Сказки тетушки Смерть

Мишель Комаровски

Харон, переправляя души на ту сторону реки забвения, слышал множество историй, печальных и смешных, трагических и комических. Кое-что он рассказывал своей тетушке по имени Смерть, и она решила их записать. Было это или не было, будет или не будет – никто не знает. Истории вновь возвращаются к нам из глубин сна, который мы сновидим вместе. Эти сказки – общечеловеческие истории, наполненные радостью и болью, которой мир отзывается в сердцах людей, живущих на этом свете.

Озеро

Тело во власти спазма, руки и ноги сведены судорогой, голова запрокинута назад, привычная боль. Так было много раз до этого, и теперь уже почти не страшно. Какое-то время я не могла дышать, а когда вновь вдохнула — как из черной глубины вынырнула — в руках лежало золотое яйцо. Оно было размером с голову ребенка и блистало таким ясным светом, какое бывает только у солнца на рассвете. На его скорлупе были разбросаны более темные, цвета меди, пятна, напоминающие очертания материков. Яйцо было тяжелым и теплым, я провела пальцем по шероховатой скорлупе, и мне почудилось, что внутри бьется сердце. Ребенок, которого я так хотела… Некогда любоваться, быстрее, быстрее, пока Алексей не проснулся. Я зарыла яйцо в песок и всплакнула, пролив несколько слезинок, будто это могло оживить бесплодную землю.

— Почему ты не рядом? — издалека послышался окрик. — Ты куда опять пошла?

Не успела… Алексей увидел яйцо в руках и грубо оттолкнул меня. Швырнул яйцо на камни, но оно не разбилось. Тогда он склонился над золотым шаром, озарившим его лицо нежными бликами, и ударил булыжником. Раздался всхлип, который отозвался глубокой болью, я, скрывая слезы, убежала в шатер.

На следующий день, выйдя к колодцу за водой, я увидела, что золотые осколки разметал ветер, а там, где сидел Алексей, лежит камень, намертво вплавившийся в бурый, цвета засохшей крови, песок.

А потом высох колодец, наверное, последний колодец в этом городе и нужно было снова собирать самодельный шатер, увязывать утварь в тюки, грузить на задумчивого осла и идти дальше, в неизвестность, туда, где может быть, еще остался живой колодец. Алексей сказал, что это все из-за меня, из-за того, что я произвела на свет золотое яйцо. Будто я могла что-то сделать… Слезы покатились по щекам.

«Ну что ты, я ведь люблю тебя», — сказал Алексей, как медяк кинул. Извинился? Нет, боги не извиняются. Им нужно над кем-то властвовать, повелевать. А если он никем не управляет — то какой же это бог? А у Алексея осталась только я. Нет, он — само совершенство, идеален во всем и даже бывает добрым, правда, только тогда, когда я веду себя хорошо. Ну что поделаешь, раз я — всего лишь земная женщина, недоделка, а он — бог, сошедший с неба и между нами огромная пропасть…. Но я люблю его, как никого и никогда не любила до этого. Может — в этом все и дело. У меня только любовь и осталась от прошлого, благополучного мира.

***

Плетусь по колючему песку, который немыслимым образом забирается в ботинки, пылит, отчего глаза очень быстро становятся красными и хочется закрыть их и не открывать. Когда смыкаю веки — вижу Алексея, его гордый, устремленный вперед профиль, открываю — этот же гордый профиль рядом — высеченный в голубом граните неба и подсвеченный солнечными лучами. Даже сейчас, когда не осталось уж почти надежды, когда конец света близок, он остается самим собой. Не поддается панике, в отличие от большинства, облегчивших работу голоду и болезням — переубивавших друг друга. И не догадаешься, что он так же, как и все, не знает, что делать дальше. Но с ним я чувствую себя хоть немного защищенной — это он увел меня из города, он совладал с толпой, устраивающей давку возле колодца, только он заставляет двигаться дальше.

Когда я познакомилась с ним, то не знала, что он бог. Просто видела, что все в жизни у него получается само собой, легко, без всяких усилий. И, конечно, он был сказочно красив, вежлив, галантен, красиво ухаживал и сделал так, что я ни в чем не нуждалась — а я — молодая глупышка, влюбилась без памяти.

Неприятности начались позже — когда я начала производить на свет золотые яйца.

«Не волнуйся», — говорил он, и уносил новорожденное яйцо неизвестно куда. Только потом, случайно зайдя в подвал дома, я обнаружила горы золотой скорлупы на заляпанном кровью полу. Я ревела, не ела, резала себе вены, и добилась, в конце концов его объяснений. Алексей сказал — он уничтожает яйца для моего же блага. Из них может появиться на свет полукровка — Сатана, который восстанет против него, бога, в чьем владении находится наш мир. А потом и уничтожит его.

Но мир рухнул сам. Земля превратилась в бесплодную пустыню, постепенно, незаметно, и мой бог ничего не смог поделать. Поэтому мы и скитаемся теперь, как тысячи других несчастных, которые еще пока не окончили свое существование, погребенные песками.

***

Лязг, скрежет, гул большой толпы. Чудовище — вижу впереди огромный, нестерпимо сверкающий на солнце панцирь, медленно исчезающий среди барханов, и от испуга хватаюсь за руку Алексея. Его ладонь тверда и прохладна, он спокоен. Показалось, наверное, мираж, обманка.

Подходим ближе. Люди — муравьи, суетятся вокруг глубокой воронки, подходят близко — и страшно, вдруг провалятся. А в середине — словно муравьиный лев, роющий западню, в землю вгрызается железный человек, высотой с двухэтажный дом. Вблизи он уже не кажется таким блестящим — наоборот, видны ржавые потеки, сочленения нудно скрипят при каждом движении, сухая трава свисает из клепанных швов. Вместо ладоней у гиганта — ковши, наподобие экскаваторных, которыми он ловко раскидывает песок. Толпа стоит и, не отрываясь, смотрит на это завораживающее зрелище. Мы тоже подходим почти к краю, я, вцепившись в Алексея, смотрю вниз — на дне котлована уже видна влажная земля — значит, скоро и вода будет. Роет колодец, и воды в нем хватит на всех. Значит, тут и останемся.

Ставим шатер в тени бархана. Алексей касается губами мочки уха. Ему нравится мучить меня своей любовью, он знает, что его страсть сильнее меня. Поддаюсь ему, растворяюсь в объятиях, забываюсь на время. Поцелуи раскаленными монетами ложатся на мою кожу, так что не остается живого места, я кричу, от боли и наслаждения, выгибаюсь. У него — кажется, тысячи рук, и они обхватывают меня коконом, обвивают древесными корнями и я не могу двигаться, могу только исступленно стонать. Я подвешена в его сетях, вниз головой — бабочка, попавшая в сети к пауку и жаждущая, чтобы ее съели. Насладившись мной, выпив до дна, он вламывется в меня, потом следует взрыв сверхновой, сметающий все на своем пути.

Истерзанная и обессиленная, я не могу даже подняться, только лежу и смотрю на грязный, выцветший полог, колыхающийся над головой, слушаю шум, доносящийся издалека. Мыслей нет — их смыло цунами.

***

А потом на память приходит странный механизм. Нечто подобное я видела в Москве, на ВДНХ, когда была еще школьницей. Механический человек, могучий строитель светлого будущего, такие, как он выполняли самую тяжелую работу — осуществляли поворот северных рек, работали на стройках, распахивали целину. Говорят, в кабину сверхчеловека замуровывали заключенных, оставляя лишь маленькое окошко для пищи и трубку для отведения продуктов жизнедеятельности. И они работали в жару и в холод, валили деревья, заправляли необструганными бревнами прожорливую топку, до тех пор, пока не погибали от нечеловеческих условий, или не ломался грубый механизм, который становился для них жестяным гробом.

Придя в себя, я решила сходить в селение.

— Я схожу за водой, — крикнула Алексею, дождалась ответа, замотала шею платком, чтобы скрыть свежие следы укусов и побежала к котловану. Меня не столько интересовала вода, сколько человек — робот.

В котлован вел пологий пандус и внизу, в жидкой грязи уже топтались люди, опуская кувшины на веревке в озерцо мутноватой воды. Тот, то выкопал колодец, отдыхал в тени, отбрасываемой кучей им же вынутой земли.

«Как ему, наверное, жарко…» — проваливаясь в рыхлую почву, подобралась прямо к ржавой ноге исполина. Посмотрела вверх — люк, располагавшийся на груди, был вырван и у истертых до блеска рычагов никого не было.

— Горшки, глиняная утварь! Вот вы, девушка, не хотите купить новый кувшин? — словно из-под земли вырос молодцеватый парень.

— Нет, — я прижала к груди свой, надтреснутый кувшин, сохранившийся еще с той поры, когда концу света не верили.

— А вот и да! — он толкнул меня, и кувшин упал на камни, расколовшись на несколько кусков. — Ваша старая мещанская рухлядь теперь ни к чему. Покупай! — он ткнул мне в нос кособокую крынку, нагло оглядел меня. — Она стоит ровно столько, сколько твои золотые сережки!

— Отстань от девушки, — между ними встал суховатый старичок интеллигентного вида, опирающийся на тросточку. На его шее болталась колба, до половины наполненная мутноватой водой и заткнутая пробкой. — На кой черт тебе сейчас золото? Извинись перед ней, отдай кувшин и иди восвояси. Не позорь воду, которую ты пьешь.

— Только если ты отдашь мне мензурку, старый пердун, — куражился парень. — Что там у тебя? Слезы? Или что похуже? Он козлом наскакивал на старика, норовя опрокинуть того в песок.

— Нет, ничего, все нормально, не связывайтесь с ним, — я взяла старика за руку. — Если ему уж так нужны сережки, пускай берет.

Я протянула ему две алмазные капли в золотом обрамлении.

— А теперь разреши выбрать, — сказала я, протянула руку и опрокинула лоток, заставленный кособокой посудой прямо в ухмыляющееся лицо.

Старик не растерялся и ударил нахала тростью под коленки. Неуклюже завалившись, парень упал, а я развернулась и пошла в сторону пустынного заката. Людей сегодня больше видеть не хотелось.

— Постой! — окликнул меня старик. Я остановилась — он подошел и вложил алмазные сережки мне в ладонь.

— Возьмите себе — вам они нужнее. У меня ж парень — бог, — горько сказала я, опускаясь на песок, — пусть сам теперь наколдует и серьги и воду.

— Разрешите присесть рядом, — сказал старик и вдруг его разобрал истерический смех.

— Петр Семенович, — представился он, вдруг став серьезным. — Всегда к вашим услугам. Нет, ну надо же, как мы нахала осадили, я получил кристально-чистое удовольствие, а то все негатив, да негатив вокруг.

— Как странно, скоро все мы умрем, а кого-то еще волнуют драгоценности, — сказала я.

— Он еще не верит в скорое наступление конца света. Счастливый, в некотором смысле, человек — думает о будущем. Он считает, что оно наступит, — саркастически усмехнулся старик. — Как дети, ей богу. Нет, я не говорю, что человечество погибнет от засухи. Готовь побиться об заклад, люди перебьют друг-друга значительно раньше.

Я молчала, задумавшись.

— Вы у нас недавно? Учтите, ночью будут беспорядки, и если ваш спутник не уверен, что сможет защитить вас, то лучше уйти дальше в пустыню.

— Думаю, Алексей выкрутится.

Этот вечер был несказанно хорош и я поняла, как истосковалась по беседе с умным и вежливым собеседником. Вот только Алексей бесцеремонно телепортировал меня в шатер, когда ему вновь захотелось любви. Как должно быть испугался старичок, когда, не договорив фразы, девушка вдруг исчезла.

***

Утром у изголовья моей кровати стоял кувшин — точная копия разбитого. И взяв его, я вновь отправилась на поиски человека из машины. Алексей что-то кричал мне вслед, но мне уже было все равно. Ночью у нас опять была ссора — я просила спасти их всех, а он говорил о том, что не вправе вмешиваться. Я умоляла хотя бы остановить беспорядки — как и предупреждал старик, ночью были слышны крики и стрельба. Я говорила, что он не бог больше, что растерял всю свою силу. В ответ на это Алексей заставил расцвести розы на соседних барханах и устроил небольшой водопад. Только вот к утру розы увяли, а вся вода ушла в песок.

Конец ознакомительного фрагмента.