Стругацкие: проза (произведения 1960−1980-х годов)

Н. Г. Северова

Главная проблема, которую исследуют в своих произведениях Аркадий и Борис Стругацкие – проблема преодоления ограниченности форм бытия.Книга кандидата филологических наук Н. Г. Северовой «Стругацкие: проза (произведения 1960−1980-х годов)» предназначена для учителей литературы и учащихся старших классов.Материалы этого пособия могут быть использованы в работе спецкурсов, спецсеминаров, при написании курсовых и дипломных работ по творчеству Стругацких в высших учебных заведениях.

Глава 1. Земля и космос: один герой, одно пространство

Первой совместной публикацией братьев Стругацких стала повесть «Извне» (1958) [1].

Несущая в себе привычные черты фантастического канона, она важна тем, что уже здесь внимание авторов приковано к герою, отказавшемуся от всех земных радостей ради «невиданных, ослепительных перспектив».

Герой, характерный для художественного мира писателей будет найден сразу, а вслед за ним, постепенно, от произведения к произведению, станут проявляться основные принципы, организующие художественный мир Стругацких.

Вглядимся в самое начало этого процесса, для этого нам понадобятся рассказы Аркадия и Бориса Стругацких 1959—1960 годов.

Они интересны тем, как авторы всматриваются в земной мир и миры иных планет.

В рассказе Стругацких «Забытый эксперимент» (действие происходит на планете Земля) с первого же абзаца создается образ закрытой зоны (опущенный шлагбаум, решетки металлической ограды).

Это выморочное пространство сигнализирует о своей особости.

Прежде всего — это знаки инородности зоны: бесчисленные мутации обитателей пространства; где лягушки кричат голосами тонущих людей, а кабаны ревут, как медведи.

Аномалии пространства, которое после взрыва превратилось в «заповедник мутаций», сказываются даже на бездушной технике (киберразведчики ведут себя в зоне, как перепуганные дворняжки, приборы испытанного на чужих норовистых планетах вездехода «Тестудо» выдают фантастические данные).

Но самое главное — это опасность, которой дышит зона, идущая из нее беда:

«Беда будет, если сдаст двигатель, нарушится настройка магнитных полей реактора, которые держат кольцо раскаленной плазмы. Стоит разладиться настройке, и „Тестудо“ превратится в пар со всей своей высшей защитой» («Забытый эксперимент» [2;234]).

История возникновения выморочного пространства, пространства беды, дана в ссылке на воспоминания Ивана Ивановича.

Причина беды — классическое головотяпство. Семьдесят лет назад по решению Всемирного Ученого Совета были заложены и пущены в порядке эксперимента псевдо-вечные двигатели, «двигатели времени».

Потом какой-то «умник в Ученом Совете» предложил отдать готовую строительную площадку в тайге под телемеханическую мезонную лабораторию.

Лабораторию построили. Сорок восемь лет назад она взорвалась, «двигатель времени» сочли разрушенным, но он уцелел, накапливал энергию и четыре месяца назад выбросил первую порцию [2;245—246].

Пространство опасной зоны в рассказе «Забытый эксперимент» четко структурируется: просто опасное пространство и пространство особо опасное.

Таким особо опасным пространством в рассказе становятся развалины взорвавшейся полвека назад лаборатории. Пейзаж, в который вглядываются герои, каждой своей деталью несет мотив мощного разрушительного процесса, смерти (груды оплавленного камня, обугленная земля).

В рассказе «Чрезвычайное происшествие» весь космический корабль, находящийся в длительном полете, становится пространством беды, окрашенным в характерный для беды цвет:

«В коридоре ползали и летали мухи. Их было так много, что стены казались черными, а под потолком висела как бы траурная бахрома» [3;213].

Часто небольшое сюжетное время рассказа заставляет авторов сразу начать повествование с мотива беды. Рассказ «Шесть спичек» (место действия — планета Земля) начинается с облавы контролирующих органов из Управления охраны труда на исследовательский институт, поскольку ученый Андрей Андреевич Комлин производил над собой опасные эксперименты и в данный момент лежит в полусне-полубреду на больничной койке.

С беды начинается рассказ «Чрезвычайное происшествие». Развитие сюжета представляет собой постепенное нарастание беды. Это нарастание беды подается в рассказе при помощи логического резюме и ссылки на уже имеющийся опыт штурмана корабля:

«Произошло самое страшное, что может произойти на корабле. Это бывает очень редко, но лучше бы этого не случилось никогда. <…> Три года назад Виктор Борисович участвовал в спасении экспедиции на Каллисто. В экспедиции было пять человек — два пилота и трое ученых, — и они занесли в свой корабль протоплазму ядовитой планетки. Коридоры корабля были затянуты клейкой прозрачной паутиной, под ногами хлюпало и чавкало, а в рубке лежал в кресле капитан Рудольф Церер, белый и неподвижный, и лохматые сиреневые паучки бегали по его губам» [3;209].

И эта степень беды все возрастает по мере знакомства с объектом, воплощающим беду: жидкость «Леталь», способная убить и быка, оказывается бессильной перед космической мухой, мало того, раздавленная муха тут же возрождается, повторенная стократно. («Чрезвычайное происшествие» [3;214])

Часто мотив беды сопряжен с мотивом чрезвычайного, поэтому чрезвычайное становится сигналом беды (биолог Малышев обращает внимание окружающих на то, что у космической мухи, в отличие от земной, восемь ног).

А реакцией героев на чрезвычайные ситуации становятся чрезвычайные меры:

«…Впустим Пространство в корабль. Вакуум и абсолютный нуль. И ток сжатого водорода выбросит эту гадость» [3;215].

И только ближе к финалу рассказа оказывается, что эти чрезвычайные меры использовались героями по причине незнания природы беды (на самом деле космические мухи, способные сожрать всю атмосферу Земли, легко уничтожаются обыкновенной водой).

Вполне возможно, что трудности преодоления пространства в рассказе «Частные предположения» (повествование о многолетнем космическом перелете) так же возникают от незнания неких законов:

«Это было так тяжело, что иногда казалось, что мы не выдержим. <…> Микими и Завьялов составили программу для кибернетического управления, и ускорение автоматически увеличивалось на один процент в сутки. <…> Кости трещали, мускулы не выдерживали тяжести рук» [4;288—289].

Но опасность, боль, беда в данном случае — это только производное от личностных качеств самих героев.

Максимализм героев привел их к чрезвычайным формам существования и, как следствие, к беде.

Максимализм Комлина («Шесть спичек») заставляет его ставить опасные эксперименты на себе.

Потребность за срок одной жизни «обежать дальние окраины Вселенной и подарить эти окраины людям» заставляет героев «Частных предположений» идти на сверхперегрузки.

И общее чувство подогревает максимализм героев этих рассказов — азарт экспериментаторов:

«Обратно мы летели шесть лет при максимально возможных перегрузках. Мы торопились попасть в наше время, потому что до самого конца не знали, удался наш опыт или нет». («Частные предположения» [4;292])

Этот азарт экспериментаторов в свою очередь базируется на стабильном ощущении защищенности правильным, нравственно здоровым человеческим миром Земли:

«Спасибо людям, которые создали прямоточную ракету. Спасибо людям, которые создали наш прекрасный мир и создали нас самих такими, какие мы есть.» («Частные предположения» [4;292])

А пафос восторга перед надвигающимся открытием тайн мироздания в рассказах 1959—1960 годов часто основывается на категории абсолюта.

Если Комлин в «Шести спичках» делает доклад о нейтринной акупунктуре, то это доклад, «потрясший основы медицины».

А сам метод нейтринной акупунктуры является лекарством-абсолютом (нет пределов в исцелении, ни одна болезнь не устоит).

Абсолют, нерядовое, исключительное, чрезвычайное часто рассматриваются как чудо.

И, как сказочное чудо, в «Шести спичках» чудо сопровождается троекратностью.

Перед своим выпадением из реальности Комлин трижды привлечет внимание сотрудников института:

порежет руку,

наизусть процитирует страницу из «Речных заводей» Ши Най-ань, мельком взглянув на нее,

устроит вечер фокусов (гашение огня взглядом, «оживление» вольфрамовой спирали, перемножение в уме нескольких многозначных чисел).

Даже срок работы Комлина с тем, что официально называется «нейтринной акупунктурой», исчисляется тремя месяцами.

Чудо и тайна сопряжены.

Тайной в «Шести спичках» является то, какой именно эксперимент проводил над собой Комлин, прежде чем попал на больничную койку.

Тайной, загадкой в рассказе «Испытание „СКИБР“» до поры до времени является то, почему сам легендарный космолетчик Быков приезжает на испытания СКИБР.

К абсолюту, тайне, чрезвычайному подходят не рядовые люди, а те, кто чаще всего предъявляют максимальные требования к себе и жизни.

Чем и создают нештатные, чрезвычайные ситуации.

И в этом случае максимализм расценивается как цинизм по отношению к человеческой жизни.

Так, рассматривая через призму здравого смысла «случай Комлина», инспектор по охране труда Рыбников выговаривает директору института, защищающему Комлина:

«Варварство! Варварский героизм!» [5;305]

И только в финале этого рассказа мы узнаем, что осторожный консерватор Рыбников, это тот самый Рыбников, который в «шестьдесят восьмом году в Кустанае самовольно, не дожидаясь прибытия автоматов, разрядил какие-то штуки».

Консерватор оказывается максималистом, когда речь идет не о чужих жизнях, а его собственной.

Но чаще в рассказах Стругацких 1959—1960 годов максималист проявляет себя сразу и ярко.

Таким и предстает в рассказе «Частные предположения» командир звездного корабля Петров:

«Он [Петров — Н.С.] принадлежал к другой породе людей. Он был немножко фанфарон и позер. И он был необыкновенный смельчак. Мало кто решался на штуки, которые он позволял себе, а те, кто решался, отступали или гибли. Но ему все удавалось. Он с улыбочкой шел над пропастями. Наверное, он очень любил себя такого — веселого, небрежного и неуязвимого. Другие тоже любили его» [4;272].

Страстность, азарт, максимализм героев отражают их потребность преодолеть ограниченные, привычные формы бытия.

Максималист может поставить перед собой задачу, достойную Бога.

Так поступает Комлин в рассказе «Шесть спичек», размышляя о том, что при помощи нейтринного пучка можно создавать новых людей [5;310].

Героев завораживает и возможность выйти в ходе эксперимента на непредвиденное.

И в результате деятельности максималиста люди получают новые системы.

В рассказе «Частные предположения» сталкиваются «две арифметики» космической экспедиции.

После возвращения из космоса Петров дарит людям Земли проверенную им истину:

«А мы теперь знаем, доказали на опыте, что при больших ускорениях на возлесветовых скоростях можно управлять временем» [4;282].

Центральное место в рассказах Стругацких 1959—1960 годов занимает феномен, который воплощает собой сущность преодоления привычных форм бытия или способствует прорыву в запределье.

И в этом случае в рассказы вкрапляется жанр описания научного феномена с соответствующими стилевыми чертами.

Так, в рассказе «Забытый эксперимент» Беркут объясняет Полесову, что такое вечный двигатель, выходя на понятие механики «физического времени» — тау-механики.

Классически подается в «Испытании „СКИБР“» феномен системы кибернетических разведчиков: описание, сущность, функции.

Этой же схемы описания феномена (космической мухи) придерживается биолог Малышев в «Чрезвычайном происшествии» и ассистент Комлина — Горчинский, знакомящий инспектора Рыбникова, а заодно и читателей рассказа «Шесть спичек», с нейтринной акупунктурой и ее методикой.

В ранних рассказах соавторов мы находим сходство во взгляде на мир земной и миры иных планет.

И в том и в другом случаях Стругацких интересуют прежде всего тайны мироздания.

Именно в рассказах этого времени определяются две составляющие, необходимые для прорыва в запределье: пространство (физическое или интеллектуальное), требующее подвигов, и герой-максималист, мечтающий эти подвиги совершить.

Герой, настолько захвачен идеей преодоления пределов, что его всепокорительство граничит с цинизмом по отношению к человеческой жизни.

И прежде всего этот цинизм герой проявляет по отношению к собственной жизни.