Репортаж из морга. Как судмедэксперт заставляет говорить мертвых

Мишель Сапане, 2020

Мишель Сапане – судмедэксперт с более чем 30-летним стажем работы. Каждый год его команда вскрывает и изучает более 450 тел, помогая следствию установить причины смерти и даже найти преступника. Повешенный бизнесмен с пулей в голове, мертвец без лица у железной дороги, задушенный мужчина в советском противогазе… У всех них разные загадочные истории, но один конец – на столе для вскрытий Мишеля Сапане. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Прикончите их!

Понедельник. Понедельник — день тяжелый. Звучит избито, но действительность в институте судебной экспертизы именно такова. Просыпаясь в понедельник, я уже знаю, что сегодня нам придется работать вдвое больше, чем в другой день, чтобы справиться с наплывом работы, поступившей за выходные. Что, несмотря на старание команды, вечером мы все равно не закончим. И что вторник будет еще тяжелее, потому что в дополнение к работе, оставшейся с выходных, на очереди уже будут и те трупы, которые поступили в понедельник.

И если у меня и оставались какие-то сомнения относительно ожидающего меня сценария, звонок из секретариата их развеивает. «Доброе утро, шеф, извините, что так рано. Сегодня по графику с утра Мари, но она не сможет прийти — у нее заболел ребенок. Вы проведете дополнительное вскрытие?»

Ну, нечего тянуть. В доме, все еще загроможденном брошенными рюкзаками и чемоданами, слышится тревожный шум. Мы вернулись с катания на лыжах вчера вечером, и все еще усталые мальчики теперь никак не могут подняться.

Я готовлю всем хлопья на завтрак, глотаю кофе и сажусь на сиденье с подогревом своего «Рено-Эспас» — за это небольшое излишество я заплатил на случай стужи. И сейчас чувствую, что не зря потратился: на улице стоит собачий холод. Ничего удивительного, все-таки февраль. Климат во Вьенне довольно мягкий, но я все еще с горечью вспоминаю семнадцатиградусный мороз в январе 1985 года, нанесший непоправимый урон моему саду.

Думать о предстоящих вскрытиях, сидя в заледеневшем автомобиле, немного легче, если спина и ягодицы в тепле.

Конечно же, поскольку понедельник — день тяжелый, выясняется, что моя секретарша меня обхитрила, чтобы я точно согласился на дополнительное вскрытие: на самом деле меня ждет не один, а два трупа.

По словам старшего следователя, супруги стали жертвами вспышки гнева. Вопреки привычке, полицейский почти ничего не говорит мне о деле и угрюмо молчит в своем углу. Очевидно, он все еще под впечатлением от места преступления, где побывал накануне. «Доктор, только представьте себе. Мы входим в комнату, а на полу — толстенный слой крови, не меньше двух сантиметров толщиной. Меня чуть не стошнило. Наверное, я больше никогда не смогу есть кровяную колбасу. Впрочем, я привез фотографии».

Он передает мне мышь от своего компьютера. Я листаю фотографии, внутренне возмущаясь: они что, не считают нужным вызывать нас на явно уголовное происшествие?

Ведь когда судмедэксперт и следователь знакомятся с точкой зрения друг друга на месте преступления, это взаимно обогащает выводы и часто облегчает дачу показаний в суде.

От одной фотографии к другой я перемещаюсь по дому. Строгий интерьер, обставленный со вкусом и простотой. Все опрятно, нет следов борьбы, никаких улик, о чем свидетельствует отсутствие маленьких желтых пронумерованных табличек, хорошо знакомых любителям детективных сериалов.

Из коридора я «захожу» в спальню: кровать, два тела. Мужчина в пижаме, женщина в ночной рубашке. Их тела переплетены, плечи на краю матраса. Головы, свисающие с кровати, наклонены, как будто они пытались поцеловать друг друга в последний раз, на прощание.

Щелкаю мышкой еще раз и неожиданно испытываю шок. Снимок, сделанный с уровня пола, похож на картину в технике гризайль — монохромный, в оттенках теплых цветов, он достоин быть кадром из фильма Питера Гринуэя «Отсчет утопленников». Это снимок настоящего художника. У подножия кровати в большой луже недавно свернувшейся крови отражается окно, перед которым видно силуэт человека, стоящего против света. Багрово-красная лужа немного сливается с красным постельным бельем, контрастируя с пастельным оранжевым цветом стен на заднем плане. Картина настолько четкая, что я внезапно чувствую сладковатый теплый аромат, какой бывает при массивном кровотечении. Мой завтрак начинает быстро подниматься, но останавливается на уровне зубных дуг. Я видел картины и похуже, но сейчас такого совсем не ожидал, поэтому мое воображение вышло из-под контроля и воссоздало в сознании этот запах с такой же силой, как если бы я сам стоял сейчас в луже крови. Невыносимый запах.

Приложив усилие, я глотаю содержимое желудка, которое оставляет очень неприятный кислый привкус в задней части горла, и будто бы вновь вижу несколько коротких кадров из фильма, в котором коронер, такой англосаксонский судмедэксперт, покрывает убийства трех мужчин, чтобы спать с их женами, прежде чем самому стать жертвой этих женщин. На ум мне приходит фраза его сына: «Понедельники — это дни красной краски…» Или вторники? И кто это сказал — сын коронера или девушка, считавшая звезды, прыгая через скакалку? Уже не помню. В любом случае не люблю понедельники.

Фраза «Меня тоже это беспокоит…» выводит меня из раздумий.

Это изображение я рассматривал дольше, чем все остальные, и следователь не упустил это из виду. Наконец мой взгляд отрывается от экрана. Я задаю вопрос о личности жертв и получаю лаконичный ответ. Видимо, увидев этот толстый слой крови, мой следователь вновь погрузился в мучения. Но имена жертв не напоминают мне ни о каком деле: ни старом, ни новом.

Обычно живым уделяют намного больше внимания, и, обследовав, иногда несколько раз, пациентов на предмет насилия в отделении судебной медицины, я, случается, обнаруживаю их закономерно окончившими свой путь на секционном столе под моим скальпелем.

С этой парой дело обстоит не так. Ничто не предвещало такого исхода. В любом случае, принимая во внимание сцену происшествия, я сразу же исключаю насилие между супругами.

Наружный осмотр тел можно было бы проводить все утро, чтобы оценить весь масштаб кровавой резни. Но я использую свой любимый метод, его принципы — прагматичность и заострение внимания на тех деталях, которые приведут к самой сути. Вместо того чтобы делать длинные описания каждой раны, я делаю общие снимки, затем крупные планы, представляющие интерес. Этот метод позволяет зафиксировать всю необходимую информацию в нескольких кадрах, чтобы дальше использовать их в качестве схем в отчете и на судебных заседаниях.

Обе жертвы получили многочисленные колото-резаные^[13] ранения, очевидно нанесенные одним и тем же орудием при помощи одного и того же повторяющегося движения: колющего удара лезвием не более восьми миллиметров шириной. Некоторые раны окружены прямоугольным ореолом размером двадцать на шесть миллиметров. Эти следы соответствуют отпечаткам рукоятки — видимо, лезвие проникало внутрь до самой гарды^[14].

Человеческий мозг — удивительная вещь. Когда не нужно воображение, работает память. Всплывает очень старый образ: рана с точно такими же характеристиками, результат одиночного удара в грудь лезвием открывалки для бутылок с лимонадом. К несчастью, тогда конец пятисантиметрового лезвия проре́зал в сердце маленькую дырочку, ровно такую, чтобы могла наступить смерть. Глупая гибель: жертва попалась банде, жаждущей насилия, в промежутках между попытками ограбления и групповыми изнасилованиями.

Это было в районе Тура. Тогда судебная экспертиза была организована не так, как сейчас, и мне пришлось экстренно подменить местного судмедэксперта, который находился в отпуске. Это было по уважительной причине и, конечно же, в обмен на ответную услугу. Что касается виновного, бармена по профессии, то он просто использовал свой привычный рабочий инструмент.

Но вернемся к нашей паре. Женщина, около шестидесяти лет, получила примерно шестьдесят ударов, в основном в живот. У мужчины, возраст которого, кажется, приближается к семидесяти годам, имеются следы самообороны на руках и предплечьях и семьдесят ран, разбросанных по всему телу.

Оба получили столько ножевых ранений, сколько им лет. Стечение обстоятельств? Или импровизированный праздник в стиле «С днем рождения, предки»?

Эти маленькие раны — ничто по сравнению с самыми впечатляющими: горло у обеих жертв перерезано от уха до уха. Две зияющие раны, ярко выраженные, без малейших признаков остановки лезвия, которые могли бы свидетельствовать о колебаниях убийцы.

Я навожу уже свой объектив в поисках лучшего ракурса. Не для того, чтобы соревноваться с художником с места преступления, а чтобы иметь в одном снимке бо́льшую часть информации о нанесенных ударах: ориентация удара в начале и в конце, перерезанные сосуды, насечки от ножа на позвонках…

Я не могу представить себе, как небольшим лезвием открывалки для бутылок можно нанести такие раны.

— Вы нашли орудие?

— Орудие? М-м-м, да, сейчас принесу вещдок, — отвечает мне полицейский.

Когда я заканчиваю, следователь возвращается с вещдоком. Сквозь пластик я сразу узнаю первоклассный японский нож с деревянной ручкой — вероятно, из красного дерева — и клинком из дамасской стали. Согласно этой технологии, очень твердый (и хрупкий) стальной сердечник покрывается несколькими слоями более мягкой стали. В результате получается нож исключительной твердости, остроты, гибкости и прочности, а также уникальной красоты. Это универсальный кухонный нож с лезвием длиной 21,5 сантиметра. Идеально подходит для нарезки мяса, рыбы и овощей или… разрезания шеи. Но я сразу же понимаю, что им нельзя нанести множественные маленькие раны, изрешетившие тела, потому что его клинок слишком широк. Прежде чем я успеваю смягчить свои слова, как стараюсь поступать обычно, у меня вырывается:

— А открывалка?

— Открывалка? Какая еще открывалка?

— Из тех, что для лимонада, знаете, у официантов они часто висят на цепочке, чтобы не потерять…

— У него в руках был нож, весь в крови. На кой ему сдалась открывалка?

— У него? У кого?

— У Бена, их сына. Его нашли в саду, лежал там в прострации. А что, нож не подходит?

— Да нет, подходит, но к ранам на горле. А к остальным — нет, лезвие слишком широкое.

— А, теперь понятно.

Но не мне. Наш следователь ведет себя по меньшей мере странно.

Звонит его смартфон, прерывая наш диалог. Следователь выходит из секционного зала, но я услышал достаточно, чтобы понять, что на линии прокурор. Пока они разговаривают, я успеваю достать инструменты из ящика и мысленно подготовиться к первому вскрытию. Галантность обязывает меня начать с дамы. Но едва я выровнял инструменты на столе и поместил даму на секционный стол, как старший следователь возвращается.

— Не нужно, доктор. У нас уже есть все необходимое. На этом можно закончить.

— Вскрытия не будет?

— Приказ прокурора. Не будет ни уголовного преследования, ни суда, преступник найден, дело закрыто.

— Найден? Дело закрыто? Это же двойное убийство! А как же два орудия? И потом, я же еще ничего не сделал!

— Вы ошибаетесь: вы уже дали то, чего нам не хватало — открывалку для бутылок.

— Может быть, пора рассказать мне подробнее, вам так не кажется?

— Простите, я что-то сегодня не форме. Видите ли, вся эта кровь, этот шизофреник… Я как будто почувствовал себя на месте жертв.

— Вот это да! Не хотите обратиться к одному из наших судебных психиатров? Или хотя бы к психологу? Хороший разбор полетов пойдет вам на пользу.

— Нет-нет, я в порядке.

Он делает паузу, глубоко вздыхает и начинает рассказывать:

— Я объясню. Мы с женой долго думали, что у нашего сына шизофрения. Мы таскали его от психиатра к психиатру, пока не поняли, что его припадки случались от того, что он курил каннабис. По моей просьбе ваш токсиколог неофициально измерил содержание ТГК^[15] в его траве — результаты поразительные. Он раздобыл этот недерхаш в Нидерландах, а в нем ТГК до 67 %. Безумие. Он становился жестоким, угрожал. Я тогда боялся за нас, спал со служебным оружием под подушкой, хотя понимал, что никогда не смогу застрелить сына. В итоге он прошел детоксикацию, на это ушло больше десяти лет, очень тяжелых. А в сегодняшнем деле сын — действительно шизофреник…

— Понимаю. Но, не считая того, что его обнаружили лежащим с ножом, почему вы думаете, что убил он?

— У нас есть его признание.

— Он признался? После приступа психоза? И этого вам достаточно? Как-то несерьезно.

Следователь наконец улыбается.

— Нет, он позвонил в скорую помощь.

— В каком смысле? Он убил их, а потом вызвал скорую?

— Нет. Насколько мы понимаем, они были еще живы, когда он позвонил. На записи разговора парень говорит очень путано, врач пытается разобраться в происходящем, задает ему вопросы. У меня есть запись на компьютере. Вот, послушайте.

Полицейский запускает аудиофайл. После долгих минут, потраченных на получение адреса звонящего, дежурный передает звонок доктору.

— Мои родители истекают кровью.

— Месье, что с ними происходит?

— Не знаю. У них идет кровь. Быстрее приезжайте.

— Не волнуйтесь. Кровотечение сильное?

— Да, приезжайте скорее.

— Вы можете зажать раны?

— Нет.

— Они еще дышат?

— Не знаю.

— Не могли бы вы пойти посмотреть?

Трубку положили. Я слышу звук шагов и долгую тишину после. Врач беспокоится.

— Алло, месье? Вы там?

— Да, вот и все. На этот раз уж точно.

— Что точно?

— Они не дышат.

Он отложил трубку, вернулся в спальню, перерезал горло своим умирающим родителям, а затем вернулся ответить скорой.

Признав невменяемым, его поместили в специализированное психиатрическое учреждение. Судебный медик с трудом во всем разобрался, ему пришлось объяснять суду, что множественные маленькие раны сами по себе были смертельными и что было уже слишком поздно спасать любую из жертв. Что касается открывалки для бутылок, помытой и поставленной на место, генетический анализ показал, что на ней остались микроскопические следы крови обоих родителей.

В тот же вечер мы со следователем провели собственный психологический разбор полетов в Пале — де-ля-бьер за разливным пивом. И никаких открывалок.

Я решительно не люблю понедельники.

Примечания

13

Популярный в медиа термин «ножевое ранение» на самом деле не употребляется профессионалами в этом контексте. — Прим. ред.

14

Гарда (гард) — часть клинкового оружия и (или) инструмента, служащая для защиты руки владельца от удара оружием противника и соскальзывания кисти на собственный клинок. — Прим. ред.

15

Тетрагидроканнабинол. — Прим. ред.