Лагерь «Зеро»

Мишель Мин Стерлинг, 2023

В недалеком будущем, когда глобальное потепление превратилось в реальную угрозу, люди начали перебираться все дальше на север в поисках места, где еще можно дышать полной грудью. На самом севере Канады команда во главе с амбициозным американским архитектором начинает строительство проекта «Лагерь „Зеро“» – поселения нового времени, которое поможет спасти множество людей от невыносимой жары. Розе выпадает шанс присоединиться к Цветам – группе молодых женщин, нанятых развлекать мужчин в лагере. Но ее настоящая миссия – тайно следить за эксцентричным архитектором. Взамен она получит пригодный для жизни дом для себя и своей матери. Роза быстро завоевывает доверие архитектора, но обнаруживает, что у всех в лагере есть скрытые мотивы и секреты. Ей приходится балансировать между личными моральными ориентирами и миссией, которая может изменить ее будущее… Для кого эта книга Для читателей остросюжетной прозы и дистопий. Для поклонников «Рассказа служанки» Маргарет Этвуд и «Станции Одиннадцать» Эмили Сент-Джон Мандел. Для тех, кому понравились сериалы «Сквозь снег» и «Игра в кальмара». На русском языке публикуется впервые.

Глава 2. Грант

Земля кажется Гранту пустой. Он сидит в самолете на месте 1А, с пластиковым стаканчиком первоклассного виски в одной руке и опустошенным пакетиком соленой соломки — в другой. Смотрит на свою новую страну. Иллюминатор усыпан крошечными снежинками, тундра — вечнозелеными растениями. Гранитные горы вздымаются из ледяных озер, голубых, как яйца малиновки. По крайней мере, он так думает. Грант никогда не видел яиц малиновки вживую. Птицы в Плавучем городе, как правило, инбредны, содержатся в клетках, и каждую весну их отпускают на волю. В свой более эксцентричный период жизни Грант просматривал фото яиц малиновки в канале Флика, выискивая точный оттенок глаз Джейн, и обнаружил еще одно его название — «голубой потерянного яйца». Тогда Грант восхищался поэтичностью термина, считая его достойным отражением любви к Джейн. А теперь он чувствует себя потерянным — и на этом все.

Ну вот, опять. Одна мрачная мысль — и он снова в бездне. Вот так просто вся надежда, которую он накопил для путешествия, угасла. «Мыслите позитивно, — часто повторял психотерапевт, которого нанял отец. — Создавайте лучшую реальность через самосознание».

Грант снова смотрит в иллюминатор и пытается почувствовать себя счастливым. «Здесь все выглядит более ясным, чем в Бостоне», — заключает он и замечает, что настроение улучшается. Может, дело в третьем виски или в том, что Грант оказался за тысячи миль от семьи и всего оставленного позади. «Нет, — думает он, — всего дерьма, от которого я наконец-то сбежал».

Когда самолет идет на снижение, Грант видит, что земля не пуста. Отрезки льда перемежаются постройками. Почерневший сарай, сгоревший дотла в лесном пожаре. Зерновой элеватор, красный от ржавчины и пустой. Нефтяной насос, застывший в наклоне. Прямой участок шоссе, где до сих пор никакого транспорта. Нигде нет движения. В сущности, ничто не кажется живым.

И тут вдалеке он видит зеленые огни посадочной полосы. Самолет касается земли, маленькой светящейся территории, вздрагивает и катится по полосе асфальта к концу пустыря. По иллюминатору стекает конденсат, Грант случайно сминает пластиковый стаканчик. Он единственный пассажир в рассчитанном на шестерых самолете, но, как прилежный мальчик из Уолдена, ждет, когда погаснет надпись «Пристегните ремни», прежде чем встать. Он стряхивает крошки с брюк, вытаскивает чемодан из верхнего отделения, тщательно завязывает вокруг шеи кашемировый шарф.

Он почти у цели.

Волоча чемодан по замерзшему асфальту, Грант оглядывается и видит, что самолет вновь катится по полосе и взлетает. Что, ни один пассажир не возвращается? Удивительно. Грант предполагал, что в начале семестра путешественников будет немало. Он наблюдает до тех пор, пока самолет в небе не превращается в точку.

Местный терминал оказывается никаким не терминалом, а бывшей заправкой с пристроенным рядом запущенным мотелем. Перед заправкой все еще стоят две колонки, на мотеле то включается, то выключается неоновая вывеска: «СВОБОДНО. СВОБОДНО. СВОБОДНО».

Грант ставит чемодан у входной двери заправки, протирает платком запотевшие очки, прежде чем оглядеть комнату в тускло-желтых цветах: хот-доги, что лениво вращаются рядом с древней банкой маринованных огурцов, потертые столы и порезанные виниловые кресла, приклеенное скотчем к стойке радио, настроенное на белый шум. В витрине вывешена табличка, написанная от руки, — предупреждение заблудшему путнику:

«Это ПОСЛЕДНЕЕ пристанище.

Все северные дороги не изведаны и запущенны».

Внутри всего три человека: два дальнобойщика с устрашающего вида растительностью на лице, в шерстяных шапках-ушанках и куртках-бомберах на подкладке, а еще кассир, девушка-подросток, которая избегает зрительного контакта, когда Грант, улыбнувшись, здоровается. Он чувствует, как мужики с подозрением оглядывают его кеды и тонкую вельветовую куртку, и жалеет, что не взял с собой ничего, кроме блейзеров, мятых рубашек и единственной пары лоферов с кисточками, подарок матери, которые, как он теперь понимает, придадут ему вид типичного мудилы из Лиги плюща. Ни шапок. Ни перчаток. Ни обуви, в которой можно пробираться сквозь полтора метра снега. Как доберется до кампуса, придется накупить целый гардероб из шерсти в клеточку.

— Прошу прощения, не мог бы кто-нибудь отвезти меня в Доминион-Лейк? — спрашивает Грант у мужчин. Он похлопывает себя по карманам куртки, достает из бумажника пачку американских купюр.

Оба мужика разражаются утробным хохотом, сверкая золотыми зубами. Значит, то, о чем читал Грант, — правда: здешние мужчины хранят заработок в зубах.

— Доминион-Лейк? — наконец произносит один, поправляя шапку и обнажая татуировку нефтяной вышки на предплечье. — В Доминион дороги нет.

Второй отводит взгляд, согревая ладони кружкой черного как смоль кофе.

— Нет, есть. — Грант разворачивает карту на столе. — Вот тут, — он постукивает пальцем по водоему в форме человеческой почки. — Если вы меня туда отвезете, я хорошо заплачу. — И кладет рядом деньги.

— В Доминион дороги нет, — повторяет первый мужик и отворачивается, показывая, что разговор окончен.

— Я уверен, что тут есть маршрут, — настаивает Грант с куда большим отчаянием, чем ему хотелось бы.

Второй мужик бросает взгляд на извивающуюся линию и коротко кивает.

— Когда-то возили топливо, наверное. Туда больше никто не ходит.

— Вообще я направляюсь в колледж Доминион, — говорит Грант. — Вы наверняка о нем слышали. Знаю, что в здешнем регионе он большое достижение.

Первый мужик, помолчав, смотрит на Гранта с любопытством.

— Ты откуда будешь, парень?

— Из Бостона, — отвечает Грант, но поправляет себя: — Ну, на самом деле я родился в Кембридже, в учебной клинике при Уолдене. — Он более чем немного взвинчен, раз ведет такие разговоры. Этим людям явно плевать на географические границы Новой Англии. — Но моя семья родом из Бостона.

— Уолден? — спрашивает второй мужик. — Типа как университет?

— Да, — кивает Грант. — Окончил его в начале года.

На лице мужика появляется отвращение.

— Ты что, нацуклонист?

Грант еще никогда не слышал, чтобы термин «нацуклонист» произносили вслух. Только читал в колонках, где описывали американцев, которые скупают землю на севере Канады, отчаянно нуждаясь в ее холодном климате и широких безлюдных пространствах. Слово должно, разумеется, его унизить, однако Грант не позволит этим мужикам увидеть его раздраженность.

— Нет, клянусь. Я здесь, чтобы преподавать английский в колледже. — Грант все равно пододвигает к собеседнику пачку банкнот. — Пожалуйста. Если вы меня отвезете, я утрою оплату.

Мужики встают, оставляя купюры нетронутыми.

— Не все на севере продается, — говорит второй, приподнимая шапку.

Грант беспомощно смотрит, как они уходят, затем снова кладет деньги в карман. Когда дверь закрывается, он садится за стол и тапает себя за ухом, ожидая появления канала. Его нет. Грант снова тапает. «Включись на секунду», — умоляет он. Только чтобы проверить GPS. Но канала все нет, местоположение не запеленговать.

— Связь пропала? — спрашивает Грант у девушки за кассой. — Не могу включить Флик.

— У нас тут нет связи, — отвечает она.

— Что, постоянно? — недоверчиво уточняет Грант.

— Ага. Мы очень близко к северу.

Из всех методов познания, которые Грант изучил в Уолдене, самым радикальным было выключение Флика. Как и у всех однокурсников, Флик был первым объектом, пронзившим его тело. Устройство было с Грантом с самого рождения, излучая невидимую силу, которую тот считал слишком обыденной, чтобы подвергать сомнению. Даже когда он сидел на семинарах и обсуждал прочитанное за неделю, офлайн, Флик оставался на месте, вшитый за левым ухом, терпеливо ждущий, когда его вновь тапнут. И пусть Грант практиковал воздержание от просмотра ленты во время занятий, он часто этим злоупотреблял, когда возвращался домой. Пауза делала стремительный поток еще слаще, и когда канал накрывал его волной, то Грант временами ощущал даже нечто сродни возбуждению. Узнав, что связи здесь нет, он встревожился еще сильнее.

Кассирша качает головой и переключает внимание на радио. Ищет волну, пока сквозь сплошной белый шум не пробивается поп-музыка, которая быстро исчезает.

— Если хотите, можете воспользоваться стационарным телефоном.

Рядом с кассой стоит древний дисковый аппарат. Поднимая трубку, Грант удивляется тому, какая она тяжелая и теплая. Он прикладывает ее к уху и чувствует маслянистый запах чужой кожи. Ощущение одновременно интимное и неуютное, как будто он прижался щекой к подмышке незнакомца. Протерев трубку манжетой, Грант набирает номер.

Спустя три гудка ему отвечает мужчина:

— Мейер, слушаю.

— Да, здравствуйте. Это Грант Гримли. Я новый сотруд…

— Грант! — перебивает Мейер. — Мы ждали вас вчера.

— Я все сейчас объясню. Не успел на пересадку в городе, пришлось нанять самолет, на котором долетел как можно дальше на север.

— И где вы сейчас?

Грант пытается вспомнить название местности, нечто грубое, грозное, вроде Викинга. Оглядевшись, замечает в пепельнице рядом с телефоном старомодный спичечный коробок: «Добро пожаловать в Вандал! Где даже дороги вымощены нефтью».

— Застрял на заправке в Вандале, не могу найти попутку до кампуса. — Подняв глаза, Грант видит, что кассирша повернулась к нему спиной, и быстро сует коробок в качестве сувенира в карман.

— Не проблема, Грант. Завтра заберу вас лично. — Мейер делает паузу и добавляет: — С нетерпением жду встречи с вами, Грант. Слышал немало многообещающего.

— Взаимно. И не могу дождаться встречи со студентами.

— Мы все жаждем с вами познакомиться. А пока хорошенько выспитесь, увидимся завтра.

Грант вешает трубку и с облегчением вздыхает. Уже на следующий день он будет в кампусе вкушать горячую пищу в столовой. Поплавает в бассейне с морской водой, чтобы расслабить затекшие мышцы, полистает в библиотеке коллекцию англоязычной литературы двадцатого века. Еще всего лишь один день путешествия — и наконец можно будет распаковать вещи в новой квартире. Он надеется, что там найдется рабочее место у окна, может, даже удобное кресло для чтения, откуда он будет любоваться падающим снегом.

Грант вновь чувствует проблеск чего-то светлого. Чем больше он сосредоточивается на ощущении, тем четче оно становится, начиная казаться надеждой. Грант замечает, что кассирша встряхивает банку, наполненную мармеладными желейными конфетами в виде хот-догов.

— У вас здесь вся еда в виде хот-догов? — указывает на них Грант.

Девушка отводит взгляд, затягивая потуже высокий конский хвост.

— Хот-доги. — Грант постукивает пальцем по банке, чтобы привлечь внимание девчонки. — Они повсюду.

— Окей… как скажете. — Она закатывает глаза.

— Не берите в голову. Это была шутка. — Грант делает паузу, однако ответа не получает. — Мне нужна комната на ночь.

— Комнаты наверху, — говорит девушка, по-прежнему избегая его взгляда. — И оплата вперед, наличными.

— У меня только американские. — Грант кладет на стойку пачку денег.

Кассирша бросает на него скептический взгляд.

— А больше ничего?

— Мне сказали, что здесь принимают американские. — Грант старается держать ровный тон.

— Менеджеру не нравится, когда у нас тут шныряют американцы. Говорит, что нам больше нельзя брать ваши деньги.

— Ох, — отзывается Грант. — И почему же?

Девушка смотрит на него пустыми, полными скуки глазами, словно ответ на его вопрос предельно очевиден.

— Мы знаем, что вы задумали. Скупаете землю. Пытаетесь выбраться из собственной страны. — Кассирша пожимает плечами, потом наклоняется вперед и шепчет: — Не то чтобы я винила вас лично. Но правила устанавливает менеджер.

Она поворачивается и постукивает пальцем по написанной от руки и прикрепленной к стене табличке, которую Грант до этого не замечал: «НИКАКИХ БАКСОВ ОТ ЯНКИ!»

— Слушайте, мне просто нужно место для ночлега. — Грант все равно придвигает к девушке пачку денег. — Пожалуйста. Я в отчаянии.

Она подносит одну зеленую купюру к лампе накаливания, словно изучает давно погребенное под слоем ила ископаемое.

— На Бога уповаем, — зачитывает она вслух и смотрит на Гранта с ухмылкой. — Вот и первая ваша ошибка.

Грант лезет в карман куртки, нащупывает обнадеживающую его золотую монету. Ее он предложит лишь в самый последний момент.

— Всего одна ночь, обещаю.

Девушка отодвигает наличку обратно.

— Ваши деньги здесь не помогут.

— Ладно. — Грант достает и кладет на стойку монету. — Полагаю, золото вы принимаете?

Девушка улыбается, и Грант видит, что и у нее на передних двух зубах красуются золотые коронки. Она ловко бросает монету в кассовый аппарат, после чего вручает Гранту ключ от номера.

— Выезд в одиннадцать.

* * *

В номере мотеля, лежа на кровати, Грант чувствует себя опустошенным, из-за того что рано в своем путешествии отказался от золотой монеты. Ее в детстве подарил ему отец, на ней был оттиск лица иностранного диктатора, который насильно превратил всю валюту своей страны в золото, когда рухнули финансовые рынки. «Всегда держи во внутреннем кармане ценный ресурс, — сказал отец. — Даже если придется носить с собой память о порочном человеке». Грант делал, как велено, и хранил монету в напоминание об этике своей семьи, сначала во имя оной, затем вопреки.

«Монета больше не имеет значения», — успокаивает себя Грант и садится. Здесь никто не знает его семью. Отчасти поэтому он и согласился на эту работу. Единственный способ перестать быть Гримли — перебраться туда, где это имя ничего не значит.

Он все еще горд, что его наняли благодаря его личным заслугам. Отец не дергал за ниточки, никто не звонил какому-нибудь давнему приятелю по школе бизнеса. Образование в Уолдене, вероятно, не повредило, но Грант ведь сам написал сопроводительное письмо, где старательно объяснил, почему хочет «помогать обществу, обучая студентов, отличных от контингента Уолдена». Может, вышло немного очевидно, однако этого хватило, чтобы ему предложили пройти видеособеседование, на котором он и убедил рекрутера в своих обширных знаниях в области преподавания английского языка на начальном уровне.

«Чушь собачья», — думает Грант и плюхается обратно. В действительности у него нет никакого опыта, и последние две недели он просыпается посреди ночи, охваченный глубоким и стойким чувством собственного несоответствия. Сколько там канадских душ жаждут образования, которое принесет им он?

И чему он их научит? До недавнего времени его жизнь была полна легкости. Он плавно плыл по течению, огражденный от внешнего мира тем, что всякий выбор был сделан за него еще до того, как он сам начинал понимать, что это вообще был выбор. Ничуть не помогало и острое осознание своих привилегий. Он вырос в семье, чье имя высечено на мраморных стенах первой публичной библиотеки страны. В ее честь называли улицы, учебные заведения, финансовые центры. И теперь на их деньги строят приватизированные города.

«Быть Гримли — значит отбиваться от зависти тех, кто не принадлежит к Гримли», — всегда повторял отец, прежде чем пуститься в долгий, обросший легендами пересказ наследия их рода: о том, как Гримли сколотили состояние, финансируя поставки опиума, рома и рабов через океаны. Когда их товары стали политически сомнительными, семейство переключилось на текстиль, основав хлопчатобумажные фабрики, что прославились долговечностью производимой одежды и жестокими условиями труда. После забастовок фабрики пришлось закрыть, а семье — переехать за границу в поисках более дешевой рабочей силы. Вновь Гримли открыли себя в недвижимости, распилив Бэк-Бэй и Бикон-Хилл и вложив остаток состояния в нефтяные скважины в терзаемых войной и диктатурой странах. Когда нефть обесценилась, Гримли переключились на зеленую энергетику и автономные города, финансируя первый Плавучий город в Бостонской бухте и занимаясь добычей редкоземельных минералов. Богатство Гримли настолько велико и интегрировано, что отец никогда не думал о нем с точки зрения денег — их семья была просто-напросто частью американской истории.

Отец ошибается. Даже историю можно переписать. Изучив на курсе европейской истории Французскую революцию, Грант задался вопросом: будут ли когда-нибудь вспоминать род Гримли как раздутый пережиток аристократии? Ведь их успех, влияние, состояние созданы путем выжимания средств из труда рабочих. В моменты наимрачнейшего настроения Гранту нравилось представлять захват кристаллического Плавучего города. Как туда хлынет стремительная толпа оборванных и грязных героев из рабочего класса, вооруженных топорами, лопатами, ржавыми кирками, как они взберутся по лестнице прямо к угловому кабинету отца. Грант всегда останавливал апокалиптические видения у самой двери, ставил кровопролитие и битое стекло на паузу. Пусть Грант и презирал отца, но они все же близкие родственники.

Если он неспособен убить отца даже метафорически, тогда все, что ему остается, — это сбежать. Грант расстилает на полиэстеровом покрывале карту, чтобы наметить свой путь в колледж. Вот, должно быть, Вандал. Грант обводит заправку, и вот здесь — он ведет дальше, до синей «почки», — лежит озеро Доминион. Просто пятно, от которого по глухим землям ползет едва заметная линия.

Грант идет в ванную, чтобы побриться, но застывает, увидев себя в зеркале. Щеки покрыты жесткой щетиной, сам немытый, с диким взглядом. Он впервые в жизни видит, как выглядел бы, будь он другим человеком.

«Ты всегда будешь Гримли, — сказал отец перед отъездом Гранта. — Побег ничего не изменит».

Он докажет, что отец неправ. Моментально Грант решает не бриться и возвращается в кровать, залезает под жесткое от холода одеяло. Закрывает глаза. Сон приходит так быстро, будто задернули занавес.

* * *

На следующее утро у заправки, где в ожидании стоит Грант, останавливается черный внедорожник с серебристым трейлером. Дверь автомобиля распахивается, и оттуда выходит красивый, ухоженный мужчина в куртке из овчины. Его аккуратно причесанные волосы одного со снегом белоснежного цвета. Он идет к заправке легкой, бодрой походкой, обутый в пару блестящих ботинок. Коротко свистит — и из машины выскакивает шустрый английский пойнтер, который своей гладкой, лоснящейся шерстью идеально дополняет утонченность хозяина.

Грант выходит наружу.

— Мейер? — неуверенно спрашивает он.

— Нет, я ваш канадский похититель, — мужчина смеется. — Разумеется, я Мейер. Идите-ка сюда, пока не окоченели.

Грант следует за Мейером к машине, забирается на пассажирское сиденье. Собака тоже запрыгивает внутрь и устраивается на заднем. Из динамиков доносятся переливы саксофона и синтезатора. Музыка зажигательная, сдержанная и немного меланхоличная.

— Этно-джаз, — отвечает Мейер, когда Грант спрашивает, что это. — У меня фантастическая коллекция оригинальных виниловых пластинок, которые приедут в следующем семестре.

— А откуда вы?

— Лос-Анджелес в основном. Во всяком случае, там находится мой склад. Раньше у меня было бунгало в Джошуа-Три, но я его продал, как только ежедневная температура там достигла сорока трех градусов. — Мейер качает головой. — Ужас, что творится на юге. — Он приоткрывает окно на пару сантиметров и вдыхает полной грудью. — Вот почему я люблю север. Свежий воздух. Чистый. Без примеси. Когда вы в последний раз дышали таким?

— В прошлом июне, — говорит Грант и медленно вдыхает прохладу. — Мой профессор отпраздновал публикацию своей книги, заказав ящик с новозеландским воздухом.

— Канадский не такой. Он холодней и суше. Меньше соли, потому что мы прилично удалены от побережья, — объясняет Мейер. — Мы тут, видите ли, в субарктическом климате. Хотя сто пятьдесят миллионов лет назад эти места были дном океана. Если копнуть достаточно глубоко, можно найти тела морских беспозвоночных, запертых в минеральных могилах. Здешние жители добывали аммонит, делали из него украшения.

— А почему перестали? — Грант смотрит в окно, за которым проплывает пейзаж — ряды засохших сосен, что время от времени прерываются почерневшей фермой с провалившейся крышей. Среди обломков мелькает обугленный корпус автомобиля, и Грант старается не думать, каково это — быть заживо сожженным.

— Ископаемое топливо, конечно. Машина с помощью бусиков бегать не будет. — Мейер включает левый поворотник, хотя они на дороге совсем одни.

— Но теперь, после запрета на нефть, все свернули?

Мейер кивает:

— Да, пятнадцать лет назад буровые остановились. Вы ознакомились с регионом, я впечатлен. Собственно, меньшего от мальчика из Уолдена ожидать и не следовало. Знаете ли, я сам там обучался, пока сие заведение не стало местом лишь для немногих счастливчиков.

Грант бросает взгляд на лежащие на руле руки Мейера.

— Кольцо вашего выпуска?

— Выпуск 2014-го. А вы окончили колледж как раз в этом году, не так ли?

Грант теребит собственное кольцо, вспоминая, как осторожно играла с ним Джейн, когда не могла заснуть.

— Выпуск 2049-го. Но его вес меня всегда тяготит.

— На самом деле это дань ностальгии. И кольцо действительно откроет определенные двери, если его владелец того захочет. — Мейер делает музыку тише. — Что еще вы узнали об этих местах?

— Что это территория коренных народов, — отвечает Грант, — но нефтяные компании выжили некоторые из исконных наций с их земель.

— Верно, Грант. — Мейер машет рукой в сторону деревьев. — Теперь наши следы должны быть много легче, в большей гармонии с миром природы.

— Местные настроены враждебно? Пара человек на станции назвали меня нацуклонистом и отказались везти на север.

Мейер ощетинивается.

— Меня не перестает удивлять ирония оккупации. Эти люди произошли от первых переселенцев, которые украли эту землю у аборигенов, и все же именно нас они именуют захватчиками. Мы ее, по крайней мере, честно купили.

— Но мы для них все же захватчики, верно?

Мейер качает головой.

— Скоро они увидят в нас друзей. Местным нужны рабочие места и будущее. Будут брать то, что дают, даже у группы американцев с намерениями, выходящими за узкие рамки их понимания. — Он выключает музыку и, глянув на Гранта, вновь смягчает голос: — Эта страна нуждается в идеологии, выходящей за пределы выгодной добычи. Однажды они поблагодарят нас за то, что мы здесь живем. — Мейер кивает на окно: — Видите вон ту трубу?

Грант впервые обращает внимание на серебристый трубопровод, что тянется вдоль шоссе сантиметрах в тридцати над землей, змеится к горизонту и наконец исчезает в густой роще.

— Когда-то по этой трубе можно было проследовать до самой границы со Штатами, — объясняет Мейер. — Теперь все это совершенно бесполезно. — Он постукивает по рулю внедорожника. — Машинка, разумеется, на электротяге. Мы тут пытаемся строить лучшее будущее. Однако любые дальновидные планы не исключают жертв. Боюсь, мы отстаем от графика.

— Что вы имеете в виду?

— В этом месяце мы только приступили к строительству кампуса.

— То есть кампус еще не открыт?

— В данный момент проект в стадии производства. Знаю: при приеме на работу вам обещали определенные жилищные бонусы, поэтому хочу быть с вами предельно откровенен. Это настоящая работа, Грант, вас не будут везде водить за ручку, как в Уолдене. Однако ее сопровождают и определенные недостатки. Неприхотливая пища. Простой быт. Но обещаю: как только мы все наладим, вы первым переберетесь в новое жилье.

Дома в Плавучем городе ждет стеклянный кабинет с надписью «Грант Гримли» на двери. Первая башня. Самый верхний этаж. Прямо рядом с угловым кабинетом отца. Все, что нужно. Одна-единственная просьба — и уже завтра в небе появится вертолет. Через сорок восемь часов Грант будет сидеть в кожаном вращающемся кресле и глядеть, как волны Атлантического океана, пенясь, омывают набережную. Отец встанет в дверях и скажет извиняющимся тоном: «Забудь о Джейн, Грант. Почему бы тебе не наведаться в “Петлю”?»

Грант смотрит на серебристую трубу, зная, что отец никогда не найдет его здесь, вне Сети, с выключенным Фликом. Мысль наполняет его пьянящим счастьем. Он совсем один. Впервые в жизни. Никаких уведомлений, которые его достанут. Никакого геотрекера, который фиксирует его перемещения. Никто в мире не знает, где он, кроме Мейера.

Грант поворачивается к нему.

— Я никогда не вернусь на юг.

— Хорошо, — кивает Мейер. — Я знал, что могу на вас положиться.

* * *

Здание, рядом с которым Мейер высаживает Гранта в Доминион-Лейк, представляет собой квадратный склад, на вид уже лет десять, не меньше, заброшенный. Своего рода душераздирающе типичная конструкция, что Грант всегда ассоциировал с пригородом, подобные которой, казалось, простирались до бесконечности за пределами Бостона. Мейер пообещал, что внутри его встретит Бригадир, и Грант волочит свой чемодан по утрамбованному снегу ко входу. Окна заклеены местной газетой, потемневшей и сморщившейся от солнца. Объявление о скидках на свиные отбивные в магазине смешанных товаров. Статья, где автор беспокоится по поводу резкого падения цен на газ. Еще одна — о запрете на нефть. Грант стучит костяшками пальцев по оконному стеклу и ждет.

Конец ознакомительного фрагмента.