Кавказская Швейцария – Чечня. XIX-XX век

Муслим Махмедгириевич Мурдалов

Уважаемые читатели! Представленный сборник несет в себе историческую информацию о прошлом Чечни и чеченцев. Часть документов уникальна, а часть малодоступна для огромного количества желающих познавать историю чеченцев в первоисточнике.

Предисловие

Среди множества изученных печатных и рукописных материалов для изучения истории Чечни и Кавказа, много этнографических находок в виде научных статей, заметки путешественников, записки служащих, отчеты военных и другие документы, которые буквально приходилось выискивать в различных журнальных и книжных фондах библиотек России. Не буду долго описывать все те трудности, связанные с выявлением представленных в данном изложении, были сложности с копированием, в последнее время многие библиотеки начали оцифровку своих фондов и выявленные мною материалы сегодня часть можно читать на сайтах библиотек. С огромным уважением к людям, которые потратили немало времени, оставили подробные описания географические, этнографические, а также внимательно и красочно писали о природе Чечни. Многие исторические факты описанные в этом сборнике уникальны. Уверен, что представленные статьи и заметки будут полезны историкам и этнографам, антропологам, геологам, лингвистам, научным работникам, аспирантам, студентам, работникам музеев и библиотек, краеведам. Статьи представлены сохранением дореволюционной орфографической стилистики без редакторских примечаний, изменений, сокращений, и комментарий (а так хочется — но не позволяю себе этого). Не могу подобрать слова, чтобы выразить свою огромную благодарность библиографам и библиотекарям РНБ, РГБ, ГПИБ за неоценимую помощь оказанную в выявлении этих материалов и за предоставленную возможность фотографировать необходимые материалы. Представленные в этом сборнике материалы являются всего лишь частью имеющихся в наличии в моем личном архиве материалов, которые по мере возможностей будут публиковаться. Большое значение публикации этого сборника является еще и тем, что все эти материалы являются библиографической и исторической редкостью.

В связи с тем, что в ходе дальнейших исследований выявилось много интересных материалов, которыми было решено дополнить издание 2017 года.

М. М. Мурдалов, научный сотрудник КНИИ (РАН) им. Х. И. Ибрагимова, сотрудник Национальной Библиотеки ЧР.

Кавказская Швейцария

(Из путешествия по Чечне и Дагестану). «Сборник Сведений о Северном Кавказе» том 1, 1906 год. Ставрополь. Под редакцией помощника председателя Статистического комитета А. С. Собриевского.

Маленькая нефтяная столица. — Превращение города в станицу. — Слобода Воздвиженская. — Один из фактов, выражающих симпатии горцев к завоевателям. Что караулят в Воздвиженской. Забытый край и новый эдем. Что такое абреки и как их создают.

Многие восхищаются и увлекаются красотами и достопримечательностями военно-грузинской дороги. Действительно, этот путь через гигантский горный кряж есть одна из гордостей Кавказа. В нем отпечатлелась вековая победа человеческой настойчивости над могучею стихией. Не будет ересью, однако, утверждать, что военно-грузинская дорога пролегает далеко не через самые живописные местности Кавказа, что среди необъятного Кавказа можно указать много интересных местностей, более эффектных, хотя и менее восхваляемых, чем те, которые пересекаются знаменитым горным трактом между Европой и Азией. В подтверждение, попросим читателя последовать за нами в глубь хребта по мало известному и совершенно не описанному Шатоевскому тракту, представляющему собой недостроенную кратчайшую перевальную дорогу через главный Кавказский хребет, параллельно военно-грузинской, а также дорогу к мало известному дачному месту «Ведено», расположенному по пути к альпийскому озеру «Эзенам». История этого недостроенного и недоконченного пути весьма поучительна. Проект перевального пути по направлению Грозный — Воздвиженская-Тифлис возник, кажется, еще в 50-х годах. Этот, в свое время много обещавший шоссейный путь доведен до Евдокимовского укрепления (85 верст от Тифлиса), но совершившееся в 1877 году проведение дороги от Ростова до Владикавказа, начального пункта военно-грузинской дороги, заставило прекратить дальнейшие работы. В результате, в качестве памятника грандиозного, но погибшего проекта осталась эта недоконченная дорога, по красоте неизмеримо превосходящая военно-грузинскую. В то время как много воспетые красоты последней являются какими-то отрывочными и спорадическими, Грозно-Евдокимовский тракт, начиная от реки Боргуна, есть непрерывное олицетворение чего-то волшебного поэтического и даже поражающего живописностью местности, мало описанной, но во всех отношениях замечательной и обильной такими чудесами природы, как минеральные реки.

Наш путь начинался от Грозного. Этот город, знаменитый своими нефтяными источниками и известный, как маленький Баку, поражает своим крайне невыгодным расположением, на равнине, в самой низменной части ската холмов, носящих громкое название «Сунженского хребта» (от реки Сунжа). Трудно было выбрать более неудачное место для города, служащего, в буквальном смысле слова, сточной канавой для всей окружающей местности. Климатические условия здесь незавидные: африканская жара летом, сырость и невылазная грязь зимой, с неизбежной малярией, донимают обывателя.

До проведения Петровской ветви и открытия нефтяных промыслов, Грозный был заурядным и совершенно безвестным захолустьем. О нем если и говорили, то на короткое время по поводу одной некрасивой истории, кончившейся крахом грозненского общественного банка, дополнившим собой эпопею, завязанную Юханцевым и Рыковым.

Любопытно, к слову, что в грозненском крахе не оказалось виновных: всех отцов города, преданных суду по делу банка, оправдали… по безграмотности, так как они единогласно заявили, что не могли разобрать подносимых им для подписи бумаг безграмотных, подписывались другие. Следовало найти этих «других», но они успели в продолжение процесса, длившегося 15 лет, покинут наш бренный мир.

Нужно заметить, что «крестоносцы» составляют подавляющее большинство грозненской думы и усиленно поддерживают в ней консерватизм, который настойчиво проводит требование жить так, как жили наши отцы, упорно сопротивляясь не только возникновению такого учреждения, как городская библиотека, но даже отрицая насущность элементарных удобств, как мостовые. Действительно, во время распутицы здесь по улицам, кроме двух-трех мощеных, нельзя ездить, а ходить можно лишь на ходулях.

Впрочем, такое неустройство маленькой нефтяной столицы, кроме косности обывателей, объясняется также недостаточностью материальных средств и теми ненормальными отношениями, которые сложились между гражданским и казачьим населением, т.е. терским казачьим войском. Оно владеет тут выгонами, нефтяными промыслами, на войсковой же земле находятся станция и все заводы.

Войско, не довольствуясь отнятием у города выгонов, заявило притязание даже на самую городскую территорию и ведет в этом направлении процесс с городом, которому угрожает опасность остаться без выгонов, без собственно земли и превратиться в станицу. Возможно, что нам придется быть очевидцами редкого в истории зрелища, именно превращения города в станицу, т.е. деревню. Все эти факты, конечно, не требуют никаких комментариев и, конечно, не приходится, при столь ненормальных условиях удивляться отсутствию прогресса на Кавказе и малому приобщению туземцев к цивилизации.

Несмотря на миллионные обороты по нефтяным операциям город остается бедным, а бюджет его нищенским. Ни железная дорога, ни нефтяная промышленность не приносят в кассу ни одной копейки. Мало того, войско, благодаря правам давности и другим юридическим основанием, лишило город выгонов. Обывателям негде пасти скот; они чувствуют себя как бы в осаде со стороны казачьего населения.

Но, оставим Грозный и направимся в горы.

Выехав из города и обогнув целую серию огородов и городскую рощу, т.е. правильнее, целый лес, мы поехали на широкую Воздвиженскую дорогу; минувши частные владения с живописными рощами и оригинальным мусульманским фамильным кладбищем, мы простились с древесной растительностью почти до самой слободы Воздвиженской. На протяжении почти 20 верст, по обе стороны широкого, в чисто русском духе, тракта, уставленного телеграфными столбами и почти на всем протяжении пересекающего поля кукурузы и проса, не было ни одного деревца. Общая обстановка и впечатление такое, как будто бы едешь по бойкому тракту Новороссии или Бессарабии; и только неясные силуэты гор, то ласкающих своим зеленым покровом, то чарующих своей гигантской высотой с ослепительно белыми конусообразными снежными вершинами, напоминают путнику, что он находится на Кавказе.

При поезде экипажа, целые стаи горлиц пугливо выпархивали из кукурузы, такие же стаи беззаботно дремали на телеграфных проволоках и как-то лениво перелетали дальше при нашем приближении. Вообще, местности, прилегающие к Воздвиженской дороге, очень заманчивы для охотников. Совершивши легкий, почти незаметный подъем в гору, мы прибыли в слободу Воздвиженскую. Этот уголок Кавказа, расположенный на преддверии к горному кряжу, производит приятное впечатление зеленью своих садов и тенистыми аллеями то полей и акаций. Кроме мягкого климата, таким результатом благоприятствовало обилие пресной родниковой воды. Здешние сады дают прекрасный урожай фруктов, а многочисленные баштаны — столь же обильный урожай арбузов и дынь. Некоторые жители даже промышляют экспортом фруктов, терпя, однако же, все неудобства колесного пути в Грозном, особенно чувствительные во время распутицы. Бесспорно, здесь имеются все данные для развития и всех других отраслей сельского хозяйства, например, пчеловодства, молочного дела и лесоводства. Мы не сомневаемся, что прокладка хотя бы узко — колейного пути к этой малоизвестной житнице доставила бы много продуктов на кавказские и южнорусские потребительские рынки.

Кроме того, как местность с мягким климатом, не столь знойным как низменности Терской области, Воздвиженская могла привлечь дачников и даже постоянных жителей. Польза такой рельсовой ветви оправдывается еще необходимостью сделать более доступными те местности, чудные и оригинальные по своей природе и климату и, может быть, ископаемым богатствам, описание которых представим дальше. Лесные богатства смежных горных местностей также обеспечили бы груз для железной дороги. Многие достоинства сл. Воздвиженской были оценены военной администрацией, устроивший здесь зимнюю и летнюю стоянку войск. Для зимней стоянки, кажется, более чем на 2 полка пехоты и кавалерии, выстроен: вместительные казармы, цейхгаузы, конюшни и др. сооружения, внешний вид которых свидетельствует как о широких планах строителей, так и о внушительности положенных здесь капиталов, вероятно достигающих нескольких сот тысяч рублей. Квартировавшие в Воздвиженской войска вносили в свое время значительное, хотя и несколько одностороннее, оживление. Еще большее оживление создавали лагери, в которых сосредотачивалось до 2000 войска. Теперь сл. Воздвиженская в смысле военного лагеря забыта и заброшена, вероятно, потому, что сменивший ее Пятигорск представляет больше удобств и, между прочим, в смысле представляемой в этим модным центром возможности соединить приятное с полезным. Также опустилась Воздвиженская и в отношении зимней стоянки, так как вся масса войск, нужная в свое время для охраны большого района, выведена отсюда и здесь остался один или половина батальона для несения караульной службы. Мы полагаем, что проведение здесь давно желаемой рельсовой ветви доставит возможность утилизировать хотя бы в качестве жилых домов и железнодорожных складов эти пустующие каменные постройки, на которые, к сожалению, время наложило уже печать.

Рассказывают об одном прискорбном инциденте, случившемся в 1886 году во время дивизионных лагерей, доказывающем, что враждебное чувство к завоевателям еще не вполне остыло у горцев. В один прекрасный день вода в бассейне, проведенная по гончарным трубам с гор, оказалась темно-серого цвета и насыщенной мылом. Как выяснилось, это было шалостью горцев, впустивших в источник целый пуд мыла и совершенно испортивших воду. Само собою, разумеется, что такая шутка доставила немало хлопот военному начальству.

Этот забытый и заброшенный лагерь находится по пути дальнейшего следования, т.е. по Шатоевскому тракту. Насажденный солдатами питомник успел разрастись в обширную рощу, почти сливающуюся с рощей из ольхи, дуба и орешника, среди которых в большом изобилии рассеяны плодовые деревья — алыча, груши и яблони. Алычи особенное изобилие, ее никто не собирает, да и некому, кажется, собирать эти грандиозные, не имеющие владельца, т.е. никому не принадлежащие, запасы. Действительно, в отношении изобилия фруктов и всяких «плодов — земных» — здесь просто рай земной. Сезон начинается полевой земляникой, затем на сцену выступают вишни, а заканчивается алычой, жерделами (род абрикосов) и др. плодами, частью дикорастущими орехами и, наконец, дикой ежевикой, этой наиболее поздней ягодой, венчающей сезон фруктов и ягод. Здесь приходится видеть такие картины, как, например, приезд целых обозов для собирания дикорастущих и никому не принадлежащих фруктов. И, конечно нет ничего невероятного в рассказах о том, что кочевники и абреки в этом новом эдеме «не сеют и не жнут», а сама природа кормит их. Винограда в этой местности мало: как здесь, так и в Грозном и окрестностях, он страдает от паразитов, а в Грозном филлоксера истребила безвозвратно целый виноградный район и местные культуртрегаты — казаки, как водится, при таком бедствии, погубившем целое достояние, не ударили палец о палец.

Сл. Воздвиженская для Шатоевского тракта имеет такое же значение, как Владикавказ для военно — грузинского, благодаря своему положению близ начала живописного Аргунского ущелья, образуемого двумя грядами гор, покрытых лиственным лесом, и прорезываемого рекой Аргуном, принимающей в этом месте приток Шаро-Аргун. Здесь, в самой широкой части ущелья, приютился чеченский аул, по миновании которого опытный в знании местности извозчик предупредил, что тут могут быть абреки и посоветовал зарядить наши охотничьи двустволки. — «Очень здесь пошаливают, а в ауле самый притон конокрадов».

Абрек — это название приводящее в трепет путешественника по Кавказу, но мало понятное для некавказца. Абрек не просто разбойник, а нечто более сложное и мало постижимое, порождаемое местными условиями. Проникнутый сознанием нелегальности своего существования, не дорожащий жизнью, а потому способный на самые отчаянные поступки, он очень хорошо понял психологию страха и усвоил девиз: натиск и неожиданность, при которой у настигнутой жертвы не будет даже возможности подумать о сопротивлении. Мало того, сюрпризы вроде внезапного появления точно з земли выросшего вооруженного субъекта с занесенным кинжалом или взведенным курком револьвера и мгновенно возникший страх за жизнь парализуют у застигнутой жертвы всякую способность соображения. Только подобным психическим состоянием можно объяснить невероятные факты, например, ограбление целого каравана тремя абреками, причем даже вооруженные пассажиры безропотно дозволяли обобрать себя до ниточки, и только впоследствии, оставшись без всего, соображали, что они могли не только оказать сопротивление, но даже в буквальном смысле шапками закидать. Тем же психическим состоянием объясняется возможность ограбления целого казначейства среди бела дня, при массе пассивных зрителей, каковой случай имел место в Поти.

В текущей прессе посвящается много места вопросу об искоренении разбоев, этой язвы Кавказа, против которой все принятые до сих пор меры оказались крайне недействительными. Впрочем, такой результат не удивителен. Все эти меры сводятся к запугиванию карами прогрессивно возрастающей жесткости, начиная от тюрьмы и включительно до смертной казни, присуждаемой военными судами по законам военного времени. К таким, чисто первобытным приемам и сводится борьба с разбоями. Правда, наряду с этим приходится в текущей прессе встречать и разумные советы, ставшие, впрочем, трюизмом, о необходимости поднятия уровня благосостояния и просвещения. Но кроме общих причин малой культурности местности, есть еще и другие социальные условия, которые, по нашему мнению, создают и поддерживают разбой, это неприспособленность наших юридических положений, а в особенности — пенитенциарной системы (системы наказаний) к условиям инородческого быта.

Прежде всего, спросим, кто является обыкновенно абреками? Большею частью, люди беглые, ссыльные и каторжники, вообще — люди, над которыми тяготеет какое-нибудь преступление в прошлом. Что побудило их бежать на Кавказ и превратиться в разбойников? Представить себе это не трудно. Если каторга и последующая за нею ссылка для северянина — лютое наказание, то для кавказца лишиться на всю жизнь гор, теплого южного солнца и чарующего величия Кавказа — хуже самого лютого наказания. Для русского Сибирь — злая мачеха, а для горца она хуже преисподней. Бежать из ссылки и поселения, по нашим законам, — преступление, тяжко и сурово наказуемое, а для горца это — физиологическая необходимость. Мы полагаем, что если разбои не исчезнут окончательно, то, по крайней мере, контингент абреков сократится тогда, когда будут сданы в архив ложно культуртрегерския привычки приводить к одному знаменателю все юридические отношения, не взирая ни на различие нравов и быта, ни на этнографические особенности. Если лишение свободы есть неизбежное последствие преступления, то во всяком случае им следует пользоваться не для того, чтобы ожесточать и развивать чувство мстительности и ненависти к цивилизации в такой первобытной натуре, как горец. На этом основании мы осмеливаемся утверждать страшный вред такой меры, как поселение после всякого наказания, влекущего за собой лишение свободы, поставить осужденного приблизительно в те же условия, в какие он был поставлен раньше. Суровыми мерами ничего нельзя исправить; с усилением их, как показывают факты последнего времени, только усиливаются и учащаются случаи разбойничьих нападений, принимающие нередко характер настоящих партизанских набегов. Таков характер нашумевшего в свое время набега на потийское казначейство, или случившееся в июне 1904 года нападение на почтовый поезд в 11 верстах от областного города Владикавказа. Вспомним, наконец, «взятие в плен» тех или других путешественников и т. п. единственный верный путь к устранению подобных ненормальностей — это обратиться к мерам культурного характера, основанном на изучении Кавказа и анализе своеобразных бытовых и экономических особенностей этого девственного края.

Под гнетущем впечатлением мыслей и рассказов об абреках въехали мы в Аргунском ущелье. С обеих сторон перед нами высились две зеленые гряды гор, отлого спускающиеся к долине, представляющей расширенное русло реки Аргуна. Далее эта долина становилась уже и уже, преображаясь мало-помалу в настоящее ущелье с стремительно несущейся на дне его рекой, сила течения которой уничтожает все препятствия и прокладывает пути через горы. В 9ти верстах от Воздвиженской, спустившись с горы, мы переехали большой Аргунский мост, а немного погодя, очутились около лесничества, при котором устроено одно из малоизвестных учебных заведений на Кавказе, именно Воздвиженская лесная школа, уютно расположенная около холодного родника. Затем, почти до самого Шатоя не расставались с берегом р. Аргуна, то крутым и скалистым, то отлогим и густо поросшим лесом, но всегда — очень высоким и спускающимся к реке грандиозной пропастью. Эти крутые скаты безопасно, но всегда очень жутко, в особенности под впечатлением рассказов о всяких трагических происшествиях, например, сорвавшихся в пропасть экипажах с пассажирами, обвалах и оползнях, нередко тоже — с человеческими жертвами.

Говорят, никто не умеет так искренно молиться, как путешественник на море, во время бури. Мы думаем, столь же искренно должны молиться путники, впервые проезжающие над этими безднами, всецело вверившие свою жизнь кучеру и тройке умных животных. Начиная с Аргунского моста, чувствовался все усиливающийся запах сероводородного газа (тухлых яиц) распространяемый водами быстро текущего Аргуна. Этим газом, приносимым впадающими в верховьях серными родниками, обильно пропитаны воды Аргуна. Эта серная река, насыщающая сероводородным газом окрестности на большое расстояние, представляет одно из редких и замечательных явлений природы. Принимая во внимание громадное насыщение воды Аргуна сернистоводородным газом, следует, в свою очередь, заключить о значительной крепости (в смысле содержания этого газа) питающих реку источников. Было бы весьма интересно сделать исследование воды, как самих источников, так и реки, и выяснить, сколько серы, в виде сернистого водорода, уносится и непроизводительно теряется.

Вероятно, деятельности источников, прекратившихся в давнее время благодаря вулканическим пертурбациям, обязаны происхождением залежи серы, найденные на одной из гор на берегу Аргуна и одно время разрабатывавшиеся. Но теперь эти залежи заброшены, так как оказались неблагонадежными, что можно было, априори, предвидеть судя по происхождению их, кроме того, дело это было обставлено большими трудностями: сырую руду пришлось спускать с горы жалобами и с большими трудностями переправлять на другую сторону Аргуна, где расположен был завод поблизости Шатоевского тракта. Значительная примесь сернистого водорода к воздуху ущелья не осталась без последствий в смысле отсутствия птиц и всякого живого населения без сомнения, не выносящего примеси этого ядовитого газа. Однако же растительное царство в этом отношении гораздо выносливее, одевая сплошным лесом гористые берега серной реки. Местами попадаются настоящие альпийские луга с их характерной, ярко зеленой окраской. Флора большей частью отличается разнообразием, но имеет вполне альпийский характер, выдвигая виды, несвойственные низинам. В сравнении с последними характерно обилие тайнобрачных: хвощей и низкорослых папоротников. Среди зеленого ковра травянистых растений, застилающих лесные склоны, преобладают сложноцветные и некоторые резко волосистые виды пульманария: среди этой флоры приятно ласкает взор небесно-голубая примула, тоже один из альпийских видов. Было бы весьма интересно выяснить, могла ли повлиять на подбор флоры особенность атмосферы Аргунского ущелья, насыщенной сероводородным газом.

Во всем течении Аргун, благодаря большой высоте падения воды, представляет значительную живую силу, которая, без сомнения, сослужит ценную службу в ту давно ожидаемую счастливую эпоху, когда этот оригинальный, но дикий край станет более заселенным и культурным. Пока же вся утилизация течения Аргуна ограничивается 2мя — 3мя крайне примитивными лесопилками, распиливающими по одной доске в час. Без сомнения, в случае проведения рельсовой ветви от Грозного до Воздвиженской, потекут к нему, кроме других достояний природы, также обширные лесные богатства, которые будут вечными, при умелом пользовании ими с соблюдением законов о защите лесов от хищнической эксплуатации.

После трудного и рискованного подъема вверх по ущелью, сдавливавшему взор, мы выехали на просторную поляну, окаймленную теми же ослепительно зелеными холмами. Вдали виднелись жилые строения. Несомненно, было, что мы подъезжаем к Шатою. Не доезжая слободы, среди балки, на противоположном берегу Аргуна обрисовываются две старинных каменных башни, называемых здесь греческими. Такие же постройки часто встречаются по военно-грузинской дороге и во многих местах Закавказья (знаменитая башня Тамары). Без сомнения, это — остатки старины глубокой, но только исследование специалистов может пролить свет на происхождение этих башен и выяснить, построены ли они греками, или генуэзцами, или относятся к временам популярной царицы Грузии, Тамары. По назначению, это, вероятно, сторожевые башни, в виду положения их в проходе между горами, что, в свою очередь указывает на пользование этим проходом прежними обитателями края. Представляется просто невероятным, что столь интересный исторический памятник, как эти сторожевые башни, не сумели оценить, и ими воспользовались, (как мне рассказывали люди, которым не имею пава не верить) ни более ни менее, как в качестве мишени для стрельбы. Одна из башен от такого просвещенного применения сильно пострадала, но не разрушилась окончательно, вероятно, благодаря значительной прочности сооружения.

Слобода Шатой мало отличается по обстановке от хороших и благоустроенных деревень. Постройки уютные и весьма приличные, свидетельствующие о зажиточности слобожан. Но русское население незначительное — всего 14 семейств, преобладающий же контингент населения — горцы, чеченцы. Здесь же расположена крепость, т.е. ряд построек, обнесенных рвом и кирпичной стеной с амбразурами. Русское население состоит преимущественно из служащих и отставных нижних чинов. Местность кругом слободы очаровательная. Зеленые горы гордо возвышаются над обширной горной площадью, где раскинулись строения, такая же зеленая гряда окаймляет местность с востока и с запада, а с юга высятся конические снежные вершины. И среди этого ландшафта на дне глубокой пропасти шумно струится серная река. Чудный воздух и прекрасный климат при обилии плодов земных дополняют прелести этого очаровательного уголка.

По прибытии в слободу, я встретил знакомого учителя с супругой — это были единственные дачники, проводившие здесь лето. Подумаешь, какой абсурд и какая в то же время жестокая ирония! Этот край чудной красоты, эта дивная Швейцария дана нам природой только для того, чтобы два человека могли воспользоваться ее райскими прелестями! Не считаем, конечно, случайных туристов, а также лиц, пребывающих здесь поневоле, как солдаты, офицеры и другие должностные лица. Между тем сколько удовольствия и пользы для больного и переутомленного человека могла бы доставить эта чудная местность, если бы стала более доступной и кроме того, более известной. Все здесь благоприятствует учреждению «воздушного курорта». Ветвь на Воздвиженскую, кроме других экономических последствий, способствовала бы разрешению и этой задачи, хотя отчасти. С другой стороны, возникает вопрос, неужели же так трудна задача дальнейшего продолжения скорого и удобного пути. Ведь современная техника выдвинула много способов сообщений в горных местностях, как, например, зубчатые, подвесные и др. дороги. Неужели же эксплуатация их не удешевится пользованием даровой силой горной реки, при превращении ее в электрическую энергию? Впрочем, предоставляем судить об этом специалистам инженерам.

После кратковременного отдыха, подали нам новую смену лошадок, и мы продолжали путь до заветной цели для всех туристов, до Чортова моста. Снова покатили по ущелью, проложенному невероятным трудом людским и кровью, с неизменными пропастями и горными видами, еще более дивными и величественными, чем в Шатоевском тракте. Через час мы очутились в горском ауле, в котором находится знаменитый мост. Вскоре весь аул — стар и млад высыпал лицезреть редкое событие — приезд русских туристов. Нас обступили взрослые жители, с симпатичным, благородной наружности, муллой во главе, приглашая нас следовать по указываемой ими дороге к замечательному сооружению. Все приветливые добродушные лица. Оставивши им на попечение лошадей, мы отправились к мосту. Непривычному человеку нужно много набраться храбрости, чтобы решиться перейти через этот висящий мост, гнущийся под ногами пешехода и непрерывно качающийся. Но наши любезные провожатые наперерыв доказывали, что такой переход не страшен и в подтверждение несколько раз целыми группами перебегали через него, а некоторые пустились даже плясать на мосту. Чортов мост представляет истинную достопримечательность, так как служит образцом туземного, доморощенного и вполне самобытного строительного искусства. Этим сооружением гордятся жители аула: они вложили в него все свои познания, заимствованные от предков, все остроумие и много труда.

В этом мосту нет ни одного железного гвоздя, — говорил мне почтенный мулла, действительно, отдельные составные части скреплены попросту деревянными, довольно толстыми дубовыми клиньями. Это и понятно. Железо здесь весьма дорого и его трудно подвезти, за то леса — большое изобилие. Но достается этот материал тоже нелегко: его нужно вырубать на горных склонах, подчас труднодоступных, и спускать вниз, по склону горы. Общий принцип устройства этого дивного моста представить не трудно. На берегу наложен параллельно ущелью ряд толстых бревен. Сверх них кладутся перпендикулярно такие же основательные бревна, прикрепляемые, как выше сказано, деревянными клиньями и выступающая над пропастью. Эта система бревен засыпается балластом и утрамбовывается. Выступающие над пропастью концы балок и являются местом прикрепления поперечных жердей, на которые настлана плетеная настилка моста, устланная, в свою очередь, шалёвками. Перила незатейливые, плетенные и едва могут оказать препятствия для того, кто потеряет равновесие и волею судеб вынужден будет совершить воздушную прогулку на дно пропасти с 75ти саженой высоты.

После осмотра этого интересного сооружения и обратного перехода по мосту в аул, к нам посыпались приглашения в гости — напиться чаю, посмотреть туземную пляску женщин и т. п. Все эти любезные приглашения пришлось отклонить, в виду надвигавшихся сумерек и затруднительности путешествовать по горным дорогам в ночное время. Своею совершенно бескорыстной любезностью, предупредительностью и приветливостью эти добродушные горцы произвели самое благоприятное впечатление. Но жутко было вспомнить, что история сношений с этим добрым народом запечатлена железом и кровью. Еще более жутко почувствовалось, когда я узнал, что в селе нет школ, что грамотных только — мулла, да еще 2—3 человека, и что культурная раса, подчинившая горные племена, не внесла ничего нового и совершенного в этот быт, укрепленный преданиями и сложившийся в безвестной глубине веков.

При взгляде на здешние лица, безусловно, бросается в глаза весьма совершенный индоевропейский тип. Не только здесь, но и почти нигде на Кавказе я не встречал монгольских типов. По-видимому, далеко не легкая историческая задача — выяснить происхождение и генеалогию этих кавказских племен, — представляют ли они осевших в горах и обособившихся древних колонистов, или же зашли сюда во время великого переселения народов. С такими мыслями я простился с симпатичным муллой и его единоплеменниками. Шоссейная дорога, столь же замечательная по ландшафту, простирается до Евдокимовского укрепления, откуда начинается перевал в местности по ту сторону кавказского хребта. Уверяют, что от этого крайнего пункта шоссе до Тифлиса не более 75 вер., но дорога ненадежная и доступная лишь в хорошую погоду. Эта недостроенная и неоконченная дорога была намечена в качестве перевальной между Северным Кавказом и Закавказьем, но проведение рельсового пути до Владикавказа направило все грузовое и пассажирское движение через военно-грузинскую дорогу. Впрочем, было одно событие прискорбного характера, которое заставило вспомнить об этой забытой и заброшенной дороге — именно, холерная эпидемия 1892 года. В то время как в разгар эпидемии по железным дорогам и наиболее оживленным трактам учреждены были карантины и обсервационные пункты. Здесь, в горных теснинах, проход был свободен для каждого если были препятствия, то исключительно — созданные природой. Мне рассказывали, что этим обстоятельством пользовались пассажиры, отбывающие карантин близ Тифлиса, и перебирались через горы до Грозного, чтобы продолжать путь на Владикавказ и далее. Панический страх был столь значителен, что никогда не садившиеся на лошадь решались ехать верхом по тропе, с большой опасностью для жизни. В подобном сообщении нет ничего невозможного, и оно доказывает лишь, как мало действительны карантинные меры против заноса эпидемий, так как нельзя же расставить стражу на каждой проселочной меже и на каждой тропинке.

При проезде через такие горные укрепления, как Шатой и Евдокимовская, весьма любопытно также изучить быт военного населения этих укреплений, отрезанного от культуры и живущего здесь безвыездно, особенно во время распутицы. Вспомнил я один факт из путешествия в Саксонскую Швейцарию. Там мне показывали чудные дороги, проведенные руками солдат пионеров. Невольно думается, не полезнее ли было бы, вместо сидения в крепостных стенах, в мирное время, использовать военную силу для борьбы с природой, для постройки дорог и мостов в здешних малодоступных местностях. Для здешних местностей полезен был бы тип воина-работника, а не война караульщика, пригвожденного к крепости. Об этом следовало бы подумать. Времена битв и военных стычек давно уже прошли для Кавказа, и пора сменить эту эпоху периодом строительства и культивирования края.

В Шатое меня удивило еще одно обстоятельство. Во время ночлега на постоялом дворе нас предупреждали, что не нужно закрывать на ночь окна — предосторожность, которую мы считали до сих пор везде и всюду необходимой и обязательной. Приятно было хоть одну ночь провести, не прибегая к обычным культурным приемам ночлега — запиранию окон, ставен, даже форточек и чуть ли не закупориванию всех малейших отверстий. Ясно было, однако же, что обязаны мы такой безопасностью жизни местным экономическим условиям и общему настроению жителей. Под очаровательным впечатлением всего виденного и испытанного возвращались мы, весело катя под гору, в Грозный, для того, чтобы оттуда начать путь в другие интересные местности Кавказской Швейцарии — слободу. Ведено и озеро Эзенам.

В один из ясных дней позднего августа, рано утром, выехали мы из Грозного с целью посетить места иного характера, чем Шатой, но не менее интересные. Прямо на восток, перпендикулярно к Воздвиженской дороге, тянется широкий Веденский тракт, пересекая кукурузные поля и редкий, серый от дорожной пыли, кустарник. Начиная от моста через Аргун, близ железнодорожной станции того же имени и Веденского села Устар-Гардой, дорога круто поворачивает на юго-восток. Здесь снова я встретился со старым знакомцем Аргуном, который во время своего извилистого пути, от Воздвиженского лесничества до станции железной дороги, на расстоянии около 50 верст, потерял весь сероводородный газ и предстал пред нами в виде большой горной реки, быстро несущей свои мутные воды: по каменистому руслу. Построенный здесь висячий мост — весьма основательной конструкции и, по-видимому, способен выдержать хороший натиск стихий во время половодий. Впрочем, по силе разрушения, Аргун уступает следующей за ним и тем же трактом бешеной речке «Джалке», слывущей здесь врагом железнодорожных насыпей, мостов и др. сооружений. Почти 30 верст мы ехали равниной, засеянной кукурузой, пересекаемой множеством речек. Редко попадался кустарник, эта истинная приманка кавказских охотников: здесь реяли и кружились дикие горлицы, близко перелетая через дорогу. На эту излюбленную кавказскую дичь можно охотиться, даже не сходя с экипажа.

Вдали перед нами чудный горный ландшафт. Над горными лесами, освещенными утренним солнцем, высились остроконечные пики снежных гор. Снег и облака смешивались в одну белую массу, так что трудно было простым глазом различить границу этих двух стихий. Скоро, достигши Карачаевского ущелья, мы оказались лицом к лицу с этой обстановкой. Осеняемые нежной листвой бука и обильно вьющегося хмеля, по извилистой и далеко небезопасной дороге, проехавши несколько мостов и мостиков через речку Халхула, мы достигли плоскогорья, на котором расположены крепость и слобода Ведено. По сие время этот пункт известен в качестве очень дешевого дачного поселения. По всем условиям это — типичный воздушный курорт, только мало известный и потому малопосещаемый, чему способствует большое расстояние от железной дороги и отчасти отсутствие всяких удобств. Прибывшему на время здесь очень трудно найти ночлег, а вместо такового предлагают обычно квартиру, т.е. голые стены, без мебели. Продовольствие также сопряжено с затруднениями. Прибывающего в Ведено туриста поражает обыкновенно невыгодность расположения слободы, остающихся далеко по пути. Такое явление, впрочем, понятно. Ведено, это бывшая Шамилевская твердыня, основывалось, конечно, не курортными целями и, понятно, не те же цели руководили русской властью при выборе места для крепости. Около укрепленного пункта возникло поселение, а им впоследствии, после замирения, воспользовались в качестве дачного места. Так что правильнее будет заключить, что настоящего дачного места и курорта еще не существует, а есть только благородные природные условия для устройства такового в будущем, но не здесь, а ниже, т.е. севернее.

Удивительно, что в настоящее время Ведено не только не развивается, но падает. Во время стоянки там войск, жители имели некоторый заработок, лишение которого теперь, после ухода оттуда войск, не может окупиться во время дачного сезона. В сущности, Ведено, как дачное место, имеет значение, главным образом, для Грозного, отчасти для Владикавказа, редко заезжают туда из других местностей. Но, вообще, контингент дачников незначителен. Местное русское население, в составе 70 дворов, состоит главным образом, из отставных нижних чинов. Между ними есть весьма почтенные, служившие во времена Шамиля и даже участвовавшие во всех военных действиях той эпохи. Рассказы этих старых служак весьма интересны. Может быть, небезынтересно отметить один эпизод, имевший место в Ведено предшествовавший событиям в Гунибе. Ведено было одной из последних позиций этого повелителя Дагестана; отсюда он отступил на Гуниб где вынужден был сдаться. Отступление Шамиля из Ведено сопровождалось следующим эпизодом. Поджидая русских с севера, он укрепился на высокой скале. Но нашелся свой «Эфиальт», который показал начальнику русского отряда обходную тропинку, и неприятель показался оттуда, откуда его не ожидали. Но бывалый и находчивый Шамиль не растерялся и зло посмеялся над врагом. После появления русских войск занялась жаркая перестрелка. Вскоре, однако, со стороны горцев перестали отвечать на выстрелы. Все недоумевали, — считать ли это хитростью или осторожностью, но с русской стороны бомбардировка продолжалась целый день. Потом собрали военный совет и решили идти на приступ.

Рано на заре осторожно ползли на скалу 2 полка пехоты. Вот добрались до вершины, достигли редутов и с победоносным «ура» проникли внутрь позиции. Но велика была досада, когда штурмовавшие, вместо отчаянного отпора неприятеля, застали неожиданную картину. Внутри укрепления не было ни души человеческой, торчали лишь две негодных пушки, около которых мирно паслись горные барашки. Все увез с собой накануне хитрый Шамиль и укрепился на Гуниб. Конечной целью нашего путешествия было озеро «Эзенам», называемое в общежитии «Форельным». Это альпийское озеро является главной приманкой туристов. По расспросам мы узнали, что дорога на это озеро — не из приятных, что все время приходится ехать по страшной крутизне, над пропастью. Кроме того, вся местная публика была парализована имевшим место незадолго до нашего прибытия фактом ограбления двух пассажиров, инженеров из Грозного. На следующее утро мы весело покатили по направлению к озеру, под охраной двух револьверов и охотничьей двустволки, по кавказскому обыкновению, всегда готовых к бою. Дорога, на протяжении 5 верст, шла через густой лес, затем спустились в лощину, где расположен аул с весьма трудным названием. Отсюда предстояло начать серьезный и трудный подъем на, так называемый, «Форельный перевал», на высоту не менее 500 саж. Этот перевал был почти виден, добраться до него было нелегко: вместо почти отвесного подъема пришлось колесить почти 22 версты по дороге, опоясывающей несколько раз, наподобие ленты, высокую возвышенность. Тогда как по прямому направлению к перевалу, с которого открывался вид на озеро, было не более 5 верст. Но таковы условия горных стран: там все близко, но недоступно и недосягаемо.

Выехавши из аула, в самом начале подъёма, мы видели полуразрушенную временем башню, столь же загадочную, как и та, которая встретилась нам перед Шатоем.

Поразительно, что типографическое нахождение этих башен.

Изменился здесь ландшафт, изменились и люди. Здесь граница Дагестанской области, в той части ее, которая населена малочисленным населением тавлинов. Они мало отличаются костюмом, только весьма оригинальны их мохнатые шапки.

Подымаясь выше и выше, мы то теряли вовсе из виду аул, то снова он являлся перед нашим взором на все большей высоте. Так повторялось три раза, после чего дорога сделала крутой поворот на восток, и мы быстро переправились на соседнюю гряду, составлявшую по всем признакам водораздел. По мере поднятия, цветочный ковер становился все монотоннее, теряя пестроту красок, и, наконец, приобретал типичный степной колорит. Здесь мы застали сенокос. Мерно работали косы горных тружеников на покатой, чуть не отвесной, зеленой плоскости, на которой трудно было бы держаться непривычному человеку. Целые вереницы мужчин и женщин медленно подымались на гору, сверкая отточенными косами. Кое-где сено связывали в снопы, которые предстояло скатывать с горы в долину для дальнейшей доставки в аул. Такой дешевый природный способ транспорта, основанный на утилизации силы земной тяжести, обыкновенно практикуется на Кавказе. Таким же способом транспортируют и лес, причем приходится быть весьма осторожным, чтобы самому не сделаться жертвой этой мировой силы тяготения. Над всем ландшафтом стройно высились гигантские горы со снежными вершинами, которые своим грозным и величественным видом как бы говорили о ничтожестве всего земного. Кругом никакого жилья. Только горные пастухи, прохожие косари, да очень редкие туристы являются свидетелями этих красот горной природы, которые, по-видимому, еще долго не удостоятся внимания культуртрегеров. После трудного подъема предстоял не менее трудный спуск в долину с высоты 4000 футов, по кочковатой дороге, усеянной камнями, от которых подпрыгивал экипаж. Пришлось переехать вброд 2 речушки и сделать не менее 8 верст зигзагов раньше, чем удалось достичь южного скалистого берега озера. Этот берег крутым обрывом спускается в озеро и столь же отвесно спускается под его поверхностью на глубину 17—20 саж. Кое-где высота обрыва над озером достигла 10—15 сажен. Жутко становилось при езде по узкому шоссе, ничем не огороженному, над самым озером. Вероятно, мало надежды на спасение у тех, кому, в силу случайностей, пришлось бы очутиться при таких условиях в объятьях волн. Проехав вдоль озера, мы достигли, наконец, единственного здесь жилого строения — сторожевого поста, где устроен не очень комфортабельный, но приличный приют для туристов. Там можно отдохнуть после утомительной дороги.

Озеро Эзенам является одной из достопримечательностей восточной части Кавказа и представляет единственное альпийское озеро в этой местности. Нелишним считаем, поэтому изложить некоторые географические и топографические сведения о «русском Цюрихе», любезно сообщенные управлением дагестанской инжен. дистанции. Озеро Эзенам или Кезенам, в просторечии называемое Форельным, находится на высоте 5, 978 фут. над уровнем Черного моря. Перед ним со стороны аула Ботлики лежат горные пики, МалыйКеркет (6,279) и за ним БольшойКеркет (7,380). Окружающие высокие точки следующие: с запада 7.920, (без названия) и хребет Кашкер—лам 9.030; с севера Керкет 7.770, с востока 7.300 — 7.400 (без названия), Цацакой 8.150, Шимерой 7.620, Азал8.730; с юга Абдал — Забузал 8.540. длина озера по окружности около 10 верст, длина вдоль шоссе 3 версты. Наибольшая глубина 37 саж. Восточный берег пологий и неизменный, северный и южный — возвышенный и крутой. Русло озера — известковое, что и обуславливает состав воды, совершенно пресной, но жестковатой. Пробы воды были взяты мною и проанализированы. Общий твердый остаток оказался 0.1362 грамма на литр, главные составные части: углекислая известь и углекислая магнезия Солей щелочных металлов не оказывается, есть следы железа. Озеро питается ручьями и потоками, бегущими с окружающих снежных гор, но оттоков не имеет и, по характеру воды лишенной щелочных солей и хлора, подходит к типичным альпийским озерам.

Фауна озера характеризуется видами форели, между которыми встречаются и очень крупные виды. Рыбная ловля сдается на откуп и, по-видимому, приносит хороший доход. Местность кругом озера совершенно безлесная. Склоны гор усеяны валунами. Даже трава здесь какая-то низкорослая. Здесь пришлось, кстати, вспомнить классические споры о причинах отсутствия лесов на юге России, цитированные даже в одной из университетских лекций, где для убеждения в существовании в прежнее время лесов в нынешней Новороссии приводились такое не лишённое наивности доказательство, что названия многих жилых мест, как «Лески», «Борки» и прочие напоминают о лесе. А, может быть, эти названия свидетельствуют лишь о том, что край заселен бывшими обитателями лесов, перенесшими имена деревень в память прежней родины? Ведь наивно думать, что где нет леса, он был уничтожен. Такой филологический и не научный способ решения трудной географической задачи выдвигать, в свою очередь, более трудные вопросы: если приведенная точка зрения правильна, почему. Например, леса сохранились в такой людной местности, как Ведено, а исчезли в совсем недоступных для человека дебрях, как окрестности озера Эзенам. В таких контрастах и связанных с ними климатических и почвенных условиях и кроется, по нашему мнению, ключ к загадке о причинах безлесья некоторых стран России. По обыкновению, прибывшие на озеро туристы снаряжают удочки для ловли обитательниц озера — форелей, это единственная порода рыб, живущая в озере и попадающаяся самых различных размеров. Но рыба эта, вообще, капризная — иногда без труда ловится очень успешно, а иногда удильщики теряют целые дни совершенно безуспешно. Несмотря на содействие опытного в знании озера смотрителя сторожки, мы с трудом поймали две маленькие рыбы. Около озера посеяна пшеница и др. хлебные растения, по-видимому, редко вызревающие, вследствие раннего наступления холодов. Но вообще дико и голо кругом этого КавказскогоЦюриха. Нужно много приложить труда и культуры, чтобы сделать его обитаемым, а прежде всего, нужно насадить растительность и восполнить то, чем обидела природа. Тут нет ничего мечтательного и невозможного: кому неизвестно, например, что наши патентованные курорты, как Пятигорск и Кисловодск, во время оно представляли пустыню, а теперь там выращены грандиозные парки, даже целые рощи. Конечно, только приложением труда, культуры и умения можно превратить берега озера Эзенам в приятный для жизни уголок, при условии, конечно, существования хороших способов сообщения. Теперь же не было предела нашей досаде, когда на Кавказском Цюрихе не оказалось даже порядочной лодки для прогулки по озеру.

В одной из комнат сторожевого поста имеется книга для записи прибывающих на Эзенам. Но этой книгой пользуются более широко, помещая в ней рассказы, анекдоты и даже целые лирические излияния, вроде нижеследующего:

«С грустью и болью прибыл на Эйзенам. Измок до костей и голоден, как волк. В караулке не оказалось ничего. В этих странах, даже с деньгами, можно с голоду».

Действительно, насчет снабжения провизией здесь плохо. Ближайший жилой пункт, где можно купить хлеба и достать кое-какие припасы — селение Ботлики, в 30 верстах отсюда. Среди всех этих писаний удалось найти одно весьма интересное, именно, легенду о происхождении озера, по рассказам горцев. «На пустынной долине. Меж высоких гор, раскинулся обширный аул, единственный из всех аулов, жители которого забыли завет великого пророка о гостеприимстве. Заблудившийся странник встречал в ауле самый грубый и нелюбезный прием. Своими поступками жители сильно разгневали Бога».

«Однажды в аул зашел истомившийся в пути седовласый старец и тщетно просил приюта. Но всюду встречал он отказ и едва не был вынужден провести в поле холодную и дождливую ночь. Но одна вдова сжалилась над ним и предложила переночевать в сакле. «Утром, говорит старец вдове: — «Оставь свою саклю и иди прямо, но не оглядывайся». Вдова исполнила этот совет, но, по своему женскому любопытству, не могла воздержаться, чтобы не посмотреть назад и увидела страшное зрелище. Старик бьет своим жезлом по скале и оттуда обильными потоками струится вода, затопляя сакли, а вместе с ним людей, скот и все имущество. Так наказал Всемогущий Аллах нечестивых жителей аула». Эта легенда много напоминает библейское сказание о Содоме и Гоморре, но умалчивает лишь об одном обстоятельстве, поплатилась ли вдова, подобно жене благочестивого Лота, за свое любопытство. Воображение горцев дополняет еще легенду рассказами, будто бы по временам на поверхность озера выплывают разные предметы домашней утвари из потопленного аула.

Рано утром, до рассвета начали мы обратный путь трудным и медленным подъемом на перевал. Было ясно, но очень холодно, пришлось кутаться в шубы. Только в 7-м часу при спуске с перевала, в 20-ти верстах от Ведено, пригрело нас солнышко, и шубы оказались излишними, а по приближении к Грозному, вечером, после сумерек, пришлось все костюмы заменить летними тужурками. Таким образом, сделавши в продолжение дня 90 верст, мы побывали в четырех климатах, начиная с холодного — близ снежных вершин на перевале, — и кончая умеренно жарким в Грозном. В этой смене, на ничтожных расстояниях и в течение самого короткого времени, — климата, флоры, обстановки и заключается вся оригинальная прелесть гористых стран. Меньше чем в ½ мы побывали в ясной, степной и луговой полосе и испытали такие смены картин природы, которые на равнинах достижимы только на тысячеверстных расстояниях.

В нашем очерке мы постарались познакомить читателя с оригинальными, живописными, но малоизвестными местностями Кавказа, вполне заслуживающими названия «Кавказской Швейцарии», и обратить внимание на то, что русский турист знакомится с Кавказом частью проездом по военно-грузинской дороге, частью же посвящением Минераловодских курортов (Пятигорска и тд.). но эти местности, по сравнению с массой столь же прекрасных, но мало или даже вовсе некультивированных местностей Кавказа, представляют каплю в море.

Кавказ не только в настоящее время не заселяют, но даже не изучают. Минеральные воды по шатоевскому тракту не исследованы; до Шатояи в другом направлении — от Грозного до озера Эзенам нет ни обсерватории, ни метеорологических станций. Ничего не предпринимается для пользования этими местностями в качестве дач и воздушных курортов. Пути сообщения тоже далеки от совершенства, в особенности от Ведено до озера. Пора уже отрешиться от увлечения Дальним Востоком и заняться, наконец, ближним, в том числе и нашей Швейцарией. Прежде всего нужно насадить здесь свет знания и не тормозить давно назревший вопрос о всеобщем обязательном обучении и об учреждении высшего учебного заведения на Кавказе. Напротив, мы считаем неуместным полемику, где быть Кавказскому политехникуму — в Тифлисе или Владикавказе: высшее учебное заведение нужно и там и там, одно для Закавказья, другое для Северного Кавказа. Всяческими способами нужно приучать к культурности местное туземное население. Изучение природы Кавказа нужно поощрять. Нужно основать сеть обсерваторий, метеорологических станций, музеев, лабораторий и др. учреждений и поощрять деятельность по изучению Кавказа. Может быть, не будет лишним высказать и еще одно пожелание — поощрять развитие городов, как торговых и культурных центров и не повторять печальный пример Грозного, которому, быть может, предстоит перспектива разорения. Много нужно сделать, чтобы так дорого доставшаяся России Кавказская Швейцария не была забытым и заброшенным краем, и, конечно, не лишним будет отрешиться от излюбленной в последнее время российской привычки искать красот и прелестей на краю света и не замечать те красоты, которые находятся здесь, под боком, на благословенном Кавказе. Приватъ-доцентъ К. В. Харичков.

Верховья р. Гехи

«ИКОИРГО» том XV, №5, 1902 год. В начале июля мне пришлось побывать в той части горной Чечни, где раскинулась Ялхаройское, Аккинское Галанчочское и Хайбахское старшинства, входящие в состав 6-го участка Грозненского округа Терской области.

Дабы полнее обозреть намеченную местность, наиболее удобным представлялось подняться к истокам р. Шалаж и затем уже перевалиться в верховья р. Гехи. Начальным пунктом путешествия послужила казенная лесная караулка, расположенная на небольшой поляне верстах в 4—5 выше чеченского аула Шалажи, по ущелью речки того-же названия.

Окрестности караулки представляют густо покрытые лиственным лесом скаты двух хребтов черных гор, обрамляющих с запада и востока ущелья речки, которая течет в довольно глубокой в падине. Поляна узкой полосой вытягивается по высокой террасе над левым берегом речки. В давно минувшие времена на ней были поселения (хутора) чеченцев и карабулаков, укрывающихся здесь среди глухого, девственного леса. В настоящее время этот лес уже не поразит вас дикой прелестью нетронутого бора: он состоит, особенно ниже казенного дома, из молодняков, в возрасте 30—40 лет, бука граба, липы, изредка карагача, ясеня, с обилием в подлеске лещины и примесью фруктовых пород-мушмулы, боярышника, алычи и груши; эти последняя занимают сплошь всю левую сторону долины р. Шалаж вплоть до аула.

Погода стояла прекрасная. Весь день солнце почти не омрачалось ни одной тучкой и лишь к вечеру легкая облачка сгруппировались в верховья ущелья, расположившись на отдых на горных мягких лугах гор Болой-лама; однако, поднявшийся с закатом солнца ветерком скоро согнали их куда-то в теснины.

На следующий день в 7ч. Утра я двинулся в путь в сопровождении двух лесных объездчиков. Сейчас-же за поляной дорога входит под сень лиственного леса, следуя левым берегом речки Большой Шалаж, которую вскоре и перерезает. Воды в речке немного и имеет она какой-то мутно-беловатый оттенок, а все русло усеяно разной величины известковой галькой. За переездом дорога сворачивает влево, в узкое ущелья Среднего Шалаж, и затем по хребту, окаймляющему справа это ущелья, выходит на старую военную дорогу прорубленную войсками во время покорения края. Леса состоять здесь исключительно из представителей чернолесья: по ущельями сырым балкам очень много черной и белой и белой ольхи; по склоном главенствуют бук, который на вырубках, каковой является и бывшая военная дорога, пролегавшая по грандиозной, до 200 сажень. Шириною, просеке, вытесняется густо засевшим молодым грабом с примесью липы, ивы, отчасти карагача, ясеня и ольхи. Почва состоит из суглинка; в обнажениях и осыпях выступают мощные слои плотной сланцевой глины с прорывами рыхлого песчаника, который, выйдя на дневную поверхность быстро разрушается, образуя россыпи сероватого мелкого песка. Вскоре нам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Причиной тому была не столько трудность подъема, имеющего здесь вообще очень незначительный уклон, сколько ужасная грязь. Собственно старой военной дорогой почти вовсе не пользуются, так как без поддержки и осветления она совсем испортилась, а во многих местах прямо-таки сползла: вместо нее пользуются вьючной тропой или, лучше сказать, целой сетью небольших тропинок, пролегающих по самому гребню хребта. Несмотря на то, что перед нашим проездом много дней подряд дождя не было и стояла ясная, даже яркая погода, на главной тропе была невылазная грязь. Собственно это была не тропа и не дорога, а скорее бесконечная лестница, которою приходится то спускаться, то подниматься по гребню. Ступени этой лестницы образовывались и образовываются в мокрое, дождливое лето, когда мягкая глинистая почва буквально раскисает, так что в ней ногами вьючных животных выдавливаются углубления и выпираются бугры. Бугры в сухую погоду обсыхают, а в углублениях скопляется грязь, которая почти никогда не исчезает в густом лесу. Лошади стараются перебираться по этим буграм-ступенькам, спотыкаются, попадают в ямы между ними, увязая в грязь иногда по брюхо. И вот, когда бедным животным приходится из этого месива выдергивать ноги, то получается звук на подобие сильного револьверного выстрела. Такие выстрелы мы вскоре услышали впереди себя, и минут через пять повстречались с горцем, спускавшимся на плоскость. Он гнал вьючную лошадь, которая вся была покрыта грязью: это показало нам, что нас впереди ждет та же участь, хотя встречный и назвал дорогу хорошей. Конечно, относительно она и была хороша, так как во время сильных дождей по ней, даже по понятием туземцев, ездить совсем скверно. Несмотря на увещания объездчиков, я предпочел вплоть до самого выхода из лесной полосы пройти пешком, чему последовали и мои спутники это было в сто раз удобнее и спокойнее как для нас самих, так и для лошадей; почти на всем протяжении этой убийственной дороги мы, на которых почти не было грязи.

Пропутешествовав безостановочно около 2 часов, мы вышли на небольшую седловину на том-же гребне, по которому идет дорога. Отсюда открылся вид к востоку-на ущелье р. Гехи и к западу-на истоки Среднего Шалажа. Последний начинается двумя незначительными речонками в юго-восточном юго-западном углах довольно просторной котловины, образованной невысокими водораздельные хребтами между ущельями речек Большого Шалажа на западе и Гехи на востоке от котловины, с юга последняя замыкается северным свесом хребта Балой-лам, к которому непосредственно и примыкают только что названные водоразделы. Поднявшись еще немного по хребту, тропа пошла по узкому гребню, на котором выступали пласты рыхлого песчаника. Поверхность почвы здесь местами сплошь состояла из продукта разрушение этой породы-мелкого сероватого песка. Вскоре стали попадаться обломки плотных белых известняков, занесённых сюда, вероятно, снежными основами и дождевыми потоками со склонов Болой-лама, где и думали отдохнуть у родничка после четырех часов пути по грязной дороге, от которой теперь уже должны были отделаться.

Однако, нашей мечте об отдыхе не суждено было осуществиться: не успели мы пустить лошадей на траву, а сами присесть у родничка, выбивающегося здесь-же из земли, как на нас напала целая армия оводов и слепней. Лошади подверглись одинаковой с нами участи и вместо того, чтобы постись, стали отчаянно отбиваться от докучливых приветствий всеми средствами, в числе которых для них оказалась лучшим-кататься по земле, что уж совсем не в наших интересах в виду того, седла должны были вдребезги изломаться при таких маневров. Притаких обстоятельств стоянка не достигла цели и более благоразумным было продолжать путь в надежде встретить место получше.

От родничка тропинка направляется к выходу балки, сбегающей с Болой—лама и известной у туземцев под названием Джага-Бира-юхъ. С значительной падением дно этой балки усыпанная сплошь острой щебенкой той-же породы. Лесная растительность (редина) состоит здесь из бука, граба, высокогорного клена и карагача, достигающих значительных размеров в толщину. Травянистый покров изобилует представителями высокорастущих бурьянного; между ними выделяются в верхней части два вида аконита с белыми и синими цветами.

Солнце припекало немилосердно, и почти шестичасовое пешее хождение уже давало себе чувствовать. Нелишним было дать передышку ногам и пополнить запасы желудков. Крутой подъем продолжался на расстоянии около двух верст по дну балки, а потом тропа перешла на левый склон ее и несколькими зигзагами выбежала к самому головищу. Здесь из выпуклости бугра выбивался на свет Божий родник чистой, как слеза, воды и по небольшому деревянному желобку спадал в пройдённую нами балку. Местность, носящая названия Лурджи-йист-шаудат, хотя и не была особенной удобной для привала вследствие большой покатости склонов, но вода вознаграждала за все недостатки стоянки. Одинокое деревцо белой ольхи, как — то сиротливо приютившиеся на самом рубеже лесной зоны, защищало нас от знойных лучей знойного солнца.

Отсюда можно видеть до мельчайших подробностей рельеф пройденной местности, сплошь заполненной темной зеленью лесов, среди которых небольшими желтыми и сероватыми пятнами выделяются осыпи по бокам бесчисленных балок, разбросанных в разных направлениях, и между ними выпуклости хребтов с обнажениями тех горных пород, из которых они сложены. Нужно сказать, что с высоты 6000—6200 ф. лесистые (черные) горы кажутся незначительными холмами: будто это ровное место, изборожденное оврагами, которое незаметно сливается с простором чеченской равнины с затонувшими в ней аулами и станицами. Из голубоватой дымки на севере едва выступает окаймляющая равнину гряда Сунженских гор.

Главнейшею составною частью лесов Черных гор в этой местности служит бук, который лишь местами вытесняется грабом и ольхою, встречающимися вместе с липой, карагачем, кленами, ясенем и проч., в большинстве случаев как подмесь. Что касается эксплуатации лесных богатств вообще и лесной промышленности в частности, то они не могут похвалиться своими размерами. Рубка производиться только в нижних частях, ближайших к плоскости, а потому и более доступных для вывозки. В этих последних, как тому и следует быть, наиболее ценные породы, каковыми являются липа, карагач и ясень, усердно вырубаются и идут по пути к исчезновению; уже в настоящее время здесь трудно найти экземпляры названных пород, годные для выделки более выгодных в продаже сортиментов (доски, шалевки). Исключением может служить, пожалуй, ясень и карагач, которые — первый для выделки спиц, а второй на ободья предпочитаются даже местным населениям небольших размеров в длину и толщину (ясень 12арш. 3верш.,карагач 6 арш. 2 верш.), а, следовательно, и молодыми по возрасту.

Но все сказанное о ценных породах чернолесья еще не значит, чтобы их было совсем мало: имеются он здесь и в изрядном количестве, да только в таких местах, откуда вывезти их при настоящих условиях невозможно. В то время как их при настоящих условиях невозможно. В то время каких собратья в нижней части подвергаются нашествию всеистребляющего топора, они продолжают спокойно развиваться и умножаться в глухих лесных трущобах по тесным балкам, котловинам и недоступным врагу ущельям таких речек, каковы, напр., и истоки описанного выше Среднего Шалажа. Само собою разумеются, что бук, а тем более граб, как менее ценные в глазах местного население, из трудно — доступных мест еще долго не будут вырубаться. Использование накопленных здесь природою богатств возможно лишь с устранением и ею-же воздвигнутых препятствий: разделка лесовозных дорог, устройство мостов через овраги сделают со временем описываемая места удобными для эксплуатации, — но это в будущем.

Почти час провели мы у гостеприимного ручейка, закусили, освежились и поднялись в дальнейший путь. Мне надо было предварительно осмотреть еще ущелья Гехи и окружающих его в этой части окрестностей, скрытых выступом Болой-лама. Чтобы заглянуть сюда, пришлось ненадолго уклониться в востоку. Проехав версты в этом направлении, мы как — то вдруг очутились над самым ущельем. Открывающаяся отсюда панораму восхитительна: у ваших ног лежит глубокая теснина с отвесными, до 200 сажень в высоту, боками, и на дне ее едва заметна речка; к северу, востоку и западу разливается как — бы взволнованное зеленое море лесов, и, точно пена на застывших гребнях валов, выделяются с поразительною ясностью облитая лучами солнца осыпи и обнажения; кое-где, на подобие в падин с спокойною поверхностью, разбросаны поляны; прямо к югу поднимаются бесчисленными округлыми вершинами хребты, в самое сердце которых врезывается теснина Гехи. На узенькой террасе одного из отрогов Болой-лама ютятся 12 дворов селения Бончи. Вокруг него разбросаны миниатюрная нивы, засеянная ячменем, пшеницею и овсом, а по склону хребта раскинулись роскошные суб-альпийские луга. Самое селение как — бы повисло над ущельем Гехи, обрывистые бока которого ниже селение драпируется кустарниковой и древесной растительностью. Убегая к югу, вьется по самому краю террасы узенькая тропинка, — дорога к отселку Гурчи, лежащему также над этим ущельем; по ту сторону последнего высятся скалистые гребни, сильно разорванные промоинами и узкими оврагами. В этих диких местах водятся, по словам объездчика, каменные козлы (Aegocerosaegagrus).

Проехав обратно до места стоянки, мы скоро выбрались на широкую тропу — остаток военной дороги. Здесь можно было свободно сесть на лошадей, так как с подъемом на Болой-лам исчезли леса, а вмести сними и невылазная грязь. Напластования глин и рыхлых песчаников заменились известняками, из которых главным образом и сложен этот хребет, служащий как бы авангардом целого ряда кряжей скалистых или, как их еще иначе принято называть, пестрых гор.

Вместе с изменением горных пород меняется и самая растительность, переходя в полосу роскошных суб-альпийских лугов, украшенных множеством цветов: сиреневая скабиозы, незабудки, полевые и розовые васильки, крупная буквица составляют такие узоры по зеленому фону сочных трав, каких не создать самому пылкому воображению. Лишь местами по низинам встречаются бурьяны, заросли которых покрывают между прочим всю северо-восточную половину местности Кенга-юхе; вблизи последней в верховьях безыменной балки залегает крошечный лесок из березы, ивы, обыкновенной рябине жимолость (Loniceraxulosteum) и шиповник с очень пахучими розовыми цветами.

Любуясь все новыми и новыми видами, вы незаметно вступаете на южные клоны хребта. Перед вами развертывается порядочное плато с уклоном к западу и юго-западу, к ущелью Большая Шалажа. Отсюда открывается также широкий кругозор на северо-запад, на ту часть Черных гор, которая прорезывается бесчисленными балками, несущими свои воды в реки Нитхой, Фортангу и Ассу. Вся местность в этом направлении также-то нет в темной зелени буковых лесов. С юга плато обрамляется отрогами г. Гилла — корт, в складках которой и берет начало двумя истоками речка Большой Шалаж.

Ландшафт оживился: по дороге двигались группами и в одиночку верховые и пешие горцы; по склонам бродили направлениях рассекали резвая стайки альпийских галок. В нескольких местах я заметил здесь — же и нашу серую ворону.

Обогнув плато, дорога направляется к седловине между отрогами Болой-лама и Гилла — корта, к которому собственно нам и надлежало подняться по просторной лощине восточного истока Шалажа; по дну ее пролегает удобная, с малым уклоном, тропа, так что можно все время ехать верхом. Речка берет начало почти у самой выемки между г. Гилла — корт и безыменной вершинкой к востоку от него, выбиваясь из земли прозрачным ручейком; и невольно вспоминается тот-же Шалаж внизу, в черте Черных гор, где он несет уже мутные, невзрачные воды.

Над самым истоком находятся развалины сложенной из обломков известковых скал какой — то незначительной постройки. Это, как мне объяснили, остатки молельного места, где путники, проходя здесь в урочные часы намаза, могли исполнять связанные с ним манипуляцию с некоторым комфортом.

Лощина обставлено с правой стороны пологими склонами, задрапированными картинками низкорослых березняков и корявой ивы; с левой-же выдвигаются из земли толщи известковых пластов, поставленных почти вертикально к горизонту. Между выступами их, точно между ребрами гиганта, лежат узкие коридоры, затканные по дну мелкою травкою. В некоторых местах по берегу речки заметны продукты наносных отложений с типичною галькою и валунами. Пернатая фауна этих местах небогата: в березняках, по рассказам, встречается горный тетерев, да по скалам и осыпям держаться горные курочки. Из млекопитающих в летнее время, когда везде бродят стада, по глухим балкам, перелескам и высоким бурьяном держится волк, предпринимая нередко нашествия на табуны. Медведь в этой полосе редкий гость. Серны, которых, по словам местных охотников, здесь очень мало, находят приют поближе к вершинам, в лабиринтах скал, куда не человек, ни домашний скот не заходят.

Выбравшись к Гилла-корту, вы попадаете затем на перемычку, куда сходятся отроги хребтов, отделяющихся от г. Борзанты и только что пройденной вершины. Между северными свесами первых и южными склонами второй на запад от перемычки простирается долина, на дне которой берет начало река Нитхой. С восточной стороны той же перемычки спускается широкая крутая лощина. Хорошо наезженная тропа огибает эту лощину у самого изголовья и косогором идет к селениям Верхний и Нижний Ялхарой. По этой самой тропе ялхоройцы возят сено (и летом на санях), и к ней же вытаскивают необходимый строительный материал из окрестностей отселков Гурчи и Бончи.

Солнце начало склоняться к закату и прощальные его лучи догорали на вершинах бесчисленных отрогов хребта Юкъер-лам. Собравшиеся к вечеру облака скрыли от нас высоты Басты-лама и еще более отдаленного Кюре-лама, расположенных на юго-юго-восток от тех возвышенностей, с которых предстояло нам спуститься в глубокую котловину, к селению Ялхарой. Дно этой котловины имеет небольшой уклон на юго-восток и обставлено со всех сторон более или менее значительными хребтами, лишь в направления общага уклона разорванными узким ущельем речки Акки-хи.

Сумерки быстро наступали. Густые тени легли по дну котловины и задернули полупрозрачной завесой разбросанные в ней отселки Талы, Амки и оба Ялхороя. Ведя лошадей в поводу, мы быстро сбежали по извилистой тропе вниз и часов около местного старшины Гиса Циклаева, который радушно приветствовал нас, точно своих старых знакомых. Помещение кунацкой представляло комнату аршин 12 в длину и 6—7 в ширину, с каменными стенами. Плоская земляная крыша покоилась на часто положенным балках, поверх которых настланы узенькие и не более ¾ аршин длины дощечки. Во всю длину постройки шла толстая балка (матица),подпертая посередине колонной. Два маленьких окна без стекол, но со ставнями, туземная печь (камин) с пролетной трубой и низенькая дверь служили просветами. Внутреннее убранство состояло из тахты почти во всю длину противоположной входу поперечной стены и высокой полки со спальными принадлежностями; под этой полкой на полтора аршин от пола шел выступ стены с сундуками и некоторой домашней утварью. В кунацкой — же помещалась и канцелярия старшинства, заключавшаяся в десятке административных книг, записей и прочее. Должность писаря отправляется муллою (это во всех старшинствах Чечни) и вся переписка ведется на Арабском языке. Стены внутри комнаты были выбелены известью, а пол гладко смазан глиною. Пока шла суета и возня, неразрывно связанная у горцев с прибытием «гостей», в роли которых пришлось теперь быть и мне с провожатыми, я занялся беседой с хозяином через переводчика (объездчика). В Ялхоройское старшинстве* числится в общем 139 дымов), в пользовании которых находятся горные луга, начиная от хребта Болой-лама на севере до высот, окаймляющих ущелье р. Акки-хи слева на юге, и от р. Гехи на востоке до водораздела между истоками последней и р. Фортанги на западе.

(Примечание) * В Ялхаройское старшинства входят селение: 1) Бончи — 12 дворов;2) Гурчи — 35 дворов; 3) В. Ялхарой — 36; 4) Н. Ялхарой — 32; 5) Велаг — 7, 6) Амки — 15; 7) Талы — 2 двора, включая сюда хутора, разбросанные по балкам.

Пастбища не разграничены так строга между отдельными отселками, как покосные места, а тем более пашни, которые издавна считаются собственностью отдельных домохозяев, прилагающих из года в год труд к очистке их от камня и к удобрению навозом. В районе старшинства возделывается ячмень, овес и пшеница, но в таких незначительных количествах, что получаемого урожая, между прочим никогда не меньше среднего, хватает самое большое на четыре месяца. Недостаток пополняется главным образом доставкой кукурузной муки с плоскости, где она или покупается на базарах в сел. Урус-Мартан, Гехи, Шама-юрт, или, чаще, выменивается на сыр, масло, шерсть, т. е. на продукты главного занятие ялхоройцев — скотоводства.

Лесные материалы для постройки и топлива отпускаются жителям бесплатно из казенных лесных дач. Доставка леса для жителей ялхоройское котловины, которая удалена от лесистых мест, страшно затруднительна. Надо видеть в натуре глубокое ущелье р. Гехи, откуда и добывается строительный материал и дороги, по которым идет транспорт, чтобы иметь представление о тех преградах, которые приходятся преодолеть человеку и животным из-за какой-нибудь незначительный жерди или балки. Обыкновенно операция по заготовке и доставке в селение бревна в 4—5 вершком толщины и не более 6арш. длины отнимает у горца около трех дней. При таком положении, весьма понятно, местные обыватели далеко не вполне выбирают все количество материалов, какое назначается для удовлетворения их домашних подробностей по билетам казенного лесного управления: хворост и колья на изгороди, где только возможно, и только на растопку пользуются отчасти березняками и азалией, растущими по близости. Следует заметить, что насаждениями двух последних пород очень здесь дорожат и в расходовании соблюдают возможную экономию. Особенно это относится к березнякам, служащим для подкладки и укрепление копен сена; длинные тонкие прутья их связывается в толстых концах и приложенными у тонких концов камнями перекидывается через копну, удерживая ее на месте при ветреной погоде. Кривые и толстые экземпляры этой дорогой для горца породы идут уже на подтопку для кизяка, с которым вместе она и просушивается в роли перекладки. Кизяк, заготовляемый в больших массах, складывается стенками около дворов и по плоским крышам построек.

Между тем появился самовар, а вместе с ним и закуска: яичница, сыр и нечто похожее формою на котлеты; это нечто оказалось кушаньем из ячменной муки, для получения которой зерна перед помолом поджариваются, а самые котлеты варятся в масле. После чаю я скоро заснул, но не тут то было: меня разбудили откушать барашка, который по случаю нашего приезда поплатился жизнью и попал на ужен. Признаться откровенно, я предпочел бы сон вкусному ужину, но отказаться обидеть хозяина было нельзя.

Утро следующего дня было ясное. С безоблачного неба лились яркие лучи солнца, которое еще не успело обсушить выпавшей за ночь обильной росы на изумрудном ковре окрестных гор. Необыкновенно чистый и прозрачный воздух давал возможность различать малейшую подробность в очертаниях даже отдаленных предметов. В такую погоду что называется не сиделось на месте, и я с большим нетерпением дождался, пока привели лошадей, явился проводник и мы, напутствуемые добрыми пожеланиями хозяина и его соседей, выступили из селения. Перерезав небольшой безыменный ручей, орошающий котловину, против отселка Талы, прилепившегося на скале около стариной башни, тропа выходит на высокую террасу в преддверии Аккинскаго ущелья, на которой лежит отселок Амки. Сейчас-же за этим отселком находится глубокая замкнутая впадина; пологие бока ее сплошь заняты посевами, и только на самом дне ярко зеленеет мелкими злаками крохотное болотце. Наш проводник с большим оживлением и, по видимому, с твердою верою в правдивость своего рассказа поведал, что в самой этой впадине очень-очень давно было озеро, то самое озеро, которое ныне находится в Галанчоском старшинстве. По легенде, переселение совершилось после, того, как одной глупой женщине вздумалось вымыть более из колыбели младенца в чистых водах озера. С этого момента озеро стало сокращаться, обратилась наконец в быка и в таком виде ушло из этих мест. Бык-озеро отправился в Галанчош и пришел на то место, где теперь покоится. В то время там вспахивали землю под посев хлеба, и пахари, завидев необыкновенного быка, расположившегося на отдых на самой середине их участков, захотели заставить его потаскать плуг. Несмотря на возникшие пререкания о том, что чужого быка стыдно впрягать в работу, двое братьев все же решились на нем поработать. Но, как только было надето ярмо, бык потянулся плуг совсем не туда, куда следовало, и очертил им площадь, занимаемую ныне озером. После того произошло уж совсем невиданное чудо: бык стал так потеть, что от лившегося ручьями пота образовывались лужи и он сам начал таять, обращаясь в воду, из которой получилось глубокое озеро. Братья, посягнувшие на чужую собственность, погибли в волнах озеро, а всех остальных оно выбросило на берег.

Нужно заметить, что впадина у селения Амки примыкает непосредственно к верхнему (левому) краю теснины р. Акки-хи, лежит над нею. Скалистые бока этой теснины совершенно отвесно обрываются к речке с высоты 50—60 саж. Над этой пропастью вьется единственная тропа, переходя затем в боковой овраг, по которому и следует спускаться на дно Аккинскаго ущелья. Не скажу, чтобы этот путь мог назваться удобным: в начале его между выступами скал еще видна тропинка, но, тем дальше вниз, тем хуже и хуже. Справа чернеет пропасть, слева—осыпь, на которой кое-где видны обрывки тропы. Местами приходится идти по водомоинам, загроможденных каменными глыбами. Вообще этот овраг представляет поразительную картину размыва: здесь вы можете видеть груды выносов и очень характерные столбы, сложенные из мелких сцементированных продуктов наносных отложений… Но вот вы и на самом дне ущелья Акки-хи * (На одноверстной карте она названа «Гехи», на пятиверстной же хотя показана, но особого названия не имеет). Берега речки осенены зарослями орешника, низенькой березы, шиповника. Прозрачные воды быстро струятся по каменистому ложу, направляясь в узкое мрачное отверстие в скалах, каким отсюда кажется нижняя часть ущелья этой красивой речки: точно в раскрытую пасть громадного каменного чудовища падают ее воды, прыгая с уступа на уступ, пенясь и разбиваясь целым каскадом мелких брызг.

По мере движения вверх узкая долина постепенно расширяется. В то время как левая ее сторона обставлена громадными известковыми скалами разных оттенков, прикрытыми очень скудной растительностью, правая слагается из пологих выпуклых бугров, затканных изумрудных ковром субальпийских к альпийских лугов с разбросанными по ним куртинками приземистой азалеи и низкорослых березняков. Кое-где среди зеленого покрова чернеют обнажения шиферного сланца, да ближе к дну долины выступают короткими обрывами толщи наносных отложений.

Верстах в четырех от спуска в долину Акки-хи ущелье как-то неожиданно суживается, образуя проход всего десятка в три сажен шириною. У самого входа в него на высоком скалистом утесе в устье бокового оврага, разрывающего склоны главной долины, гордо высится старинная башня очень красивой архитектуры, известная под именем Мозыр-юрт. Вероятно, много видела она с тех пор, как стала служить оплотом от вражеских нашествий; немало непрошенных гостей получали отпор и угощение из-за ее твердых стен, унизанных несколькими рядами бойниц по фасаду, обращенному к проходу по ущелью речки. Зимняя стужа сменялась летним зноем, буйный ветер свистел и завывал в бойницах и много поколений горцев сменилось в долине, так много, что теперь уже не только никто не помнит о времени постройки башни, но не сохранилось и сколько-нибудь достоверных сведений о том, кто ее соорудил. Но крепкие стены башни выдержали борьбу с временем и непогодами, и до сих пор еще в полной неприкосновенности она стоит на своей оборонительной позиции, как немая свидетельница канувших в Лету событий.

На противоположной стороне оврага находится несколько развалин, по виду которых можно заключить, что это были тоже башни, но гораздо меньших размеров. Ближе к речке, которая под башней течет в узкой трещине, стоит четырехугольный продолговатый могильник также очень красивой работы; в глубоких наружных нишах его сохранилась побелка. Судя по некоторым характерным деталям в отделке башни и могильника, можно предложить, что они построены одним мастером. Изящная для того времени постройка невольно обратит внимание каждого посетителя этих мест, а мне рассказывали, что такого типа и красоты старинных сооружений в горах Чечни нигде больше нет. Для возможно полного описания Мозыр-юрта добавлю еще те сведения, какие мне удалось собрать: могильник, по преданию, построил некто Хан-Мед для своей дочери; в генеалогии его существует указание, что он был сыном Ахберда, племянника одного из шамхалов Тарковских, и — только!

Полюбовавшись остатками седой старины, мы продолжали путь. Время уже близилось к полудню, и усердное солнце начинало изрядно припекать, хотя набегавший с верховьев ущелья прохладный ветерок и старался смягчать его пылкое рвение. По левую сторону долины по-прежнему вздымались в высь отвесные стены известковых пластов то совершенно белых, то красноватых, то серых и т. д. м в нижних слоях местами, особенно близ речки, проступали рухляки, в большей же части это были плотные мощные пласты, отшлифованные на своей поверхности. Там, вверху, где кончались последние уступы их, хребет превращается в широкую долину, дно которой выполняется пологими возвышенностями. На первой из них над левым берегом р. Акки-хи расположен отселок Итыр-кале в 16 дворов. Если бы не масса навоза, нагроможденного по крутому откосу с целым лесом высокой крапивы, то трудно было бы заподозрить существование здесь человеческой оседлости: так мало отделяются каменные постройки от окружающего ландшафта. Саженей на 150 отселка, в том месте, где оканчивается узкая часть главного ущелья, на скалах торчат остатки небольшой каменной крепости; изолированное положение последней делало доступ к ней невозможным, и сообщение поддерживалось исключительно только по деревянным мосткам, переброшенным со скалы на скалу, а в более значительных промежутках между ними поддерживаемым искусственными каменными устоями; часть мостков и устои существуют еще и поныне. Но еще интереснее остатки висячей галереи при башне внутри крепости; задней стеной ее служила скала, а три остальных, частью уже развалившихся, сложены из дикого плитняка. Из передней стены перед фасадом второго этажа торчит несколько балок, служивших основою галереи, обрывки досчатой настилки и деревянных же боковых стенок. Забраться на эти постройки не рискуя жизнью невозможно. Тем не менее, говорят, один смельчак-горец однажды спустился туда с соседней скалы на веревке, в надежде найти кое-какие сокровища, но кроме нескольких железных наконечников стрел ничего там не нашел. Ближе к речке на скале стоит грубой работы могильник. По местным преданиям, владельцем крепости считался Гаж (между прочим Гиса Циклаев, нынешний ялхоройский старшина, считает себя его прямым потомком в седьмом поколении), представитель сильного в то время в окрестных горах рода. Со всякого иноплеменника (собственно с грузин), проходившего через Аккинское ущелье, Гаж требовал ясак за безопасный проход через земли своего племени: по одному барану, заряд пороха и пулю. Но, как ни был храбр и отважен владелец грозной твердыни, погиб он позорным, по мнению чеченцев, образом. Дело в том, что у Гажа была возлюбленная в селении Велаг, к которой он и обратился с просьбою наделить его пшеницей, так как запасы ее у него пришли к концу. В темную ночь отправился Гаж за обещанным зерном, но, не удовлетворившись одним мешком, стал требовать еще другой и, заведя с возлюбленной ссору, поднял шум, которым и навлек на себя преследование ее родных. Спасаясь от погони, Гаж, как трус, бросился со скалы, и этот прыжок стоил ему жизни.

Миновав селение Итыр-кале, вы вступаете, как сказано выше, в широкую долину. Перед глазами путника целый лабиринт пологих бугров, задрапированных яркой зеленью нагорных лугов. По ложбинам и балкам серебряными лентами сверкают прозрачные ручейки — бесчисленное притоки речки Акки-хи. Дно долины и наиболее пологие скаты почти сплошь засеяны пшеницей, ячменем и овсом. На возвышенных площадках разбросаны низенькие каменные сакли нескольких отселков старшинства; они группируются в большинстве случаев вокруг старинных башен. Которыми вообще богата эта местность, служившая в отдаленном прошлом ареной бесконечных распрей и междоусобиц разрозненных горских племен, набегов отдаленных шаек удальцов, а в ближайшую эпоху — борьбы Шамиля с русскими войсками. Об этих последних событиях среди населения сохранились еще свежие воспоминания: рассказывают о том, как брались русскими крепкие башни, как гремели пушечные выстрелы и артиллерийские снаряды разбивали твердыни горцев. По многочисленным развалинам можно заключить, что население долины в прежние времена, быть может, далеко превосходило численностью состав современного нам Аккинского старшинства, в котором числится всего 86 дворов.

Обращает на себя внимание также памятник против отселка Тишли на берегу речки: это плита серого плотного песчаника до 6 аршин в высоту, 14 вершков шириною и 3 ½ вершков в толщину. На лицевой стороне плиты высечены всевозможные фигуры, между которыми обращают на себя внимание: внизу — три кисти рук почти в натуральную величину, с расставленными пальцами, а на самом верху — человек; между этими изображениями несколько концентрических кругов, четырехлучевых звезд и еще целый ряд прямых линий и черточек, образующих столбики и квадраты с диагоналями. Весь рисунок расположен симметрично. Верх плиты заканчивается зубчатым фронтоном с слегка выступающими за границы боковых линий плиты карнизами. Под зубцами фронтона и параллельно его краю высечены две прямые линии, сходящиеся вверху под острым углом; от рубцов фронтона к этим линиям проходят перпендикулярно коротенькие линии. О происхождении этого памятника местным жителям ничего не известно, никаких преданий о нем не существует, и сооружение его относится к очень отдаленной эпохе.

По дороге в селение Воуги (оно же Акки), куда нам пришлось завернуть для смены лошадей, стоит как-то совершенно особняком высокая башня. Судя по рядам бойниц, она имеет четыре этажа (без крыши). Стены ее имеют внизу до 6 аршин ширины, а кверху немного суживаются, так что башня имеет форму усеченной пирамиды. О постройке этой башни рассказывают следующее. Очень давно в горах жил молодой человек по имени Дисхи, который славился искусством строить высокие башни. В одном из аулов Аккинского ущелья Дисхи засватал девицу. Как-то весною, когда легче всего бывает добыть в горах овчинники с молодых овец, попросил Дисхи свою невесту собрать материал и сшить ему шубу. Невеста обещала исполнить просьбу жениха, но дело у нее очень вяло: уже лето близилось к концу, начинались холодные утренники, а шубы все не было. Поинтересовался жених узнать, исполнено ли его поручение, и, к великому огорчению, убедился в полном нерадении своей милой: оказалось, что еще и овчины не были окончательно выделаны. Желая выразить возможно сильнее негодование за такое невнимательное отношение к своей просьбе, Дисхи обещал невесте, что он сам приготовит материал и построит высокую башню и что это случится скорее, нежели будет готова шуба. От слова дошло и до дела: начал Дисхи готовить материал, а затем скоро приступил и к возведению стен. Дабы не ударить лицом в грязь перед девицей и доказать правдивость своих слов, Дисхи, естественно, очень торопился, и работа быстро шла вперед. Вот уже стены закончены, на высоких подмостках навалены каменные плиты; осталось из них свести крышу, как вдруг бревна подмостков обломились под непомерной тяжестью камня и… Дисхи слетел с пяти саженной слишком высоты вместе с материалом, которым и был убит. Прибежала на тревогу невеста и, увидев обезображенный труп своего жениха, бросилась рядом с ним на кинжал и тоже пала мертвой. Погиб знаменитый мастер, и роковая башня поныне называется Дисхи-воу.

К одной из стен этой романической башни в настоящее время прилеплено узкое продолговатое здание общественной мечети, кажущееся пигмеем в сравнении с этим колоссом.

Аул Воуги состоит из 30 дворов. Сакли и все хозяйственные постройки сложены из дикого плитняка. Некоторые сакли и здесь, как в Ялхарое, имеют побелку, материалом для которой служит добываемый в окружающих горах порошок — очевидно, разрушившийся под действием атмосферных влияний алебастр, куски которого мне часто встречались в этой стране. Не служил ли тот же алебастр и составною частью того крепкого цемента, который уже много веков сдерживает стены древних башен и могильников наперекор времени и непогодам?

Селения Аккинского старшинства имеют значительную площадь сельскохозяйственных угодий, заключающихся главным образом в покосных и пастбищных землях; пахотными участками эта местность сравнительно также довольно богата.

Пока съездили в табун и привели лошадей, прошло около двух часов. За это время погода резко изменилась: бывшее до сих пор ясным небо задернулось тяжелыми свинцово-серыми тучами; порывистый ветер как-то с двух сторон, то с долины, то с запада, из-за скалистого хребта, наносил их все больше и больше. Вскоре вдали сверкнула молния, глухие раскаты грома пронеслись и замерли где-то в ущельях. Такая обстановка была особенно неприятна уж и тем, что густой туман налег на окрестности, а следовательно, на дальнейшем пути «дальше своего носа» едва ли что-нибудь можно было видеть. Но сидеть в Акки в ожидании более благоприятной погоды не представлялось заманчивым тем паче, что до отселка Кереты, где предполагалась ночевка, осталось каких-нибудь два часа езды и было еще очень рано. Несмотря на накрапывавший дождь, мы покинули аул, и перебравшись на правую сторону речки, стали подниматься к хребту Юкъ — ер-лам. Осилив первый довольно крутой подъем, наши лошадки вздохнули свободнее: тропа пошла по пологому скату, а еще минут через 20—30 мы уже стояли на совершенно ровной широкой площадке на самом гребне хребта. Пышный ковер нагорных лугов покрывал все видимое пространство. Роскошные букеты незабудок, скабиоз, васильков, гвоздик, клевера, розовой ромашки и еще бесконечного множества самых разнообразных цветов украшали его изумрудный фон, наполняя воздух в высшей степени приятным тонким ароматом. И, несмотря на низко повисшие серые тучи, легко и привольно здесь дышится: тут и в знойное лето нет места едкой пыли, отравляющей атмосферу городов и подобных им густонаселенных мест. К югу от нас чернело глубокое ущелье речки Кий-хи, а по ту сторону ее виднелся хребет Басты-лам, наполовину облаками.

Путями сообщения в горах служат исключительно тропы, которые обыкновенно целою сетью разбрасываются по хребтам или же лепятся по склонам иногда в несколько ярусов. Местами тропинки очень узки и проходят над такими откосами, что ехать по ним не составляет никакого удовольствия. И вот вблизи одной из таких мышиных троп мы встретили двух всадников-горцев; они куда-то очень быстро ехали и лишь на минуту приостановились с моими провожатыми, а затем, ударив по лошадям, во всю прыть помчались по узенькой положительно висевшей над откосом тропе.

Между тем дождь прекратился. Налетавший порывами ветер волновал серые массы облаков. Влево в глубине узкого ущелья показались башни двух соседних аулов — Зингилой и Бецихой, а обогнув вершину Маттах-корт, мы увидали и Кереты.

До наступления вечера оставалось еще два часа. В надежде, что ветер разгонит облака, и окрестности, таким образом, предстанут нашим взорам, решено было сделать привал, местом для которого послужила площадка в седловине между двумя небольшими повышениями хребта.

Взобравшись на вершину Маттах-корта (Маттах-корт, по картам одноверстной съемки кавказского топографического отдела, значится в 1004, 20 сажен над уровнем моря), можно на довольно значительное расстояние обозреть окрестности. Куда ни обратишь взгляд, повсюду разбросаны бесчисленные возвышенности с пологими боками. Кое-где поднимаются более или менее обособленные вершины в форме притупленных конусов. Зеленое море лугов покрывает всю местность и лишь изредка, выделяясь более темным колористом, залегают пятнами березняками и приземистые заросли азалеи. Скалистые места как в самом Юк-ер-ламе, так и в его разветвлениях почти отсутствуют. Имея начальной точкой один из контрфорсов горы Муйты-кер, хребет Юк-ер-лам идет вначале прямо на восток и затем постепенно заворачивает к северо-востоку, заканчиваясь главной своей массой у горы Ек-кыр-корт; от последней отходит хребет, имеющий по южным склонам высокие скалистые обрывы и упирающийся на западе в теснину р. Гехи. Гора же Муйты-кер дает большею частью скалистый высокий хребет Ердые, идущий в общем направлении к северо-востоку и заканчивающийся у горы Борзанты, которая несколькими отрогами соединяется с горы Гилла-корт. Описанными хребтами образуется обширная котловина, выполненная главным образом разветвлениями хребта Юк-ер-лам в южной и юго-восточной части; в складках этих разветвлений берут начало бесчисленные большею частью безымянные потоки, питающие р. Гехи.

Наиболее значительными артериями котловины являются две речки, берущие начало в противоположных концах: на юго-западе у подножия Муйты-кера — Акки-хи и на северо-востоке складках горы Ек-кыр-корт — Хилахой-ахк; по слиянии этих речек образуется Гехи, которая, зарывшись вначале в массивах Скалистых или Пестрых гор, а затем ниже — Черных, мчится шумными каскадами к северу в глубоком узком ложе до самого выхода на плоскость, где и вливает свои воды в Сунжу.

Незадолго перед вечером очистилась от облаков и местность, расположенная к югу от хребта Юк-ер-лам, что дало возможность осмотреть Басты-лам, а также и часть хребта Кюре-лам, сходящиеся у невысокого хребта Искя-юх. Этот последний, соединяясь с юго-восточными контрфорсами г. Муйты-кер, служит как бы перемычкой между Басты и Кюре-ламом. От перемычки Басты-лам идет к востоко-юго-востоку и в этом направлении достигает постепенно наивысшего своего поднятия, после чего и обрывается к ущелью р. Чанты-Аргуна. На северных его склонах леса очень немного, точно также и по складкам хребта Искя-юх; главною составною частью этих насаждений является береза, с примесью липы, обыкновенной рябины и вербы, а ближе к ущелью Чанты-Аргуна, как говорят местные жители, встречается сосна. В общем Басты-лам крут, испещрен значительным количеством обнажений и имеет очень узкий гребень. Нагорные луга на нем занимают также первое место.

Сумерки окончательно одели ущелья, на рассчитавшемся небе загорались одна за другою яркие звезды, когда мы, отправив вперед лошадей с керетинскими мальчиками, быстро спускались по заросшему азалией склону к ущелью маленькой речки с раскинувшимися у нее постройками селения Кереты (всего шесть дворов).

Дом, в котором пришлось расположиться на ночлег, принадлежал одному из представителей некогда славного рода горцев Паскочу Тагилову. Престарелый хозяин по болезни не мог выйти в кунацкую, и я сильно об этом пожалел, так как надеялся скоротать вечер в расспросах о минувших временах и почерпнуть, таким образом, некоторые сведения из истории края, в котором Тагиловы, по слухам, играли значительную роль.

Кунацкая представляла просторную каменную постройку в старой башне, приспособленной для жилья. Весь двор вымощен плитами, как и пол широкого навеса (подобие террасы) перед фасадом кунацкой, выходившим во двор. Дерево во всех постройках имело самое незначительное, неизбежное применение. Внутренность кунацкой, начисто выбеленная, по глубоким нишам в стенах уставлена посудой. По выступу стены уложены и циновки. На деревянных колышках развешаны нарядные костюмы, большею частью женские, несколько шашек в дорогой оправе, кинжалов и кремневых пистолетов. Небольшая разборная разборная кровать в углу и туземная печь (камин) с пролетной трубой дополняли внутреннюю обстановку.

После чая появился на ужин традиционный барашек, от которого никак нельзя было отделаться, а пока кончилась вся эта церемония, наступила уже полночь.

На другой день часов в семь утра мы собрались в путь. В кунацкую зашел хозяин: он очень жалел, что болезнь не позволила ему провести с нами вечер, и убедительно просил остаться у него погостить. С большим трудом только удалось уговорить старика не беспокоиться и отпустить нас в дальнейший путь.

Десятого июля около восьми часов утра мы покинули Кереты и по узенькой тропе между нивами стали пробираться по направлению к Галанчожскому старшинству. У подножия левых скатов ущелья Оссу-чу в глубокой теснине едва заметно извивалась серебряная лента маленькой речки. Часа через полтора пути дорожка спустилась на дно ущелья и, перерезав речонку, вбежала в самый центр отселка Мочи — Моччихой (на пятиверстной карте на месте Мочи значится Ахкбос, который лежит много ниже на тойже речке, носящей местное название Галай-хи, на той же карте показанной, но не поименованной) — 7 дворов. В следующем затем ауле Ами (5 дворов) предстояло переменить лошадей и расстаться с Муссой (так звали нашего ялхоройского проводника). Двухэтажная старинная башня — дом местного старшины — приняла нас под свои своды, но, прежде чем попасть в нее, пришлось предварительно с площадки провалиться в преисподнюю, вывернуть затем на крохотной террасе на свет Божий и потом уже вступить через низенькую дверь во внутренность башни. Как невзрачна на вид башня снаружи с темными своими стенами и повалившимися наверху плитами, внутренность ее сглаживает первоначальное впечатление: высокая просторная комната с белыми стенами, вдоль которых по выступам и нишам располагались ценные предметы домашнего обихода и красовались большие окованные жестью сундуки с музыкальными замками, была довольно уютна. Старшина, уже очень пожилой человек с симпатичным задумчивым выражением лица, немедленно послал двух парней в табун за лошадьми, а сам принялся хлопотать насчет угощения. Только после долгих упрашиваний и уверений, что наши желудки положительно не могут вместить в себе ничего после недавнего завтрака в Керетах, еле согласился он не резать барана; но все же не отпустил, пока не напоил чаем, к которому были поданы лепешки, жаренные в масле, сыр, мед, и отварная холодная баранина. За приготовлениями и трапезой прошло около двух часов; когда мы вышли во двор, там уже стояли оседланными лошади. Оставалось только навьючить переметные сумы, заключавшие наш несложный багаж, и двигаться в путь; старшина пешком проводил нас за черту аула и мы направились к озеру Галанчоч, известному у окружного населения под названием Галай-ам и Кербеты-ам.

Кому придется от селения Ами проехать к озеру, того может поразить та внезапность, с которою озеро вдруг появляется перед глазами из-за небольших пологих возвышенностей. Местность очень живописна: у подножия высокого куполообразного холма, увенчанного остроконечной старинной башней, среди мягких пологих берегов расстилаются голубовато-зеленые зеркальные воды. По южному и юго-восточному скату котловины к самому берегу сбегает осиновая рощица, Бог знает каким образом появившаяся в этой на много верст вокруг безлесной местности…

…представителей свойственной озерам орнитологической фауны на Галанчоче не водится, если не считать появляющихся на нем иногда, пролетом, уток; нет здесь совсем и рыбы. Дно озера у берегов илистое и покрыто густою сетью темно-зеленых водорослей.

В преданиях и легендах туземцев не существует других указаний на происхождение озера кроме приведенного выше. Кстати, виденная нами котловина (впадина) у селения Амки, служившая, по легенде, вместилищем Галанчочского озера, удивительно походит по своей конфигурации на котловину Галай-ама. Весьма возможно, что в отдаленном прошлом и впадина у селения Амки была водоемом, таким же озером, от которого сохранилось лишь, как печальное воспоминание, мшистое болотце. Самое созвучие в названиях селений Амки, Ами и слове ам, по-чеченски означающем озеро, по моему, может служить подтверждением такому предложению.

После полудня небо стало хмуриться. Дувший доселе легкий ветерок усилился и со свистом проносился по вершинам осин; потемнела и зеркальная поверхность озера, заволновались и печальным рокотом забились в берега его светлые изумрудные воды… За рощей тропинка круто поворачивает к востоку и через хребет Варендук ведет в соседнее старшинство — на официальном языке Хайбахское, а у местных жителей — Нашхоевское. Лежащие по пути окрестности не отличаются ничем особенным: тот же лабиринт возвышенностей рассыпающегося целой сетью отрогов Юк-ер-лама, ковер субальпийских лугов, да на спуске с горба Варендук к Хайбаху — обнажения шиферного сланца, оттеняющего мрачными красками бока глубоких оврагов. Верстах в двух от озера по впадинам и котловинам в складках западного склона Варендука встречается несколько мелких бассейнов стоячей воды, затянутых почти сплошь высокорастущими болотными травами и камышом; вообще этот склон отличается обилием мочежинников с свойственным им покровом.

Считаю не лишним привести здесь слышанное мною повествование о происхождении нынешнего населения Галанчочского общества. Фамилия прежних владельцев Галанчоча отличалась гордостью, высокомерием и, будучи довольно многочисленной, подчинила вниманию многих своих соседей. Не могли они распространить свою власть только на одного из потомков Хан-Меда, который с пятью своими сыновьями и близкими родственниками самостоятельно жил в крепких башнях Зингилоя. Во время одного из набегов на ингушские племена пал отец с четырьмя сыновьями и все воины-зингилоевцы, остался только младший сын главы племени, по имени Сулда-Вениг, который, возвратившись домой, собрался устроить по погибшим поминки (тризну). В числе приглашенных были и родоначальники галанчочцев, навстречу к которым вышла мать одного властителя Зингилоя с громадным сосудом пива, дабы выразить им большое предпочтение. Но гордые галанчочцы уже заранее решили воспользоваться несчастьем дома и забрать его остатки, а в том числе и молодого Сулда-Венига под свою власть; и вот, когда поровнялись они со старухой, то в ответ на ее приветствие и предложение откушать пива один из представителей толкнул сосуд ногою и опрокинул со словами: «нам мало котла, в котором могло бы свариться зараз пять быков, а с этим ведром не стоит и связываться». Зная вообще грубые нравы галанчочцев, Сулда-Вениг следил за их действиями, укрывшись в башне, и оскорбительный поступок с матерью зажег в нем жажду мести, и только просьба матери удержала его от нее… Тризна была справлена и после того пропал из дома Сулда-Вениг. Галанчочцы сознавали свою вину, а потому, в ожидании должного возмездия, целый год, находились в готовности встретить врага лицом к лицу. Время, однако, шло, а о последнем отпрыске зингилоевцев не было и слуха. Мало-помалу о нем стали забывать, а вместе с тем успокоились и галанчочцы… Но Сулда-Вениг отыскался. Покинув родительский дом, юноша отправился в Кабарду, у друга своего отца кабардинскому князю, к которому и явился в одежде нищего. На вопрос, что значит такой наряд, Сулда-Вениг отвечал: «Потерял я в битве отца, братьев и близких родственников, а соседи оскорбив мою мать, наложили на меня позорное клеймо; я не мог им отомстить, так как остался один: я теперь хуже нищего». У князя Сулда-Вениг прожил три года и при его содействии подобрал надежную дружину, которую и повел в родные горы, причем днем укрывался в глухих местах и только ночью делал переходы. Таким образом он незаметно подошел к селению Эйселишек, где жили его оскорбители. Расположив воинов в закрытом месте и условившись подать знак к нападению взмахом бурки, юноша отправился на разведки, в которых и провел время до выгона в поле первого стада овец. Здесь около него проходили два пастуха и один из них, заворачивая отбившуюся в сторону овцу, выбранился и сказал: «чтоб тебе пропасть, как пропал Сулда-Вениг!» Товарищ упрекнул его за такое неуместное упоминание имени последнего из зингилоевцев, старуха-мать которого оплакивает сына, считая его погибшим. По сигналу воины напали на полусонный Энселишек врасплох, перебили жителей и разграбили имущество. Не был тронут только дом пастуха, сочувствовавшего матери Сулда-Венига: от него-то и произошли владельцы земель, находившиеся до того в руках уничтоженных галанчочцев…

У начала спуска с хребта Варендук к Хайбаху пошел дождь. Резкие удары грома подхватывались и тысячью переливов разносились по ущельям. Над нами с жалобным писком проносились стайки альпийских галок, спешивших убраться от непогоды в скалы. Пришлось и нам развязывать бурки, хотя сходить вниз по усыпанной мелкими осколками шифера крутой тропинке в этих хламидах было совсем не удобно. Наконец скаты стали положе и можно было сесть на лошадей. Как нарочно в это время прекратился и дождь, и в этот день больше его не было. Вскоре тропинка сбежала на дно ущелья и потянулась вниз по речке Хайбахой-ахк. Прилепившись к крутым выступам черных скал, несколько туземных мельниц с шумом и грохотом работали и их горизонтальные колеса отбрасывали своими лопастями целые каскады брызг на узенькую тропу.

Около двух часов дня мы добрались до селения Хайбах, в котором нужно было провести время до следующего утра, так как на дальнейшем пути негде было сменить лошадей, а переход предстояло сделать не менее как в 40 верст в один день.

Селение Хайбах, в составе 43 дворов, является наиболее значительным по населению в районе старшинства: к нему относятся отселки: Тиесты (13 дворов), Мазгарой (36 дв.), Чермахой (16 дв.) и Хилой, или Хилахой (24 двора). Все старшинство разбросано в ущельях двух речек — Хилахой-ахк и Хайбахой-ахк, вбирающих на своем пути по несколько мелких притоков.

Ущелье Хайбахой-ахк ограничивается с юга конусообразной притупленной вершиной Кеиб-корт (7938 футов над уровнем моря), с востока — отходящим от нее к северу безымянным отрогом, окаймляющим ущелье справа, и на западе разветвлениями хребта Варендук. В последнем у северной оконечности обнажаются группы серых скал, где водятся, по показаниям местных охотников, каменные козлы. В этих же скалах, ближе к селению, находят убежище волки. Одного молодого волчонка мне пришлось видеть в Хайбахе: пара их была изловлена недели за две до нашего приезда мальчуганами-пастухами. Волчонок ходил на свободе, хотя от людей прятался. Интересные движения и ухватки этого молодого хищника настолько привлекли мое внимание, что я простоял на плоской крыше дома (волчонок разгуливал на соседнем дворе) почти целый час. Длинные торчащие уши и особенно буроватая окраска шерсти по первому взгляду делают его сильно похожим на медвежонка. Прыгал и резвился зверек предусмотрительно, заигрывал с собаками и несколько раз пытался изловить бродивших по двору кур; вдруг он заметил меня и, как-то крадучись и подгибая зад, шмыгнул в конуру, откуда еще несколько времени спустя стал осторожно выглядывать, но уж больше на двор не вышел.

В семь часов утра на следующий день я выступил из Хайбаха по направлению к северу. Версты на две ниже селения на правом склоне ущелья залегает куртинкой осиновая рощица, тщательно охраняемая жителями; деревья, составляющие рощу, не толще 3—4 вершков, но ими очень дорожат, так как леса здесь поблизости нет. Немного выше того места, где сливаются воды р. Хайбахой-ахка и Хилахой-ахка, тропа повернула к востоку, следуя затем правым берегом последней, сложенным из мощных наносных отложений. Довольно просторная долина этой речки обрамлена справа высокими скалистыми стенами того хребта, который от горы Ек-кыр-корт (у местных жителей Пешхой-корт) идет к западу, обрываясь у теснины р. Гехи. Слева к долине сбегают пологие скаты Юк-ер-лама. Речка Хилахой-ахк бежит в глубокой узкой трещине между этими скатами с одной и высокими откосами террасы, образованной названными выше наносными отложениями, с другой стороны. Поровнявшись с аулом Чермахой, мы повернули опять к северу, к подножию громадного скалистого уступа, у которого и ютятся каменные сакли аула. Здесь в первый раз за все время пребывания в Гехийской котловине встретились нам небольшие посевы кукурузы: стебли ее, не более 1,5 аршина высоты, несли по одному, редко по два початка. За аулом тропа вводит вас в широкую лощину, дно которой сплошь усеяно щебнем и угловатыми обломками разной величины: все это продукты разрушения скалистого хребта, в складках коего и берет начало ручей Чермахой-хи, местами совершенно исчезающий в грудах овражных выносов. В эту же лощинку несколько выше аула вливается слева еще маленькая речонка и от ее устья тропа начинает круто подымается на перевал у вершины Макузыр-корт (Нашахо). Поднимаясь правым склоном глубокого ущелья этой речки, нельзя не заметить залегающих на большой высоте по склонам значительных по толщине пластов наносов и кое-где разбросанных по площадкам обтертых и сглаженных валунов; ближе к вершине прорываются на поверхность отдельными зубцами и выпуклостями известковые скалы, и на некоторых из них поверхность, обращенная в сторону ущелья, также сглажена.

С перевала в последний раз можно окинуть взглядом котловину истоков реки Гехи: в юго-западном углу ее высится массив г. Муйты-кер, вершина которой кутается в чалму из легких белых облаков, а хребет Юк-ер-лам виден весь, со всеми отрогами и вершинами. Далеко на юго-востоке, в верховьях р. Чанты-Аргуна, вздымаются покрытые вечным снегом горы, но очертаний их нельзя было рассмотреть за массами клубившихся там облаков.

Котловина верховьев р. Гехи разделяла участь бурного прошлого нагорной Чечни и сопредельных с нею местностей: множество старинных башен, архитектура и местоположение которых указывают, что они строились с целью защиты от вражьих вторжений, и некоторые черты из преданий и легенд народных приводят к этому выводу. Древние башни двух типов: 1) высокие усеченно-пирамидальные с заостренными кверху крышами, на которых обыкновенно торчит каменный шпиц, в форме сахарной головы; эти башни имеют от 4 до 6 этажей с рядами узких бойниц в каждом, а наверху, под карнизом крыши, отверстия с выступающими над ними навесами; 2) башни не более как в три этажа, низкие, но гораздо шире первых; бойниц в стенах нет, а только световые отверстия; башни этого типа обыкновенно группируются вокруг первых и, где таковые сохранились, примыкают к ним, образуя нечто вроде цитадели. Как высокие, так и низкие башни сложены на крепком цементе из тесаных плит, размеры которых заставляют призадумывается над теми приспособлениями, с помощью которых они доставлялись и водружались на соответствующие места. Грандиозность старинных построек как-то рельефнее выделяется среди жилищ современных обитателей местности — кое-как сложенных из камня, ничем не скрепленного, низеньких сакель. Несомненно что обитатели страны были большими знатоками строительного искусства, имели больший вкус и… быть может, далеко превосходили культурою современных нам полудиких горцев.

Насколько удалось мне выяснить на месте путем разговоров ближайшее к нам историческое прошлое этой части гор, предки нынешних обитателей были не в столь отдаленное время язычниками, без особого культа: здесь не только не сохранилось жертвенников, священных рощ и т. п. предметов и мест языческого служения, но, как говорят, их не было и совсем. Каждый признавал за высшее существо (божество) то животных, то землю, солнце, выдающиеся явления природы, смотря по обстоятельствам. Честное слово, однако, было законом для каждого и этому слову верили без клятв, без залогов и каких-либо обстоятельств и обеспечений, что, к сожалению, в наше время стало уже здесь редким явлением.

Мюридизм, разлившись широкой волной в горах, захватил в своем течении и описываемую местность, а проповедники его во времена уже Кази-Муллы (ученика Магомета-муллы) обратили языческое население в ислам, чем и заставили слиться с общим потоком газавата, настолько, что во время имамства Шамиля оно было его дружным союзником. В 1846 году, после неудавшегося похода в Кабарду, Шамиль на обратном пути остановился со своими дружинами на высотах Юк-ер-лама, что господствуют над селениями Бецихой, Зингилой и Кереты, и здесь к нему собрались представители местного населения для совещания о дальнейших военных предприятиях (по рассказам стариков).Но вернемся к настоящему.

Ялхоройское, Аккинское, Галанчочское и Хайбахское старшинства имеют в своем пользовании земли, расположенные в очерченных выше границах котловины, и кроме того значительную площадь нагорья, заключенного приблизительно между истоками рр. Нитхоя и Большого Шалажа на западе и Большой Рошни на востоке, с раскинувшимися на этом пространстве лугами, вплоть до границы вертикального распространения лесной растительности по северным свесам хребтов Болой-лам и Нашхой-лам (под названием Нашхой-лама у местных жителей известны горы, расположенные к западу от ущелья р. Гехи до истоков Большой Рошни и к северу от вершины Нашахо. Хребет этот служит как-бы продолжением Болой-лама, расчлененного на своем пути к востоку тесниной Гехи. На одноверстной карте этот хребет назван Пешхойскими горами, каковым именем туземцы называют следующую часть горной цепи — от р. Рошни до верховьев р. Урус-Мартан), которая едва ли переступает здесь 6000—6200 футов.

Все эти угодья (сенокосы, пастбища и пахотные участки вблизи селений) составят пространство до 10000 десятин примерно или же около 22 десятин на каждый двор населения в среднем.

Природа и созданные ее условия обусловили и занятия жителей: скотоводство стоит на первом плане. Эта отрасль хозяйства ведется в почтенных размерах: на домовладельца приходится от 100 до 500—600 голов овец и 12—20 и более голов крупного рогатого скота. Бедняки, не имеющие своего скота, берут его в аренду у людей зажиточных, получая за свой труд по летнему выпасу и уходу за гуртом овец половину, а иногда и более, всего приплода. Коровы, как доставляющие подручные продукты питания, пользуются предпочтением, и владелец 1—3 штук считается бедным. Лошади, исполняя главным образом роль вьючных животных, не составляют предмета промышленного хозяйства: их держат, смотря по численности семьи и надобностям, не более 5—6 штук, и лишь немногие домохозяева имеют косяки в 15—25 голов. На лошадях, вьюками, производится как вывоз на плоскостные рынки продуктов хозяйства горцев, так и доставка в горы провианта и других предметов, приобретаемых покупкой на плоскости, по горным тропам, служащим здесь единственными путями сообщения. Ослы и волы несут, так сказать, внутреннюю службу: первые таскают на своих спинах исключительно дрова, а вторыми производится доставка волоком строевого материала из леса.

Расположение селений среди покосов и пастбищ дает возможность жителям, несмотря на многочисленность скота, вести оседлый образ жизни и… сваливать все хлопоты и заботы по домашнему хозяйству на женский персонал. Тяжелое, безличное положение женщины у мусульманских племен Северного Кавказа в связи с многоженством довольно известно, а потому распространяться по этому поводу будет, по меньшей мере, повторением. Скажу лишь, что выдаются в замужество девушки зачастую 14-ти лет, а сватовство, по воле родных, начинается много раньше, иногда чуть-ли не с колыбели. В старину женихом и невестой нарекались дети, еще имевшие только появиться на свет; в таких случаях, обменявшись порохом и пулями, родители давали друг другу обязательство (конечно, если пол новорожденных будет тому соответствовать) исполнить в точности обещание. Обычай этот изредка и теперь соблюдается в более значительных (почетных) фамилиях. Неудивительно поэтому, что, с молодых лет будучи впряжена в непосильный физический труд и поставлена в не менее тяжелые нравственные условия, женщина увядает, чахнет и в 25—30 лет выглядеть совсем старухой.

Помимо исполнения разнообразных обязанностей по дому представительницы прекрасного пола описываемых мест занимаются изготовлением полстей, плетут циновки, ткут сукна для домашнего обихода, а где есть свободные умелые руки, и для продажи. Сукна эти как в горах, так и на плоскостных рынках ценятся много выше фабричных. Предметом торговли служат главным образом сыр, масло и шерсть, которая продается по 20 копеек за фунт — немытая. Что касается хлебных продуктов, то селения почти всех старшинств терпят в них недостаток, получая (как дополнение к производимым на месте) их с плоскости.

Преодолев перевал Нашахо, мы очутились на маленьком плато. К западу и востоку спадали покатости, в складках которых брали начало притоки р. Гехи с первой и начинались истоки Большой Рошни со второй стороны. Отсюда к северу простирается хребет, испещренный выходами серых известковых скал. Очень живописные лабиринты их, точно остатки грандиозных зданий, разбросаны в разных местах на совершенно гладких склонах. Эта часть гор представляет довольно характерную картину разрушения. Здесь я слышал крик горной индейки, а спустившись ниже, в полосу березняков, рябины и сопутствующей им ивы, встретил много черных и серых дроздов.

Часам к 12 дня мы находились на последнем увале Нашхой-лама. Широкая панорама лесистых предгорий снова развернулась перед нами. К юго-востоку в голубоватой дымке тонули высоты, окружающие ущелье Аргуна, русло которого по выходе на плоскость обозначалось широкой светло-желтой лентой, убегавшей к северу. Вскоре нас приняли под свою зеленую степь гиганты-клены, а ниже начался смешанный лес из бука, граба, карагача, липы, остролистного и красивого клена, ясеня, ольхи. Спустившись к светлым водам р. Рошни, тропа взбегает на противоположный (правый) берег, а затем по водоразделу между нею и речкой Теньга (хребет Опардук) постепенно спускается к плоскости. Изрядное количество грязи и эта дорога лучше шалажинской. По этому хребту много зарослей азалеи, составляющей здесь подлесок, который ниже формируется из крушины, свидины, орешника, кизила и мушмулы. Около пяти часов вечера мы уже были на рубеже леса на хуторе Теньги, а на другой день я отправился домой. М. А. Ивановъ.