Семь шагов над обрывом

Надежда Костина, 2023

Выжившая в разрушенном городе, Соня находит приют в глухом селе. На фоне сильнейшего посттравматического расстройства с ней происходят странные и непонятные вещи. Сельский колдун намекает на магический дар, а врачи в один голос – ПТСР. Чудо или совпадение? Голос живой воды или глюк? Ясновидение или случайность?История задает вопросы, а ответы ты, читатель, должен найти сам!PS. Все герои имеют своих реальных прототипов…

Вода для мертвеца

Шмель был красивый. Мохнатый, яркий и…прожорливый. Он на секунду присел на край огромной кастрюли, тяжко перелетел на горку очищенных от косточек вишен и блаженно замер. Обедает.

Как такой великан залетел на кухню? Непонятно. На окнах натянуты сетки, дверь во двор хоть и открыта, но тюль на магнитах спасает от мух и комаров. А тут, поди ж ты — шмель, или, как говорит тётя Тамара — джмиль. Джмиль и бджолы…

Соня осторожно коснулась кончиком пальца упругой спинки — джжжж — испуганно затрепетали крылышки. Ух, какой грозный!

Раньше она бы испугалась жужжащего обжоры, завизжала, схватила веник… Но после воя ракет и рева снарядов, после утробного гула истребителей и грохота падающих зданий… Полосатый шмель на солнечной летней кухне, среди истекающих соком вишен, выглядел мирно и безобидно.

— Ешь, не бойся, — прошептала девочка, — мне еще два ведра чистить — всем хватит! У нас сегодня день варенья!

Огромный погреб постепенно заполнялся «закрывачкой». Пузатые банки рядами выстраивались на длинных полках. Клубничное «вареннячко», черешневый компот, соленые пупырчатые огурчики.

— Острые з червоным перчиком — для закуси самое то, — приговаривала тетка Тамара.

На грядках дожидались своей очереди сочные помидоры, крутобокие кабачки, веселые патиссоны, яркие баклажаны. (Шо?! Баклажаны?! Синенькие!) Нежились в щедрой украинской земле морква и цыбуля, картопля и бурячки, перец и гарбузы. Соняшники беспечно улыбались безоблачному небу, кукуруза грозилась вырасти до небес, фасолька с горошком спорили, кто первый поспеет. Густые заросли малины и ежевики, кусты смородины и крыжовника, тяжёлые виноградные лозы. И все это богатство изо дня в день поливали и пропалывали, обрезали и удобряли, подвязывали и брызгали, окучивали, и… опять поливали!

Чтобы потом собирать, чистить, резать, сушить, варить и парить, вялить и солить, квасить и тушить!!!

— Зимой пальчики оближите, — то и дело повторяла домовитая хозяйка, оправдывая круговорот забот. — Ну и нашим ТУДА отправим. Где ж им на фронте вареннячко взять!

На подоконнике красовались банки с медом — щедрый подарок от деда Назара, того самого чудаковатого пасечника.

Вчера, ближе к вечеру, он без спросу, по-соседски толкнул калитку и зашел во двор, таща тяжёлые торбы. Бережно поставил ценную ношу на стол, вытер о штаны потные ладони. Строго глянул на притихших девочек. Одна смотрела на сельского колдуна восторженно, другая — настороженно, хмурясь. Тетя Тома ушла ещё в обед «на минуточку к куме». Соня никак не могла привыкнуть, что одна половина села родичи, а вторая — кумовья. Чужой, он и есть чужой. Кто знает, чего от него ждать? И мама уехала…

Щуплый дедок окинул цепким глазом чисто выметенные дорожки, небольшую клумбу с красными и белыми розами, разморенную жарой Муху в холодочке под яблоней. Псина и не думала лаять, лениво махнула кудлатым хвостом и сонно прикрыла глаза — вот же…охранница, разозлилась на ленивую собаку Соня.

— А шо, Томы нема? — нахальный дед сунулся было в хату, но передумал, закрыл дверь и недовольно пробурчал. — Небось, у кумы сидят, косточки перемывают. Я ей меда обещал. Передадите?!

Соня мигом глянула на подружку, та хотела что-то спросить у чудного старика, но… то ли смелости не хватало, то ли слова из головы вылетели.

— Эээ…у меня денег нет. Давайте, вы потом…ну…попозже зайдете, когда хозяйка вернётся.

Пасечник поковылял к столу, хмыкнул, почесал затылок.

— Буду я такую тяжесть туды-сюды тягать! Делать мне нечего. Передашь Томе. Это — майский, с акации. Это — соняшник, прошлого лета сбор. Вон, какой жовтенький! Любую хворь выгонит!

— Дидусь, а правда, что вы Чаклун?! — не сдержавшись, выпалила Лерка.

— А як же, — гость ехидно усмехнулся в седые усы.

— Настоящий?! — недоверчиво переспросила Соня.

— Угу.

— А что вы можете ну…такого…волшебного?

«Чаклун», кряхтя, опустился на покрытую ковриком лавку, поманил пальцем любопытную девочку. Лера присела рядом, переглянулась с подругой.

–…такооого, — протянул дед, — много чего могу. Вчера, вот, перевел трохы грошей нашим котикам. А завтра с волонтёрами отправлю мед.

Лера разочарованно скривилась. Дед Назар ласково потрепал девочку по цветным прядям.

— Эх, ты, этно-о-граф! Вот моя бабка покойница! Ото была Чаклунка! Сейчас бы дождик нам наворожила! Оно спека яка! — дед вытащил из кармана огромный клетчатый платок, вытер вспотевший лоб, — а я так, пчёлок вожу…

Он хлопнул себя по коленям, поднялся с лавки и, прихрамывая, направился к воротам. Соня с Лерой потащились провожать гостя. Уже взявшись за калитку, дедок резко обернулся. Соня от неожиданности пошатнулась, дернулась назад.

— Сны замучили?! — он прижал ладони к ее вискам, приблизил лицо, заглядывая девочке в глаза.

Она испуганно замерла. Дух горького меда и дорожной пыли, сухих луговых цветов, полынной горечи и дыма костров закружил голову.

— Море тебя не отпускает, девочка, — голос деда доносился издалека, — Приходит во сне, зовёт, так?

Соня зажмурилась, из глаз потекли слезы.

— Море умерло, — чуть слышно прошептала она.

Лай собак, голоса людей, детский смех, звуки музыки в соседнем дворе, птичий щебет — все исчезло. Только гулкий стук сердца, как далекий прибой, шумел в ушах.

Вдох — в нос ударил запах водорослей, горячего песка, нагретых на солнце гладких камней.

Выдох — лунная дорожка скользит по темной воде, дрожит, дробится сотнями бликов…

Снова вдох — брызги летят в небо, южный ветер беспечно треплет волосы…

И выдох, как мягкий шелест ночных волн осенью…

— А ты говоришь, умерло, — старый пасечник убрал руки, устало растер морщинистое лицо.

Соня осторожно открыла глаза. Мягкий свет закатного солнца золотил листья старой яблони, боевой клич рыжего петуха спугнул стайку воробьев — опять кого-то по улице погнал, паршивец. Мурка ласково потерлась об ноги, выпрашивая сметаны. Все вокруг было таким мирным и домашним, что Соня улыбнулась сквозь слезы. Дед Назар тяжело вздохнул, как-то разом постарев ещё сильнее, глянул на восхищенную Лерку, усмехнулся и негромко произнес:

— Чудо, оно не всякому в руки даётся. И не всякий его вынести сможет. Так-то… Вы, девоньки, заходите ко мне. Чайку с медом попьем, побалакаем…

*********

Шмель взлетел к низкому беленому потолку. Закружил по кухне, загудел недовольно в поисках выхода. Пришлось вставать, открывать сетку, выпускать мохнатого гостя.

Во дворе хозяйка мыла стеклянные банки и болтала с Михайловной — тёткой дюже любопытной и общительной. Заметив девочку, гостья бросила грызть семечки:

— Софийка, мама звонила? Как там папа?

Казалось, все село в курсе, что папа ранен, лежит в госпитале. Что ему сделали две операции и мама с Данькой поехали к нему.

— Звонила, говорит, папу в обычную больницу переводят. Наверное, это хорошо.

Михайловна горестно покачала головой,

— Ох, и спека сегодня. Вроде утречко, а дышать нечем! Васильевна, а шо, у тебя помидоры таки сохнут?! — с надеждой спросила соседка.

— Пытаются! Но мы с Софийкой не даём. Сегодня с самого ранку поливали, — тетя Тамара сердито глянула на приятельницу.

— Ну что за напасть! Третью неделю сушь стоит. Колодцы на городы выкачиваем! А урожай-то на троих делить! На свою семью, на беженцев — жалостливый взгляд на Соню, — и нашим «котикам».

Для «котиков» закатывали тушёнку, коптили и солили сало, топили масло и жир, сушили рыбу…

— Ниче! По селу пару десятков скважин набито — без воды не останемся! — Тамара яростно вытирала вымытую до блеска банку.

— Так-то оно так, но я тебе кажу, неспроста засуха. — Михайловна понизила голос. — Говорили, не будет добра от тех похорон! Покойник всю воду заберет!

Тетя Тамара стукнула банкой по столу, уперла руки в бока.

— Тю! Дура! Ну что ты несёшь! Да ещё при ребенке! Соня, а ну закрой уши, тетя Тома ругаться будет.

Смешные они, подумалось Соне. За минуту по пять раз ссорятся, мирятся, спорят, злятся друг на дружку, обнимаются и просят прощения…

Вот и сейчас…

— 21 век на дворе! А ты в эти забобоны веришь и детей стращаешь! — не унималась Тамара.

— Да кабы не эти забобоны, где бы…

В калитку громко постучали. Спорщицы разом притихли. Михайловна потянулась к семечкам в миске.

— Заходь, открыто, — крикнула хозяйка.

К этому сложно привыкнуть. Ведь правильно как? Сначала подойти к забору, глянуть, кто пришел. А тут — даже замка нет. Так, ерунда, крючочек. С улицы откинуть можно. Заходи — кто хочешь.

В калитку вошла Лера, таща большую клетчатую сумку. Кинула ношу под яблоней, потрепала разморенную жарой Муху и, зачерпнув воды в ведре, плюхнула в лицо. Брррр… красота.

— Добрыдень, тёть Тома!

— Шо ты, скаженная?! Надумала чего? А то вон садись Софийке помоги.

Лера тоскливо покосилась на полные ведра вишен.

— Отпустите Соньку сегодня со мной. Очень надо!

Хозяйка насупилась.

— Куда это?

— Так по делу.

— По какому такому делу? На ставок в субботу вроде собирались.

— Мы пойдем сетки плести. Защитные. Ну, такие… маскировочные. Мне тетя Оксана целую кучу старых вещей насобирала.

Тамара задумалась. Плести сетки — дело полезное, да и девочке нужно больше с людьми общаться, а не только во дворе торчать. Но вишни…Банки, зима… А, ладно.

— Михайловна, ты шо сегодня планировала?

— Да много чего, — с важным видом протянула та.

— А давай мы с тобой наливочку новую попробуем.

— Вишневую?

— А то?

Лерка цапнула жменьку семечек, подкралась к подружке и шепнула на ухо.

— Вот как они так могут — говорят вроде об одном, а на самом деле — совсем о другом?!

Соня пожала плечами. Ничего необычного — две закадычные приятельницы понимают друг дружку с полуслова.

— Они же на двух уровнях общаются — на вербальном и ментальном! — не унималась Лера. — Точно-точно! Вот, смотри! Сейчас нас отпустят!

— Я все слышу! — тетя Тамара сердито нахмурилась, но тут же махнула рукой на смеющихся девчонок. — Ладно, мы сами управимся, а вы, чтобы допоздна не гуляли. Время сейчас такое…

******

Неудобную сумку волокли вдвоем. Тамара Васильевна доложила туда зелёную штору, вылинявшее старомодное платье из лысого бархата, затертую до дыр серую скатерть и кучу детских колготок. Напоследок сунула бутылку компота и миску кабачковых оладий, — не голодать же детям до вечера.

Тащились по пыльной дороге, пыхтя от жары и обливаясь потом. Минут через десять остановились перевести дух в тени огромной шелковицы.

— Я кепку забыла, — всполошилась Соня. — Может, вернуться, а то голову напечет!

— Ниче, нам недалеко, не сгоришь, а внутри там прохладно. Я уже два раза ходила. Тряпки на ленты резала. Пальцы потом болят, так я перчатки взяла. И тебе тоже.

Соня топталась на месте. Идея повернуть обратно казалась все более заманчивой, и не только из-за забытой кепки.

— Я, наверное, просто боюсь, — честно призналась то ли подружке, то ли самой себе, — я же там никого не знаю.

— Не боись! Нормальные люди. Приходят каждый день, кто может. И бабульки, и помоложе, детвора ещё помогает. Такого наслушаться можно! Пить хочешь?

Лера присела на корточки, вытащила из сумки компот, протянула подруге. Та машинально взяла бутылку.

— Опять собираешь… материал?! А они знают? — увлечение сельской мистикой казалось совершенно непонятным, а Лерка ещё и записи ведёт, сохраняет всю «добытую информацию».

— Конечно, собираю и, конечно, знают. Тут все всё знают. Отдай, если не пьешь. — Лера забрала компот, припала к горлышку, глотая с бульканьем. — Фух. Сладкий какой. Блин, майку облила. Слухи по селу пошли — обалдеть!

— Тут всегда какие-то слухи ходят. Дай, я тоже пить хочу. Что-то мало мы компота взяли.

— Неее…эти в самую точку, — не унималась Лерка. — Дождя больше трех недель нет. Огороды сохнут, колодцы досуха выкачивают! Есть скважины, без воды не останемся, но все одно…

— Обычное лето. У нас дома такое часто бывало.

— То у вас. А тут все от земли живут. Им засуха — страшное бедствие. Почти как война. Ну, не совсем, конечно…

Лера как-то внезапно сникла, опустила плечи. Тяжело вздохнула, вспоминая что-то свое. Мимо на допотопном велосипеде проехала незнакомая тетка в спортивном костюме, приветливо подзелинькала девочкам. Соня кивнула в ответ и помахала рукой.

— Ладно, шагаем!

Подхватив сумку, поплелись дальше. Долго грустить у Лерки не получалось. А уж если у нее появилась ИДЕЯ!

А ИДЕЯ у нее созрела! Соня чуяла наверняка. Знать бы ещё, что задумала эта «скаженная».

— Говорят, все из-за неправильного покойника, — наконец выдала страшную тайну неугомонная девчонка. — Я тебе потом расскажу!

Они подошли к двухэтажному старому колхозному складу. Забитые фанерой окна верхнего этажа, облезлый фасад, стены когда-то жёлтого, а сейчас грязно-серого цвета. Нижние окна, наполовину вкопанные в землю, заложены мешками с песком. Вездесущие куры копошились в пожухлой траве. На заброшенном газоне росла лебеда.

Деревянная дверь приоткрыта и подперта обломком кирпича. За ней виднелся длинный темный коридор.

Соня остановилась, беспомощно оглядываясь по сторонам, опустила на землю сумку. Замерла, не решаясь переступить высокий порог. Лера, почуяв неладное, осторожно тронула подругу за локоть.

— Под-вал, — тихо выдохнула Соня. Она обхватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать дрожь.

На скрип входной двери из крайней комнаты выглянула невысокая девушка в синем рабочем халате. Радостно замахала руками новоприбывшей подмоге.

— Девчонки, привет! Вы на тушёнку или на сетки?!

— Сегодня на сетки, вон, сколько тряпок притащили, — нарочито бодро ответила Лерка, тревожно поглядывая на застывшую Соню. — Хотя у тебя пахнет вкуснее! Мы потом зайдем. Пробу снимем.

Девушка грустно вздохнула, и тут же расплылась в улыбке.

— Добренько, но в следующий раз ко мне! — она заговорщицки понизила голос, — а то я целыми днями с бабульками банки кручу, поболтать не с кем.

— Наталочка!!! Кипит!!! — радостно закричали из открытой двери.

— Бегу, бегу!! Лерка, говорят, ты на черный ставок собираешься?!

— Ага. И Соня тоже, — Лера легонько толкнула подругу в бок, — в субботу.

— А можно я с вами? — Наташа умоляюще сложила руки.

— Кипииит!!! — не унимались на кухне.

— Все-все, потом поговорим! — ойкнула она, захлопывая тяжёлую железную дверь.

Пыльная тишина пустого коридора. Тусклые лампочки на крученых коротких проводах. Старые деревянные стулья изломанной кучей громоздятся в дальнем мрачном углу. Сырость давно не крашенных стен…

Четыре ступеньки, скользкие от талого снега и грязи, ведут вниз, в темноту. Спотыкаясь и падая, люди бегут, надеясь укрыться в подвале от обстрела.

Первая ступенька высокая, неровная, вторая — короткая и узкая, третья — с отколотыми краями, четвертая… четвертую Соня не помнила. Она поскользнулась на третьей, упала, покатилась по полу, ударилась головой. Ее подхватили, рывком поставили на ноги, подтолкнули в спину. Боли не было, или была? Шишка на затылке болела долго. Хорошо, шапка смягчила удар. Яркая, бело-голубая, двойной вязки с теплой подкладкой — бабушкин подарок. Соня не снимала ее много дней подряд, натягивала на уши, на глаза — прячась от жути и смерти. Шапка была с ней в Городе, а потом — испарилась. Наверное, осталась на раскладушке на том суматошном вокзале, отдав до капельки все свое тепло и заботу бабушкиной любимице…

— Знаешь, а ведь у меня была необычная шапка. Ты же ищешь волшебство. Так вот. Она меня… прятала. Ну…там…в ТОМ подвале. А когда мы вырвались, она…ушла. Сама. Я бы ее ни за что не потеряла. Понимаешь? Шапка меня спасла и исчезла.

Соня глубоко вздохнула, решительно расправила плечи и крепко сжала Леркину ладонь.

— Пошли. Я не боюсь!

************

Вдоль длинной стены на деревянной, грубо сколоченной раме была натянута огромная сетка. Женщины разного возраста стояли рядом и вязали узлы, переплетая тонкие полоски темной ткани. В углу были свалены старые вещи. Лера вытряхнула содержимое сумки, облегченно вздохнула, мельком глянула на подругу. Та подошла к раме, провела ладонью по серо-зеленым скрученным узелкам. На одном из немногих фото, присланных папой с фронта, была такая же сетка. Данька заявил, что это шкура страшного дракона, — «дракончик рос-рос, однажды шкурка стала ему тесной и порвалась, чешуйки посыпались, он ее под кустиком оставил, а папа нашел и забрал себе. А у дракончика новая вырастет, он прилетит и всех победит». Вот, значит, где живут драконы…

В комнате стало очень тихо. Смолкли неспешные разговоры, перестали щелкать ножницы, — все уставились на Соню. Она что, говорила вслух?

Про Данькиного дракона?

Про папу?

*******

Работа на сегодня была закончена, но расходиться никто не спешил. Уйти додому голодными — та вы шо!!!

На стол накрывали все вместе. Каждая хозяйка захватила с собой «трошечки смачненького». Пригодились и кабачковые оладушки тети Томы. Непривычная к сельским посиделкам, Соня восторженно наблюдала, как за считанные минуты из ниоткуда возникали сочные помидоры, малосольные огурчики с укропом, молодая картошечка, посыпанная ароматной зеленью, блинчики с творогом, вареные яйца, нарезанные с зелёным луком, пирожки с картошкой, вареники с вездесущими вишнями…

Говорливые сельские кумушки поначалу остерегались расспрашивать «бидну дивчинку», но мало-помалу осмелели, и на Соню ворохом посыпались вопросы о Городе, о прошлой беззаботной жизни, о пережитой кошмарной весне. Девочка негромко отвечала, смущенно улыбалась и вежливо благодарила, отказываясь от помощи, повторяя, что у них все есть.

Игрушки для братика? Вот игрушки нужны, и книжки…наверное…

Мама? Мама — парикмахер. Скоро вернётся в Михайловку и сможет вас подстричь, как в модном салоне…наверное…

Папа? Папа… он обязательно приедет, когда врачи разрешат. Папа — герой? Герой! Наверное…

Так, слово за слово, нарезали хлеб, расставили тарелки и чашки, накрошили большую миску салата. Из коридора притащили старые облезлые стулья, сдвинули в центр комнаты столы. То ли поздний обед, то ли ранний ужин…

— Лерка! Говорят, ты молоко заговоренное домовому ставила? —

загорелый мальчишка лет двенадцати плюхнулся рядом и по-свойски толкнул Леру локтем в бок.

— Штавила, — важно кивнула Лерка, жуя пирожок с картошкой, — не пришел, гаденыш. Кошак молоко штырил. А ты?

— Не, мне мама не разрешила, — обиженный взгляд в дальний конец стола. — Она боится этих…всяких… ну, чертовщины.

— А до цыганки гадать ходила? — ехидно подковырнула высокая худая девушка, кажется, Маринка.

Лера ненадолго задумалась.

— Нее… а у нее интересно?

— Я не знаю, не была, мне рановато, но некоторые, — Маринка кивнула в сторону старших и добавила шепотом, — частенько бегают. Только она деньги берет.

— Денег не дам. Пусть бесплатно гадает. Сбудется — заплачу… — Лера потянулась к тарелке с блинчиками.

— Как же! Будет она бесплатно гадать! — вмешалась совсем не старая, но полностью седая женщина. — Ты лучше скажи, Валерия, засуха скоро закончится? А то, сама знаешь, какие слухи по селу ходят. Не хочешь проверить?! Это тебе не молоко в миску налить — это посерьезнее будет.

Соня слушала с интересом. Оказывается, среди местных есть почитатели необычного таланта подруги. Хотя намеки о прямой связи засухи и неправильных покойников уже порядком надоели.

Лерка налила в чашку компот, по-хозяйски подвинула к себе тарелку с салатом, но, глянув на Соню, отложила ложку и начала терпеливо пояснять:

— В мае тут один самоубился. Повесился, короче. По сельским понятиям хоронить такого на кладбище нельзя. Только в поле или при дороге. Родичей у него не было. Хоронили за счет села. Сельсовет взбеленился и всех суеверных…далеко послал. Перегрызлись тут добряче. Ну и закопали по закону, как полагается. Даже крест поставили. Теперь покойник воду ворует. Вот и засуха. — Лерка отхлебнула компот, поставила чашку, многозначительно глянула на каждого и продолжила зловещим голосом. — Нужно его напоить! Вылить на могилу 40 ведер воды. И все. Этот злыдень напьется и дожди отпустит. Все село выжидает, кто на такое дело пойдет. Кто решится?! Никто не верит, но…

Соня в изумлении смотрела на подругу. А та, как ни в чем не бывало, уплетала салат…

Бред какой-то! Самоубийца ворует дождь!? Как можно обсуждать такую чушь? Да еще всем селом!

— Никто в эти бредни по-настоящему не верит, — вмешалась тетя Маша, Маринкина мама. — Просто похороны эти, жарища, и война проклятая — будь она неладна…

— Не скажите, — Лерка хмыкнула. — Ну, в смысле, что не верят. То-то на базаре трындят об этом вторую неделю.

— Ну, трындят, на то он и базар. Даже батюшка грозился, хм…голову оторвать тем, кто эти слухи распускает.

— Вот! Об этом все говорят, даже батюшка. Кстати, у него я ещё ни разу не была. Надо бы разведать. Церковь — это же такое место…как эта мысль раньше в мою голову не пришла? — Лерка увлеченно размахивала ложкой. — Решено! В субботу на черный ставок, а в воскресенье — в церковь!

— Да он тебя на порог не пустит, — засмеялась Маринка, — решит, что ты заговоры в храме проверять надумала, и кааак стукнет кадилом, так все бесы повыскакивают!

Девчонки весело рассмеялись, живо представив вылетающих из Лерки жизнерадостных бесов и колоритного сельского батюшку — здоровенного мужика с роскошной бородищей и кадилом наперевес. В засаде.

— Ерунда это все! — внезапно возмутилась сидевшая напротив Сони женщина. Девочка не запомнила ее имя, за весь день они не перекинулись и парой слов. — Ты бы вместо дури своей делом занялась. Заговоры она проверяет, колдунов ищет, верит непонятно во что! Тьфу.

Все притихли, перестали стучать ложками. Лера медленно положила на тарелку надкушенный пирожок, исподлобья уставилась на обидчицу.

— Вон какая деваха вымахала, а дурью маешься! — зло продолжила та. — Совсем рехнулась! Покойник у нее проклятый. Ты, — она развернулась к Соне, — меньше ее слушай. Ничему путному ЭТА не научит, только мозги запудрит. Нашла с кем дружить.

Соня растерялась. Испуганно глянула на подружку. У Лерки подозрительно заблестели глаза, она сжала кулаки, шумно вдохнула и явно готовилась выпалить что-то резкое и не совсем цензурное. Видно, не впервой приходится отбиваться от подобных нападок.

Соня внимательно пригляделась к обидчице, и вдруг, удивляясь собственной дерзости, потянулась через стол, резко отвернула ворот чужой рубашки. Спрятанная складкой ткани, на изнанке красовалась крупная черная булавка, обмотанная черной ниткой.

— А зачем вы носите булавку застёжкой вниз? От дурного глаза? — тихо спросила девочка. — И крестик у вас непростой. Крестильный, правильно? Обережный?

Тетка опешила от подобной наглости, поправила воротник, гневно кинула ложку, поднялась из-за стола и, не прощаясь ни с кем, вышла, напоследок громко хлопнув дверью.

Конец ознакомительного фрагмента.