Большой круг

Мэгги Шипстед, 2021

«Захватывающая история о женщинах, лавирующих между традициями и предрассудками, чтобы получить то, что они хотят». – Рон Чарльз, The Washington Post Мэриен Грейвз была сорвиголовой всю свою жизнь. После встречи с пилотами-каскадерами она навсегда влюбляется в небо. В четырнадцать лет Мэриен бросает школу и встречает богатого бутлегера, который предоставляет ей самолет и оплачивает уроки пилотирования. В 1950 году она отправляется в свое самое захватывающее приключение – полет вокруг земного шара, и бесследно исчезает. Полвека спустя Хэдли Бэкстер, скандально известная голливудская актриса, получает предложение сыграть Мэриен Грейвз. Возможно, эта роль поможет ей раскрыть тайну знаменитого исчезновения? И примириться с трагедией, которая изменила ее жизнь.

Неполная история Миссулы

(Монтана)

Ок. XIII в. до н. э. — февраль 1927 г.

Пятнадцать тысяч лет назад.

С севера надвигается покров льда. К западу от того места, где будет Миссула, тянутся длинные пальцы ледника, они выковыривают реку Кларк Форк. Образуется озеро, оно становится огромным, паукообразным — три тысячи квадратных миль, две тысячи футов глубиной, отражает затененную нижнюю поверхность облаков. Вершины гор превращаются в острова.

В озеро обрушиваются айсберги, плывут, дрейфуют. Иногда заковывают валуны, которые издалека несет на юг: путешествие длиной в сотни, а может быть, в тысячу лет. Когда айсберги тают, скалы погружаются на дно озера.

Озеро становится слишком большим, слишком глубоким, скребет и подкапывает ледяную плотину, пока та не поднимается на поверхность и не разламывается, выпуская воду. Низвергаясь, озеро бурлит над пространством, где будут Айдахо, Орегон, Вашингтон. Впитывается в землю за три дня, опустошив все вокруг, выбросив энергии в десять раз больше, чем энергия всех рек на нашей планете, хотя никакая статистика не в состоянии подсчитать сокрушительную, разрушительную силу, ее потопность. Как развеселившиеся атлеты, потоки швыряют в воздух громадные скалы и глыбы льда. Вырыты ущелья, смыты стада. Мастодонтов и мамонтов подхватывает, топит, сносит в усталую воду. А еще саблезубых кошек, бобров размером с гризли, жутких волков, гигантских ленивцев, весь огромный утраченный зверинец.

С севера опять наползают ледники и в конце концов опять запирают реку. Озеро опять заполняется водой. Плотину опять прорывает. На протяжении двух-трех тысяч лет цикл повторяется, потом что-то меняется, лед отступает. На пустом дне озера, где сходятся пять горных долин, похожих на перекрученные конечности морской звезды, там, где в один прекрасный день будет стоять дом Уоллеса Грейвза в стиле королевы Анны с заостренным фронтоном, верандой и башенкой, растет трава. Молодые стебли гнутся на ветру.

В какой-то момент — люди. Охотники с каменными орудиями приходят из Сибири, оставляют резные изображения и рисунки на камне. (Что они делают с этой безбрежно расстелившейся землей? Кто может вообразить синюю сферу, подвешенную в черной бесконечности?) Шуршат листья, извивами текут по долинам реки. Проходят еще охотники с орудиями получше, с более разработанными языками, с мифами о великом наводнении. Типи и каноэ «осетровый нос». Собаки и лошади.

В 1805 году появляются белые люди: Льюис и Кларк идут на запад, а через десять месяцев, увидев Тихий океан, возвращаются другой дорогой.

Из долины на восток, к равнинам, где обитают бизоны, тянется узкое лесистое ущелье, такое удобное для засад. Иногда на пришедших с запада охотников нападают черноногие, люди равнин, владеющие стадами. На месте сражений остаются кости мертвых.

Опять подкрадываются белые люди. Porte de l’Enfer — называют ущелье французские звероловы, из-за костей. Врата ада.

В 1855 году подписан договор между Исааком Стивенсом, губернатором Территории Вашингтон, и местными племенами (флатхедами, пан-д’орей, ктунаха). Документ — прекрасный образчик своего тлетворного жанра, полный уловок и взаимного непонимания, сулящий между строк смерть и потери. По ночам Стивенсу снится, как скребут лопаты, стучат молотки, деревом и железом скрепляют швы.

Крупная метрополия Врата Ада с населением в двадцать человек становится административным центром нового округа Миссула Территории Вашингтон (на языке салиши «миссула» означает «холодная бурлящая вода»). Скоро здесь уже стоят палатки и крытые дерном хижины, пара захудалых ферм, салун, почтовое отделение, покачиваются повешенные местными вершителями правосудия грабители. В 1864 году округ Миссула становится частью новой Территории Монтана. Выше по течению строятся лесопилка, мельница, и Врата Ада тут же превращаются в город-призрак, все едут в Миссулу, на лесопилку и мельницу.

Больше домов, лавок, улиц. Банки. Газета. Форт для защиты добрых людей Миссулы от еще неистребленных индейцев. В августе 1877 года с лошадьми, скотом и собаками через горы из Айдахо переходит более семисот не-персе, отступающих от армии Соединенных Штатов и ищущих места, где их оставили бы в покое, места, которого больше не существует.

Они становятся лагерем на берегу реки, их будят солдаты, стреляющие в типи. Солдаты пытаются поджечь типи, им не удается распространить огонь, они пытаются еще. Почти все разбегаются из лагеря, но некоторых детей спрятали под одеялами, и те сгорают заживо. Воины перегруппировываются, атакуют. Солдаты отступают. Ночью лагерь снимается и продолжает движение туда, где будет Йеллоустоун. Индейцы попытаются добраться до Канады, где лагерь Сидящего Быка, но большинству не удастся. Почти всех отправляют в форт Ливенворт.

В 1883 году окровавленный конец Северной Тихоокеанской железной дороги добирается до Миссулы с запада, его надо дотащить, дотянуть еще на шестьдесят миль, чтобы соединить с железнодорожным полотном, проложенным от Великих озер. Это не первая трансконтинентальная дорога, но все же она довольно хороша, довольно величественна, довольно полезна для освоения дикой местности. Улисс Грант скрепляет континент Золотым костылем.

Еще больше мужчин приезжает в Миссулу — грубых, одиноких, голодных. По глоточку, ребята? Или девочку? Попытайте счастья на Уэст-Фронт-стрит, идите по красным фонарям. Мадам Мэри Глейм, толстой, страшной, принадлежит половина края, а может, и больше. Она найдет для вас девочку из Чикаго, или из Китая, или из Франции (попросите француженку Эмму). Если вам нужны рабочие, она может найти вам китайцев. Если ваши рабочие хотят опиума, она найдет.

В Миссуле появляются телефонный узел и электричество, она становится новым официальным городом в новом официальном штате (Монтана, осн. в 1889 г.). Фермер на своем поле чешет репу над одиноким валуном, похоже, свалившимся с неба.

Поезд идет по равнинам. Уоллес Грейвз, жадный до гор, которых он никогда не видел, едет из Нью-Йорка на запад. Он сходит в Бьютте, какое-то время пробует его на зуб: мустанг, а не город, Вавилон, где мужчины, подтянувшиеся сюда бог знает откуда, скопом спускаются в медные копи, поднимаются, несут свое жалованье в салун или девочкам с аллеи Венеры. Драки на улицах каждый день, каждую ночь: шахтер на шахтера, пьяный на пьяного, ирландец на итальянца, на поляка, на шведа, профсоюз на штрейкбрехеров.

Уоллес рисует сумбурные конструкции шахт, серых людей с железными ведрами, копер, строения шахты Неверсвит с семью тонкими дымовыми трубами, похожими на воткнутые в землю сигарки. Но не по душе Уоллесу этот город, Бьютт. Он садится в поезд, едет дальше на запад, выходит в Миссуле, остается.

В 1911 году Уоллес вместе почти со всем городом идет на поле возле форта посмотреть, как пилот по имени Юджин Эли вынырнет на биплане Кертисс из горной чаши, пропоров призрачную поверхность древнего забытого озера. Эли на бреющем пролетает над толпой, покачивает крыльями. Недалеко стоят типи индейцев кри. Индейцы, верхом на лошадях, наблюдают за аэропланом.

— Что за мир, — говорит Уоллес Грейвз своей знакомой и, придерживая шляпу на голове, смотрит вверх.

Поезд идет по равнинам. Эддисон Грейвз еще раз просматривает портреты детей, осторожно держа за уголки, чтобы не запачкать.

Уоллес идет пригласить брата к завтраку, но во флигеле никого нет, в комнате все по-прежнему, только вскрыты ящики. Он видит свои старые работы, видит, что они не так хороши, как ему помнилось. Клянет свое молодое «я» за напыщенность, банальность композиции. Дети в главном доме, вернулись с ранней конной прогулки, чего Уоллес не знает, поскольку его не заботит, как они проводят время. Они умыты, причесаны (причесаны! сами причесались!) и в ожидании встречи с отцом сидят за столом, который Берит накрыла к завтраку.

— Он уехал, — войдя, сообщает Уоллес без предисловий. — Ни записки, ничего.

Берит, стоящая у печи, спрашивает:

— Что значит уехал? Куда уехал?

— Просто уехал.

— А вещи? Тоже?

— Не было у него никаких вещей.

Уоллес вспоминает картонную папку. По крайней мере ее Эддисон взял.

Джейми срывается из-за стола, несется вверх по лестнице.

— Он вернется? — спрашивает Мэриен, окаменев от серьезности.

— Не знаю.

— Может, пошел прогуляться.

— Если честно, я думаю, вряд ли. Ты расстроена?

Она думает.

— Я думала, ему захочется нас увидеть. Но было бы хуже, если бы он увидел, а потом уехал.

— Не знаю, что хуже.

— Но он может вернуться.

— Может.

— Я бы не хотела, чтобы он остался, если сам не хочет.

— Наверно, — говорит Уоллес. Затем несколько ядовито: — Боже упаси, он сделает что-то, чего не хочет.

— Значит, все останется по-прежнему?

— Думаю, да.

— Ну и хорошо.

— Ты можешь погрустить. Я не обижусь.

Она смотрит в окно и спрашивает:

— Как ты думаешь, куда он поехал?

— Не знаю.

— По-моему, мне было бы еще грустнее, если бы я знала куда.

Уоллес кивает. Лучше только гадать, что он выбрал вместо них.

— Я тебя понимаю.

Какое-то время, несколько недель, кажется возможным, что Эддисон еще вернется. Но листья становятся рыжими, ночи — холодными, а он не возвращается.

— Как ты думаешь, почему он не остался? — Джейми сидит на табуретке в мастерской Уоллеса, расположенной в башенке, и на ненужном черновике углем рисует мелкую рыбешку, зависшую над каменистым дном реки. — Зачем вообще приезжал?

— Не знаю. — Уоллес стоит у мольберта, с палитры бьют в глаза масляные краски, вокруг пришпиленные наброски. — Я не очень хорошо его знаю. Мы никогда не были так близки, как вы с Мэриен. Я думаю, он хотел остаться, но испугался. — Он наклоняется посмотреть рисунок Джейми: — Отлично. У меня появляется ощущение воды, движения рыб. Очень здорово.

— Испугался чего?

Кисть Уоллеса спотыкается на холсте.

— Вас. Того обстоятельства, что вы есть.

— Догадка, но я думаю, ему не понравилась мысль, что он нам чем-то обязан.

— А почему он решил, что чем-то нам обязан?

Уоллес откладывает кисть.

— Ты очень хороший мальчик.

— Почему?

— Это великодушный вопрос, вот и все.

Джейми тихо говорит угольной рыбе:

— Вообще-то я не думаю, что так уж великодушен к нему.

Жизнь течет по-прежнему. Берит выбивается из сил, поддерживая порядок. Пытается заставить Мэриен носить платья и проигрывает. Вечно не хватает денег. Уоллесу хорошо платят в университете, но он любит играть на деньги. По всему дому спящие собаки.

В свои комнаты, где близнецы спят редко, предпочитая веранду, они натаскали всякие рога лосей, коллекции костей и зубов. На подоконниках вперемешку с шишками и интересными камнями выстроились крошащиеся птичьи гнезда. К стенам пришпилены перья. Они подбирают и человеческие изделия: наконечники стрел, черепки глиняной посуды, пули, гвозди. Джейми переносит то, что находит, на бумагу, выстраивает натюрморты и рисует их, добавляя цвет пастелью или акварелью — их Уоллес потихоньку таскает для него из университета.

— А вот и юннаты! — восклицает Уоллес, когда они вечером возвращаются домой страшно грязные, с набитыми карманами. — Вот и археологи идут с раскопок.

Они прогуливают школу. Если день роскошно солнечный или заманчиво снежный, могут куда-нибудь забрести. У них есть друг, с которым они куролесят, Калеб, сорванец еще покруче, на пару лет старше, сын проститутки, живущей в развалюхе чуть ниже по течению Рэттлснейка. (Джильда, мать Калеба, выбрала для себя с сыном фамилию по названию реки, что течет с юга, впадая в Кларк Форк на той стороне города: Биттеррут.)

Калеб — изящный мальчик с кошачьими повадками, он не забирает длинные черные волосы, и они спадают на спину, такие прямые, блестящие, что говорят, отец его точно был либо индеец, либо китаец. Калеб шуршит по карманам. У матери ворует самогон, в городских магазинах сладости и рыболовные крючки. Ненавидит мужчин, приходящих в его хижину, ненавидит то, чем занимается с ними мать, но не терпит ни малейшего оскорбления в ее адрес. Не замедлит ударить Мэриен в живот или по руке, как и Джейми. Летом все трое голышом купаются в ручьях и реках.

Хоть Мэриен и Джейми время от времени через щель в занавесках смотрят на Джильду за работой, они никогда это не обсуждают. Джейми переживает из-за того, насколько мужчина больше Джильды, как он бросает на нее свое тело с бездумной силой свайного молота. Маленькие ноги Джильды в грязных чулках подпрыгивают. Беспомощность огорчает Джейми. Он спасает из реки тонущих пчел, приводит домой бродячих собак, кормит из пипетки брошенных птенцов, затем дает им червей — их он заставляет нарезать Мэриен. Птицы со сморщенными шеями и разинутыми клювами похожи на сердитых стариков. Некоторые выживают, некоторые погибают. Уоллес не очень возражает против собак и других животных.

— Бедняга, — говорит он, глядя на вороненка, такого слабого, что даже не может поднять голову.

— Хватит, — говорит Берит в случае пополнения, но откладывает крохи для собак.

У Джейми повторяющийся ночной кошмар, где он должен выбрать, кого застрелить — Мэриен или собаку. Он не хочет есть мяса.

— Ты умрешь без мяса, — говорит Берит, но он все живет.

Его успокоило, когда в разгар колготни Джильда протянула руку и хладнокровно пригладила волосы.

Мэриен, в ее очередь у окна Джильды, парализовало, когда мужчина (другой, не тот, которого видел Джейми) превратился в дикое животное. У него перекосилось лицо, выгнулась спина, он толкнул Джильду на кровать и не глядя зарылся у нее между ног. Наконец, попрыгав на ней, как собаки или лоси, успокоился. Животное исчезло, и он опять стал человеком, приветливым мужчиной, поправляющим одежду. И Мэриен начала изучать мужчин — лавочников, соседей, друзей Уоллеса, самого Уоллеса, молочника, почтальона, — пристально вглядываясь в них, отыскивая животное.

Уоллес знает, у Мэриен и Джейми приключения каждый божий день. Он предпочитает оставаться в смутном неведении, не волноваться, что они могут не вернуться. У него свои приключения. Иногда он затемно уходит поиграть в покер, выпить в подпольном баре или придорожной закусочной, к женщинам. Он тихий, но беспробудный пьяница.

Из банка Сиэтла поступает чек на скромную сумму. Приложенное к нему письмо поясняет, что мистер Эддисон Грейвз желает регулярно переводить средства на содержание детей. Уоллес уходит и тут же проигрывает почти все деньги в придорожном притоне. (Один раз, когда дети были совсем маленькие, поступил более щедрый чек — их доля от состояния деда по матери. Ими Уоллес расплатился с долгами.) По дороге домой, на рассвете, он останавливается и заходит в запруду, куда возил тогда брата, но вода холодная, коричневая, как чай, и он не чувствует себя чистым, он чувствует себя грязным и мокрым. Он плывет и мрачно размышляет: а деньги Эддисон сейчас заработал или то остатки его сбережений? Он думает, брату следовало быть осмотрительнее и не посылать ему так много зараз, но потом вспоминает, что старший Грейвз ничего не знает про его страсть к азартным играм.

Флигель, предназначавшийся для Эддисона, светится по ночам, как двужильная вторая луна, поскольку там обосновалась Мэриен. После краткого визита отца она сама вскрыла все ящики. Чудеса пришлось рассортировывать: рисунки Уоллеса, книги самого разного объема и формата, а еще сверкающая, поражающая воображение куча экзотических предметов. Некоторые не требовали никаких пояснений (коврики, вазы), другие были сама таинственность, например спиралевидный рог животного семи футов в длину с острым концом, завернутый в мешковину и упакованный в длинный тубус, — он лежал отдельно. Мэриен поставила его в угол за печку, и рог стоял там, как забытый инвентарь волшебника. Ей хочется представить, как ее отец покупает, скажем, вот эту черно-красную плошку, но она не знает, что вокруг. Шумный город? Затерянная рыбацкая деревня? Там жарко? Холодно? Почему из всех плошек на свете он выбрал именно эту? Книги она разложила в шаткие стопки у стены. Она решает прочитать их, одну за другой, в том порядке, как они лежат, и приступает вскоре после того, как ей исполнилось десять. Иногда после возни с машиной Уоллеса или починки велосипедов других детей на страницах остаются черные полосы, но она приходит к выводу: ее отец не из тех, кто будет возражать. Днем она носит книгу с собой, в школу или в горы. По вечерам идет во флигель и читает в кресле у печки.

Отец хоть раз сидел в нем? До подарка судьбы в виде книг она не была читателем и не привыкла сидеть так долго без движения.

Первой книгой из первой стопки, не совсем случайно, оказался «Дракула», после чего ей, как и ее матери, снятся ужасные сны про безумца Ренфилда, скармливающего мух паукам, пауков — птицам, а когда он не может добыть кошку, которая съела бы птиц, пожирающего их сам, живьем. Ей снится то животное у Джильды, и во сне она узнает пожирателя Ренфилда. Конечно, рядом нет никого, кто мог бы сказать ей, что ее мать тоже пугала мысль о подобных пристрастиях. Чего никто даже не знал.

Среди книг — романы, сборники стихов и несколько томов, где есть картинки с латинскими подписями, на них изображены растения, птицы и животные. Мэриен разрешает Джейми прийти посмотреть, но выносить нельзя. Есть сочинения Шекспира и толстый словарь, его она держит при себе, чтобы смотреть незнакомые слова. Однако в основном там рассказы о путешествиях. Она читает о штормах и кораблекрушениях, о пиратах и армадах, об экипажах судов, где матросы вынуждены поедать своих товарищей. (В снах опять появляется Ренфилд.) Читает о вздымающихся из теплых морей горах Таити, об их изумрудных, укутанных облаками вершинах, о неприступных Гималаях и высокогорных альпийских пастбищах с позвякивающими коровьими колокольчиками. О Джеймсе Куке и Чарлзе Дарвине, о Мэри Кингсли и Ричарде Генри Дане, о Льюисе и Кларке, идущих по той самой долине, где она живет. О ветрах в Магеллановом проливе, которые могут отбросить корабль назад с такой силой, что носовая часть оставит кильватерную струю, о ветрах, которые в удушающих рыжих облаках переносят аравийские пески на сотни миль в море. О Конго и Ниле, Янцзы и Амазонке. О диких голых детях в жарких странах, которые играют в игры, где надо смотреть и трогать, немного похоже на придумки Калеба в отсутствие Джейми. О громоздящихся горами волнах, о сводящем с ума безветрии, о выписывающих круги акулах, выпрыгивающих из вод океана китах, изрыгающих огонь вулканах. Среди книг нет ни одной, где рассказывалось бы о маленьких девочках, таких, как она, но Мэриен этого не замечает.

Значит, ее отец, помимо того что путешествовал сам, любил читать о путешествиях, совершенных другими. Значит, предположительно, он уважал тех, кто не боится приключений. Ей нравится рассказ Джошуа Слокама об одиночном кругосветном путешествии на маленькой парусной яхте «Спрей», во время которого тот чувствует себя отдельной планетой. Она тоже хотела бы испытать такое чувство.

Однако больше всего ей нравятся рассказы о далеком севере и далеком юге, где провисают отяжелевшие от инея корабельные снасти и свободно дрейфуют голубые айсберги, арками и шпилями напоминающие обледеневшие соборы. Она читает Фритьофа Нансена, Роальда Амундсена и про пропавшего сэра Джона Франклина, но ей все мало, и она приносит домой еще книг из библиотеки, упиваясь невзгодами Эрнеста Шеклтона и Эпсли Черри-Гаррада. Полюса, кажется, даже не требуют особой смелости — соблазнительно. Идешь туда или пытаешься пойти — значит, смелый. Она натыкается на гравюру с изображением нарвалов, плещущихся на пятачке незамерзшей воды среди арктического дрейфующего льда, их бивни схлестываются в воздухе, как сабли в рукопашной на поле боя. Из угла за печкой она достает длинный рог и идет по заснеженному двору в главный дом.

Уоллес наверху в мастерской, граммофон играет Бетховена. Он кладет книгу на колени, рассматривает гравюру.

— Да, вижу, — кивает он. — Думаю, ты права.

— Бивень нарвала! — восклицает Мэриен. — Здесь, в Миссуле, в Монтане.

Уоллес опять смотрит в книгу и спрашивает:

— Они борются?

— Тут говорится, они так дышат. Ты ведь не думаешь, что отец убил нарвала, от которого бивень?

— Скорее всего, купил.

— А почему и на севере, и на юге так холодно? — спрашивает она Уоллеса, опершись на закручивающийся спиралью бивень и перебросив через плечо длинную бледную косу. — Почему там так странно меняются времена года? Почему иногда всегда темно, а иногда всегда светло?

— Не знаю, — отвечает Уоллес.

Он листает книгу, рассматривает изображения эскимосов, собачьих упряжек, айсбергов и бьющих хвостами страшномордых китов. Интересно, видел ли все это брат, думает Уоллес. Мэриен в его глазах ни ребенок, ни взрослая. Он подмечает в ней такую жадность, что теряется.

Мэриен идет по снегу обратно к флигелю, замершему в темноте, как свисающий с бушприта фонарь. Больше двух лет прошло с тех пор, как отец ненадолго в него заходил. Она надеется, что книги объяснят больше собранных им предметов, что, прочитав все, она будет знать все известное ему. И тогда некоторым образом узнает его. А потом, когда станет взрослой, поедет туда, о чем читала, и увидит все сама.

Ночи и дни, зимы и весны.