(Не) Царевна-лягушка

Мора Крайт (2024)

Я была великой и могущественной черной жрицей, а стала лягушкой, ведь мой храм разрушен, лес заболочен, а тело запечатано в саркофаге. Все, что я теперь могу, так это летать над гробницей и вселяться в жаб, чтобы доскакать до каменного круга и призвать на помощь Чернобога, который вызволит меня из заточения. Чтобы вернуться в свое тело, я должна провести черный обряд, а для этого нужно заставить царевича поцеловать себя в образе лягушки и выйти за него замуж покойницей. Но как мне это сделать, если мой избранник такой же злой и жестокий, как и я?

Глава 5. Неизбежная смерть

Оборванец успел спрятать меня в нагрудном кармане, когда его схватили воины Мстивоя, невысокого худощавого смертного с пепельными волосами и жуткой улыбкой, застывшей на его лице, словно маска. Люди в корчме шептались, что он злоупотреблял ядами, поэтому его так и перекосило.

А как перекосит оборванца, когда он проснется и узнает, что его везут на казнь?

Четыре тысячи восемьсот двадцать три удара его сердца — столько мы тащились в телеге по ухабистой склизкой дороге, окруженной стенами темного леса, а потом еще две тысячи четыреста пять ударов — по деревне, похожей на большой муравейник, в центре которой на холме стоял большой деревянный терем.

Когда-то давно он, видимо, был разукрашен яркими красками, а теперь — облез и покосился.

Пять тощих башенок венчали коричневые луковичные купола, из-за чего постройка больше смахивала на засохший букет тюльпанов.

Моя лягушачья морда, наверное, стало еще зеленее, когда я увидела, что весь царский двор завален навозом.

— Великий Тарнхолм, — с гордостью сказал возница, когда телега остановилась возле грубо сколоченных деревянных ворот, после чего беглого царевича швырнули в темницу, похожую на обитый железом коровник.

О, черные боги! Неужели все так и закончится?

— Мы все умрем, — вдруг задумчиво произнес немытый царевич, придя, наконец, в сознание. — Спаси нас. Ты же вроде мудрая жаба, колдовством наделенная. Проквакай и призови нечисть. Я хочу жить. А ты? Чего молчишь? Жить не хочешь?

Хорошая попытка, смертный, но я уже несколько тысяч лет как мертва. Если умрет этот носитель, я вселюсь в другой. Какая разница? Одной лягушкой меньше, одной лягушкой больше.

Его слова вдруг заставили меня задуматься.

О, черные боги, а вдруг я растратила всю свою личную силу?

Я не могу так рисковать своим бессмертием! Не для того я пролила реки крови и разрушила десятки царств, чтобы в итоге сгинуть навеки! Небытие подождет!

Итак, смертный, слушай меня, великую и могущественную черную жрицу!

Я никому и никогда не помогаю просто так, творить добро — ниже моего достоинства, но сегодня я сделаю исключение.

Ты отравник, поэтому выпей мой яд. Он временно превратит тебя в труп, а потом очнешься где-нибудь в помойной яме и сбежишь. Если тебя, конечно, не расчленят.

Оборванец, конечно же, ничего не понял из моих кваков, поэтому я прыгнула ему на лицо — прямо на рот, чтобы этот тупица догадался опустошить мой ядовитый желудок.

Вдруг произошло нечто чудовищное.

Его губы скользнули по моему липкому животу, и это было воистину отвратительно.

Надеюсь, Чернобог, ты сотрешь это воспоминание из Чертогов моей памяти.

***

— Твою ж мать! — выругался немытый царевич и сбросил меня с лица, после чего брезгливо отплевался и несколько раз вытер рот полой грязного кафтана.

Как будто мне было приятно.

Есть, конечно, шанс, что я выживу, но если ошибаюсь, то скоро нас живьем закопают в землю.

Или как сейчас принято у смертных? Сожжение заживо? Утопление? Четвертование?

— Из моей отрубленной головы точно сделают кубок, — вдруг насмешливо сказал оборванец, и я раздраженно квакнула.

В мои времена из головы царственной особы делали мяч, и две группы ритуальных смертников должны были забить его в ворота Чернобога или Белбога, после чего проигравших — убивали, а победителей — убивали с большими почестями.

— Ты постоянно квакаешь. Да у тебя язык без костей, — проворчал царевич.

— Что это с ним? — спросил один стражник другого, заглянув в зарешеченное окно темницы.

— Спятил на болотах, когда скрывался, — ответил ему кто-то.

Лязгнул замок, скрипнула дверь и в темницу вошли двое рослых мужчин в доспехах.

— Вставай. Пора на выход, царское высочество, — сказал один из них и вывел пленника на улицу.

Я обреченно поскакала за ними следом, чтобы не пропустить свою очередную смерть.

Перед облезлым деревянным теремом уже возвели помост, на который нужно было подняться оборванцу, чтобы положить голову на плаху — трухлявый багровый пень, и бесславно сгинуть под унылым пепельно-серым небом.

Я едва успела запрыгнуть на сапог царевича, прилепившись животом, иначе меня растоптала бы нарядно одетая шумная толпа, в мгновение ока заполонившая площадь, ведь смерть — это всегда праздник, особенно если она — не твоя.

О, боги! Что же мне делать?

И вдруг мой взгляд упал на высокого златовласого мужчину в черном кафтане, стоящего рядом с плахой. Он словно сошел с фрески Храма Змей, на которой изображен солнцеликий белый бог, спустившийся с небес на землю.

Я настолько увлеклась созерцанием этого мужчины, что внезапно громко и призывно заквакала.

Немытый царевич глянул на свой сапог, и глаза его удивленно округлились.

— Точно, желание, — пробормотал он, уже стоя на коленях и положив голову на плаху. — Согласно древним законам Тарнхолма я имею право на последнее желание! — крикнул оборванец так, чтобы его услышали даже танцующие на площади скоморохи.

Стало тихо, как на поминальном пире.

— Верно, — нехотя подтвердил златокудрый царевич. — И чего же ты хочешь, брат? Только не проси жизни или свободы. Ты — преступник, и вина твоя доказана. Ты убил младших братьев. Из-за тебя отец болен, поэтому не моли о пощаде.

Брат? Так этот красавчик — старший царевич Здебор?

О, Чернобог, совсем не тот царевич упал на меня на каменном круге! Лучше бы ты соединил меня со старшим сыном, от которого так и веет темной силой!

Гудящая, словно улей, толпа снова затихла, чтобы услышать, что скажет перед смертью преступник, который все молчал, будто ему отрезали язык.

— Если предсмертного желания нет, то на счет «три», — хладнокровно приказал палачу старший царевич Здебор и занял деревянный трон у основания помоста, откуда открывался изумительный вид на казнь, после чего начал отсчет. — Один! Два! Три!

Палач взмахнул топором, и перед моими глазами пронеслась вся моя лягушачья жизнь.

— Вылечу отца! — со всей мочи гаркнул оборванец. — Это желание!

Волна криков и ругани прокатилась по толпе, и в беглого царевича полетели гнилые клубни, овощи и яйца, что означает только одно — в Тарнхолме никто не голодает.

— Так и быть, — милостиво согласился царевич Здебор, едва заметно ухмыльнувшись, и махнул палачу, чтобы тот опустил топор, после чего оборванца под свист и улюлюканье толпы отвели обратно в темницу.