Другая звезда. Часть 1. Лучшее предложение

Надежда Львова, 2021

Параллельный мир, Московия. 2007 год. Двадцать лет назад было официально признано существование волшебства и потусторонних сущностей, а профессия мага и экстрасенса («видящего») стала повседневностью. Только вдруг начинают бесследно пропадать дети, и, судя по всему, без вмешательства магии здесь не обошлось. А Кира Мичурина, в прошлом одна из самых сильных выпускниц Академии имени Дж. Бруно, потеряла способности после трагедии, случившейся три года назад. И теперь слышать не хочет о возвращении к профессии экстрасенса. Но кто же мог знать, что расследование тесно переплетется с событиями трехлетней давности?.. Все персонажи и события вымышлены, любое сходство – чистое совпадение.

Глава первая

Моя жизнь совершенно непримечательна. В ней нет ничего необычного, в ее спокойном течении абсолютно не осталось места для сумасбродств. Более того, прожив на свете почти двадцать семь лет, я признаю, что очень скучна. Причем до крайности. Проснувшись утром, я точно знаю, что буду делать сегодня. И дни мои похожи один на другой как две капли воды. Огонь, который в той или иной мере присущ всем моим сверстникам, мне совершенно несвойственен. Я давно уже не люблю посиделок, если и выбираюсь с друзьями, то по четко запланированному сценарию: кино — кафе — прогулка — дом, парк — кафе — прогулка — дом, кафе — выставка — прогулка — дом. Я ценю стабильность. У меня есть небольшая, но очень уютная квартира, где я с удовольствием коротаю вечера, смотрю передачи по телевизору, если есть что смотреть, или глупые сериалы, если смотреть нечего, во время которых мастерю длинные разноцветные половики, а потом складываю их в шкаф. Одна из моих соседок — вроде бы дальняя папина родственница — раз в год напрашивается в гости и забирает подчистую все мое так называемое рукоделие. Говорит, на благотворительность. Я каждый раз представляю себе, насколько полезны разноцветные половики, например, голодающим дикарям или малоимущим… Но по-прежнему молчу. До меня доходил другой слух: что она на самом деле выдает их за поделки крутого иностранного мастера и продает за большие деньги… Но я в это не лезу — мне своих забот по жизни хватает, да и попробуй у нее попроси хоть ломаный грош. Сразу начнутся охи-ахи по поводу тяжелой жизни, дорожающих продуктов, пенсии размером с дырку от бублика. Хотя в свое время отец и похлопотал, чтобы у нее был приличный бюджет на старости лет. Все это умом я понимаю, но продолжаю делать половики и не интересуюсь их будущей историей. Да и сил на эти бодания у меня уже не остается.

Что же касается заработка — у меня есть небольшой магазинчик одежды. Он не занимает первых строчек в мире моды, но клиентов хватает. Тут, спасибо прошлой жизни, остались связи, позволяющие быстро и надежно доставлять нужные модели. В последние пару лет дело пошло на лад, я даже смогла позволить себе двух сотрудниц, хозяйничающих в магазине в мое отсутствие. Хорошие девушки, хоть и слегка чудаковатые. Но разве другие смогут работать с одеждой из Волшебного мира?

Я быстро допила утренний кофе и посмотрела на часы. Времени до открытия оставалось немного, надо торопиться. Конечно, помощницы справятся и без меня, но мне доставляет истинное удовольствие по утрам отпирать магазинчик ключом золотого цвета, слушая дивное эльфийское приветствие. Замок, кстати, с секретом: попытаешься взломать — сразу обратишься в камень. Не навсегда, конечно, но несколько часов «прелести» каменного существования обеспечено. Очень ловко отпугивает грабителей. Замок мне сделали эльфы в благодарность за выполненный план продаж их одежды. Но тогда нам повезло с модой — Неволшебный мир в то время как раз переживал бум эльфийской моды. Длинные платья из струящейся материи шли исключительно бледным, высоким и очень худым красавицам. Однажды одна из местных законодательниц моды упала в обморок прямо у нас в магазине. Как выяснилось позднее, она почти ничего не ела, чтобы соответствовать господствовавшим тенденциям красоты. После того как подобные случаи стали происходить все чаще, спрос на эльфийскую одежду постепенно сошел на нет. Зато теперь балом правят амазонки. И нежные девы, только успевшие отрастить что-то похожее на эльфийские шевелюры, уже дружно записываются в парикмахерские на короткие стрижки и готовятся в спортзалах к новому сезону. Амазонки — тоже не лыком шиты — сразу открыли курсы ускоренной подготовки прямо от первоисточника, а мне презентовали солидную скидку за рекламу. И изрядно озолотились. А я… Что я? Мне всё в радость, лишь бы клиенты были довольны. «Хочешь жить — умей вертеться», как сказал один мудрец, имя которого я позабыла. Вертеться я не очень люблю, но иногда приходится: магазинчик Ad Astra — все, что у меня есть.

Если спросите о личной жизни, которая обычно интересует весь человеческий род более всего на свете, то таковой у меня нет и, скорее всего, не предвидится. Мне скучно ходить на свидания, готовиться к ним, улыбаться, быть милой. Иногда я думаю, что так и доживу до пенсии и стану сухонькой милой старушкой, которая вяжет половички, кивает солнышку, жует хлебушек с кефирчиком, сияя новенькими зубными имплантами, и сладко спит ночами, потому что совесть ее чиста, а жизнь проста, как зонтик без рисунка.

Периодически в эти мои благословенные планы врывается порывом шквального ветра подруга Алёна. Она — мой самый близкий человек. Взбалмошная и непоследовательная, но очень живая и непосредственная. Вообще мы с ней разные, как лед и пламя. Алёна — высокая, фигуристая блондинка, обожающая яркий макияж и наряды. Я — брюнетка, среднего роста, субтильной комплекции. Хотя подруга и утверждает, что мне надо просто начать регулярно краситься, носить облегающие платья и вообще «найти уже себе подходящего мужика, а то сижу как репка в грядке», но, повторюсь, с личной жизнью покончено, и сильно сомневаюсь, что это когда-нибудь изменится.

…День сегодня был удачный, но тяжелый: заходили две школьницы и просили костюмы амазонок. Причем такие, которые продать им было просто невозможно, потому что открывают они намного больше, чем скрывают. Не зря стоит пометка «18+». После долгих уговоров предложила им вариант «от 16 и старше», более приемлемый с точки зрения общества. Сами амазонки, кстати, в обычной жизни предпочитают функциональную одежду. А разное интересное шьют на заказ, чтобы соответствовать мифам и легендам. Но всех это устраивает, поэтому я молчу: мне тоже необходимо чем-то питаться.

Дальше были препирательства с представительницей фей. Почему с представительницей? Потому что волшебные существа ни с кем напрямую не работают — только через своих, людей из Волшебной Страны. А те после пары лет сотрудничества становятся удивительно похожи на нанимателей. Не внешне, но по характеру — точно. И повадки копируют, как будто такими же на свет родились. Вот и сейчас мадам от фей долго и нудно (а слышали бы вы голоса фей, не приукрашенные легендами и словоохотливыми поэтами) расписывала, что ей нужен платочек цвета шафрана, а лимонный для ее нанимательницы чересчур экстравагантен. Не выдержав словесного потока громкостью триста децибел, одна из моих работниц-бедолаг обозвала фею «зелененькой». Мне пришлось сразу же оштрафовать ее на ползарплаты, а потом долго утешать рыдающую девушку в кладовке, так как представительница внезапно осознала, что все-таки лимонный ее покровительнице больше к лицу, и на радостях купила аж три платка изрядной стоимостью. Почему именно столько? Потому что у этих замечательных существ есть три огромные страсти: одна — тяга к модным новинкам, вторая — желание похвастаться и третья, благодатная для меня, — обладание эксклюзивом. И по этой причине ни одна уважающая себя фея не допустит, чтобы в магазине осталась хоть одна вещь того же цвета или фасона, что выбрала себе она. И четвертая страсть, о которой никто не говорит, — любовь доводить людей до исступления, в плохом смысле этого слова. В чем мы все еще раз убедились, глядя на посредника. Ибо рабочий день прошел под усталые шепотки, что «если бы не покупали столько, их бы никто на порог не пускал». И хотя пришлось напомнить о деловой этике, в душе я была с девушками согласна.

Домой я шла с одной мыслью: побыстрее залезть в уютный плед с куском шоколадного торта, который заботливо притащила подруга Алёна. Шоколад я не люблю, да и в целом сладкое — не очень, хотя иногда покупаю побаловаться. Но этот торт покорил меня раз и навсегда. Себе я его не возьму — выкладывать за лакомство недельный доход магазина мне все-таки жаль. Зеленая жаба встанет сзади и начнет сжимать мою многострадальную шею. Алёна в этом плане не заморачивается — ее семья при желании может вымостить половину улицы, на которой стоит ее особняк, золотыми кирпичиками, и еще останется. Поэтому притащить тортик — для нее сущие мелочи, она знает, что ничего другого я от нее не приму.

Я повернула ключ в замке и почувствовала аромат свежего хлеба и мандаринов. Мои любимые запахи, м-м-м… Вот только хлеб я не пекла, а мандарины кончились еще позавчера. Я нахмурилась, достала из кармана баллончик с ядовитой смесью. Медленно подошла ко входу в комнату, взяла свое простейшее оружие на изготовку, включила свет… и замерла от изумления.

На моем диване возлежал мужчина невероятной красоты. Он был настолько хорош собой, что все владельцы журналов мод могли бы передраться за право поместить его фото на обложку своего издания. Но меня взволновала не его исключительная внешность, а белые сапоги, инкрустированные золотом, которые так же небрежно устроились на моих любимых подушках — ручной работы, между прочим.

Он томно поднял на меня сияющие золотые глаза. Каждая линия его лица и тела манила и завораживала.

— Выключи свет, — мурлыкнул он, — и иди сюда…

— Ага, щас, — сказала я, подходя к своему дивану и решительно сбрасывая с него ноги красавца.

Он потянулся, как ленивая кошка, при этом даже не думая вставать. И я с трудом сдержала улыбку.

— Смотрю, ты по мне совсем не скучала, детка.

Его красивая рука с длинными пальцами как-то невзначай потянулась, чтобы схватить меня за коленку. Я отступила на шаг. Азаэль был в своем репертуаре.

— Для начала, — произнесла я по возможности суровым тоном, — выруби Очарование: не на работе. Два — немедленно прекрати называть меня деткой. И тогда уже поговорим как цивилизованные, гм, люди.

— А кто сказал, что не на работе? — он насмешливо поднял брови, но наткнулся на мой взгляд и со вздохом закатил глаза:

— Ну ладно, ладно, попробовать-то стоило.

И внезапно погас, как лампочка. Я много раз видела эту его способность, но до сих пор не понимаю, как он это делает: черты его лица и одежда остаются прежними, просто он вмиг перестает быть магнетически притягательным. Мгновенье — и передо мной сидит красивый молодой человек, лет двадцати пяти от роду. Но я-то знаю, что он как минимум в двадцать-тридцать раз старше. Что же касается остального — то на эти шутки я перестала обижаться еще на втором курсе Академии.

Действует ли на меня знаменитое Очарование? Пожалуй, да. Просто не совсем так, как на большинство окружающих. В то время как у неподготовленных девушек кружится голова, подкашиваются ноги, а сердце буквально выпрыгивает из груди при виде Азаэля и его собратьев при исполнении, я испытываю лишь невнятное покалывание в области живота и быстрее устаю. На курсе тех, кто мог без подготовки и амулетов сопротивляться Очарованию, было двое. И я — в их числе. Прознав об этой моей способности, любой житель Нижних Уровней считал своим долгом испробовать на мне свои чары. Но каждый раз уходил не солоно хлебавши. Со временем это превратилось у них в своеобразную забаву. Вопреки расхожим слухам, не так уж много развлечений в нашем мире у этих существ, чтобы не прощать им эти маленькие слабости. Так что я привыкла и не обижаюсь.

И, в конце концов, я на самом деле рада его видеть, с чем бы он ни пришел.

Поэтому я повернулась и пошла на кухню готовить чай.

— Кстати, — голос Азаэля донесся до меня, когда я наливала воду в чайник, — твой торт был вкусным.

Я только молча поджала губы и мысленно попрощалась с уютным вечером в сопровождении пледа и шоколада, да и вообще со всеми имевшимися в доме сладостями, потому что это была еще одна маленькая слабость жителей Нижних Уровней.

* * *

Мы пили чай, сидя на кухне под низко висящим цветным абажуром, который в свое время я на спор с однокурсниками купила на какой-то барахолке. Они хором утверждали, что я никогда не принесу это пестрое чудовище в родительский дом. А я, разумеется, купила и повесила в своей комнате. Еще на последних курсах Академии я регулярно собиралась его выбросить, но два с половиной года назад, переезжая сюда, на новую квартиру, почему-то взяла с собой и пристроила на кухне. С ним мне спокойнее.

Азаэля такие мелочи не особо волновали. Он был занят, уничтожая конфеты и безе из наполненной вазочки. Как я уже говорила, сладости я иногда покупаю. И сейчас это пригодилось.

Я пила чай, просто смотрела на него и ждала, когда Азаэль начнет. Но он словно задался целью смести все, что было на столе. А сметать было что. В самом деле поверишь, что просто так в гости пришел. Я бы тоже поддалась на уловку, если бы не знала его с первого курса Академии.

Наконец хрумканье стало стихать. Азаэль деловито приподнял вазочку, для верности заглянул внутрь, потряс кверху донышком. На стол выпало несколько чудом уцелевших крошек. Он обиженно засопел и уставился на меня.

Я облокотилась на стол и устремила взгляд в ответ.

Около минуты мы играли в молчанку, после чего Азаэль засопел еще обиженнее и начал разглядывать абажур.

— Зачем ты пришел? — Я решила, что не стоит затягивать и без того скучную пантомиму. Он отхлебнул чая, поводил пальцем по ободку чашки и наконец изволил ответить:

— Хороший вопрос, Кира. Для доброго друга — более чем странный.

— Брось, Азаэль. Ты отлично знаешь, что я рада тебе. Но ты не пришел бы просто так. Что тебе нужно?

— То есть я не могу захотеть навестить дорогую подругу?

Я пожала плечами:

— Может быть, и можешь. Но учитывая, что это твой первый визит за последние годы…

— Ладно-ладно… уговорила, — он примирительно поднял ладони, и тут же передо мной на стол шлепнулась толстая синяя папка. Я не стала спрашивать, где он ее прятал, просто придвинула к себе и раскрыла.

Внутри папки поверх остальных документов лежала фотография. На ней была девочка примерно лет девяти. Миленькая, волосы светлые. Одета в стандартную для этого возраста куртку с оттисками «Вечных сестричек» — любимой девчачьей группы. Мы не были знакомы, но я узнала ее. Наверное, во всей стране не было человека, который бы не узнал…

Мальцева Вероника. Девять лет. Пропала без вести прямо из двора дома. Ни следов похитителя, ни свидетелей. Ничего. Поиски велись уже более трех недель. И это фото было на экранах всех телевизоров, за любую информацию о девочке сулили золотые горы, как и о двоих других детях.

Я вынула снимок и пробежалась по остальным документам. Обычные полицейские отчеты. Я достаточно хорошо знала, как они выглядят. Осмотр места преступления. Опрос родителей и возможных свидетелей, результаты психологической экспертизы родителей потерпевшей и ближайших друзей. Я пробегала глазами документы и откладывала в сторону. В середине папки обнаружились фотографии тех самых ребятишек, исчезнувших три месяца и полгода назад соответственно. Мальчики десяти и восьми с половиной лет. Кирилл Антонов и Антон Грант. Их тоже все знали в лицо и по именам.

Последним из папки я достала отчет «видящего» эксперта. Он писал, что след оборвался на краю площадки. Как и двое других детей, пропавшая девочка как в воду канула, ухватиться за что-то не представляло никакой возможности. То есть опять ничего…

Я положила фото и документы обратно в папку. Азаэль молча и выжидательно смотрел на меня:

— Теперь понимаешь, зачем я пришел? — и добавил, так как я не проронила ни слова в ответ: — Нам нужна твоя помощь, Кира.

* * *

Двадцать лет назад в нашем мире случилось событие, навсегда положившее конец прежним традициям и укладу. А именно: мировыми державами было официально признано существование сверхъестественного.

Я могу писать об этом спокойно — мне было чуть больше шести лет, и родители сразу отправили меня подальше от столицы, к дедушке. Пропадала я там почти год, пока волнения более-менее не улеглись. Поэтому самое страшное прошло мимо меня.

Но в действительности происходило форменное светопреставление: забастовки, горящие магазины, разделение на тех, кто был «за» и «против», — все это грозило перерасти в военный конфликт. Потесториум во главе с архиепископом Пандором лично грозил отлучить всех прихожан от благ религиозного Столпа, а на другом конце города святой Рудольфус благословлял новый мир, в котором наконец-то не придется скрывать способности, скрываться от фанатичных последователей идеи материальности Вселенной. В будущем Пандор и Рудольфус схлестнутся в теологических дебатах около сотни раз. И каждый, разумеется, останется при своем. Ровно до тех пор, пока последнее заседание «О существах и смыслах» не прервет появление жителей Верхних Уровней, в самом прямом смысле этого слова.

После этого раз и навсегда остановятся любые дебаты между церковниками, касающиеся существования тех или иных существ. Ибо ни Рудольфус, ни Пандор не имели права спорить с теми, к кому ежедневно взывали в своих молитвах и обращениях.

А после были приглашены жители Нижних Уровней, которые, как оказалось, тоже с интересом следили за разворачивающимся на Земле действом. Небесная и подземные Канцелярии трудились без устали. Итогом стал Договор, строго регламентирующий разрешенное количество представителей обеих фракций на Земле, а также позволенный диапазон способностей для каждого. Нарушить его было попросту невозможно. Ни один из жителей на это не пошел бы.

Потом аналогичный Договор был заключен с жителями Волшебной Страны. Сказки стали былью. И нам всем предстояло научиться жить друг с другом.

Но в реальности для нас не так уж и много изменилось. Сейчас, когда прошло двадцать лет, встретить волшебное существо в столице, конечно, можно, но сложно. Наше общество не стало единым. Волшебная Страна — для нас такая же загадка, как и раньше. В нее можно попасть только в открытые для гостей и туристов участки. Правда, визу получить достаточно сложно: вначале нужно пройти целую кучу тестов и проверок на отсутствие расовых предрассудков, сдать множество анализов, найти поручителя из Волшебной Страны, который распишется в договоре, — кстати, на этом построен целый бизнес, и каждое уважающее себя туристическое агентство имеет в штате достойного представителя Волшебного мира с безупречной репутацией, который раз в неделю приходит и подписывает поручительства лихо загнутым золотым пером с золотыми же чернилами. Можно сделать это и авторучкой, но будет не так интересно, ведь потом люди хранят это поручительство как реликвию. Особо ушлые поручители делают так, что чернила потом в течение нескольких лет меняют цвет, и даже завитушки у подписи начинают поворачиваться так и эдак в зависимости от времени года, температуры и еще миллиона факторов. Такие документы и в самом деле стоит сберегать. Алёна мне как-то показывала: для ее семейства ездить в Волшебную Страну на каникулы давно стало традицией. Для меня это слишком дорого, увы. А влезать в огромные долги ради впечатлений от поездок я не хочу — мне хватает и общения с обитателями Волшебного мира, хотя почти всегда я общаюсь с их человеческими представителями. Мы нередко за чашкой кофе обсуждаем поставки, соглашения, прибыль. Этого достаточно. Правда достаточно. Но еще никто и никогда из жителей не обращался ко мне за помощью.

* * *

Азаэлю нужна помощь? Моя помощь? Бред какой-то!

Именно это я и озвучила, пока он гонял по столу крошку печенья. Это выходило у него увлекательно. Я вздохнула, встала из-за стола и достала из шкафа большую банку варенья. Азаэль все понял и немедленно полез в нее ложкой.

— Почему же бред? — спросил он, тщательно пытаясь поймать каплю, которая так и норовила упасть на чистую скатерть.

— Потому что я совершенно не понимаю, как могу помочь там, где, простите, в тупике вся полиция, включая высококлассных «видящих» экспертов.

— Ты можешь тоже просмотреть. И не притворяйся, что не понимаешь, о чем я.

Он постучал по своему виску указательным пальцем. С зажатой остальными пальцами ложки на стол все же упала предательская капля варенья…

— Сам посмотри!

— Не могу, — Азаэль сосредоточенно копался в банке. — И ты знаешь, почему.

— Но погоди, раз даже «видящие» ничего не нашли, получается, дети похищены с помощью сверхъестественных сил?

— Не факт.

И он снова был прав. Договор не оставлял ему шансов даже на серьезные подсказки. Но я-то здесь при чем?

— Аз, ты отлично знаешь, что у меня не осталось никаких способностей…

Он впервые поднял на меня удивленные золотые глаза:

— А ты возьми и попробуй.

— Не могу…

— Не можешь или не хочешь? Когда ты последний раз тренировалась?

Я стиснула зубы. Он и так знал ответ: три года назад. Тогда я еще не верила, что это случилось всерьез, и меня убеждали, что я потеряла дар не насовсем.

Азаэль задумчиво посмотрел на пустую банку, поскреб ложкой по дну, словно не веря, что варенье кончилось, и положил прибор на стол. Сплел пальцы и устроил на них подбородок.

— Попробуй, Кира. В худшем случае у тебя просто не получится. И обещаю, что уйду и больше не побеспокою тебя.

Я заколебалась. Были времена, когда я принципиально не стала бы ничего смотреть. Но искушение было велико. Да и пропавшие дети — это вам не игрушки.

Негнущимися пальцами я открыла папку. Сначала хотела взять фото одного из мальчиков, но, подумав, потянулась за изображением девочки. Она пропала недавно, поэтому ее след должен быть свеже́е. Если я вообще способна его найти.

Азаэль мне не мешал, даже глядел в другую сторону. Одной из его особенностей было умение быть незаметным. Он словно бы накрывал себя энергетическим куполом. Поэтому у меня было ощущение, что в комнате, кроме меня, никого нет.

Я положила снимок перед собой, поводила над ним рукой. Мне всегда было легче работать с напечатанными фотографиями, чем с экранами телевизоров: никаких помех от колебаний электрического поля.

Отклика не последовало. Я зажмурилась и снова провела рукой над фото, пытаясь почувствовать хотя бы малейший толчок в ладонь. Но снова пусто и тихо. Значит, либо я ничего не вижу, либо девочки уже нет в живых…

Когда я была студенткой, мы проходили практику по поиску людей, и я научилась мысленно отстраняться от объекта на фотоснимке. Называла его или ее «пропавшим» или «пропавшей». Ни в коем случае нельзя нарушать грань — связывать себя с объектом. Поэтому я не испытывала никаких эмоций — просто хотела увидеть, что произошло.

В тот самый момент, когда мне показалось, что у фотографии начали раздвигаться рамки, «впуская» меня вовнутрь, все оборвалось и исчезло. Я тщетно пыталась раствориться в потоке информации, но уже знала, что это бесполезно. При просмотре фото нельзя хватать изображение и тащить информацию. Надо расслабиться и позволить ей самой зайти в голову, естественно и просто. Тогда кажется, будто само Мироздание льет в тебя нужные сведения. Я легко могла сделать это даже в детстве. Но сейчас было пусто.

Я пробовала еще несколько раз. Но тщетно.

— Не выходит!

Я отпихнула от себя фото и закрыла лицо руками. Я знала, чувствовала, что не выйдет! Но почему же так больно снова это осознавать?

— Не вини себя, Кира. — Я поразилась тому, насколько низким и глубоким мог быть голос Азаэля. Он доносился до меня как будто издалека. — Ты сделала все, что смогла.

Прикосновение прохладных пальцев к щеке. И я осталась одна. По-настоящему одна. И впервые за долгое время почувствовала себя одиноко.

Мне захотелось позвонить Алёне, встретиться, посидеть где-нибудь, хотя бы просто поговорить… Я открыла глаза, чтобы найти телефон, и увидела, что на столе по-прежнему лежит фотография пропавшей девочки. Странно: неужели, забирая папку, он забыл о ней? Непохоже на него…

Я взяла фото, чтобы убрать его в шкаф. Но почему-то начала разглядывать миленькое, почти кукольное лицо. Почему она оказалась одна на площадке? Как могло произойти, что никто не заметил, как ее забрали? Кому вообще могло прийти в голову похищать детей?

…И оно навалилось, придавило к земле всей тяжестью, окружило со всех сторон. Но я знала, что с этим делать, и начала осторожно погружаться в это цепкое душное марево.

Иногда оно приходит легко, порой — тяжелее. Дыхание перехватывало, я тонула, но не пробовала плыть. Я знала, что нельзя пытаться контролировать Поток: будет только хуже.

Пустая площадка, след от иномарки в сухой пыли, позже затоптанный детьми… Я отчего-то знала, что это именно авто серебристого цвета. И пустая, открытая, добродушная ладонь, которую так хочется сжать и пойти следом. За ней. За той красивой тетей. Но почему я не помню ничего, кроме белого пушистого меха у нее на вороте? Всего на пять минуточек. А потом обратно.

Я сажусь в машину, потом иду пустыми длинными коридорами и снова попадаю в нее — в ту комнату из сна. И в ней все по-прежнему. Только колпак пустой…

— Нет бабочки… — внезапно произношу я и чувствую на своих щеках слезы.

А он рядом. Он глядит на меня из темного угла. Одинокий луч бледного солнца освещает его золотые волосы… И я чувствую на себе взгляд прозрачных голубых глаз. Изучающий, внимательный. В нем нет тепла, нет гнева. Нет эмоций.

— Будет тебе бабочка. — Его голос такой же бесцветный. Но я слышу, что он улыбается.

И больше я не вижу ничего. Темные полосы из углов бегут ко мне и подхватывают, унося прочь из комнаты. Тьма опрокидывает меня в спасительную пустоту. И я исчезаю, как тень под лучами солнца.

* * *

Я очнулась поздним утром. Луч солнца каким-то образом умудрился найти щель в задернутых плотно шторах и вовсю гулял по моему лицу, ослепляя непривычной яркостью. Я со стоном закрыла лицо ладонью и осознала, что так и лежу на полу в кухне. Видимо, после вчерашней попытки просмотра фото я так и не смогла вернуться в комнату, что было логично: тело ныло так, будто я всю ночь не лежала себе спокойненько, а перетаскивала фуру песка пятнадцатилитровыми ведрами, по два в каждой руке.

Я попробовала встать, но организм отреагировал на мою попытку вспышкой головной боли, настолько сильной, что я снова распласталась на полу, наблюдая, как в солнечном свете причудливо танцуют пылинки, и заодно прикидывая, каким образом по-быстрому добраться до чайника и разжиться кофе, ведь кофемашину я так и не удосужилась приобрести. Ну а смысл, если варю исключительно для себя?

Проведя еще несколько минут на полу в безнадежной борьбе силы воли и жалости к себе, я все-таки умудрилась найти надежную точку опоры в виде древнего кухонного стула, заставшего, наверное, императоров-прародителей, и медленно, очень медленно приняла вертикальное положение. Голова, до этого думавшая отвалиться, теперь просто ныла. Но легче не стало, поскольку она еще и кружилась.

Мысленно награждая нелестными эпитетами собственное любопытство, а заодно и Азаэля, я доплелась до плиты и с третьей попытки разожгла конфорку. Руки дрожали, как после тяжелого рабочего дня. Поставив на плиту чайник, я прислонилась лбом к прохладному кафелю кухонной стены и уже не отлипала от него, пока сосуд не засвистел.

Кофе в банке оставалось на один раз. Растворимый я обычно не пью, но в этот раз он пришелся кстати. Я остервенело скребла ложкой по стенкам, стараясь сложить все крупинки внутрь чашки. Наполнить ее с первого раза оказалось сложнее: я умудрилась залить кипятком часть стола. Предательская вода сразу потекла на пол.

Помянув недобрым словом некоторых жителей Нижних Уровней и собственную криворукость, я достала из-под мойки тряпку и полезла вытирать уже натекшую лужу, параллельно бросив на мокрое пятно на столе полпачки бумажных салфеток. Наклонившись и снова ойкнув от очередного приступа головной боли, я заметила вчерашнюю фотографию, которая так и осталась лежать под столом.

Я подняла ее и положила на стол, подальше от воды, лицом вниз. Да, признаю́сь, что терпеть не могу фото в открытом доступе. Либо храню их в альбомах, либо прячу между страницами книг, которые потом почему-то не читаю. Так, где-то там, среди размышлений великого Луки Гонелии, одного из ведущих философов нашего времени, ютятся свадебные фотографии родителей. В некогда любимой мною повести его авторства «О знаках и смыслах» я спрятала снимки деда. И еще одно фото, завернутое в тонкую бумагу, надежно погребено ближе к задней обложке старого полупустого фотоальбома, где я поместила фото и письма прадедушки прабабушке — первой красавице Московии, когда она была помолвлена с другим и собиралась переехать в Париж, ближе к блестящей светской жизни. Но осталась здесь, предпочтя полуразоренного наследника знатного имени, но никак не судьбы… Там, между пожелтевшими страницами с бесценными снимками, я прячу остатки моего сердца и свои прошлые мечты.

Мне неожиданно до дрожи захотелось броситься к потайному шкафу, схватить первый попавшийся стул и срочно увидеть этот снимок, хотя бы дотронуться, взглянуть хоть одним глазком. Но я в очередной раз подавила этот бессмысленный порыв. «Держи прошлое в прошлом», — утверждали «видящие» врачи, пытавшиеся вернуть мне интерес к жизни три года назад. И я до сих пор часто проговариваю внутри себя, как заевшая пластинка: «Оставь прошлое прошлому, живи сейчас, живи настоящим, дыши… Сосредоточься на том, как выстроить свою жизнь дальше. Думай о будущем».

Вот только мое будущее погибло в одно мгновенье. В яркий солнечный день. Исчезло, растворившись в жарком мареве горящего металла. Жизнь я все-таки построила. Сама. Но как быть с тем, что я больше не верю в счастливые исходы? Об этом как раз ничего не говорили… Так кого спрашивать?

Кофе неожиданно показался горьким на вкус. Я уставилась в чашку, смаргивая внезапно подступившие слезы. Нет, не буду жалеть себя, не трону старые фотографии. Просто буду жить дальше. Он хотел бы этого. Дедушка — тоже.

Подумав, я все-таки добавила в кофе пару ложек сахара, стало слаще и как будто приятнее. Да, жить дальше, сосредоточиться на настоящем. Например, на том, что было вчера. Был ли случай накануне внеочередным проявлением способностей?

Доктора говорили, что они могут со временем вернуться, когда схлынет потрясение. Потом сказали, что мне надо снова полюбить их, поверить, что те не подведут. Но дело в том, что я их никогда особо не любила и не желала. Радость от обладания ими я всерьез ощутила, лишь когда умения стали основой моего ныне несуществующего будущего. А дальше я испытывала только гнев и отрицание. А еще — тошноту. И так уж вышло, что любая попытка их использования причиняла мне боль. К тому же я не была уверена, что вчерашние видения не всего лишь один из моих повторяющихся снов. В последнее время они стали очень реальными…

В любом случае, видимо, мне не стоит продолжать попытки возродить то, что почило во мне навеки. Даже если и вернулась малая толика, экспертом мне уже не работать. Да я и не хочу, если честно. Не знаю, зачем Азаэлю вообще понадобилось приходить к потерявшей все свои способности девушке, которая мало того, что всего лишилась, так еще и не тренировалась годами, — недопустимо с точки зрения начинающего эксперта. Да и комната из глубин моего подсознания никак не может быть связана с пропавшими детьми. Точно не может. Значит, вердикт верен. Мы будем жить дальше и делать вид, что ничего не произошло.

Я допила кофе и с облегчением поставила чашку в мойку. Голова как по волшебству перестала болеть. Значит, я все решила правильно. Правда, предательский червячок внутри заскребся и начал утверждать, что мне надо доложить обо всем в Академию. Но я загнала его внутрь да еще сверху нафыркала так, чтобы носа казать не смел. Был прекрасный день, а я собиралась на работу и хотела провести день с пользой.

…Мерзкий, как зубная боль, звонок разорвал благодатную тишину моего жилища. Я снова мысленно выругалась и в миллионный раз пообещала себе отключить его или хотя бы вызвать мастера, чтобы сменил это ужасное подобие мелодии на что-то приемлемое, и поплелась открывать дверь. На пороге стоял омерзительно жизнерадостный курьер, одетый по всей форме правительственного учреждения: в синее с белым. Даже фуражку напялил.

— Кира Валерьевна Мичурина? — спросил он, демонстрируя в улыбке ослепительно-белые, явно искусственные зубы.

— Она самая, — я оперлась на косяк, не спеша широко открывать дверь. Район у нас хороший, но мало ли.

— Меня уполномочили доставить вам особое письмо. Рекомендую прочесть немедленно, сразу при получении, — бодренько оттарабанил посыльный, не забывая при этом продолжать улыбаться, и полез в сумку на боку. Через пару мгновений он вручил мне плотный конверт, на котором, к моему удивлению, стояла знакомая всем и каждому золотая печать Академии.

Пока я вертела в руках конверт, служащий успел сунуть мне золотую ручку вместе с листом, одновременно ткнув пальцем туда, где я должна была расписаться. Получив вожделенный росчерк, он аккуратно убрал документ в сумку, пожелал мне доброго дня и утек по дальнейшим делам. Я закрыла дверь, дошла до комнаты и положила конверт на стол. Печать в полумраке немедленно принялась сиять золотыми искорками.

Червяк внутри подозрительно хмыкнул. Я фыркнула на него. Он скривился. Я сделала то же в ответ, набрала воздуха в легкие, как перед прыжком ко дну океана, и открыла конверт. Внутри оказался лист из плотной дорогой бумаги, на котором каллиграфическим почерком со всеми полагающимися случаю завитушками было начертано следующее:

«Уважаемая Кира Валерьевна! 13 июля в 22:15 по Вашему адресу зарегистрирован случай несанкционированного использования способностей первого класса. Вам надлежит в течение 12 часов с момента получения сего письма явиться в Академию им Дж. Бруно по адресу: Центральная аллея, дом 1, корпус 1, кабинет 434 — для дачи соответствующих объяснений. Уведомляем Вас, что неявка по указанному адресу в обозначенный срок будет расцениваться как попытка уклонения и повлечет уголовную ответственность.

С уважением,

Отдел по борьбе с несанкционированным использованием магии г. Московии».

Я прочитала эти строки еще раз и поняла, что Азаэля я все-таки убью.