Гость

Мэри Даунинг Хаан, 2019

Добрый Народец всегда выбирает самых красивых, самых сладких детей. Если ребёнок приглянулся Доброму Народцу – пощады не жди! Вот и Томаса, брата Молли, утащили прямо из колыбели, а вместо него оставили страшненького, худенького и постоянно орущего младенца. Мама Молли сходила к колдунье, и та посоветовала заботиться о подкидыше, как о родном сыне. И тогда (может быть!) Добрый Народец сжалится и вернёт Томаса. Что же делать, Молли стала помогать маме и даже дала имя подкидышу – Гость. Он только и делал, что плакал, кусался и очень много ел. И тогда Молли отправилась в лес на поиски Доброго Народца, захватив с собой и Гостя, конечно. Молли решила во что бы то ни стало обменять Гостя на Томаса. Ей предстоит противостоять жутким существам, прислуживающим Доброму Народцу, найти союзников среди бродяг и даже раскрыть самую мрачную тайну Доброго Народца! И кто знает, хватит ли у неё сил вернуть Томаса домой…

Глава 2

Когда я открыла глаза, то поняла, что лежу на спине в саду. Я медленно поднялась на ноги. От зноя кружилась голова, ноги ослабли, как будто я добежала до вершины Холма Кошкиного Хвоста и на всём бегу спустилась вниз по другой стороне.

Облако куда-то скрылось, и снова светило солнце. Куры ковырялись в земле, малиновка пела, усевшись на заборе, пчёлы жужжали. Прохладный ветерок ворошил листву. Ворона куда-то улетела.

Мой брат был там же, где я оставила его, крепко спал на одеяле. Наклонившись над ним, я пощекотала ему пяточку, чтобы разбудить, но вместо того, чтобы заулыбаться и вытянуть пухлые ручки, прося, чтобы его подняли, он заплакал. Его лицо стало уродливым и красным! Да и плакал он скорее как кошка, а не как ребёнок. Когда я попыталась взять его на руки, он начал брыкаться и даже стукнул меня.

Вытащив из-за ворота платья медальон, я предложила его Томасу, но мой братик от его прикосновения вскрикнул.

— Томас! — испуганно воскликнула я. — Томас, это я, Молли. В чём дело? Почему ты плачешь?

Но Томас продолжал плакать и лягаться. После недолгой борьбы я наконец схватила извивающегося, орущего во всю глотку ребёнка и понесла в дом.

Мама бросилась нам навстречу:

— Что случилось с Томасом? Его ужалила пчела? Укусил паук?

Она попыталась взять его на руки, но мой братец боролся с ней так же, как и со мной. Он взвизгивал и завывал, и казалось, этому не будет конца.

— Быстрее, Молли, — сказала мама, — наполни ванну прохладной водой. Ему жарко, вот он и капризничает.

На дрожащих ногах я побежала к колодцу и принесла ведро воды. Мама не заметила, что на шее у Томаса нет медальона. Я надену его брату позже, когда он успокоится и никто не будет смотреть в нашу сторону.

Пока я наполняла ванну, мама раздела Томаса и опустила в воду. На мгновение он от удивления умолк. Мама осмотрела его, но не обнаружила никаких укусов. Увы, вскоре мой брат снова начал кричать.

Мама завернула его в мягкое одеяло и стала качать на руках. Но её старания были напрасны. Более того, Томас кричал всё громче и громче.

— Молли, приведи бабулю Хеджпат! — крикнула мама. — Немедленно!

Объятая страхом, я со всех ног бросилась по переулку, а затем сначала вверх по Холму Кошкиного Хвоста и вниз по другому склону. За моей спиной остался Томас, возможно, уже мёртвый, а впереди была бабуля Хеджпат. Лишь из любви к Томасу я заставила себя подойти к её двери и постучать.

— Что тебе нужно, девочка? — Голос старухи звучал так же хрипло и неприятно, как воронье карканье. — Могу я спокойно посидеть без того, чтобы какой-нибудь глупый ребёнок не стучал в мою дверь?

— Пожалуйста, бабуля, это из-за Томаса, — сказала я, задыхаясь. — Он кричит, как банши, и не даёт маме или мне дотронуться до него. Мама послала меня за тобой. Ты не могла бы прийти к нам? Он ведь малыш…

— Чушь! Скорее всего, его укусил паук или пчела.

Она собралась было захлопнуть дверь, но я расплакалась:

— Мама уже осмотрела его. На нём нет ни единого укуса. Томас никогда не плачет, он самый лучший…

— Тьфу на тебя, девчонка, закрой свой рот. Помни: никогда не знаешь, кто может тебя услышать! — Бабуля Хеджпат злобно зыркнула на меня, но всё же проковыляла внутрь, чтобы взять сумку с лечебными снадобьями.

В открытую дверь мне был виден старый стол и шаткий стул. Со стропил свисали пучки сушёных трав. Остальная часть дома была скрыта полумраком, неестественно густым в углах.

Двигаясь тихо, как мышь в комнате, полной кошек, бабуля Хеджпат вышла на улицу. Нахмурившись и что-то пробормотав себе под нос, она ущипнула меня за руку.

— Давай, давай, топай вперёд, дочка Сэма Кловеролла. В моём доме ты не увидишь ничего. Только то, что я позволю тебе увидеть.

Я побежала рядом со старухой, стараясь не отставать от её длинных шагов. Хотя я не проронила ни слова, бабуля Хеджпат продолжала что-то бормотать. Было ясно, что я ей не нравлюсь, но какое это имело значение? Я пришла к ней, чтобы она помогла Томасу. Как только он выздоровеет, я больше никогда не явлюсь к ней на порог. Что бы там ни творилось внутри дома, я знать не знаю, да и не желаю знать.

Задолго до наших ворот мы услышали истошные вопли Томаса.

— Он как будто «притворяется» Томасом, — сказала я. — Ты ведь знаешь, как мы все говорим, что он уродливый, чтобы не…

Бабуля быстро повернулась ко мне. Лицо её вспыхнуло гневом.

— Цыц! Ни одного слова больше от тебя, девчонка.

Я прикрыла рот рукой, чтобы не ляпнуть грубость, и последовала за старухой в дом.

Оттолкнув маму в сторону, бабуля склонилась над Томасом и принялась мять и щипать его. Она вертела его и осмотрела со всех сторон. Она даже его понюхала. Наконец она выпрямилась и посмотрела маме в глаза:

— Наберись мужества и выслушай то, что я тебе скажу, Агнес Кловеролл.

Мама задрожала. От дурного предчувствия у неё перехватило дыхание.

— Это мозговая лихорадка, — простонала она. — Неужели наш Томас не доживёт до рассвета?

— Нет, это не мозговая лихорадка! В самом деле всё гораздо хуже, чем ты думаешь.

Бабуля Хеджпат схватила мамину руку и крепко сжала.

— Этот ребёнок — не Томас, — сказала она. — Они пришли за твоим сыном и оставили вместо него этого.

— Нет! — закричала мама. — Посмотри на него! Конечно же это наш Томас! Неужели ты думаешь, что я не узнаю своего собственного ребёнка?

Бабуля махнула рукой перед мамиными и моими глазами.

— Посмотри ещё раз, Агнес Кловеролл, и скажи мне, кого ты видишь в этой колыбели.

Мы с мамой устремили взгляды в колыбель. Лежавшее там создание было длинным и тощим. Его личико было сморщенным, как у старичка, а глаза — жёлтыми, как у кошки. Голова поросла пучками волос тоньше, чем метёлки молочая. Он сердито смотрел на нас, лягался тоненькими ножками и вопил как резаный. Ни разу в жизни я не видела такого уродца.

— Нет, этого не может быть. О, этого не может быть, бабуля! — запричитала мама.

Мне хотелось взять маму за руку и утешить, но я пристыженно попятилась назад. Это была моя вина. Я сказала то, чего не следовало говорить. Я взяла медальон Томаса и надела его на себя. Узнай мама, что я натворила, она бы никогда не простила меня. Я прижала руку к груди и прикрыла крошечную шишечку медальона под моим платьем.

Мама повернулась к бабуле. Её глаза сверкали страхом и яростью.

— Унеси прочь этого урода из моего дома! — воскликнула она. — Он не должен осквернять колыбельку Томаса!

Бабуля Хеджпат взяла маму за руку и заставила её посмотреть на существо в колыбели.

— То, о чём я тебя попрошу, Агнес Кловеролл, нелегко, но ты должна оставить его у себя. Относись к подменышу с добротой и лаской. Корми его, пой ему колыбельные, качай его на руках так, будто он твой любимый Томас.

— Неужто ты выжила из ума? — возмутилась мама. — Кормить и нянчить это существо? Я не могу и не буду. Если ты отказываешься это сделать, я сама отнесу его сегодня вечером на перекрёсток и оставлю там. Пусть они придут за ним, если захотят. Я хочу вернуть своего ребёнка, а не это чудовище.

— Успокойся и выслушай. — Бабуля Хеджпат ещё крепче сжала мамину руку. — Если ты будешь хорошо относиться к подменышу, то и они будут хорошо относиться к Томасу. Но если ты будешь относиться к нему плохо, будь уверена, жизнь твоего ребёнка у них будет полна горя и страданий.

— Если я буду дурно обращаться с этим уродцем, они будут дурно обращаться с Томасом?

— Именно. Такова их натура. Для них на первом месте они сами и то, что им принадлежит, пусть даже оно им и не слишком нужно. Мы и наши дети — для них на самом последнем месте. — Она немного помолчала. — Если подменыш вырастет крепким и здоровым на твоём грудном молоке, они могут взять его обратно и вернуть тебе сына. Имей в виду, такое случается не часто, и я ничего тебе не обещаю. Может, ты и вернёшь Томаса обратно… но только если угодишь им.

Мама снова посмотрела на колыбель. По её лицу текли слёзы.

— Я сделаю это не ради тебя, а ради Томаса, — сказала она подменышу. — Ради моего настоящего сыночка, которого украли у меня.

Обливаясь слезами, она взяла подменыша на руки, расстегнула платье и дала ему грудь. Он тотчас припал к ней и начал жадно сосать. Теперь единственным звуком было его чмоканье. Мне он напомнил голодного поросёнка, но только во много раз ужаснее.

Бабуля Хеджпат взяла меня за руку и повела к двери.

— Оставь маму наедине с ним, — сказала она. — Не надо ей мешать. Она должна быть спокойной во время кормления подменыша.

Старуха привела меня к каменной скамье в саду и села рядом. Одеяло Томаса лежало на траве, смятое и пустое, жалкое напоминание о моём младшем брате.

— Это ведь всё ты, верно? Ты сказала то, чего не должна была говорить. — Бабуля Хеджпат крепко сжала мои руки и заставила меня посмотреть ей в лицо. — Скажи правду — ведь я всё равно узнаю, если ты лжёшь, дрянная девчонка!

Я дрожала от страха и раскаяния, не осмеливаясь признаться бабуле Хеджпат в своей оплошности. Я попыталась отстраниться, но старуха впилась ногтями в мою кожу, и я захныкала.

— Отвечай мне! — Бабуля Хеджпат тряхнула меня с такой силой, что у меня покачнулась голова, как будто старуха хотела выбить из неё мозги. — Беспечная, глупая девчонка, ты похвалила Томаса, признавайся? Ты похвасталась! Ты привлекла их внимание.

— Я не хотела говорить это вслух! — крикнула я. — Слова должны были остаться в моей голове, но я…

Старуха снова встряхнула меня.

— Я знала это уже в тот день, когда пришла к вам с медальоном, а ты пряталась в тени, хитрая, как змея. Ты позавидовала брату. Ты хотела, чтобы они забрали его!

— Нет, нет! — Я пыталась вырваться из её хватки. — Я люблю Томаса.

Бабуля Хеджпат приблизила своё лицо к моему. Теперь мы почти соприкасались носами. В её глазах плясал гнев.

— Я вижу в тебе зло.

Я отвернулась, чтобы не смотреть ей в глаза. Да, я позавидовала Томасу, но я не хотела, чтобы Добрый Народец украл его. Нет, конечно же нет. Я была не такой уж плохой сестрой.

О, если бы только эта старуха поскорее ушла! Я больше не могла выносить её странный землистый запах или прикосновение её старого плаща к моей коже, грубого и колючего. Её дыхание было хриплым и воняло смесью трав, кухонных приправ и несвежей пищи. Я вновь попытался вырваться, но она даже не думала ослабить хватку.

Внезапно она вытащила из-за ворота моего платья медальон и, расстегнув его, поболтала им передо мной.

— Значит, ты взяла медальон. А я-то удивилась, почему он не спас милого малыша?

— Томас дал мне его… он хотел, чтобы я его взяла. Ненадолго. Я хотела вернуть его, но… — Я заплакала. Старуха была права. Я и впрямь была плохой сестрой, ужасной сестрой, худшей на свете сестрой, какая только могла быть у младшего брата. — Я не хотела, чтобы они забрали его… не хотела!

Она наклонилась ещё ближе и прошипела мне на ухо:

— Как тебе твой новый братец? Ты себе такого хотела?

Не дожидаясь ответа, бабуля Хеджпат швырнула в меня медальон и зашагала к калитке.

— Не смей называть этого урода моим братом! — дрожа от гнева, крикнула я ей вслед.

Бабуля Хеджпат оглянулась.

— Лучше научись держать язык за зубами, иначе тебя ждут ещё бо́льшие неприятности.

Взмахнув потрёпанным плащом, старуха прошла через калитку и скрылась из вида.

Не зная, что мне делать, я застегнула цепочку на шее и снова спрятала медальон под платьем. Его прохладное прикосновение больше не доставляло мне удовольствия, но я не хотела, чтобы кто-то ещё знал, что он у меня.

Несколько мгновений спустя, по дороге, что-то насвистывая, показался папа. Когда он возвращался с поля, я обычно бросалась ему навстречу. Когда я была маленькой, он сажал меня на плечи и нёс домой. Сидя у него на плечах, я чувствовала себя высокой-высокой! Мне были видны зелёные поля, протянувшиеся до самого Мирквуда, лежащего, как чёрная тень, у подножия гор. Папа обычно смеялся и говорил:

— Может, отнести тебя в Мирквуд и оставить там Доброму Народцу?

— Нет, папа, не надо! — Я цеплялась за него, страшась тёмного леса и его тайн. Я никогда не ходила туда и ни за что не пойду.

Этим вечером я не выбежала навстречу папе. Я сидела на скамейке и боялась представить себе, что он сделает, когда увидит подменыша в колыбели, которую своими руками смастерил для Томаса.

Папа остановился передо мной.

— Эй, Молли, почему ты сидишь здесь одна и почему я не услышал от тебя ни слова приветствия?

Пронзительный визг в доме избавил меня от необходимости отвечать.

— Это не наш Томас, — сказал папа. — Такие вопли издает лишь голодный кот.

Он посмотрел на меня так, будто ожидал объяснений.

— Ты прав, папа, это не наш Томас, — убитым голосом ответила я.

Я говорила так тихо, что папа не расслышал моих слов. С удивлённым лицом он пошёл домой. Я медленно поплелась за ним.

Взяв на руки подменыша, он посмотрел на маму:

— Что случилось с нашим Томасом? У него нездоровый вид.

Мама расплакалась. Я повернулась к папе, чтобы всё ему объяснить, но прежде чем я открыла рот, чтобы заговорить, он спросил:

— Бабуля Хеджпат видела его, Агнес? Он выглядит гораздо хуже, чем мне показалось на первый взгляд.

— Да, да, она уже была здесь и ушла, — снова зарыдала мама. — Она ничего не может сделать.

— Должно быть, плохо дело, если бабуля не может помочь. — Папа прижал подменыша к себе и нежно покачал на руках. — Не бойся, Томас, мы вылечим тебя. Есть и другие целители, которые знают столько же или даже больше, чем бабуля Хеджпат.

— Сэм, неужели ты слепой? — закричала мама. — Это не Томас у тебя на руках!

Папа улыбнулся подменышу, который посмотрел на него чужими, широко раскрытыми глазами.

— Не глупи, — сказал папа. — Если это не Томас, то кто? — И он засмеялся, как будто мама пошутила.

Я выхватила подменыша у папы и поднесла его к папиному лицу.

— Посмотри на него! — закричала я. — Разве ты не видишь, что это не Томас?

Истошно вопя, подменыш начал извиваться и попытался вырваться, но я крепко держала его.

— Они сегодня забрали Томаса! И оставили вместо него этого!

Папа до сих пор так ничего и не понял.

— Oни?

— Они, — сказала мама. — Ты прекрасно понимаешь, кого имеет в виду Молли, Сэм! Посмотри хорошенько на этого ребёнка.

Папа пристально посмотрел на кричащее существо в его руках и всё понял. Он тотчас изменился в лице. Тревога за Томаса в его глазах сменилась ужасом.

— Не может быть! — прошептал он. — Мы же были осторожны, Агнес. Мы не сказали ни слова, чтобы привлечь их к нашей двери.

Опасаясь, что он швырнёт подменыша об стену, я забрала его у папы. И громко, чтобы меня услышали, несмотря на плач уродца, крикнула:

— Они принесли своего хилого младенца и забрали нашего Томаса!

Папа простонал и отвернулся от меня:

— Мы не можем оставить у себя их уродца.

— Боюсь, что мы должны это сделать, — возразила мама. — Бабуля Хеджпат говорит, что если мы будем хорошо обращаться с подменышем, то они будут хорошо относиться к Томасу. Если их хворые дети поправляются, они иногда возвращают того, которого забрали, и уносят своего.

— Они никогда не вернут нам нашего Томаса, — сказал папа. — Сегодня ночью я отнесу этого уродца на перекрёсток и оставлю там, независимо от того, пожелают они его забрать или нет.

— Нет. — Мама забрала у меня плачущего подменыша. — Мы сделаем так, как говорит бабушка Хеджпат. Мы должны, Сэм, ради нашего Томаса.

На глазах у папы она расстегнула платье и поднесла подменыша к груди.

— Я не могу этого видеть! — воскликнул отец и без лишних слов вышел из дома.

Мама окликнула его:

— Куда ты идёшь, Сэм?

— В таверну. Там я не услышу истошных воплей этого урода.

— Когда ты вернёшься домой?

— Лишь после того как ты отнесёшь это создание на перекрёсток. Я не намерен спать под этой крышей, пока он здесь. — С этими словами папа открыл дверь и чуть не бегом выскочил из дома.

Я обняла маму и прижалась щекой к её боку. Над моей головой подменыш дёргался, извивался и шумно сосал мамино молоко, как будто умирал с голода.

— Папа вернётся, — сказала я, хотя моё сердце разрывалось от боли, когда я произносила эти слова. — Он вернётся, я точно знаю, что он вернётся.

Мама оттолкнула меня:

— Оставь меня, Молли. Мне не нужно, чтобы ещё и ты меня дёргала.

Куда только подевалось румяное мамино лицо! Исчезли её милые ямочки на щеках, исчезла её славная улыбка. Судя по её измученным, печальным глазам, с таким же успехом она сама могла быть подменышем.

Поздно, той же ночью, прежде чем уснуть, я лежала в своей кровати на чердаке, надеясь услышать, что папа вернулся домой, но слышала я только плач и хныканье подменыша и тщетные попытки мамы убаюкать его. Никаких шагов в переулке, ни единого звука за дверью, ни папиного голоса, окликающего маму по имени.

Я нащупала под ночной рубашкой медальон. Я буду носить его вечно, но не потому, что он красивый, а как напоминание о том, что я натворила.