Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Наг Стернин, 2016

Действие разворачивается на планетах Азера и Темная, где на специальном Полигоне из клона Рекса Азерского Координатор хочет создать для себя органическое тело. Противостояние его с Азерским достигает кульминации, покушения на Рекса срываются, захватить полный контроль над интерстарнетом не удается. Клон Азерского выходит из-под контроля. Обитатели Темной принимают его за Светлого бога, вышедшего на борьбу с Темным Богом Вечности, и преходят на его сторону. Основная схватка должна состояться на Темной. Обе стороны готовят друг другу ловушки.

Глава вторая

1

Как и в недавнем прошлом, пространство вокруг Азеры, снова было битком забито кораблями, и они все прибывали и прибывали. Однако теперь это были не грузовики Объединенных Компаний. Все, что в окрестностях Сола могло хоть как-то перемещаться в пространстве — от вполне современных конвертопланов до допотопных корыт — было мобилизовано для перевозки бывших эмигрантов обратно на родину.

Дул противный ветер и было холодно. Но это совсем не мешало прибывающим радоваться и восторгаться, и выражать свой восторг самыми экстравагантными способами. Они обнимались и целовались прежде, чем познакомиться. Они плясали и пели. Они предлагали незнакомцам выпить из своих карманных фляжек и кричали"ура". Они кричали здравницу Рексу Азерски и госпоже комтессе, они кричали"да здравствует чистый воздух","слава Азере"и, наконец, они просто кричали. Кричали — и все.

Челноки опускались один за другим. Пассажирские терминалы были забиты до отказа. Транспорт планеты — как воздушный, так и наземный — не справлялся с толпами прибывающих, толчея возрастала, ликование тоже. Инфоры не работали, и это многократно усиливало всеобщий бедлам. Служащие космопорта орали в мегафоны, стараясь разбить толпу на землячества для удобства отправки людей в их родные провинции и поселения.

Подземный терминал порта во время военных действий и мятежа тоже был разнесен вдребезги, так что прибывающие в Город должны были добираться до шлюзов шахтокварталов наземным транспортом. Однако до сих пор ни Ане-Сурие, ни Гольденцвиксу не встретился ни один служитель, предлагающий поездку в Город, а сами они спрашивать туда дорогу не решались: а ну как восторженная толпа примет их за врагов со всеми отсюда вытекающими последствиями? Гольденцвикс заметно нервничал… идиот. Это ей, Ане-Сурие в случае поимки и разоблачения грозило, в лучшем случае, долгое-предолгое заключение… естественно, где-нибудь в компьютере, один Координатор, что ли, такой умный? Все они, властьимущие, одним мирром мазаны, большие и маленькие, вежливые и хамоватые. Уж в этом-то теле Рекс ее ни за что не оставит. Разве он допустит, чтобы в теле, даже просто клонированном с его разлюбезной Сурии, блаженствовала какая-то самозванка? Да он за ухо вышвырнет ее из этого тела, а после еще и руки вытрет. Об штаны. Из брезгливости. А то еще наплюет на всякие виртуалии и устроит ей смерть. Как и предупреждал Генрик — реальную смерть, с болью, ужасом и… с чем там еще? Рекс настоящий мужик, это вам не Гольденцвикс, который — вот он, трясется, как подтаявшее желе. Ему-то чего бояться? Вышлют как нежелательного иностранца, и все. Холодное, лощеное, высокомерное и напыщенное сволочное ничтожество… ах, жалко — ну, не могла она по своей воле приказывать ноготкам, ах, как жалко!

Из толпы к Ане-Сурие, размахивая руками, метнулась какая-то женщина, Знакомая прототипа? Очень может быть, не могла же Ана-Сурия знать всех ее знакомых. Ну, вот вам и незапланированная проверка. Гольденцвикс побледнел еще больше, хотя, казалось бы, куда уж?

— Сударыня! — возопила женщина, мертвой хваткой вцепившись в рукав пальто Аны-Сурии. — Какое счастье, что я Вас встретила! Вы тоже хотите домой? Вас тоже не пускают? Прекрасно, присоединяйтесь к нам, нас две, будете третьей, пара плазменных ружей у нас есть, так что не пропадем. Вам тоже предлагают погостить в Гнезде?.. нет?.. значит, еще предложат. Они говорят, что у нас там бандиты пока на свободе, и пугают. Это нас-то, тьмутараканок! Ха! Испугали ежа голой… голым цвиксом, извините! Да я еще девчонкой с сетью один на один на гамадрила выходила. Давайте объединяться. Отыщем какой-нибудь транспорт и рванем к своим мужчинам, им там без нас плохо, да и вообще, что путного могут сделать мужики без женщин?

— Боюсь, что Вы ошиблись, — сказала Ана-Сурия, несколько ошеломленная таким напором. — Я не из Тмутаракани. Я родилась в Москве, а сейчас и вообще городская.

— Да? — дама споткнулась на полуслове и очень удивилась. — Вы уверены?.. Боже, что я несу? Простите меня. Значит, Вы не из наших мест?.. не тьмутараканка? Как же так, у Вас очень-очень знакомое мне лицо. А меня не хотят пускать к мужу. Конечно, в другое время я бы с огромным удовольствием погостила в Гнезде недельку — другую. Представляете, самые, что ни на есть, сливки общества, это вам не нувориши какие-нибудь, не гламур полублатной… ох, простите, я Вас, кажется, узнала, Вы…

— Тс-с, — прошептала Ана-Сурия, прижав палец к губам. — Я бы не хотела обращать на себя внимание. Мне не нужна излишняя гласность.

— Да-да, конечно, я понимаю… я знаю, я помню, Вы еще в старые времена порвали, так сказать, и примкнули к Зеленому движению демократическому. Я читала, я восторгалась, я ставила Вас в пример! Да. И вот теперь Вы проявляете скромность, Вы не хотите обращать на себя внимание, Вы не хотите почестей, хотя, разумеется, заслужили. Ах, как это благородно, как достойно! — с пылким чувством возглашала дама, прижав руки к груди. — Я просто счастлива, что моя ошибка, так сказать, позволила мне познакомиться с Вами лично! А некоторые еще болтают и с иронией относятся к аристократам. Когда я увижу своего благоверного, он у меня инт и жутко умный, но в чем-то все мужчины редкостные балбесы, Вы меня понимаете, не правда ли? Так вот, я все ему выложу про Вас и вообще, вот мы и посмотрим, что он тогда скажет!

Дама метнулась в сторону и растворилась в толпе, успев, однако же, послать ошеломленной Ане-Сурие на прощание длинную серию воздушных поцелуев.

— Энергичная дама, — скривился Гольденцвикс. — Она и в самом деле совершала все эти охотничьи подвиги? Врет, небось. Вообще-то, такая дурища может, но чтобы с одной сетью?

— Мы, азерки, девочки специфические. Она же вообще уралочка. Там за Сибором такой невысокий хребет, называется Кремень, за Кремнем сплошные леса и болота на добрых полторы тысячи километров. Урал. Центр этой провинции — Тмутаракань, вотчина барона Айно. Народ там даже по нашим, азерским меркам еще тот. Так что, как это Вам ни странно, можете не сомневаться. Точно не врет, это там в порядке вещей. Мы…

— Ты-то куда с калачным рылом в суконный ряд? Какие такие"мы"? Ишь, размыкалась! Тоже мне, азерочка. Ты вообще не человек. Ты всего-навсего ИОЧ."Исполняющая обязанности человека", — и, придя в восторг от собственного остроумия, Гольденцвикс нервно хихикнул.

Ана-Сурия ухватила спутника под локоть, подсунулась к самому его лицу и с острым наслаждением спросила:

— Простите, сэр, Вам никогда не приходилось… э-э… садиться на ежа?

— Что? — ошеломился Гольденцвикс.

— Ну, как же? Каждая азерка, даже ИОЧ, знает, что голой задницей ежа пугать себе дороже. А если попробовать испугать золотой задницей?

— Что-о! — Гольденцвикс так резко выдернул свою руку, что Ана-Сурия даже покачнулась. — Врезать бы тебе сейчас в рыло, с-сучара!

— Кому, з-золотко? Я же просто ИО… к счастью, человека, а не задницы, пусть и золотой. И не надо скрежетать зубками. Поломаешь, придется золотые вставлять. И будешь тогда ты у нас бош со всех сторон золотой: и задница, и зубы… говоря по бошски, ты и гольденцвикс, ты и гольденцан — с.

Ана-Сурия резко отвернулась и пошла вперед. Внимание ее все время рассеивалось. Она жадно впитывала в себя настроение и, как бы это сказать, мироощущение толпы. Вхожу в роль? — удивлялась она себе. Так что объявление увидел, все-таки, Гольденцвикс. Чуть в стороне от больших караванов разнообразнейших средств передвижения, вокруг которых кипела и бурлила жизнь, стояла одинокая пассажирская платформа со светящейся надписью"Город".

Жестко ухватив Ану за руку чуть выше локтя, Гольденцвикс, воровато оглянувшись, показал на нее глазами.

Ана-Сурия кивнула и недовольно дернула рукой, пытаясь освободиться из железной хватки куратора.

— Я вижу, — сказала она недовольно. — Пошли.

— Тише, дура, — зашипел Гольденцвикс. — Это может быть ловушка.

— Какая ловушка, кретин! У тебя совсем крыша поехала? Кому ты нужен, такая… задница?

— Зато ты, лярва, нужна! — рявкнул Гольденцвикс. — Тебя, курву, тут ждут и будут тебе жутко рады.

— Я нужна, — согласилась Ана-Сурия, язвительность Гольденцвиксову презрительно игнорируя. — И отпусти ты, в конце концов, мою руку. Синяков наставишь.

Барон не нашел ничего лучше, чем заявить все с той же язвительностью:

— Эта рука не твоя. Она для тебя слишком хороша.

Ана-Сурия посмотрела на него чуть ли не с жалостью.

— Это не повод ставить на ней синяки. Ты, может, не догадываешься, но мужчины — настоящие мужчины, не педрилы и не садомазы — не любят на женщине таких украшений.

— С-сука! — с чувством выговорил Гольденцвикс, отпуская руку.

Ана-Сурия снова рассеянно кивнула.

— Без сомнения. Мы с тобой как две сестрички, или даже, скорее, подруги и напарницы по ремеслу. Кстати, имей в виду, с этого момента мы всего лишь случайные попутчики и едва знакомы. Ты ведь однажды уже сталкивался с… э… с моим любовником, правильно? Следствие: он тебя знает, и я за компанию с тобой влипать не хочу.

Дверь платформы с шумом отъехала в сторону, и чей-то смутно знакомый голос проорал:

— Эй, вы, там! Вы намерены садиться, или почему?

Ана-Сурия и Гольденцвикс, не сговариваясь, подбежали к платформе и нырнули в дверь, причем Гольденцвикс только в последний момент сообразил пропустить даму вперед.

— Боже мой! — возопил все тот же смутно знакомый голос. — Сурия, Вы?.. откуда?.. какими судьбами? Кто это с Вами? Познакомьте нас.

Да, этот человек был ей знаком, хотя и шапочно. Юри. Его звали Юри Граб, и был он рекламщиком, по азерским меркам, довольно известным.

— Это?.. Мой попутчик, барон… э…

— Барон Гольденцвикс, к вашим услугам, — пролаял Гольденцвикс и чуть заметно наклонил голову в наиаристократичнейшем приветствии.

Юри расплылся в улыбке.

— Ну, разумеется! Ну, естественно! Если возле Сурии есть спутник, то уж никак не ниже… простите, сударь… Сурия, я так понимаю, что во время мятежа Вас в Городе не было? Ага… и даже на Азере не было? Мы так и думали. Тут ходили всякие слухи о похищении, но поскольку у вашего папы никто выкупа так и не потребовал… Правда, Эни Боди тут как-то говорила, что встречала Вас, но я ей, признаться, не поверил.

— Мы встречались, — растерянно сказала Ана-Сурия, разработанная для нее легенда трещала по швам, — но до мятежа, а не после.

— Вот дрянь! — выругался Юри. — Не может не соврать! Кстати, Вы, может быть, еще не знаете, Ваш брат Виктор нашелся! Да-да. И еще каким героем, кто бы мог подумать! Он с двумя курсантами тут наделал таких подвигов, разоблачил всяческих экономических заговорщиков, отбил целый украденный грузопоезд и все такое. Сто платформ, груженных драгоценностями, представляете? Так что теперь у Бюллеров никаких неприятностей. И даже наоборот. Ожидаются всяческие милости для вашего семейства от его величества вице-короля.

— Таких грузопоездов не бывает, — сухо перебил его Гольденцвикс. — Обычно число платформ в грузопоезде не превышает двадцати.

— Вам мало двадцати платформ брюликов? — поразился Юри. — Вы эстет, сударь, и где-то даже декадент упадочный. Мы уже практически приехали, друзья мои, то есть, еще каких-нибудь… всего ничего. Вы где остановились, Сурия? Дома? Нет? Напрасно, уверяю Вас, это ничем не грозит. Ваш папа, заметьте, даже входит в Антикризисный комитет вместе с вашими зелеными главарями, так что…

По инструкции, встреч со знакомыми Ане-Сурие следовало искать, уже оглядевшись на Бродвее. Встреча с Юри в космопорте спутала ей все карты. Юри болтал, болтал, перебивая сам себя и не умолкая ни на секунду. Впрочем, это было ей очень кстати: пока она молчала, она ничем не могла себя выдать. Начни он расспрашивать, перестраивать легенду пришлось бы на ходу. Импровизировать пришлось бы, что чревато. Кроме того, он сообщал ей массу весьма полезных сведений.

— А знаете, кто возглавляет Антикризисный комитет? Ни за что не догадаетесь. Стасик Ховрин, вот кто! Каков тихоня? Недаром говорится, что в тихом омуте черти водятся. Он тут единственный оказался такой, что в решительную минуту все возглавил и спас. Уму непостижимо. Именно Стасик тогда на открытой платформе через весь этот ужас прорвался наружу и даже через крысиные стаи с гамадрилами, отыскал курсантов училища санации, вернулся в Город во главе и навел порядок. Многие ли поступили бы так-то? Фетмен, которому все это полагалось по должности, смылся на Лиловой Звезде вместе с той самой Эни Боди, которая сейчас опять уже тут… Чрезвычайный эмиссар Объединенных Компаний, кто бы мог подумать? Бедняга Ольгерд, он ее еще так, помнится, обхаживал. Правда, она сама утверждает, что ее оклеветали, не знаю, не знаю… Да, кстати, Ваш брат все это время был с Ховриным и, как видите, даже отличился с грузопоездом. Там такие люди, по слухам, замешаны, что я лучше помолчу. У папы узнаете, если правда.

— Я Вас так понял, — вмешался Гольденцвикс, — что Вице-король не собирается ликвидировать Город? Меня уверяли, что леди комтесса спит и видит…

— Все здесь решает Рекс, то есть, простите, его вице-королевское величество. А он человек не только умный, но и практичный. Старая Дама передала ему всю полноту власти и ни во что не вмешивается. Люди из Гнезда говорят, что она занимается только своими цветами, и этому обстоятельству до смерти рада. А вице-король не стал Город даже оккупировать. Ему хватает своих проблем на поверхности и вообще. Он подтвердил полномочия Антикризисного комитета и лично Ховрина, и велел наводить порядок. А чтобы они чего не учудили эдакого, определил им в комитет свое доверенное лицо в качестве наблюдателя… точнее — наблюдательницы. Очень красивая женщина, Элизабет Дуна, в Городе ее зовут Эли, за глаза, конечно… — он со значением посмотрел на Ану-Сурию и, не дождавшись реакции, продолжил. — До Вас, конечно, не дотягивает, но тоже оч-чень, оч-чень хороша собой. По слухам, невероятно умная, а твердая такая, что алмаз отдыхает. Правда, злые языки поговаривают, что она очень даже не прочь… — Юри скорчил самую плутоватую физиономию, на которую оказался способен, — ну, Вы понимаете… но я не верю, потому что к нашим сплетникам только попади на язык. И с Ховриным-то у нее шашни, и с Кулаковым, есть в Гнезде такой толстый мозг на тонких ножках, не слыхали? Ну, как же, правая рука Рекса, умный, как я не знаю, кто. И еще с ней связывают кучу всяческого народа, в том числе, между нами, Вашего брата и двух его ближайших сотрудников, офицеров санации, с которыми он коммодора Корна гнобил, ох, черт, что это я такое несу, простите, господа, я уже приехал, мне уже надо…

Юри испарился из машины в мгновение ока. Оказалось, что платформа к этому времени совершенно опустела, они оставались в ней вдвоем, и ехали уже по центральному путепроводу шестого уровня. Именно на шестом ей и предстояло поселиться.

— Что касается твоей очаровательно кругленькой задницы, похоже, не так уж она и дорога сэру Азерски. — сказал Гольденцвикс самым хамским тоном, на какой только был способен. — И то сказать, чем одна потаскушка отличается от другой? Плевательницы, так сказать, спермоприемники у всех одинаковые, не все ли равно, в кого опорожняться… что уставилась, сучара? Твоя задача от всех сегодняшних встреч только усложняется. К сожалению, слухи о твоем возвращении дойдут до Азерски слишком быстро, если не через эту шизанутую охотницу, то через придурочного рекламщика-то обязательно. Уж больно любит поговорить. Сейчас мы расстанемся, тебе отседова вытряхиваться. Вот ключ-карта от жилой ячейки — стандартной двухрумной… на мой взгляд, тебе, быдлу, и однорумной хватило бы за глаза, но госпожа Эни Боди другого мнения, против предписания свыше не попрешь. Вот вторая от дизайнерской студии, это на всякий случай. Обживайся и лови момент. Вдруг Азерски и в самом деле приспичит тебя завалить в койку? Вдруг ему захочется после свежатинки-то сплюнуть разнообразия ради в старую плевательницу с чужими окурками внутри?.. да что там с чужими, с замызганными кучей слюнявых ртов! И помни, за тобой всегда будут следить наши глаза. Я всегда буду стоять за твоей спиной, если что — пеняй на себя. Жалко портить такого клона, но одно утешает — больно-то будет тебе. Как связаться со мной ты знаешь. И от мужиков держись подальше, стерва, пришьешь кого-нибудь с поганого своего кайфа и провалишь всю операцию. Да, вот еще что. Пальчиками, пальчиками не блуди. Поцарапаешься ненароком, потаскуха, да и сама отдашь концы. Инструктаж окончен. Все. Вылазь. А я поеду дальше. Где буду жить я, тебе знать, как у вас на помойке говорят,"без надобности".

— Минуточку, дарлинг.

Изумленный Гольденцвикс даже рот открыл от неожиданности.

— Должна же я поблагодарить тебя за все твои труды, — сказала Ана-Сурия и, коротко размахнувшись, отвесила ему смачную, полновесную, оглушительную затрещину. Гольденцвикс, сохраняя на физиономии предельно изумленное выражение, с треском вмазался головой в стенку платформы, Ана-Сурия выскользнула наружу, дверь закрылась, платформа умчалась прочь.

— Ну, что ж, — сказала Ана-Сурия с удовлетворением, — начало положено. Продолжим наши игры.

2

Тримаран неожиданно оказался отличным суденышком. Он был поразительно остойчив даже при сильном боковом ветре, маневрен, послушен и легок в управлении, да и скорость, несмотря на нелепый треугольный парус — а, может, и благодаря ему — развивал более чем приличную. Великолепную скорость он развивал, если по правде. Кувалда — главный его критик и скептик и единственный имевшийся в наличии специалист — вынужден был признать все достоинства суденышка в первые же часы речного путешествия. Все путешественники, за исключением, разве что, Люкса, готовы были выдирать кормило друг у друга из рук, чтобы хоть недолго им поуправлять.

Навес для защиты от дождя у Люкса, однако же, не получился. Мокли путешественники совершенно одинаково, что под навесом, что вне его. Увидев огорченную физиономию Люкса — все чувства тут же отражались у него на лице — Манон поспешила громогласно заявить, что вот если бы они были сейчас в пустыне Негов, навес этот"был бы самое оно"! Утешение получилось какое-то сомнительное, и она смущенно умолкла. Впрочем, дождь постепенно слабел. К полудню он прекратился совсем, и в свои права вступила та самая золотая осень, которой славятся северно-закатные области Франконата и Приозерье.

Судя по растительности, земля по берегам Роны была на редкость плодородна, вода изобиловала рыбой, которую Люкс умудрялся ловить голыми руками. Тем не менее, местность вокруг была совершенно пустынна.

— Почему? — любопытствовал Люкс.

Отвечать на подобные вопросы друзья обычно предоставляли Кувалде.

— Рона течет по самому краю большого северного леса. Еще пара-тройка дней пути и степь — у нас ее называют"Дикое поле" — будет практически рядом. Степь — это викинги. Викинги — это разбой. Так что охотиться тут или рыбачить себе дороже, а уж селиться, так это вообще надо быть психом.

— Значит, расслабляться нам никак нельзя, — тут же сделал вывод из Кувалдиных слов практичный Скаврон. — Давайте-ка мы облачимся в доспехи. А то — неровен час — схлопочет кто-нибудь стрелу в бок.

— А как же Нодь? — забеспокоился Люкс. — У нас у всех доспехи, а ему-то мы и не сковали ничего.

Друзья переглянулись и уставились на Нодя с демонстративным испугом, из-под которого, однако же, так и перли веселые ухмылки. Нодь покосился на озабоченную физиономию Люкса и смутился.

— У меня… это… кхм-кхм… я и себе, короче… вдруг, думаю…

Друзья уже откровенно ржали над — как они полагали — вполне простительной слабостью хорошего человека. Однако Люкс поглядел на них, потом на Нодя, потом снова оглядел друзей, но уже с откровенным неодобрением.

— А вот и ничего подобного, — укоризненно сказал он, — и все-то вы неправильно думаете и истолковываете. Сами, что ли, не видите? Вчувствуйтесь повнимательнее. Он с самого начала хотел с нами. А колебался потому, что боялся. Думал, мы его сочтем обузой и не возьмем, потому что он давно на полюсах и ослабел.

В доспехи облачались в молчании. Всем было не по себе, и, стараясь сгладить неловкость, Манон вдруг боднула Нодя в плечо головой и сказала смущенно:

–Да ладно тебе. Не дуйся. Откуда нам было знать? Если бы мы в тебя и в самом деле могли заглянуть.

Нодь хмыкнул.

— Ага, только мне и недоставало, чтобы в моих мозгах копались, кто ни попадя, как в собственном кошельке.

— Я, кажется, опять сделал что-то не то, — расстроился Люкс. — Извините, Нодь. Я думал, что это обычное дело. И я не знал, что это вам не нравится. Я больше никогда не… то есть я буду стараться, только это иногда получается невольно. У меня пока не выходит помнить об этом постоянно и всегда контролировать ситуацию.

Ночевать остановились на остром безлесом мысу при впадении в Рону какой-то безымянной речушки. Тримаран втащили на берег и, для верности, тщательно привязали к стволам двух мощных папоротников и сосны, под которыми и разбили свой лагерь. Впрочем, вся процедура"разбиения"свелась к сбору валежника и разведению костра. Спать решили, расстелив прямо на земле свои меховые парки, благо предусмотрительная Манон догадалась подсушить мех на ветру еще днем.

Поужинали рыбой, наловленной Люксом. Его способность ловить ее голыми руками уже никого не удивляла. Его способности вообще давно уже перестали друзей удивлять, и не только стараниями Скаврона, но и общими коллективными усилиями. Окажись вдруг, что он умеет летать, и это они бы приняли как должное.

— Ну, мужики, — сказал Скаврон, устраивая в костер здоровенный обломок сосны таким образом, чтобы тот горел, не угасая, и непременно с одного конца, — как дежурить будем? Давайте устанавливать очередь.

— И почему это — мужики? — обиделась Манон. — Меня тут, кажется, вообще уже всерьез не воспринимают?

— Что Вы такое говорите, госпожа? — Скаврон даже руками замахал от избытка чувств.

— Вы единственная женщина среди нас… — энергично поддержал его Нодь. — Мужчины мы, или кто?

— Друзья мои, спасибо, конечно, за заботу, — решительно заявил Люкс, — но я полагаю, что это просто неразумно. Вам лучше выспаться. Силы нужно беречь.

— Стоп, стоп, стоп! — перебивая общий гвалт, вмешался умный Кувалда. — Что значит — "спасибо", Люкс? Речь идет именно что о дежурстве, а не о том, чтобы лично Вам ночью бодрствовать скучно не было… Люкс намылился сидеть всю ночь один, — пояснил Кувалда друзьям, — вот он нам и спасибит.

— Это еще почему? — с редким единодушием завопили все.

— Как это? Я же спал перед самым отлетом, — удивился Люкс бестолковости друзей. — Теперь мне нельзя спать и в эту ночь, и в следующую тоже лучше бы воздержаться. События сегодня были важные. И знания пришли, навыки. Все надо закреплять в памяти. А если уж мне все равно бодрствовать, вам-то отчего не спать? Протуберанцы задницы поджаривают?.. простите, Манон…

— Я не знаю, что это за хрень такая, протуберанцы, может, поджаривают, может, нет, — вмешался Нодь, — но вашему духу нужно поберечь ваше же тело. Нам всем кажется, что Вы не вполне учитываете, что оно у Вас сейчас вполне себе материальное, и может… поломка в нем может произойти, а то и еще что, похуже. Ему надо отдыхать, по-научному, релаксировать. Правильно, Кувалда?

Кувалда в сомнении покачал головой.

— Релаксация — релаксацией, но скоро пойдут обжитые места. Там все может случиться. И времени на восстановление может просто не хватать, если восстанавливаться ему не по своему опыту, а по нашим рассказам.

— Друзья! Нам надо объясниться, — вздохнул Люкс. — Вы, похоже, навоображали обо мне такое, что у меня просто ум за разум заходит, и становится мне даже злобно. Я, конечно, и сам уже вижу, что кое-чем от вас отличаюсь…

— Ага, самую капельку, — буркнула себе под нос Манон, а Скаврон уточнил:

— Не только от нас. Вообще от всех людей.

— Но это не причина, чтобы считать меня черт знает, чем.

— Не черт знает, — снова вмешался упрямый Скаврон, — а бог.

— Вы все с ума посходили, что ли? — рассердился Люкс. Друзья, как по команде, повернулись к Кувалде. Кувалда сморщился. Кувалда вздохнул. Кувалда развел руками и почесал в затылке.

— Я лично в бога не верю, — сказал он, наконец.

— Слава богу, — иронически фыркнул Люкс.

Манон выражение"слава богу", отнесенное к словам"не верю в бога", показалось смешным. Она нервно прыснула, на что Кувалда немедленно скорчил свирепую рожу. Это, в свою очередь, рассмешило остальных.

— Может, тогда вы сами, язви вас в душу, — окончательно рассердился Кувалда и продолжил только после долгих уговоров.

— Тут вот какое дело, Люкс. Во-первых, есть легенда, которая будто бы на тебя… на Вас сшита. А во-вторых, Вы, конечно, вряд ли это помните, но там, на полюсах Вы появились уже не в первый раз.

— Ха-ха-ха, — четко выговорил Люкс, потом пожал плечами и демонстративно покрутил пальцем у виска.

— Напрасно Вы так. Нодь тогда вас видел во фраттории, разговаривал с Вами и даже пытался раздобыть для Вас проводников в долину.

Ошеломленный Люкс повернулся к Нодю. Нодь коротко кивнул головой.

— Это правда. Но я не успел. На Вас тогда напали кромешники и зондера. Они хотели Вас скрутить, но у них не получилось. И тогда они… только Вы не пугайтесь… убили Вас. Вывод делайте сами.

Какое-то время Люкс ошеломленно переваривал эту информацию.

— Неувязка. Богу полагается быть бессмертным, всеведущим и всемогущим. Вывод делайте сами, — передразнил он Нодя.

— Это духу, — нехотя сказал Кувалда. — А в земной ипостаси? В теле? Духу-то, кстати сказать, ничего и не сделалось. Вот он Вы, снова перед нами. Умерло только тело, тогдашнее тело. Что касается всемогущества, то у телесного воплощения оно выражается в способности делать чудеса. Может, поговорим в таком разрезе о Ваших способностях? Опять же насчет всеведения можем продолжить разговор. Мы его тут только что вели. В приложении к доспехам Нодя. Хватит, или еще что-нибудь надо?

— И все равно, должно быть какое-то другое, рациональное объяснение, — не сдавался Люкс.

— Хорошо бы, — вздохнул Кувалда. — Сам ищу. Но пока другой внутренне непротиворечивой гипотезы, которая бы все объясняла, я лично не вижу.

Люкс оглядел друзей. Манон сидела, обхватив руками голову, и молча смотрела на огонь. Нодь со Скавроном пялились на него во все глаза, и выражение этих глаз было такое, что Люкс свирепо нахмурился и засопел.

— Вот что имейте в виду, дорогие друзья. Во всю эту дичь… простите, если задеваю чьи-то чувства… короче, во все это я поверить не могу и не буду, даже как в рабочую гипотезу. Если я вам бог, то вы — что же, мне рабы, что ли? Что ли я сейчас с места в карьер стану вас заставлять жить не так, как вам хочется, а по своим самодурным законам, что мне в голову придут? Да вы с ума сошли! Вы мне друзья, а не рабы! Нет у меня желания никем повелевать, и уж точно я не желаю, чтобы мне поклонялись и униженно молились. Ка-те-го-ри-чес-ки! Сам себя ощущаю махровым атеистом. И если вы не прекратите, я, честное слово, рассержусь и обижусь.

— Постой, — сказал Скаврон. — Если ты увидишь несправедливость, зло, говоря высокими словами, торжество тьмы над светом, что ты будешь делать? Неважно, по отношению к кому зло, к близким, или вообще. Что?

— Как я могу знать, что буду делать, если не знаю, что увижу и при каких обстоятельствах? — удивился Люкс. — Ну, ты и спросил! Что сочту нужным и смогу, то и буду.

— Вот то-то! — Торжествующе завопил Скаврон. — И я тоже считаю, что мимо ты не пройдешь, потому я не пойду ни к каким лесным братьям, а пойду я с тобой и стану тебе помогать, что есть сил. И какое, в конце концов, тебе дело, кем я тебя считаю? Ты делаешь мне честь, называя меня другом. Я счастлив и горд и постараюсь, так сказать, соответствовать.

— Все мы счастливы и горды. И мы все постараемся, — сказал Нодь, — я правильно говорю?

Манон и Кувалда отозвались одновременно."Да", сказала Манон."Конечно", подтвердил Кувалда.

— Только вот что еще Вы должны сделать, дорогой друг, — продолжал Нодь с насторожившей Люкса вкрадчивостью в голосе. — Для нас. Поймите, мы не поклоняемся, не раболепствуем униженно и все такое. Мы просто считаем Вас… хорошо, пусть будет так, добровольно выбираем Вас своим верховным сюзереном. Что значит"зачем"? Как говорит наш о-очень крупный друг Кувалда:"в любом социуме должен наличествовать лидер!"Еще ничего про Вас не зная, один из нас дал Вам имя Люкс, что в переводе на любой темницкий язык, а не только на наш бошский диалект современного языка, заметьте, означает Свет. Но поскольку Вы наш сюзерен, и мы Ваши друзья, а не сервы, это значит, что мы Ваши рыцари. Рыцари Света. Однако тут есть неувязка. Рыцарем нельзя назваться самому. В рыцари надо быть посвященным своим сюзереном. Как? А для этого завтра с первыми лучами солнца мы — каждый — опустимся перед Вами на одно колено, а Вы легонько ударите каждого же палашом плашмя по плечу и скажете:"Нарекаю тебя рыцарем Света. Да здравствует Свет!". Мы ответим:"Да сгинет тьма!".

— Это еще зачем? — подозрительно спросил Люкс.

— Таков обычай, — пожал плечами Скаврон. — Это как бы свяжет нас с Вами взаимной клятвой. На всю жизнь. Если не верите — пожалуйста, можете посмотреть в меня и убедиться. Что касается дежурства… — поспешно зачастил он, уводя разговор в сторону, — то…

–… то мне все равно не спать, — с горячностью подхватил Люкс. — Отдых, мне обеспечивает Манон, Когда я… когда она… — он густо покраснел, покраснел настолько, что это стало заметно даже в неверном свете костра, — в общем, когда она мне массирует голову, я очень даже отдыхаю и восстанавливаю силы.

— В общем, договариваемся так, — сказал Нодь. — Если Вы, Люкс, почувствуете, что хотите спать, тут же разбудите кого-нибудь из нас. Все равно, кого. Поверьте, Люкс, если то, что мы все тут думаем, правда, самое страшное для Вас заснуть телом при… как бы это сказать… отдельно бодрствующем духе. При всем на то желании ваш дух может не суметь вернуться в тело. Место может оказаться занято.

— Не понял… — насторожился Люкс.

— Мы и сами не все понимаем, — вздохнул Нодь. — Может быть, это все чушь и глупость, но… рисковать-то нельзя.

— Что вы еще тут напридумывали? А ну, выкладывайте дальше, до конца выкладывайте, протуберанцы вам в задницы!

Друзья смущенно переглянулись и снова дружно уставились на Кувалду.

Кувалда помотал головой и опять вздохнул, в который уже раз.

— Совести у вас, паразитов, нет, до печенки достали… Люкс, дорогой, поймите, во мне самом весь мой опыт, все знания, вся моя натура сопротивляется этой идее. Но если все-таки принять это за рабочую гипотезу, все факты без изъятия укладываются в стройную и непротиворечивую картину, тысячу раз обкашлянную доброй дюжиной философских школ. Борьба добра со злом, тело демиурга — ваше тело — как поле их битвы, если напряжетесь, то наверняка вспомните все и сами. В зле отсутствует творческое начало, зло может только заявиться на все готовенькое, зря, что ли, адепты Темного бога костьми ложатся, чтобы Вас схватить? Будь я проклят! Голова кругом идет. Говорю же — сам готов поверить! Хоть бы взять физическую силу. До сих пор я еще не встречал людей, которые смогли бы выстоять против меня один на один в кулачном бою. А с Вами бороться я даже пробовать не буду. Раздолбать целую стаю кенгуров голыми руками! Да у меня и полшанса нет против Вас. А всякие другие умения и способности? А почему при встрече Скар дал Вам имя Люкс, он тогда еще ничего не знал… совпадение? Очень характерное совпадение, согласитесь. Я решил, я тоже пойду с Вами, Марсала никуда не убежит.

— И с какой же целью? — запальчиво спросил Люкс. Присутствующие дружно рассмеялись.

— Да цель свою сейчас Вы один только и не видите. Всем остальным она уже яснее ясного, и темным адептам, и нам, грешным. А сейчас давайте молчать. И спать. Завтра. Все завтра. Спокойной ночи нам всем.

Устраиваясь рядом с Кувалдой, Скаврон тихонько шепнул другу:

— И ты еще говоришь, что нет для тебя веры? Я тебя насквозь вижу. Ты веришь, что Люкс все, что надо, поймет, все, что надо, узнает, во всем разберется, да и поднимет людей против зла, тьмы и поганой сволочной серости. Скажешь, нет?

Кувалда долго возился, устраиваясь поудобнее, ворочался с боку на бок. Наконец, он улегся на спину, заложил руки за голову и буркнул себе под нос, так что Скаврон сказанное еле расслышал:

— Это не вера. Это надежда.

Ночь была тихой. Нет-нет, все, чему полагалось быть, было. И крики ночных птиц, и возня в зарослях, и шумные всплески на реке. Но все удивительным образом гармонировало с этой первой настоящей человеческой ночью в жизни Люкса, с ее тишиной, с ее безумным очарованием и с тем, что чувствовал он сам в этой ночи.

А в нем… что-то в нем случалось… что-то происходило… очень мощное, значительное. Он испытывал огромный душевный подъем, с которым самым удивительным образом не только не входили в противоречие, но с которым даже сливались — дополняя — и головная боль, и совершенно противоестественная боль в позвоночнике. Его сознание дробилось и распадалось на мелкие подвижные фрагменты, чтобы сливаться в новых, немыслимых сочетаниях, оплывать, разрушаться и воссоздаваться на сотые доли секунды в ускользающих кластерах, юрких, как ртуть. Странные, невыразимо прекрасные мелодии сминались и опадали под напором причудливых образов — зрительных?.. возможно, но, может быть, и не вполне — и трансформировавшихся в полную себе противоположность прежде, чем он успевал их осознать или опознать. Хаос усиливался с каждым ударом сердца, каждым толчком пульса в висках, он заполнил всего Люкса, и переполнил, и выплеснулся наружу, и… чьи-то легкие руки легли ему на плечи, чье-то лицо, разгоняя туман перед глазами, приблизилось к его лицу, чьи-то мягкие губы нашли его рот, и прижались, размыкая судорожно стиснутые губы. Это она! Она! Ее лицо, только что нависавшее сзади над плечом, оказалось вдруг где-то внизу, под ним, его тело — обнаженное, могучее и совершенно беззащитное тело — оказалось в плену нежных колец ее рук, ее ног, и — ах! — он провалился в… куда?

В перенасыщенный соляной раствор упал крохотный кристаллик соли. В хаосе прорезался стержень кристаллического дендрита. Центр кристаллизации. Основа нового порядка, сначала ближнего, но стремительно разраставшегося в теле — вперед, назад, во все стороны. Мироздание получило точку опоры. Правда, в плече его сидит клонфильтр. Ему, пусть уже и поврежденному энергетическим разрядом, до сих пор удавалось вовремя распознать и, если не удалить, то подавить зародыш. Но, правда и то, что с каждым разом делать это было все труднее. Да и вообще, для этой операции нужен сон. Сон и безумие несовместны. Пока длится безумие, сну места нет.

3

На то, чтобы оглядеться и освоиться, Ане-Сурие отводилась ровно неделя и ни днем больше. Времени катастрофически не хватало, его было нужно экономить и всячески уплотнять, поневоле приходилось жалеть, что ты отложенный фантом, а не самый обычный с жидкокристаллическим телом. Тогда можно было бы работать все двадцать четыре часа в сутки и не тратить прорву времени на сон и отдых.

Оказалось, что упорная дрессура Генрика принесла-таки свои плоды. Все ей здесь, на шестом, было привычно и знакомо: места, обстановка и даже люди… да-да, именно так, даже люди. И линия поведения, которую он для нее разработал, и которую вдолбил ей в плоть и фант бесконечными упорными тренировками, была теперь для нее чем-то вроде родной кожи — без боли и крови не отодрать.

Два дела, по словам Генрика, были для нее абсолютно приоритетны. Во-первых, она должна была определить"тихарей", которых Гольденцвикс наверняка приставил к ней для слежки. Во-вторых, ей надо было подыскать себе"аварийное лежбище". Однако пока тихари ей неизвестны, заниматься устройством"лежбища"было бессмысленно даже и пытаться.

Обе ячейки, ключкарты от которых вручил ей Гольденцвикс, оказались выше всяческих похвал. Особенно вторая, снабженная кроме обычного инфора еще и мощнейшим дизайнерским компьютером — сущая зверюга, мощи хватит чуть ли не для копирования человеческого фанта, если человек этот, конечно, не запредельный интуитивист. Этот компьютер умудрялся одновременно поддерживать прямо в ячейке сразу несколько сложнейших фантом-рекламных заготовок, отчего с нею приключился комический казус… то есть, это потом он показался ей до слез смешным, а вот когда в темноте ячейки мощные лапы ухватили ее за бедра и принялись лапать за, так сказать,"все на свете", ей было совсем не до смеха.

Уже на второй день пребывания в Городе Ане-Сурие нестерпимо захотелось пройтись по памятным местам. Как ни смейся сама над собою, но приходилось признать, что замучила ее именно ностальгия. Причем — такая вот странность! — ей с одинаковой силой хотелось как на поверхность, в район космопорта, в родные места Аны, так и в нижние уровни Города, места, близкие Сурие… что было, воля ваша, не вполне понятно. Наверное, влияние тела в отложенном фантоме даже на базе клонбоди было много больше, чем полагали высоколобые теоретики.

Первое, чем ей удалось хоть как-то насладиться, так это, разумеется, Бродвеем. Неприятно одно: шагу не удавалось ступить, чтобы тут же к ней не начинали"клеиться"всякого рода любители спелой клубнички. Оказалось, что жизнь красавицы имеет свои — и многочисленные! — теневые стороны.

Нет, она совсем не была бы против кое-кого из таких любителей. Тем более что вся ее натура настойчиво требовала мужчину. Но ей приходилось все время помнить о своих ноготках, она вынуждена была постоянно сдерживаться и на пушечный выстрел не подпускать к себе мужиков, хотя бы и из боязни засветиться раньше времени… а это было совсем не просто и очень досадно.

Старые знакомые Сурии теперь видели ее либо в кафе, сидящей над хайболом с дринком в одиночестве и в глубоком раздумье… из которого вывести ее было совершенно невозможно никакими усилиями… либо в седле турбоцикла, уносящейся на бешеной скорости черт знает куда, зачем и почему.

Чтобы не засыпаться в первые, наиболее опасные дни пребывания на Азере, Ана-Сурия грубо и резко отшивала от себя всех знакомых, пытавшихся заговорить или в том или ином виде пообщаться. Она с яростью набрасывалась на старых друзей Сурии по зеленому движению, которые пытались привлечь ее к работе по восстановлению Азеры. Но с особенной тщательностью она избегала встреч с кем-нибудь из знакомых с десятого уровня, со всяческими"друзьями дома", которые, как она предвидела, будут с завидным упорством наставлять заблудшую овечку на путь истинный. Свидания с"родными", естественно, в ее планы не входили. Уж они-то точно раскусили бы подделку в единый миг. Ей нужен был только один человек. Только Рекс Азерски, ради которого все и затевалось. Но вот он, как раз, и не предпринимал для встречи никаких шагов. Не доложили ему, или… почему? Оно, конечно, неплохо, пока она была к встрече совершенно не готова, но все-таки? Забыл он меня… то есть, ее, что ли? Очень может быть, что и забыл, раз у него есть теперь эта самая Эли. В то, что"отдыхающий алмаз", по словам Юри, до нее не дотягивает, Ана-Сурия не слишком-то верила.

Все наработки Генрика, Ана-Сурия выполняла самым скрупулезным образом, однако тихари вычисляться не желали. Вначале она подумала, что они с Генриком ошиблись, и никакой слежки за нею никто не устанавливал. Однако по зрелому размышлению Ана-Сурия решила, что в этом случае Гольденцвикс лично измозолил бы ей глаза. А он после памятной оплеухи глаз не казал. Не тот это был человек, чтобы простить и забыть. Отложил, сволочь, расплату на потом. А раз так, он должен был глаз с нее не спускать, чтобы исключить всякое"вдруг". Нет-нет, слежка была. Просто она была профессиональной и очень качественной. Методам"сбрасывания хвостов"Генрик ее обучил, но, не видя этого хвоста, как она могла быть уверена, что избавилась от него? Она и не пыталась.

Среди прочих советов Генрика был один, как нельзя лучше подходивший к сложившейся ситуации. Генрик советовал поставить тихарей в условия, когда они поневоле вынуждены были бы раскрыться. Для этого ей нужно было постоянно оказываться в малолюдных местах и проводить"фейсконтроль"окружающей публики, фиксируя в памяти всех оказывающихся поблизости людей. Вряд ли этих тихарей к ней приставлено было много, так что рожи, что будут попадаться ей часто, именно им и будут принадлежать.

Совмещая приятное с полезным, она первым делом посетила свой родной поселок на поверхности планеты вблизи космопорта, где жили с незапамятных времен докеры и, вообще, вся портовая обслуга.

Картина, открывшаяся Ане-Сурие, как только платформа пересекла створ шлюза, потрясла ее до глубины души. Разница с тем, что она увидела в день прибытия, была поразительная. Вместо удушливого ржавого тумана ее встретил чистый воздух, которым вполне можно было дышать. Немногочисленные пассажиры платформы даже не стали надевать респираторы… впрочем, наружные карманы, в которых по требованиям техники безопасности эти респираторы следовало держать, у всех до единого явственно оттопыривались. Противный запашок в воздухе, конечно же, ощущался, но был вполне терпимым, а персональные газоанализаторы, которыми снабжался каждый человек, покидающий Город и выходящий на поверхность, ни малейшей тревоги не проявляли.

Как ни странно, поселок отнюдь не был совсем заброшен, как она ожидала. Ана-Сурия прошлась по улицам, постояла у родного дома, не удержавшись, поздоровалась с родной теткой, с которой во время оно находилась в весьма сложных отношениях, и даже выпила порцию дринка в крошечной кафушке у хорошо знакомого по прежней жизни бармена.

Поселок изменился. Очень. Когда-то он утопал в зелени. Сколько Ана себя помнила, одним из самых трудных и насущных дел его обитателей была борьба с наступающей зеленью. Стоило только зазеваться, как лес врывался в улицы поселка и занимал все не забетонированное пространство внутри городской черты. Впрочем, справедливости ради, следовало отметить, что это была не борьба с зеленью, а попытка отстоять право расти на улицах для иномирных латаний — красивых пальм с широкими разлапистыми листьями на вершинах — по азерской легенде, они были завезены аж с самой Земли еще первыми поселенцами.

Сейчас в поселке не было никакой зелени. О растительности напоминали только черные обугленные стволы деревьев. Впрочем, нет — кое-где из-под земли уже снова пробивалось нечто зеленое и живое.

— Сейчас-то жизнь налаживается, — говорила тетка любознательной незнакомке. — Работы навалом, платят хорошо благодаря комтессе, храни ее все звезды вселенной. А уж как про нее тут врали, вы бы слышали, особенно эти Старкоффы, дурили нам головы, паразиты. Недаром они все смылись с Азеры и эмигрировали, да еще и деньги все с собой утащили. Я так считаю, что кто был против Гнезда, не надо, конечно, хватать их и сажать, тут молодой комт, в смысле, вице-король прав. Но вот имущество ихнее следовало конфисковать для целей раззагаживания поверхности и на нужды пострадавших.

Тетка, естественно, давно уже позабыла, или делала вид, что позабыла, как когда-то в уличных перепалках с пеной у рта отстаивала идею строительства города, а комтессу ругала эгоисткой и жлобкой. Теперь она, конечно же,"всегда говорила", что Город — это жульничество и обман… которые должны быть непременно наказаны.

— Комтесса бы точно это сделала и всем влепила, но командует у нас сейчас Рекс. А он — мужик, что с мужика взять, мужики отходчивые, не в пример нам, бабам. Он на эти мои слова отвечает в том смысле, что нужно уметь прощать, если человек искренне повинился. Прощеный человек, говорит, из кожи вон вывернется, чтобы все исправить и сделать, как лучше. Не удалось мне его убедить, а жаль.

— Вы с ним разговаривали лично? — удивилась Ана-Сурия.

— Конечно. И не один раз. Мы с ним старые знакомые. Он подростком в космопорте дневал и ночевал, за ним тогда еще племянница моя… девки местные, короче говоря, дуры, все норовили под него пристроиться… простите за вульгарность. Он чуть ли не всех в нашем поселке знает по именам. Даже сейчас, когда тут бывает, разговором со старыми знакомыми не гнушается, хоть и вице-король, и занят выше головы.

Ана-Сурия, изображавшая собой любознательную туристку, сочла необходимым изобразить вежливое недоверие.

— И когда же он прибудет в следующий раз? Я бы не отказалась разочек на него взглянуть.

Тетка снисходительно рассмеялась.

— Ну, кто ж это может знать? Он сюда ездит по делам, и про свои дела никому не докладывает. Вы, я так понимаю, туристка?.. из Старых Миров?.. Интересуетесь посмотреть, кто это так Объединенным Компаниям задницы надрал? Порядков Вы наших здешних не знаете, вот и удивляетесь. А у нас с людьми из Гнезда договориться всегда было не в пример легче, чем с любым мелкотравчатым чинушей из самой занюханной канцелярии при Совете.

Ана-Сурия направилась дальше, с наслаждением играя в"туристку из Старых Миров".

Еще разговаривая с теткой, она обратила внимание на двух зевак, явно не азерцев, пялившихся на все окружающее с восторженным видом завзятых бездельников, дорвавшихся до экзотики. Мужички были на редкость незаметные, способные бесследно раствориться в любой толпе. Собственно говоря, она и в бар зашла не столько выпить, сколько поглядеть, не окажутся ли они рядом и в баре. С удовольствием отметив их появление в дальнем углу у дринкомата, она сделала вид, что тутошняя экзотика ей успела осточертеть, и направилась к транспортной стоянке. Шла она совершенно одна, так что даже засомневалась, не ошиблась ли. Однако парни оказались вместе с нею на одной платформе, возникнув при посадке, будто из-под земли. Сердце Аны-Сурии забилось в сладостном предвкушении.

Далеко идущие выводы делать было рано, но имелось еще одно памятное место, которое она очень хотела посетить, и которое — уж обязательно — должно было оказаться пустыннее некуда. Это был санаторий при Центре управления перевозками, из которого когда-то ей удалось совершить свой дерзкий побег.

Ана-Сурия справедливо полгала, что вряд ли санатории во время беспорядков продолжали исправно функционировать как пенитенциарные давилки для кишок. Разгулявшиеся люмпены наверняка выпустили подсанационных на свободу. Ей представлялось совершенно очевидным, что для городских властей восстановление санатория, обеспечивавшего грузоперевозки для Объединенных Компаний, совсем не являлось первоочередной задачей. Ана-Сурия решила попробовать, если удастся, проникнуть внутрь — ностальгия заела, что поделаешь! — а заодно и посмотреть, не окажутся ли поблизости во время этой ее прогулки знакомые гнусные рожи тихарей.

Ни турбоцикл, ни любой другой персональный транспорт для ее целей не годился, не та у нее была антисыщицкая квалификация, чтобы в движении засечь слежку. Человеку, не имеющему опыта, наблюдать за окружающими удобнее было, не отвлекаясь на управление машиной. Она решила воспользоваться общественным транспортом.

И здесь ей сопутствовала удача. Вначале она заметила одного из своих знакомцев в межшахтном экспрессе. Второго поблизости не оказалось — если это были тихари, то они, возможно, разделились, чтобы наблюдать по очереди и не мозолить объекту слежки глаза. На межуровневых эскалаторах вблизи оказался второй ее знакомец. Ана-Сурия обрадовалась этому обстоятельству чрезвычайно. Во-первых, стало совершенно очевидно, что она в них не ошиблась. А во-вторых, у нее появился шанс определить, сколько тихарей к ней приставлено. Если в какой-то момент окажется, что вблизи нет знакомых рож, это будет означать, что она вычислила не всех своих"опекунов".

В гидропонном экспрессе второго сменил снова первый тихарь, у самой поверхности рядом оказался второй, Ана-Сурия ликовала: это тихари, она их вычислила, и их всего двое. Ее рабовладельцы отнеслись к ней не вполне серьезно, и этим дали шанс на жизнь.

Как и следовало ожидать, тихари за нею на территорию санатория не пошли, расположившись таким образом, чтобы гарантированно перехватить ее при возвращении. Ана-Сурия видела их насквозь: она для этих самодовольных самцов была всего лишь красивой блондинкой, то есть существом тупым по определению, относиться к которому серьезно было просто нерационально. Что она может вернуться другим путем, воспользовавшись санаторными лифтовыми клетями, этим кретинам и в голову не пришло. Еще бы! Для этого она должна была уметь думать, а этой способности они в ней и предположить не хотели.

Вообще-то, во время их упорных тренировок Генрик предостерегал ее от недооценки интеллекта тихарей. Он говорил:

— Ни в коем случае нельзя просто стряхивать их с хвоста. Они тут же поймут, что ты их вычислила, и это создаст тебе массу проблем.

— Но ведь это так приятно — щелкнуть сволочей по носу.

— Да, приятно, — соглашался Генрик. — И только тебе решать, стоит ли минутное удовольствие целой кучи проблем. Во-первых, начальство их вздрючит, отчего их рвение многократно возрастет. Во-вторых, они почувствуют себя оскорбленными, что их провела блондинка, и это тоже создаст тебе дополнительные проблемы. В-третьих, Гольденцвикс к тебе начнет относиться серьезно и в лучшем случае пришлет тихарям подмогу, а в худшем их просто заменит… оно тебе надо все начинать сначала? Ну и, наконец, все заинтересованные лица задумаются: а на кой черт этой мерзавке понадобилось рубить хвосты? Как ты думаешь, к какому выводу они придут?

Он был, как всегда, чертовски убедителен. И Ана-Сурия невольно задалась вопросом, откуда ему, яйцеголовому научнику, известны все эти сыскные премудрости?

Генрика эта ее озадаченность так развеселила, что хохотал он долго и вкусно.

— Ну, ты спросила! Я же говорил тебе, что довелось мне в моей жизни поокаянствовать на ниве киллерства. Как считаешь, много бы я накиллерствовал, не зная повадок санаторов?

Генрик был прав, опять же, как всегда, и его совет — избавление от хвоста должно выглядеть а-абсолютно естественной случайностью — был Аной-Сурией воспринят не только как истина в последней инстанции, но и как руководство к действию.

Ана-Сурия была намерена войти через портал санатория, а выйти назад в Город через порталы ЦУПа — если удастся, разумеется — и посвятить остаток дня обзаведению парочкой надежных лежбищ.

За санаторным порталом ее встретила гробовая тишина. Все внутренние порталы были открыты, все румы, даже кордегардия и помещения канцелярии санатория были абсолютно пусты, биопьи посты, на которых, как она помнила, всегда торчала парочка — другая мордоворотов, были вертухаями брошены, причем, судя по всему, весьма поспешно.

Ана-Сурия проходила коридор за коридором, заходила в румы, в которые во время оно и одним глазочком не посмела бы заглянуть, нигде не было ни единого человека. Все вокруг носило следы поспешного бегства охраны и последующего чудовищного разгрома, что учинили ворвавшиеся толпы люмпов. Все охранные киберсистемы, информационные сети и хранилища информации были основательно и с полным знанием дела разгромлены, в чем Ана-Сурия лично убедилась, попытавшись к ним подключиться. Электронные системы слежения и контроля — в том числе система глобального внутреннего видеонаблюдения (ура!) — были выведены из строя с не меньшей основательностью. Ане-Сурие было очень трудно себе представить, что подобный разгром, уничтоживший все следы информации о содержавшихся здесь подсанационных, мог быть проведен озверевшей толпой бесноватых гидропонщиков."Впрочем, что это я?.. — удивилась она собственной глупости. — Сами подсанационные и громили. Они-то точно знали, что к чему, где и для чего. Тут и оконтакторенные сиживали. Попробуй-ка их теперь отловить, да засадить обратно. Вспотеешь доказывать, что они — беглые".

Впрочем, когда она добралась до мест былого обитания руководства санатория, до"белых румов", то увидела, что некую уборку — пусть и самую поверхностную — тут проводили.

Ана только теперь сообразила, что нынешние городские власти вряд ли могли оставить санатории вообще без охраны, или, хотя бы, без наблюдения, и тут же почувствовала себя неуютно. Место было абсолютно пустынное, и если нарваться на вертухая… черт его знает, что может придти в тупую биопью башку?

— Опять кого-то принесло на мою голову! Что тебе тут надобно, стервочка? Любопытствуешь, или ищешь чем поживиться?..

Голос был знаком. До жути. Ана-Сурия повернулась, уже зная, кого увидит.

Да. Это была она. Та самая фельдшер-биопша, Жаба, лесбиянка и садистка, что так издевалась над Аной в последние дни перед побегом.

— Госпожа Бюллер? — в голосе биопши имело себя быть безмерное удивление, смешанное с испугом. — Простите мне мою дерзость, отсюда то и дело приходится вышибать всяких оглоедов и поодиночке, и группами… но что Вы-то здесь… еще раз простите, Вы, возможно, не знаете? На Вас разослана ориентировка. Ваш брат, папаша, да что там — сам Координатор Ховрин лично требуют разыскать Вас, во что бы то ни стало.

— Ай, да пошли они, — перебила Жабу Ана-Сурия. — Если бы ты только знала, как они все меня достали! Я надеюсь, что мы с тобой найдем общий язык: ты не видела меня, я тебя, и все довольны. Ты, во всяком случае, уж точно останешься довольна.

Жаба растерялась. Глазки у нее бегали, рожа покраснела и приняла потешное умоляющее выражение.

— Но, госпожа Бюллер, и Вы меня поймите. Ориентировку разослала сама полковник Флери, а она будет похуже генерала Жарко. Ей ничего не впаришь, она меня как муху! Видеонаблюдение здесь, внутри санатория, не восстановлено, но по периметру вполне себе функционирует. Так что Ваше появление записано. Как ни кинь — всюду клин, или я прозевала, или… и того хуже. Все записи раз в неделю просматриваются внутренней безопасностью седьмого уровня, а там сейчас заправляют мальчики этого выскочки Гронкса. С ними не договоришься. Они по молодости, по отсутствию положительного примера и от общей дефективности ума благодарность воспринимают только в виде почетных грамот и прочих умозрительностей, которые по своей идеалистической неосязательности вовсе ничего не дают нам в ощущениях.

Пока Жаба с предельно страдальческим видом изливала из себя эти философические соображения, Ану-Сурию озарила счастливая идея, чуть не заставившая ее завизжать от радости.

— Но и ты меня пойми. Отцу вперлась в башку мысль выдать меня замуж. Меня! — Ана картинно передернулась. — Я при одной мысли о мужике в моей постели впадаю в лютость! Чтобы по моему телу шарили гнусные мужские лапы волосатые? Я от омерзения на месте сдохну. Я привыкла к нежному обращению!

Глазки Жабы явственно замаслянели.

— Нет, — продолжала Ана-Сурия с горячностью, как бы не замечая реакции собеседницы, — Нет, нет и нет! Никогда. Ходят вокруг, выпятив грудь, и тем, что считают своими мускулами, выпендриваются… сволочи. Нет у них и в помине женской тонкости чувств, гладкости и нежности женской кожи, грубые, примитивные скоты. Возьмем, например, тебя. Разве у тебя мало силы? Да боже ж мой, ты любого мачо согнешь в бараний рог! — Ана-Сурия обеими руками ухватилась за бицепс биопши, — Вон он какой! Вон какой! Да у них нет и тени чего-нибудь подобного. Ты вся состоишь из мышц. Ты просто олицетворение мощи. Представляю себе, как приятно прижаться к такому телу. А кожа! Какая у тебя кожа! Разве у мужиков бывает такая кожа?! — Теперь Ана-Сурия уже вцепилась правой рукой в ладонь Жабы, а самыми кончиками левой медленно и нежно погладила ее запястье и полезла в рукав. Жаба закатила глаза за лоб и забыла дышать. Ана-Сурия тоже изобразила тяжелое дыхание и прижалась к биопше бедром.

— Слушай, — жарко шептала она, вовсю охальничая пальчиками, — сколько ты тут получаешь? Гроши, небось, какие-нибудь? Бросай-ка ты свою службу и иди ко мне в бодигарды. Платить буду впятеро против твоего оклада, и служба у меня для тебя будет не лишенная приятности. А насчет стероидов не беспокойся, чепуха это, хватит тебе стероидов выше крыши, собственноручно всю задницу исколю.

Жаба, не в силах сказать ни слова, от избытка чувств часто моргала и соглашалась, кивала головой. Она осторожно положила свою лапу на талию собеседницы, потом, решившись, осторожно передвинула ее пониже. Ана-Сурия с готовностью прижалась к ней всем телом и, глядя на биопшу снизу вверх, прошептала жарким шепотом, — Так, говоришь, видеокамеры внутри периметра отключены? Слушай, я всегда мечтала посмотреть… покажи мне ваши карцеры, а? Говорят, это нечто. Они же сейчас пустые, и по путепроводам никто не ездит. Покажи, а?..

— Конечно, госпожа, Вы прямо сейчас хотите?

— Ну, раз уж я все равно тут, зачем откладывать? — удивилась Ана-Сурия и, с наслаждением посмотрев на свои ногти, сунула их прямо под нос биопше. — Красивые у меня ногти, правда?

4

Приняв слева Дордонь, а справа Арну, и без того многоводная Рона превратилась в ту широченную красавицу, которую франконцы с гордостью называют Матерью вод.

Могучее течение и само по себе было достаточно быстрым, а под парусом, да еще при попутном ветре, тримаран мчался со скоростью, приводившей путников в изумление. Исключение составлял, разве что сам Люкс, которому за отсутствием опыта просто не с чем было эту скорость сравнивать.

Лодка скользила вдоль правого крутого берега реки. За рулем сидел Кувалда. Скаврон с Нодем пристроились рядом и ревниво следили за тем, как ловко он управляется с судном. И то сказать — опыт есть опыт, когда лодкой правил Кувалда, шла она ничуть не хуже, чем у самого Люкса. Манон и Люкс перебрались на нос тримарана, где Манон, по уже сложившейся привычке, устроила голову Люкса на своих коленях и осторожно массировала ему виски и переносицу.

Вскоре должны были начаться обжитые места, однако пока еще они плыли среди нетронутой, чуть ли не девственной природы, хотя сказать, что нога человека здесь не ступала, было бы явным преувеличением. Люди тут бывали, и, видимо, достаточно часто. Друзья встречали на берегу кострища, иногда даже и обустроенные. А несколько часов назад между двух островов видели парусную лодку не то рыбаков, не то охотников, при виде тримарана удравшую и спрятавшуюся с быстротой, поразительной для столь неуклюжей на вид посудины.

И берега реки, и острова, встречавшиеся на пути достаточно часто — местность вокруг была холмистая, и полноводная Рона, обтекая холмы, превращала в острова их вершины — так вот, все это сплошь заросло гигантскими деревьями. Такие деревья, по словам Кувалды, нельзя было встретить не только во Франконате или Гегемонате, но даже и в Свенланде, их повсюду давно уже вырубили люди на свои хозяйственные нужды. Земля тут была на редкость плодородна, а климат, пусть и не свенландский курортный, был, тем не менее, вполне себе ничего. Однако места эти до сих пор оставались дикими и необитаемыми. Даже лес здесь не валили, хотя и Франконат, и Свенланд очень нуждались в приозерском корабельном и мачтовом лесе.

Объяснение этому факту было предельно простым: викинги.

Если селиться в Приозерье было равносильно самоубийству, то попытки проводить лесоразработки предпринимались отчаянными головами неоднократно. Вот только удавались эти попытки только тогда, когда власти франконата давали для прикрытия лесорубов воинские отряды, что делало лесоразработки абсолютно нерентабельными. Приозерский лес, можно сказать, пропадал зря, и когда Рона проносила мимо понимающих людей какие-нибудь плюхнувшиеся в нее от старости необъемные стволы сосен, пальм или стройные звенья хвощей, представлявших собой готовые великолепные трубы, с ними, особенно с франконцами, поголовно знающими в дереве толк, приключалась чуть ли не истерика.

Плавучие бревна, между прочим, в воде случались нередко. Тримаран с его матерчатыми поплавками и сам по себе был сооружением достаточно хрупким, а учитывая поврежденный левый поплавок, можно сказать, чудом держался на воде. Так что способность Люкса безошибочно"радарить"в полной темноте воспринималась друзьями как нешуточное благо, поскольку позволяла не останавливаться на ночлег. Все равно Люкс категорически отказывался спать ночами и отдыхал днем, вот так же устроившись головой на коленях Манон.

Манон по-прежнему действовала на Люкса лучше любых лекарств. Стоило ей положить голову Люкса на свои колени и начать поглаживать ему виски и переносицу, как боль у него тут же стихала, он впадал в дрему, практически спал… почти… и просыпался, насколько друзья могли судить, без существенных прорех в памяти.

Если раньше и были сомнения в целительности для Люкса подобного отдыха, то после первых же дней пути они полностью развеялись. Впрочем, циничный Кувалда склонен был отнести целебные эффекты на счет отнюдь не примитивного массажа, а несколько иных гимнастических упражнений, которым эта пара предавалась каждую удобную минуту… в каковом мнении и был энергично поддержан практичным Скавроном.

Отношения, которые завязались между Люксом и Манон после памятной первой ночи на Роне, разумеется, никакой тайной для спутников не были, да и быть не могли. Безусловный лидер и непререкаемый авторитет, в каком-то смысле Люкс выглядел — да, в сущности, и был — большим ребенком, для которого Манон стала женщиной во всех возможных смыслах: и любовницей, и подругой, и даже чуть ли не матерью. Люкс смотрел на нее восторженно — ошалелыми глазами, кидался немедленно исполнять любое ее желание, любой каприз. В сексе она, опытная и зрелая женщина в полном расцвете красоты и женственности, вначале взяла на себя ведущую роль. Впрочем, ученик оказался талантлив. Люкс и в этом смысле развивался настолько стремительно, что вскоре Манон смогла с радостью свалить с себя бремя лидерства. Она отдавалась Люксу так пылко и безоглядно, с такой страстью и откровенной радостью, что и у значительно более опытного мужчины в любовном угаре не возникло бы сомнений в силе ее ответного чувства. Впрочем, судя по всему, остальные на этот счет особо не обманывались. Кувалда смотрел на Манон философски — понимающе. Практичный Скаврон поглядывал не менее философски, однако же, в его взгляде присутствовала изрядная доля одобрения. Что касается Нодя, то его сложившаяся ситуация явно тревожила и огорчала. Выждав удобную минуту, он тихонечко шепнул управлявшему лодкой Кувалде.

— Я что-то не пойму, Манон в жены ему надеется?.. Или как?..

— Думаю, что"или как", — пожал плечами Кувалда и покосился на нос тримарана.

— Спросил бы на правах старого друга. Жалко девочку.

— Спрашивал.

— И что?

— А она мне задала встречный вопрос. Как я полагаю, можно ли простой франконке, кроме длинных ног других достоинств не имеющей, быть женою бога? Богу, она считает, можно отдаваться, но надеяться жить с богом в супружестве — идиотизм… И понять ее можно.

— Женою — оно конечно, — вмешался Скаврон. — Но Манон девочка умная, детей у нее нет, она знает, что делает.

— Не понял?!

— Чего ж тут не понимать?

Нодь посмотрел на Скаврона ошеломленно и перевел вопрошающий взгляд на Кувалду. Кувалда криво усмехнулся и сказал.

— Утверждать не берусь.

— А если он в нее заглянет? — ужаснулся Нодь.

— Без ее позволения — никогда, — уверенно заявил Скаврон. — Да если бы и заглянул? Что она делает такого осудительного? Кто сказал, что человеческая… э-э… женщина не имеет права на сына от бога? Такое и раньше случалось.

И в этот момент Манон с коротким вскриком исчезла из поля их зрения, лодку сильно тряхнуло, Люкс оказался уже стоящим на ногах и ревел багамутьим ревом:

— К берегу! Живо!

В кулаке у Люкса была зажата красная стрела викингов. Обитаемый мир напомнил о себе самым обескураживающим образом.

Кувалда уже развернул тримаран носом к берегу, выцеливая ближайшую песчаную отмель.

— Манон! Где Манон! — истошно вопил Скаврон, тоже вскочивший на ноги.

— Да тут я, тут, — сдавленно выкрикнула со дна лодки невидимая с кормы Манон, — Люкс, сними с меня колено, ты меня раздавишь!

— Да-да, только ты не вставай… пожалуйста.

Нодь ошеломленно пялился на стрелу, все еще зажатую в его кулаке:

— Ты… поймал?!

Люкс непонимающе перевел взгляд на кулак, кулак непроизвольно сжался, стрела, хрустнула и разломилась сразу на три части. Люкс выбросил ее за борт и брезгливо вытер руки о штаны.

С берега сорвались одна за другой еще две стрелы, обе нацеленные в управлявшего тримараном Кувалду. Стрелок был классный. От первой Кувалде удалось уклониться, но вторая поймала его в броске, гулко щелкнув о нагрудную пластину панциря. Панцирь полностью подтвердил свою славу несравненного защитного оружия, стрела с визгом отлетела в сторону. Но Кувалда на несколько мгновений потерял контроль над тримараном. Тримаран вильнул в сторону, и его многострадальный левый поплавок врезался в торчавшую из воды корягу. Тримаран резко развернуло, из-за чего четвертая стрела настырного стрелка"ушла в молоко". Левый поплавок стремительно уходил под воду, однако отмель была уже рядом, собственно, их уже вынесло на нее, и злополучный левый поплавок тримарана ощутимо цеплялся за песок.

Лицо у Люкса было заострившееся, глаза прикрыты, он резко выбросил руку в сторону Скаврона.

— Арбалет!

Скаврон торопливо сунул в протянутую руку арбалет с уже натянутой тетивой. Люкс поднял руку с зажатым в ней арбалетом, не открывая глаз, повел головой слева направо, тетива арбалетного лука басовито вжикнула, и вниз по косогору с шумом и треском покатилось чье-то — теперь уже, вне всякого сомнения, мертвое — тело.

— Дозорный, — сказал Скаврон и покачал головой. — В этих местах степняки по одному не ходят. Ай-яй-яй, совсем еще мальчишка. Сопляк, опыта нет. Отличиться захотел, дурачок. Но и остальные, я думаю, где-то поблизости.

Кувалда одним рывком вытащил на отмель тримаран и с сокрушенным видом рассматривал разодранный поплавок.

— Хватит корчить жалостные рожи, — рассердился Нодь. — Никто тебя ни в чем не упрекает, да ты и не виноват, правда, Люкс? А торчать нам тут нельзя. Нельзя, чтобы викинги нас нашли. Мы пешком, а они на гиппах, нам от них не отбиться. Нападать надо первыми, врасплох.

— А если их много? — усомнился Скаврон.

— Тогда в дозоре был бы не один этот щенок, — возразил Нодь. — И мы давно уже изображали бы из себя подушечки для иголок. Манон, ты цела? Осторожнее там, как бы еще не стрельнули. Люкс бросил на него бешеный взгляд, сорвался с места и стремительно помчался вверх по косогору.

— За ним, — крикнул Кувалда. — Растягиваемся цепочкой, у каждого в поле зрения должны быть оба соседа. Кто первый заметит викингов, сообщит остальным. Действуем по обстановке. Присматривай за Манон, — шепнул он, пригнувшись к уху Нодя.

Скаврон и Кувалда, стараясь не отставать от Люкса, карабкались вверх по косогору.

— Видишь, как он взбеленился с Нодевых слов, — шепнул Скаврон другу, — а ей… промолчал.

Он повел головой в сторону широченной Люксовой спины и снова зашептал в ухо Кувалды.

— Он же, можно сказать, не то чтобы дрых без задних ног, но уж точно был в полной отключке. И все-таки успел. И проснуться успел, и госпожу на дно уложить, и стрелу поймать. Нет, ты, конечно, можешь сомневаться, а у меня насчет него нету никаких сомнений.

— Ш-ш! — зашипел Люкс, повернувшись к спутникам, и Кувалда со Скавроном, послушно умолкли.

Люкс снова закрыл глаза и медленно повел головой слева направо. Потом оглядел столпившихся за спиной друзей, с особым неудовольствием задержавшись взглядом на Манон, и покосился на стоящего к ней вплотную Нодя.

— Сюда, — сказал он, указывая направление, и первым скользнул в заросли хвощей.

Через несколько минут сумасшедшего бега им открылась обширная поляна. Посередине поляны торчал высокий, выше человеческого роста обломок ствола обгорелого дерева, в который когда-то, видимо, ударила молния. К стволу был привязан человек. Тут же сновали некие личности, деловито ломая и наваливая вокруг привязанного хворост и вообще всяческий сухостой. Рядом лежало бревно — скорее всего, верхняя часть того же самого пораженного молнией дерева, на котором примостился, командуя, покрикивая и вообще распоряжаясь, средних лет викинг, одетый с варварской роскошью. Сапоги на нем были снятые с гегемонатского малинового гвардейца. Штаны с пуфами раньше принадлежали франконскому придворному шаркуну. Кафтан на скрабьем меху был явно сдрючен с франконского же купчика, а шляпа с перьями и рубаха с жабойным воротником — черт знает, почему, пышный кружевной воротник получил такое неблагозвучное название — вообще были женскими, и происхождение свое вели, скорее всего, из Бразила. Был это, по всей видимости, ярл, один из властителей Великой Степи, а то и — поднимай выше — сам племенной конунг.

Эти, на поляне, ничуть не таились и шумели как багамуты. То ли надеялись на дозорных, то ли — что вероятнее — просто считали себя круче кенгуров. Было их здесь поболее десятка, и компания была странная до помрачения ума. Кроме длинноусых разбойников в нее входило еще несколько особей совсем другого сорта, ожидать появления которых в одной компании с удальцами из Дикого поля было, кажем так, крайне маловероятно.

Длинные до земли грязно-серого цвета рясы, препоясанные веревкой, глубокие капюшоны, не позволяющие рассмотреть лица… так вот они какие, кромешники. Впрочем, у одного, в отличие от прочих совсем не суетливого, капюшон был отброшен на спину, открывая на всеобщее обозрение скрабьеобразную рожу типичного свена. Этот присел на бревно рядом с ярлом и, насколько можно было рассмотреть на таком расстоянии, перебирал в руках четки, благостно поглядывая на четверку ободранных, и избитых пленников, явных купцов, понуро стоявших перед ним на коленях.

Пленник, которого честная компания деловито собиралась поджарить, был человеком совершенно другого рода. Как ни странно, был он тоже викингом, хотя и не имел еще длинных висячих усов — не выросли, вероятно, по причине крайней молодости. В происходящем безобразии он принимал посильное участие, громогласно, обстоятельно и — главное! — очень изобретательно излагая расфуфыренному викингу свое мнение о его генеалогии, сексуальных пристрастиях самого викинга, его родительницы и прочих членов почтенного викингового семейства. Особенно он налегал на постельные достоинства дочки. Если верить воплям привязанного крикуна, с сексуальным образованием юной благонравной девицы у ее высокоблаголепного супруга в первую брачную ночь не возникнет ни малейших проблем… когда таковой отыщется, конечно, поскольку нынешний жених, экая досада, получил стрелу в пах, и бабы ему теперь вследствие этого прискорбного события оказались без надобности на всю оставшуюся жизнь.

— Я сам оттачивал ее мастерство! — орал юный нахал на всю поляну. — Я работал и старался! А она вся в тебя, она способная! Твоя дочурка теперь по части всяческих постельных изощрений не то, что свенскую гулену, но и любую франконскую шлюху бордельную за пояс заткнет, будь та хоть бы и из самого Арля!

Расфуфыренный, не выдержав оскорблений, выхватил нож. И если бы не кромешник с четками, привязанный добился бы своего — столь желанной легкой смерти. Монах с неожиданным проворством вцепился в расфуфыренного.

— Стойте, стойте, друг мой, он этого и добивается.

— Я не буду его убивать, — орал расфуфыренный. — Я ему отрежу эти его причиндалы, которыми он блудил, и его поганый язык заодно!

— А языком я, по-твоему, что ли не блудил? — глумился и улюлюкал привязанный. — Еще как! И дочка твоя старалась изо всех сил! Нету на наших с нею телах такого местечка, которым бы мы всласть не наблудились для взаимных удовольствий и утех нас обоих, можешь не сомневаться, уж это-то точно!

Расфуфыренный рвался из рук монаха, но тот держал его мертвой хваткой.

— Друг мой, он просто истечет кровью, — рассудительствовал кромешник. — Нет-нет, не нужно торопиться. Он орет от наглости, а надо, чтобы от боли.

— Они хотят сжечь человека живьем? Я правильно понимаю? — повернулся Люкс к друзьям и, не дожидаясь ответа и уже не прячась, неторопливо направился к главарям бандитов, на ходу вытаскивая палаш из ножен. Скаврон с Кувалдой переглянулись и двинулись следом, причем Кувалда со вздохом тоже обнажил оружие, а Скаврон принялся с лихорадочной поспешностью менять в верхнем луке арбалета обычную стрелу на разрывную — врагов было слишком много. Слева из кустов доносилось громкое фырканье гиппов и азартные вопли, там очевидно шарашили купеческий обоз. Нодь с Манон, повинуясь властному жесту Люкса, ломанули напрямик сквозь заросли в ту сторону.

Кромешники и викинги побросали хворост и уставились на непонятно откуда явившихся чужаков.

— Это что еще за чудо природы, друг мой? — картинно удивился монах — Я полагаю, эти идиоты пришли составить компанию нашему жарко́му?

Расфуфыренный викинг плотоядно облизнулся и поманил Люкса пальцем.

— Цып-цып-цып…

— Вам нравится причинять людям боль, сэр? Я правильно понимаю? — Люкс не напрягал голоса, но слышно его было великолепно, причем во всех концах обширной поляны. — Ну, что ж. Сейчас больно будет Вам.

— Взять их! — взревел расфуфыренный.

Более опасными Скаврону показались кромешники, и именно по ним он выпустил из арбалета разрывной болт. Болт прошил первого кромешника насквозь, причем, не причинив ему, по видимости, ни малейшего вреда. Однако, угодив во второго, он почему-то взорвался со страшным грохотом и совершенно противоестественным эффектом.

Во-первых, всех находившихся поблизости бандитов разметало взрывом в разные стороны. А во-вторых, к паническому ужасу уцелевших, фигуры кромешников вдруг странно оплыли, вздулись уродливыми пузырями, лопнули и растеклись по земле бесформенными кляксами вязкой, быстро испаряющейся жидкости. Уцелевшие викинги с воплями ужаса кинулись наутек, ломясь сквозь кусты как стадо перепуганных багамутов. Спустя несколько мгновений за кустами к стремительно удаляющимся воплям степняков примешался разъяренный рев Нодя и азартный визг Манон.

Впрочем, убежать удалось не всем. На пути у расфуфыренного вождя, как и следовало ожидать, оказался Люкс, сгребший его за грудь левой рукой. Он оторвал викинга от земли и встряхнул с такой силой, что у бедняги чуть не отвалилась голова.

— Так значит, Вы любите делать людям больно?.. Ну, так сейчас я покажу Вам, что это нехорошо.

Монах, оказавшийся у Люкса за спиной, сунул руку в карман рясы и выдернул оттуда матовый цилиндр. Из открытого конца цилиндра выскочила раздвоенная молния, двумя изломанными ослепительно яркими зигзагами коснулась земли и, следуя движению руки, заскользила по траве, превращая ее в белый, рассыпающийся прах.

— Люкс, сзади! Сзади! — истошно вопил набегающий Кувалда, с ужасом видя, что не успевает. Кромешник вскинул руку и наискосок полоснул Люкса молниями по спине. В ту же секунду Кувалда в немыслимом прыжке обрушился на него, сминая, давя и заламывая руки."Живьем, бери сволочь, живьем", — откуда-то сбоку ревел Скаврон, а вокруг Люкса вдруг закрутилось, как вода в водовороте, сверкающее облако, громыхнул оглушительный разряд и викинг, вспыхнув в его руках ослепительным белым светом, подобно задетой лучом траве рассыпался в прах.

5

Да. Именно так дело и обстояло. В Ахероне объект найден не был. Нет, что объект тут был, это сомнений не вызывало. Стража, пусть и пьяная до потери пульса, при одном его имени начинала пугающе трезветь, но несла при этом такое, что проще было поверить в ее коллективное помешательство, чем в россказни. Самым мерзким было то, что перепроверить рассказы стражи не представлялось возможным — бушевавшая над Ахероном буря разогнала всех жителей по их собственным норам, так что пришельцев, кроме стражников, ни одна живая душа так и не видела.

Клонфильтр по-прежнему слал какие-то ублюдочные сигналы, совсем не похожие на фрагменты абортированного сознания. Но — что характерно — шли эти сигналы отнюдь не с полюсов, а снизу, из Приозерья, а то и вовсе из междуречья Роны и Фуги — сущий бред по любым разумным меркам, сбрендила вся высоколобная аппаратура, не иначе.

ЦПТМ в полном составе пребывал в состоянии постоянного ужаса, поскольку его сотрудники совершенно не понимали, что же они должны делать. Зам по режиму и Внутренняя безопасность паниковали, поскольку проигнорировали сигналы яйцеголовых о предосудительных с любой точки зрения поступках трассовиков. Трассовики во главе с Графенбергером в толк взять не могли, куда подевался объект, и пребывать изволили в широчайшем диапазоне, так сказать, отрицательных эмоций — от полного ступора до зверской, совершенно неподконтрольной разуму ярости. Все понимали, что"большой бемс"отнюдь не за горами.

Известие о том, что в Приозерье кто-то снова шарахнул из бластера, погнало сквозь"сферы"сущую волну цунами.

Связать этот факт с таинственным совещанием, которое затеял у себя сэр Главный научный актуализатор, было совсем не трудно. Поскольку все следили за всеми, вызов к Генрику яйцеголовых, приписанных к ЦПТМ и находившихся там в момент получения сигнала, а также руководителя службы внешнего наблюдения над Трассой и Фетмена, взбудоражил всех прочих заинтересованных лиц до трудно передаваемого состояния.

Не успели вызванные появиться в коммандер-руме — "аквариуме", плававшем под потолком гигантского зала научных операционистов, как эти самые"заинтересованные лица"со всех сторон весьма решительно в оный"аквариум"и полезли. То, что Фетмен, как в былые времена, заявился в сопровождении своей великанши, никого не удивило, хотя все думали, что она не ошивается в столице, а давно уже на полюсах. Но вот что Графенбергер ввалился в сопровождении аббата Изегрима, которому по любому раскладу надлежало носа с Трассы не казать, вот это было, и в самом деле, удивительно. Для полноты картины не хватало, разве что, самого"его темной светлости"сэра Советника. Однако, как понимал Генрик, дело это было наживное, лабораторные сексоты коим — уж будьте покойны! — всенепременно должны были озаботиться.

Внизу в операционном руме царила мертвая тишина и какое-то вязкое удушливое напряжение. Каждый яйцеголовый сидел, пялясь в экраны собственного инфора. Ничего прочего они, естественно, своего высоколобого внимания не удостаивали. Да и то сказать — пусть бы только попробовали! Работали, сволочи, в поте лица. На малых экранах их инфоров, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, мелькали какие-то цифры, формулы, цветные графики и прочие яйцеголовые премудрости. А большие мониторы каждого инфора, коим надлежало показывать сам объект номер один в режиме"онлайн", демонстрировали то же самое, что и огромный панорамный голограф, зависший в торце зала перед аквариумом, а именно пустой(!) черный(!) экран(!)… вот так.

На всех сбежавшихся в аквариум это действовало самым деморализующим образом, а если учесть, что они и без того готовы были вцепиться друг другу в горло, следовало признать, что к деловому сотрудничеству обстановка аквариума не располагала.

— Может, выключите, наконец, это безобразие, черт Вас побери совсем! — нервно тыча в экран крючковатым пальцем, завопил, не выдержав, наконец, этой пытки, сэр Внутренняя Безопасность. — Мы и так все прекрасно знаем, что никакой связи с объектом у нас не имеется.

— И рад бы оказать Вам любезность, сэр, — со всей возможной ядовитостью немедленно отреагировал Генрик, — да не могу. Не имею права.

— А вдруг картинка появится? — визгливо поддержал начальство Карл Виддер. — А? Что тогда?.. Вдруг эти идиоты из службы внешнего наблюдения все-таки объект найдут?

— Еще один умник на мою голову, — вздохнул ВБ. — Откуда тут появиться картинке? От сырости?

— Извините! — с запальчивой энергичностью замахал пухлыми ладошками Фетмен. — Что значит — от сырости? Я, по-вашему, зря старался, добывал беспилотники, то, сё?.. Не надо, господа! Трасса снабжена всем необходимым! В избытке! И я не виноват, что кое-кто не умеет всем этим богатством с толком распорядиться.

— Если верить сигналу от клонфильтра, объект давно уже находится внизу где-то в междуречьи Роны и Фуги, — заорал начальник службы внешнего наблюдения. А вы знаете, какая это площадь? Вы хоть понимаете, сколько надо беспилотников, чтобы ее перекрыть? Их все надо туда направить, а кто бы мне позволил убрать их с полюсов? Ах, Вы не знаете? Вот и помалкивайте в тряпочку.

— И сколько? — вопил Фетмен. — Сколько вам надо еще аппаратов, чтобы перекрыть все это ваше промежречье? Пять? Десять? Их есть у вас, уважаемые, а понадобится — заказывайте еще, достанем хоть пятьдесят!

— Мой бог! — картинно схватился за голову Генрик. — Сэр Фетмен! А то Вы не знаете, с кем имеете дело? Если Вы будете дожидаться от них заявок, непременно угодите в какую-нибудь гнусную историю. Заказывайте, не дожидаясь, пока еще не поздно, а то эти жуки Вас же еще и обвиноватят.

— Спасу нет от дилетантов! — изо всех сил изображая презрительность и пренебрежение, сплюнул Графенбергер через нижнюю губу. — Мы попали в нынешнее затруднительное положение потому, что наблюдения с орбиты были невозможны по погодным условиям, а аппараты сопровождения служба воздушного наблюдения, поддавшись панике, потеряла еще на полюсах.

— Что бы вы делали на нашем месте, интересно, — вскинулся руководитель службы воздушного наблюдения, — если бы получали приказы от своего прямого начальства отправлять аппараты, невзирая на бурю… а начальство — это вы и есть, между прочим?

— Ты имеешь в виду, что бы я делал в случае несогласия? Потребовал бы письменный приказ и выполнил его, разумеется, — хладнокровно ответил Графенбергер, — но тотчас написал и направил бы высшему руководству докладную со своим прогнозом развития ситуации. И при этом был бы готов ответить головой как за ошибку в прогнозе, так и за правильный прогноз, разумеется… Именно это я сейчас и делаю.

— Здесь и у меня? — злобно ощерился Генрик. — Я одного не могу понять, какого рожна вы все сюда приперлись? Я, извините, звал только сэра Наместника. Ну, Безопасность еще куда ни шло. А все остальные мне, извините, без надобности. Вам здесь нечего делать, господа! Приперлись, набились в коммандер-рум, орут, мешают работать. Па-автаряю! Я никого из вас не звал, вы все мне тут нахрен не нужны, уматывайте отсюда, да поживее, не путайтесь под ногами.

— Ну, нет, дорогой мой, — сэр Графенбергер источал мед пополам с ядом. — Вас с вашими выдающимися способностями по части подсовывания начальству материалов для оргвыводов в адрес других людей… при полном отсутствии объективных данных, заметьте… вот именно… Вас, уважаемый сэр, никак нельзя выпускать из поля зрения. Смотрите, что происходит, господа! — обратился он к остальным. — А заодно поглядите, как все это истолковывается нашим уважаемым актуализатором от науки. Итак, дела на Трассе идут наперекосяк, кое-кто, не будем показывать пальцем, кто именно, уже заранее присматривает кандидатуру в козлы отпущения, и при этом…

— А Вы-то чем занимаетесь, уважаемый? — со всем отпущенным природой на его долю сарказмом осведомился Фетмен. Графенбергер дернул носом, но сдержался, пренебрег и продолжал, оставив реплику Фетмена без внимания.

–… и при этом господин научный актуализатор истолковывает факты заранее в самом неблагоприятном смысле. Отвечайте прямо, господин яйцеголовый, Вы считаете, что объект вышел из повиновения, не правда ли? Что ж Вы молчите? Отвечайте прямо! Да или нет? Вы так считаете?

Генрик презрительно сплюнул ему под ноги прямо на пол собственного коммандер-рума.

— Я, может быть, и яйцеголовый, но она, голова, у меня, по крайней мере, наличествует, в отличие от кое-кого другого. И я ничего по этому поводу не считаю. Это не мое дело. Мое дело анализировать поступающие сигналы и докладывать, если с ними что-нибудь не так. Именно этим я пытаюсь заниматься и сейчас, а мне мешают.

— А вот я считаю! Я считаю! У объекта не работает клонфильтр, вот что я считаю! Он толком не функционирует, сэр научный актуализатор!

— Очень даже может быть. При том, что рядом с объектом кто-то уже во второй раз шмаляет из бластера, а ваши службы, вместо того, чтобы делать свое дело и в темпе изъять объект с Трассы, занимаются интриганством, и если бы только против меня! Они интригуют и против сэра Наместника!

Фетмен подпрыгнул на месте и впился в Графенбергера яростным взглядом.

— Ты что такое несешь?! — ревел Графенбергер раненным багамутом.

— А с чего бы иначе твой Изегрим так спешил опередить в Ахероне наместникову капитаншу? Почему он сейчас торчит в моем командер-руме, а не разбирается на Трассе кто и в кого там стрелял из бластера?.. Ах, так это в твою бедненькую группу захвата кто-то стрелял из бластера? Ай-яй-яй!.. ай-яй-яй!.. Хотел бы я посмотреть, как этот самый"кто-то"стрелял бы в Фетменову Брунгильду. Твои люди фактически сорвали ей операцию, причем из чистейшего интриганства, а теперь ищут, на кого бы свалить вину. Вот и весь вывод, который может сделать моя яйцеголовая высоколобость! И скажи спасибо, что моего мнения по этому поводу не спрашивают… пока!

— Клонфильтр твой поганый не работает, вот и вся недолга. А ты все валишь с больной головы!

— Твоим гоблинам уже декаду назад полагалось изъять объект с Трассы и предоставить в лабораторию. Вот когда они, наконец-то, это сделают, тогда и определим, что это за странная поломка такая, при которой клонфильтр умудряется обдолбиться о своем функционировании, и о том, что находится объект внизу, в Приозерье. А ты говоришь, что этого не может быть, потому что не может быть никогда, и ловишь его на полюсах, где его, между нами, девочками, давным-давно — тю-тю, нетути. Кстати сказать, разрушения клонфильтра от энергетических разрядов ни с чем не перепутаешь… так что подожди, посмотрим, пусть только объект в наши руки попадет. У тебя все еще впереди, милейший.

— Господа силовики! — Графенбергер изо всех сил старался взять себя в руки. — Сэр научный актуализатор изо всех сил вбивает между нами клин, и, надо сознаться, довольно ловко! Он самым превратным образом истолковал действия моего полномочного представителя на Трассе аббата Изегрима. Ничего такого, что ему приписывают, аббат делать не хотел. Он и не думал о захвате объекта, тем более что объекта в Ахероне не оказалось. Объект исчез. Телеметрических данных объект не передает давным-давно, и я совсем не уверен, что из-за магнитных бурь. Господин научный актуализатор, а за ним следом и чуть ли не все остальные, все вы смотрите на объект как на сверхчеловека, вооруженного силой, свойствами и умениями самого, так сказать, суперменистого супермена из телетаксера. Вы смотрите на него снизу вверх, да еще из положения лежа на брюхе. Но можно поглядеть на всю картину и под другим углом зрения.

— Это под каким же? — раздался в руме негромкий, чуть тягучий, никому ничего хорошего не обещающий голос, и в рум вступил неспешным прогулочным шагом — руки за спиной и нос в потолок — его темная светлость сэр Советник от Информации. Как и следовало ожидать, господа сексоты не даром ели свой хлеб.

— Ну-с, продолжим наши игры, — под собственный свой красивый нос пробурчал сэр Советник, устраиваясь поудобнее в кресле начальника лаборатории, которое тут же с весьма похвальной поспешностью покинул Генрик. — Итак, что это еще за необычный угол зрения? Впрочем, постойте. Этим мы займемся чуть позже. А пока, сэр научный актуализатор, объясните-ка мне, как это Вы набрались такой наглости, чтобы собирать у себя подобные совещания?

— А я ничего и не собирал! Я и не думал собирать, а вовсе даже и наоборот! Я говорил — идите к чертовой бабушке отсюда, не мешайте работать. А они все орут и лезут, лезут и орут, и мешают, что характерно.

Советник тонко улыбнулся.

— Ты хочешь уверить меня, что не в силах выставить из лаборатории нежелательных вторгантов? Или я не помню, как ты вышибал отсюда Гольденцвикса? Ты кому пудришь мозги?

— Ваша светлость! Да, я… да, ой… Вон их сколько тут набилось, ваша светлость, да поодиночке они у меня и пикнуть не успели бы. Я сюда позвал сэра Наместника. И Безопасность мне нужна, хотя звать ее к себе я и, так сказать, не приглашал. У меня сумасшедшей важности дело по поводу сигналов, ваша светлость, а эти мне тут работать не дают и мешают.

— Ладно. Твои объяснения приняты. Послушаем теперь сэра Графенбергера.

Советник повернулся к начальнику Трассы и улыбнулся ему самым людоедским образом.

Однако Графенбергер отнюдь не собирался сдаваться.

— Давайте просто попробуем рассмотреть существо дела беспристрастно и со всей возможной объективностью, — сказал он.

Сэр Советник безмерно удивился и даже покопался указательным перстом в собственном затылке.

— Э-э… — сказал он, с трудом приводя в порядок мысли, в панике разбежавшиеся от столь необыкновенно сплетенных словес. — Ну, да. С беспристрастностью! Объективной! Конечно — конечно.

Графенбергер, похоже, закусил удила.

— Вы поглядите, что происходит, — в ажитации вопил он. — Излагаю факты. Объект десантирован на полюса в период осенних бурь. Почему — вопрос особый, касаться которого мы с вами не будем. Это данность. Обстоятельства сложились так, что возможности контроля за объектом отсутствуют. Мы и о том, что объект еще функционирует, знаем только по редким сигналам клонфильтра, пеленговать которые бессмысленно за явной чушью и бредом самого, так называемого,"факта"его работы. Но главное совсем не в этом, господа совещанты. Да, сэры. Па-автаряю. Вы смотрите на объект как на сверхчеловека, вооруженного силой, свойствами и умениями самого, так сказать, суперменистого супермена из всех телетаксерных суперменов, и именно что, как я уже сказал, из положения"на брюхе".

— А Вы так, разумеется, сверху вниз, — перебил Графенбергера Генрик, но сэр Советник зыркнул на него так свирепо, что Генрик тут же и прикусил язык.

— Вы истолковываете факты заранее в самом неблагоприятном смысле, — продолжал Графенбергер. — Обстоятельства сложились так, что возможности контроля за объектом… э… как я уже тут раньше неоднократно говорил, ограничены. Однако я надеюсь, все наладится, как только прекратится магнитная буря.

— Вы забываете, что вторая модель просто вырезала из плеча клонфильтр. Ножом! — осторожно косясь на Советника, вякнул юный Карл.

— А вы бы там в своих лабораториях вживили его объекту в голову, голову-то себе резать никто не будет, — сказал Графенбергер с выражением бесконечного презрения на физиономии и повернулся к Советнику. — Наверное… э-э… не будем отвлекаться, и я, с Вашего позволения, продолжу?

Советник медленно кивнул.

— Итак, факты в том виде, в каком мы их имеем. Вначале операция развивалась почти по плану. Новшества, введенные в файловую систему фанта, позволили объекту значительно быстрее приспособиться к обстановке.

Генрик насторожился, ему очень не понравилась вкрадчивость, появившаяся в голосе Графенбергера… или это взыграла мнительность?.. может, показалось?.. впрочем, неважно. В любом случае, следовало быть настороже.

— Объект приспосабливался к обстановке с опережением по отношению к модели номер три, причем это опережение все время наращивалось. Судя по анализу удаленных из него фрагментов, связные и вполне себе логичные мыслительные процессы возникли в его мозгу в первый же день функционирования. В третьей модели это произошло только к концу следующего дня. А у четвертой модели к этому времени появились уже отвлеченные мысли.

Графенбергер оглядел присутствующих и твердо выдержал пристальный взгляд Генрика.

— И это несмотря на клонфильтр.

— Почему"несмотря"? — картинно удивился Генрик. — Клонфильтр и должен способствовать адаптации модели к окружающей среде, а вовсе не мешать. Что он и делает, судя по Вашим словам, сэ-эр, вполне себе успешно.

— Разумеется, сэ-эр, я, видимо, не совсем удачно выразился.

— Совсем неудачно, сэ-эр, вы уж постарайтесь в другой раз. Кстати, сэ-эр, вживление клонфильтра в голову объекта совершенно невозможно по очень банальной причине. В Вашу голову вживить можно запросто хоть десять штук, а в его нельзя. У него там нет пустот, все занято мозгом.

Советник, пресекая пикировку, хлопнул ладонью. Графенбергер встрепенулся, поспешно отвернулся от Генрика и, откашлявшись, продолжил.

— Э-э… Объект вскрыл один за другим три тайника. Ни один не пропустил, заметьте, не то, что раньше. Это позволило ему, во-первых, быстро восстанавливать силы, во-вторых, блокировать простудное воздействие холода, — это все за счет питательно-лечебных таблеток, и, в-третьих, вооружиться. До сих пор все хорошо. А вот дальше пошло не то чтобы наперекосяк, но не вполне по актуализированному плану. Ветер достиг ураганной силы, таким образом, объект лишился прикрытия с воздуха. Но в функции воздушных аппаратов в зоне операции входило также и отгонять от объекта кенгуров. В это время полюса накрыла магнитная буря и блокировала передачу телеметрических данных. Связь с объектом была утеряна. Неблагоприятное стечение обстоятельств, господа.

А ведь культуристка опять оказалась права, — подумал Генрик. — Она предлагала направить по параллельному маршруту группу сопровождения. Снимать с маршрута модель, конечно, было нельзя, но хоть от кенгуров прикрыли бы. Графенбергер, между тем, продолжал, выражение лица имея самое похоронное.

— Ценой гибели последних аппаратов было установлено, что объект подвергся атаке кенгуров. В схватке с хищниками он хотя и вышел победителем, но, вероятнее всего, был сильно ранен и не вполне контролировал свои действия. Во всяком случае, он утратил кинжал и термостат. Что происходит дальше? Он почти не движется. Весь его путь в течение… ну, пусть и не известного нам, но, судя по всему, достаточно длительного времени исчисляется считанными километрами. Оно и понятно: он ранен, он голоден, он замерзает. И вдруг все изменяется самым удивительным образом. Мы получаем телеметрические данные, и оказывается, что он движется, во-первых, с огромной скоростью, чуть ли не со скоростью ветра, сэры, обратите на это внимание, а во-вторых, он отклонился от маршрута, вбитого в его психику в качестве безусловной доминанты. А вот этого, сэры, не может быть, потому что именно не может быть никогда! Далее. Магнитная буря разыгрывается, так сказать, вообще. Телеметрия опять накрылась этим самым… простите… Но если продлить по карте маршрут нашего торопыги, то он упрется в Ахерон. Туда немедленно направляется группа… э-э… наблюдения, но — увы — никого не обнаруживает, кроме запертых в камеры вертухаев.

— И тут же происходит таинственный, необъяснимый и весьма даже странный бластерный разряд, — ввернул Генрик, и, перехвативши сердитый взгляд начальства, торопливо добавил: — Я всего лишь хотел бы уточнить, кто в кого стрелял?

— Вертухаи подтверждают, что объект тут был, узников освободил, их запер, а сам куда-то делся, — продолжал Графенбергер. — Причем, такая странность: вертухаи, видите ли, не знают, сколько времени сидят под замком — они, видите ли, вусмерть пьяны, счет времени ими потерян. Тем не менее, мы им верим, ищем объект на полюсах, теряем время. На полюса прибывают биопы из группы захвата госпожи капитана, а телеметрический сигнал тут же вдруг и обнаруживается, но не на полюсах, а в долине. Причем сигнал показывает, что объект не на юг движется, а плывет-себе по Роне в сторону Дикого Поля. Между тем, доминанта требовала бы от него если и плыть, то не по Роне, а по Фуге, ее русло проходит гораздо южнее. И при вот таком наборе фактов и фактиков кое-кто умудряется сделать вывод, что, как и предыдущая, четвертая модель объекта обзавелась преданными соратниками, и даже полностью свободной волей.

Графенбергер поглядел на Генрика и ухмыльнулся с подчеркнутым высокомерным пренебрежением.

— По-твоему, это невозможно? — спросил Советник.

— Допустим, что это так. Но как, в таком случае, объект оказался внизу, и какого черта он не идет на юг, а плывет, к Дикому Полю?

— Твои объяснения?

— Мне придется начать издалека. Всем известно, что викинги совершают свои набеги на Свенланд и, особенно, закатные области Франконата, невзирая на время года. Летом — ладно, это они верхом. Но зимой-то степь засыпана снегом. Как же они передвигаются по степи зимой? Для"не темняков"поясняю, что викинги это наши степняки, попросту говоря, дикари. Разбойники.

Глаза сэра Графенбергера горели нездоровым блеском, физиономия была предельно вдохновенная. Он поднял кверху указующий перст и победительно оглядел совещантов.

Генрик громко зевнул и сказал, обращаясь к Советнику:"Вы позволите?", после чего заговорил напористо, резко и крайне неуважительно.

— Все уже давно поняли, к чему Вы клоните. И о том, как передвигаются зимой степняки, мы все тоже имеем представление. Нет на Темной такого студиозуса, который не гонял бы на лыжах под парусом. Вы ответьте, пожалуйста, на три вопроса. Первый: за каким чертом степняки поперлись на полюса, не за объектом же?

— За костью!

— Ерунда! Ответ не принимается за нецелесообразностью предлагаемого решения. Кость они шарашат у контрабандистов внизу — и проще, и эффективней. Ну, а на кой черт им понадобился объект? Зачем они волокут его на себе чуть ли не тысячу километров?

— Чтобы продать как раба.

— Чушь! Ответ не принимается за явной нелепостью. Никакой раб, даже самый выдающийся, не оправдает таких усилий.

— Хорошо-хорошо, скажи тогда нам ты, как объект мог попасть на Рону? На крылышках слетел?

— А как викинги могли попасть на полюса? На крылышках взлетели?

— Значит, там есть путь, о котором мы не знаем. Тоннель какой-нибудь.

Генрик рассмеялся.

— Ну, вот Вы, сэ-эр, сами и ответили на собственный вопрос.

— Но это полная ерунда! — не выдержал Фетмен. — Как Вы выражаетесь, ответ не принимается за откровенной глупостью, нет там никакого тоннеля. А если бы был, то по нему летом пошла бы вода, а зимой все льдом бы заросло к раздолбанной бабушке.

Советник хлопнул по столу ладонью. Все умолкли.

— Что там происходит, твое мнение? — обратился он к Генрику.

— Думаю, что положение крайне серьезное. Крайне! Эти господа, — он дернул подбородком в сторону Графенбергера, — оставили объект в бурю без прикрытия и малейшей подстраховки. Он вынужден был не спать. Во-о-бще. Иначе бы его там просто сожрали. Ну, а когда он потерял нож и термостат — тушите свет, полный амбец. С такого стресса у него, небось, и вообще позвоночник спиралью Бруно закрутился ( — во, даю! — ). Если это так, то клонфильтр не абортирует неообразования сознания. Он на это просто не рассчитан, для правильного функционирования ему нужен сон объекта. И еще мне не нравятся все эти странные бластерные разряды возле него. Кто стрелял? В кого стрелял? Нет-нет, я ничего не спрашиваю. Если мне не полагается знать, то и не надо… но все-таки о клонфильтре-то стрелявшим следовало бы подумать. Так его и разрушить к чертовой бабушке ничего не стоит.

— Что рекомендуешь? — нетерпеливо перебил Советник.

— Я твержу — и пишу! — об этом силовикам черт знает, сколько времени, ваша светлость, но все бестолку. Надо немедленно и любой ценой изъять объект с Трассы и абортировать ему сознание здесь, в стационаре. Подчеркиваю — немедленно, а то поздно будет.

— Как его найти? — завопил Графенбергер. — Ты, умник, может, подскажешь?

— И подскажу. Почему же нет? Где следующий странный бластерный разряд случится, там и будет объект. И ваши мальчики, кстати сказать, тоже будут там. Всенепременно и обязательно, иначе откуда бы там взяться бластерным выстрелам?

Советник смотрел на него немигающим взглядом, и под этим взглядом Генрик невольно занервничал. Наконец, Советник спросил:

— Как его брать?

— А вот этого у меня спрашивать не надо, — замахал руками Генрик. — Я не специалист. У Вашей светлости хватает профессионалов. Вот, хоть у нее спросите, — и он ткнул пальцем в культуристку. — Она до сих пор, как правило, всегда была… в общем, она санатор-профессионал, а я — простой яйцеголовый, мое дело думать, а не всяких там отлавливать, каждый должен нести свой портфель.

Советник повернулся к капитан-санаторше и вопросительно поднял бровь. Капитанша побледнела, однако, невзирая на печальный опыт, четко отрапортовала:

— Силовикам нечего делать на полюсах. Они должны быть немедленно переброшены в верховья Роны. Со всей возможной скоростью. Флаттерами, нехрен время терять. И не надо на меня коситься, господа теологи. Сами-то вы на чем шмыгаете то и дело туда и обратно, да и меня на чем возили? Я готова немедленно отправиться на полюса за своими людьми. Люди Изегрима должны объект немедленно найти и обложить. Если мои поспеют раньше, группу захвата надо будет делать смешанной. Изегримовы люди в ней совершенно необходимы, они знают обстановку, мои нет. Теперь о бластерных разрядах. Сэр актуализатор совершенно прав, реакция на разряд должна быть немедленной. На захват идти всей массой, никого не жалеть. Группу захвата вооружить помимо штатного оружия реактивными иглометами с оптическими прицелами. Иглы должны быть парализующими, мгновенного действия. Группа захвата не должна ввязываться ни в какие сомнительные рукопашные. Надо просто утыкать иглами всех подряд, забрать парализованный объект и доставить его в лабораторию сэра актуализатора.

Графенбергер негромко хихикнул и прошептал, но так, чтобы культуристка это непременно услышала:

— Госпожа капитан боится, что объект подпортит ее смазливую рожицу, вот и заботится о снайперках.

— Уважаемый сэ-эр изволили позабыть, — со всем доступным ему сарказмом сказал Генрик, не понижая голоса, — что объект не так давно уделал голыми руками целую стаю кенгуров. А вот госпожа капитан об этом помнит и правильно делает… А что будет со спутниками объекта, кстати сказать?

— Это кого-нибудь интересует? — насторожилась культуристка.

По руму прошелестел смешок.

— Сильно подозреваю, что это заинтересует Его Величие.

— Предложение принимается с одной поправкой, — сказал Советник, — флаттеры использовать, но по минимуму. Полеты вблизи объекта запрещены лично Его Величием. Что касается спутников объекта, их тоже доставить в лабораторию по возможности живыми.

— Ну-с, а теперь ты, — Советник ткнул пальцем в мгновенно побледневшего Генрика. — Ты тут несколько раз осторожненько провякал, что лазерные разряды возле объекта были странными. Так и что такое ты имел в виду? Что в них было такого странного?

— Видите ли, ваша светлость, обычно эхо разрыва бластерной корпускулы выглядит так: сначала мощный разряд, а за ним более или менее длинный угасающий шлейф вторичных гармоник, наведенных разрядов и все такое. Так вот, тут все происходит наоборот. Сначала шлейф, а потом уже разряд.

— И что это означает с точки зрения высокоумной яйцеголовости? — ядовито встрял Графенбергер.

— Да уж бравым силовикам, возможно, и лучше знать, что это означает. Мы-то просто головы себе чуть ли не вывихнули, а потом взяли, да и проделали такой эксперимент. Взяли обычную запись бластерного разряда, перезаписали наоборот, да и прокрутили. С конца в начало. И получился у нас сигнал точь в точь, как тот, что силовики передали нам на анализ. Я никого не обвиняю, ваша светлость, что кое-кто тут намерено пудрит всем мозги, но дуболомы и есть дуболомы, может, перепутали как-нибудь начало записи с концом?

Советник задумался, взгляд его ушел в себя, в руме повисло тяжкое молчание, прервать которое не решался никто.

Ну, вот и все, — думал Советник, — приехали. В четвертой модели — это было уже совершенно очевидно — полным ходом организовывается новая самостоятельная личность. Проект"Полигон"с треском провалился. Правда, пока это ясно только двоим из здесь присутствующих, ему самому и этой гнусной крысе, этому глазастому лемуру, которого он, Советник, собственными руками двигал наверх, и которого сейчас этими же самыми руками более всего на свете хотелось придушить. Однако в самое ближайшее время это станет ясно всем и — что главное — самому проклятому Его темному Величию Дохлой Гниде. О том, какие отсюда проистекут последствия, без содрогания и подумать было невозможно. Хорошо еще, что в подготовке информационной поддержки переворота и прочих старнетных делах все шло без сучка и задоринки, за теми делами труп следил лично. Но что могло вдруг втемяшиться в трупову башку, этого предвидеть было нельзя. Кризис мог наступить в любой момент и… хорошо, что пока еще контроль над ситуацией не был потерян окончательно. Перед ним, информантом, было аж целых три дороги, на каждой из которых он мог попытаться спасти свою драгоценную шкуру.

Во-первых, он мог исчезнуть. Призрак ротации, витавший над его головой, давно уже заставил его проложить дорожку для собственного экстренного исчезновения. Смущало здесь только два обстоятельства: до сих пор не было известно ни об одном таком успешном случае дезертирства с самого верха, да вот еще и Лысый куда-то запропастился. А именно Лысый был ответственен у сэра Советника за эту сторону его подпольной деятельности.

Во-вторых, он мог переметнуться к врагам уважаемого дохлого трупа. Таких врагов было два: Азерски и Верховный Санатор. Но и обе эти дороги для сэра Советника отнюдь не были усыпаны цветами. Азерски самому бы от трупа отбиться, ему не до беглых Советников. Да и предложить новоиспеченному величеству взамен за спасение было нечего. Другое дело Санатор. Санатору можно сдать заговор кандидата во вселенские боги, однако поверит ли он тебе? Вся фишка была в этом. Ишь, ты, — скажет, — умник сыскался! Ты намекаешь, — скажет, — что я у себя в ведомстве ситуацией не владею?! Да и подходы к Санатору нужны такие, чтобы шли мимо его зама-заговорщика, а их еще и отыскивать вспотеешь.

Во всяком случае, сидеть на Темной и хлопать ушами по щекам было абсолютно бессмысленно, ничего хорошего из этого получиться не могло. Советник энергично тряхнул головой.

— Мне придется на какое-то время покинуть вас, сэры. Помимо Полигона есть еще и другие дела, которые должен делать Информант Его Величия. Общее ведение дел на планете я поручаю сэрам Фетмену и Флаю. Инструкциям следовать скрупулезно, уважаемые мои, но не забывать и о разумной инициативе. Сэру Графенбергеру заниматься только Трассой. Исполнение обязанностей генерала ордена временно, до подтверждения этого распоряжения канцелярией Его Величия, ты, — Советник ткнул пальцем в Графенбергера, — сдашь своему заместителю. Есть у меня ба-альшой соблазн назначить комиссию по расследованию твоей деятельности, да не время еще, пожалуй, к сожалению. Не время. Сэр Фетмен! Сэр Флай! Не думайте, что Трасса вас не касается. Она и за вами тоже, имейте в виду. Графенбергеру не мешать, но руки держать на пульсе. Смотрите у меня, если что. Работайте, сукины дети, работайте.

В воздухе отчетливо запахло жареным, — подумал Генрик и невесело усмехнулся. Про себя.

6

Из кустов доносились горестные вопли купцов, которые первым делом, даже не поблагодарив своих избавителей, кинулись"ревизовать"обоз.

Викинги бежали в совершенной панике, бросив на месте не только добычу, но и собственных"заводных" — запасных, то есть — гиппов, что было, как единодушно убеждали Люкса спутники, делом совершенно неслыханным. Перепугаться для этого они должны были до полусмерти… что, собственно, и произошло. Впрочем, удивляться этому обстоятельству не приходилось. Когда на твоих глазах племенной вождь сгорает и обращается в пепел в руках как с неба свалившегося гиганта, а твои союзники на твоих же глазах вдруг превращаются в лужи мерзкой жидкости, что это, как ни самое запредельное колдовство? А от колдовства палашом не отмахаться. Тут разумному человеку остается одно — "делать ноги"с предельной скоростью, и черт с ними, с добычей и гиппами, это есть дело наживное, а жизнь — она одна. Вот так-то.

Нодь с Манон уже успели прибрать гиппов к рукам, и теперь истошными воплями подзывали к себе Люкса. Самые красивые кони были, увы, далеко не самыми мощными. Всего их было десять штук, не какие-нибудь степные дички, отменные экземпляры со свенландских племенных заводов, и это было хорошо, потому что даже этим огромным зверюгам тащить на своих хребтах Люкса и Кувалду будет совсем не пара пустяков. Люкс тотчас ловко — откуда только умение взялось? — взлетел в седло и пустил коня с места в карьер, благо местность позволяла.

Ну, что ж, о верховых конях теперь можно было не волноваться, раздобыть оставалось рабочую скотину под вьюки. Верховые гиппы под вьюками не ходят, а кость-то не бросишь.

Пока Кувалда освобождал пленника, Скаврон нещадно костерил друга, и в выражениях при этом совсем не стеснялся.

— Ах ты, оглобля такая, дубина ты стоеросовая и пень! Я тебе кричал, чтобы ты брал монаха живьем, так нет же! Свернул языку шею, и как нам теперь узнать, скажи на милость, что это за странный такой вдруг наметился союз и дружба между орденскими людьми и викингами?

— Так ведь он, паразит, нацелился в Люкса со спины чертовым кнутом! — оправдывался Кувалда.

— И что из того? — ярился Скаврон. — Тебе, дубине, сколько раз рассказывали, что не берет чертов кнут костяной доспех. Как мы теперь узнаем такую важную тайну про союз степи и ордена? У этого мальчишки? Так он и сам наверняка знает меньше нашего, кто ж рядовому палашнику доверит государственное дело?

— Сам ты рядовой палашник! — неожиданно обиделся юный викинг. — А я прошлогодний абсолютный олимпионикон, вот так вот! — парень задрал левый рукав и гордо продемонстрировал на предплечье татуировку в виде так называемого"мальтийского креста", высшего знака отличия олимпиоников. — А что касается орденских монахов, то они, кроме конунга, ни с кем в степи не общаются. Так что шиш бы вы чего у ярла узнали, он и сам ничего не знал.

— Смотри-ка, — не без уважения сказал Кувалда, разглядывая татуировку. — И в самом деле, абсолютный олимпионикон. Это, видишь ли, — повернулся он к Скаврону, — обычай такой в степи. По осени, перед тем, как разойтись на зимовье, роды собираются в междуречье Итиля и Жиронды и устраивают большой спортивный смотр молодняка. Соревнования такие называются олимпиада, а самих участников зовут олимпиониками. Скачки, бег, борьба, стрельба из лука, палашный бой, кулачный бой и еще много чего. Победители называются олимпиониконами, и становятся эти парни командным резервом конунга, верховного правителя степи. А чтобы стать абсолютным олимпиониконом надо выиграть больше половины состязаний, и во всех остальных не получить ниже третьего места. Так что абсолютных олимпиониконов в степи можно пересчитать по пальцам, известны они поименно чуть ли не с начала времен. Барды о них песни слагают. Как звать-то тебя, парень?

Викинг нахмурился.

— Истинное имя кроме семьи и ярла не должен знать никто. А прозвище мое как раз Олимпионикон, сокращенно Оле.

— Ну, парень, — вмешался в разговор, подошедший к собеседникам Нодь, — история твоя, в общем-то, понятная. Слюбился ты с дочкою ярла, но почему же он ее за тебя не отдал, за абсолютного олимпионикона? Ты у конунга на виду, и будущее тебя ждало самое радужное.

— Она красивая, — хмуро сказал юный викинг. — И сначала папашка совсем не возражал, даже наоборот. Но когда на нее положил глаз Сигурд, а он третий в старшей ветви рода Бьернов, я тут же и стал неугодный. Сигурд конунгу внучатый племянник. Так что, сами понимаете, все при нем для молодой жены. И не надо дожидаться, пока твой муж добьется славы, добычи и положения при владыке. Дочка захудалого ярла захудалого рода, став его женой, попадает сразу на самый верх. Что с того, что как воин он пустое место? Это даже лучше — нету риска остаться молодой вдовой.

— Вон оно как, — присвистнул Кувалда. — Значит, вас не силой разлучили, а она от тебя отказалась вполне-себе добровольно? То-то, я гляжу, ты ее в словах своих совсем не щадил, я было даже плохо о тебе подумал. Извини.

Юный викинг скрипнул зубами, и глаза его подозрительно заблестели. Однако же, справившись с собой, он продолжал.

— Я думал, что ее неволей за Сигурда выдают. Предложил вместе бежать во Франконат. У Франкона в Арле викинги в гвардии служат испокон веков. В гвардейской конной але дядя мой в десятниках, да и без него абсолютного олимпионикона взяли бы с радостью даже в кавалергарды. Так вот и узнал я, чего она стоит, эта самая женская любовь до гроба.

— Женщины бывают разные, — строго сказал Нодь, оглянувшись на Манон. Юный викинг, все так же глядя в сторону, криво ухмыльнулся и пожал плечами.

— Это правда, — покивал головой Кувалда. — Но Оле с того не легче.

— Ну, а дальше что? — полюбопытствовал Скаврон. — Я знаю, что у вас на свадьбах бывает такая охрана, что любо-дорого. Засаду ты на жениха устроил, чтобы стрелу ему в пах всадить?

— Зачем засаду? Никаких засад. Ворвался на пир на полном скаку и одной стрелой как бритвой срезал ему погремушку.

— Как же они тебя, такого ловкого, взяли? — не без враждебности осведомилась Манон.

— От погони я не отрывался специально. Уж очень хотелось, чтобы кое-кто догнал меня на прицельный выстрел. Вперед толком не смотрел, только назад, вот и впоролся в стоянку купеческую. А эти идиоты коня стрелами подшибли. Хороший был гипп, подарок конунга за абсолютное олимпиониконство. Жалко — до не могу. А самого меня скрутили, навалясь скопом, прежде чем на ноги сумел подняться. Прямо вот так и преподнесли меня ярлу в подарочек, идиоты… да и себя тоже. Если бы не вы, и они стали бы добычей, пожгли бы и их. Или порубали.

— Сейчас Люкс подъедет и решит, как с тобой быть, — задумчиво сказал Кувалда и тут же торопливо добавил, — ты не подумай чего, на свободу твою никто не посягает. Я имею в виду насчет гиппа для тебя. Думаю, дадим мы тебе коня. Не лучшего, естественно, но дадим. А вот куда ты теперь подашься? Во франконскую кавалергардскую алу?

— Какая свобода, какая ала? — удивился юный викинг. — Ваш ярл спас меня от смерти и, главное, от позора. Моя жизнь теперь принадлежит ему три года, это закон степи. И я обязан служить верой и правдой и не щадя себя.

— Ни больше, ни меньше, — язвительно хмыкнула Манон.

— Больше — это, пожалуйста, — пожал плечами юный викинг. — А вот меньше, только если повезет, и я сам спасу ему жизнь. Кстати, вы, мужики, не надейтесь, что сквалыги-купцы дадут вам гиппов под вьюки в благодарность. У них даже поговорка такая есть: оказанная услуга не оплачивается. Про то, что вы их спасли, они уже успели позабыть, зуб даю.

Юный викинг оказался тысячу раз прав. Купцы не были бы купцами, если бы и тут не принялись торговаться. Их старшина вертелся, как свежепойманный гарм на веревке, хватался за голову, хватался за сердце и чуть ли не проливал горючие слезы оттого, что вынужден отказать своим благодетелям в их совершенно понятной и даже где-то законной просьбе.

— Ах, милостивцы! — взвопливал и причитал он. — У нас нет ни одной лишней рабочей скотины. Конечно же, мы очень высоко ценим, что вы, пусть и случайно, оказали нам столь, так сказать, неоценимую услугу. Но мы отвечаем головой перед пославшим нас торговым цехом за каждый самый маленький тючок товара, который везем.

— Вот что, господа хорошие, — не выдержал, в конце концов, Скаврон. — Видывал я сквалыг, но таких… Вы что, свои жизни и все достатки, что мы вам сохранили, центе дешевле пары — тройки рабочих гиппух? Добро бы, мы у вас просили дорогих верховых коней, но мы же просим дешевую рабочую скотину.

— Ради бога не считайте нас неблагодарными животными, не помнящими оказанных им благодеяний, — купеческий старшина просто корчился и содрогался от раскаяний и сожалений. — Мы готовы заплатить вам… конечно, в разумных пределах. Ну, скажем, по пять ойронов за каждого спасенного человека, и по три ойрона за каждого вьючного гиппа. Отдать или даже продать вам гиппов никак невозможно. Вот, разве что, если бы такие великие воины, как вы, согласились поступить к нам на службу в качестве охранников, тогда мы, поднапрягшись, согласились бы, наверное, на такой отчаянный риск — отдать гиппов в качестве оплаты.

Скаврон с Кувалдой дружно встрепенулись и уставились друг на друга.

— А? — спросил Скаврон.

— Ну… — протянул Кувалда.

— Так ведь все равно по пути, — сказал Скаврон.

— Это, конечно, верно… — протянул Кувалда, и оба они все с той же удивительной синхронностью посмотрели на Оле — проницателен, умен и опытен парень не по годам.

— Не надо, — жестко сказал юный викинг, в голосе Оле звенела настоящая сталь.

— А ты чего лезешь не в свои дела? — злобно накинулись на викинга купцы. — Жалко, не успели тебя сжечь твои дорогие родичи. Не слушайте его, добрые люди, мы вам еще и провизии подкинем, да и кость вашу можем перекупить по хорошей цене.

— Во-первых, я понял так, что вы спешите, а они повиснут у вас на ногах, как гири, — хладнокровно игнорируя купеческие вопли, продолжал викинг, — у нас повиснут, я хотел сказать. Ну, а во-вторых, я сейчас сделаю так, что они не только дадут нам гиппов под вьюки, но и умолять будут, чтобы мы их взяли.

— Эй, эй, ты это что такое удумал? — насторожился купеческий старшина. Прочие купчики разом умолкли и глядели на юного викинга кто не без испуга, а кто и с откровенным ужасом.

— Вас мне спасибить не за что, вовсе даже наоборот. Спасители у нас общие, только у вас, жмотов, оказанная услуга не оплачивается. Так я вам хочу помочь не взять на душу греха неблагодарности. Вот ты, как звать тебя?.. Скар?.. Спутники твои, я вижу, народ все больше умственный, а то и благолепный, ты же человек земной, свой ты человек, и сразу ты все поймешь, как говорится, с полунамека. Основная поклажа у наших купцов в больших таких мягких тюках. Так вот возьми ты, Скар, ножик и взрежь-ка ты один такой тючок…

Глазки у купеческого старшины забегали, морда стала до приторности умильной, а голосок предательски задрожал.

— Д-ой, ну, что вы! Если вы спешите, так разве мы что? Мы со всем нашим удовольствием для своих спасителей и благодетелей всегда и во всем!

Купцы подхватили Скаврона под руки и потащили выбирать гиппов. Купеческий старшина забегал вперед, искательно заглядывал кузнецу в лицо и старательно раздвигал на его пути кусты, дабы не хлестнула уважаемого господина по личику какая-нибудь дерзкая веточка.

— Так они травку везут? — догадалась Манон.

— А иначе кой черт принес бы купеческий караван в такое время года на границу со степью? — пожал плечами юный викинг. — Поплатиться за это дело можно жестоко, если перехватит их конная франконская стража. Но и выгода при удаче такая, что их даже виселица не пугает.

— Ты, как я понимаю, при вашем владыке, извини, не знаю его благолепного имени и звания… короче, ключник ты, — шипел, между тем, старшина на ухо Скаврону. — Нам бы с тобою обсудить еще одно дельце. Обоюдовыгодное. И нам, и вам надо переправляться на тот берег Роны. Ваша лодка, как мы понимаем, накрылась медным тазом, и переправляться вам не на чем. А у нас есть плоты. Неподалеку. Но переправа место опасное, вот ведь какое дело. В этих местах степные шарашат чаще всего именно что на переправах. А нас, купцов, грабят далеко не всегда случайно набежавшие. Бывает, того же рода мальчики, что с тобою сделку заключил, тут тебя и подстерегут. Пока ты на их земле — ни-ни, это свято, а вот как только ты с их земли убрался, следи в оба. Рейсов через реку придется делать несколько, а я совсем не уверен, что степняки не выследили место, где мы припрятали плоты. Волей-неволей охранять придется оба берега. Вы нам охрану, мы вам место на плотах. А на той стороне разбежимся в разные стороны, ни мы вас, ни вы нас отродясь не видали, и знать друг друга не знаем. Все мы люди, все человеки, у кого травка, у кого кость, кто на этом свете без греха?

7

На счастье, в кордегардии санатория после разгрома была расчищена и даже как-то обустроена не только комната отдыха, но и отремонтирован ионный душ. А поскольку столь желанная Ане-Сурие встреча прошла, как это принято говорить,"на высшем уровне", все работы в помещении теперь требовалось проводить заново. Даже верхняя одежда Аны-Сурии, предусмотрительно положенная ею в сторонке, оказалась заляпана кровью.

Несмотря на то, что ионный душ основательно"обламывал кайф", Ане-Сурие, чтобы отчиститься от крови, пришлось самой дважды пройти стандартную процедуру и несколько раз на полной мощности обработать одежду. Но и после этого ей никак не удавалось обрести прежний утренний облик беспечной любопытной туристочки. Скорее уж, она походила на ночную бабочку, ставшую жертвой группового насилия.

Дело было сделано, санаторий можно было со спокойной душой покидать. И все бы ничего, да вот тут Ане-Сурие — признаться, несколько запоздало! — пришло в голову соображение, заставившее ее похолодеть. Черт побери, как говаривал незабвенный Советник от науки, где была ее голова? Ведь Жаба на чистейшей космолингве говорила ей, что не работает только внутренняя система видеонаблюдения. Внешняя-то в полном порядке! Она работает! Работает! И, следовательно, уже зафиксировала, в каком виде она, Ана-Сурия, в санаторий вошла, а теперь ей предстоит зафиксировать, в каком виде она отсюда выйдет.

Экзотическая смерть Жабы, разумеется, не оставит равнодушной местную санацию. Расследование будет самым тщательным, похоже, она нагрузила себе на шею немалые проблемы и поставила на грань срыва свою основную цель. Самое досадное, что Генрик предостерегал ее от подобных эскапад — так нет же! Вляпалась все-таки в дерьмо по самую шею.

Ана-Сурия медленно брела к отсекам в лифтовые клети, ведущие в ЦУП, и лихорадочно искала выход из положения.

Выходов просматривалось два.

Первый: замаскироваться. Замаскироваться так, чтобы оказаться на видеозаписи совершенно неузнаваемой. Идея была хороша, вот только как ее осуществить, Ана-Сурия не знала. Кроме того, раз уж она в санаторий вошла, значит, где-то должна и выйти, верно? Поиски начнутся. Сопоставления.

Второй тоже включал в себя элемент маскировки, но абсолютно не требовал от нее анонимности. Наоборот! Она должна была оставаться подчеркнуто узнаваемой, самой собой. Взбалмошная девочка с шестого, решившая на часок-другой вообразить себя подсанационной санаторкой, да заодно и прихватить для похвастать среди подруг и любовников ши-икарный сувенир — настоящую полосатую санаторную робу.

А вот это, пожалуй, могло бы и сработать. Надо было только поскорее обзавестись этой самой полосатой робой, напялить ее поверх собственной одежды — собственную одежду ей еще предстояло потом собственноручно уничтожить — и… вперед!

Ана-Сурия решила сделать небольшой крюк до склада санаторной одежды, справедливо рассудив, что уж этот-то склад ни один самый дурной люмпен грабить не станет, так что соответствующий маскарадный костюм она там отыщет с легкостью, тем более что электронные замки порталов для нее проблемы не составляют.

Место, где был расположен этот склад, было ей хорошо известно. Склады находились в нижних уровнях санатория в туннелине, примыкающем к кордегардии отделения биопов, что охраняли шахты лифтовых клетей. Именно сюда, в третий от начала туннелина портал водили в свое время вертухайши санаторок — управленок для получения одежды.

Как ни странно, эти отсеки санатория разгромлены были менее всего. Впрочем, что ж тут странного? Расположены они были на отшибе, грабежом и погромами занимался народ пришлый, которому план санатория был, естественно, неизвестен. Что касается тутошних подсанационных, они были заняты разгромом баз данных и прочих информационных премудростей. Тутошним было не до складов — уничтожить, стереть информацию о себе, да и смыться поскорее подобру-поздорову. Впрочем, это соображение, безусловно верное в целом, могло допускать и некие частности.

Ана-Сурия, знающая санаторий как свои пять пальцев, добралась до места очень быстро. Разумеется, вероятность обнаружения останков Жабы до смены караула была невелика, но — береженого, как говаривали у них в порту ее детства, и звезды берегут.

Она даже перешла было на бег, но металлические прутья пола подняли такой грохот, что Ана-Сурия тут же свою избыточную прыть пресекла, сочтя проявлением избыточной же гласности и, вообще, вопиющим волюнтаризмом. Однако сам момент перехода на шаг совпал с еще одним событием, настолько грозным и знаковым, что событие это заставило Ану-Сурию круто изменить всю манеру ее дальнейшего поведения.

Она споткнулась.

Значение имело, разумеется, не столько само событие, сколько предмет, его вызвавший, а именно блок биопьего шоколада, застрявший между двух прутьев настила.

Приехали.

Шоколад этот — приличная дрянь по ее теперешним понятиям — был, однако же, любимым… во всяком случае, самым доступным лакомством ее босоногого детства. Собственно, это был, конечно, не шоколад, а всего лишь напоминающая его сладкая субстанция. Его выменивали и перекупали у биопов, которые пожирали эту дрянь килограммами. Наряду с уколами, она обеспечивала им быстрое наращивание мышечной массы.

Упаковка блока была основательно разодрана, сквозь прорехи проблескивала жирная коричневая ничуть не окисленная масса. Ана-Сурия вздохнула.

А с чего она, Ана-Сурия решила, что грабежи остались в прошлом? Даже и сегодня уцелевшие склады санаториев, до которых у Городских властей не доходили руки, для энергичных предпринимателей… нет, предприниматели — это не то слово, предприимщиков… нет, опять не то, в общем, для всяких энергичных человеков, для сбежавших подсанационных, да и для самих вертухаев-биопов это же, так сказать, кладезь неограниченных возможностей. И предприимщикам этим самым лишние глаза тут совсем ни к чему.

Ана осторожно заглянула в туннелин. Вроде бы пусто. Она скользнула к нужному порталу, наложила руки на замок, напряглась и… портал раскрылся. Ана проскользнула внутрь.

На ее счастье, коробки с брюками стояли с краю. Она быстро надела их на себя, пролезла вглубь, отыскала и поверх куцего своего платьишка напялила подходящего размера робу и, нацепивши на голову полосатую шапочку, почему-то носившую у санаторок смешное имя"скуфья", попыталась рассмотреть себя в прилаженный тут биопшами охранницами осколок примитивного стеклянного зеркала, правда, довольно крупный.

— Ну, чего вертис-си, сучара, — будто продолжая собой этот импровизированный"вечер воспоминаний"раздался вдруг от входа опять-таки до жути знакомый голос. Ана вскинулась… — так и есть! — загораживая корявым телом выход из рума в проеме портала торчала, подбоченясь и радостно скалясь в предвкушении, та самая ветеранша санаторных баталий и зачинщица драк, с которой она имела столкновение перед побегом.

— Ххараша ты ххаррашааа, да слишкаам адееетааа, сичас будим раздиваать сучку через еетаа! — взвыла ветеранша дурным голосом и вдруг, круто прервав свои музыкальные изыски, заорала голосом вполне уже нормальным: — Братва! Вали сюдой! Я тут такой кадр изловила! Пальчики облизывать — самое оно!

Не помня себя от страха и ярости, Ана в единый миг перемахнула через ящики, и ветеранша во второй раз в жизни испытала на своей голове знаменитый"докерский"удар — вдоль тела снизу вверх кулаком в подбородок… причем, следует признать, что на этот раз удар был нанесен, может быть и менее умелой, но зато значительно более сильной, тренированной рукой.

Тело ветеранши вначале дернулось вверх, чтобы тут же кулем смятых тряпок — мешком дерьма, как подумалось Ане — рухнуть под ноги набегавшим подельникам.

Не теряя ни одной драгоценной секунды, Ана круто развернулась и помчалась к лифтовым клетям.

Ей в полной мере удалось воспользоваться той форой во времени, что она получила, пока подельники поднимали и приводили в чувство свою товарку. Впрочем, они не затратили на этот процесс так уж много времени — череп-то у мадам был, без сомнения, не просто ударопрочный, нет, оплеухоустойчивый.

Во всяком случае, не успела занятая Аной клеть двинуться вниз, как весь вестибюль заполнился грохотом металлического пола и возмущенными воплями разъяренной братвы. Братва была вполне способна запустить соседние клети, так что считать себя спасенной было несколько рановато и, вообще, это был бы тот самый сплошной и махровый волюнтаризм, почвы под собой не имеющий.

Ана застегнула на груди робу и мысленно самым тщательным образом проиграла все свои дальнейшие действия, самым узким местом в которых было время, потребное на открывание выходного портала изнутри. Все подобные порталы открывались с некоторой задержкой во времени, так что"братва"получала реальный шанс ее догнать. Грохот клетей, наверняка забитых преследователями, и их истошные вопли доносились до нее вполне себе отчетливо. Нельзя было исключить и наличия у подонков оружия.

Ана мчалась изо всех сил, пустив на полный мах свои — свои? — длинные тренированные ноги. Преследователи отставали метров на двадцать — тридцать, и шансов догнать ее до створа портала у них не было ни малейших. Да и в спину ей из какого-нибудь игломета никто не палил.

Когда впереди замаячил створ портала, сердце Аны не дало такого для себя привычного длинного сбоя, оно просто чуть не выскочило из груди от радости. Мембрана портала была полностью раскрыта, и в створе его два юных разнополых существа запечатляли себя на фоне столь предосудительного места на цифровую галокамеру — селфи, всенепременно для сегодняшних друзей, а может быть, и будущего совместного потомства.

Ана, впрочем, пожалуй, уже и Ана-Сурия, вихрем налетела на юных"нарушантов", и, ухвативши их за руки, с воплем:"Скорей, бежим, где ваша машина?", поволокла спотыкающихся"нарушантов"за собой.

Когда"нарушанты"сообразили, что им грозит, они включились в процесс"дера"с весьма похвальными энергией и энтузиазмом. Время, однако, было упущено и фора значительно потеряна. Преследователи значительно сократили отставание, по каковому случаю азартно орали и улюлюкали. Машина — моденстар кабриолет — по счастью, оказалась рядом, за углом, Все трое ввалились в нее, причем Ана-Сурия умудрилась оказаться на водительском месте, Машина рванула прямо на набегающих преследователей, заставив их всех брызнуть в разные стороны, и, набирая скорость, исчезла в ближайшем магистральном тоннеле.

— Смотри-ка, Ван, а девушка сделала это! А ты — невозможно, невозможно! Вот тебе и невозможно.

— Ты, дорогая, забываешь, что с девушкой случилось бы, не окажись портал открытым, и не будь в портале нас, — возразил рассудительный Ван. — Спроси-ка у нее, захотела бы она повторить это приключение?

— Ни за что на свете, — содрогнулась, все еще находящаяся"под впечатлением"Ана-Сурия.

— Вот видишь, — укоризненно сказал рассудительный Ван.

— Во всяком случае, я-то смогу теперь сголографироваться в санаторной робе, ведь Вы мне потом позволите, правда?.. А ты — фиг тебе. Вот так вот, рассудительный мой!