Серый волк

Мэри Черри, 2018

Это история о маньяке, который не хотел быть маньяком. Серийный убийца надеется избавиться от своей мании, но однажды он приходит в себя, стоя над окровавленным телом, и понимает, что его внутреннее "я" взяло над ним верх. Он мог бы оставить все, как есть, и продолжать убивать, если бы не девушка, которую он любит. Ради нее он должен сделать все, чтобы стать нормальным.

Глава 12. Мать

Как у всякой матери, у Любови была ментальная связь с сыном. За это она его и не любила. Чем-то задним она чувствовала, что он — продолжение ее самой. А самой себе она не слишком нравилась. И хотя Любовь была властная и сильная женщина, она считала себя ущербной, никчемной, туповатой. Ей так внушили в детстве, и она прожила с этой уверенностью все свои сорок четыре года.

В четвертом часу утра Сергей вышел из автобуса на трассе и за полчаса по тропинке дошел до деревни.

Около шести из деревни выезжали только три машины, по-видимому, спешившие на работу в Тверь. Остальная часть населения спала. Хозяйством почти никто не занимался. Большинство населения разъехалось по городам или спилось.

Сергей подошел к калитке. Трава белела инеем августовского утра. Деревья струились черными лентами по небу. Было еще темно. Сергей замерз, пока шел через лес, одежда намокла. Волосы слиплись. Он стоял и смотрел на свой покосившийся дом с облезшей зеленой краской и пятнами разнокалиберного шифера на крыше. Двор, как и прежде, был в бурьяне, приникшем к земле и пожухлом, по случаю прошедшего жаркого лета.

Юрист? Москва? Ценит начальник? Ты никто. Вот твое место.

Он посмотрел себе под ноги, потом приподнял калитку и открыл ее. Это привычное движение врезалось в его сознание.

Мать еще спала. С огромной русской печи, занимавшей добрых две трети комнаты, разносился ее гудящий храп с присвистом. Такой знакомый. Она и в его детстве редко просыпалась раньше полудня. Только во времена особо сильных запоев, бывало, вставала еще до зари. Злая.

На столе было пусто, если не считать полной полулитровой банки окурков. Дом не проветривался, и сигаретный дым резал глаза. Сергей зажал себе рот рукой, чтобы не закашляться. Он совсем отвык.

Переодеться было не во что. В доме холод. Мать даже зимой топила не каждый день, по причине отсутствия дров, что уж говорить про середину августа.

Он зашел за печку, где по-прежнему стоял сундук с наваленными на него драными ватниками — его постель. Сел на сундук и стал энергично тереть брюки и куртку, чтобы высохнуть.

Немного согревшись, Сергей пошел в сарай, стоявший на другом конце двора. Сарай пришел в еще более унылое состояние, чем раньше. Он давно уже был кособоким, теперь же столбы повисли почти в горизонтальном положении, крыша обвалилась.

Да. Здесь его и посетило то видение. Не просто видение. Послание, руководство к действию. Разве можно ему противиться? Сергей потряс головой, отгоняя нелепые предрассветные мысли и быстро нашел то, что искал — старую деревянную лестницу без двух ступенек.

С её помощью он скоро очутился на чердаке. Отряхнувшись от пыли и паутины, он вглядывался в темноту. В сумерках проступали очертания гроба. Телефон почти сел, но фонарик еще можно было включить. Гроб стоял точно посередине с закрытой крышкой. Мать купила его себе как-то раз, когда работала. Ему тогда было лет шесть. Сказала, что в этом гробу он будет ее хоронить. Прежде здесь стоял гроб, который купила себе бабушка. В нем ее увезли на кладбище.

Он подошел к гробу, намереваясь его открыть, и взялся левой рукой за крышку.

Там бабушка.

Да что с тобой такое?

Сергей открыл крышку. В углу гроба уютно расположилось мышиное гнездо.

Он стал вычищать его рукой. На первом этаже что-то зашуршало, через пару минут по лесенке кто-то быстро поднялся, Сергей обернулся, готовясь встретить незваного гостя, кто бы это ни был. В глаза ему ударил свет фонарика.

— Какого мать его хрена лазиешь тут?! Щас ты у меня получишь, упырь! — прорычал незнакомый голос.

Сергей, загораживаясь от фонарика рукой, отозвался:

— Спокойно-спокойно. Я Любин сын. Сергей.

— А, — разочарованно отозвался голос, и фонарик тут же погас.

Его владелец, кряхтя, слез по лестнице и вернулся на исходную позицию внизу.

Сергей последовал за ним. В бледном свете подготавливающегося утра они рассмотрели друг друга.

Обладатель фонарика был довольно крупным, чернявым, коренастым мужиком с испитой физиономией и недельной щетиной. Черные патлы начинали седеть. Нос был когда-то сломан.

— Сергей, говоришь. Ну что ж, это хорошо, я тоже Сергей.

Он протянул руку, и Сергей неуклюже ее пожал.

— А мамка твоя говорила, что и батька твоего Серегой звали. Выходит, я тебе теперь как бы заместо него, — ухмыльнулся он.

«Незаменимых нет. Если больше двух месяцев с ней, уже, считай, долгий заход».

— Понятно, — Сергей посмотрел на его нос без выражения.

Новый отчим поскреб в затылке и пожал плечами.

— А я, ты знаешь, че-то не это самое. Любка-то мне вчерась говорила, что сынок приедет. А я че-то и не понял. Думал, мальчонка какой. А тут вон лось здоровый.

Он заржал и хлопнул Сергея по плечу.

— Я и не врубаюсь, что за ху…, в смысле, кто там по чердаку скребется. Сначала подумал, что кошка, — делился он своей логической цепочкой. — Но потом смотрю, че-то не похоже на кошку. Шумно больно. А кошки-то, они ж наоборот как бы… Бесшумные. Ну, я и решил, что ворье какое. Или бомж. Напугать-то не хотел. Ты уж извини.

— Да ерунда, — пожал плечами Сергей.

— О, молодец. Надо проще к делу подходить. Ну, пойдем мамку будить.

Они вошли в избу. Помещение по-прежнему оглушал материн храп.

— Люб! — позвал новый отчим. — Любка!

— Храу-у-у-у-у-хр-р-р-ры-ы-ы-ы, — был ответ.

— Любка, мать твою, приехал твой!

— Хиу-у-у-у-у-ур-р-р-р-р!

Мужик повернулся к Сергею, прикрыв глаза и выставив ладонь вперед — мол, не боись, ща все будет.

Он поднялся по лесенке, прислоненной к печи, на две ступеньки, осторожно приподнял драный плед, под которым спала мать, быстро обхватил одну из щиколоток рукой, второй рукой стал чесать ей ступню. Нога задрыгалась, послышался несильный визг, после чего над печкой, пытаясь высвободить ногу, показалась сама Любка, тряся нечёсаной бесформенной копной блеклых волос.

— Ай, паразит, выродок окаянный, отдай ногу!

Пытка продолжалась.

— Да проснулась я уже, прекрати!

Мужик вошел во вкус.

— Ах ты сука!

Любка свободной ногой треснула ему в рожу, он откинулся назад, отпустив, наконец, ее ступню, и грохнулся с лесенки.

Ворчливо матерясь, она стала спускаться с лесенки. «Отчим», который уже успел вскочить на ноги, смачно шлепнул ее по заднице. Она не отреагировала.

Сергей смотрел на это молча, тая неприязнь в себе, никак не показывая, зная свое место, осознавая свою никчемность, которую мать внушила ему с рождения.

Она сунула ноги в драные шлепки, один из которых был зашит бечёвкой. Прошлёпала мимо Сергея, не взглянув, села за стол, взяла сигарету из пачки, и, чиркнув старинным огнивом, прикурила, щурясь на дым.

— Ну что, мы, наконец, получили явление Христа народу? — все-таки удостоила она его приветствием.

В детстве у него были какие-то совершенно иные ассоциации с этой фразой. Но в Москве он сходил на экскурсию в Третьяковскую галерею, где подробно рассказывали о картине. И теперь эта фраза звучала не так обидно. Даже совсем не обидно. А скорее как-то нелепо. Вряд ли его мать видела хотя бы репродукцию той картины.

Мужик уселся на второй табурет. Сергей остался стоять, так как сесть было некуда. Он прислонился к бывшей когда-то белой печке.

Мать тут же протянула вперед руку с сигаретой.

— Ну, куда ты прислоняешься, идиот несчастный?! Щас же весь рукав белый будет. Совсем отвык в городе?

Сергей поспешно отошел от печки и отряхнул рукав, который действительно немного испачкался в мелу.

— Представляешь, по чердаку шарился, — то ли наябедничал, то ли просто поделился мужик с Любкой.

— Это зачем еще? — она как-то испуганно посмотрела на сына.

— Хотел посмотреть, в порядке ли гроб. Вы же еще спали, — попытался объясниться Сергей.

— Какой гроб? — мать еще сильнее испугалась.

Сергей сглотнул.

— А, ну да. Еще не проснулась, — мать тоскливо вздохнула. — Да, вот так. Живет человек, и нету.

— Все там будем, — подхватил новый «отчим».

«Ты в первую очередь», — Сергей мрачно посмотрел на него исподлобья.

— А ты его достал? — спросила мать.

— Н-нет. Не успел, — Сергей начал общипывать заусенцы у себя на пальцах.

— Ну, так достань. Надо отнести его. А то вон мечутся, ищут. Конечно, послать бы их, по-хорошему, надо. Тамарка-то сквалыгой той еще была. Я, надысь, у нее полтинник просила, так не дала. Но да ладно. Мертвых что уж попрекать. Зла не держу я.

По ее поджатым губам было видно, что держит.

— Хорошо, — послушно отозвался Сергей, как будто ему снова было десять, и сделал шаг к двери, потом обернулся.

Ему не жалко было денег на гроб для матери, но очень не хотелось задавать этот вопрос.

— А ты… — начал он, надеясь, что мать догадается, о чем он.

Мать скучающе на него посмотрела.

— То есть, гроб я сейчас отнесу, потом как…

Мать вскипела мгновенно:

— Да что ты елозишь, как по мокрому? Чего хочешь сказать — говори.

— Нет, ничего.

Он вышел во двор, обошел дом и собрался уже забраться по лестнице, как позади послышались торопливые шаги «отчима».

Он лучисто улыбнулся Сергею, показывая гнилые зубы.

— Ты это, Сереж, говорят, ведь юристом, да?

Сергей кивнул, вспоминая, сколько у него денег с собой.

— Не одолжишь? Помянуть надо, а у меня голяк полный.

Сергей быстро достал из внутреннего кармана почти высохшей куртки кожаный кошелек (подарок Юлии Яковлевны), вынул тысячерублевую купюру и отдал её своему тезке.

Глаза того загорелись удивлением и восторгом.

— Не, ну столько-то зачем. И пары сотен бы хватило, — сказал он, торопливо убирая тысячу в карман брюк.

Уже через несколько секунд шаги его зашуршали с другой стороны забора.

С гробом Сергею пришлось повозиться. Он был тяжелым и так долго стоял на одном месте, что почти прирос к полу. Сергей вспомнил, как в детстве играл, будто умер и ложился в гроб, закрывая крышку. Он мог лежать так часами, иногда даже засыпал. В гробу было очень уютно. Порой он представлял, что лежит в обнимку с мамой — спокойной, доброй, не пьяной. Правда, он не помнил, была ли она когда-нибудь такой.

Он нашел веревку, обвязал гроб поперек и вдоль, как торт. Второй конец веревки перекинул через центральную балку, выходившую наружу. Подергал — крепко. Да, однажды такое «крепко» его уже подвело. Он осторожно вытолкнул гроб из окна, твердо держа второй конец веревки, но не рассчитал, веревка выскользнула у него из рук, и тяжеленный ящик грохнулся оземь, уткнувшись острым концом в землю, успев перед падением чиркнуть по лестнице и повалить ее.

Сергей посмотрел на творение своих рук. Гроб с тянущейся от него веревкой, как поверженный воздушный змей, и лестница лежали на земле.

Как спрыгнуть с десятиметровой лестницы и не разбиться?

Он тихо выругался про себя. В доме послышалось шебуршание.

Господи, сейчас придет мать и увидит, что он уронил гроб!

Не раздумывая, он прыгнул. Опавшие золотые листья и клубок сорняков смягчили падение, но все равно было довольно больно. Он вскочил и положил гроб так, как будто только что аккуратно спустил его на веревке. В этот момент из-за угла появилась мать.

— Ты чего тут устроил? — с подозрением спросила она.

— Ничего, все нормально. Вот, опустил, — шумно выдыхая, отчитался он.

— А лестница чего валяется? — не успокаивалась мать.

Черт, про нее он забыл.

— Положил, чтобы унести, — объяснил сын.

— Куда унести, дебил? А если на чердак кому-то понадобится? — она слегка постучала пальцем себе по лбу.

— Но…

— Что «но». Поставь обратно, — приказала мать.

Сергей быстро поставил лестницу вертикально.

— Идиот, — прошипела мать и ушла в дом.

Сергей выдохнул.

Вскоре явился какой-то извилистый и зыбкий сосед, с которым они вдвоем дотащили гроб до нужного дома. Народу на поминках было не так уж мало, в основном, люди за пятьдесят и несколько алкашей Сережиного возраста. Он их не знал.

Помянули.

На Сергея смотрели доброжелательно, но при этом как-то настороженно. Он никого здесь не помнил.

Когда он шел обратно, из-за угла вырулила болотная куртка маминого сожителя. «Отчим» радостно помахивал бутылкой водки. Навстречу ему выскочила дворняжка — учуяла колбасу, торчащую из кармана. «Отчим» поманил ее колбасой, и, когда она приблизилась, со всего маху дал ей ногой по носу. Дворняга взвизгнула и стремглав унеслась.

«А ведь вот мое отличие от других маньяков. Я никогда не мучил животных. А вот тебя я бы ткнул пальцем в глаз», — отметил про себя Сергей, неприязненно глядя в спину тезке.

Он поймал себя на колющей боли в виске.

«Черт, я даже таблеток с собой не взял».

«Они тебе не помогут. Ты знаешь, что тебе нужно», — пропищал внутренний голос.

«Нет. Этого я больше делать не буду», — заявил Сергей внутреннему голосу.

«Ну, только этого козла, пожалуйста!» — взмолился голосок.

Сергей запустил пальцы себе в волосы и, схватив шевелюру, резко потянул. Кожа головы приятно заныла. Он потер лицо и направился к калитке.

Когда Сергей вошел, мать и ее кавалер успели уже выпить по первой. Мать чуть подобрела.

— Отнес? — осведомилась она.

— Угу.

— Спасибо сказали? — с деланным безразличием спросила она.

— Да, очень благодарны, спросили, зайдешь ли, — соврал Сергей.

— Нет уж, сделаю им приятное — не зайду. Козлы чертовы, — прошипела мать.

Она чиркнула огнивом и прикурила «Яву».

— Ладно, ты когда обратно-то? — посмотрела она на сына.

Сергей опешил.

— Так ты меня… действительно, только, чтобы я гроб этот отнес, позвала? — заикаясь спросил он.

Мать не ожидала подобной наглости от сына.

— А ты что развалился оттого, что помог? — поинтересовалась она у строптивого отпрыска.

— Нет, но я не понимаю…

— Чего тут понимать?! — рявкнула она. — Серега не мог этот ё… (где-то громко кукарекнул петух) гроб спустить. У него спина не гнется.

— А соседи что, сами не в состоянии? — обратился Сергей к «отчиму». Он бы не позволил себе так разговаривать с матерью.

— Пускать этих упырей ко мне в дом? — возмутилась мать.

Сергей чувствовал, как в нем закипает неконтролируемая злость. Нет, мать он, конечно, не тронул бы. Но этого ее дружка…

Дружок вмешался.

— Ну ладно, Сергунь, че ты кипешуешь? Все ровненько. Мне завтра на смену, вместе до остановки дойдем, я доеду до Зобов, а ты дальше. Автобус до Бежецка. А там пересадку сделаешь до Твери.

— Вместе? — Сергей злобно улыбнулся тезке, но тот не заметил агрессии.

— Ну да. Всё веселей, — подытожил тот.

— О, вот и с отчимом уже сдружился, — заметила мать. — А ты говоришь — зря вызвала. Мать всегда знает, что для сына лучше, — у нее уже начинал заплетаться язык. Бутылка стремительно пустела. — Я тебя, сволочь такую, рОстила, кровью своей, считай, кормила. Свинья неблагодарная.

Последние слова она произнесла вполне миролюбиво.

Сергей уснул быстро, несмотря на то, что сундук ему был маловат. Под ноги пришлось поставить табуретку. Но в самом сундуке он нашел траченный молью серый плед. Тот самый, который остался от бабушки, и которым он укрывался первые пятнадцать лет своей жизни. Плед его быстро усыпил.