Белый Ковель

Надежда Грода

Во время Северной войны к местечку Смоляны приближаются две противоборствующие армии. Под давлением обстоятельств владельцы замка Белый Ковель прячут в его подземельях родовые сокровища. Тайна клада сохраняется в легендах, хорошо известных историкам, и в письмах, о которых знают только наследники хозяев замка. Спустя триста лет начинается охота за фамильными драгоценностями магнатов, и один из кладоискателей оказывается убит. Кто разгадает многовековую тайну, а потом и вычислит убийцу?

© Надежда Грода, 2020

ISBN 978-5-4498-3620-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

— Майка, тихо! Не реви, кому я сказала!

Худенькая большеглазая невестка и не думала рыдать, но на всякий случай Антонина прикрикнула еще раз. Чтобы успокоить собственные нервы. Хотя уж лучше бы та заплакала, а то, похоже, она от ужаса даже пошевелиться не может, не то, что рот раскрыть. Забилась в угол и вцепилась в ребенка так, что даже пальцы побелели

— Майя. Майя! Успокойся, прошу тебя! Пока еще ничего не случилось, никого не убили.

Так, об этом она, кажется, зря упомянула. Сейчас девчонка и вовсе в обморок грохнется. Субтильная и тоненькая до замужества с Антоном, после тяжелых родов она и вовсе стала прозрачной. Димке уже пять месяцев, а эта бедолага все никак не оправится. Дунь — и упадет.

— Майечка, детка, — голос Антонины стал мягким, обволакивающим, — послушай, у нас не так много времени. Прошу тебя, положи Димочку в кроватку, помоги мне собраться.

Слова достигали сознания невестки с явным трудом. Может, слишком сложно? Ладно, попробуем по одному действию за раз.

— Майечка, они ушли, больше не придут, все в порядке.

От напоминания о недавнем визите, та только сильнее вцепилась в ребенка. Ох ты, Господи!

— Майя, вставай.

О! Так лучше! Подействовало. Антонина помогла невестке подняться и добраться до детской кроватки.

— Положи Димку, пускай поспит. Вот так. Молодец.

Усадив, наконец-то, молодую женщину за стол, она метнулась к аптечке. Сердечное? Успокоительное? А, к черту! Схватила бутылку сливовки и щедро плеснула в чашку. Может, хоть это приведет ее в чувство? Дождавшись, пока щеки Майи чуть порозовели, а глаза стали более осмысленными — из них уже не плескал через край давешний ужас — Антонина принялась втолковывать:

— На улице мы не останемся, об этом и речи не идет. В городе полно пустующих домов, надо только выбрать подходящий. Этим я сейчас и займусь. Подыщу небольшой деревянный домик на окраине. Тройная выгода: оттуда нас точно никто не выселит — раз, там абсолютно нечего бомбить — это два, и самое главное — огород! Что теперь будет с продуктами — совершенно не ясно, так что лучше иметь собственное хозяйство.

Невестка явно оживала — во всяком случае, уже согласно кивала. Воспользовавшись достигнутым успехом, Антонина принялась деловито отдавать указания:

— Я пойду, а ты начинай собирать вещи. Документы, деньги, ваши кольца, мамины сережки — бери все, что имеет хоть какую-нибудь ценность. Детское. Зимние вещи — обязательно, кто знает, как дело пойдет. Упаковывай в узлы, смотри, чтобы мы их с тобой могли донести — все-таки далековато. Посуду, белье — в последнюю очередь. Думаю, люди покидали город в такой спешке, что это добро с собой не увозили — найдем и на месте. Все поняла?

— Все.

Ну, слава Богу! Раз голос прорезался, значит, действительно ачуняла¹.

Антонина накинула темный платок и выскользнула за дверь. Надо торопиться — эти гады дали на выселение двадцать четыре часа. Вроде немало. Только вот большая часть из отпущенного времени приходится на ночь! Еще не хватало по темноте ходить — искать дополнительной беды на свои головы. Она быстро шагала по деревянному тротуару, пытаясь успокоить теперь уже саму себя. Ничего. Не может быть, чтобы это надолго. Наши просто растерялись от такого вероломства. Неделя-другая — и они придут в себя, погонят этих прочь. Надо только перетерпеть. И — выжить! Сейчас это самое главное — найти укромную нору, забиться, затаиться. «Запастись едой! — сделала она себе зарубку в памяти, — сменять на муку, крупу все, что только получится!». А ведь как хорошо год начинался! Димка родился! Майка, конечно, девчонка совсем — едва девятнадцать стукнуло, так ведь и Антон не старик, всего двадцать два. Наоборот, хорошо — успеют побольше детишек нарожать! И где Антошка сейчас? Как в первый же день на призывной пункт ушел, так больше и не видели. Нет, не думать об этом!

Кирпичные дома сменились деревянными, и она принялась заглядывать в палисадники, стараясь по внешнему виду двора определить, покинули хозяева это жилище или нет. Некоторые дома выглядели обитаемыми — тут тяжело свисает с веревок только что выстиранное белье. Вдоль соседнего забора вышагивают озабоченные куры. На другом крыльце, рядом с мисочкой, старательно вылизывает заднюю лапу кошка. А что ей? Не умываться что ли, раз война началась?

Другая часть хат — большая — была явно оставлена. Антонина озирала свидетельства той спешки, с которой люди покидали свое жилье. Распахнутые и мерно стукающиеся о стену дома двери. Одинокий — видимо, выроненный из тюка да незамеченный в суете — башмак. Занавеска, выдернутая ветром из окна и зацепившаяся ажурным краем за кровлю, так и висит безвольно, и некому ее отцепить. Антонина поеживалась — заходить в такие хаты не хотелось, смотришь — и тоска смертная охватывает. Мимо побыстрее б пройти, а не то что жить там!

Антонина свернула в следующий переулок, неожиданно оказавшийся коротеньким тупичком — противоположный его конец перекрывал высокий крепкий забор. Привстав на цыпочки, она с трудом заглянула поверх плотно пригнанных досок. Вот! То, что надо! Дом нежилой, это сразу чувствуется. Но покидал его рачительный хозяин. Ставни старательно закрыты и даже заложены брусом, дверь украшает солидного вида замок. Даже горшки с комнатными цветами выставлены во двор — увезти их явно не было возможности, но и в комнатах погибать не оставили, вынесли под солнце и дождик — авось выживут.

Украдкой озирнувшись — заодно определив, что соседние дома тоже выглядят покинутыми — женщина откинула щеколду на калитке и быстро пересекла мощеный булыжником двор. Ключ лежал там, где ему и положено быть — под крыльцом.

Платок у Антонины был повязан по-деревенски — под подбородком, и юбка одета до земли. Тут такое дело — чем неприметнее ты выглядишь, тем спокойнее дойдешь. Но вот улыбку ей убрать с лица все никак не удавалось. Нет, какая все-таки Майка молодец! Кто бы мог подумать, что непонятно зачем сунутые в тюк с Димкиной одеждой модельные лодочки — совершенно бесполезные по нынешним временам предметы! — удастся выменять на базаре на целых два десятка яиц и приличный кусок сала?! Да теперь две недели жить можно!

Вдалеке мелькнули выстроившиеся полукругом белоснежные колонны, и ноги сами понесли Антонину знакомым маршрутом — немного не тем, что вел к их теперешнему обиталищу. Чтобы сократить путь, она свернула на тропку, ведущую через небольшой скверик к правому крылу Академии наук — именно там размещался Исторический архив. Место ее работы. В прошлой жизни, не в этой. Впрочем, до архива дойти она не успела. Да и незачем было — его тоже переселили. В 24 часа. И теперь архивные документы валялись прямо на земле. Прошитые и пронумерованные дела свалены покосившимися стопками, деревянные ящики громоздятся друг на друга, и ветер заигрывает с разлетевшейся во все стороны бумагой, как с желтоватой опавшей листвой. Антонина машинально подняла бумажку, прибившуюся к ее подолу. Господи, архив Радзивиллов! Его и разобрать-то толком не успели! Отставив кошелку в сторону, она принялась торопливо подбирать листы.

— Эй! Ты чего там копаешься?

Грубый окрик заставил ее мгновенно надеть на лицо подобострастную маску.

— Так я ж для печки! Смотрю, листы ненужные валяются — дай, думаю, подберу. И мне хорошо, и панам-офицерам чисто!

Антонина инстинктивно подпустила простоватости в манеру речи и даже пару раз присела. Мол, простая деревенская баба, неграмотная, бумажки ей нужны вовсе не для чтения. Не задумываясь при этом, что автоматически ответила фрицу на хохдойче. А когда сообразила, то чуть было не расхохоталась. Еле успела себе рот зажать. Но солдата, слава Богу, эта несуразность вовсе не обеспокоила. Действительно, чему тут удивляться? Не ему ж учить тарабарщину, на которой туземцы общаются. Во всяком случае, молодой немец еще пару секунд потоптался на месте, а затем потопал назад, к бывшему архиву. Но расслабляться все равно не стоит. И фриц может передумать, да и не унесет она много — о папках или ящиках и речи быть не может. И Антонина принялась сноровисто подбирать листы, наметанным глазом мгновенно определяя наиболее древние.

Да уж, невестка даром времени не теряла — все принесенное разобрано, рассортировано и разложено. Окошки открыты и, кажется, даже пол помыт. Антонина потянула носом и сунулась на кухню. Точно! И картошку уже нажарила! Антонина поставила кошелку на пол и тяжело опустилась на стул вместе с остальной своей ношей. Майка тут же примостилась напротив и перегнулась через стол:

— Это что у тебя?

— В Академии наук тоже немцы расположились, весь архив на улице. Смотри, что мне удалось собрать! Письма канцлера Станислава Радзивилла! Переписка князя Кароля Сангушко!

— У нас керосин кончается, а печку топить нечем, я все задворки облазила — никаких запасов дров.

— Ты на что намекаешь? Жарить блины на документах, которым два с половиной века? Совсем с ума сошла?! Да в городе половина домов заброшена! Одними заборами всю зиму топить можно!

И бережно прижимая к груди свои драгоценные находки, Антонина поспешила на чердак — спрятать от греха подальше!

— Тонь… — донесся снизу голос невестки. — Эти объявили, что всем надо вернуться на рабочие места. Ты пойдешь?

Антонина свесилась в чердачный люк:

— Майка, ты меня совсем не слушала? В архиве — немцы! Куда мне идти? Стол под елочками поставить и сидеть там, как гриб?

— Тонь, ты не сердись… Они обещали всем работающим выдавать продовольственные карточки…

Антонина спустилась по лестнице, тщательно задвинула засов на крышке и только тогда задумчиво ответила:

— Так это, может, тем, кто в мастерских работает. Или на заводах. Там реальная продукция, которая и немцам пригодится, а с меня какой толк?

Антонина с тревогой поглядывала на небо и все ускоряла шаг. Смешно. Как будто можно обогнать самолет. Хорошо, конечно, что наши на подходе. Однако когда на тебя падает бомба — все равно не будешь встречать ее с раскрытыми объятиями только потому, что она советская. Честно говоря, страшно до жути. Чтобы отвлечься от мысли об участившихся бомбежках, она принялась составлять в уме список необходимых дел. «Карточки сегодня отоварить надо. Правда, опять дадут только хлеб и сироп. Картошка у нас есть. А огурцов мы с Майкой еще в сорок первом насолили, целую бочку. Народ склады растаскивал, а Майка увидела и не растерялась, платок с головы сдернула да прямо туда соли и насыпала. Так в узелке и принесла. Я ее отругала, а теперь вон как оно вышло — только рассолом от тех огурцов еду и приправляем. Завтра зарплата. Сорок рейхсмарок. Масла бы купить — Димке хорошо! И яиц. Гауляйтер Кубе цены заморозил — на одну рейхсмарку полагается два десятка. Только где ж их взять, эти два десятка? А на черном рынке курс один к одному. В смысле, за одну немецкую марку — одно яйцо».

Антонина свернула на Панцерштрассе и не удержалась — припустила бегом. Как всегда в последние дни. И перевела дух только когда тяжелые двери дома номер шесть, в котором теперь размещался Исторический архив Академии, надежно отгородили ее от улицы.

— Доброе утро, пани Антонина. Опять бежали?

— Доброе утро, пан директор.

Сверкнул очками. Заметил, значит, что проигнорировала его вопрос. Но ничего не сказал, усмехнулся только и опять уткнулся в бумаги. Антонина покривилась. И чего ему назад в Вильно не едется? Вот честное слово, даже доктор Буткус — уж фриц из фрицев — и тот приятнее! А этот… Бывший директор Виленского архива, фонды которого в начале сорокового передали в Академию наук БССР. Весной сорок второго прибыл, как им объявили, для разборки документов и возвращения их в Литву. Хорошо, допустим. Работы там действительно было не меряно — после вандализма первых оккупационных дней Виленские акты были равномерно перемешаны с архивом Радзивиллов и бумагами Академии наук. Но концу сорок второго все найденное было отправлено обратно в Прибалтику, прошло еще полгода — май на дворе! — а этот все тут! Ух! Так и хочется дать по голове чем-нибудь тяжелым!

Антонина принялась за работу, но не удержалась, еще раз покосилась в сторону директора. И в который раз зацепилась взглядом за массивную печатку на его пальце. И что это за украшение у него? Как-то не вяжется со всем его обликом… Она тихонько хмыкнула своим мыслям: «Вот поди ж ты, в тайне горжусь дворянским происхождением, хоть и скрываю его, а от привитых представлений о нормах облика советского человека уже никуда не деться! В каком-нибудь семнадцатом веке чем только не украшали себя мужчины! Да и в начале двадцатого не стеснялись драгоценностей. А для меня побрякушки на мужике уже смотрятся странновато. Но что же этот его рисунок означает? Почему-то напоминает свастику… Точно! Это же их свастика, только разобранная! Как будто у ножниц вынули скрепляющий их гвоздик и две разделенные части положили параллельно друг другу!».

— Да, кстати…

Вздрогнув от неожиданности, Антонина поспешила изобразить внимание.

— Антонина Адамовна, составлялась ли подробная опись переданных из Несвижа фондов?

Вот уж не думала, что немцев и иже с ними интересует Радзивилловский архив! Ладно бы канцелярия губернатора или там Минское дворянское депутатское собрание, к примеру… А то — переписка давно почивших князей! Она покачала головой:

— Мы только начали систематизировать. Ведь документы были переданы почти перед самой войной, осенью тридцать девятого.

— А лично вы с ними работали?

— Да.

— Пожалуйста, составьте мне как можно более полный список. Укажите все, что попадало вам в руки.

— Хорошо, — она слегка пожала плечами. — А вы ищете что-то конкретное? Нам ведь досталась не так много, основную часть после революции Радзивиллы вывезли в Варшаву.

— Нет, нет! — он даже руками замахал. — Это я так…

Антонина незаметно хмыкнула: «А вот здесь ты, пожалуй, врешь! Знать бы только, зачем?». Она попыталась углубиться в классификацию документов, но мысли скатывалась к только что услышанным вопросам. В итоге — две бумажки отправились не в ту папку, а третья и вовсе спланировала на пол. Нет, так дело не пойдет. Надо разобраться сначала с чем-то одним. Например, с директором. Ну-ка, попытаемся для начала вспомнить, чем именно обычно завален соседний стол? Антонина прикрыла глаза, дабы облегчить задачу зрительной памяти, и минут через пять пришла к однозначному выводу: судя по всему, директора интересуют исключительно документы рубежа 17—18 веков. И далеко не все подряд! Инвентарные описи, личные послания… «А не то ли ты ищешь, что случайно попало в мои руки?! Навряд ли… Хотя… Почему бы и нет? Каких только совпадений не бывает!» И внезапно уверившись в своей правоте, Антонина с усмешкой глянула на директора: «Любопытно только — ты ученый, наткнувшийся на хвостик тайны или — не приведи Господь! — можешь оказаться моим дальним родственником?! Вот было бы забавно глянуть на твою родословную — наверняка ведь составлял!».

Нарастающий гул давил на уши, но, занятая своими мыслями, она опомнилась лишь услышав голос директора:

— Антонина Адамовна! В бомбоубежище!

Антонина спешила домой, невольно улыбаясь. Замечательный день! Наши бомбят все чаще — хоть и страшно, а все же, значит, погонят немцев скоро! Димке опять же сандалеты выменяла просто за фантастическую цену — всего за полмарки! Оно и понятно — люди все больше пропитанием озабочены, не до одежек сейчас. А Димка и так всю зиму в хате просидел, носа на улицу не казал. Ну, и про документы вспомнила — тоже, конечно, приятно! Когда мама им с Антошкой легенды рассказывала, им все больше это сказкой представлялось. Кто бы мог подумать, что именно ей посчастливиться найти в архиве подтверждение маминым байкам?! Ух, рассказать бы Антону! Она-то уже большая была, во всяких заколдованных принцесс да несметные сокровища не очень-то верила, а вот младшенький всегда открыв рот слушал. Да только где братика сейчас сыщешь?

Антонина свернула в уже ставший родным переулок. Споткнувшись о невесть откуда взявшиеся комья земли, подумала — кому это здесь понадобилось копать? — и еще успела машинально сделать пару шагов, прежде чем обессилено рухнула вниз. Во всех окрестных домах выбиты стекла. Привычно замыкающего тупичок высокого забора не было вовсе. Вместо их дома зиял провал.

Примечания

1

Ачуняць (бел.) — выздороветь, поправиться; (перен.) — придти в себя.