Последняя Тайна Поля Гогена

Мишель Демион, 2019

Действие романа происходит в современной Франции. Главный герой Франк, пройдя службу в иностранном легионе, решил уйти на отдых. Его планы нарушает настойчивая просьба доктора Шнебеля, у которого пропала 15-летняя дочь Гвен. Франк неохотно отправляется на поиски юной авантюристки. По сюжету романа проходят картины и последние годы жизни Поля Гогена на Маркизских островах. Происходящие события заставили Франка переосмыслить печальную историю художника в ином свете и понять другую сторону продажи шедевров мировой значимости. В итоге Франк спасает девушку из лап мафиози. Но какой ценой?

Сегодня

Вот почему я покинул «Хамелеон» в такой спешке. Гюс лежал на заднем сиденье с очень потрёпанным видом.

Из его носа все ещё сочилась кровь; по подбородку, выступающим над свитером, разливался большой синяк. Несколько зубов, похоже, были выбиты. Розовая слюна запеклась в уголках рта, как будто он жевал сахарную вату.

Я искал место, где можно было остановиться. Мне нужно заставить Гюса заговорить любой ценой. Холодный ветер гулял по побережью. Время от времени подобно коротким весенним ливням на крышу моего авто падали тяжёлые струи дождя, омрачая пейзаж. Я смотрел на океан сквозь дождливую завесу ветрового стекла.

Казалось, земля вздрагивала от беснующегося моря. Непрерывные высокие волны с шумом разбивались о скалы, оставляя комья ослепительно белой пены. На побережье опустилась чёрная глубокая ночь. Желтоватые от глины канавки прорезали почву, по которым вода собиралась в большие мутные лужи. Дождь усиливался, а яростный ветер гонял по пляжу комья морской пены. Большие пенистые шары перекатывались по берегу пока не превращались в грязные хлопья под колёсами машин прилегающей дороги.

Все моё тело напряжено, мне было не до шуток. Мне нужно, чтобы он рассказал всё, что знает, без всяких баек.

Гюс на заднем сиденье понемногу начинал приходить в себя. Услышав шевеление и стоны, я обошёл машину и дал ему пару оплеух, чтобы ускорить процесс возвращения. Да, он был сильно помят: правая сторона лица украшена всеми цветами радуги, левый глаз залит кровью, кровь из носа оставила большое пятно на воротнике рубашки. Я бесцеремонно встряхнул его, чтобы вывести из состояния, в котором он прибывал. Он смачно выругался. Его глаза заморгали, ресницы запорхали подобно крыльям бабочки. Он приоткрыл веки и закатил глаза.

Я заорал ему в ухо:

— Слушай сюда, парень, ты меня слышишь?

Он, казалось, болезненно возвращался в сознание, затем промычал похожее на угу.

— Где девчонка, где Гвен?

По его виду он не понял вопроса. Чтобы освежить память, я воткнул ствол пистолета ему в ребра, как раз в то место, куда ударил. Он застонал. Тогда я опустил боковое стекло, чтобы дождь попал ему на лицо. Он затряс головой.

— Говори, где девчонка.

Он что-то про фырчал, разбрызгивая слюной, расцветающей кровяными разводами на стекле. Моему терпению пришёл конец. Волна гнева накатила на меня. Я в ярости воткнул пистолет в его разбитые ноздри. Тогда он загорланил:

— Нет, нет!

Отвратительный запах наполнил салон машины. Запах дерьма в его штанах. Пинками я вытолкал наружу. Он распластался по жирной придорожной грязи. Дождь стекал по его лицу, которое представляло собой сплошную рану.

— Говори!

Бурчание было едва слышно из-за шума дождя о кузов машины, но мне показалось он сказал:

— Она уехала увидеться с отцом…

— Повтори.

Он бурчал, произносив слова, проглатывая букву «р». Язык примитивный и шепелявый выливался изо его рта.

— Я отвёз её на вокзал, посадил на поезд, чтобы она встретилась с отцом!

— Шнебель живёт здесь. Ей не нужно садиться на поезд, чтобы повидать его. Тогда получается, Шнебель не её отец!

— Нет, не настоящий отец, говорю вам!

Слёзы унижения бежали по его щекам. Он был похож на тюленя, выбравшегося из воды.

— Когда Шнебель женился, ей было уже одиннадцать месяцев. Он её удочерил и вырастил. Но он ей не родной.

Я не унимался:

— Что же ты тогда с ней возишься?

— Она помогает моим двум дочерям, когда у них проблемы в школе. И я обещал прикрыть её, если кто-то кинется её искать. Она просто хочет найти настоящего отца. Вот и всё!

Да, если всё, что он говорит, правда, я влип в большое недоразумение. Я набил ему морду ни за что. Дождь размазал всё его лицо, пропитал всю одежду. Кровь, смешанная наполовину с грязью на его одежде, делала его жалким. Я сказал:

— Поднимайся и всё рассказывай.

— Я знаю её пару лет. Когда моя старшая дочь пошла в третий класс, у неё было отставание по программе, и Гвен вызвалась ей помочь. Два раза в неделю она приходила к нам домой и помогала с уроками. Это здорово помогло Фатиме. Она хорошо успевает и сейчас в числе первых в классе.

— И к чему тогда этот цирк в ресторане «Хамелеон»?

— Я обещал ей, если кто-нибудь захочет узнать, где она, я её прикрою. Вы же, как собака влезли, всё разнюхивая. Вы бы сразу настучали, только бы я открыл рот!

Я пытался возразить:

— У меня смутное подозрение, не напади я первым, твоя трость обрушилась бы на мой череп, не так ли?

— Вам повезло, потому что я замешкался.

— Что касается меня, я обещал её отцу, тому кто её вырастил, найти Гвен. Получается, мы с ним в одной обойме. Так что извини, приятель, что попортил тебе лицо. Итак, где она?

— Я отвёз её на вокзал, посадил на поезд. Она сказала, что отправляется в Майен департамент Луары, в какое-то Шато, где живёт её настоящий отец.

— Я отвезу тебя обратно в Керве и отправлюсь искать место, о котором ты рассказал.

Я вынул из кармана четыре купюры по пятьсот евро и протянул ему в качестве компенсации за увечье. После минутного колебания он сунул деньги в куртку.

— Ну, ты щедрый чувак.

— Это тебе на лечение. Куда тебя отвезти? Где живёшь?

— Рядом с двумя большими башнями.

— Я верну тебя на место, но сначала приведи себя в порядок, сними куртку и почисть, а то ты воняешь. Ты знаешь, как зовут настоящего отца Гвен?

Он покачал головой и промямлил:

— Она мне ничего не сказала, кроме того, что теперь она знает, где он живёт, и что получила от него новости. А как насчёт приятеля, которого вы подстрелили?

— Не опасно, немного дроби в ногах. Он сам может подняться…Несчастный случай при обращении с ружьём. Дашь ему пятьсот евро. Он будет доволен, не так ли?

— Ладно.

В действительности парень был неплохой: немного великодушный, даже жалкий. Я должен признать, что допустил много ошибок и за отсутствием извинений, я думал, что деньги компенсируют мою оплошность и сделают его немым, как рыба. Если он их получит.

А пока я решил навестить Шнебеля и мать девчонки, поговорить и послушать, что они мне скажут. Направляясь в Лорьян, я много размышлял, и на память мне пришла мысль одного известного педагога:

«Каждый раз одна и та же история с приёмными детьми. Зачастую эти дети не испытывают нехватки в чем-либо. У них есть всё: и родительская любовь, и хорошее воспитание, и подарки, иногда слишком много. Семейный дом становится их домом. Никаких разногласий, даже если есть другие дети. Так что же тогда происходит?»

Примерно к десяти-двенадцати годам, когда начинается стремительный рост организма, навязчивая идея, как яд, проникает в голову подростка:

«Возможно, я не родной ребёнок в семье. Может быть, меня украли или купили. Мои приёмные родители вмешались в мою жизнь, не спросив моего согласия»

Расспросы ни к чему не приводят, ни каких подтверждений, ни свидетелей, ничего. Тогда бездоказательные домыслы, заставляют ребёнка искать свой путь:

«У меня есть настоящая семья, семья моего отца или биологической матери, семья моих предков. Возможно, они ищут меня?»

В мечтах эта мифическая семья иногда представляется богатой и влиятельной, и ребёнок начинает питать ненависть против приёмной семьи. Эта ненависть становится опустошительной и разрушительной: «надо наказать тех, кто меня украл, занял место моих настоящих родителей»

Тогда жизнь таких родителей превращается в Ад. В случае с Гвен, развод её приёмного отца и матери дал пищу к поискам родного отца, которого надо найти любой ценой.

Я высадил Гюса у его дома. Казалось, он не сильно меня винил, переминая деньги в пальцах. Он поковылял ко входу башни, повернулся в мою сторону и помахал рукой.

* * *

Я быстро доехал до центра города и решил перекусить, так как у меня в животе громко урчало. Я не ел с самого утра. Я припарковался у отеля «Бретань» и заказал на ужин блюдо из морепродуктов, выловленных здесь же. Десерт из малинового суфле завершил мою трапезу. Я вышел из ресторана в приподнятом настроении от хорошей еды и алкоголя.

У матери Гвен я был около одиннадцати вечера. Над городом моросил противный мелкий дождь. Повышенная влажность туманом легла над местностью, сквозь него бледным ореолом проглядывал уличный фонарь. В саду крупные капли, скопившиеся на ветвях, громко падали на цементные дорожки, напоминая беспорядочную барабанную дробь. Черные тени деревьев танцевали в обнимку с порывами ветра. Сквозь ставни первого этажа просачивалась полоска света. К счастью, ворота сада были открыты, по ограждению текли струи дождя.

Я нажал на электрический звонок. В доме послышались шаги и звуки перепалки шёпотом. Затем женский голос спросил агрессивно:

— Это кто? Меня в это время не беспокоят. Пошёл бы ты куда подальше!

Затем она обратилась к кому-то в доме:

— Ты оставил калитку открытой?

— Угу и что? — проворчал другой.

В свою очередь я более настойчиво нажал на звонок.

— Я говорила вам, чтобы вы больше не появлялись!

— Это Франк. Я провёл целый день в поисках, у меня есть сведения о вашей дочери. Мне нужно поговорить с вами.

Дверь немного приоткрылась, ограниченная цепочкой.

— Что вы ещё от меня хотите?

— Я узнал, что ваша дочь уехала найти биологического отца. Где он сейчас?

— Вам то какое дело?

— Почему вы не сказали, что Шнебель не её отец?

— Потому что Шнебель — говнюк, всё гребёт под себя.

В дверном проёме я увидел лицо без макияжа. Глубокие морщины отяжеляли её некогда красивые зелёные глаза. Пряди волос, спадавшие на лоб, были в беспорядке, напоминая медузу. Вдруг она наклонила подбородок, и волна светловолосой копной накрыло ей лицо.

— Её настоящий отец, если конечно, это был он; в то время я любила многих мужчин. Все они дерьмо, никогда не знаешь, где их искать, никаких новостей. Он предан тебе в постели, а потом его тянет на край света за приключениями. Он вечно был переполнен бредовыми идеями разбогатеть в два-три прыжка, как Крез, чтобы стать баснословным богачом.

Она все ещё оставалась за дверью. Дверная цепочка врезалась ей в шею, когда она наклонилась, раздвигая упавшие на лицо волосы, чтобы получше меня разглядеть.

— Вы не хотите мне открыть?

— Конечно, нет. Впрочем, я не одна!

— Дайте мне хотя бы его адрес. Как его имя?

— Я уже давно о нём ничего не знаю. Он успел поменять тысячи адресов. Последнее, что я помню, это были Антильские острова. Его зовут Жерар Гегуан. И убирайтесь отсюда, иначе я вызову копов.

Она грубо захлопнула дверь перед моим носом.

— Если ваша дочь вас не интересует, — крикнул я, теряя хладнокровие, — грош вам цена, как матери.

Приглушённый голос из дома был адресован уже не мне:

— Моя дочь не должна поступать как я, чтобы вылезти из дерьма.

Я понял, что настаивать бесполезно и развернулся, чтобы покинуть дом. В тёмном саду деревья обливались дождём. Свет уличного фонаря в конце тупика, казалось, танцевал в ночи последний раунд смерти. Вот так мне было тоскливо на душе. Этот пресловутый материнский инстинкт, похоже, разделяют не все. На островах Тихого Океана есть женщины, отдающие своих новорождённых на воспитание другим людям, кто воспитает их лучше. Эта практика до сих пор существует во Французской Полинезии. Таким образом, есть матери, которым глубоко наплевать на этот инстинкт. Пережёвывая эти черные мысли, я сел в машину.

* * *

Если ворота у Шнебеля были закрыты, то наверху в гостиной горел свет. Прямо перед капотом моей машины ворота по невидимым рельсам раздвинулись, впустив меня вовнутрь, словно по волшебству. Он встречал меня у входа.

— Я узнал вашу машину и сразу открыл ворота. В любом случае я не спал.

Он взял меня под локоть, подталкивая вперёд.

— Проходите.

Усевшись в кресло, я рассмотрел его более внимательно. Его лицо резко состарилось за эти дни. Пепельного цвета глаза приуныли и покраснели. Бледное лицо как-то сморщилось и ожесточилось, и больше напоминало гипсовое изваяние.

— Итак, полиция ничего не нашла, — пробурчал он.

Повсюду пустые и наполовину наполненные стаканы, даже один стоял на клавиатуре пианино. Я вообразил диалоги на повышенных тонах, которые звучали здесь постоянно. Крики и проклятия эхом проносились сквозь молчаливые стены дома. Только картины, как окна в мир прекрасного, где ничто не может нарушить спокойствие, умиротворяли интерьер. Салон в этот вечер был пропитан парами алкоголя. Перехватив мой взгляд, он пробурчал:

— Я много выпил сегодня.

— Моя бабушка говорила: «Я пью, чтобы утопить свои печали, к сожалению, мои печали умеют плавать. Это не помогает». Почему вы скрыли, что Гвен вам неродная дочь?

— Это я растил её с годовалого возраста. Я лез вон из кожи для неё. Впрочем, что сейчас это обсуждать. После развода судья мне присудил оставаться с ней полное время, а не её матери. Судья была женщиной. Так что она по праву моя дочь.

— Ну, теперь уж нет. Она убежала, чтобы разыскать своего настоящего отца!

Его лицо ещё больше побледнело, стало прозрачным, как будто кровь отхлынула от лица.

— Это моя дочь, я её воспитал! Она всегда знала, что биологический отец бросил её, когда она была младенцем.

Я с горечью подумал:

«Бедный ребёнок, она болталась между матерью, отвергавшей её, и слишком одержимым отцом. Как, должно быть, нелегко было существовать между этими двумя полюсами. Я начинаю понимать, почему она удрала». Я подбросил в диалог нелестную для него фразу, чтобы поставить отца на место.

— По-видимому, ей не хватало настоящего отца. Иначе, она не уехала бы искать другого, но я и вправду не знаю, где он.

— Вы думаете, её можно найти? — спросил он задетый.

— Возможно. Но если она захочет жить с ним, я умываю руки.

— Вы не сможете сделать этого.

— Смогу.

— Тогда мне конец, — сказал он, переминая ладонями, с видом мученика, брошенного в огонь Инквизиции.

— Я должен вам сказать, что половину жизни вы проводите в своём госпитале, распираемый гордостью, что вас принимают за мэтра вселенной, а при малейшей бытовой трудности вы ведёте себя как последний клошар.

Я видел в отношении к дочери своего рода безрассудное сумасшествие. Я сгорал от желания спросить, кого он действительно хочет защитить: себя или свою дочь. Он грустно молчал. По его щекам текли тихие слезы. И вот он уже не более чем бедолага, который едва держался на ногах и у которого заплетался язык.

За окном опять пошёл дождь. Капли скользили по эркерному окну. Я чувствовал себя окружённым потоком слёз, как будто вся земля зашлась слезами. Хватит! Я встряхнулся, чтобы вернуть самообладание.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он.

— То, что только что сказал: найти её и выяснить, чего она хочет, вернуться или остаться со своим отцом. Насколько я понял, ваша дочь в отчаянии, как и вы. Вы поспособствовали этому в значительной степени.

— Вы знаете, где она находится?

Его лицо застыло на несколько мгновений в оцепенении. Вдруг его взгляд изменился, наполняясь пламенем гнева.

— Найдите её! — приказал он.

— Я найду её, но не для вашего уязвлённого самолюбия покинутого отца, а для её собственной определённости.

Я встал и повернулся к нему спиной. Мне уже поднадоел этот интеллигент, который позволял собой манипулировать. С поникшей головой, шатаясь, он поплёлся вглубь салона. Едва державшись на ногах, на ходу он схватил стакан и выпил его залпом. Улучив момент выйти, я спустился по металлической лестнице. Мои шаги гулким эхом раздавались по дому. Внизу, покидая жилище, я тихо прикрыл дверь, чтобы не разбудить его воспоминания.

* * *

На улице все ещё шёл дождь. Серый дождь, повис темной пеленой над маленькой деревушкой. Несколько домов цвета мокрого гранита, окружающих дорогу, слились с асфальтом. Деревья сгибались под ветром, обливаясь слезами. Шум ливня и прилива напоминал гул невидимого мотора, усиливающегося от накатывающих волн.

Слишком поздно было ехать домой. По правде сказать, я не хотел оставаться один в моём балагане, поэтому взял номер в отеле в Лармор-Пляж. Терраса маленького отеля была резко освещена и вся залита дождём. Опрокинутые спинкой к столам стулья оставляли за собой струйки воды, бежавшие к переполненному водосточному жёлобу. Во все ещё открытом баре я попросил бутылку виски, чтобы попытаться уснуть. Бармен осмотрел меня с усмешкой, видно, у меня был жалкий вид. Но когда я заплатил ошеломляющую сумму за ночной виски, взял деньги, не моргнув глазом.

Это была комната с обшарпанными стенами, с телевизором, зажатым в углу, и неизбежной картиной, изображающей побережье во время бури. Укутываясь в покрывало, я сделал хороший глоток виски, поставил бутылку на ночной столик и выключил свет.

Было без четверти восемь, когда звонок будильника вывел меня из оцепенения сна, наполненного мерзкими кошмарами, где я безостановочно отбился от кого-то. Я встал, принял душ и побрился, потом заказал плотный завтрак по телефону. Пятнадцать минут спустя я уже сидел внизу перед круассанами с маслом, джемом, апельсиновым соком и большой чашкой кофе. Ничего и не надо, чтобы унять яростную головную боль.

Мрачные мысли крутились в моей голове. Я понимал, что девчонка убежала из дома, чтобы избавиться от мрачной атмосферы в семье, но её бегство чревато последствиями со всеми идиотами, блуждающими повсюду. Кто угодно может напасть на неё. Она села на поезд, как сказал Гюс, до города, название которого начинается с Шато в департаменте Майен.

Я смотрю через окно с пластиковыми цветочными горшками на террасе, залитыми ночным дождём. С приходом дня стало видно, что это искусственные цветы, которыми обычно украшают могилы на кладбище. Тёмный туман окутал окрестности и дорогу непроницаемым облаком. Время от времени, какой-нибудь автомобиль рассекал лужи на дороге, подобно моторной лодке.

Я направился к администратору отеля, чтобы попросить карту Франции и попытаться найти место своего поиска.

— У нас нет карты, — ответила симпатичная девушка, с прикреплённым к её груди бейджиком: Соланж.

Её светлые волосы с медным отливом кудряшками падали на шею, а маленький носик придавал её красивому овальному лицу некое выражение шаловливой блудницы.

— Но я посмотрю на компьютере.

Она постучала по клавишам, не отрывая глаз от экрана, демонстрируя свою опытность. Через две минуты объявила:

— Все просто: только один город, соответствующий вашему поиску, Шато-Гонтье на юге департамента Майен.

— Тогда сделайте мне выписку.

— Вы уже покидаете нас? — спросила она, не скрывая сожаления.

— Увы! — я пытался завуалировать ответ улыбкой. — Но я могу вернуться.

— Если вы вернётесь, позвоните мне в отель, я чаще всего за стойкой. Номер телефона у вас на квитанции.

— Обещаю вам, но нужно, чтобы вы были свободной?

— Для вас я освобожусь, — сказала она, опустив веки. — Моя работа зимой не очень-то приятна…

Под её небрежно застёгнутой блузкой с декольте была видна нежная загорелая кожа. Она умело управляла движением моих глаз, позволяя разглядеть свою грудь, расстегнув верхнюю пуговку блузы. Её лицо — чарующая улыбка.

Ничего не сказав, я только приложил палец к губам, взял записку и вышел. Я быстро добрался до своей машины под мелко моросящим дождём и, сидя в машине, набрал телефон Шнебеля. Только после третьего звонка он ответил:

— Шнебель?

— Да.

— Франк. Мне нужны точные сведения. Родителя вашей дочери зовут Жерар Гегуан?

— Так сказала мне моя бывшая жена, — и добавил. — Вы должны презирать меня за вчерашнее, я потерял хладнокровие. Я обычно так не виду себя. — Его голос холодный и строгий. Он казался адвокатом самого себя. — Я вышел из себя из-за личных проблем. Это стало последней каплей переполнивший чашу. Извините, Франк, я распустил слюни из-за моей бывшей. Она меня полностью уничтожила.

Я почувствовал, что ему надо выговориться, получить немного сочувствия. Я решил, пусть говорит, он может выболтать нужную мне интересную информацию.

Он продолжал:

— Она всегда меня выставляла ничтожеством, озабоченным только своей работой, в то время как её любовники проходили колоннами, как на дефиле четырнадцатого июля. Тем не менее, я делал всё, чтобы защитить Гвен. Я знал их всех: Серан, интерн из их отделения, когда дочери не было и трёх лет, учитель физкультуры, шеф отделения реанимации, эндокринолог, коммивояжёры, продающие аспирин, член профсоюза.

Я жестоко прервал его, понимая, что он сотню раз повторял себе в оправдание одну и ту же молитву о собственных несчастьях:

— Скажите, а как я могу найти пресловутого Гегуана? Я ещё не просматривал ни телефонный справочник, ни Интернет, но сделаю это у себя. У вас есть какие-либо идеи?

— По номеру социального страхования, может быть! Ещё раз простите за вчерашний день. Я вынужден вас покинуть, срочная операция. Держите меня в курсе.

Он резко прервал разговор, как будто ему нужно было бежать куда-то. Думаю, он проделывал это с дочерью.

Я оставался какое-то время в машине, наблюдая за жизнью, пробегающей перед моими глазами, и размышляя о сложном типе, который только что повесил трубку. Люди пробегали мимо с опущенными головами, пытаясь защититься от мороси. Шнебель тоже с опущенной головой смотрел на реальность. Стоило его дочери сбежать, и лакировка придуманной им жизни облупилась.

Уличные фонари оставались зажжёнными в дневное время, забытые кем-то, кто должен их погасить.

Я не мог отказаться от этого дела, неинтересного мне, но лицо девушки всплывало, как в неоконченном сне. Если я брошу, я предам её. Меня преследовало ощущение, что она в большой опасности, и я единственный, кто может вытащить её из беды. Я поморщился при мысли о важности, которую предавал самому себе!

В интернете я нашёл троих по фамилии Гегуан, они жили в Шато-Гонтье и окрестностях. У двоих буква Г была первой буквой в имени. Я решил навестить их всех без промедления.

* * *

Между Лорьяном и этим городком было более трёхсот километров. Я выехал в полдень, и когда прибыл на площадь Республики в Шато-Гонтье, было почти четыре часа. Уже темнело, как всегда, в это время года. Город как будто парил над горизонтом в сумеречном тумане, готовый взлететь над влажной зелено-голубой гладью ухоженных сельских угодий. Старый город, необычайно красивый, защищённый утёсом сзади, стоял прямо над рекой Майен. Другая часть города разлилась по плоской равнине, окружая величественное здание, которое некогда было больницей. Старый и новый мосты соединяли обе части города, образуя район, называемый Предместье, центром которого являлся монастырь Урсулинок.

Основание монастыря восходит к первой половине XVII века. В 1634 монахини были призваны епископом Анже для обучения девушек в духе христианства. Получив во владение элегантную усадьбу XV века Ля Туш, монахини воспитали плеяду благородных девиц. Именно здесь предводитель шуанов, враг Наполеона, Жорж Кадудаль встретил свою возлюбленную, а много лет спустя здесь получила воспитание будущая жена президента Пятой Республики.

Центральная площадь привлекательна старинным замком с церковью, в котором располагается Мэрия. Любуясь этой красотой, я решил выпить кофе и изучить карту города в кофейне напротив. Я узнал, что кофейня находится на месте бывшего рынка, улицы вдоль которого застроены зданиями конца XIX века. В этом месте встречаются три площади: площадь Республики, площадь Пилори и Поля Думера.

Я записал адреса всех трёх Гегуанов из телефонного справочника и пытался найти их на карте Шато-Гонтье.

Первый человек проживал на улице дю Риоше, справа от почты чуть ниже площади Пилори. Вдоль узкого переулка тянулись высокие стены, за которыми находились усадебные участки. Одна небольшая усадьба с запущенным садом, скрывающим крутой спуск к реке, привлекла моё внимание деревянной вывеской на двери:

«Для встречи со мной, звоните здесь. Г. Гегуан, Художник». Я последовал предложению и позвонил. Дверь открылась сразу же, как будто человек, открывший её, с нетерпением ждал моего появления. Его длинные белые взлохмаченные волосы, подобие гривы, и вытянутое лицо с длинным носом, всё в нём напоминало подобие лошади. Пронзительный голос резал слух. Нежно-розовая кожа младенца и вьющаяся шевелюра, обрамляющая огромную голову, казалось, бросали вызов законам природы. А его руки и ноги постоянно пребывали в движении. Он говорил с полузакрытыми глазами, наслаждаясь собственной речью.

— Полагаю, вы пришли, чтобы выбрать картины моей будущей выставки? Проходите, это здесь.

Он взял меня за плечо, направляя через грязную кухню. В раковине скопилась немытая посуда. В кастрюле на плите готовилось какое-то рагу. Стойкий запах еды пропитался во всём помещении, пронизывая стены и шторы, свисающие с окон. Похоже, кухню не прибирали лет сто. Здесь же стояли его картины, приставленные к перегородке. Довольно симпатичное полотно, изображающее спину обнажённой женщины, висело на стене. Я подёрнул плечами, чтобы освободиться от его жеста господства.

— Я пришёл не за живописью, у меня к вам вопрос.

Тип удивился, сжал челюсти, как будто пытался мне противостоять. Затем он спросил, утратив всю вежливость:

— Если не за холстами, каково черта вы заявились сюда?

— Я ищу человека с вашей фамилией и именем Жерар.

Весь интерес ко мне сошёл на нет, его лицо нахмурилось. Морщины вокруг глаз и носа сделали выражение жалким и дурным на вид. Плечи согнулись, как под непосильной ношей. Глубокие морщины вокруг глаз, в скудном освещении, показали следы всех его бывших боёв и потерь. Он прокричал, брызгая слюной:

— Убирайтесь вон отсюда, у меня нет времени тратить его на всякую ерунду.

— Эта информация стоит немного денег.

При слове деньги его глаза округлились, а взгляд устремился к потолку, где тяжёлые дубовые балки напоминали возраст дома. Внезапно он исчез за зелёной занавеской. Я слышал, как он поднялся по лестнице.

В короткий миг отдёрнутого занавеса я заметил молодую симпатичную обнажённую женщину, лежащую на ковре, принимая позу перед мольбертом.

Кавалькада шагов послышалась с этажа, завершённая восклицанием.

— Дерьмо, дерьмо!

Теперь шаги спускались по лестнице, и он вновь появился с удручённым видом. Приоткрыв занавес, он показал на девушку, она повернулась ко мне.

— Это очень красивая модель, её кожа отлично воспринимает свет!

Я понимающе кивнул головой. Понятно, что это выражение скрывало более простую реальность. Художник же, ласкает свой слух, приукрашивая обыденность более живописными словами.

— Я не могу найти адрес, мне показалось, что я его записал. В кафе «Ля Пэ» на площади Поля Думера мы посмеялись, когда обнаружили, что у нас те же имя и фамилия! Я думал, что он оставил мне свой адрес. Не повезло, не смог найти. А вы кто?

Я нагло соврал:

— Тётушка оставила ему приличную сумму, а я отвечаю за поиск счастливого наследника.

Он осмотрел меня сверху вниз, пытаясь выяснить, правда ли, что я сказал.

— Может, это я, наследник? — спросил он меня, и внезапно его взгляд стал игривым.

— Меня это удивило бы. Человек, которого я разыскиваю, не является художником! Скажите, где я могу найти однофамильца, которого вы встретили в кафе?

— Ну, правда, я не знаю, чем он занимается, я не видел его в городе долгое время. Он говорил, что раньше много путешествовал по миру!

Я протянул ему банкноту в пятьдесят евро. Тип внезапно оживился, будто в его голову внезапно пришло озарение:

— Мне кажется, я припоминаю, что он живёт на Сан-Форт, в Пандю, недалеко от старого завода Маршана. Я часто там рисую. Но я не вполне уверен.

Он продолжал:

— Фабрика была построена в 43 году, и была важным объектом того времени. Из Нанта приходили баржи с товаром. Фабрика обеспечивала производство и переработку масла из арахиса, что хранилось на складе неподалёку.

После смерти отца, владельца мельницы и основателя компании, Феликса Маршана, место старика занял его сын в возрасте 27 лет. Именно он построил завод во время войны, строительство которого заняло много времени!

Руководство компанией затем продолжила его дочь Сильви Фуре-Маршан. Она построила большой дом возле маслозавода, почти замок. В 60-е годы были построены дополнительные склады к западнее улицы Феликс Маршан. Улица тянулась вдоль реки Майен. Цистерны, для хранения масла появились лишь в конце 60-х годов. В 91 году здание завода было демонтировано и продано американской компании Каржиль. Остались только шлюзы. С тех пор фирма Маршан специализируется на производстве упаковочного материала для масла. Он обитает где-то там.

— Парень, о котором идёт речь, Гегуан, может жить в этом районе?

— В этом районе много старых бараков, которые можно взять напрокат не очень дорого. Скажу вам больше, мой тёзка не богат, скорее даже без единого гроша в кармане.

— Мне холодно, — крикнула девушка, — я задубела!

— Тогда одевайся, — кричащим голосом скомандовал старик, — на сегодня сеанс окончен.

— Сколько ты мне заплатишь?

— Сколько это стоит? Ничегошеньки, я не успел сделать даже мазка кистью!

Девушка с шумом одевалась, затем изрыгнула:

— Ты старый ублюдок! Я разделась и никаких денег.

На что он ответил:

— Тебе это ничего не стоит, старушка!

Я продолжал, пытаясь прерывать их спор:

— Боюсь, сведения не стоят так дорого, но стоит их проверить.

За его спиной девушка устроила настоящий разгром. Она яростно раскачивала гончарные изделия на полу и, видя, что я собираюсь уходить, вышла со мной, натягивая пальто на ходу. Затем взяв меня под руку, прошептала тихо на ухо:

— Давайте удерём!

— Шлюха, ты испортила мою работу! — орал художник.

— Твоя работа ничего не стоит, дерьмо! — парировала девушка.

Конец ознакомительного фрагмента.