Чеченцы: быт, культура, нравы, обычаи, религия. Кавказская война. XIX век

Муслим Махмедгириевич Мурдалов

Данная публикация целиком и полностью основана на свидетельствах очевидцев, непосредственно своими глазами видевших быт и культуру чеченцев. Бывшие пленники, в большинстве своем образованные люди, имевшие представления о культуре и быте других народов, оставившие описания своих приключений в горах Кавказа, что сегодня является ценнейшим материалом для изучения и систематизации этнографических и этнологических исследований.

Чеченский походъ

РГАДА ф. 1406, оп. 1, д. 294, фонд; Ермоловы.

Приступая к описанию похода против Чеченов, предпринятого в 1826 году генералом Ермоловым, я считаю нужно представить в общем обзор местности, где происходили действия и народ, с которым мы имели дело.

Чеченцы, называемые от прочих горцев Мечикишами, принадлежат к значительному, собственно Кавказскому, племени названому Гюлденштетом Мачагами, вместе с Кистинцами, Джарахами, Ингушами, Карабулаками и Тушинцами. — Племя это занимает обширную полосу на северной покатости Кавказских гор, от вершин Терека и Комбулеи, до Аксая и владений Кумыкских, Кроме одних Тушинцов, которые находятся на горной стороне Кавказа и ведут полукочевую жизнь, между рекою Алецанью и снеговыми горами. Весь Мичаги говорят одним языком, с некоторыми незначительными изменениями в наречиях, и язык есть коренной, ни сколько не сходный с языками шах Кавказских горцев.

Собственно Чеченцы, к которым я присоединяю и Качкалыков, одноплеменных и одно общество с ними составляющих, ограничиваться севера рекою Сунжею и там называемого без именного землею; к востоку Мечикским хребтом, покрытый лесом, отделяет их от Кумыков, к югу примыкают они к Кавказским черным горам, взрываясь в некоторых местах по ущельям до шиферных; к западу граничат с Карабулаками. Но селения обоих народов так перемешаны, что трудно назначить черту, отделяющую один от другого.

Трудно также определить протяжении всей земли, занимаемой Чеченцами. земли, занимаемой Чеченцами. Но есть ли прямую линию по Сунже, от Казак-Кичу до впадения ее в Терек, за среднюю длину, что составит около 75 верст, ширину же положить от устья Сунжи: в прямом направлении к югу, до границы с Ичкеринцами, около 40 верст, то измерение это будет близким к истине. И потому вся площадь земли, занимаемой Чеченцами и Качкалыками, составляет около 3000 квадратных верст.

Две значительные речки орошают земли Чеченские: Сунжа и Аргун * (Река Аксай захватывает только на большой угол в земле Качкалыков, и потому не вымочена много в число Чеченских протоков). Первая выходит из шиферных гор, близ истоков речки Комбулейки, проходит чрез земли Ингушей и потом круто поворачивает на восток, от Казак-Кичу, до впадения в Терек, против Щедринской станицы, составляет как выше сказано, северную границу Чеченцев. Вторая имеет свой исток из верхнего снегового хребта и протекая почти в прямом направлении, с юга на север, при Чеченском селении Чехкири выходит из ущелья на равнину; потом, перерезая Чечню почти на две равные части, впадает в Сунжу, верстах в 25 ниже Грозной, близ селения Курдали. В эти две главные речки впадает множество других, более или менее значительных речек и ручьев ** (Все притоки Сунжи и Аргуна впадают с левой стороны этих рек; правое же их берег не принимает в себя ни одного ручья. Почти все Чеченские речки и ручьи означены в описи Чеченских деревень — приложение №1), в некоторых местах превращающихся в болота. Вообще мало найдет мест на всем Кавказе, которые бы изобиловали столько водою, как земли Чеченские.

Две партии этих земель находится на плоскости, простирающейся от Сунжи до речки Гудермеса. На этой плоскости, верстах в 5 от крепости Грозной, возвышаются, в виде огромных пирамид, две высокие, поросшие лесом и совершенно отдельные, горы. Западная из них доходит до Сунжи; восточная упирается в Аргун. Между ними лощина, вороты полторы шириною и версты три с половиною длины: Это знаменитая Хан-Кала, называемая нашими линейными казаками Железные ворота. От Гудермеса, далее к востоку, плоскость перерезывается возвышением, выходящим из Мечинского хребта. Южная часть Чечни, примыкающая к черным горам, более или менее гориста, но нигде нет тех неприступных ущелий, тех отвесных скал и едва проходимых тропинок, которые так часто встречаются в нагорной части Кабарды и далее к западу до Кубани.

Вся Чечня была прежде покрыта сплошным дремучим лесом; но с умножением поселения и с увеличением потребности в удобной для хлебопашества и скотоводства земле, в лесу этом начали постепенно появляться просеки и расчищаться поляны. Две из полян, по пространству ими занимаемому, заслуживают быть упомянутыми: первая, называемая Теплинским полям, находится к северу от Ханкалинского ущелья, и занимая почти всю равнину между Сунжею и Аргуном, до соединения этих рек, имеет до 15 верст длины, и от 10 до 7 верст ширины; вторая простирается от Ханкалинского ущелья на юг до Аргуна и речки Гойты, и пространством почти равна первой. Другие, менее обширные, поляны находятся близ селений Урус-Мартана, Гихов, Шали и других значительнейших Чеченских деревень; но ни одна из этих полян не имеет проложения более 5 верст, и каждое почти селение одною которой либо стороною примыкает к лесу, надежному убежищу Чеченцов от внезапных нападений.

Общего числа Чеченов нельзя показать совершенно верно. По подробной описи, составленной весною 1826 года, во всех Чеченских селениях и деревнях, нам тогда известных, показана 5,450 дымов, кроме 1896 дымов в Чеченских селениях, находящихся в горах. Есть ли прибавить к тому Чеченцев, живущих по речке Мичику и мичикскому хребту, также Качкалыков, не вошедших в эту опись и положить население этих непокорных нам обществ с 1560 дымов, то общий итог всего населения Чеченского будет составлять около 7000 дымов, или, полагая на каждый дым по 4 души, около 21000 душ.

По географическому положению Чечня между 43 и 44 градусами северной широты, Климат тамошний можно бы было почитать не только умеренным, но даже жарким; но близость снеговых гор, сырость почвы и привлекаемая лесом влага охлаждает там воздух до того, что Чеченская зима не уступает в жестокости нашей русской. Земля бывает покрыта глубоким снегом, и морозы иногда доходят до 20 градусов по Реомюру. Весна начинается около половины марта. Лето бывает жаркое, с частыми проливными дождями, градом и грозою. Осень, по большой части, то же дождливая. Но не взирая на непостоянство погоды и внезапные переходы от тепла к холоду, Чечня считается здоровым местом. Между войсками, там расположенными, редко случаются повальные болезни. Во время только продолжительных и суровых зим открывается скорбут; но на это зло, благодетельная природа тут же доставила и верное целительное средство: это трава черемша, рода дикого чесноку, с широким, похожим на ландыш, листом. Действие ее цинготной болезни удивительно: в несколько дней излечивается его самый жестокий скорбут. Ее употребляют в пищу сырою, и приправляют щи и другие кушанья. Можно, также, ее солить и квасить в прок. Этим средством приготовляются для солдат ежегодно значительные ее запасы.

Сырой климат и влажность почвы в Чечне, не благоприятствуют земледелию, и чеченцы сколько по этой причине, столько и от свойственной им лени, мало занимаются хлебопашеством. Кукуруза, просо и несколько полбы, составляют все их посевы. Скотоводство также у них менее значительно, нежели у соседственных Кумыков и Кабардинцев. Но обыкновенная растительная сила природы и тучность земли способствуют садоводству. Во многих чеченских селениях есть хорошие сады. Лучшие из них отдаются в откуп кизлярским жителям, которые сушат фрукты на месте и развозят их по всей Кавказской области, для продажи.

Чеченцы не имеют ни правления, ни начальников, и есть ли есть где-либо чистый демократизм, без примеси всякой другой формы, то было в Чечне. Там нет различия состояний, нет никакой аристократии, даже аристократии богатства, и что страннее всего, нет даже исполнительной власти. Там всякий взрослый человек равен другому и ни от кого не зависит. Природные способности и дарования иногда всплывает сверху этого общего равенства, но не надолго. Первая неудача, первое сопротивление другого имеющего дар слова, уничтожает власть и влияние большого любимца народа: он сходит опять в чреду других, часто оскорбленный бранью и даже побоями. И такого народа, естественным образом первое и единственное средство к достижению некоторого уважения и власти, есть красноречие, и оно высоко ценится Чеченцами. Когда неграмотные наши толмачи говорят о ком-либо из чеченцев: он говорит; то это значит, что в обществе своем он имеет наибольшее влияние и силу.

Чечня разделяется на несколько обществ, называемых по славным селениям. Общества делятся на фамилии* (фамилии эти бывают довольно многочисленные в некоторых из них считается более ста семейств. Это нечто в роде шотландских кланов, в меньшем только размер и без наследственных предводителей), управляются старшинами, и эти старшины, суть единственные представители ограниченной и бессильной власти, без общего приговора они нечего не могут сделать, и взыскивать за непослушание не имеют права.

В случаях важных, созывается общее народное всех чеченцев, и оно то есть верховный судья и распорядитесь в делах общих. На тех. Которые не явятся в собрание, налагается штраф; тем. Которые не повинуется его приговору, назначается строгое наказание. Были примеры, что целые деревни были сожигаемы и жители их проданы в неведомо за то, что осмелились не покоряться общей воле. В этих то собраниях чеченское красноречие является во всем своем блеске, и тот, кто силою речи и убедительностью доводов взял верх над другими, остается уважаемым и пользуется некоторою властью до первого собрания, или до неудачи в предприятии, им предложенном. В сих то собраниях решается общее восстание против русских и других соседов, назначается предводитель вооруженной силы, которая должна вторгнуться в чужие границы, или защищать свои. Там же иногда, впрочем редко, назначается общий денежный сбор с каждого дыма, на какие-либо общественные нужды; но приговоры по этому последнему предмету почти всегда остаются без исполнения.

Разделение чеченцев на фамилии восходит до первоначального их поселения в нем занимаемых местах; и это патриархальное управление существует и у других горцев. Каждый семьянин, или прихожий, принятый какою-либо фамилией, находится под покровительством всех ее членов, которые обязаны защищать его и мстить за него до последней капли крови. Разбор мелких споров: в своей фамилии, делают старшины; между членами разных фамилий, духовные по шариату, или посредники. Впрочем, частные эти споры и разбирательства редко случаются, и чеченцы между собою живут довольно мирно. Боязнь мщения целой фамилии, удерживает каждого от насилия и своевольства.

В стройности тела, росте и красоте форм, чеченцы уступают черкесам (Одиге) и осетинцам.

Многие из них сутуловаты и с выгнутыми носами, физиономии значительные и очень похожие на малороссийских простолюдинов; женщины, пока молодые довольно красивы, но скоро стареют и делаются безобразными.

Жены чеченцев — вечные труженницы и работницы, они отправляют самые тяжкие домашние и полевые работы. Большая часть мужчин весь свой день по переменно или в праздности, или в хищничестве и разбоях, но не все: есть и между чеченцами люди трудящиеся: оружейники, серебряники, седельники, плотники, портные, черевичники и другие мастеровые. Клинки чеченских кинжалов славятся у всех горцев. Трубки, выделываемые из твердого дерева и довольно искусно оправляемые серебром, продаются в значительном количестве кизлярским Армянам* (прежде чеченцы доставляли в Кизляр дубовые клетки, для бочек; но последние смуты прекратили эту полезную и для них и для кизлярцев промышленность). Жены чеченцев приготовляют грубое сукно, и искусно ткут серебряные узкие позументы, для украшения мужских и женских платьев.

Многоженство у чеченцев дозволено по Магомеданскому закону, но весьма не многие не многие имеют более одной жены, или от обычая общего почти всем кавказским горцам, или от бедности и затруднения платить за каждую жену калым, по состоянию их разорительный.

Сакли (домы) чеченцев спрятаны и постройка их прочнее и красивее нежели карабулаков, осетин и даже кабардинцев. У некоторых потолки, столбы и перекладины украшены резьбою, правда грубою, но все-таки доказывающею заботливость их об улучшении домашнего быта. Сакли эти мазаны, на подобие малороссийских, хорошо вымазанные и содержимые в чистоте. Вместо печей в них камины, тоже порядочно устроенные. Стекол в окнах нет. Во время непогоды и зимы, они закрываются соломенными щитками. В деревнях, соседних с карабулаками, сакли деревянные, рубленые, но хуже и неопрятнее тех, которые находятся в середине чеченских земель.

Трубка для военного чеченца столько же необходима, как и пища. В работе, в дороге, даже в жаркой схватке с неприятелем, он не выпускает ее из рта. Табак у них домашний, необыкновенно крепкий. Они приготовляют нюхательный, то же крепости чрезвычайной, и по этому свойству известный на всем Кавказе. Некоторые из русских так к нему привыкали, что выписывали его из Чечни в Петербург.

Нравы чеченцев дики, свирепы и коварны. Хищничества их против всех соседей так известны, что описывать их было излишне (употребляемые чеченцами хитрости и уловки, при хищничестве в наших границах и увлечении пленных, описаны верно Г. Броневским, в известиях о Кавказе (часть II, стр. 179 и 180, изд. 1823 года)); но о причинах, которые заставляют их с такою дерзостью и отвагою вторгаться в наши границы, и увлекать в плен русских упомянуть считаю нужным.

Кабардинец и Закубанец, делая набеги на наши земли, хочет сделаться известным; хочет приобрести славу молодца и наездника. Ему дорога не корысть, он дарит добычу своему товарищу, или верному узденю; ему дорога опасность, которой они подвергаются; дорого молва о его подъеме, которая сделает имя его везде известным. У чеченцев, напротив того, хищничество составляет промысл; гласное к нему побуждение — корысть. Между чеченцами мало людей зажиточных: молодой человек, достигнув возраста, в котором должно жениться, и не имею возможности заплатить за жену тягостного калыма, решается на вое опасности и пускается на обычный промысл. Удастся ему схватить пленника и привели домой, он из бедняка делается человеком достаточным* (Прим: пленники продавались в горы, не менее как по 150 рублей серебром. Молодые люди обоего пола, и особенно молодые женщины, гораздо дороже. За выкуп с русских не брали менее 200 руб. серебром, иногда до 1000 и более. Для чеченца, у которого нет ничего кроме ружья и кинжала, огромная сумма. В последнее время генерал Ермолов запретил выкупить наших пленных, а приказал выменивать их на захватываемые у чеченцев семейства. Мера эта жестока, но необходима, и нехудо бы было постоянно ее держава, тем более, что продажа пленных в горы, становятся год от году затруднительнее и реже),уплачивает калым, женится и заводится своим хозяйством. Пример его вводит в искушение других, и они, в свою очередь, пускаются на подобные же разбои.

Другая причина хищничества чеченцев, есть непримиримая, вековая их вражда против русских, беспрестанно подстрекаемая кровомщением и фанатизмом. Выше уже сказано, что за каждого чеченца должна мстить вся фамилия, к которой он принадлежит. Близ каждого чеченского селения есть кладбище, и на каждом кладбище можно заметить несколько высоких шестов, с белыми тряпками, вверху развивающимися: это значит, что там лежат убитые неверными (довольно странно, что несколько сходный с сим обычай существует в Малороссии: там и теперь, на могиле взрослого умершего казака, ставится шест, с небольшим белым значком). Они напоминают всякому всякому родственнику, каждому однофамильцу, всем одноплеменцам убитого о невыполненном еще долге мщения, и подстрекают к ненависти и кровавому возмездию. Можно сказать на вечное, что, во время многолетней борьбы чеченцев с нами, не остались ни одного семейства, не потерявшего кого-либо из своих от русского штыка, или пули; и потому можно судить, как велика их к нам ненависть и жажда мести. Ожесточенную вражду эту подстрекает также религиозный фанатизм. Чеченцы магометане, омаровой секты; но понятие их о религии весьма ограничены и относятся до выполнения только внешних обрядов. Многие, однако же, из них так как и другие горцы мусульманского закона, путешествуют в Мекку, и оттуда приносят и рассеивают между своими соотечественниками усиленную злобу против христиан, множество суеверий закоренелое изуверство. Эти то пилигримы (гаджи) были всегда опаснейшими возмутителями; из них то, по большой части, являлись пророки, которые приводили в волнение все горы. Генерал Ермолов оттеснил было эти набожные странствования, но неизвестно продолжаются ли принятые им меры и нынешним начальством.

Все это можно бы было предупредить, если б наше правительство, при занятии Кавказской линии, употребило приличные средства, для обращения чеченцев и других горцев в христианство. До чеченцев 1780 года все почти жители северной покатости кавказских гор были идолопоклонниками, или лучше сказать, не имели никакой веры, сохраняя, впрочем, многие Христианские предания и обряды. Тогда обратить их к христианству было не трудно; но тогда был век Волтеров, и прозелитизм считался или смешным, или тиранским. Сколько бы было сбережено крови; от скольких бы бедствий были избавлены самые горцы * (Рассудительные туземцы не отрицают сами, что принятие Магометанского закона принесло им вред, а не пользу. Я сам слышал, от одного умного старого Кабардинца, что Кабарда пропала с того времени, как князья и уздени отпустили бороды и начали называть шапки белою Кисеею. Окружены чеченцами завязывалась жаркая перестрелка чеченцы провожали наших до Ханкалы, или до Сунжи, несколько человек было убито и ранено с их стороны и с нашей, и тем оканчивалось все дело. На другой день летело донесение о победе, с исчислением всех подвигов и представлением об отличившихся. Ермолов прекратил эти военные штуки. Он не только не представлял никакого к награде за такие бесполезные дела, но строго взыскивал с начальников, дававших к ним повод), если бы теперь были они христианами! Дорого стоит нам эта ошибка, и последствии ее едва ли изгладятся через несколько поколений.

При всей дикости и свирепости нравов, заметить можно однако же у чеченцев некоторый проблеск стремления их к гражданственности и мирным занятиям. Дома их, как я уже сказал выше, довольно опрятны; рукоделия, которыми они занимаются, и разведение во многих местах хороших садов доказывать, что они не чужды труда и проистекающих от него выгод. Если б можно было более развить это чувство, умножить их потребности и направить их деятельность на полезное, то разбои их прекратились сами собою, и они сделались бы мирными поселянами. Но долго еще предположение это остается филантропическою мечтою.

Чеченцы сражаются почти всегда пешие, сколько по поту, что имеют мало лошадей, столько и по той причине, что заросшие лесом и кустарниками земли их представляют мало удобства для конного боя. В случае надобности однако же, они могут собрать до 500 человек отличной конницы, по большой части из Качкалыков. Быстрота нападения этой конницы невероятна, и наши конные пикеты и разъезды не раз испытывали стремительность ее натисков, с большим для себя уроном.

Все чеченцы одарены особенным военным инстинктом. При вторжении их в наши границы, обыкновенно небольшими партиями, они выбирают себе начальника, или, как говорят наши переводчики, вожака. При общих восстаниях они также, почти всегда, имеют предводителя, или из своих, или, что чаще случается, из дагестанских фанатиков. Но когда наши войска предпринимают нечаянные поиски, для наказания и истребления враждебных селений, всякой чеченец действует по своему произволу. Едва раздается пушечный выстрел, каждый, кто только его услышал, хватается за ружье и спешит туда, куда зовет его опасность (некоторые из местных начальников, зная этот обычай чеченцев, единственно для того, что бы иметь случай написать реляцию и выпросить награды, вводили отряд в Чечню, и выбрав удобное место делали несколько пушечных выстрелов на воздух. Через час, или через два, они были уже окружены чеченцами, завязывалась жаркая перестрелка, чеченцы провожали наших до Ханкалы, или до Сунжи, несколько человек было убито и ранено с их стороны и с нашей, и тем оканчивалось все дело. На другой день летело донесение о победе, с исчислением всех подвигов и представлением об отличившихся. Ермолов прекратил эти военные штуки. Он не только не представлял никого к награде за такие бесполезные дела, но строго взыскивал с начальников, дававших к ним повод). В несколько часов собираются значительные толпы и завязывается жаркое дело. С редкою проницательностью каждый умеет понять выгоды, или неудобства местоположения; каждая ошибка, или неосторожность наших войск, бывает тотчас замечена и обращаема нам во вред; и все эти делается так единодушно, с такою удивительною осмотрительностью, как будто бы ими предводительствовал искусный и опытный начальник. Особенно опасны чеченцы при обратном движении войск, после наступательных действий: претерпленные наши поражения случались или во время отступления, или при грабеже селения. Тогда они нападают с невероятною быстротою и ожесточением с боков, с тыла, забегают вперед, и из-за каждого куста, из каждого скрытного места наносит поражение. Надобно иметь много твердости духа, опытности и искусства начальнику и не устрашимой стойкости войску, чтобы отражать их с успехом.

Этот-то народ ничтожный и хищный, но воинственный и храбрый, так долго дерется с русскими. — Более 70 лет чеченцы считаются непримиримыми нашими врагами: много раз они поражаемы были нашими войсками; много и мы понесли от них потерь: сколько легло русских в Чечне; сколько пролило их и нашей крови — трудно исчислить, и за всем тем этот малолюдный народ, который не был никогда в состоянии выставить против нас 5000 сражающихся, и теперь еще упорно нам противится и продолжает свои разбои!!

Зверская храбрость, которой нельзя отнять у чеченцев, и лес, которым покрыта их земля, служат им защитою; но и ошибки местных начальников наших не мало способствовали тому, что они до этого времени не истреблены, или не приведены в совершенное бессилие и покорность. В кратком историческом обзоре, я постараюсь изложить все важнейшие события, от начала сношений наших с чеченцами, до происшествий, которых я был очевидцем.

Чеченцы народ недавний. В 1826 году были еще в Чечне старики, которых деды основали там первое поселение и которые слышали их о том рассказы. Вот что я мог узнать от них:

Лет за 30 до похода Петра первого в Персию (около 1695 года), пять, или шесть семейств карабулакского племени принуждены были бежать от своих однородцев, по ссоре ли с ними, или по учиненному преступлению не известно. Они поселились первоначально в непроходимых лесах по речке Мечику (от этого и теперь еще чеченцы называются от своих соседей и других горцев Мечикишами), на землях принадлежащих тогда Кумыцким князьям, и оставались довольно долго от них зависимыми. Будучи слабы и окружены сильнейшими соседями, с начала жили они мирно, и в особенности сдружились с гребенскими казаками, которые брали у них жен и за них выдавали своих девок. Некоторые гребенские казаки и теперь еще имеют родных между чеченцами. В последствии времени принимая к себе из гор новых пришельцев, по большей части принужденных бежать оттуда за преступление и убийства, также кабардинских абреков * (Кабардинский абрек слово в слово то же, что Иллирийский ускок), чеченцы скоро усились и стали подвигаться к Тереку и Сунже. Русским, под именем чеченцев, стали они известны в 1750 годах. В 1770 году генерал де Медем покорил несколько их деревень, на Тереке и Сунже, которые с того времени получил название мирных чеченцев.

В том же 1770 году переведены с Волги на Терек казаки моздокские; и эти новые поселенцы с начала мирно жили с заречными своими соседями, но ненадолго. Первый повод к неприязни, кажется, был дан с нашей стороны, отгоном у чеченцев конского табуна; что, по словам стариков, случилось около 1772 года. Чеченцы тотчас отплатили тем же, и с того времени загорелась непримиримая вражда между чеченцами и русскими, которая едва ли может быть прекращена иначе, как совершенным истреблением первых.

Умалчивая о незначительных и почти беспрерывных походах наших войск противу чеченцев, и набегах казачьих партий для наказания их и баранты, считая не лишним упомянуть о двух, довольно важных, поисках, деланных для покорения чеченцев.

Первый из них был предпринят в 1780 годах за Сунжу полковником Пьери, с 2 батальонами гренадер, 1 батальоном егерей, 4 орудиями и несколькими сотнями линейных казаков, по поводу всеобщего восстания чеченцев, возбужденного явившимся в то время у них лже-пророком Шахом-Мансуровым.

Пьери, перейдя Сунжу у Богун-Юрта (верстах в 4 выше того места, где теперь находится крепость Грозная), вступил в Чечню узким проходом, покрытым лесом и пролегающим между крутыми обрывами. У Сунжи оставил небольшой отряд, для охранения переправы; другим, тоже небольшим отрядом, занял средний пункт в означенном проходе, для обеспечения себе обратного пути; и дойдя до селения Альды, нашел его оставленным жителями, занял без большого сопротивления, разграбил и сжег до основания.

Довольный этим легким успехом, он пустился в обратный путь; но лишь только вступил в теснину, был окружен со всех сторон чеченцами, которые, были прикрыты густым лесом, без веянного для себя поражали меткими выстрелами наших. Не взирая на то, отряд наш подвигался вперед, пробиваясь сквозь усиливающегося неприятеля; но когда пришел к тому месту, где оставлено было не большое число войск, для охранения прохода, с ужасом увидел, что все солдаты и офицеры до одного человека были перерезаны, груди были вскрыты и заворочены на лице, кровавые внутренности еще дымились. При этом страшном зрелище, солдаты наши дрогнули, и в тоже мгновение чеченцы бросились на них со всех сторон с кинжалами. Пушками действовать было не можно, заряжать ружья было некогда, самыми штыками, солдаты наши, сжались в тесном проходе в густой колонне, не могли действовать успешно. Люди наши, обремененные награбленною в Алде добычею (по большей части медною посудою), утомленные трудным переходом и продолжавшимся переходом и продолжавшимся несколько часов беспрерывным боем, пришли в изнеможение и были истреблены почти без сопротивления. Батальон егерей, находившийся впереди, и небольшое число линейных казаков успели пробиться, остальные казаки и 2 батальона гренадер, со всеми офицерами, были зарезаны без пощады; сам Пьери изрублен в куски на пушке; все орудия, бывшие в отряде, со всеми снарядами достались в добычу чеченцам.

Пробившиеся сквозь чеченцев егеря, и небольшое число спасавшихся от поражения казаков, дойдя до Сунжи, к ужасу и изумлению своему не нашли там ни оставленного отряда, ни судов * (Суда это род больших челнов, называемых в Чечне каюками (?)), для переправы. Начальник этого отряда, услышав пушечные выстрелы в Алде и желая быть участником в верной, по его мнению, победе, пошел на соединение с Пьери; но наткнувшись на мертвые, обезображенные тела оставленных в узком проходе солдат, до того перепугался, что бежав поспешно назад, переправился на левый берег Сунжи, истребил каюки и ушел за Терек. Начальник этот был — Тамара, впоследствии времени занимавший важный пост посланника нашего в Константинополе. По счастью егерей и казаков, чеченцы их не преследовали, и они переправясь кое-как через Сунжу, возвратились в наши границы. — Успех этот прославил Шейх-Мансура и до того ободрил чеченцев, что они собравшись в больших силах, вторгнулись в наши пределы и осадили главную станицу моздокского казачьего полка Наур; но там нашли они отчаянное сопротивление: несколько дней делали они беспрерывные приступы к этому весьма слабо укрепленному месту. Казаки защищались с величайшею храбростью; даже жены их, и взрослые девки не сходили с валу, подавали помощь раненым, лили кипяток и горячую кашу на головы нападающих. наконец, на последнем приступе, самом упорном, осаждающие потерпели такое поражение, что принуждены были бежать за Терек. Казаки сделали вылазку и при переправе нанесли им новое поражение. И теперь еще помнят чеченцы этот несчастный для них поход, и одно слово: Наур, приводит каждого из них в исступление.

С того времени упала и слава Ших-Мансура. Долго еще скитался он между чеченцами, кабардинцами и закубанцами, возбуждая в них фанатизм и ненависть к русским; на конец, в 1794 году, при взятии Анапы графом Гудовичем, он попался в наши руки и умер в Соловецком монастыре.

Второй, более значительный, поиск против чеченцев был предпринят в 1809 году. Для этого назначены были два отряда: первый, под предводительством генерала от инфантерии Булгакова, должен был вступить в Чечню через Ханкалу; второму, под начальством генерал-майора Портнягина, было приказано перейдя Сунжу у Казак-Кичу, идти на соединение с главным отрядом, по направлению к северо-востоку. Булгаков, при самом вступлении в Ханкалу, нашел сильное сопротивление. Теснина эта была тогда покрыта густым лесом, через который пролегла узкая дорога, с обеих сторон занятая чеченцами. Чтоб вытеснить из этой засады, Булгаков, спешив часть бывших у него драгун и линейных казаков, послал их в стрелки, а лошадей оставил, при небольшом прикрытии, при входе в Ханкалу. Но когда войска наши, сражаясь беспрестанно, углубились в лесистую теснину, то чеченцы, пробравшись назад боковыми тропинками, вдруг на арьергард, отбили оставленных там лошадей и угнали их в лес, прежде нежели успели подать помощь слабому прикрытию, понесшему значительную потерю. — Таким образом, при самом начале похода, мы лишились до 500 лошадей, и столько же человек драгун и казаков должны были, во все время действий отряда в Чечне, оставаться пешими.

Пробившись Ханкалу, Булгаков не встречал уже большего сопротивления до деревни большой Атаги, которая им занята и покорена тоже без большого урона. Оттуда оставляя Гойтинский лес вправе, пошел он далее, овладел, без сопротивления, деревню Урус-Мартан, а потом и Гихами, жители которых успели скрыться в окрестных лесах.

Между тем генерал майор Портнягин пробивался с своим отрядом от Казак-Кичу на встречу главному отряду, и в одно почти время оба отряда дошли до Гехинского леса, Булгаков с северной, Портнягин с южной стороны; так, что между обоими отрядами было не более двух верст; но лес этот считается непроходимым. Чеченцы повалили огромные деревья, сделали из них засеки и защищались отчаянно. Много усилий и мужества должно было употребить нашим войскам, чтоб выбить чеченцев из этого их убежища. Наконец после сражения, продолжавшегося целый день, оба отряда сошлись на середине леса; чеченцы принуждены были бежать; но и наша потеря была немаловажна.

При соединении обоих отрядов, Гахинцы покорились и дали аманатов, и генерал Булгаков пошел обратно к большой Анапе, переправился через реку Аргун и занял, по некотором сопротивлении, селение Гребенчук. Оставив там часть войск, чтобы довершить истребление селения, Булгаков, с большею частью своего отряда, пошел для истребления другого, в недальнем расстоянии находящегося, чеченского же селения Шали; но едва он успел пройти половину дороги, как жители Гребенчука, заметив оплошность оставленных в их селении войск, и увидев что солдаты наши рассыпались для грабежа, не наблюдая никакого порядка, ударили на них со всех сторон и привели в совершенное расстройство. Все искали спасения в бегстве, никто не думал сопротивляться. Чеченцы преследовали и поражали бегущих около двух верст; и если бы Булгаков, услышав частые выстрелы, не подоспел на помощь, вел отряд, оставляемый им в Гребенчуке, был бы истреблен до одного человека. За всем тем в этот день потеря наша, по рассказу очевидца, простиралась до 200 человек. Более всех потерпели пешие драгуны, лишившись своих лошадей у Хан-Калы, при самом начале похода. Булгаков после того не предпринимал уже ничего важного и скоро возвратился за Терек.

Поход этот, памятный всем участвовавшим в нем, начавшийся и кончившийся для нас неудачно, был однако же не бесполезен. Кроме потери в людях, понесенной чеченцами, по малолюдству их весьма для них чувствительной, и кроме причиненного им разорения, они убедились, что в земле их нет неприступных мест, для мужества русских. Полоса земли между Сунжи и Аргуном, от Ханкалы до Казак-Кичу, была пройдена; местоположение этой части Чечни, удобнейшие проходы, препятствия, противопоставляемые природою и неприятелями и средства преодолевать их, сделались нам известными; ошибки и неудачи могли служить наукою на будущее время; но разбои чеченцев не прекратились. Есть ли начальник, командовавший расположенными вблизи их войсками, был опытен, деятелен и отважен, они делались смирнее; но как скоро замечали оплошность и нерешимость, тотчас умели пользоваться ею, вторгались в наши пределы, грабили и увлекали в плен людей, часто делали свои набеги, даже на военно-грузинскую дорогу, пролегавшую тогда чрез Моздок и Малую Кабарду до Владикавказа, нападали на транспорты, по ней следовавшие, и не редко нападения их были успешны. Это продолжалось до 1817 года.

В 1816 году назначен командиром отдельного кавказского корпуса и главнокомандующим Грузиею генерал Ермолов, на которого возложено было также посольство в Персию, и переговоры с этой державою, касательно исполнения некоторых статей гулистанского трактата. По возвращении из посольства, первою и главною его заботою — было обеспечение вверенного края от неприязненных вторжений и разбоев. В Грузии и других на полуденной стороне Кавказа находящихся областях все было спокойно, и потому он свободно мог действовать на севере. Он начал с Чечни.

Прибыв сам лично в этот край, с сильным отрядом, он приступил немедленно к постройке крепостей, которые могли бы обуздывать чеченцев. В верхних частях реки Сунжи выстроен Преградный Стан, прикрывающий сообщение с Владикавказом и отрезывающей чеченцев от Малой Кабарды. Далее, вниз по Сунже, почти против середины чеченских земель воздвигнута крепость Грозная, в которой помещен полковой штаб расположенного в этом крае 43 егерского полка, и назначено всегдашнее пребывание начальника всех войск, находящихся на левом фланге. Потом, на Тереке, ниже Щедринской станицы, построен Амир-Аджи-Юрт, прикрывающий переправу через Терек и дорогу в Кумыкские земли. Наконец крепости Герзель-Аул, при выходе реки Аксая из Герзелийского лесистого хребта, и Внезапная, против главной Кумыцкой деревни Андреевой, обхватывали чеченцев с востока, и в то же время держали в покорности кумыков.

Все это было окончено менее нежели в два года, но не без упорного сопротивления со стороны чеченцев. В особенности тяжела для них была постройка крепости Грозной. Они поняли, что не одним именем она грозила или конечным их истреблением, или, по крайней мере, уничтожением их необузденной свободы. При начале работ не проходило ни одного дня без перестрелки: за дровами, даже за водою должно было посылать большие команды, с пушкою. Наконец правый берег Сунжи был очищен от леса и кустарника, его покрывающего; на левом возвышались бастионы крепости Грозной; через реку устроен мост, прикрытый тет де понтом; близ крепости заведено поселение женатых солдат, то же укрепленное, и чеченцы приуныли и присмирели.

Генерал Ермолов назначил потом начальником в Грозной и на всем левом фланге полковника (потом генерал-майора) Грекова; и редко можно было сделать выбор удачнее. Соединяя с отличною храбростью твердый характер, зная хорошо местность и народ, с которым имел дело, будучи вместе осторожен и предприимчив, дальновиден и неусытен, он в короткое время своего начальника усилел покорить 4/5 Чечни. В начале 1825 года все чеченские селения по Тереку, Сунже, между этою рекою и Аргуном, и за Аргуном по речкам Далке и Гудермесу, до самого Мичика, кроме двух или трех деревень, находящихся в горных ущельях и непроходимых лесах, повиновались нашей власти и дали аманатов, или представили верные поруки. Всякое враждебное покушение было предупреждаемо и немедленно наказываемо. Греков, чрез верных лазутчиков, знал что делается во всей Чечне; и в случае какого-либо неприязненного сборища, или учиненного жителями какого-либо селения проступка, выступал ночью с летучим отрядом, рассеял сборище, истреблял селение, и прежде нежели чеченцы успевали опомниться и собраться в значительном числе, возвращается в Грозную с добычею. Ханкалинский проход расчищен им так, что более чем на пушечный выстрел в ширину не было на нем ни прутика. Леса: гойтинский, гехинский, и находящийся между Аргуном и селениями Гребенчуком и Шали, были прорублены по его приказанию, самими чеченцами. Тяжко им было прокладывать самим к себе дорогу для русских, но природа помогла им: по необыкновенной растительности почвы, просеки скоро покрылись густым кустарником и леса гойтинский и шалинский опять сделались почти непроходимы.

Греков, при всех блистательных качествах, имел однако же и большие недостатки. Твердость характера его не редко обращались в жестокость. Окружающие его, пользуясь его доверием, вовлекали его в поступки несообразные с справедливостью, иногда бесчеловечные. Утверждали даже, что он не чуждался корысти. Цепи, которыми он связал чеченцев, были натянуты слишком туго; не имея еще надлежащей прочности, они были порваны при первом общем усилии народа.

Весною 1825 года вновь вспыхнуло в Чечне общее возмущение: опять явился пророк, уверявший, что русские пушки не будут стрелять; что солдаты наши не будут сопротивляться и что он послан от самого Бога, для истребления войск наших и возвращения чеченцам их свободы. Первое их действие оправдало предсказание пророка. В темную, дождливую ночь, подкрались они к небольшому редуту Амир-Аджи-Юрт, находившемуся на Тереке, верстах в 7 ниже Щедринской станицы (Греков узнал, за несколько времени до того, о намерении чеченцев напасть на Амир-Аджи-Юрт и послал с нарочным предписание начальнику редута о принятии всех предосторожностей. Но нарочный должен был сделать большой круг и ехать чрез Червленую; он поспел уже ночью в редут и начальник оставил пакет нераспечатанным до утра. Через два часа редут был уже во власти чеченцев), и не примеченные часовыми влезли в укрепление, ветхое и осыпавшееся, завладели им прежде нежели гарнизон успел схватить ружья, убили беспечного начальника и перерезали большую часть его команды, так, что несколько только человек успели спастись вплавь за Терек.

Взятия горцами русского укрепления, на Кавказе было тогда происшествием необыкновенным. За все время командования Ермолова в тамошнем краю, в первый раз еще удалась неприятелю такая попытка. Слухи об этой удаче, в десять раз увеличились, разнеслись по всем горам. Вера в пророка сделалась непоколебимою, и скоро многие смежные с чеченцами народы, даже часть постоянно покорных нам кумыков, пристали к бунту, и в несколько дней собралось до 3000 горцев, исполненных отваги и суеверной надежды, на будущие успехи.

Толпа эта окружила укрепление Герзель-Аул, находившиеся при выходе реки Аксая из Герзелийского хребта * (Герзелийский хребет, выступая из предгория главного кавказского хребта почти под прежним углом, доходит до Терека у Брагунской деревни; весь он покрыт густым лесом; перерезан крутыми оврагами и ручьями, и непроходим для артиллерии и обозов. *4 пехотных полка, в которых было под ружьем не более 12000. Гарнизонные батальоны были только во Владикавказе, Моздоке и Кизляре. Все прочие крепости были охраняемы полками) и теперь уничтоженное; но там нашла она коменданта и гарнизон не столько беспечными. Внезапное нападение было отражено. Частые вылазки гарнизона доказали, что русские не разучились еще владеть штыками. Пушки наши не слушались заклинаний пророка и удерживали горцев в почтительном расстоянии. За всем тем положение осажденных было опасно. В крепости находилось под ружьем не более 400 человек, и много больных. Беспрерывные нападении горцев, днем и ночью, изнурили наших людей. К довершению беды, горцам удалось отрезать воду, и гарнизон, в жестокие жары, мог бы подвергнуться томительной жажде. К счастью в крепости нашлись запасы льду, заготовленного хозяйливыми офицерами; его топили и употребляли для питья и варения пищи; но такого ненадежного запаса ненадолго бы стало. Все это происходило от половины июня, до начала июля.

Известия о взятии горцами Амир-Аджи-Юрта и осаде Герзель-Аула, дошли до командовавшего всеми войсками на кавказской линии генерал-лейтенанта Лисаневича, находившегося тогда в Пятигорске, в одно время. Не теряя ни минуты, он собрал небольшой отряд (в то время на всей кавказской линии, на протяжении более 70 верст, были расположены только 4 пехотных полка, в которых было под ружьем не более 12000. Гарнизонные батальоны были только во Владикавказе, Моздоке и Кизляре. Все прочие крепости были охраняемы полками), соединился на Герзеле с Грековым, и двинулся на помощь Герзель-Аулу.

Напасть на чеченцев, разбить их и рассеять, было делом нескольких минут. Чеченцы и союзники их упали духом. Бунтовавшие кумыки первые явились с половиною головою и казалось спокойствие в этой части Кавказа было восстановлено на долгое время.

Из кумыков более других участвовали в бунте жители деревни Старый Аксай, прямо против Герзель-Аула, на противоположном берегу реки Аксая, находившейся. С самого начала возмущения соединились с чеченцами, они вместе с ними осаждали Герзель-Аул, и много наносили вреда осажденным. Зная хорошо местоположение и слабейшие части укрепления, они направляли на них нападения. Особливую же услугу оказали бунтовщикам тем, что отрезали воду у гарнизона и тем довели было его до опасного положения.

Но не все Аксаевцы равно были виноваты. Лучшие князья их, в том числе главный начальник всех кумыков Муса Касаев, майор нашей службы, потом уже дослуживший до генерал-майорского чина, при первой вспышке мятежа перебрались в Герзель-Аул и помогали русским. Другие, неуспевшие этого сделать, удалились в другие кумыкские селения, остававшиеся нам покорными. Некоторые по неволе присоединились к бунтовщикам. Простой народ, всегда легкомысленный и легковерный, вовлеченный в бунт заявленными врагами России, заслуживал снисхождения. Надобна было разобрать кто прав, кто виноват, кому должно было оказать снисхождение, кого наказать строго. Генерал Лейтенант взял на себя это дело и отдал приказ собрать всех аксаевцев в крепость. Повиновение их, внушаемое страхом, было там велико, что все, даже известные враги русских, явились на этот призыв в назначенное время.

Это было в конце июля. День был жаркий, солнце палило полуденным зноем. Лисаневич и Греков были вместе, в занимаемом ими доме, когда им сказали, что аксаевцы уже собрались. Лисаневич, всегда пылкий и неукротимый, накинув на себя сюртук выскочил тотчас на крыльцо, и зная довольно хорошо татарский язык зачал бранить собранную толпу и упрекать в измене, потом, взяв в руки список зачинщикам бунта, стал вызывать их по одиночке. В это время вышел и Греков, вполне одетый, но по странному случаю без сабли. Опытный глаз его тотчас заметил, что, вопреки отдаленному им приказу, при аксаевцах не было особого караула, и он тотчас отправил офицера привести взвод солдат с гоубвахты и велеть, на всякий случай, всем быть готовыми. Между тем Лисаневич продолжал вызывать наиболее виновных и отправил под караул трех или четырех человек. Следующий по списку был Учур мулла. Лисаневич произнес это имя, но никто не являлся; он повторил вызов, и опять никого не было. Наконец, нетерпеливый Лисаневич в третий раз начал вызывать им требуемого, с бранью и угрожаемо: тогда выдвинулась из толпы, бледная фигура с мрачным лицом и стала медленно приближаться к генералу. Лисаневич тотчас заметил, что у Учура не был отобран кинжал и велел снять его. Учур сам начал отстегивать пряжку ремня, на котором висело это роковое оружие: но вдруг выхватив его из ножен бросился на Лисаневича и вонзил его в левый бок генерала по самую рукоятку. Лисаневич упал на руки стоявшего возле него адъютанта, а Учур, выхватив кинжал из раны, в то же мгновение кинулся на Грекова, который видя неминуемую беду и не имея при себе оружия, бросился бежать по направлению к занятой им квартире. Одним скачком догнал его Учур и ударил в спину так, что конец кинжала вышел в грудь и Греков упал мертвым. Третий предмет мести, на который бросился изувер с убийственным своим оружием, был главный пристав кумыкского народа майор Филатов. Но этот человек, небольшого роста, с отвислым брюхом и красным носом, показал более других присутствия духа. Он успел схватить первый удар. Потом, чувствуя что у него перерезаны пальцы и он не в состоянии более удерживать кинжала, бросился прямо на Учура, успел схватить его под мышки и прижал его крепко к себе, так, что Учур не мог уже свободно действовать своим оружием и наносил Филатову на спине не опасные раны. Борьба эта продолжалась несколько секунд. Вдруг раздался выстрел — и бездыханный Учур повалился к ногам Филатова. Выстрел этот был сделан урядником из чеченцев, находившегося при Филатове и должен бы был положить конец всей этой кровавой сцене, но не так вышло.

В самую минуту выстрела, приблизился к месту произшествия взвод солдат с гоубвахты, за которым, как выше сказано, послал Греков. Смертельно раненый Лисаневич, в безпамятстве ли от полученной раны * (Лисаневич жил еще 4 дня, перенося с удивительным терпением и твердостью духа мучение, причиняемые ему смертельною раною. Он утверждал до последней минуты, что не помнит чтобы у него вырвалось роковое слово: коли их), или же думая что заговор против него, Грекова и всех русских был общим всех аксаевцев, закричал: коли их; и это вырвавшееся может быть в беду горячки приказание, по несчастью ни кем не было оставлено в исполнении.

Солдаты наши, видя главного начальника своего и генерала Грекова плавающих в крови, майора Филатова то же израненного, и услышав приказ коли их, бросились со штыками на безоружнную толпу кумыков, началась резня, какой не часто бывают примеры. Тут не было никому пощады, никакого разбору: виновные в возмущении и преданные нам равно были убиваемы без всякой жалости. Солдаты, находившиеся на гоубвахте и в казармах, услышав шум и крик охватили ружья и спешили на помощь своим товарищам. Несчастные кумыки бросились бежать к крепостным воротам, но нашли их запертыми. Там началось убийство, ужаснейшее прежнего. Куча трупов скоро стала превышать ворота, и несколько человек, карабкаясь по телам своих одноземцев, успели перебраться за крепость; но по несчастью почти у гласиса встретила их команда, возвращавшаяся с фуражировки, и они все были побиты до одного человека. Из всех собранных в Герзель-Ауле аксаевцев спаслись только те, которых успели защитить наши офицеры, знавшие их лично. Более 300 трупов кучами лежало в крепости. Многие из совершенно нам преданных, и даже находившихся в нашей службе, были убиты. В числе их был отец того самого урядника, который метким выстрелом поразил Учура муллу и спас Филатова.

Кровавый этот день имел важные последствия: по общему понятию азиатцев о праве возмездия, кумыки щитами убийство невинных их братьев, за злодейство одного изувера, делом правильным и обыкновенным, и потому оставались спокойными. Но непримиримые враги русских чеченцы, узнав что Лисаневич, и страшный для них Греков убиты, ободрились и начали приготовляться к новой отчаянной борьбе с нами. Назначено было общее собрание всего чеченского народа, для совета что им предпринять должно. Явился новый пророк, который опять предсказывал несомненную удачу. Посланы были нарочные ко всем соседственным горцам, чтобы и их склонить к участью в общем для всех мусульман деле; и можно было опасаться, что все народы, находящихся на левом фланге линии, от Владикавказа и Сунжи до Каспийского моря, даже северней Дагестан, поднимут против нас оружие.

На правом фланге, т. е. со стороны Закубанских народов, тоже должно было опасаться вторжений в наши границы, тем более опасных, что Закубанцы, вопреки прежнему своему обычаю, начали их делать значительными массами. Смерть Лисаневича и Грекова, скоро стала и там известною и воспламенила фанатизм всех изуверов. Учура муллу считали святым и мученником, и имя его разносилось по всем горам, вместе с криками мщения и ненависти к русским. Войска же наши, разсеяные по всей линии, на пространстве более 700 верст, лишась главного начальника и лучшего генерала, упали духом и начали приходить в уныние. Отдельные командиры не знали что им делать, от кого получать приказания, кому повиноваться.

Эти смутные обстоятельства могли быть поправлены только личным представлением генерала Ермолова на северной стороне Кавказа; но другие дела удерживали его в Тифлисе. Сверх того, он не мог явиться на линию иначе, как с значительным отрядом войск; для чего должно было их двинуть из Грузии, из Дагестана и с Кубани; подвергся в самые несносные жары изнурительным переходам. По этим причинам, Ермолов отложив на некоторое время свой выезд из Тифлиса, немедленно по получении известия о смерти Лисаневича и Грекова отправил на Кавказскую линию начальник штаба генерала Вельяминова, а сам, уже в конце августа, с одним батальоном 41 егерского полка и одною ротою Тифлисского отправился через горы, и из Владикавказа через Преградный Стан и крепость Грозную прибыл в Червленную. Другим батальонам велено тоже быть на Тереке в назначенное время; и в половине сентября отряд, в котором было до 5000 человек пехоты, казаков и артиллерии, под начальством самого Ермолова был сосредоточен близ Амир-Аджи-Юрта.

Первою заботою Ермолова, по прибытии его на Терек и по сборе всех войск, было обеспечение самой восточной части нашего левого фланга. Необходимо было исправить укрепление Амир-Аджи-Юртинское и привести его в такое положение, чтобы оно было на будущее время неприступным. Герзель-Аул предположено уничтожить, и вместо его выстроить новую крепость на реке Аксае, в урочище, в урочище Ташкичу, и выстроить под выстрелами новой крепости. Надобно было также осмотреть и исправить крепость Внезапную, успокоить все еще находившиеся в волнении умы кумыков и упрочить их покорность и преданность к нашему правительству. Все это начато и кончено менее нежели в два месяца. Ермолов распоряжал всем лично: поощрял солдат к работам; в Внезапной, сам назначал некоторые исправления, усиливающие оборону; в деревне Андреевой, собрав всех кумыкских князей и старшин, некоторых облажал и похвалил за их усердие и преданность; других побранил и постращал за злые их дела, и успокоил всех обнадежив в общем прощении.

Пребывание Ермолова в земле кумыков продолжалось до 16 ноября; и он, обеспечив себя к сей стороны, предполагал, не взирая на позднее время года, на часть немедленно действия против чеченцев; но по прибытии на Терек получено официальное известие, что покойный Государь Император намерен с Дону проехать в Астрахань и Ермолову должно встретить Государя в этом городе, принадлежащем к областям, находящимся под непосредственным начальником главно-управляющего Грузиею.

Этот неожиданный случай заставил отложить на некоторое время исполнение всех других предположений, и Ермолов решился справиться в Екатериноград и там дожидаться дальнейших повелений на счет путешествия Государя Императора.

20 ноября поутру выехав из Червленной, и переменив лошадей в Калиновой, около трех часов пополудни Ермолов со всею свитою приехал в Наур, где остановился обедать. Не более как через час после его приезда получено известие, что конная партия чеченцев, более нежели из 300 человек, переправлявшись вплавь через Терек, в верстах шести ниже Наура, вторглась в наши границы завязала с возвращающимися в Калиновую, сопровождавшим Ермолова конвоем жаркое дело. Тотчас отправляемые были в подкрепление нашим себе казаки, каких можно было собрать в Науре; но прежде но нежели эта помощь подоспела, храбрые конвойные казаки рассеяли чеченцев, втоптали их в Терек так, что они оставили в их руках 5 тел убитых и, что реже еще случается, двух пленных, которые показали, что намерение чеченцев было написать на самого Ермолова, при его проезде. Если бы они не опоздали одним часом, Бог знает чтобы могло случиться!

В Екатеринограде, куда приехал Ермолов 22 ноября, дожидал начальник корпусного штаба генерал Вельяминов, назначенный начальником кавказской области генерал-майор князь Горчаков, бывший поверенный в делах Персии Мазарович, Грибоедов и некоторые другие чиновники. На третий, или на четвертый день после того ал фельдъегерь, но не от Государя, а прямо из Петербурга, и по видимому не привез ничего важного.

Но со времени приезда этого фельдъегеря стало заметно как в самом Ермолове, так и в ближайших из окружающих его, уныние и таинственный вид, еще более увеличивавшие общую грусть (фельдъегерь, прибывший из Петербурга, на дороге встретил товарища своего, отправленных из Таганрога в Петербург за траурными вещами, и от него узнал о горестном происшествии, повергшем в невыразимую скорбь всю Россию. Тайну эту выведал прежде всех от фельдъегеря один из адъютантов Ермолова). Наконец все объяснилось: 8 декабря получено официальное известие о кончине покойного Императора, и 9 декабря сам Ермолов со всею свитою, все войска и казаки, находившиеся в Екатеринограде, присягнули на верность Константину Павловичу.

Нельзя выразить в какую глубокую горесть повергло генерала Ермолова неожиданное известие о смерти Государя, которого он всегда называл своим благодетелем. В последнее время к Государю вельможи были отъявленными неприятелями нашего генерала, которому они при всяком случае делали пакости и досады; но Ермолов и мы все надеялись, что свидание в Астрахани прекратит в эти неприятности, и что личное объяснение Ермолова возвратит ему прежнее благословение Императора и заставит молчать врагов его.

Множество дел, относящихся собственно до управления кавказской линии, задержали генерала в Екатеринограде еще неделю, и мы возвратились в Червленую на кануне рождества Христова.

Там провели все праздники и встретили новый год; но кончина обожаемого монарха поразила нас такою скорбью, что нам было не до веселостей и праздник был не в праздник.

В самый новый год, в часу третьем пополудни, приехал фельдъегерь с манифестом об отречении от престола Константина Павловича и о восшествии на престол Государя Императора Николая 1, и генерал тотчас же приказал мне изготовить все нужные бумаги о приведении всех находившихся в его команде войск и жителей вверенного управлению его края к верноподданнической присяге; но к немедленному исполнению этого долга самим генералом Ермоловым, его свитою и войсками, в отряде находившимися, встретилось неожиданное затруднение: весь отряд состоял из отдельных батальонов, и ни при одном из них не было ни священника, ни походной церкви. В Червленой и соседних станицах не было тоже ни одного попа, потому что казаки Гребенские, Терские Семейное войско и большая часть моздокских казаков закоренелые раскольники, и не взирая ни на какие убеждения и даже строгие меры не соглашались иметь священника православной церкви. И так, решено было послать нарочного в Кизляр, откуда священник прибыл в Червленую ввечеру 3 января; 4 уже по утру совершена верноподданническая присяга. Экземпляры манифеста о восшествии на престол Государя Императора и о проведении войск и жителей к присяге, разосланы куда следует еще сутками раньше.

Все эти обстоятельства описаны здесь подробно для того, что в свое время много было толковано о том, что Высочайший манифест о восшествии Государя Императора на престол был оставлен Ермоловым несколько дней без исполнения. Настоящая и единственная тому причина, как выше объяснено, была неимение ни в отряд войск, ни в ближайших селениях православного священника; а в справедливости слов моих я ссылаюсь на всех бывших тогда в Червленой военных офицеров. Считаю нужным присовокупить, что тогда войска собраны были для приведения к присяге, Ермолов в короткой и ясной речи объявив им об отречении Константина Павловича и о вступлении на престол ныне царствующего Императора, первый произнес слова присяги и все войска немедленно его примеру.

В Червленной пробыл Ермолов почти целый месяц. Наконец все приготовления к походу были кончены, провиант подвезен и 19 января генерал выехал с небольшим отрядом и частью своей свиты и с Грибоедовым в Грозную, а 21 и все остальные войска и чиновники, бывшие при Ермолове, в том числе их, двинулись туда же.

При самой переправе через Терек * (Переправа через Терек по пароме находится в 7 верстах выше Червленной и довольно удобна. Оба берега реки плоски и открыты. На левом было тогда небольшое укрепление, прикрывавши переправу) нагнал нас фельдъегерь, приехавший из Петербурга. Все пустились расспрашивать его о тамошних новостях и последних происшествиях, но он был молчалив как стена и ловкому адъютанту Ермолова, Талыгину, едва удалось от него выведать, что он привез с собою один только небольшой пакет от графа Дибича на имя генерала.

В 4 часа мы приехали в населенную мирными Чеченцами и Кумыками деревню Старый Юрт, назначенную для ночлега, и в 6 верстах от переправы, по направлению к юго-востоку, находящуюся. Так как было еще довольно рано, то я и некоторые из товарищей моих успели до наступления ночи осмотреть находящиеся не далее полутора версты от этой деревни горячие ключи, известные по описанию Гюлденштета. Главный из них так изобилен водою, что на текущем из него ручье, саженях во ста ниже источника, выстроено несколько мельниц; вода теплотою до 60 градусов по Реомюру, годна для питья и варенья пищи, и кроме нее ни в Старом-Юрте, ни в укреплении нашем, близ этой деревни выстроенном, никакой другой не употребляют. Говорит, что она легка и здорова. Я пил приготовленный из нее чай и он мне показался довольно вкусным; серного запаху ни сколько не было заметно. В версте от главного источника, к востоку, есть еще несколько горячих же ключей, менее обильных. Я не заметил ни в одном из них ни осадки, ни запаху серы. На дне видна красная охра, а по сторонам была накипь известкового свойства. Вода во всех горяча так, что нельзя выдержать пальца даже и одной секунды.

Дорога от Терека к крепости Грозной переходит через значительное возвышение, тянущееся почти параллельно Тереку от северо-запада к юго-востоку. Вершина одного возвышения поднимается более ста сажень над уровнем Терека. К южной стороне его расширяется пространная равнина, ограничиваемая к востоку Мечикскими и Брагунскими горами, покрытыми густым и высоким лесом. На юге видны два огромные холма, между которым пролегает Ханкальское ущелье. В дали, на юго-западе, белеют снежные хребты Кавказа; к западу возвышается предгорие, выходящие из Малой Кабарды и называемое мирными чеченцами.

В половине шестого часа вечера, мы были уже в Грозной.

Прибывший с нами фельдъегерь привез с собою Высочайшее повеление, в котором предписано было немедленно арестовать Грибоедова, отобрать у него и опечатать все бумаги и отправить как его, так и бумаги, с тем уже фельдъегерем в Петербург. Все это было исполнено: Грибоедов арестован и бумаги его опечатаны через четверть часа по прибытии нашем, и на другой день, рано по утру, он уже мчался с фельдъегерем. Доброта сердца Ермолова и благодетельное расположение ко всем, кто служил при нем, не изменить и при этом неприятном случае. Он написал к графу Дибичу о Грибоедове самый одобрительный отзыв, который, как сам Грибоедов сознавался после, много помог ему при его оправдании.

Неожиданное это происшествие привели всех нас в уныние. Мы все жалели Грибоедова, как доброго человека и чрезвычайно приятного товарища. Со мною он познакомился в 1822 году, и тогда я имел возможность сделать ему небольшую услугу. С тех пор мы с ним сблизились и были дружны до самой его смерти. Впоследствии времени и он много сделал для меня доброго. Ермолов очень любил его и помогал ему при всяком случае, как тогда, когда он был еще секретарем при нашем поверенном в делах в Персии, так и в то время, когда он был уже назначен к Ермолову чиновником для дипломатической переписки; но Грибоедов не навсегда остался благодарен человеку, который был ему благодетелем. Со временем и в своем месте, я, может быть, расскажу об этом подробнее. — По окончании еще некоторых необходимых приготовлений, 26 января, в 9 часов утра, войска, назначенные действовать против чеченцев, под предводительством генерала Ермолова выступили в поход. Весь отряд состоял: из 2 батальонов Ширванского, 1 батальона апшеронского пехотных, 1 батальона 41, 300 человек 43 егерских, и одной роты, в 200 человек, тифлисского пехотного полков; 600 линейных казаков, 11 орудий пешей артиллерии, 2 орудий конной линейной и 2 трех фунтовых горных единорогов. Всего под ружьем было до 4800 человек. Не доходя до Ханкалинской теснины обозы и все тяжести остановлены под прикрытием 1 батальона пехоты, а прочие войска быстро двинулись в этом проходе.

При описании Чечни сказано уже что такое Ханкала; в добавок к тому должно сказать, что ущелье это прежде было покрыто густым лесом, чрез который пролегала тесная и извилистая дорога; но потом генерал майор Греков рассчитал лес в обе стороны на пушечный выстрел, так, что на этом расстоянии нет ни прутика и через Ханкалу можно уже было пройти без затруднения.

Чеченцы не рассудили здесь защищаться, не взирая на то, что у южного выхода начали было рыть, и провели до половины ущелья, довольно глубокий ров, изредка показывались несколько человек конных и пеших и стреляли по нашей колонне, но пули их не долетали и ущелье пройдено без всякой потери. Пройдя в Ханкалу, части отряда, в ожидании обозов, приказано сделать привал, а двум батальонам, со всеми казаками, велено идти быстро вперед и занять непокорную деревню Большую Атагу, находящуюся на реке Аргуне, верстах в 12 от Ханкалинского ущелья. В половине третьего часу пришел обоз, тоже без всякий потери и с ним вместе все войска, оставленные у выхода из Ханкалы двинулись к Большой Атаге, которая найдено уже занятою посланным вперед отрядом. Сопротивления со стороны жителей не было, и они успели скрыться в окрестных лесах.

Деревня Большая Атага береге Аргуна, на двух каналах, проведенных из этой реки и прорезывающих деревню во всю длину. Она раскинулась версты на две по низменному месту, кроме двух или трех сакель, находившихся на небольшом возвышении, которое, вероятно, прежде было настоящим берегом Аргуна. Там же на возвышении находится довольно обширное кладбище, усеянное камнями, по обыкновению мусульман, поставленными стоймя. Домы, числом около 300, выстроены довольно прочно и были содержаны опрятно. При каждом почти был сад с фруктовыми деревьями. Особенно много было огромных шелковиц; но занимались ли жители шелководством, узнать мне было не можно.

В деревне были найдены значительные запасы муки, пшена, меду, масла и сыру. Все это было отдано солдатам, и они завели стряпню, продолжавшуюся всю ночь. Каких кушаньев они не выдумали: кто делал клецки, кто пек блины; малороссиянин варил вареники, русский поджаривал оладьи, каждый готовил для себя то, чем некогда лакомился на родине; все не думали о сне и не чувствуя усталости варили, пекли и ели до рассвета, не взирая на то, что были в походе почти целый день, и что завтра ожидали их опять труды и опасности.

Но чеченцы не спали и не давали нашим хозяйничать их добром спокойно подползая к селению, они стреляли туда, где видели разложенные огни; наши отвечали им тем же и это продолжалось до самой утренней зари.

27 января отправлен был полковник Петров с 400 казаков, 300 егерей и одним конным орудием для осмотра переправ через Аргун, ниже Атаги находящихся. Чеченцы встретили этот отряд и завели жаркую перестрелку с бывшими впереди казаками; но когда казаки, приняв влево, зачали их отрезывать от кустарников, а пехота пошла на них прямо в штыки, они тотчас отступили на правый берег Аргуна и более наших не тревожили. Осмотрены два брода и найдены удобными, один у самой деревни Малой Атаги, другой немного ниже. В перестрелке ранено легко 5 казаков и 1 егерь. В предшествовавшую ночь шел снег и следы чеченцев ясно были видны. Не без удивления я заметил, что все пешие чеченцы сражались босиком: от бедности ли, или для того, чтобы быть легко на бегу, решить трудно. Удивлялись также их прыжкам, которые ясно означались на вновь выпавшем снеге: редкие из них были менее 3 аршин и все были вперед, на встречу нашим. Отступали чеченцы гораздо тише.

28 чеченцы, пользуясь густым туманом, около полудня, в большем числе, сделали нападение на Большую Атагу. Конница же их, предполагая ударить на наших во фланге от Малой Атаги, натянулась на казаков и завязала с ними жаркую перестрелку. Но генерал Ермолов, предвидев это еще с раннего утра, вывел из деревни все войска в вагенбург, составленный из обозов на высоком и открытом месте, близ кладбища. Чеченцы найдя деревню уже оставленною, сами зачали сжечь ее, и пробирать между горящих сакель на самое близкое расстояние от возвышения, на котором находились наши войска, открыли сильнейший огонь. Им отвечали наши стрелки, залегшие по возвышенности вдоль кладбища, и перестрелка продолжалась до самой ночи. У нас убит рядовой 1, ранен офицер 1, унтер офицеров, рядовых и казаков 8 человек. Какую понесли потерю чеченцы — неизвестно.

Раненый офицер был двоюродный брат корпусного командира, поручик генерального штаба Ермолов (Петр Николаевич), молодой человек, пылкий и храбрый. Ему вздумалось пуститься в стрелки, на самом опасном месте; но едва только он показался из стоявшей вблизи сакли, был осыпан пулями. Одна из них пробила ему на вылет руку и проникнув сквозь черкеску, тулуп и архалук, нанесла сильную контузию в бедро ноги. Он упал на колени и я находясь вблизи едва успел оттащить его из выстрелов.

В этот же день обедали мы позднее обыкновенного. Чеченская пуля попала в кастрюлю с супом на генеральской кухне и пробила ее насквозь. Повар в отчаянии бросился к самому генералу, отдававшему приказания в минуту самого сильного огня и натиска чеченцев, пресерьезно докладывая об этом необыкновенном происшествии, просил убедительно, чтобы было приказано унять разбойников чеченцев. Генерал рассмеялся и велел перевести кухню в безопасное место.

29, около полудня, чеченцы опять зачали приближаться и забегая в кустарник, выше Атаги по Аргуну растущий, стрелять из дали по нашим войскам; но несколько пушечных выстрелов скоро их остановили, и они, в виду нашем, помянулись к деревне Чахтыри, находящейся в 7 верстах выше Атаги, при выходе Аргуна из ущелья на плоскость. В этот день не было у нас даже раненых.

Генералу наскучили ежедневные нападения чеченцев и пересмотрено не ведущие ни к какому результату. Движение их к деревне Чахтырам и показания лазутчиков удостоверили, что они выбрали эту деревню сборным местом, и что так был их обыкновенный ночлег, и потому генерал предположил истребить Чахтыри и рассеять собравшиеся там толпы.

Для выполнения этого предположения, 30 числа, за два часа до рассвету, послан отряд из 2 батальонов ширванского пехотного и 300 человек 43 егерского полков, 500 линейных казаков, 4 пеших и 2 конных орудий, под начальством командира ширванского полка подполковника Ковалева. Приблизившись к Чахтырам на рассвете, Ковалев отрядил подполковника Ефимовича с казаками и одним конным орудием, обойти деревню и отрезать ее от гор; а подполковнику Грекову с одним батальоном пехоты под огнем 4 орудий приказан ударить прямо на деревню. Неприятель, в числе не более 50 человек, охваченный с двух сторон, мгновенно вытеснен и рассеян. Деревня, зажженная в нескольких местах, сгорела до основания. Все это было кончено менее нежели в полчаса и стоило нам одного раненого. После чего Ковалев, не сидя более неприятеля, поворотил назад к вагенбургу.

Главные силы чеченцев в эту ночь, против обыкновения, были собраны не в Чахтырах, а на правом береге Аргуна, верстах в 4 выше деревни Большой Атаги, и из этого ночлега приготовлялись они сделать общее решительное нападение на наши войска; но услышав выстрелы в стороне Чахтырей, все бросились туда на помощь.

День только что начинался. Густой туман скрывал все предметы так, что в 10 шагах не видно было ничего и Ковалев медленно и так сказать, ощупью подвигался к главному отряду. Вдруг между цепью стрелков, находившегося в арьергарде и главною колонною пронеслась многочисленная конница с такою пронеслась быстротою, что наши не могли отличить были ли то казаки, или чеченцы, и тогда только узнали, что это был неприятель, когда он, наткнувшись в тумане на казаков, на правом фланге находившихся, завел с ними перестрелку. Едва успели наши стать в боевой порядок и снять с передков пушки, как навалила и чеченская пехота. Туман был так велик, что заметили ее только тогда, когда чеченцы, оттеснив наших стрелков к самой колонне, сделали общий отчаянный натиск. Удачные картечные выстрелы и сильный огонь нашей пехоты остановили неприятеля и заставляли его податься назад; но через несколько минут чеченцы, прикрываемые туманом, возобновили с новым ожесточением свою атаку и четыре раза повторяли ее, стрелял врезаться в колонну и вступить в рукопашный бой. Только отличимому мужеству и стойкости нашей пехоты, неустрашимому хладнокровию офицеров, и удачному действию артиллерии должно приписать, что наши выдержали это отчаянное нападение. Наконец чеченцы, поражаемые картечью и сильнейшим батальоном огнем, принуждены были оставить место сражения и отступили к Чахтырам с такою поспешности, что, противу обыкновения своего, не успели д подобрать тел убитых своих товарищей. Преследовать их, по причине все еще продолжавшегося тумана, не было возможности, и потому Ковалев решился возвратиться в вагенбург, куда и прибыл около 10 часов утра.

Дорого стоил этот день чеченцам. 49 тел оставлены ими на месте, гораздо более унесено с собою, что видно было по кровавым следам, оставшимися на снег. Раненых, по большой части картечами, смертельно было также много. Весь урон их по вредным сведениям, собранным после, доходил до 250 человек. Немного осталось в Чечне семейств, которые не оплакивали бы понесенный потери. Союзники чеченцев потерпели также большое поражение. Оставленные на месте сражения тела принадлежали, по большой части, сим последним, и они озлобясь на чеченцев за то, что они бросили эти тела на произвол русских, возвратились в горы и более уже не являлись в Чечне во все время похода. — Должно прибавить, что чеченцы дрались под Чахтырями без предводителя. Избранный ими в начальники, известный разбойник Бейбулат, человек предприимчивый и отважный, но горькая пьяница, сидел преспокойно в сакле соседственной деревни до конца дела; и когда чеченцы потом отыскав его зачали упрекать за то, что не был в деле, он хладнокровно отвечал: «а кто же вам велел нападать на русских при Чахтырах? Вы не послушали меня, так сами же виноваты». Но власть его окончилась и о нем не было уже слышно до окончания военных действий против чеченцев. Последние оправдали свое поражение тем, что русские умудрились заряжать пушки вместо картечь медными грошами и пятаками, которые разрывали нападающих на части, но не медною нашею монетою, а картечными железными поддонками и не разлетевшегося еще картечью. Так близки были чеченцы от устьев наших орудий! Наша потеря была также немаловажна: у нас убито рядовых 4, ранено офицеров 5, рядовых 47.

По недавнему расстоянию от Большой Атаги места, где проходило чахтыринское дело, с возвышения, находившегося близ вагенбурга, можно бы было видеть его простыми глазами; но за туманом нельзя было различить ничего, даже в нескольких шагах. Пушечные выстрелы были ясно слышны, и когда пушечный и ружейный батальный огонь сделались так частыми, что превратились в общий гул, на лице Ермолова изобразилось беспокойство. В вагенбурге оставалось под ружьем около 1800 человек и 7 орудий артиллерии. Отделить из этого числа большой отряд, в подкрепление сражающимся и ослабить вагенбург, было опасно; послать малое число, еще опаснее потому, что посланные могли бы в тумане разойтись с отрядом Ковалева и наткнуться на чеченцев; и потому ничего не оставалось делать, как ожидать известия от Ковалева.

Ермолов приказал однако же батальону пехоты, с 2 орудиями, готовиться к походу; но скоро пушечные выстрелы затихли, через полчаса зачал подыматься туман и в дали на возвышении, близ Чахтырей, начала показываться большая черная масса. Зрительные трубы удостоверили нас, что это были чеченцы. Скоро начали они расходиться в разные стороны и через час невидно стало ни одного человека. Между тем получено и от Ковалева известие об одержанной победе. Штыки возвращающегося отряда заблестели из-за пригорка, верстах в двух от лагеря находившегося, и мыс радостным чувством встретили победителей.

За два дня еще до Чахтыринского дела начала убывать вода в каналах, проведенных в Атагу из Аргуна, и 30 числа каналы эти найдены сухими. Очевидно было, что чеченцы запрудили их и отвели воду, и потому для отыскания водопоя по Аргуну, далее версты от вагенбурга протекающему, отправлен был 31 января подполковник Петров, с одним батальоном пехоты и 300 казаков. Водопой на Аргун оказался под выстрелами с противоположного берега, заросшего кустарником и потому не безопасным; но Петров потянувшись вверх по реке нашел верстах в двух выше вагенбурга начало запруженных каналов, прочистил их и пустил воду, в которой после того не было уже недостатку. Несколько человек чеченцев стреляли по наши во время расчистки, но без всякого для нас урона.

1 февраля не слышно было ни одного выстрела и не видно ни одного чеченца. Там ускромило их дело по Чахтырами. В этот же день явились многие жители Большой Атаги, депутаты от деревни Алды с повинною головою и с просьбами о пощаде. Генерал побранив хорошенько простил их и приказал привести аманатов.

Запасы провианта, взятые с собою из Грозной, были истощены, фуража для лошадей также не стало, сверх того надобно было позаботиться и о раненых и больных, которые, за недостатком удобного помещения, терпели от холода; и потому генерал решился на некоторое время возвратиться в Грозную. — Полагая что чеченцы, по необыкновению своему, на обратном пути не оставят нас в покое, все тяжести, обоз и больные под сильным прикрытием отправлены вперед 3 февраля, в 4 часу по полуночи, остальные же войска выступили в 6 часов утра. В начале 10 часу весь отряд соединился у входа в Ханкалу, оттуда обоз и больные отправлены опять вперед с тем же прикрытием, прочие же войска остались у входа в ущелье для отражения чеченцев, если бы они вздумали сделать нападение. Но предосторожности эти оказались излишними: чеченцев не показывалось ни одного человека, и в половине 12 часа весь отряд был уже за Ханкалою, откуда часть войск с обозами отправлена в Сунженскую деревню, а остальные и сам Ермолов пошли в Грозную, куда и прибыли в два часа пополудни.

Но недолго отдыхали наши войска: 5 февраля опять весь отряд, под личным начальством Ермолова, отправился за Ханкалу и прошедши это ущелье без выстрела, поворотил влево к деревне Большому Чечню. Не доходя до этой деревни, встретили генерала старшины с изъявлением покорности и привезли с собою аманата. Аманат принят и отряд минуя Большой Чечень перешел в брод через Аргун и занял не покорившуюся еще деревню Бельготой, на правом берегу этой реки находящуюся. Оттуда 6 февраля послан был отряд казаков, под начальством подполковника Петрова, для истребления деревни Ставнюко-ль?, где жил и имел свой дом известный разбойник Бейбулат. Деревня найдена пустою и сожжена до чиста.

Из Бельготоя генерал предполагал идти в одной из значительнейших чеченских деревень Гребенчуку, и в случае не покорности истребить ее. Но Гребенчукские жители предупредили грозящую им беду: 7 февраля явились от них в Белготой старшины, с аманатами и просьбою о пощаде. Она им была дана, и 8 февраля войска наши поворотив опять за Аргун, пошли к деревне Алды, для наказания особенно враждебной к русским фамилии Дишни, оставляющей большую половину всего Альдинского общества * (Другая половина Алды, состоящая из двух фамилий, покорилась еще во время бытности войск наших в Большой Атаге). Фамилия эта пользовалась в Чечне особою славою. Она более всех содействовала истреблению отряда Пьери. Дишни также одни, без помощи других чеченцев, в удачном нападении на арьергард Береганова, при входе в Ханкалу, отбили казачьих и драгунских лошадей, о чем сказано уже выше. Предвидя угрожающее бедствие, фамилия эта присылала в Бельготой старшин с просьбою о пощаде, но генерал хотел проучить их и отослал назад с отказом.

Генерал Ермолов при выступлении из Грозной предполагал сделать только кратковременный оттиск, для того, чтобы держать чеченцев во всегдашней тревоге и заставить их укрываться с семействами в лесах, и потому не взял с собою никаких обозов, даже артельных повозок. Но видя, что новое появление отряда в Чечне произвело сильное впечатление, и получив сведение, что многие значительные общества, следуя примеру Гребенчука и Большого Чечня, готовы покориться, он принял намерение пробыть в Чечне весь остаток зимы, и потому проходя мимо Ханкалы отправил подполковника Волжинского с батальоном пехоты и двумя пушками в Грозную, для доставления оттуда артельных повозок и провианта; прочие же войска и генерал Ермолов пошли в Альду и заняли часть этой деревни, принадлежащую фамилии Дишни, по нескольких выстрелах, без всякой с нашей стороны потери.

Деревня Алды, одна из значительнейших в Чечне, расположено на юго-западной покатости западного ханкалинского холма, на правом берегу реки Гойты, кроме двух или трех сакель, находящихся на левом. С северо-востока примыкает она к глубокой, покрытой лесом, лощине, по которой течет ручей Шавдон. В Алды считалось около 200 домов, принадлежащих трем фамилиям, из которых Дишни числа около 100 семейств.

Февраля 9, около пополудни, возвратился из Грозной Волжинский, с провиантом и артельными повозками. В два часа по полудни, несколько человек чеченцев, подлезая к деревне из лесу, стреляли по нашим солдатам, разламывавших на дрова сакли и ранили двух человек. Трех пушечных выстрелов достаточно было, чтобы устроить чеченцев, и они уже более нас не тревожили.

На другой день явились опять старшины фамилии Дишни, прося помилования. Положение их было невыносимо. Морозы начались еще с 5 февраля и потом увеличиваясь постепенно дошли до 17 градусов. Дишни, во все это время, должны были скрываться в лесах, не смея даже разложить огня, чтобы не обнаружить своих убежище. Недостаток в пище и смертность, оказавшаяся между малолетними детьми их, доводили их до отчаяния. Генерал наконец умилосердился над ними, простил их и позволил возвратиться в уцелевшие еще дома. В следе за тем приехали старшины и от других соседственных деревень Богун-Юрта, Зелень Гойты и Лесной Гойты, прося также пощады. Она дарована им и от всех взяты аманаты.

Нечего было и нашим войскам переносить усиливавшуюся стужу, особливо терпели от нее солдаты, находившиеся на часах и на ночных секретных пикетах. Несколько человек, не взирая на теплую одежду и все предосторожности, поотмораживали себе руки и ноги. В самом отряде были разложены огромные костры огня, около которых солдаты могли согреться. Офицеры и весь штаб поместились в оставленных нарочно для того саклях. Мне сначала попалась ветхая, усеянная щелями, чрез которые ветер разгуливал почти также свободно, как в чистом поле. Добрый наш начальник, узнав об этом и зная плохое мое здоровье, отдал для меня собственную свою квартиру, весьма чистую и теплую саклю, с двумя каминами и сам же по несколько раз каждый день приходил ко мне греться. Кто кроме Ермолова мог быть до такой степени человеколюбивым и внимательным к какому-нибудь своему секретарю?

Солдаты наши изобрели особый способ согреваться во время ночи: вкруг огромного костра пылающих дров ложились они на толсто посланной соломе, кружном один плотно к другому и укрывались шинелями. Так как одной шинели достаточно было, чтобы прикрыть трех человек, то каждый кружок выбирал старшего без команды которого не могли они поворачиваться с одного боку на другой и иначе как все разом, чтобы не расстраивать своих одеял. Этот же старший приказывал разом вставать, для исправления естественных надобностей, подержания огня и проч; потом укладывал свою команду, укрывал их шинелями и подлезал потом в свое место. Много шинелей было прожжено падающими из костров искрами и угольями. Ермолов приказал исправить их на свой счет.

Мороз между тем увеличивался и доходил до 20 градусов. Возвратиться в Грозную генерал не хотел, потому что тогда бы не покорившиеся еще чеченцы могли поселиться опять спокойно в своих домах и цель зимнего похода не была бы достигнута. За тем наступила бы весна, разлились бы речки, на каждом почти шагу в Чечне встречающиеся, и дальнейшие поиски были бы невозможны. Идти далее вглубь Чечни, при столь жестоких морозах, было бы подвергать солдат наших, всегда щадимых Ермоловым, жестокому испытанию; и так положено было остаться в Алды и ждать благоприятнейшей погоды, а вместе с тем подвести новые запасы провианта и фуража из Грозной, отправив туда больных и обморозившихся. Это сделано было двумя транспортами, посыланными 11 и 14 февраля.

12 февраля отправлены были также два небольшие отряда: первый с подполковником генерального штаба Жихаревым, для осмотра прямой дороги от Алды в Грозную, между западным ханкалинским холмом и Сунжею. Второй с подполковником Петровым, чтобы узнать в каком положении находится просека и дорога, сделанные чрез Гойтинский лес в 1820 году Грековым Жихарев нашел осмотренную им дорогу, пролегающую по узкой лощине с крутыми обрывами и рытвинами, поросшими густым кустарником, неудобною и требующею много труда и времени для расчистки * (это была та самая дорога, по которой возвращался из Альды полковник Пьери и погиб там с большою частью своего отряда). Просека через гойтинский лес оказалась совершенно заросшею, кроме дороги, сажени в три шириною, вторично расчищенной в 1824 году Грековым же. При обоих этих осмотрах не было сделано ни одного выстрела.

16 февраля мороз уменьшился и войска наши, после семидневного бездействия, в половине 4 часа утра двинулись к гойтинскому лесу. Снег был так глубок, что конница должна была протаптывать дорогу для пехоты, и войска наши только со вздохом солнца дошли до этого леса, не далее 10 верст от Альды находящегося. Остановясь у опушки, генерал отправил авангард из 8 рот занять лес. 4 роты, под командою подполковника Скалона, быстро двинулись вперед по дороге; 2 роты рассыпались фланкерами в лесу по обеим сторонам; остальные две роты заняли вход, и в полчаса лес был пройден авангардом. Чеченцы, не ожидая в такой холод и так рано нашего прихода, не успели собраться и защищались слабо. Из сделанного ими у выхода из леса завала, удалось им однако же убить одного разжалованного и ранить одного рядового; но при первом натиске нашей колонны, они оставляли свое укрепление и разбежались во все стороны. Генерал, получив донесение о занятии леса авангардом, тотчас отправил вперед всю конницу, а в след за тем двинулся и сам с остальными войсками, артиллерию и обозом. В 9 часов утра лес при проходе, через который проливаемо было много крови, оставался уже назади нашего отряда. Много пособило нам то, что речка Гойта, через этот лес протекающая и проведенные из нее канавы были покрыты твердым льдом.

За гойтинским лесом находится поляна, верст 6 в длину и версты 4 в шии, на которой местами растет небольшими группами кустарник и несколько больших деревьев. На поляне расположены чеченские селения несколько мелких деревень, прямо против выхода, на противоположном конце поляны, четыре деревни, называемые Рошни. Урус-Мартан и Рошни лежит при речках того же имени, впадающих в Сунжу.

По выходе из леса истреблены посланы были для того казаками небольшая деревня, в правой стороне, в недальнем расстоянии от выхода находящаяся. После чего весь отряд поворотив вправо, потянулся к значительной деревне Урус-Мартану, но чеченцы успели из нее уйти, сами зажгли несколько сакель и из опушки леса, к которому примыкает деревня, завели перестрелку. У нас ранено 2 казака; чеченцев убито 2 человека, сколько же у них ранено, не известно. Из Урус-Мартана отряд двинулся к 4 деревням, имеющим общее название Рошни, и растянутым верстах на 4 по речке этого же имени. Две из них сожжены, третья оставлена для ночлега, а четвертая, в лесу, осталась не занятою, для избежания напрасной в людях потери.

Не далеко от Рошни замечено несколько стогов сена. Находно эта было весьма кстати, потому что фураж во всем отряде был уже на исходе. Тотчас отправлены были казаки, чтобы забрать это сено; но чеченцы не уступили его даром, завели с казаками перестрелку, одного из них убили, другого тяжело ранили. Но когда приблизился батальон пехоты, тотчас исчезли и сено все перевезено в отряд, без дальнейшего препятствия.

17 февраля рассветом опять пустились в поход, и часа через два пришли в Гехи, одно из главнейших чеченских селений, в котором считалось до 200 домов. Генерал предположил истребить до основания это селение, всегда враждебное и неохотное и теперь покориться. Оно было занято без сопротивления и сожжено, оставлено только несколько сакель для ночлега. Строго однако же было запрещено истребить сады, считавшиеся лучшими во всей Чечне. Особливо абрикосовое дерева были прекрасные.

В двух верстах за Гехами находится дремучий лес, примыкающий с одной стороны к Сунже, а с другой простирающийся до черных гор кавказских, шириною около двух верст. Через него, по распоряжению генерал майора Грекова, была прочищена самими Чеченцами широкая просека, почти на пушечный выстрел, но поваленные вековые дубы не были сожжены и даже не оттащены в сторону, и потому из-за них легко можно было вредить проходящим войскам. Сверх того, несколько десятков огромных деревьев на самой просеке остались не срубленными и за ними то же могли укрываться чеченские стрелки. При выходе же из леса, на противоположной стороне, вся просека суживались на протяжении 80 или 90 сажень так, что расчищенное место было там не шире 20 сажень.

Генерал знал это и думая что чеченцы, всегда умеющие пользоваться местностью, сильно будут сопротивляться проходу наших войск, приказал 18 февраля подполковнику Волжинскому с одним батальоном пехоты и 4 орудиями до рассвета стать в опушке леса, и лишь только начнешь рассветать быстро пройти просеку и занять узкий выход. С рассветом тронулись и прочие войска и по близости перехода поспели к Волжинскому прежде нежели он успел двинуться в просеку. В это только время чеченцы заметили отряд и начали сзывать по лесу друг друга. Но Волжинский скорым шагом двинулся вперед и занял узкий выход без сопротивления, кроме нескольких безвредных для нас выстрелов, на которые наши по обыкновению отвечали сильным батальным огнем, рассеявшим мгновенно неприятеля. В следе за Волжинским прошли просеку и остальные войска с обозами, без выстрела. Таким образом гихинский лес, чрез который Булгаков и Портнягин, охватившие его с двух сторон, пробивались целые сутки, пройден отрядом Ермолова в полчаса, без всякой потери.

За Гехинским лесом открывается вновь довольно обширная поляна, обрезываемая с противоположной стороны рекою Валерик и растущим по ней редким лесом. За Валериком начинается опять чистое поле, простирающееся до речки Шалаш. Не доходя до этой речки находились мирная и покорная нам деревня Пхан-Кичу, жители которой вышли на встречу отряду и вынесли хлеба, курей и меду. Это была первая дружеская нам встреча от чеченцев.

Между тем жители Гехи и других непокорных деревень собрались в значительном числе и забегая вперед перелескам заводили перестрелку; но сильный огонь нашей пехоты удерживал их в таком отдалении, что выстрелы их не наносили большого вреда. В два часа по полудни войска дошли до речки Карабулакского Мартана. Лед на ней был так тонок, что не мог выдержать густых масс пехоты и артиллерии, и потому надобно было устраивать переправу. Она была кончена менее нежели в час. На льду намостили в два ряда плетьни, взятые из деревни Дауд-Мартана, у переправы находившейся, на них наслали толстый слой соломы, и пехота наша перешла два затруднения поэтому на скоро сделанному мосту. Пушки и зарядные ящики перевезли на людях; для конницы, обозов и артиллерийских лошадей прорубили лед, но они переправлены не без затруднения. Речка Карабулакский Мартан в этом месте была так глубока, что лошадям вода доставала выше брюха. Часть деревни Дауд-Мартан на правом берегу находившаяся, сожжена; другая, на левой стороне, занята для ночлега. В весь этот день, при беспрерывной почти перестрелке ранены у нас 1 унтер офицер и 1 рядовой.

19 февраля, зажегши остальную часть Дауд Мартана, войска выступили до рассвета и до восхода солнца казаки успели уже обхватить с трех сторон деревень Малые Шельчихи, на правом берегу реки Ассы находящуюся. 4 орудия открыли по ней огонь, 2 роты пехоты заняли деревню и истребили ее до основания. Жители едва успели спастись бегством, оставив все свое имущество и запасы в добычу нашим войскам. Чеченцы в деревне не сопротивлялись, а только изредка стреляли по нашим из находящегося шагах в 300 кустарника. В этой пустой перестрелке мы однако же потеряли офицера, который был ранен в ногу и скоро умер. Один солдат был то же ранен в колонне, но не опасно.

Протекающую близ Малых Шельчуков речку Ассу войска перешли без затруднение в брод, и после не большого отдыха отправились к Казак-Кичу, минуя деревню Большие Шельчуги, находящуюся на левом берегу Ассы, которая изъявила покорность. От этого места и до возвращение отряда в Грозную, не было уже слышно ни одного выстрела.

Между Ассою и Карабулакским Мартаном находится одна из прелестнейших долин, какие только встречаются в кавказских предгориях. Несколько небольших рощиц по ней рассыпанных, так красивы и так подчищены самою природою, как будто бы они принадлежали к какому-нибудь английскому парку. Вдали видны горы, по сторонам два утесистые ущелья, из которых вытекают Осса и Мартан. По середине долины вьется небольшая речка Ашлов. Всякий, кому удалось видеть этот уединенный уголок, конечно долго будет его помнить.

Не доходя до Казак-Кичу версты за две, авангард наш был встречен старшинами, которые просили помилования. Генерал простил их с тем, чтобы для ночлега войск счищены были сакли и дан был войскам хлеб и фураж. От Оссы до Казак-Кичу дорога идет по ровной и открытой равнине. В одном только месте, на небольшом пространстве, с правой стороны она приближается к лесу на ружейный выстрел. Но в лесу не видна было ни одного человека. — Деревня Казак-Кичу населена по большой части Карабулаками, и имеется до 150 домов. При ней удобный брод через Сунжу, и самое название ее по-татарски значит: казачий брод.

20 февраля переправляясь еще с 20 февраля сделалась оттепель и дорога начала портиться. По приходе войск в Грозную, оттепель усилилась и начались дожди. Почему Ермолов отложил дальнейшие предприятия против чеченцев до наступления весны. 22 февраля отпустил в домы всех казаков, лошади которых от зимнего похода сильно изнурились; сам же, с пехотою и артиллериею, остался еще на несколько дней в Грозной. В продолжении этого времени, беспрестанно являлись от разных чеченских селений старшины, с покорностью и аманатами. Всем им объявлено прощение и они отпущены в домы с кротким увещанием, а некоторые даже с небольшими подарками. По окончании этих дел Ермолов, с остававшимися при нем войсками, 28 февраля выступил за Терек, и прибыл в тот же день в станицу Червленную. Пехота и артиллерия размещена по квартирам этой станице и других к ней ближайших.

Таким образом зимний поход в Чечню был кончен. В продолжение его не было особенно важных случаев, не было кровопролитных сражений, не исключая даже дела под Чахтырями, которое должно считать случайным; но последствия этого похода были важны. Более двух третей всего населения чеченцев, против нас бунтовавших, покорились и дали аманатов, остальные оставались в страх и невозможности вредить нам. Поражение под Чахтырями, и потери понесенные в других стычках, навели на них уныние и прекратило их единодушие. Ни одно нападение их на наши войска, ни одна попытка удержаться где-либо в укрепленных завалах и лесах, почитаемых ими неприступными, не была удачна. 20 дневное пребывание наших войск в самой середине Чечни, и истребление их селений в жестокий зимний холод, нанесли им еще больший удар. Во все это время принуждены они были бросив домы скрываться в лесах; жены и дети их гибнут от холоду и недостатка теплой одежды; скот пропадал от недостатка корму, который был или взят, или потреблен нашими войсками. Словом, этот зимний поход до того укротил и ослабил чеченцев, что в самое смутное время, во все продолжение персидской и турецкой войн, они не только оставались покорными, но и неделали больших шалостей, и только в 1830 году, с появлением нового пророка, возбуждаемые может быть слабостью или и несправедливостями местных начальников, они начали новый бунт, опять стоивший нам много крови и нескольких бесславных поражений.

Тягостен был этот поход и для наших войск, но они переносили его с удивительною бодростью духа и терпением. Видя что главный их начальник разделяет с ними труды и опасности, также как и они терпят холод, и удовлетворяясь многими опытами что все предприятия его оканчивается успешно, они без ропота, и даже малейшего знака неудовольствия, переносили стужу, тягостные переходы и лишения всякого рода, не зная для своего мужества ни опасностей, ни препоны: все были веселы и довольны. В Альде, в самый жестокий мороз, в собравшемся близ разложенных огней кружке солдат, являлся какой-нибудь забавник, брал в руки лопату вместо бандуры, и передразнивая украинского слепца запевал песню; кружок делался с каждою минутою многочисленнейшим и все помирали со смеха, забывая холод и все трудности зимних бивуаков.

Дождавшись желанного покоя, войска пробыли в Червленной и окрестных около полутора месяца. Погода во все это время была дождливая и сырая, дороги от грязи и разлития рек сделались непроходимыми, переезд через кавказские поры, по причине снежных обвалов, обыкновенно в марте месяце случающихся, сделался если не совсем невозможным, по крайней мере затруднительным и опасным, и потому Ермолов решился остаться при отряде до открытия весны, и потом вновь, сообразно с предположением его начать действия против чеченцев.

В начале апреля наступила теплая и сухая погода: деревья распустились, персики и абрикосы начали цвести, поля покрылись свежно зеленью и отряд, снабженный всеми потребностями и провиантом, приготовился к новому походу.

6 апреля генерал Ермолов с 6 ротами пехоты выступил в Грозную, 7 пошли туда же и остальные войска и 8 все уже были на месте.

10 апреля весь отряд, состоящий из трех же войск, которые были в зимнем походе, кроме казаков, не возвратившихся еще из домов их, под начальством генерала Ермолова двинулся вверх по левому берегу Сунжи, и дойдя до Алхан-Юрта, покорной нам чеченской деревни, в 15 верстах от Грозной находящейся, так остановился.

Алхан-Юрт лежит на левом высоком берегу реки Сунжи, которая имеет в этом мест около 30 саженей ширины, у нижней оконечности деревни делает крутой поворот вправо и образует небольшой полуостров. Противоположный берег низменный и был покрыт лесом, расчищенным было Грековым, но потом опять заросшим. Вправо от прежней просеки, шагах во ста, находится поросшее кустарником болото, протягивающееся вдоль речки Гехи, которая впадает в Сунжу несколько выше Алхан-Юрта; за просекою открывается в виде полукруга поляна, имеющая в поперечнике до 3-х ворот и примыкающая правою стороною к вышеозначенному болоту, а слева опущенная густым вековым лесом, соединяющимся с гойтинским. На крайнем конце этой поляны, к юго-востоку, находится деревня Курчали, которая занимает весь не большой перешеек, между лесом и болотом находящимся.

Заняв лагерь немного выше Алхан-Юрта, войска наши приступили тотчас к переправе через Сунжу, на правом берегу которой из-за кустарников показывались изредка враждебные чеченцы. 2 роты егерей на шести лодках (каюках) немедленно были перевезены на ту сторону, и заняли берег без сопротивления. За ними посланы еще две роты егерей и батальон ширванского полка. На каюках же перевезены и два горные единорога. Засевшие шагах в 300 от берега, за поваленными деревьями, чеченцы сделали несколько выстрелов, но тотчас же прогнаны нашими егерями, без всякой потери.

Алхан-Юрт признается удобнейшим пунктом для поисков против чеченских селений, находящимся между Сунжею и Аргуном, на юго-западной стороне гойтинского леса. Оттуда, в продолжении одной ночи, можно дойти безопасно до самых дальних деревень, на этой полосе расположенных, истребить их и с рассветом возвратиться назад. Опасный гойтинский лес остается влеве. Несколько узких перелесков, находящихся по дороге к Урус-Мартану и Гехи, не трудна было расчистить, и генерал Ермолов приказал немедленно заняться этим делом.

11 апреля егеря, находившиеся на правом берегу Сунжи, подвинулись вперед, заняли поляну, за просекою влево от переправы находящуюся, и выслав стрелков к деревне Курчали, засели в кладбище, близ деревни лежащем. Батальон же ширванского полка принялся расчищать растущий на берегу Сунжи кустарник и лес. Чеченцы, забегая с разных сторон, целый день перестреливались с нашими егерями и ранили тяжело 1 рядового. К вечеру переправлен за Сунжу и другой батальон ширванского полка.

12 апреля расчищена на ружейный выстрел леса у Сунжи кончена, в половине же первого часа по полудни и остальные войска у Алхан-Юрта, на левом берегу Сунжи находившиеся, кроме 2 рот пехоты, оставленных для охранения вагенбурга, также и артиллерия переправлены через реку, на устроенном на каюках пароме, и соединяясь с отрядом, находившимся близ Курчали, заняли, после нескольких пушечных выстрелов, эту деревню. Между тем число чеченцев возрастало приметным образом и по опушке густого леса, обрезывающего с левой стороны курчалинскую долину, они растянулись почти на версту беспрерывною цепью; но артиллерия наша скоро заставила их спрятаться в лес. Осталось несколько человек храбрейших, которые продолжали безвредную перестрелку с нашими стрелками.

Влево от Курчали, саженях в 200, в дремучем лесу находится другая деревня, называемая лесной Курчали. Это был всегдашний приют злейших мошенников и генерал приказал истребить его. Егеря наши бросились в лес и пробежавши сажень100 засели за поваленными деревьями, на ружейный выстрел от крайних сакель, из-за которых чеченцы открыли самый сильный огонь. Взять эту деревню приступом, стоило бы нам много людей, и потому пробовали зажечь ее гранатами, из подвезенных в лес на людях двух единорогов; но густота леса и огромные деревья мешали орудиям действовать с успехом. Должно было прибегнуть к конгревовым ракетам, и после нескольких попыток наконец удалось зажечь ими в двух или трех местах. Это разбойничье гнездо. Скоро пламя обхватило его со всех сторон и через несколько часов осталось из него только куча золы и угля. После сего егеря наши вышли из лесу и вывезли орудия, не будучи уже тревожимы неприятелем, и все войска расположились лагерем близ находящейся на чистой поляне деревни, огородясь в некоторых ближайших к лесу местах завалами из бревен. В этот день ранены 2 канонера, из которых один скоро умер, и один цирюльник.

13 апреля лагерь перенесен в самую деревню Курчали, откуда часть войск, в этот день и два следующих, посылана была для расчистки лесу около этой деревни и перелеска далее за него шириною сажень в 200, через который пролегает дорога на большую гихинскую поляну. Все эти места были уже прорублены генералом Грековым, но потом опять заросли густым кустарником. В продолжении всех трех дней чеченцы по временам выказывались из леса и стреляли по цепи стрелков, ограждавшей солдат, находившихся в работе; но выстрелы их даже не ранили у нас ни одного человека, и стрелки наши не удостаивали их ответом. 13 же числа прибыл к отряду генерал майор Лаптев, назначенный начальником левого фланга на место Грекова.

16, в 4 часа утра, весь отряд выступил к деревне Гехи, и в 7 часов остановился при выходе из перелеска на гехинскую поляну, недалеко от деревни Гихин-Коши. Перелесок этот был также расчищен.

На гехинской поляне, вправо от деревни Гихин-Коши, есть болото, растягивающиеся версты на полторы. За ним находится деревня Дауд-юрт, которую предположено было истребить, но жители ее успели выслать старшин с изъявлением покорности и обещанием дать аманата. Генерал даровал им пощаду и войска взяли направление на Гехи, куда пришли в 1 часу по полудни. После небольшого отдыха, часть отряда послана расчищать лес, примыкающий к левой стороне деревни. В продолжении всего дня слышно было несколько ружейных выстрелов, без всякого для нас вреда.

17 апреля. День этот был страстная суббота, и генерал желал, чтобы войска встретили предстоявший праздник радостно и безопасно. Приказал отряду возвратиться в вагенбург при Алхан-Юрте. До деревни Курчали не было видно ни одного неприятеля. Деревня эта занята без сопротивления и в ней оставлен в арьергарде 1 батальон ширванского полка; же войска не останавливаясь пошли к Алхан-Юрту и переправились через Сунжу, не будучи тревожны чеченцами. Но когда арьергарде наш то ж двинулся к переправе, чеченцы принялись за обыкновенную свою тактику, и собравшись довольно в значительные толпы зачали забегать по перелескам вперед и завели сильную перестрелку. Когда же арьергард наш дошел до просеки, примыкающей к Сунже, и остановился для прикрытия переправы остававшихся еще на правом берегу нескольких повозок, около 300 человек неприятельной пехоты бросилось стремительно вперед и залегши за поваленными в этом месте огромными деревьями, не далее пистолетного выстрела от цепи наших стрелков, прикрытых таким же валежником, открыли сильный огонь. Потом, через несколько минут, с громким криком бросились с киналами и шашками в рукопашный бой. Стрелки наши однако же не смешались: резерв встретил чеченцев батальным огнем, и с противоположного берега Сунжи загремели пушки; ядра ломая с треском деревья, прорезывали чеченцев с боку, солдаты наши закричав в один голос: ай да старик (так они называли Ермолова), не кинул нас без помощи, бросились в штыки — и неприятель опрокинут мгновенно. После чего перестрелка час от часу ослабевала к вечеру совсем прекратилась и арьергард уже в сумерки переправился через Сунжу. В этот день ранено у нее смертельно 1 и легко 7 рядовых; контужено офицер 1, рядовых 2. У чеченцев, по дошедшим впоследствии времени сведением, убито 5 и ранено, по большей части тяжело, 15 человек. Переправляясь через Сунжу, войска наши заняли лагерь между Алхан-Юртом и находящимся выше этой деревни кладбищем.

Праздник Светлого Христово Воскресения проведен весело и без всякой тревоги. Чеченцы не показывались. Но на другой день, 19 апреля, часть отряда опять принялась за работу. Опыт показал, что чеченцы, при проходе войск чрез просеку за Сунжею, скрываясь за валежником все еще не могли все еще могли вредить просеку от болота влево на пушечный выстрел, порубленный кустарник стащить в кучи и сжечь, под старый валежник то подложить огня. К вечеру вся эта работа была уже кончена.

В этот же день явились в лагерь Кизлярский предводитель дворянства и депутаты тамошнего городского общества, с просьбою о позволении им угостить весь отряд, в знак благодарности за охранение Кизляра от нападений горцев и за безопасность, которою они теперь пользуются. Действительно жители Кизляра сохранением своим были обязаны только личному присутствию генерала Ермолова, с значительным числом войск. Известно было, что чеченцы давно уже замышляли напасть на этот богатый город, и если бы они не были принуждены защищать самих себя и свои семейства, весьма вероятно, что кизлярцы не избежали бы той участи, а может быть еще и худшей, какая постигла их через пять лет после.

Генерал Ермолов с благосклонностью принял просьбу кизлярцев, и 20 апреля дан был ими для всего отряда пир, столько роскошный, сколько местность и обстоятельства позволяли. Генерал, отдельные начальника и все офицеры без исключений в числе более 100 человек, были угощаемы под огромным насестом. Кизлярцы не жалели своего лучшего вина и прибавили к нему несколько дюжин шампанского. Солдаты, для которых кизлярцы навезли кучи булок, мяса и несколько бочек водки, расположились на свежей зелени. После обеда затеяны конские скачки, в которых наши линейные казаки и несколько мирных чеченцев показывали свою удаль. Солдаты завели игры: в горелки, шихарду и свайку; песенники и музыка сменяли друг друга; пир и веселье продолжались до темной ночи. Вдруг заблистали огни и загорелся фейерверк, приготовленный на скорую руку нашими артиллеристами, в заключение которого пущен огромный сноп ракет, к изумлению и ужасу немирных чеченцев, которые из своих лесных трущоб, видя кучу поднявшихся на неизмеримую высоту огненных змей, рассыпавшихся потом с треском звездами, все это приписывали чародействиям страшного для них Ермолова. Но через полчаса все замолкло, и только круговой оклик часовых нарушал спокойствие ночи.

21 апреля генерал поблагодарив и обласкав кизлярского предводителя и депутатов, отпустил их домой. В этот же день прибыли к отряду подполковники Петров и Ефимович, с 450 линейных казаков и 280 конных мирных чеченцев; так, что с прежде находившимися при отряде казаками, составилось у нас конницы 830 человек.

Проливной дождь, начавшегося около полудня и продолжавшийся целые сутки, увеличил в Сунже массу воды до того, что она поднялась на несколько аршин выше обыкновенного ее уровня, и сообщение с правым берегом, на который с утра переправлена была часть войск, прекращено по приказанию генерала Ермолова. Но 22 апреля один артиллерийский офицер, на том берегу находившийся, захотев повидаться со своими товарищами, несмотря на это запрещение, взял с собою десятка два солдат и покусился переправиться на левый берег, на небольшом устроенном на каюках пароме: на самой середине реки набежал сильный шквал, волна залила паром и ослушный офицер с 12 человеками солдат погибли.

Нельзя описать прискорбия и печали, в которую ввергнут был Ермолов этим происшествием. Жалея до крайней степени солдат, и потерю каждого из них, даже в бою с неприятелем, принимая так близко к сердцу, как бы потерю родного, он доходил до отчаяния от этого несчастного случая, при котором убыло у нас людей более нежели во всех делах с чеченцами. Для спасения утопающих были приняты все возможные меры, но река так была быстра, что не могли даже отыскать тел их * (до этого только дня доведены ежедневные записки. Найденные много между старыми бумагами. Журнал же об остальной части чеченского похода не знаю как и где мною затерян. Почему, следующий рассказ составлен много уже на память и по спискам с оставшихся у меня некоторых официальных бумаг).

Через сутки вода в Сунже упала, и все войска, бывшие на левом берегу этой реки, стали переправляться на правый. 25 апреля весь отряд к Урус-Мартану. Истребив эту деревню до основания, без потери с нашей стороны, Ермолов повел войска за Аргун, и перейди его в брод у большого Чеченя, в первых числая мая, дошел до Гребенчука, который, как выше сказано, покорился и дал аманатов еще зимою.

Остановясь на бивуаках вблизи этой деревни, генерал вызвал к себе ее старшин, чтобы увериться в истинной их покорности, сказать им несколько ласковых слов и убедить в том, что собственная их польза заставляет их быть преданными России. Старшины были собраны на небольшой поляне, окруженной высокими вековыми дубами, и Ермолов в кругу их едва успел сказать несколько слов, как вдруг из лесу раздались выстрелы и несколько пуль просвистали в самом близком расстоянии от Ермолова. Гребенчукские старшины помертвели от страха; но генерал, не показывая ни малейшего знака смущения, тотчас ободрил их, сказав, что он весьма понимает, что изменнические эти выстрелы сделаны с умыслом, чтобы раздражить его против покорных жителей Гребенчука, и потом спокойно окончил начатую им речь. Солдаты наши, услышав выстрелы, в ту же минуту бросились к тому месту, откуда они были сделаны, но не нашли никого. Пустота леса все поиски делала бесполезными.

Отпустив довольно благосклонно Гребенчукских старшин, Ермолов с отрядом оставался еще около чуток на прежних бивуаках. В продолжении этого времени осмотрен лес по дороге к селению Чертого, через который предположено было сделать просеку.

4 мая рано утром войска двинулись к деревне Шали, до которой предположено довести просеку, и не в дальнем расстоянии от Гребенчука встретили чеченцев, засевших в завалах из толстых бревен, в опушке небольшого перелеска. Авангард наш ударил в штыки и тотчас опрокинул чеченцев, которые перебежали в другой кустарник, саженях во ста далее по дороге к Шали находящийся. Между тем и сам генерал, со всею свитою, выехал из первого перелеска; но лишь только показался на чистое место, чеченцы вдруг сделали по нем залп, более нежели из 20 ружей. Пули засвистали около нас — одна попала мне в седло * (пуля, попавшая в седло, после найдена и оказалась каменною. Так велик у чеченцев недостаток в свинце!), другая оцарапала легко плечо моему казаку, прочие пролетели мимо. И так Ермолов, в продолжении трех суток, два раза отделался счастливо от направленных против него выстрелов.

Не доходя до Шали, чеченцы высыпались опять, уже в большем числе, из находящегося впереди деревни кустарника. И завели перестрелку с нашими казаками. Один из них, отдалясь от прочих шагов на сто вперед, с бранью и угрозами стрелял по нашим. Молодой 17-летний урядник кизлярского войска, Алпатов захотел отличиться и бросился верхом во всю скачь на отважного неприятеля, но тот то же не струсил, и подпустив к себе урядника шагов на 15, сделал по нем выстрел. Лошадь урядника, сделав крутой поворот назад, упала мертвая, сам всадник был тяжело ранен и не мог приподняться с места. Чеченцы бросились к нему с шашками, казаки поспешили на помощь своему товарищу и на несколько минут завязалось жаркое дело. Казаки успели однако же спасти урядника, и из них легко ранены два человека. Чеченцев тоже ранено несколько человек.

После этой стычки, часть нашей пехоты была отправлена для истребления деревни Шали, а генерал, с одним батальоном, всей почти конницею и 2 пушками, пошел вверх по реке Джалке, для осмотра местоположения. Между тем получено известие, что в близком расстоянии, в лесу, находятся чеченские кутаны (хутора), с значительным количеством съестных припасов. Генерал приказал истребить их и взять припасы. В кутанах найдено действительно много муки, пшена, масла и в особенности меду, которым вдоволь пресытились наши казаки и солдаты. Но добыча эта обошлась нам не даром. В ничтожной перестрелке, при выходе войск из леса, ранен один солдат и убит на повал один из лучших офицеров нашего отряда, и самый красивый мужчина, на кого мне случалось видеть, поручил Борейта.

Это была последняя с нашей стороны потеря. Войска поворотив от Шали назад, не встречали уже нигде никакого сопротивления. С 12, по 17 мая, весь отряд был занят рубкой огромного просека от селения Чертои, мимо Гребенчука до шалинского поля, и по окончании этой трудной работы возвратились за Терек. В конце мая мы прибыли в Екатериноград, и выехав оттуда около 24 июня, 1 июля была уже в Тифлисе.

Весенний поход в Чечню, как из самого хода происшествий можно заметить, был предпринят с того токмо и цели, чтоб расчистить дороги в середину Чеченских земель и обезопасить проход наших войск при будущих предприятиях.

Осенью предположено было продолжить просеку до Майртупа и оттуда до герзелийского леса; потом осмотреть удобнейшие места, для продолжения безопасной же дороги через этот лес до земель кумыков, и таким образом соединить прямою дорогою крепость Грозную с Внезапною и с Таш-Кичу. Если бы это предположение выполнилось, то подвижные наши колонны, при возмущении чеченцев, или при непокорности какого либо общества. Или селения, имея свободные и безопасные к ним пути, мгновенно могли бы уничтожать всякое враждебное покушение, рассевать неприятельские сборища и толпы и истреблять непокорные деревни; и чеченцам не оставалось бы ничего другого, как сделаться всегдашними верными поданными России, или, бросив занимаемые ими теперь земли, рассеяться между другими горцами, или же, наконец, быть совершенно истребленными, так, что существования чеченского народа на Кавказе, осталось бы только преданием народным.

Многие упрекали Ермолова за то, что он, оставив управление огромного, вверенного ему, края, забился с отрядом войск в отдаленный угол, против ничтожного народа, и несколько месяцев ничего не делал.

Если бы обвинение это было справедливо, то оно должно бы относиться не до одного только чеченского похода, но быть распространено на все время начальствования генерала Ермолова на Кавказе. Из 10 лет, в продолжении которых он управлял этим краем, верно более половины времени проведено или в отлучках, по особенным Высочайше возложенным на него поручениям, как то: в 1816 году в Персии, и в 1820 и 1821 годах в Петербурге и заграницею, или же в походах против горских народов; но от этого в делах не было никакой медленности и остановки. Ермолов умел там хорошо распорядиться, и так удачно выбирал исполнителей его предположений, что и в отсутствие его из Тифлиса все шло своим порядком и одушевлялось его духом. Все помнящие это время, конечно подтвердят, что никогда на Кавказе дела, по управлениям как всякому, так и гражданскому, не были произведимы правильнее, успешнее и беспрестанное, как при генерале Ермолове.

Собственно в отношении похода против чеченцев, надобно припомнить обстоятельства, которые заставили Ермолова действовать лично. Начальник кавказской области и лучший из генералов, командовавший на левом фланге, были предательски убиты. Бунт в Чечне загорелся с новой силой, и должно было опасаться восстания всего северного Дагестана. Генерала, которому бы можно было поручить укрощение этого мятежа, кроме одного начальника штаба А. А Вельяминова, решительно не было, но и на правом фланге. На Кубани и в Кабарде заметили было волнение и там надобно было иметь генерала опытного, бдительного и искусного, и один Вельяминов мог занять это место. И так Ермолов, по необходимости должен был принять сам команду над войсками, для действия против чеченцев. Ни личная опасность, равная в делах против горцев для главного начальника и простого офицера, ни сильный ревматизм, которым страдал он в это время. Ни лишения удобства и даже необходимых потребностей. Которые он переносил на равне с другими, не удержали его от того, что он считал своим долгом. В продолжении 18 дневного зимнего похода, он не раздевался и не скидывал с себя чеченского тулупа. Во все время бытности в Чечне, спал на соломе и укрывался шинелью. При нем не было никакого экипажа, даже дрожек. Во время похода, он ехал верхом, или шел пешком. Перенося стужу. Снег, дождь и все непостоянства погоды на равне с простым солдатом. Стал ли бы Ермолов подвергать себя таким испытаниям, если бы не был убежден в том, что они необходимы; и много ли найдете начальников, которые бы добровольно решились на такое самоотвержение? Но скажут, может быть, что цель всех предприятий Ермолова против чеченцев не достигнута, через пять лет они опять возмутились, нанесли нам много вреда и теперь еще остаются непокорными: а разве мало того, что чеченцы мало ускромлены были на целые 5 лет? И не доказывает ли это, что если бы Ермолов имел время окончить начатое, то чеченский народ или остался навсегда нам покорным, или был бы уничтожен?

17 лет прошло с того времени, как Ермолов оставил Кавказ, но имя его все еще раздается в горах, и как грозный призрак преследует враждебных горцев. И теперь еще чеченка, унимая расплакавшегося дитя, прижимает его к своей груди и шепчет: молчи, идет Ермолов!

Опись чеченским деревням, с показанием сколько в каждой находилось домов. Составлена в начале 1826 года.

По Сунже:

Казак-Кичу, с двумя аулами Албуру и Кош 100

Самаш-юрт 150

Галай-Юрт, или Малый Куллар 80

Закан-юрт 60

Куллар 250

Алхан-Юрт 30

Капо-юрт 10

Кахан-Юрт 12

Лулу-Юрт 17

Амархан-Кичу 70

Кули-Юрт 30

Сунжи-Юрт 120

Хачихи-Юрт 160

Чертухай-Юрт 60

Всего: 1149 домов.

По Оссе:

Галашки 100

Теле-Нага 16

Верге-Нага 50

Цовлета 10

Маши-Юрт 40

Джарга-Юрт 16

Тачу-Алай 30

Ики-Алай 60

Ерзи-Алай 20

Большой Чемухлой 60

Малый Чемухлой 10

Большие Чельчихи 60

Малые Чельчихи 30

Ах-Барзой 60

Всего: 562 домов

По речке Черной Ашлов:

Ашлов (Ашхой?) 70

По Арштуй-Мартан (Форганг):

Гази-Юрт 20

Баташ-Юрт 17

Даут-Мартан 40

Ала-Ерзов 50

Всего 127 домов.

По речке Унтех (Нитхи?)

Музи-Юрт 18

Галга-Юрт 20

Всего 38 домов.

По Валерику:

Шалажи 70

Валерик 30

Кашер-Юрт 40

Арсан-Гирей-Юрт 40

Дзулга-Юрт 18

Всего 198 домов.

По Гехи:

Нурков 100

Гехи 200

Бижи-Юрт 18

Дихин-Кашу 20

Курчали 60

Всего 398 домов.

По Рошне:

4 деревни Рошни 100

По Урус-Мартану:

Урус-Мартан 90

Джарга-Юрт 30

Всего 120 домов.

По Гойте:

Чиж-Нахей-Гойта 100

Гойта-Алхозур 80

Гелен-Юрт 90

Альды, с двумя аулами Беной и Гуной 200

Гуцырь-Юрт 30

Бугун-Юрт 18

Всего 518 домов.

По р. Енгелик.

Енгелик 70

По Аргуну.

Глачу-Барзой (Дачу-Барзой) 40

Узинин-Юрт 50

Чахкари 80

Большая Атага 250

Малая Атага 100

Ставно Коль 30

Белгатой 50

Большой Чечен 100

Тепли 40

Курдали 60

Всего 800 домов.

По р. Джалке.

Люмик-Юрт 40

Шали 200

Гребенчук 300

Чермой 70

Мискар 80

Алготов-Юрт 30

Всего 720 домов.

По р. Холхалу (Хулхулау).

Аутур-Юрт 90

Гильдиген 100

Майюртуп 300

Всего 490 домов.

По р. Кмочек (Вероятно, Моачиг/Мичиг) малой.

Сайтка (?) — Юрт 90

Итого домов — 5450