Кузница доблести

Морган Райс, 2015

«…Диердре побежала вслед за своим отцом, сворачивая улицами и поднимаясь по каменным ступенькам, пока они, наконец, не добрались до вершины городской стены на краю моря. Девушка остановилась там рядом с ним, пораженная открывшимся видом. Перед ней словно разворачивался самый жуткий ее кошмар, зрелище, которого она никогда не видела в своей жизни: все море на горизонте было черным. Черные корабли Пандезии, расположенные так близко друг к другу, что они покрывали воду, казалось, охватили целый мир. Хуже всего то, что они все направили свою единую силу прямо на ее город. Диердре застыла, глядя на приближающуюся смерть. У них нет шанса защитить город от флота таких размеров: ни с помощью их мизерных цепей, ни с помощью мечей. Когда первые корабли достигнут каналов, они могли бы образовать пробку и, возможно, задержать их. Может быть, они смогли бы убить сотни или даже тысячи солдат. Но не миллионы, которые она видела перед собой…»

Глава восьмая

Дункан пытался абстрагироваться от боли, то засыпая, то просыпаясь, облокотившись о каменную стену. Кандалы врезались в его запястья и лодыжки, не давая ему уснуть. Больше всего на свете ему хотелось воды. В его горле пересохло настолько, что он не мог глотать, каждый вдох причинял боль. Он не мог вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, когда он в последний раз делал глоток. Он был настолько ослабленным из-за голода, что едва мог пошевелиться. Дункан знал, что он умирает здесь, и что если палач вскоре не придет за ним, то его убьет голод.

Дункан то и дело терял сознание, что происходило с ним уже несколько дней, боль подавляла его, становясь частью его самого. В голове мелькали видения его юности, дней, которые он проводил в открытом поле, на тренировочном полигоне, на поле боя. Он вспомнил свои первые сражения, минувшие дни, когда Эскалон был свободен и процветал. Но эти воспоминания всегда прерывали лица двух его погибших сыновей, которые преследовали его. Его разрывала агония, и он качал головой, безуспешно пытаясь прогнать эти видения.

Дункан думал о своем последнем оставшемся сыне Эйдане, отчаянно надеясь на то, что он находится в безопасности в Волисе, что Пандезия до него еще не добралась. Затем его мысли обратились к Кире. Дункан вспомнил ее маленькой девочкой, то, как он гордился дочерью, воспитывая ее. Он думал о ее путешествии через Эскалон, спрашивая себя, добралась ли она до Ура, встретилась ли она со своим дядей, в безопасности ли она сейчас. Кира была часть него самого, единственная его часть, которая теперь имела значение. Ее безопасность значила для Дункана больше его собственной жизни. Он не знал, увидит ли ее когда-нибудь снова. Он жаждал увидеть дочь, но вместе с тем хотел, чтобы она оставалась подальше отсюда, в безопасности от всего этого.

Дверь камеры распахнулась, и, подняв голову, пораженный Дункан всмотрелся в темноту. Сапоги шагали в темноте и, прислушавшись к походке, он понял, что это не Энис. В темноте его слух стал острее.

Когда солдат приблизился, Дункан понял, что он пришел для того, чтобы мучить или убить его. Он был готов. Они могут делать с ним что угодно — внутри он все равно уже мертв.

Дункан поднял отяжелевшие веки и, открыв глаза с остатками достоинства, которые сумел собрать, увидел того, кто приближался. Он был потрясен, увидев лицо человека, которого он презирал больше всего на свете — лицо Банта из Бариса. Предатель. Человек, убивший двух его сыновей.

Дункан бросил сердитый взгляд, когда Бант сделал шаг вперед с самодовольной ухмылкой на лице, опустившись перед ним на колени. Дункан не понимал, что это существо вообще делает здесь.

«Теперь ты не такой влиятельный, не так ли, Дункан?» — спросил Бант, находясь всего в метре от него. Он стоял, уперев руки в бока — низкий, коренастый, с узкими губами, глазами-бусинками и рябым лицом.

Дункан пытался броситься вперед, желая разорвать его на части, но цепи удержали его.

«Ты заплатишь за моих мальчиков», — сказал он, задыхаясь. В горле у него пересохло настолько, что он не мог выплюнуть слова с тем ядом, с которым хотел.

Бант рассмеялся. Это был короткий, резкий звук.

«Неужели?» — насмехался он. — «Ты доживаешь свои последние минуты здесь. Я убил твоих сыновей и тебя я тоже убью, если захочу. После того, как я проявил преданность Пандезии, я заручился их поддержкой. Но я не буду убивать тебя. Это было бы слишком хорошо. Лучше я позволю тебе гнить здесь».

Дункан почувствовал, как в нем закипает ярость.

«Тогда зачем ты пришел?»

Бант помрачнел.

«Я могу приходить по любой причине», — нахмурился он. — «Или вовсе без причины. Я могу приходить просто для того, чтобы взглянуть на тебя, чтобы поглазеть на тебя, видеть плоды своей победы».

Он вздохнул.

«Но все же у меня есть причины, чтобы навещать тебя. Я кое-чего от тебя хочу. И есть кое-что, что я собираюсь тебе дать».

Дункан бросил на него скептический взгляд.

«Твою свободу», — добавил Бант.

Дункан удивленно посмотрел на него.

«И зачем тебе это делать?» — спросил он.

Бант вздохнул.

«Видишь ли, Дункан», — сказал он. — «Мы с тобой не такие уж и разные. Мы оба воины. На самом деле, ты — человек, которого я всегда уважал. Твои сыновья заслужили смерть — они были безрассудными хвастунами. Но тебя я всегда уважал. Ты не должен находиться здесь».

Он помедлил, рассматривая Дункана.

«Вот что я сделаю», — продолжал Бант. — «Ты публично признаешься в своих преступлениях против народа и убедишь всех жителей Андроса подчиниться правлению Пандезии. Если ты это сделаешь, тогда я позабочусь о том, чтобы Пандезия тебя освободила».

Дункан испытывал такую ярость, что даже не знал, что сказать.

«Ты теперь марионетка в руках Пандезии?» — наконец, спросил он, кипя от гнева. — «Ты пытаешься произвести на них впечатление, показать им, что ты можешь избавиться от меня?»

Бант усмехнулся.

«Сделай это, Дункан», — ответил он. — «Ты никому не поможешь тем, что будешь находиться здесь, особенно самому себе. Скажи Верховному Ра то, что он хочет услышать, признайся в том, что ты сделал, и заключи мир для этого города. Сейчас наша столица нуждается в мире, и ты — единственный, кто может это сделать».

Дункан сделал несколько глубоких вдохов, пока, наконец, не нашел в себе силы для того, чтобы заговорить.

«Никогда», — ответил он.

Бант бросил на него сердитый взгляд.

«Ни ради своей свободы», — продолжал Дункан. — «Ни ради своей жизни, ни ради чего другого».

Дункан смотрел на Банта, удовлетворенно улыбаясь, видя, что Бант покраснел. Затем, в конце концов, он добавил:

«Но будь уверен в одном: если я когда-нибудь сбегу отсюда, мой меч окажется в твоем сердце».

После долгого потрясенного молчания Бант поднялся, нахмурившись, и уставился на Дункана, качая головой.

«Продержись еще несколько дней ради меня», — сказал он. — «Чтобы я был здесь и стал свидетелем твоей казни».