Приключения Ирен Адлер

Н. Кисслова

Книга приподнимает завесу тайны над историей единственной женщины, перехитрившей знаменитого Шерлока Холмса. Великий ум и великая аферистка, которая направила свой талант и энергию не на защиту правопорядка, а против него. Никто прежде так легко и играючи не нарушал закон. Ирен Адлер – самый хитрый и неуловимый преступник, которого когда-либо встречал мир. Она не оставляет следов и возможности вырваться из ее цепких лап. Для неё воровство – это искусство, а кража – особый вид удовольствия.

ЧАСТЬ 1. Лувр

Глава 1. Мистер Траблс

«Бедная! Снова на работу. Работа и Ирен — интересное сочетание», — думал Серж, наблюдая за спящей сестрой. Пару месяцев назад Ирен удалось получить место в одной государственной конторе. Она держалась за него крепко, работу выполняла исправно, с полной отдачей, как она делала все, что было ей в значительной степени интересно, и даже получала жалование дважды в месяц. Жалование, конечно, было мизерное, его бы даже не хватило, чтобы расплатиться за апартаменты в центре Парижа, которые они сейчас занимали. Но работа эта была им необходима. Не то чтобы с деньгами стало все настолько плохо, однако она и впрямь должна была значительно улучшить их финансовое положение. Косвенным образом, разумеется. И главная роль в задуманном мероприятии, как всегда, отводилась Ирен.

По этой причине она поднималась ни свет ни заря каждый будний день вот уже целых два месяца. А Серж вставал еще раньше, чтобы разбудить ее, поскольку пробудиться сама она была не в силах. Он наблюдал за сестрой некоторое время, ожидая, когда она пошевелится — это являлось признаком того, что сон ее стал более чутким, а значит, пробуждение будет не таким тяжелым. Ирен всегда спала, свернувшись калачиком и подтянув колени к животу. Когда они жили дома, в бабушкином особняке, внутри этого калачика дремал еще один, пушистый и мягкий — их кот Мистер Траблс⁶. Как и все коты, он любил тепло, но любил его особенно, всей душой. Наверное, потому что чуть не погиб от холода, когда был совсем мал.

Это было поздним февральским вечером. Почти все заведения и лавки уже закрылись, улицы опустели и погрузились во мрак, обледеневшие тротуары поблескивали в желтом свете газовых фонарей. Мистер Траблс, будучи тогда безымянным новорожденным котенком, являл собой жалкий мокрый клубок шерсти — один из миллионов ужасающих примеров людского жестокосердия, при виде которого у любого здорового человека защемит сердце.

В тот судьбоносный вечер котенок забился в угол между фасадом и ступенями мясной лавки. Его привлек запах и тепло, которое струилось белым взвивающимся паром из большой лужи горячей воды, вылитой за порог хозяином лавки незадолго до закрытия. Ирен и Серж возвращались из театра в гостиницу. Они решили размяться и подышать свежим воздухом перед сном, поэтому не стали брать кэб и пошли пешком. Они шли молча, каждый был погружен в свои мысли. Тишину улицы нарушал лишь звонкий стук каблуков Ирен, заглушавший шаги брата. Ирен то и дело ежилась от холода, стараясь все глубже укутать руки в муфту и вжать голову в плечи, покрытые меховым воротником, отчего походила на нахохлившегося воробья. Внезапно ее ухо уловило тоненький писк, иглой вошедший в ее мысли. Ирен вздрогнула и очнулась.

— Серж, — крикнула она, остановившись. — Серж!

Брат уже успел убежать вперед и не сразу понял, что произошло. Выйдя из мыслительного оцепенения, он развернулся и пошел к Ирен. Она сидела на корточках у обледенелых ступеней мясной лавки, подобрав складки платья, и тянулась рукой через грязную еще не успевшую замерзнуть до конца лужу. Серж подошел ближе. В темном углу, на который не попадал желтый свет фонаря, он кое-как разглядел коричневый комок грязи, издававший слабый писк.

— Ну же, иди сюда, малыш, — тянулась к нему Ирен, стараясь не упасть в лужу. — Не могу достать, Серж. Из-за этой дурацкой лужи.

— Это котенок? — хмурясь, спросил Серж. Ему показалось, что это какой-то мелкий грызун — уж очень он был страшный: грязный, облезлый, с тоненьким лысым хвостом. Но когда зверек издал слабый прерывистый писк, Серж узнал в нем котенка. — Зачем он тебе?

— Что значит зачем? Лучше помоги мне!

— Ирен, на улицах города толпы бездомных животных. Ты же не будешь их всех тащить в дом?

— Не оставлять же его здесь! Посмотри, какой он крохотный. Тут ужасно холодно. Он же погибнет.

— У нас уже есть Волк.

— И что? — Ирен встала. — Ты просто не любишь котов! Был бы это щенок, ты бы тоже над ним сжалился.

— Не в этом дело, — попытался оправдаться Серж, хотя это и было правдой. — Просто ты не можешь спасти всех бездомных животных.

— Я и не собираюсь спасать всех. Но я могу спасти одного или двух. И если бы каждый человек так делал, в мире бы не осталось бездомных животных! — воскликнула в сердцах Ирен, и слова ее гулким эхом прокатились по пустынной улице. На щеках выступил румянец. — Я все равно заберу его. Не хочешь помогать, так не мешай.

— Ладно, — брат смягчился в лице. — Подожди.

Он поднялся по ступеням и перелез через перила. Держась за перила одной рукой, он свесился с крыльца, а другой сгреб котенка. Малыш целиком поместился в его ладонь. Ирен опустила котенка в муфту, подвернув нижнюю ее часть, чтобы он не вывалился, и они с братом зашагали дальше.

— Как ты вообще его разглядела? Я сначала подумал, что это крыса.

— Я и не разглядела. Просто услышала писк.

— А! — Серж усмехнулся. — Это женское… Способность улавливать высокие частоты — писк котенка, плач младенца. Я вот его не услышал. Буду теперь будить тебя писком.

— Ты? Да ты не сможешь взять и до третьей октавы.

— Иииии… — издал брат тоненький писк.

Из муфты отозвался котенок. Ирен и Серж рассмеялись.

— Видишь, признал в тебе своего. А ты не хотел его брать.

— На самом деле, я рад. И как мы его назовем, нашего нового члена семьи?

— Не знаю. Что-нибудь придумаем.

— Какого он хоть цвета?

— Не знаю, — Ирен улыбнулась. — Он такой грязный… Да и темно.

— Это точно котенок? Может, все-таки мышь?

— Точно! — Ирен засмеялась и легонько толкнула брата плечом.

После банно-пенных процедур, устроенных Ирен и Урсулой на следующий день для маленького уличного пришельца, взору мужской части Адлер-Хаус предстал невероятно очаровательный бело-рыжий пушистый котенок с большими голубыми глазами и влажным розовым носом. Белые пятна на рыжем фоне делали его тело обутым в носочки, подвязанным белой манишкой, а его мордочку — будто бы запачканной наполовину в молоке, которое, казалось, стекало с усатых щек и подбородка на пушистую шею и грудь.

Со всеми этими наружными характеристиками, присущими любому приличному котенку, сочеталась одна уникальная внешняя особенность: совершенно симметричный рисунок на левой и правой половинках рыжей спины, выложенный более темным оттенком рыжего, как аппликация из непонятных фигур, зеркально отраженная вдоль позвоночника. Эта особенность натолкнула новоиспеченных хозяев котенка на мысль о прозвище «Баттерфляй»⁷. Вместе с тем было выдвинуто предложение назвать его «Мистер Траблс» в память о неприятностях, которые он с достоинством перенес в столь юном возрасте.

В это время Волк — еще одно пушистое существо Адлер-Хаус, о котором на время забыли, — ничего не предлагал и не выдвигал, а лишь изумленно и немного встревоженно разглядывал мохнатого незнакомца, еще не признав в нем своего будущего собрата по блаженно-сонному безделью, хозяйскому обожанию и домашне-уличному веселью, а также коллегу по нюхательно-пробовательному исследованию мира и разгрызывательно-облизывательному дегустированию лакомств Урсулы. Немного подумав, пес пришел к выводу, что усатый объект не представляет опасности ни для него, ни для хозяев, а скорее наоборот, нуждается в защите и опеке в силу маленького размера. Кроме того, этот зверь не случайным образом проник в дом, а был принесен хозяевами и, судя по всему, его присутствие доставляет им много радости. А что хорошо для хозяина, хорошо и для его собаки. С этими мыслями Волк лизнул котенка мокрым шершавым языком в знак дружбы. Котенок, еще не умевший толком держать равновесие на тоненьких лапках, неуклюже рухнул на бок и, под общее умиление и хохот, был назван Мистером Траблсом Баттерфляем, получив сразу и имя, и фамилию, и статус джентльмена.

С этого момента молочно-рыжий обладатель четырех хозяев и одного огромного лохматого друга ежедневно оправдывал свою кличку, вторая часть которой со временем отпала. Казалось, не было на свете более неловкого существа. Маленький неуклюжий котенок, то и дело недопрыгивающий или перепрыгивающий нужное место, падающий со всевозможных поверхностей, пробующий на зуб все съедобное и несъедобное вплоть до мебельных углов, превратился в большого неуклюжего кота, все также недопрыгивающего или перепрыгивающего нужное место, случайно роняющего отъеденными боками и длинным хвостом всевозможные предметы с горизонтальных поверхностей и, наконец, до смерти пугающегося неизвестных звуков, объектов и явлений. Не стоит уж и говорить о том, что он с завидным постоянством и по неведомым причинам взбирался на деревья в саду, а потом, жалобно мяукая, оповещал всех о неспособности спуститься на землю, и добросердечный Волк, как всегда, первым заслышав отчаянный вопль друга, мчался к хозяевам за подмогой.

Один из презабавнейших случаев с Мистером Траблсом произошел однажды в спальне Сержа, пока тот, сидя на полу, изучал какие-то старые военные карты. Мистер Траблс прогуливался по шелковому покрывалу, наспех накинутому Сержем на кровать прямо поверх подушек, которые в сочетании с покрывалом образовали у изголовья большие покатые холмы. Дюймах в десяти от этих шелковых холмов располагался небольшой прикроватный столик, у которого было две круглых столешницы: большая вверху и маленькая внизу. Нижняя столешница была отломана от своей ножки и, не найдя времени, а скорее желания починить столик, Серж аккуратно положил столешницу на державшую ее прежде ножку и благополучно забыл об этом.

В тот самый момент, когда Мистер Траблс дошел до края холма и двумя передними лапами уже ступил на верхнюю столешницу прикроватного столика, Серж закончил изучать карту, выпустил ее края из рук, распрямил спину и поднял голову. Карта в одно мгновение, шелестя, скрутилась обратно в рулон и подпрыгнула, издав хлопающий звук. Мистер Траблс, как всегда, испугавшись незнакомого звука, потерял концентрацию, его задние лапы соскользнули с шелкового покрывала, гладкая шерстяная попа столкнулась с покатым слоем кровати и, только успев испуганно округлить глаза, он будто с горки полетел вниз, высоко задрав передние лапы над головой, как ребенок, поднимающий руки вверх от радости. Пройдя строго в промежутке между кроватью и столиком, кот с грохотом приземлился всем своим весом на сломанную нижнюю столешницу, она подлетела, рыжий бедолага, кувыркнувшись, рухнул на пол, столешница ударилась о верхнюю часть столика и шлепнулась обратно на кота. Мистер Траблс, ошарашенный такими внезапными изменениями положения своего тела в пространстве, непонятными звуками и летающими предметами, из последних сил вскочил на ноги и бешеными скачками умчался в неизвестном направлении под истерический хохот Сержа. И кто сказал, что кошки — это олицетворение грации?

Глава 2. Лиззи

Если Лувр открыт, в нем всегда есть посетители. С самого утра, как только открывается дверь музея, в него врывается горстка беспокойных туристов, похожих на взъерошенных воробьев. Они приходят первыми, чтобы постоять в одиночестве возле полотен великих мастеров и почувствовать что-то такое, чего нельзя почувствовать в шумном душном зале, переполненном незнакомыми людьми.

Как и в любое другое утро, смотрительницы музея уже заняли, зевая, свои непритязательные посты в виде скрипучих стульчиков в роскошных залах и коридорах бывшего королевского дворца.

Мадам Уни с сожалением поглядела на пустующее место на стене, где вот уже много лет привыкла видеть «Мону Лизу» кисти великого Леонардо да Винчи, которую она ласково называла Лиззи. Около месяца назад объявился в музее какой-то неслыханно богатый не то австрийский, не то немецкий князь, который сделал щедрое пожертвование на благо музея, а после пожелал получить копию портрета Моны Лизы в свою частную коллекцию и даже специально для этого выписал художника из Италии. Сама мадам Уни князя, разумеется, не видела, но много слышала о нем, благодаря чему совершенно ясно представляла себе его облик, походку и манеру говорить, будто и вовсе была с ним знакома. Невозможно было понять, кто первый из работников музея поведал о князе, но от слуха к слуху внешность его обрастала все новыми и новыми деталями. То говорили, будто он преклонных лет, с бородой, усами и прихрамывает на одну ногу, то наоборот, будто лицо у него молодое, без морщин и голос совсем мягкий, тихий, без хрипотцы. Но в остальном все сошлись на одном: кожа и волосы светлые, а глаза голубые, ясные.

Именно по причине возникновения в музее этого человека, ее Лиззи теперь постоянно отсутствовала на своем почетном месте, пока в мастерской с ней работал какой-то малоизвестный, но очень талантливый художник по имени Франческо Перруджо. Художник этот был весьма странный: ни с кем не разговаривал, в музее вроде бы каждые два-три дня появлялся, но кроме охранника его никто ни разу не встречал в течение дня. Не художник, а привидение какое-то…

Неожиданно ровное течение мыслей мадам Уни нарушил случайно возникший молодой человек.

— А что, картину украли? — выпалил посетитель, неприятно ухмыльнувшись. Очевидно, он счел свою шутку очень оригинальной.

— Картину фотографируют для журнала, — важно ответила смотрительница, отводя взгляд в другую сторону, давая тем самым понять, что нужно серьезнее относиться к великому искусству. Этот молодой человек был отнюдь не первым, кто острил подобным образом, а даже, кажется, триста первым, ведь ее Лиззи не бывало на месте по два, а то и по три дня в неделю, вот уже больше месяца. Впрочем, эти шутники нисколько не надоели мадам Уни. Наоборот, отвечая на их глупые вопросы, она каждый раз испытывала чувство легкого превосходства и бесхитростной радости от того, что была причастна ко внутренним делам музея самого высокого уровня. Весомости придавал еще и тот факт, что в эти внутренние дела мадам Уни была посвящена первой из всех смотрительниц, потому как именно в ее владениях находилась картина. И о важной персоне, и о денежном пожертвовании в дар музея, и о заказанной копии, над созданием которой будет трудиться специально приехавший из Италии художник, ей поведала новоиспеченная помощница управляющего музея по имени Изабель Ален, а уж потом и сама мадам Уни распространила эту новость среди других сорока трех смотрительниц музея. Под строжайшим секретом, разумеется.

В другом конце коридора возникла спешившая на свое рабочее место мисс Ирен Адлер. Она шла быстрым шагом, почти бежала, с немного растрепавшимися кудрями и раскрасневшимися щеками.

— Доброе утро, мадмуазель Ален. Как ваш отпуск?

— Доброе утро, мадам Уни, — ответила, останавливаясь, веселая Ирен со сбившимся дыханием. — Да это не отпуск вовсе. Мне нужно было отлучиться на пару дней: моя племянница заболела, и тете не с кем было ее оставить. Они живут одни в пригороде Лилля. После приезда доктора малышка почти сразу пошла на поправку, а я отправилась обратно.

— Ну, дай-то бог! Дай-то бог!

— Франческо вчера приходил рисовать? Все прошло хорошо?

— Не знаю, мадмуазель Ален, я его не видела. А у охраны не спрашивали?

— На входе вчера был месье Руже, а сегодня месье Рёж, он ничего не знает.

— А, верно, верно. А управляющий его не видал?

— Вряд ли. Они виделись только когда Франческо впервые сюда пришел. Я их познакомила и, кажется, с тех пор они ни разу не пересекались. Обычно Франческо приходит с раннего утра, когда в музее еще никого нет, кроме охраны, сразу же идет в мастерскую и работает до позднего вечера.

— Ах вон оно что.

— Да-а… Он даже не отлучается в течение дня на обед.

— Как так? — искренне удивилась мадам Уни.

— Творческие люди, — развела руками Ирен. — И еще ужасно не любит, когда его беспокоят во время работы. Только мне разрешил, и то на крайний случай. Но даже когда я захожу, все равно ворчит. Или, наоборот, молчит как рыба с хмурым лицом. Недовольный. Правда, я все равно захожу под разными предлогами, конечно. А что ж поделать? Если бы не заходила, мы бы вообще про него забыли. Пойду, пожалуй, сразу туда, заберу картину и привезу вам, на место, пока еще не нагрянули туристы, а потом уж в кабинет.

— Ага, с Богом!

— Хорошего дня, мадам Уни.

— Спасибо! И вам, мадмуазель Ален, — крикнула смотрительница в след убегающей помощнице управляющего музея. «До неприличия хороша», — подумала мадам Уни, провожая взглядом Ирен.

Оказавшись у мастерской, мисс Адлер открыла дверь ключом, взятым у охранника, и вошла внутрь. Мастерская представляла собой большой светлый зал на чердачном этаже одной из башенок замка в отдаленной его части. Потолок в зале был низкий, зато от самого верха к полу спускались большие стеклянные окна. Они занимали три стены из четырех, благодаря чему комната была буквально залита светом. В промежутках между окнами располагалось несколько мягких кресел. Вдоль четвертой стены тянулся бесконечный ряд стеллажей, комодов, ящиков и полок, заполненных художественными принадлежностями, не поддающимися подробному описанию. В центре стоял огромный дубовый стол, испещренный мелкими бороздками и трещинками, образующими сложный геометрический узор на его лаковой поверхности. Рядом с ним находилась тележка для картин. Это была узкая прямоугольная платформа с высоким сетчатым бортиком с одной стороны и коротким железным бортиком с другой. На ней размещались несколько полотен, отправленных на реставрацию. Ирен сама привезла их сюда еще до своего отъезда. Все пространство комнаты было сплошь заставлено мольбертами, металлическими стойками для картин, досками, подрамниками, деревянными табуретами и столиками. Но, несмотря на все это бесчисленное количество предметов, мастерскую нельзя было назвать загроможденной, а скорее даже наоборот: в ней было столько света и воздуха, что она казалась почти пустой. Впрочем, в некотором смысле она и была пустой: в ней не было главного — портрета Моны Лизы, который Ирен пришла забрать.

Она подошла к окну, встала к нему спиной, постояла еще несколько секунд, не двигаясь, как бы собираясь с силами, а затем, набрав полные легкие воздуха, отчаянно завизжала, что есть сил, и тут же рухнула на пол, потеряв сознание.

Глава 3. Князь

За два месяца до исчезновения картины.

День выдался пасмурный и дождливый. Несмотря на промозглую погоду, управляющий музеем месье Жердон пребывал в мечтательном настроении, на душе у него была весна. Он сидел в кабинете в уютном кресле и разглядывал картину около входной двери. «Какое странное полотно, даже, можно сказать, страшное. И как оно могло мне нравиться? Надо будет сказать Изабель, чтобы поменяла его на что-нибудь прекрасное. Ведь есть же у нас в музее что-нибудь малоизвестное, но прекрасное. Я бы предпочел, конечно, чтобы здесь висел ее портрет — вот это и впрямь прекрасное. И малоизвестное». Месье Жердон усмехнулся своей остроте. А ведь и правда, он практически ничего не знал о ней. И откуда она взялась, эта женщина? Это был риторический вопрос.

Месье Жердон погрузился в воспоминания. Он не только хорошо помнил события того вечера, когда имя Изабель Ален впервые коснулось его ушей, но и мог точно назвать время и место. Объяснялось это тем, что в конце каждой трудовой недели месье Жердон заходил в один и тот же бар неподалеку от музея, чтобы отдохнуть от работы. Пятничными вечерами бар всегда был переполнен, однако месье Жердону это не мешало. Главное, никто и ничего от него не требовал. Ни смотрительницы, ни охранники, ни пресса, ни городские службы — никто!

В один из таких вечеров месье Жердон, как всегда, сидел один, погруженный в мрачные думы, до смерти измотанный и уставший, пока к нему не подошел незнакомый господин весьма приятной наружности. Он осведомился, не против ли месье разделить с ним свой столик. Месье Жердон был не против. Слово за слово, они разговорились, и месье Жердон не заметил, как выложил незнакомцу всю свою подноготную. Такая откровенность была ему не свойственна, хотя господин напротив, безусловно, был интереснейшим собеседником. Помимо тонкого ума и красноречия, этому человеку была присуща какая-то исключительная природная проницательность: незнакомец задавал месье Жердону такие глубокие вопросы, о которых сам месье Жердон никогда прежде не задумывался и, отвечая на них, узнавал себя самого с новой, совершенно неожиданной стороны. Месье Жердон говорил и не мог надивиться тому, какое влияние оказывает на него этот господин. Они проговорили весь вечер, к концу которого у месье Жердона сложилось стойкое ощущение, что он знает своего собеседника всю жизнь. Просто удивительно, какое расположение могут вызывать к себе некоторые люди.

И вот что любопытно, именно этот человек посоветовал месье Жердону нанять помощницу. Жалование ей можно было платить небольшое, зато она могла взять на себя значительную часть его обязанностей, которые были совсем не сложные, но отнимали уйму времени. Такое замечательное и простое решение, и почему месье Жердон сам до него не додумался? Он уже размечтался, как чудесно будет избавиться от половины своей каждодневной рутины, когда вдруг понял, что именно из-за нее не найдет ни секунды времени на поиски помощницы. Однако и с этим его новый знакомец разобрался в три счета. Оказалось, что он был не местным и приехал во Францию к старому другу. По счастливой случайности у его друга была дочь, которая как раз подыскивала себе работу. Господин был столь любезен, что пообещал месье Жердону устроить с ней встречу в ближайшие дни. Встреча состоялась и увенчалась тем, что месье Жердон в тот же день принял на работу юную леди.

Именно ее стук в дверь кабинета прервал плавное течение его мыслей.

— А, мадмуазель Ален, — обрадовался он. — Входите!

— Месье Жердон, к вам пожаловал князь!

— Какой еще князь?

— Простите. Я сама ничего не знала про это, — затараторила помощница, — он явился так неожиданно… Его зовут Герхард Клеменс Венцель фон Вальдштадт. Он подъехал к главному входу на карете, его лакей просил доложить о нем и сказал, что князь хотел бы побеседовать с управляющим, а также совершить совместную прогулку по музею, если вам будет угодно. А пока он будет ждать в карете.

— Действительно неожиданно, — месье Жердон встал с кресла и начал поправлять пиджак. — Ну что ж, тогда я сам его встречу.

— Хорошо.

— Премного благодарен вам, мадмуазель Ален.

Девушка кивнула.

— Простите, как, вы говорите, его зовут?

— Герхард Клеменс Венцель фон Вальдштадт.

— О, матерь божья! Мне никогда этого не запомнить.

Помощница снисходительно улыбнулась в ответ и вышла из кабинета.

Обычно, встречи с богатыми меценатами проводил директор музея. Большую часть времени он находился в разъездах, но даже когда был в Париже, Лувр посещал довольно редко и только тогда, когда того требовали неотложные внутренние дела музея. Именно поэтому все важные встречи всегда назначались заранее. Однако князь то ли не знал об этом, то ли намеренно не хотел делать из жеста доброй воли целое событие, в любом случае, явился он так неожиданно, что месье Жердону не оставалось ничего, кроме как оказать ему достойный прием. Это было для него делом не совсем привычным, поэтому, услышав размер суммы, которую князь хотел пожертвовать во благо музея, он не смог сдержать радостных восклицаний, которые эхом прокатились по коридорам дворца, еще не заполненного посетителями. Князь едва заметно улыбнулся.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Траблс (англ. troubles) — неприятности.

7

Баттерфляй (англ. butterfly) — бабочка.