Тело и зрелое поведение. Фундаментальные основы тревожности, сексуальности и способности к обучению. Паттерны движения в условиях воздействия силы тяжести

Моше Фельденкрайз

Получив серьезные травмы и пытаясь исцелиться от них, Моше Фельденкрайз неожиданно осознал глубокую связь между телесными страданиями и психическим здоровьем. Восстанавливаясь, он сделал революционные открытия, кульминацией которых стала разработка метода, который теперь носит его имя. В этой книге Фельденкрайз углубляется в неврологию, предысторию, развитие ребенка, гравитацию и антигравитацию, рефлексивное и приобретенное поведение, влияние эмоций, особенно беспокойства, на осанку и, самое главное, неразрывность тела и разума. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Введение

На протяжении долгого времени мы считали, что существенно отличаемся от животных. Мы верили в то, что у нас есть души, что мы созданы по образу и подобию Бога, что мир принадлежит нам и вращается вокруг нас. С развитием науки и особенно с появлением теории эволюции мы неуклонно меняли свое мнение, пытаясь найти какие-либо доказательства того, что являемся всего лишь животными, пусть и более высокоразвитыми и сложно устроенными. Однако обе эти точки зрения чрезмерно упрощенные.

Чтобы понять человеческое поведение, нужно исследовать как различия, так и сходства в поведении. Человеческое поведение настолько разнообразно, что необходимо создать теорию индивидуальной психологии. По сравнению с относительной однородностью даже высших приматов люди настолько отличаются друг от друга, что нашим умам навязывается идея врожденной индивидуальности. Между тем при рождении различия в реакциях человеческого ребенка в целом сопоставимы с таковыми у других животных. Однако, постепенно, даже в, казалось бы, очень похожих условиях, происходит их дифференциация.

Без четкого понимания механизмов, лежащих в основе этой очевидной полностью врожденной индивидуальности, а также причин поведенческих расстройств мы сталкиваемся с большой путаницей в мышлении и практике. При этом никакое объективное исследование не может отрицать, что некоторые невротические симптомы исчезают с практикой йоги, гипнозом, самовнушением, христианской наукой, посещением Лурда и рядом других практик, не говоря уже о традиционном медицинском лечении.

Несомненно, многие из этих исцелений носят поверхностный и временный характер, но ни в коем случае не все; с другой стороны, можно подвергнуть той же критике и исцеления, полученные с помощью самых современных научных методов, с той лишь разницей, что в случае неудачи научные методы признают эту неудачу и пытаются ее устранить. На вопрос, что именно способствует исцелению, нельзя ответить удовлетворительным образом, не имея понимания происхождения и механизма индивидуальной реакции. Даже самые современные методы не позволяют определить благодаря чему именно достигается удовлетворительный результат. Согласно первоначальному учению Фрейда, исцеление происходит, когда бессознательное желание или побуждение становится осознанным и может быть отвергнуто зрелым эго. Симптом, обязанный своим существованием бессознательному желанию, должен исчезнуть, когда желание перестает быть бессознательным. Сам Фрейд впоследствии изменил свою точку зрения относительно данного вопроса.

Многие авторы считают, что исцеление происходит благодаря феномену переноса. Они подчеркивают важность эмоционального переживания травмирующего события в сопровождении аналитика, который становится объектом любви и ненависти. Направляемый объективным отношением и знаниями аналитика пациент тем самым получает помощь в решении своей проблемы.

Однако исцеления по-прежнему достигаются посредством такого большого количества противоречивых методов, что факт улучшения нельзя рассматривать как доказательство правильности теории до тех пор, пока исцеления не станут значительно более последовательными и предсказуемыми, чем они есть в настоящий момент.

История психоанализа началась с гипноза, который сам Фрейд сначала практиковал, а затем окончательно отверг. Современное возрождение этой практики — лишь признак преобладающего отсутствия ясности в мыслях.

Возможно, будет полезно вкратце рассмотреть теорию, лежащую в основе некоторых широко применявшихся ранее методов. Считалось, что используя гипнотическое состояние, можно отправить идею непосредственно в бессознательное. В подобном состоянии сознательная психическая деятельность затормаживается, и человек начинает демонстрировать чудеса силы, памяти (и другие), безупречно выполняя действия, которые выходят за рамки его возможностей в бодрствующем состоянии. Таким образом, создается впечатление, что способность к безукоризненному выполнению тех или иных действий присутствует в каждом человеке, но должна оставаться латентной до тех пор, пока действует сознательный контроль. Таким образом, получается, что сознание становится помехой.

Куэ на пути к желаемым улучшениям полагался исключительно на бессознательное. Он разработал несколько способов обойти сознательный контроль и внедрить свои идеи «напрямую» в бессознательное. Используя период, предшествовавший сну, когда мы пребываем в полубессознательном состоянии, он применял шепот на ухо спящему, быстрое повторение и прочие приемы, опираясь на идею проникновения в бессознательное в обход критического мышления, которое, не веря в те или иные идеи из серии «я могу», отвергает их. Как только идея достигает бессознательного, она начинает действовать. Он объяснял гипноз как успешный акт самовнушения и отрицал важность способностей гипнотизера.

Таким образом, ответственным за все симптомы считалось сознание, поскольку именно оно просеивало и отбирало те идеи, которые достигали бессознательного и сразу же вступали в действие.

Очевидно, что данная теория радикально противоположна теории психоанализа.

Зигмунд Фрейд вначале активно практиковал гипноз, но затем его окончательно отверг.

Куэ считал, что бессознательное является исполнительной властью. Как только ему преподносят какую-либо идею независимо от того, приятна она или направлена на самоуничтожение (как, например, идея невозможности использовать конечность или орган), она воплощается в жизнь. Чтобы идея могла достичь бессознательного, она должна представлять собой чистый образ, абсолютно «обнаженный» и лишенный какого-либо аффекта. Таким образом, получается, что сила воли — это скорее помеха, чем способ заставить себя что-то сделать. Скорее всего, нам необходимо научиться доносить идею правильным образом. Расхождение между такой точкой зрения и взглядами Фрейда фундаментальное. Единственное, что объединяет эти две теории — это то, что решающим фактором является аффективная составляющая идеи; при этом и приписываемые ей роли, и весь механизм психической жизни перевернуты с ног на голову.

Однако важный момент заключается в том, что, хотя теория Куэ сегодня многим кажется не имеющей под собой никакой логики, он был великим благодетелем человечества и имел на своем счету бесчисленные, нередко граничащие с чудом исцеления. Немногие из живых терапевтов могут похвастаться таким их количеством.

Следует перестать использовать случаи исцеления как доказательство правильности теории до тех пор, пока не будет полноценного объяснения для каждой неудачи. Исцеления — это результат всего того, что фактически было проделано. В целом это настолько сложная совокупность, что каждая теория могла бы указать на тот или иной элемент процедуры как на ключ к разгадке проблемы. Психоаналитическое лечение на заре своего существования тоже приводило к исцелениям; однако существовавшее на тот момент обоснование этого факта впоследствии было отвергнуто самим же Фрейдом. Каждый из методов психотерапии по-своему верен. Такое становится возможным благодаря многогранности проблем, с которыми они работают. В чем они неправы, так это в том, что притворяются, будто решили проблему целиком. В этом отношении психоанализ менее «грешен» и более научен в своем подходе, чем другие учения.

Все методы независимо от их достоинств можно разделить на две группы. Такие методы, как гипноз, самовнушение, псиохоанализ и другие, исторически развившиеся друг из друга, имеют одну общую черту: веру в то, что как только налаживается функция сознания, соматические или телесные проблемы исчезают без каких-либо специальных усилий. В некоторой степени противоположной этой группе будет другая группа, которая делает упор непосредственно на тренировку тела. Йога и различные производные от нее методы релаксации, дыхательные техники, определенные танцевальные школы учат душевному равновесию через физическое. И, как это ни странно, имеют определенный неоспоримый успех. Трудно назвать точное число людей, которым эти практики принесли облегчение. Однако, по моим наблюдениям, число людей, которым эти методы помогли прийти к стабильному образу жизни, весьма значительно. Едва ли найдется невротик, который не попробовал хотя бы какой-то из этих методов тренировки, причем нередко в индивидуальном порядке. Многим такая помощь помогла приобрести веру в собственные силы.

Подводя итог, можно сказать, что в целом люди верят во взаимодействие разума и тела. При этом одни специалисты придают большее значение разуму, другие — телу. И каждый из них имеет свои основания для подобной точки зрения. Однако все это приводит к путанице в восприятии, причина которой — условное разделение жизни на психическую и физическую. Даже если предположить, что обе эти составляющие — лишь разные аспекты одного и того же целого, с практической точки зрения это не сильно меняет ситуацию.

Предпринималось множество попыток избавиться от этой двойственности, поскольку казалось, что идея исчерпала саму себя и уже не приносит никаких результатов. Фрейд сказал (хотя впоследствии он не использовал это утверждение), что бессознательное основано на химии физиологических процессов. Однако Павлову впервые удалось объяснить функции, которые прежде связывали исключительно с психической деятельностью, чисто физиологическими процессами. Теория условных рефлексов и работы Магнуса, Сперанского и других дают основание для еще одного шага вперед. Они показывают, что достаточно удовлетворительное объяснение всей психической и соматической жизни можно получить из изучения развития функций человеческого тела. Это шаг вперед, поскольку объясняет, почему все вышеупомянутые методы часто приводят к исцелению и почему еще чаще сначала наблюдается какое-то улучшение, а затем происходит рецидив. Еще важнее то, что все это открывает новые горизонты и возможности для исследования. Конечно, было бы бесполезно ожидать, что все эти проблемы можно решить только лишь новой точкой зрения. Поскольку все это естественным образом приводит к появлению новых вопросов, на которые нужно ответить.

Самым фундаментальным свойством научного метода является то, что при его использовании всегда наступает момент, где только эксперимент, то есть сопоставление теории с реальностью, придает вес истинному аргументу и отбрасывает все остальные, которые могли казаться равнозначно или более правдоподобными. Обычно он выявляет то, что считалось пустяковым и несущественным.

Нас не удивляет, что в действительности мы очень мало знаем о свойствах нервной ткани, и вместе со Сперанским и его школой мы открываем для себя многие неожиданные явления. Например, то, что после определенного раздражения нервной системы с физиологической точки зрения тело реагирует как фундаментально новая единица. Особенно примечателен эффект «массажа головного мозга», который заключается в последовательном изменении давления спинномозговой жидкости, производимом попеременным извлечением и повторным введением ее части.

Изменения давления спинномозговой жидкости обычно происходят довольно легко и в очень широких пределах за счет сжатия яремных вен. Таким образом, многие эзотерические практики дзюдо и йоги имеют физиологическую основу и могут быть экспериментально обоснованы.

В самом деле существуют значительные участки мозга, которые, насколько нам известно об их функциях, с таким же успехом могли бы там и не находиться. Их удаление не несет за собой практически никаких изменений и не уничтожает ни одну из функций. Даже потеря ноги не лишает нас возможности двигаться, влияя лишь на скорость и способ перемещения. Аналогичные результаты получаются и при удалении определенных участков мозга; мы обсудим это позже. Для полного устранения какой-либо функции потребуется полное разрушение тела.

Во всех невротических состояниях мы можем обнаружить тревогу, тошноту, головокружение, нервное напряжение, проблемы с пищеварением и дыханием, а также какие-либо сексуальные расстройства. Пока не произойдет улучшение этих аспектов, не будет улучшения и общего состояния, и наоборот. Во всех состояниях эмоционального расстройства мышечное напряжение и тревога переплетены настолько тесно, что трудно себе представить, как может быть возможным реальное продвижение к более ясному пониманию природы исцеления без более глубокого знания феномена тревоги.

Чтобы обозначить хотя бы направления для конструктивных размышлений, необходимо собрать воедино ряд фактов. Поражение одних и тех же областей мозга у двух взрослых людей не вызовет одинаковых симптомов. Жизненный опыт мозга каким-то образом записывается в коре головного мозга. «Даже в возбудимой моторной коре головного мозга (сэр Чарльз Саймондс, президент Королевского общества психиатрии), где функциональные паттерны относительно стабильны, реакция зависит от индивидуального опыта. Разгибание или сгибание пальца зависит от того, что только что произошло, причем не только именно в этой точке коры головного мозга, но и в расположенной позади нее сенсорной коре». Эмоциональное напряжение влияет на кору головного мозга через вегетативную нервную систему. Все невротические симптомы тесно связаны и проявляются через влияние на взаимодействие человека с другими людьми или обществом в целом.

Чрезвычайно важно иметь четкое понимание того, что поддается влиянию человека. Если под поведением мы понимаем все отклики на стимул, следует различать рефлекторные реакции, которые по определению не поддаются влиянию человека, и те, которые сформировались после рождения под влиянием окружающей среды, на которые с большей вероятностью можно повлиять посредством изменения этой окружающей среды.

Рефлекторная активность — это биологическое наследие, обычно общее для целой группы животных, и, по сути, здесь не имеет значения, был ли у человека какой-либо опыт или нет, поскольку в любом случае первый стимул вызовет ту же реакцию, что и второй. В соответствии с законами, регулирующими утомление нервной клетки, и некоторыми другими законами, реакция будет возникать каждый раз, когда возникает раздражение.

Такое наследование является генетическим, то есть передается каждому человеку через гены всего вида, и мы едва ли можем как-то его изменить, если только не изменим гены всего вида. Если бы мы могли модифицировать гены, то получили бы новый вид, у которого модифицированные гены сохранялись бы во всех последующих поколениях.

Любое поведение, которое не передается последующим поколениям в соответствии с общими законами наследования, не носит генетического характера и, следовательно, является приобретенной реакцией или приобретенным поведением. Отсюда следует, что человеческое поведение в такой степени «приобретенное», что, несомненно, имеет смысл пересмотреть некоторые из наших самых заветных убеждений.

Приобретенное поведение — результат взаимодействия генетической единицы с окружающей средой. Таким образом, кажется правомерным утверждать, что при изменении окружающей среды приобретенное поведение также претерпит изменения. Другими словами, все характерное поведение, не подчиняющееся законам наследования, поддается влиянию окружающей среды.

Рефлекторная активность — это биологическое наследие, обычно общее для целой группы животных.

Этот вывод имеет множество последствий, особенно если рассматривать генетическую наследственность как совокупность и сложных, и простых рефлексов. Поскольку, по определению физиологов, сложные последовательности или комбинация одновременных простых рефлексов — это инстинкт.

Отсюда следует важный вывод, что само по себе истинное инстинктивное поведение невосприимчиво к опыту и к окружающей среде. Если говорить точнее, инстинктивны только лишь те реакции, которые нельзя вызвать после изменения нейронных связей; все остальное поведение приобретенное и за его постоянством стоит не что иное, как наша вера в то, что это так.

Ввиду этого изучение функциональных и структурных взаимодействий приобретает особую значимость. В каждом случае, когда мы видим, что фактическое использование тела объясняет его физическую структуру, становится очевидным, что конкретная форма структуры, хотя и может быть похожа на форму родителя, но все же поддается влиянию человека.

В свете более глубоких знаний о функционировании нервной системы такой подход требует пересмотра ответов на многие вопросы.

Пересмотр всего человеческого поведения в свете наших выводов выходит за рамки этой книги, как и любой другой книги, касающейся данного предмета. Однако мы довольно исчерпывающе рассмотрим некоторые важные частные случаи.

Современная психология хорошо осознает важность окружающей среды в окончательном становлении личности, но ее подход робок и фрагментарен. Одни деятели подчеркивают важность одной группы условий, другие — другой. Так, например, Фрейд установил, что причиной неврозов и психозов являются конфликты, возникающие в сознании в процессе адаптации; но в психоанализе безоговорочно принимаются существующие законы общества, религии и семьи как священные. Каждый человек, если он хочет быть нормальным, должен принять их, желает он того или нет.

Возможность того, что ошибочны сами условия, к которым человек призван приспособиться, едва ли допускалась и никогда не озвучивалась. Для многих аналитиков невмешательство в супружеские и другие отношения социального происхождения было (а для некоторых и по сей день) правилом. Их работа заключалась в том, чтобы заставить пациента принять то, что должны делать типичные представители общества.

Однако с быстрым развитием психоанализа выяснилось, что сами типичные представители общества не принимают то, что навязывается пациенту с такой безоговорочной полнотой, как может показаться обывателю; что неврозы любой степени тяжести действительно широко распространены во всех слоях общества. Таким образом, становилось все труднее ожидать от пациента успеха там, где столь многие терпят неудачу.

Очевидным выходом стали нападки на неизменность самих социальных законов, привычек и традиций. Фокус сместился с сексуальных конфликтов на конфликты, произрастающие из семейных условий, и в настоящее время под основным ударом оказались убеждения, традиции и экономические условия, лежащие в основе нашего общества.

Каждая такая нападка сталкивается с большим антагонизмом, при этом самую ожесточенную борьбу ведут протагонисты признанной школы, которые цепляются за свои учения с тем же упорством, что и общество за свои традиции.

Трудно отрицать, что традиционные основы нашей социальной структуры нуждаются в тщательном пересмотре. Ни один объективный наблюдатель, свободный от предрассудков, не станет возражать против необходимости радикальных изменений. Некоторые предпочтут постепенную корректировку, некоторые — радикальные изменения, но изменения будут. На самом деле они уже происходят.

В основе таких изменений лежит надежда на лучшее будущее. Социальная структура, в которой экономические условия и семейное положение призваны минимизировать, а, возможно, и вовсе устранять большие трудности приспособления, должна со временем уменьшить ныне растущее число дезадаптаций и ментальных конфликтов.

Однако не нужно быть самонадеянными. Тот факт, что антагонизм к пересмотру старых представлений столь же силен среди аналитиков, сколь и среди обывателей, показывает, что либо тот анализ, которому они подвергаются, не проникает достаточно глубоко, либо этот анализ не способен полностью искоренить вредные привычки.

Наряду с надеждой на то, что окружающая среда будет изменена нашими коллективными усилиями, мы также должны убедиться, что для облегчения адаптации в каждом человеке используется все, что поддается человеческому влиянию. Это не только избавит нынешнее поколение от многих страданий, но и даст больше шансов следующему.

Предвидя наши выводы, можно сразу сказать, что мы действительно терпим определенные ограничения, физические и умственные, лишь потому что не знаем о том, что они поддаются нашему влиянию.

Результаты вредных привычек называются хроническими заболеваниями, которые, как следует из их названия, неизлечимы. А неправильное использование себя объясняется неудачной наследственностью или необратимой деформацией. Вырождение человеческого вида столь часто упоминается в качестве подтверждения тщетности всех попыток что-либо улучшить, что кажется вполне уместным посмотреть, какова здесь доля правды.