Рыжий рыцарь, золотой менестрель

Мора фон Эпштейн, 2018

Когда выбор не богат, выбираешь то, что пришло на ум первым. Я выбрала незавидную… а может быть и завидную долю менестреля, предпочтя её судьбе виконтессы. Может быть из-за любви к путешествиям. Может из-за пропавшего в крестовом походе брата. А может из-за варвара, женой которого меня хотели сделать ради спасения чести рода. Я сбежала. Насколько смогла быстро, насколько успела далеко. Пять лет найти не могут. Зато в один прекрасный день на мою голову свалился другой рыцарь. Вместо брата видимо. Гордый, как все паладины. Вспыльчивый, как все рыжие. И тугодум немного. Но это индивидуальное. И стукнуть бы его, да нужен живым, иначе мне не уберечь Ключ от мира мертвых…

5 заповедь менестреля: «С лютней против кулака ходить не стоит»

— Баронесса, смилуйтесь!

За ночь я успокоилась, подсчитала свои шансы на выживание и решила начать утро с повального разоружения противника, а потому в данную минуту стояла на коленях перед изумлённой баронессой и цеплялась за край её платья.

— Не дайте пропасть!

Луиза успела забыть, зачем вызвала меня в свои покои и пыталась понять, что на самом деле случилось. А, судя по моим жалобным завываниям, случилось очень многое. Заранее предупреждённые Эжен и Этьен охраняли двери, своим видом отпугивая всех желающих посочувствовать. Альберта я не встретила, хотя носилась по замку всё утро. Элли убежала на крепостную стену разыгрывать партию с платочком и заодно убедиться, что лучше Эжена никого в мире нет. Ничего не попишешь, любовь она такая. Глупая немного. Но милая.

— Пощадите! Вопрос жизни и смерти! А я ещё так молод! — голосила с чувством и расстановкой, выдерживая ноты.

— Лоран, успокойся! Лоран, что случилось? Объясни толком, — очнувшаяся баронесса бросилась поднимать меня с колен, успокаивая, уговаривая и гладя по голове, — всё ещё можно исправить, ты только успокойся и внятно расскажи, в чём дело.

Я позволила усадить себя в кресло, выпила предложенный бокал вина и с чувством выдохнула:

— Вот и смерть моя пришла.

— Ладно, Лоран, заканчивай меня разыгрывать. Я тебе уже всё простила и готова выслушать самую суровую правду. Рассказывай.

— С чего же мне начать? — я задумчиво поправила камзол и покосилась в окно. Пустой бокал был с сожалением поставлен на столик.

— Начни с самого начала.

— Ну, хорошо.

Я рассказала ей всё… ну, почти всё, нетронутой осталась лишь причудливая ложь про Эвана. Также я опустила эпизод со спасением Альберта и своими ночными прогулками. Информацию о Ключе я тоже оставила при себе. Бедной женщине хватило моего рассказа о событиях в прошлом и угрозах в будущем, чтобы надолго выпасть из диалога. Думаю, за прошедшую ночь она сама успела всё для меня придумать, но реальность переплюнула все её фантазии. Так что, после того как я замолчала, баронесса ещё минут пять сидела без слов.

— Вот так оно всё и было, — надавила я, когда молчание стало тяготить.

— Д-да, до меня доходили слухи о сбежавшей виконтессе, — Луиза с трудом прокашлялась и разлила нам ещё по бокалу, — но, честно говоря, я им не поверила.

— Правильно, той виконтессы давно нет, есть я — бродячий менестрель. И лучше о ней не вспоминать.

— Хорошо, Лоран, я понимаю твоё нежелание об этом говорить. Вы уезжаете сегодня? С тобой отправится Эжен. Как я уже говорила, он сможет вас защитить.

— Благодарю, миледи, — я с чувством изобразила галантный поклон, — вовек вашей доброты не забуду.

— Опять паясничаешь? Ладно, иди уж и приезжай ко мне ещё, ворота моего замка всегда будут для тебя открыты.

— Спасибо, Луиза, — я распахнула дверь, но на пороге обернулась, — я обрёл здесь больше, чем рассчитывал.

— Удачи тебе, маленькая певчая птичка.

Всё-таки Луиза — мудрая женщина, чтобы она о себе ни говорила. И для того чтобы обвести её вокруг пальца, не достаточно быть менестрелем, надо быть женщиной.

— Господин менестрель! Господин менестрель! А вот и я. Доброе утро!

Увы, спрятаться мне не удалось и пришлось растягивать губы в дружеской улыбке.

— Для кого доброе, а для кого не очень, — проворчала, закидывая на спину Альфреда потёртый потник, — изменения в планах?

— Никак нет, сейчас я вас познакомлю с моим господином, — отрапортовал монах и с опаской покосился на невозмутимо подошедшего Эжена. — А этот молодой человек…

— Отправится со мной. Не волнуйтесь о таких мелочах, это мой личный договор с уважаемой баронессой.

Он торопливо закивал, а я тоскливо вздохнула и с надеждой посмотрела на распахнутые ворота конюшни, на улице приятно светило солнышко и слышались людские голоса. Увы, спастись бегством не удалось, да и репутация не позволяла, пришлось мелко перекреститься и с широкой улыбкой выйти навстречу грузно подошедшему Штейну.

— Значит, это ты будешь меня обучать, — утробно прогудел барон, недовольно оглядывая мою затянутую в походную одежду фигуру и даже не поздоровавшись.

— Лоран де Валуа, к вашим услугам, — куртуазно поклонилася.

— Вообще-то мне на… этот ваш этикет не нужен, но благородный человек должен его знать.

— Я обучу вас всему, что должен знать и уметь обладатель столь высокого титула.

— Во-во, бабы это любят, дуры. И чего они во всём этом нашли? Ну-с, надеюсь, наше общение будет плодотворным, и после этого все дамы будут мои.

— О да, — буркнул под нос Эжен, — после этого они будут кипятком ссать.

Я недоумённо на него покосилась и, вздрогнув, заметила ещё одного близнеца, неторопливо входящего в конюшню. По влюблённому лицу семенящей рядом Элли могло показаться, что она уверено держит за руку своего Эжена, а не… так нет же, вот она родинка, это действительно Эжен.

Одарив стоящего рядом мужчину подозрительным взглядом, я неожиданно столкнулась с совершенно чёрными, смеющимися глазами. Вот чёрт. Кажется, Эван был доволен растерянным выражением моего лица. Я поспешно нахмурилась, чем вызвала ещё большее веселье.

— Менестрель, — голос барона помешал мне ожечь наглеца взглядом.

— Да, барон?

— А у тебя, случайно, нет сестры?

— Нет.

— Но, если переодеть, будет, — пробормотал Эван на грани слышимости, за что я его тут же лягнула.

— Ты кого-то мне напоминаешь, менестрель, — не отлипал северный варвар, буравя меня подозрительным взглядом, — и, если честно, напоминаешь девушку.

— Ага, — поддакнул неугомонный маг, — именно напоминаешь, потому что женственности в ней, как в рыбе птичьего.

— Это оскорбление! — мне пришлось проигнорировать обнаглевшего рыцаря и сконцентрировать свой гнев на бароне. — Извольте ответить за свои слова! Я не потерплю столь низкого о себе мнения! Как вы посмели такое произнести…

— Успокойся, менестрель, — опешивший барон отступил на пару позиций и выставил перед собой ладони, — я не собирался тебя оскорблять. Мало ли что почудится с похмелья.

— Будьте добры, в следующий раз следить за своими словами, — я сделала вид, что остыла и всех простила, — настоящий рыцарь не позволит себе столь оскорбительных слов. В следующий раз вам следует сначала думать, а уже потом говорить.

— Правда? Ну, тогда прости, не знал. Седлай своего коня, менестрель, мы скоро выезжаем.

И потеряв ко мне всякий интерес, северный варвар, направился к своему рыжему птенчику (он же зайчик, котик, крошка и головная боль конюхов). Огромная, под стать своему хозяину, флегматичная скотина игнорировала скачущих вокруг конюхов.

— Неплохо сыграно, Лоран, — тихий голос рыжего мага раздался над самым моим ухом, когда я пыталась застегнуть подпругу. Сильные мужские руки отобрали у меня ремень и легко подтянули на место.

— Старался. Я менестрель или кто?

— Ты? Сложно сказать. Химера какая-то, ой… смотри, куда ступаешь.

— А ты думай, что говоришь, — злорадно отозвалась я, убирая каблук с его ступни.

— Вот чёрт, с виду такая маленькая, а весишь как деревенская кобыла. Всю ногу отдавила.

— Эван, закрой рот. У тебя язык, как поганое помело, только не метёт. Хочешь мне окончательно жизнь испоганить?

— Да ладно тебе, я же тихо говорю, — маг огляделся по сторонам и вновь повернулся ко мне, — а ты сразу злишься.

— Шёл бы ты… коня седлать. Скоро выезжаем.

— Уже ушёл.

В то утро нас никто не вышел провожать: ни баронесса, ни Этьен, ни Альберт. Ворота величественно распахнулись, и наша кавалькада, числом пятнадцать человек, тесной толпой двинулась в путь. Я была не одна, но меня это не радовало. Утешало лишь, что вместе с нами всё дальше от замка де Борн уезжал и Эван.

По прошествию нескольких часов я уже знала, что вежливость — качество врождённое, что сила и грубость — почти синонимы и что титулы надо раздавать, ориентируясь на уровень куртуазности. А ещё мне стало кристально ясно, что на рассвете следующего дня я либо буду где-нибудь в Палестине, либо на том свете. Над моими попытками научить северную свинью хоть чему-нибудь вежливому, ржал весь отряд. А Эван чуть с лошади не падал, цепляясь за повод и симулируя боли в животе. Расстройство желудка неожиданно поразило почти весь отряд, и мы с бароном выглядели несколько вызывающе, возвышаясь над пригнувшимися к холкам всадниками.

— На сегодня хватит, — задумчиво решила я, заметив, как глаза барона начали наливаться кровью, и благоразумно приотстала.

— Эй, менестрель, — обратился ко мне один из отсмеявшихся воинов, — спой для нас, чтобы дорога скучной не казалась. Мы слышали, ты хорошо поёшь.

Я хотела огрызнуться, что они ещё не успели заскучать, но передумала и, перехватив лютню, грянула «Эх, пойду я вечером гулять…». Обрадованные вояки восторженно подхватили, но, судя по вытянувшемуся лицу Эвана, таких откровений он от меня не ожидал. Эта песня была из тех, что поют в кабаках после пятой кружки и, разумеется, воспитанная девушка из благородной семьи такое знать не должна. Но по слушателям и репертуар.

— Лоран, — через полчаса у мага кончилось терпение, — ты обещал придумать про меня песню.

— Я обещал? Значит придумаю. Я всегда держу своё слово.

— Я хочу её услышать, пока не слишком поздно.

Стоит ли говорить, что я забыла о своём обещании. Да и было ли у меня, когда его выполнять. Но я же обещала. Обещала и, чёрт возьми, я действительно высоко ценю своё слово, чтобы его нарушать.

Придётся придумывать по ходу повествования, черт с ней, с рифмой, лишь бы ритм выдержать. О Господи, только бы не лажануться, потом репутацию замучаюсь отмывать. Дёрнуло меня за язык пообещать…

Плачьте струны, пойте и плачьте,

Песнь я начну, и быть может не в лад.

Смеха и радости не ожидайте.

В песне души умирающий сад.

Я вам спою не совсем о герое,

Хоть его доблесть известна везде.

Было в нём всё: и веселье, и горе,

И благородство, и стойкость в беде.

Первые слова и первые аккорды давались с трудом. А потом меня было невозможно остановить. Музыка струилась из-под пальцев быстрее воды, в голове не осталось ни одной мысли, а песня рождалась сама.

Странной судьбой наградил его жребий,

Может быть слишком, но нам не понять:

Как по тропе из разбросанных лезвий

Должен идти он вперёд, а не вспять.

Словно два дара в руках у богини:

Магии жезл и разящий клинок.

Вроде бы выбрал: сражаться во имя

Доблести, чести и пыли дорог.

Только судьба ведь забавная штука.

Был ли он прав, выбирая свой путь?

Что же, огнём порождённая мука

Жжёт изнутри, не даёт отдохнуть.

Страх, сомненья, терзанья и ярость,

С болью в душе полыхнули как блик,

А ведь, возможно, нужна была малость,

Чтобы прозрел он хотя бы на миг.

Они слушали, затаив дыхание. Все эти грубые, бывалые вояки, включая самого барона, слушали меня, молча глядя, кто в небо, кто на землю. Они не перебивали, не прятали ухмылки, не злились на непонятный текст, они слушали. Даже не зная, о ком идёт речь, воины скупо вздыхали, пряча глаза.

Знаете струны, мы просто люди,

Все мы горды и надменны, пускай.

Только нельзя допускать и от скуки,

Чтобы в душе наступал вдруг раздрай.

Рыцарь был горд, обвинял он в несчастье

Всех посторонних, но лишь не себя.

И как в игре только чёрные масти

Шли кон за коном, беду полюбя.

Господи, рыцарь, ну, вспомни на время,

Кто же ты есть и что мир не суров.

Может быть, сбросив сомнения бремя,

Ты обнаружишь и в людях добро.

Освободи свою душу для счастья,

Выбери мир и закончи войну.

Может, тогда тот огонь и погаснет,

И ты изменишь свою же судьбу.

Оставшуюся часть пути мы проехали в единогласном молчании. Каждый был занят собственными мыслями и не желал впускать в них остальных. Задумчивым выглядел даже Штейн, мрачно едущий впереди всех и не спускающий глаз с дороги. Замыкал колонну приотставший Эван, чьё выражение лица я описывать не берусь. Я знаю, ему было плохо, хуже, чем всем нам, ведь эта песня была о нем.

— Эван, — я поравнялась с его конём и впервые виновато улыбнулась, — ты ведь не обиделся на меня, правда?

— Что ты, Лоран, нет. Я не верил, что ты сдержишь обещание.

— Я тоже.

— Правда? — он улыбнулся. — Но ты ведь смог это спеть.

— Так получилось, — я не выдержала и, протянув руку, коснулась его ладони, — не злись.

— Я не злюсь, и ты совершенно прав, я понял это только теперь. Не беспокойся, со мной всё в порядке.

— Ты уверен?

— Я пообещал одному очень хорошему человеку, что буду жить. Как ты думаешь, я смогу сдержать данное обещание?

— Сможешь.

— Значит, сдержу, — он крепко сжал, а затем отбросил мою руку, — кажется, мы уже подъезжаем к деревне.

— Да, ты прав.

Если бы не опыт, который я успела приобрести за пять лет скитаний, вряд ли бы мне удалось пережить этот день. Чего стоит глобальная попойка в той многострадальной деревушке. Нет, в этой области я подкована, как никто другой, но с другой стороны, добровольно обрекать себя на похмелье мне хотелось меньше всего на свете. Но от пары кубков всё равно увернуться не удалось, Штейн что-то заподозрил, а узкое пространство трактира не давало больших шансов спрятаться. Пришлось выпить, закусить, посмеяться над какой-то плоской шуткой. Противно, а что делать?

Всё складывалось не так плохо. Судя по количеству заказанной выпивки, Штейн решил остаться здесь ночевать, и шанс на побег мог представиться уже этой ночью. Мои воспитательные таланты относительно барона уже исчерпаны.

На личике Элли, на лице принявшего свой облик Эвана и даже на лице невозмутимого Эжена проступало понимание и плохо скрываемое сочувствие. И хотя им самим не приходилось строить из себя, не пойми кого и не понятно зачем, все трое были готовы в любую секунду сорваться вслед за мной и гордо удрать. Деревенька маленькая, постоялый двор не самый изысканный, если придётся делать ноги, то это несложно. Местные жители даже не удивятся нашему побеги и уж тем более не станут указывать, в какую сторону мы удалились. Хорошо, что это не родная деревня Элли, там бы пришлось сложнее.

Ещё один любопытный момент. Эван расстался с чужой личиной и вновь щеголял своей запоминающейся внешностью, но всё равно вёл себя тише воды и ниже травы. Я не сразу поняла, чего он опасается, и, лишь увидев за соседним столом двух бывалых рыцарей, понимающе кивнула. Его страх быть узнанным не оправдался, воины столь увлечённо поглощали мясо и вино, что до других им не было ровно никакого дела. Единственным человеком, кто обратил на нашего рыцаря внимание, был мальчишка-оруженосец, забитый и запуганный, словно уличный щенок. Не уверена, узнал ли он его, но глаза вспыхнули.

— Эй, менестрель, — голос Штейна раздался за моей спиной, когда я мирно беседовала на пространные темы с одним из его воинов.

— Да, барон, — я стояла, и обернуться мне не составило труда.

Тогда я успела разглядеть только летящий ко мне кулак, размером с мою голову. Мне ещё подумалось, что этого вполне хватит, чтобы отправить меня к праотцам. И если бы задумка северного варвара увенчалась успехом, на этом месте можно было поставить точку, ведь ни отпрыгнуть, ни увернуться я не успевала… Но ничего не произошло. Над столами повисла оглушительная тишина. Все сидели и оторопело смотрели на мужскую руку, удерживающую кулак Штейна перед самым моим лицом. Тонкие пальцы охватили длань северного варвара, и, судя по расширившимся глазам последнего, он предпочёл бы столкнуться с гранитной глыбой. Мой неожиданный спаситель стоял за моей спиной, его локоть почти касался моего плеча, а затылком я ощущала чьё-то крепкое, надёжное плечо. И, лишь робко оглянувшись, я смогла понять, кому обязана целостностью своего носа. После этого прозрения меня посетила мысль о спасительном обмороке, а также идея, перед этим заползти куда-нибудь под стол.

У Эвана было жёсткое лицо. Он не скалил зубы и не осыпал обещаниями, он просто стоял и молча смотрел на побледневшего барона. А в чёрных глазах появилось багровое пламя ярости, хорошо ставшее мне знакомым по нашему прошлому общению. Я чувствовала, что, когда у него вот такие глаза, он готов убивать. И, если его не остановить, одним трупом станет больше. Сейчас, рядом со мной стоял не безалаберный ученик мага и даже не спасённый мной узник пыточных подвалов, сейчас меня защищал истинный рыцарь. Тот, кто прошёл весь крестовый поход и кто однажды стал паладином.

— Как ты посмел? — голос барона напоминал воронье карканье.

Эван не ответил. Он продолжал молча смотреть в глаза Штейна, и через какое-то время на побледневшем лице проступила истинная мука. Они оба не шевелились, ни тот, ни другой не произнёс больше ни слова, и всё же барон испытывал боль. Не сразу, но я поняла, что Эван просто начал сжимать кулак противника, едва не сломав ему кости. В глазах северного варвара промелькнул страх.

— Прекрати.

И тут маг подчинился. Он отпустил мгновенно обвисшую руку Штейна и спокойно ответил:

— Я не считаю человека, посмевшего поднять руку на более слабого, достойным звания рыцаря, тем более титула барона.

Все замерли, переведя ошалелые взгляды на предводителя, которому было нанесено страшнейшее оскорбление. По всем правилам тот должен был взорваться праведным гневом и потребовать выяснения правды при помощи поединка, но варвар был настолько обеспокоен спасённой рукой, что мало интересовался своим авторитетом.

— Мой господин, — к его уху дотянулся какой-то скользкий тип, который всю дорогу о себе не напоминал даже запахом. Помнится, он ехал где-то сзади, и я почти не обращала на него внимания. А зря. — Неужели вы допустите такое унижение? Ведь этот человек, не решившийся назвать своё имя, оскорбил вас на глазах у ваших людей.

— Что? — в глазах Штейна, где до этого был только страх, проскользнула неуверенность.

— Вы же великий, непобедимый барон северных земель, вам ли отступать перед этим никчёмным человечишкой? Он посмел преградить вам дорогу, вы должны поставить его на место.

— Я… — в варваре боролись гордость и благоразумие.

— Вы не можете проиграть, один раз ему повезло, но в настоящем бою вам нет равных. Вы же не оставите его поступок безнаказанным?

— Да, ты прав! Эй, ты, как тебя там, ты помешал мне, при том ещё и оскорбил. Я вызываю тебя на бой. Выбирай оружие.

— Я принимаю ваш вызов, — голос Эвана мог заморозить реку жарким летним днём, — моё оружие — меч.

— За трактиром есть хороший огороженный участок, — робко предложил хозяин, испугавшись, что поединок начнётся прямо в зале.

— Пойдёмте все, — проревел Штейн, забыв об осторожности, — я не успокоюсь, пока не покажу этому наглецу, где раки зимуют.

— Эван, а может не… — моя попытка уладить дело миром завяла на корню. Маг ответил мне тем, что удалился, не удостоив даже взглядом.

Все двинулись на задний двор.

Вечно этот двоешник не слушает ни одного моего слова. Он что, людей не знает? Козой буду, если победа над Штейном сойдёт ему с рук. Слишком этот змей настаивал на поединке, он точно что-то задумал. Если Эван выиграет бой, убийство благородной особы ему не простят. А сможет ли он выстоять против десятка крепких бойцов? Вопрос без ответа. Думаю, что в нынешнем состоянии, хватит его только на бой с самим Штейном.

— Лоран? — Эжен выжидательно взглянул мне в глаза. — Что ты задумал?

— Пока сложно сказать. Забирай Элли, седлайте коней и ждите нас на окраине деревни, той, что дальше от замка. Я попробую сам здесь разобраться.

— Это опасно.

— Возможно. Твоя задача, во что бы то ни стало защитить Элли. Остальное — предоставь мне.

— Будет сделано, — страж был вынужден подчиниться, хотя считал это не самой умной моей идеей. — Но если я потребуюсь, просто позови меня.

— Как?

— Мысленно. Я услышу, даже если буду находиться на другом конце света. Ты — хранитель, ты можешь меня позвать.

— Хорошо. Если возникнет необходимость, позову. Идите.

— Лоран, — едва слышно прошептала не привыкшая к таким поворотам жизни Элли, — пожалуйста, будь осторожен.

— Обязательно.

Если бы я действительно имела такую уверенность, какую пытаюсь показать, цены бы мне не было. Что же делать? Мне и подавно не справиться с десятком отлично подготовленных бойцов. Я менестрель, а не герой.

— Господин, — меня подёргали за рукав, — господин, вам арбалет случаем не нужен?

— Арбалет? — я удивлённо посмотрела на русоволосого, худенького мальчика-оруженосца. — А знаешь, он действительно мне может пригодиться. Хорошо бы, если бы к нему ещё прилагался смышлёный паренёк.

Ребёнок так весь и засветился от вспыхнувшей надежды.

— А, может, я подойду?

— Если не побоишься проследить, чтобы дверь на задний двор была открытой, то подойдёшь. А в награду поедешь с нами, и я лично похлопочу о твоём безоблачном будущем. Договорились?

— Я сделаю всё, как вы сказали, можете не сомневаться! Сейчас принесу арбалет.

— Будь осторожен. Не хочу, чтобы ты пострадал.

Обрадованный мальчишка унёсся, разом позабыв обо всём на свете. Мне же оставалось идти следить за поединком.

Бой должен был проходить на мечах и закончиться полной победой одного из поединщиков. Что подразумевалось под полной победой, никто не уточнял, то ли смерть, то ли первая кровь, то ли невозможность держать оружие. Понимайте, кто как хочет. Но Эвана это не смущало. Он просто стоял, опираясь на могучий рыцарский меч, и невозмутимо наблюдал за приготовлениями Штейна. Как вы помните, при первой нашей встрече у него не было никакого оружия, да и вид был мягко сказать потрепанный. Интересно, где он за столь короткое время прибарахлился? Штаны, рубашку, камзол и плащ вполне можно купить в любой деревне, а вот такой меч… Ах, вот значит, зачем он таскался в замок де Борн, несмотря на своё обещание. А баял-то: месть, месть. Видимо, этот меч ему дороже жизни, всю войну, наверное, с ним прошёл.

— Господин, господин, — ко мне подбежал мальчишка-оруженосец, что-то тщательно скрывающий под плащом, — вот. Как я и обещал.

— Молодец, — мы постарались, чтобы арбалет и болты к нему как можно незаметнее перекочевали ко мне под плащ, — как тебя зовут?

— Георгий.

— Хорошо, Георгий, а теперь беги и не забудь, о чём я тебя просил.

— Слушаюсь, — мальчик вновь улетучился.

Хороший ребёнок, думаю такого бойкого, да смышленого будет не сложно куда-либо пристроить. Худенький, конечно, да запуганный, но ещё придёт в себя. В остальном ничего, симпатичный, глазёнки умные, наверняка будущий рыцарь.

Бой вот-вот должен был начаться. Оба противника были хорошими бойцами, возможно, даже слишком хорошими для таких мест. Я неважно разбираюсь в боевых искусствах и мечник из меня посредственный, но даже мне стало ясно, почему один из них паладин, а второй барон. Сильные, ловкие, неустрашимые, они наносили удары один за другим, словно их мечи были не тяжелее палочки. Лично я против любого из них не выстояла бы и минуты, даже если бы была в полном рыцарском облачении. Они же дрались налегке, ни того, ни другого не обременяли ни латы, ни кольчуги. Они им были не нужны, каждого из них окружала невидимая броня из серебристых лезвий.

Я только сейчас вспомнила, что мечтала об этом поединке пять лет. Сама я никогда не была достаточно сильной, чтобы отстоять свою честь. Да и не может воспитанная девушка вступить в борьбу с мужчиной. Но с того мига, как мне объявили о свадьбе, я молилась богу, чтобы он послал мне защитника. Задней мыслью я, конечно, мечтала, чтобы им оказался мой брат, но… Зачем во всё это ввязался Эван, сложно сказать. Мог найти достойную причину остаться мстить. По-моему, он сам не понимает, зачем с нами поехал. Не думала, что моя взбалмошность может оказаться столь заразной болезнью. Но может быть это, потому что он знает моего брата и считает своим долгом вступиться за меня в его отсутствие? Рыцарская честь и гордость порой удивительны.

Довести мысли до логического конца и сделать соответствующие выводы я не успела, меня отвлекли испуганные вскрики и звон упавшего меча. Дуэль закончилась быстро и неожиданно. Кончик меча рыжего рыцаря погрузился на несколько пальцев в правый локоть барона, напрочь лишив того возможности сражаться. Удивительно… но бой был выигран по всем правилам.

— Вы проиграли, — холодно объявил Эван, выдёргивая меч и позволяя противнику упасть на колени.

Северный варвар ничего не ответил, пытаясь зажать трясущейся рукой ручеёк темной крови. Его люди испуганно молчали, не понимая, что им надо делать, ведь их господин не убит, а лишь ранен. Я тоже стояла и таращилась на своего коленопреклонённого врага, ещё не решив, радоваться мне или сочувствовать.

И вот в этой оглушающей тишине под взглядами десятка глаз Эван сунул меч обратно в ножны и, отвернувшись, направился ко мне. Не знаю, о чём он думал и что хотел сейчас сделать, но меня это слегка напрягло. А сделать он сейчас мог всё, что угодно, начиная от встать рядом и заканчивая живописным преклонением одного колена. Любой из вариантов будет выглядеть странно и подозрительно. Остаётся надеяться, что у Эвана своя голова на плечах, хотя согласна, что надежда весьма иллюзорна.

Но узнать, чем закончится план самоуверенного мага, мне было не суждено. И всё из-за Штейна. Не знаю, что успело сработать в его литой воинской голове, и успел ли он хотя бы подумать над своей идеей, но когда Эвану осталось сделать не более трёх шагов, северный варвар с рёвом подхватил свой упавший клинок и со всей дури метнул в нашу сторону. Тихий свист и окровавленное лезвие разорвало ткань рубашки на груди у смертельно побледневшего мага. Он покачнулся, но на ногах устоял, продолжая смотреть прямо на меня. Он был упрямым, этот рыцарь, упрямее, наверное, даже чем я, и силы ему Бог отмерил, как никому. Он не мог ни предугадать, ни уклониться от удара, но сейчас, невзирая на хлещущую из раны кровь, Эван продолжал идти всё также прямо и уверенно. А ещё он молчал, ни один стон, ни вскрик не выдал той боли, что охватила его тело. И лишь преодолев те несчастные три шага, что нас разделяли, Эван упал предо мной на колени, из последних сил обхватив руками талию и уткнувшись лбом в живот. Я чувствовала, как дрожат его пальцы, как тяжело вздымается грудь, как тёплая кровь пропитывает его рубашку и мои брюки. Я видела рукоять меча, торчащую из его спины, и тёмная ярость начала накрывать меня с головой. Нестерпимый жар разлился по груди, словно расплавленное железо, кровь ударила в голову, и я поняла, что моему терпению пришёл конец.

«Эжен, план изменился. Ты нужен мне сейчас».

Из-за прорвавшейся ненависти я не могла достаточно трезво оценить ситуацию. В моих руках был арбалет, и болты слетали с него достаточно часто, чтобы не дать людям Штейна к нам приблизиться. Вначале я даже пыталась избавить этот мир от северной скотины, не имеющей понятия о слове честь, но не преуспела и была вынуждена оставить эту отчаянную попытку. А потом мне было не до него. Из меня средний стрелок, но от шальной стрелы никто, как известно, не защищен, поэтому храбрые воины попрятались, изредка высовываясь и озираясь в поисках щитов. Вряд ли я хоть кого-то смогла смертельно ранить, в лучшем случае пустила немного крови, но их арбалетчики тоже не могли нормально в нас прицелиться. И всё же бесконечно так продолжаться не могло. Самостоятельно отсюда я с таким весом не выберусь, число болтов ограничено, а без Эвана всё это не имело смысла.

— Лоран, держись! — тонкий девичий голос разрезал нависшую над двориком ругань и отвлёк внимание от меня. — Мы уже рядо-о-ом!

Небольшая, крепко сколоченная дверь с грохотом распахнулась, пропуская в и без того скромный по размерам двор трёх коней. Однако конь Эжена, которым тот пытался нас заслонить, на полном скаку получил два болта в бок и с оглушительным ржанием повалился на землю вместе с всадниками. Мой защитник отделался лёгким испугом, а вот Элли стукнулась и потеряла сознание. Но это не помешало Эжену тут же поймать другого коня и закинуть её в седло.

— Альфред! Альфред!

Мой верный конь послушно остановился и услужливо подставил спину.

— Господин, позвольте, я вам помогу, — Георгий вырос словно из-под земли. — Для вас одного он тяжеловат.

— Не в первый раз. А теперь давай ко мне.

После чего сама с трудом забралась к Альфреду на спину и, утвердив мага перед собой, помогла мальчику запрыгнуть в седло позади себя. Нам всем мешал меч, но выдернуть его я побоялась, представив тот поток крови, что хлынет в ту же секунду. Пришлось придерживать рыцаря за пояс, а Георгию вцепиться в мой плащ.

— Терпи, Альфред, я знаю, что тяжело, но потерпи. Эжен!

— Мы готовы.

— За мной!

И первая пустила коня в тяжёлый галоп.