой. Для того, чтобы предотвратить выступление врага, покажи ему вред этого.

Сун-цзы. Трактат о воинском искусстве

Мы стояли на краю обрыва и смотрели на море.

— Какое у тебя странное имя, Иван, — задумчиво произнес Рембрандт. Его зычный голос легко покрывал шум прибоя. — Ты русский коммунист?

— Почему сразу «коммунист»?

— Все русские — коммунисты. Одни явные, другие латентные.

— Довольно спорно.

— Да брось! — махнул бутылкой «великий художник». — Это же у вас сказано: «Счастья всем. Даром. И чтобы никто не ушел обиженный»… Разве не типичная коммунистическая пропаганда?

— Ты что-нибудь имеешь против всеобщего счастья?

— Хм! — сказал Рембрандт, и я испугался, что он сейчас запулит пустой бутылкой в величественный пейзаж, раскинувшийся перед нами. Но живописец сдержался.

— Пойдем в дом, — предложил он, ощупав меня пристальным взглядом. — Начну писать портрет.

Против такого предложения возражать я не стал. Даже если мастер кисти не умеет рисовать, будет по крайней мере отмазка для полиции.

В комнатах арендованного домика, против ожидания, оказалось довольно чисто. То ли носитель бессмертного имени не успел с утра загадить окружающее пространство, то ли маленький робот-пылесос, суетящийся под ногами, имел хорошую производительность.

Бдительный хлюпик, заложивший нас в полицию, счел за благо вовремя смыться, так что ничто не мешало чувствовать себя хозяевами и подробно все осмотреть (накануне вечером у меня не хватило на это времени).

Дом состоял из трех маленьких комнат. Одна отводилась под кухню, другая под спальню, а третья выполняла функции гостиной и была оформлена с претензией на роскошь — все свободное пространство стен заполняли небольшие акварели, на каждой из которых был запечатлен морской пейзаж.

— Похоже, хозяин неравнодушен к морю, — произнес я, неспешно, как на вернисаже, передвигаясь от одного листа к другому.

— Все контрабандисты неравнодушны к морю, — буркнул Рембрандт, расчищая место на столе и готовя причиндалы для рисования.

— Контрабандисты?

— Ну естественно! В этом районе селились сплошь контрабандисты. В былые времена тут все кипело жизнью! Особенно по ночам.

— А теперь?

— Теперь все умерло. Что можно ввести в город, в котором есть всё?

— А вывезти?

— Что можно вывести из города, где производят один ширпотреб?

Тут он цепко посмотрел на меня и нанес несколько энергичных карандашных линий на лист бумаги сомнительной чистоты.

— Стоять смирно, смотреть сюда, — приказал он, повелительным жестом указывая, куда мне смотреть.

Он был так уверен в себе и действовал с такой профессиональной сноровкой, что я невольно подчинился.

И минут пять старался не шевелиться.

Но быстро устал.

— Поговорить-то можно?

— Валяй, — щедро разрешил живописец, вовсю орудуя карандашом.

— Как ты думаешь, почему люди употребляют слег?

— Вот это спросил! — восхищенно хрюкнул Рембрандт. — Что называется «быка за рога».

— Нет, серьезно. Все знают, что наркотик — это дрянь. Что это скверно, грязно, стыдно… И все употребляют. Почему?

— А ты употреблял?

— Да.

— Тогда ты знаешь ответ.

— Не знаю.

— Врешь. Любой наркотик, и слег в частности, — поучительно произнес живописец, воздев перед собой указующий перст, — дает иллюзию мгновенного и полного удовлетворения всех твоих потребностей. Принял, и ты уже ничего не хочешь. И платить не надо.

— Ну, платить все-таки приходится. Здоровьем, например. Жизнью.

— Ф-ф-ф, — скривил губы «голландский гений». — Всё, что дает наслаждение, либо аморально, либо незаконно, либо приводит к ожирению.

— А вы знаете статистику смертей от слега?

— Это не аргумент. Все смертны.

— С каким великолепным хладнокровием вы это произносите…

— А должен метаться и рвать на себе волосы?

— Хм-м, — я задумался в поисках решающего довода. — Речь, вообще-то, идет не о частностях. Если слег победит, и все в поисках наслаждения залягут в ванны, земная цивилизация прекратит существование. Причем не в каком-то отдаленном будущем, а уже через одно-два поколения. Потомки просто не родятся.

Мастер портрета пристально взглянул на меня. Хотя, возможно, его интерес относился к не словам, а был чисто художественным.

— И это не аргумент, — произнес он, слюнявя карандаш. — Закон природы таков, что всякая сущность возникает, растет, крепнет и расширяется до определенного предела. Далее ее ждет стагнация, загнивание и, в конце концов, гибель. Почему наша цивилизация должна стать исключением?

— То есть вы выбираете слег?

— Ха! В таком случае я не беседовал бы тут с тобой, а лежал бы в горячей воде и пускал пузыри счастья. Изо всех отверстий.

— Но тогда почему, — не удержался я, — почему…

— Почему не упал к тебе на грудь и не облил слезами восторга?

— Ну-у…

— Да понял я! — Рембрандт даже на минуту отложил карандаш. — Сразу понял, что ты, русский коммунист, решил спасти мир от наркотической пропасти и повести вперед к светлому прекрасному будущему.

— Не так пафосно, — пробормотал я, отводя взгляд.

— Не важно. Главное суть.

— И в чем суть?

— А в том, что согласно глубинной философии, все ответы сокрыты внутри вопрошающего. И потому я, пользуясь методом Сократа, пытаюсь тонко подвести тебя к мысли…

Да-а, послал Бог родственничка…

— Не надо тонко, — буркнул я, страшно недовольный собой. Этот гад надо мной издевался! — Скажи прямо.

— Ладно, — Рембрандт плотоядно ухмыльнулся. — Великий Сун-цзы когда-то сказал: «Останавливай вредом, увлекай вперед пользой». Ты пытался доказать вред наркотика и не преуспел в этом. Тогда постарайся найти некую пользу — явную и очевидную всем. Пользу, которая отвлекла бы людей от корыта и заставила поднять голову.

— Да ты романтик-утопист.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж, — хладнокровно парировал художник.

— Отвлечь наркоманов от наркотика… Как ты это себе представляешь?

— Разве я придумал тебе задачку?

— Но как разговаривать с такими людьми? Они меня просто не поймут. Не услышат!

— Найди того, к кому прислушаются.

С этими словами великий портретист нанес последний штрих и гордо положил свое творение на стол. Я взглянул на путаницу карандашных линий.

— Блин, да ты не Рембрандт.

— Что?!!

— Ты Пикассо!