Белый Ковель

Надежда Грода

Во время Северной войны к местечку Смоляны приближаются две противоборствующие армии. Под давлением обстоятельств владельцы замка Белый Ковель прячут в его подземельях родовые сокровища. Тайна клада сохраняется в легендах, хорошо известных историкам, и в письмах, о которых знают только наследники хозяев замка. Спустя триста лет начинается охота за фамильными драгоценностями магнатов, и один из кладоискателей оказывается убит. Кто разгадает многовековую тайну, а потом и вычислит убийцу?

1708 год, июнь

…Катерина смотрела сквозь струи дождя, бежавшие по стеклу. Противоположное крыло замка — серое, почти черное. Ни искры света в огромных темных проемах окон. Не по-летнему хмурые тучи, казалось, опустились прямо на крышу и стекали вниз, во двор. Холодно. От сырых стен тянет стылостью. Когда последний раз топили? Она забыла. Катерина перевела взгляд на свои тонкие, почти прозрачные кисти. Надо наконец-то собраться с силами и спуститься в подвалы, посмотреть, что там осталось из еды. Когда последний раз пополнялись запасы, она тоже забыла. Местечко опустело. Люди зарыли зерно, у кого оно еще оставалось, и ушли в лес. И вся дворцовая челядь, которую традиционно селили за пределами замка, в собственных домах, тоже ушла. Страх перед надвигающейся войной оказался сильнее обязательств перед княжеской семьей. Впрочем, из всего рода в замке только она одна и осталась. Даже находись прислуга рядом с ней, да хоть в ее собственных покоях, как бы она удержала их? Катерина никого не осуждала. Еще живы те, кому удалось спастись в страшной войне против Речи Посполитой русского царя Алексея Михайловича. Мстиславль тогда вырезали весь, а это пятнадцать тысяч… В Гомеле не уцелел практически никто… За тринадцать лет, с тысяча шестьсот пятьдесят четвертого по шестьдесят седьмой, в Великом княжестве погиб каждый второй. А здесь, в Витебском воеводстве, ближе к восточной границе — уничтожено две трети. И люди помнят об этом. А кто не помнит, тому рассказывали. Пока что еще есть кому помнить и кому рассказывать. Сейчас под Бешенковичами и Чашниками стоит русский царь Петр. И молва о нем летит впереди его армии, и хуже она, чем слава батюшки его, не поминаемого к ночи. Одни зарубленные в Полоцке священники чего стоят. Не погнушался царь собственноручно к сабельке приложится, не погнушался. А дальше еще хуже. Правитель, искренне считающий себя верующим, не удостоил умерщвленных даже христианского погребения. Велел тела викария Константина Зайковского и еще четырех жертв своего разгула сжечь. Да пепел над Двиной развеять — дескать, чтоб могилы их не стали местом паломничества. Ненавидел русский царь униатов, вот уж воистину «в чужой монастырь, да со своим уставом» — и в прямом смысле, и иносказательно.

Катерина, получившая воспитание при утонченном дворе королевы Марии Собеской, считала русских почти варварами… Но когда шведы вошли на территорию Речи Посполитой, когда они захватили Вильнюс, Гродно, дорогую ее сердцу Варшаву… Что ж, она приняла как должное союз с Россией. Пускай будет союз с варварами, если это поможет вернуть шведов туда, где им Бог отвел место под солнцем. Она — княжна из рода Сангушков и Сапегов, она — жена Станислава Радзивилла, канцлера Великого княжества Литовского. И даже если она не Орлеанская Дева, чтобы самой защищать свою страну, что ж, она видит свой патриотический долг в правильной гражданской позиции! Катерина даже сейчас невольно улыбнулась своим возвышенным мыслям. Хотя тогда она была на пять лет моложе…. Может, в силу возраста ей простительна такая патетика? И наивность… Потому что потом шведы сожгли радзивилловские Мир, Кареличи, Несвиж… И стало понятно, что на войне и европейцы шведы, и азиаты русские — одинаковые варвары. И было ясно и просто: здесь — враг, здесь — союзник. Черное и белое. Главное, что это — союзник, а достаточно ли он цивилизован уже и не важно. И она всей душой приветствовала бы русских… Тогда она даже пробовала представить себе эту встречу, правда, немного страшась все же. Катерина снова улыбнулась. Три года назад она мельком увидела обер-офицера драгунского полка московитов и несказанно удивилась его вполне европейского кроя форме — и камзол, и кафтан, и треуголка. Даже сапоги со шпорами! А она, помнится, ожидала чего-то, закутанного в дерюгу, с тяжелым взглядом из-под мохнатой шапки, с перначом в руках… Она смотрела на офицера и понимала, что вот до этой самой минуты все равно больше боялась прихода армии такого вот союзника, чем врага. Несмотря на все свои самые патриотичные чувства. Что ж, ей стало немножко легче.

А потом ей доставили официальный лист от мужа ее. С уведомлением, что он поддержал детронизацию Августа II, короля польского и великого князя литовского, и перешел на сторону шведов и их ставленника, Станислава Лещинского. И мир Катерины встряхнулся и замер под каким-то неестественным углом. Она долго смотрела на желтоватую бумагу. Красиво выведенные буквы, ровные строчки. Муж даже не потрудился написать ей собственноручно. Продиктовал секретарю канцелярии. А может, простому писарю или дьяку… Но даже это не столь важно. В конце концов, она уже привыкла. Но… Внизу печать. Не сигнет, который он носит не снимая на левом мизинце, приложил муж к мягкому воску, приличествующему личным посланиям. И не радзивилловский герб родовой печати смотрит на нее. Большая печать Великого княжества Литовского. Катерина осторожно провела пальцами по застывшему сургучу. Насколько писаный дьяком лист недостоин ее, настолько же она недостойна этой печати. Канцлер получает ее из рук великого князя как знак наивысшего доверия при вступлении в должность. Рука касается руки, глаза смотрят в глаза. А уста произносят присягу… И этой же печатью теперь скреплена измена. Катерина еще раз коснулась красного отпечатка. Как квинтэссенция предательства. Что более вероломно? Отречение от своего короля? Или переход на сторону врагов твоей родины? И что теперь делать ей? Оставить мужа, которому в храме обещала быть вместе и в радости, и в горе? Или быть преданной женой, зная, что он не достоин твоей верности? Катерина сидела над бумагой и смотрела сквозь нее. А потом… Потом оцепенение, в котором провела она больше часа, убило все мысли. Ей стало все равно. Катерина аккуратно сложила лист по сгибам, машинально разгладила его и стряхнула отколовшиеся крупинки сургуча. Бездумно скользнула взглядом по теряющимся в сумерках темным резным шкафам. Оказывается, уже почти стемнело. Она и не заметила. Не выпуская письма из рук, она подошла к угловому столику, чтобы зажечь свечи в жирандоли. Мягкий свет еще больше сгустил темноту за ее спиной, коричневым блеском разлился по полированной поверхности ларца, отразился в его медной оковке. Скорее даже не ларца, а небольшого сундучка крепкого дерева. Катерина откинула крышку. Самое узкое, продольное отделение плотно заполнено документами — наружу смотрят лишь их потертые сгибы. Акты и грамоты ее рода — на владение местечками и землями, на право собирать торговую пошлину, купчие, меновые, несколько духовных. Здесь же хранится фундуш⁶ ее родителей о пожертвованиях доминиканскому ордену на основание монастыря с костелом в Смолянах. Катерина с трудом втиснула письмо мужа между другими бумагами, как будто пряча его подальше с глаз. Собственно, так оно и будет. Остальные три широких поперечных отделения сундучка тоже заполнены. Золотые дукаты и португалы занимают два из них. В третьем — украшения. Катерина старалась отобрать самые дорогие, и в то же время миниатюрные — матушкина диадема, например, не поместилась бы сюда никак. Да и Кароль велел брать только самое ценное. Сразу по завершению работ брат уехал, а она должна была закончить с драгоценностями и выехать за ним через три дня. Но она все тянула и тянула с отъездом. Быть может, ее интуиция ждала этого письма?

А потом вдруг оказалось, что уезжать поздно. Как она умудрилась здесь застрять? Одна — ее Агнешка не в счет — между двух сходящихся армий, в мрачном отцовском замке. Впрочем, это сейчас он казался ей неприветливым. Пустые залы. Гулкое это. Жутковатые росписи на стенах. Пыль. И холод. Как же холодно! Наверное, даже снаружи теплее.

Катерина снова смотрела во внутренний двор, залитый водой, в которой плавали неубранные еще с осени черные листья. Стоки забились. Надо бы их почистить. Только знать бы еще, где они, эти стоки… А как хорошо было при отце! Теплая летняя ночь. Свет факелов, закрепленных на стенах между окнами, заливает весь двор, отражается в драгоценностях на одежде женщин и в оружии мужчин. Смех. И музыка! А картины на стенах? Что ж, она старалась не смотреть на них. Настроение от воспоминаний испортилось еще больше, если это возможно. Ну конечно! Это ведь был ее последний бал в Белом Ковеле. Ее свадьба. Ей шестнадцать лет, а ее мужу, тогда еще подканцлеру Княжества, двадцать три. Но выглядит он гораздо старше. Рано располневший, краснеющий от выпитого рейнского не только обрюзгшим лицом, но и всей большелобой головой… А нынче? За последние восемь лет сколько раз она видела своего супруга? Три? Нет, кажется, четыре. Ей сейчас тридцать два и ровно половину своей жизни она замужем. И почти все свое замужество она одна. Даже своего мальчика, своего Крыштофа, она запомнила лучше всего пятилетним. Ласковый, нежный ребенок, обвивавший ее шею своими еще младенчески толстенькими ручками. А потом отец забрал его. Началась война, и сын должен получить правильное воспитание. То есть не женское. Десятилетний Крыштоф в последнее их свидание подошел лишь вежливо поздороваться с ней, тенью следуя за отцом и во всем копируя его. Сейчас ему тринадцать. И отец обещал ему должность княжеского подстолия. «Правда, — усмехнулась она, — теперь уже не понятно, при дворе которого великого князя?».

— Пани! Пани! — заполошенный Агнешкин крик заставил ее вздрогнуть. — Солдаты! Верхами солдаты едут, я с башни углядела!

Служанка рухнула рядом с ней и вцепилась в подол платья. Ее маленькие пальчики судорожно теребили и дергали ткань.

— Далеко ли? — Катерина попыталась встать и Агнешка тут же подскочила, ее мелкое личико было покрыто капельками пота от ужаса.

— За костелом еще! Бежимте, пани, успеем схорониться!

Катерина посмотрела на служанку. Она не сильно удивится, если та сейчас еще и в обморок упадет. Прошедшей зимой не было вечера, чтобы Агнешка не приходила к ней с рассказами о новых ужасах, творимых шведами. Надо было, наверное, запретить девчонке ходить в местечко. Хотя она ведь и сама так же жадно ловила слухи. Сейчас и русские и шведы стояли одинаково близко к Смолянам. И кто же добрался до ее замка первым?

— Кстати, а чьи войска? — озвучила Катерина свои мысли.

— Ой, пани, не разумею я в их мундирах!

Агнешка уже пританцовывала на месте, готовая сорваться с места в любую секунду, а Катерина все медлила. Она даже улыбнулась — ну вот и все, наконец-то закончится весь этот растянутый на столько месяцев ужас. Она так устала бояться. Ей по большому счету даже неважно, какое знамя она увидит у своих ворот. Только бы быстрее. Услужливое воображение попыталось напомнить ей те картинки, которыми они пугали себя зимой, думая о том, что могут сделать солдаты с двумя беззащитными женщинами. Сердце Катерины на миг сжалось, но облегчение от скорого конца пересилило этот спазм. Она провела рукой по складкам темного шелка — на крайний случай у нее есть кинжал. А Матерь Божья простит, Катерина ей все объяснит, когда они, даст Бог, увидятся. Она окинула взглядом комнату — ларец так и остался в углу, только на пол его переставили. Что ж, и это тоже поздно. И жить поздно. Все поздно.

— Иди, милая, спрячься, если повезет, — она ласково коснулась плеча девушки. — Я сама их встречу.

Катерина медленно пошла через анфиладу залов. Агнешка нерешительно двинулась следом, умоляюще косясь на хозяйку и кусая губы, уже и без того почти фиолетовые. Вот одна из винтовых лестниц, для удобства соединяющая покои всех четырех этажей. Катерина еще раз улыбнулась Агнешке и махнула рукой в сторону проема, ведущего на ступеньки. Иди, мол. Девчонка прижала руки ко рту, секунду помедлила, а потом, круто развернувшись, помчалась вниз, только ворох юбок взметнулся. Катерина слышала стук ее башмаков этажом ниже, а потом и он стих. Ну, чего еще ждать?

Решительно вскинутая головка княжны проплыла над балюстрадой парадной лестницы, и Катерина ступила на матово блестящий мрамор бальной залы. Темные, почти неразличимые портреты на стенах, темное дерево высоких спинок стульев… Пожалуй, она в своем платье здесь просто потеряется. Нет уж, она не хочет смотреть, как мимо нее, не замечая, будут шнырять солдаты. Не хочет с ужасом следить за ними, а потом, встретившись с одним глазами, увидеть в них сначала недоуменнее — что это за бледная статуя тут сидит? — потом радостное изумление, а потом и плотоядную похотливую ухмылку. Катерина поспешно обошла залу, зажигая все высокие белые свечи, и передвинула один из стульев так, чтобы хорошо были видны входные двери. Пожалуй, немного похоже на трон. Как будто королева ждет представления иноземных послов. Но уж лучше так, чем быть вытащенной за волосы из-за бочек с вином в погребе. Она сложила руки на коленях, и время остановилось.

О чем думают люди перед смертью, если у них есть вот такие спокойные десять-пятнадцать минут, полчаса? Оказывается, ни о чем. Ей не хотелось ни о ком вспоминать. Не о чем было жалеть. Единственная посетившая ее мысль о том, что солдаты могли остановиться в местечке, и дойдут до замка только завтра, заставила ее вздрогнуть. Только не это! За бессонную ночь, полную метаний по темным переходам, как по запертой клетке, опять пробудятся чувства, и жалость к себе, к своей молодости, и желание спастись. Катерина уже почти вскочила, чтобы куда-то бежать — то ли спрятаться, то ли самой отдаться в руки врагу. И двери, словно сжалившись над ней, наконец-то открылись. Не распахнулись, ударившись об изразцы угловых каминов. И не заскрипели, приотворяясь душераздирающе медленно. Открылись спокойно, как-то по-домашнему, и также по-домашнему тихо разговаривая вошла группа офицеров, держа в руках мокрые треуголки. С синих кафтанов тоже текло. Кажется, даже камзолы лосиной кожи блестели от воды. Один из шведов негромко рассмеялся и похлопал по спине товарища, видимо, младшего не только по возрасту, но и по чину. Они даже не сразу заметили ее, так торжественно устроившуюся посреди залы на импровизированном троне. Катерина словила себя на мелькнувшей досаде от уязвленного женского тщеславия. Вот уж о чем самое время вспомнить!

Она встала и двинулась к мужчинам. Офицеры, уловив шелест ее платья, обернулись и замолчали. Катерина бесстрашно и с легкой улыбкой от недавней забавной досады шла к ним и неотрывно смотрела на самого старшего. Высок. И статен. Непривычно светлые волосы забраны в короткую косицу. Или они седые? В таком свете не разглядеть. Он что-то произнес, Катерина не вслушивалась. Она уже успела рассмотреть серые глаза, глубокие и чуть прищуренные, высокий породистый лоб, приятно очерченные губы. Остановившись, она ждала дальше. Может мимика, схваченное на лету выражение глаз выдаст ее участь? Скорее бы. Она так измучалась этой неясностью. А его взгляд оставался прежним — доброжелательно-внимательным. Странно.

— Его величества короля Швеции Карла XII генерал-адъютант Георг Канифер со свитой и охраной, — еще раз терпеливо повторил офицер, ожидая от нее хоть какой-нибудь реакции.

Она что, стала понимать шведский язык? Катерина изумленно уставилась на него, совсем невеликосветски открыв рот.

— Пани не разумеет по-белорусски? — переспросил он на польском, чуть насмешливо изломав бровь.

— Извините, генерал, — опомнилась она и отчаянно покраснела. Наверное, он принял ее за деревенскую дурочку. — Никак не ожидала услышать свой родной язык от шведского генерала. Даже местная шляхта уже предпочитает говорить по-польски.

— Я не швед, я родился в Лифляндии, — объяснил он. — Впрочем, это не имеет значения. На войне всегда предпочитаю знать язык противника. Простите.

Непонятно, за что именно он извиняется? За эту войну? Хотя она ужасна и жестока, но навряд ли воин станет стыдится того, что он воин. Или за то, что он лично для нее является врагом? Но с чего бы ему было важно ее мнение о нем? Просто любезность воспитанного человека? Или… Интересно, а могла бы она ему понравиться? Катерина вообразил себя рядом с этим высоким, статным мужчиной, представила свою руку в его сильных пальцах. Они бы неплохо смотрелись… «Ой, кажется, меня куда-то не туда занесло!» — Катерина схватилась за щеки, опять запылавшие, как спелая калина на снегу. Просто беда с этой светлой кожей. Она подняла взгляд на генерала. Ну, конечно! Невозмутим, а глаза смеются! Не дай Бог, он читает по ее лицу, как по раскрытой книге! Этот мужчина слишком взрослый. Слишком опытный по сравнению с ней. Ей тридцать два, а она все еще ощущает себя девчонкой, особенно перед ним — ему, наверное, лет на десять больше. Единственный положительный момент — кажется, он не насмехается над ней. Или просто привык, что барышни на выданье млеют перед ним? Господи, да о чем она опять думает?! Катерина почувствовала, что сейчас расплачется. Как умудрился этот человек, ничего не сказав, так уязвить ее гордость? Или все дело в ней? Как сказала бы ее старая нянька — «мужа тебе, девка, надо». Странно, но эта грубоватая, в общем-то, мысль принесла ей облегчение. Да, все дело в этом. Она просто слишком давно лишена мужского внимания. Даже просто мужского общества. Вот и смущается от взгляда первого встречного-поперечного. Но кроме нее об этом знать никому не обязательно.

Катерина расправила плечи и безучастно, даже несколько надменно, взглянула на генерала. «Кажется, ему понравилось, что я так быстро справилась с собой», — мелькнула у нее мысль, но она тут же ее отогнала. Нечего вообще думать о нем. Недостоин. И Катерина еще выше задрала остренький подбородок.

Легкая улыбка чуть тронула губы генерала: «Молодец, девчонка. И как же хороша! Стройна, грациозна, но в глазах прячется возраст не юный. Сколько же ей? Двадцать? Двадцать пять? Впрочем, — одернул он себя, — надо вернуться к насущным проблемам».

— Пани, мои солдаты разместились в местечке и, кажется, уже оприходуют запасы местного населения. Мы ждем обоз из Курляндии, который собирает генерал Левенгаупт, а пока… — и он слегка виновато развел руками.

Катерина неопределенно кивнула, не совсем понимая, какие выводы ей следует сделать из его сообщения. Генерал, между тем, продолжил:

— Мы же вынуждены воспользоваться вашим гостеприимством. Охрана осталась внизу, они заняли какое-то помещение. Господа, — он повернулся к офицерам и по-очереди представил их хозяйке замка.

Один, помоложе, молча поклонился ей, второй что-то сказал, вежливо-любезное, судя по тону, но совершенно непонятное. Генерал улыбнулся, но не счел нужным перевести. Наверное, это был комплимент, который он посчитал неуместным по отношению к хозяйке захваченного замка. Что ж, довольно деликатно. А захваченного ли? Пока статус Белого Ковеля — и ее самой тоже! — совершенно не ясен. Да и шведы эти ведут себя скорее как путники, застигнутые непогодой и просящие приюта, нежели как завоеватели. Что ж, будем вести себя соответственно. Даже если это иллюзия, то она рада такой передышке.

На чем они там остановились? Ах да, верительные грамоты и все такое! А вот ее представить вновь прибывшим некому, придется это делать самой. И заодно проявлять гостеприимство — раз уж ее никто не торопится убивать. Катерина незаметно перевела дух и сообщила, стараясь, чтобы голос звучал ровно и отстраненно:

— Катерина Радзивилл. Урожденная Сангушко. Если вам будет удобно, можете занять главную вежу у ворот. Там пять этажей, жилые покои с каминами, библиотека. Башня имеет отдельный вход и соединяется с караульной, где, по-видимому, устроилась ваша охрана.

— Благодарю вас, нас это вполне устроит. С вашего позволения… — генерал слегка поклонился, и офицеры, развернувшись, направились к выходу.

Катерина обессилено опустилась на ближайший стул и только теперь смогла разжать судорожно сцепленные пальцы. На тонкой коже ладоней остались полукруглые следы от впившихся ногтей. Этот обмен любезностями ей дорого дался. А ее незваные гости, кажется, не чувствовали никакой неловкости — со стороны, так действительно, обыденное представление хозяйке дома шляхтичей, прибывших на пир. Интересно, это все шведы такие? «Хотя нет, — тут же с горечью одернула она себя, — это мне повезло. Иначе не горели бы города по всему Княжеству». Видимо, Господь решил дать ей шанс спастись. Значит, надо его использовать и бежать при первой же возможности. Пережив ужас неминуемой беды в тот миг, когда тихо открывалась дверь перед шведами, теперь Катерина страстно хотела жить.

В тот день она их больше не видела. Только слышала пару раз, как простучали дробно копыта по мосту через ров, окружавший замок. Очевидно, генерал налаживал связь с оставшимися в Смолянах солдатами. Или им привезли провиант. А вот Катерина осталась без ужина. Служанка все еще где-то пряталась, а может, и вовсе улизнула из замка, а за припасами в подвал она так и не спустилась. Впрочем, ей и не хотелась есть.

Вечер, такой же пасмурный, как и день, незаметно перешел в ночь. Катерина прошла в спальный покой — последний в анфиладе на ее этаже. Закрывая за собой дверь, задержалась в нерешительности и все же заперла ее на ключ, хотя обычно этого не делала. «Спать в открытой комнате, когда дом полон мужчин небезопасно», — попыталась обосновать она свое импульсивное решение и тут же поморщилась. Кажется, эта мысль недостойна шведов, они вели себя безупречно. По крайней мере, пока что. Да и не думала она так на самом деле. Ну, тогда неприлично. Чтобы не только у посторонних, но даже у самой себя не возникала мысль о том, для чего это дверь в спальню молодой женщины остается незапертой в ночи. «Да, так правильнее», — кивнула она самой себе и забралась на высокую кровать, в такое красивое и такое сырое нынче белье.

Обычно ей требовалось не меньше часа, чтобы наконец-то согреться и уснуть, поэтому, привычно закутавшись, она начала перебирать в уме подробности встречи с генералом Канифером и его свитой. Два шведских офицера почти не запомнились, так, размытое пятно за его спиной. Пожалуй, она бы их и не узнала, встретив где-нибудь не в замке. Генерал, его слова, жесты — Катерина как четки перебирала все нюансы их разговора. Что это он тогда сказал? А какое у него было выражение лица при этом? Ей показалось, или в его взгляде мелькнуло одобрение? Когда она сообразила, что уже в шестой раз мысленно прокручивает сцену в бальной зале, было далеко за полночь. Удивительно, сегодня в стылой постели ей почему-то совсем не холодно, а заснуть все равно никак не получается. Катерина скинула ноги с кровати и поболтала ими в воздухе. Что ж, на самом деле ничего странного тут нет. Надо откровенно признаться хотя бы самой себе — этот мужчина целиком занял ее мысли. Георг… Она попробовала на вкус его имя. Как перекат камушков на дне спорой речки. Горной речки где-нибудь в холодных шведских скалах. Катерина настолько реалистично ощутила ее обжигающе-холодные струи на своих щиколотках, что непроизвольно поджала ноги. И расхохоталась, с размаху откинувшись на кровать. И, кажется, даже звезды увидела над собой, как будто не полог там был, а искрящееся небо. Давно она не чувствовала себя такой свободной. А сколько не смеялась? Впрочем, это уже и не важно. Согретая своими мыслями сейчас она заснет, предвкушая чарующие сновидения. А завтра наверняка получится увидеть генерала.

Из соседнего покоя донесся шорох, и в ее дверь тихонько то ли постучали, то ли поскреблись. Паника на мгновение схватила Катерину своей противной влажной рукой. И почти сразу отпустила. Нет, кто хотел бы силой войти, тот не стал бы стучать. Да и запоры его не остановили бы. Ну тогда и нечего бояться. Катерина спрыгнула с кровати и босиком подбежала к двери.

— Кто? — шепотом спросила она, зачем-то присев к самой замочной скважине.

— То я, пани — ответил ей почти в ухо Агнешкин голос.

Княжна повернула ключ, и девчонка шмыгнула вовнутрь. Не забыв снова запереть двери, Катерина зажгла свечу и наклонилась к сжавшейся в углу служанке. Агнешка так тряслась — то ли от холода, то ли от ужаса — что Катерина быстро прошла к высокому узкому шкафчику, отперла его и достала нянькино лекарство «на случай болезни». Та считала крепкую наливку с медом, зверобоем и калиной лучшим средством при любой лихорадке, будь она от страха или же от простуды. Как раз подходящий случай. Катерина налила половинку серебряного келишка⁷, стоявшего тут же, посмотрела на служанку оценивающе и долила его доверху.

— И не страшно было по замку ночью бежать? — Катерина протянула келих девушке.

— Так, пани, в подвале еще горше! — Агнешка всхлипнула и быстро проглотила «лекарство». — Бежимте, пани, покуда ночь! Сегодня нас не убили, так завтра словят! А потом саблями изрубят! И в камине потом живьем сожгут! Они же солдаты шведзки!

— Вот глупая! А после того, как сожгут, еще и утопят во рву?!

— Да, пани, — Агнешка согласно закивала головой, — потом еще и утопить могут, они нехристи!

Катерина рассмеялась и пошла к кровати.

— Согрелась? Давай устраивайся спать, светает скоро, — и она дунула на свечу…

… — И все же мы надеемся на интересные находки. Часто подвалы служили не только винными погребами или кладовками для запасов провианта, но и просто складами, куда могли отправить вышедшую из употребления посуду, мебель и так далее.

У профессора слегка перехватило дыхание от длинной речи, и один из аспирантов тут же сунул ему в руку бутылочку минералки с уже отвинченной крышкой. Роман глянул на супругу — у той в глазах пряталась улыбка, видимо подумали они об одном и том же: мальчишки неплохо изучили своего увлекающегося шефа.

Спустя почти четыре часа Ольга с Романом, уставшие и местами слегка обгоревшие под полуденным солнцем, устроились на заднем сидении машины вместе с сыном и фотоаппаратом. Машина под чутким руководством Ольгиного отца катила в Минск. Малыш, утомившийся от интенсивного общения с дедушками-бабушками-прабабушками, спал у Ольги на руках, а сама она, привалившись к Ромкиному плечу, вместе с мужем просматривала на дисплее фотоаппарата отснятые кадры.

— И когда ты только успела столько портретов сделать? — удивленно спросил Роман.

— Т-с-с-с! — она кивнула на малыша, и муж продолжил почти шепотом:

— Что-то я не заметил, чтобы историки тебе усердно позировали.

Ольга усмехнулась:

— Это у тебя экскурсионного опыта мало. После того, как поездишь по нашим церквям, где бабки готовы заклевать за один только вид фотоаппарата, научишься снимать от пояса, с опущенной вниз руки, не глядя на объект и даже из-за спины.

Роман тихонько фыркнул и начал листать снимки дальше:

— Слушай, да когда они закончатся?

— Одной рукой все-таки неудобно снимать, всегда есть вероятность, что кадр смажется или обрежется. Вот я щелкала по нескольку раз, чтоб уж наверняка.

— А-а-а! — преувеличенно облегченно вздохнул ее супруг, — а я уж ревновать собрался, подумал, очаровали тебя эти мальчики.

— Да уж, очаровали! Глаза б мои их не видели!

Ольга вздохнула, отодвинулась от Романа и уставилась в окно.

— Что, Олюнь, помешали тебе эти историки? — тут же сочувственно приобнял ее муж. — И сами клад не ищут, и другим людям не дают! Прямо собаки на сене!

В голосе супруга явно проскальзывали смешки. Насмехается?! Ладно-ладно, сейчас посмотрим, кто кому нос утрет! Она еще раз мысленно прокрутила в голове сцену знакомства с профессором и его аспирантами, убедилась в своей правоте и хитро улыбнулась.

— Ну-ка, что за каверзу ты мне готовишь? — тут же отозвался Роман.

— Я на сто процентов уверена, что они как раз таки ищут. И именно сокровища! А теперь примени свою хваленую наблюдательность и обоснуй мои выводы!

Роман на минуту задумался, а потом удивленно поднял брови, что, по-видимому, должно было обозначать капитуляцию.

— Ты обратил внимание, с какой кафедры эти господа? — выдала подсказку Ольга, не стала дальше мучить мужа. И, заметив мелькнувшее в его глазах понимание, кивнула: — То-то и оно. Кафедра этнографии и фольклора. А не археологическая или еще какая-нибудь в этом роде. А по моему скудному разумению, фольклористам выкапывать в земле абсолютно нечего, им с живыми людьми общаться надо. А вот услышать где-нибудь в деревне легенду о сокровищах они как раз таки могли. И теперь проверяют.

— Вполне такое может быть, — кивнул Роман. — Но прежде чем делать выводы, надо поинтересоваться сферой научных интересов профессора. Взять, например, в библиотеке докторскую диссертацию Крашевского. В список использованных источников, как правило, включают все собственные работы. Посмотрим их и решим, есть ему что делать на раскопках, или это действительно замаскированные под научные изыскания поиски сокровищ. Кстати, диссертация может быть защищена довольно давно и, как следствие, не совсем полно отражать количество его публикаций. Так что лучше попросить такой список у его аспирантов. У них он наверняка будет — первое, что начинают читать аспиранты, это труды своего научного руководителя.

Интонация предполагала продолжение, и Ольга подозрительно покосилась на мужа. Так и есть, опять ухмыляется! Хотя и делает вид, что усердно просматривает оставшиеся снимки.

— Ну-ка договаривай!

— А я что?! Я ничего! Хотел только сказать — тем более, что тебя уже и в гости приглашали… Ручки там целовали…

Ольга возмущенно заозиралась, а ее супруг торжествующе закончил:

— А нету ничего! Я теперь прежде чем тебя дразнить, на всякий случай все прячу!

Примечания

6

Фундуш (от лат. fundus основа) — в ВКЛ акт, согласно которому костелам, церквям, монастырям, учебным заведениям жертвовались денежные средства, движимое и недвижимое имущество, а также само пожертвование.

7

келих (бел.) — бокал, чаша