П – 44

Миша Котин

Москва. Рубеж тысячелетий. Главный герой повести юноша, студент второго курса технического университета, стоит у кромки крыши типовой многоэтажки спального района. В приступах наркотической депрессии он вспоминает ярчайшие события угарной молодости, которые выступают проводниками к самому важному решению в его жизни. Наедине с накатывающими отходняками он поднимается на крышу панельной семнадцатиэтажки. Там наверху, решение уже принято.

Этаж 15. Герой нашего времени

Меня выписали из отделения, выдав коленный бандаж и пару костылей в придачу. Что делает среднестатистический гражданин нашей необъятной родины, выпущенный из стационара на вольные хлеба?

— Бутылочку «Жигулей», будьте добры.

— Тебе холодное? — любезно спрашивает тетя Вера.

— А есть?

— Шесть рублей десять копеек.

Первую бутылку всегда выпиваешь в два-три глотка, с характерным бурлением на месте контакта губного аппарата с горлышком. Москва раскрывается необычайно яркими красками. На дворе стоит знойное лето. Две недели в палатах, на закрытой территории, замедляют стремительный темп столичной жизни. Взяв бутылочку молдавского полусладкого в сетевом магазине, я начал неспешный обход центральных улочек Первопрестольной.

О, как прекрасен этот город: церкви и храмы, мостовые и набережные, скверы и парки. Но оценить эти богатства может лишь избранный, чей благой помысел прорвет пелену серых балдахинов и узрит людскую массу с сутулыми спинами и опущенными, словно под гнетом диктатора, взглядами. Золото куполов, песнь скворца, запахи кренделя — и это только треть бутылки красного напитка бывшей союзной республики.

Отложив костыли и присев на лавочку, начинаю поисковую операцию в мобильном телефоне. К счастью, один близкий по духу товарищ заканчивает учебную практику и через полчаса готов присоединиться к употреблению продукции категории «восемнадцать плюс».

Артемий подъехал с небольшой задержкой, но зато с плотным пакетом с надписью «Кэмел», в котором звенела пол-литровая тара.

На ум сразу пришли строки классика: «…Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!».

В этом звуке, доносящемся из полиэтиленовой субстанции, — вся соль земли русской, настроения миллионов россиян, славное прошлое и великое будущее с непередаваемыми ожиданиями от предстоящего вечера.

За распитием напитка нас застает случайный прохожий вида «всегда готов» с нескромной просьбой влиться в наш коллектив. Согласовав предложение с одногруппником молчаливым кивком, достаю из пакета третье полипропиленовое детище жены мэра.

И кого только перестройка не вывела на живописные улицы Белокаменной. Члены царской семьи и двойные агенты советской разведки, бывшие футболисты «Спартака» и миллиардеры, переодевшиеся в земные одежды, чтобы спокойно побродить по городу. И у каждого своя история, свой эпос, своя драматургия! В основном, конечно, попадаются бравые ребята с тяжелым военным прошлым, которые после третьей, не закусывая, начинают в красках рассказывать о ратных подвигах, сильно жестикулируя и меняя выражения лица не хуже легендарных голливудских киноактеров. И чего только в этой мимике не увидишь: и скорбь со скупой мужской слезой, и печать тяжелых воспоминаний о былых временах. И кажется, что все настоящее, и проникаешься судьбой человека, и начинаешь верить, и в душе аплодируешь стоя.

Вот и наш новый знакомый по имени Александр — широкоплечий мужчина лет сорока пяти в заношенном черном пальто и длинной не по уставу бородой — оказался с тех фронтов.

Я открутил золотистую крышку и распределил содержимое по фужерам.

— Давайте за ВДВ! — Александр перевел беседу в характерное русло.

— А вы из «голубых беретов»? — спросил Артемий.

— Я, ребятки, столько в жизни повидал, — ответил наш новый знакомый с тяжелым вздохом. — Да что там: давай за тех, кто там остался.

Мы выпили, не чокаясь.

— Я в ваши годы в Афганистане моджахедов уже пачками по земле стелил. Восемь пулевых ранений за три года. Позывной — Соловей. Первый снайпер двести первой мотострелковой дивизии. Знаешь, какая слава ходила обо мне в восемьдесят шестом?

— Не знаю, я восемьдесят шестом только родился, — с улыбкой ответил Артемий.

Я долил первые ноль пять.

— Ну, за ВДВ!

Мы дружно выпили.

— Так вот. Ставят мне боевую задачу: обеспечить отход автоколонны в ущелье. Залег я на точке, выжидаю, смотрю в прицел — нашего пленного духи скрутили и в лес тащат. Три секунды на размышление, глубокий вдох — и следом два выстрела. Оба противника на земле, сотоварищ связанный по пригорку катается. Быстро собираю винтовку и бегу к нему. Ты наливай, наливай, чего примерз?

Выпили еще по сотке.

— Подбегаю к сослуживцу, а из леса крики. Выстрел услышали, на шум бегут. Закидываю его на спину — и вниз по горке.

Соловушка пил, жестикулировал все больше и даже начал принимать боевые позиции. Так сказать, лицедей вошел в роль. Артемий с ухмылкой следил за происходящим, раззадоривая бедолагу провокационными вопросами.

— Добегаю до дороги — и меня сбивает с ног шальная пуля из лесной чащи, бедро задела. Вскакиваю, снова хватаю товарища… Больше, больше лей, чего ты мельчишь?

— Ну, за ВДВ!

Уже крепко окосевший Александр завершил рассказ трехкилометровым марш-броском с подбитой ногой и раненым сослуживцем за спиной.

«За ВДВ так за ВДВ», — подумал я. И без промедления выпил.

Вечерней электричкой с Курского вокзала я возвращался в свою многоэтажную обитель. Перед застланными глазами менялись сумеречные городские пейзажи, а в голове все крутилось: «Расплескалась синева, расплескалась».