Розовый обруч

Михаэль Косаник, 2020

В этом будущем нет звездолетов, нет роботов и ИИ, нет кодирования генов. Столкнувшись с пандемией неизлечимого вируса, пережив мировую войну и последовавший за ней топливный кризис, человечество утратило многие былые технологии, откатившись назад до уровня конца 20-го века, и вынужденно разделилось на три пола. Теперь, помимо мужчин и женщин, есть эно, интерсексы, частично заменившие женщин. Вот только все ли так гладко в новом обществе? Научились ли люди жить в мире и гармонии? Усвоили ли уроки прошлого? А главное что сдерживает новую пандемию вируса, грозящего уничтожить за одно-два поколения и без того сократившееся население? На эти вопросы предстоит ответить трем наблюдателям: отцу больной девочки, психологу, работающему на Защиту Семейных Ценностей и волонтеру, столкнувшемуся с суровой реальностью. История жестокого мира, в котором все еще теплиться любовь, существующая не для, а вопреки.

Арка III. Первые трудности

Глава 8

Сложная девочка

Эрик.

Прошло пять месяцев с момента появления Рины в нашем доме. За это время мы почти полностью пересмотрели нашу жизнь. Хотя, буду честным, эти полгода стали тем ещё испытанием! Если первый месяц-полтора я могу назвать лишь бессонным, то последующие четыре — адом на земле! Да, адом!

Рина, привыкнув, что мы постоянно рядом, начала проверять границы нашего терпения. Вполне успешно, я бы сказал.

Она закатывала громкие истерики, притом совершенно без повода. Я это точно знаю, потому что ей не отказывали ни в чем, ее вовремя кормили и ей регулярно меняли белье. Прежде чем закатить истерику, девочка могла спокойно сидеть у Адриана на руках или в рюкзаке-переноске. Место тоже значения не имело, и дочь могла «включать сирену» (со слов Адриана) как дома, так и на улице. И ни в какую не хотела успокаиваться! Ни поглаживания, ни укачивания не могли смирить ее. Даже игрушки и те не отвлекали ее. Стоило поднести ей что-то, как она начинала неуклюжее махать ручками и кричать.

Мы перепробовали все, чтобы дочь перестала так себя вести, ведь ладно дома, а на улице? Это мы, ее родители, волей-неволей терпим, а ведь окружающие — не обязаны. И гнева в нашу сторону хватало, стоило выйти на прогулку или в магазин. Помню, когда возвращались с покупками, дочь решила покричать. То ещё зрелище: покрасневшая Рина истошно орала, сидя в рюкзаке-кенгуру, пока мы ждали автобуса, чтобы не идти пешком. Она едва ли не надрывалась, заливаясь слезами и прижимая кулачки к зареванному и сопливому лицу.

Вот тогда мы поймали на себе множество осуждающих взглядов! Вполне заслуженных, конечно.

Самое жуткое, что в этой толпе стояла сотрудница ЗСЦ! Ну да, рядом детский сад! Чего мы ожидали? Но именно она подошла к нам и, спросив, приемная ли Рина, спокойно улыбнулась тонкими губами, сказав:

— Иногда дети просто плачут.

Видно, мы выглядели такими измотанными и уставшими, что нас пожалели даже «защитники».

А может, помогло то, что Рина до этого спокойно сидела, играя волосами Адриана? Или из-за того, что городок маленький, слухи быстро распространяются, не давая ни единого шанса что-то утаить? Или же просто Адриана знали все местные зээсцэшники из-за постоянных походов к психологу и посещений госпиталя? Теперь это не столь и важно.

Мы успокаивали друг друга тем, что дочь не знала, как вести себя в семье, но сил с каждым днем становилось все меньше и руки потихоньку опускались. Каждый день — как хождение по минному полю: не сделаешь что-то — истерика на полчаса-час. Сделаешь — тот же результат.

Слава богу, все разрешилось. Как и в приюте, Рина в один день просто перестала кричать. Но к тому моменту мы настолько отчаялись, что хотели высказать психологу, работавшему с нами, все накипевшее. Это он говорил: «Период адаптации, подождите — все пройдет».

Прав оказался, но пожил бы он так! Хорошо, этот период занял три недели, а не больше. Иначе мы бы не выдержали! Вот теперь я понимаю, откуда у некоторых народов есть легенда о подменышах.

Ещё мы стали замечать странные привычки: Рина тянула в рот все, что только могла. От моего галстука или края рубашки, если они ей попадали в руки, до пальцев. И совершенно не важно, ее это пальцы или нет. Притом она ещё и норовила укусить.

Хорошо хоть, зубы стали резаться позже, когда мы пережили и эту привычку. При том отказать дочери не получалось: мило улыбаясь и протяжно что-то бормоча, дочь с упорством тянула руки к интересовавшему ее объекту. А ее упрямству могли позавидовать все ослы в мире.

Наконец мы могли выспаться, ведь дочь перестала будить нас по нескольку раз… Но появилась другая крайность. Она ночью начала ходить под себя, совершенно не обращая на это внимание. И если раньше спокойствие объяснялось отсутствием постоянного ухода (ори не ори — все равно не услышат и не придут), то сейчас поведение Рины ставило в тупик. Что за радость спать в собственной моче? То есть она мочилась и даже не обращала на это внимания. Первый раз испугались — вдруг недержание. Но посещение госпиталя разубедило в этом.

Казалось, это не прекратиться никогда! Мы уже опустили руки и стали стелить специальную пелёнку, не говоря уже о специальном белье.

А ещё Рина выработала странный ритуал перед сном: она стала раскачиваться из стороны в сторону, издавая слабые звуки. Выглядело это жутко, но психолог на это тоже сказал: «Скоро пройдет».

Так и жили: измотанные круговоротом однообразных событий. Единственной радостью в этом бесконечном дне сурка была улыбка дочери. Она растапливала наши сердца, выуживая откуда-то из глубины остатки сил.

Все бы ничего, но буквально через два месяца Адриан сообщил, что со следующей субботы выйдет на работу. Это и доходами назвать трудно — они с трудом окупали недельный паек.

На мое удивление, муж признался, что его сбережения подходят к концу (удивительно, что не закончились раньше), а сидеть на моей шее — дело неблагодарное, если не сказать хуже. Когда я напомнил, что согласился участвовать в воспитании Рины, в том числе и материально, муж вздохнул:

— Нужно меньше привлекать внимание ЗСЦ. Согласись, родитель-одиночка без постоянного дохода и супруга вызовет много вопросов. Как я объясню доходы при отсутствии трудоустройства? Думаю, «защитников» не обрадует, если я скажу: «Я сижу на шее кузена, он много зарабатывает» или «Я безработный, но все окей, у меня есть источник дохода в виде родственника».

С подобным я не мог не согласиться. Пусть для окружающих мы были кузенами, но даже из космоса было видно, насколько мы разные. Уж слишком мы не похожи на родню. Даже с братьями я имел больше общего, хоть мы тоже не были сильно похожи из-за того, что у нас разные матери.

ЗСЦ уже дважды приходили к нам с проверками, но лишних вопросов никто не задавал, сказывался закон о защите частной жизни.

Так мы и поделили обязанности: в будние дни, с утра до вечера, Риной занимается Адриан, а в выходные — я.

Теперь на нашем холодильнике висели и фотографии дочери, и наши расписания, и примерный распорядок дня ребенка.

Вот уже полгода каждое утро мы вместе завтракали, потом я отправлялся на работу, а Адриан занимался ребенком. «Это мой лучший проект», — восторгался муж успехами в обучении Рины. Он нашел какие-то курсы для родителей и детей и каждый день ходил туда, беря с собой дочь.

Я до сих пор не понимаю: как редкий неряха оказался таким хорошим отцом! Да, дом — это не про Адриана: у нас все также был бардак. Пыли, правда, с появлением ребенка стало намного меньше. В раковине посуда кисла неделями, если не дольше, прежде чем попадала в посудомойку. Он умудрялся собирать в стирку белье почти месяц, набирал огромную гору, а потом отправлял в машинку три-четыре футболки и пару джинсов. Я же привык ещё со школы следить за своими вещами сам, да и отправить несколько рубашек и брюк в машинку никогда не было большим трудом.

Все вышесказанное про неряшливость не имело к Рине никакого отношения: ее посуда всегда была чистой (пожалуй, это единственная посуда, которая мылась в нашем доме регулярно), ее одежда тоже не накапливалась в корзине для грязного белья, а в комнате не было ни единой пылинки.

Вечера мы проводили за совместной прогулкой по окрестностям, ужином, чтением книг или играми.

Я всегда недоумевал, как такая кроха, не умеющая ещё толком держать джойстик, сидя на коленях, умудряется играть с нами во что-то. Более того, ещё и протестует, если выбираем персонажа, который ей не нравится!

Да, помимо наших любимых в этой медиатеке появились и обучающие игры, пусть Рина и не любила в них играть. Ну да, смотреть на то, как персонажи бегают, прыгают и дерутся друг с другом, ей оказалось куда интереснее. Маленькая любительница реслинга.

Дочь за эти месяцы постепенно окрепла. У нее улучшилась координация, стали развиваться мышцы. Я замечал это, беря ее на руки все чаще.

Спустя три месяца с момента появления она прибавила в весе и начала понемногу ползать. Приходилось больше следить, чтобы шустрая мелюзга не заползла куда не следует и не порезалась, а ведь она могла — в силу своего любопытства и вечного стремления тянуть ко всему руки.

Первым испытанием стала болезнь Рины. Дело не в том, что нам приходилось постоянно таскать дочь по врачам. Неприятные процедуры для нас стали в общем-то нормой.

Это быстро превратилось в нудную обыденность, над которой иногда Адриан грустно посмеивался: «Ощущение, что мне доверили быть не отцом, а надзирателем и нянькой в одном лице. Приговор вынесли врачи, а я должен следить за его исполнением».

От этих шуток я боялся, что, как и ранее, Адриан займет позицию вседозволенности и вечного праздника непослушания. Я думал, что из жалости Рине будет позволено слишком многое. Как и с решением о воспитании ребенка муж удивлял меня.

В итоге это мне досталась роль доброго друга, из которого можно вить веревки, а ему — роль вполне требовательного отца. И хотя девочка называла меня папой, я понимал, что при всем желании не смогу от нее добиться того, чего мог Адриан, которого она попеременно называла то папа, то бабочка. Нет, мой партнер ни в коей мере не был строг с Риной. Он всегда обнимал ее; даже когда дочь начала самостоятельно двигаться, любимый продолжал носить ее на руках и при малейшем «но» бросался на ее защиту. Я ни разу не слышал, чтобы муж повысил на ребенка голос, хотя мы оба знали, на что способны во время скандала.

Рина в любой момент могла рассчитывать на тепло Адриана, его поддержку и любовь. Ведь он часто обращал в шутку многие не самые приятные вещи.

Но, когда речь заходила, например, о лечении, я поражался перемене в поведении моей пары. Сколько бы дочь ни сопротивлялась, Адриан шел до конца. Улыбаясь, ёрничая, отшучиваясь, он добивался от ребенка выполнения всех требований врачей. Я не мог вынести подобного и сдавался, как только Рина начинала кукситься. Поэтому для меня походы с ней к врачам были истинной пыткой. После первого же такого визита я долго не мог прийти в себя, хотя и присутствовал в качестве наблюдателя. Тогда Адриан попросил меня сопровождать их. Он сказал, что ему может потребоваться помощь, так как предстоящее обследование крайне неприятное.

Во время процедуры Рина громко орала, пока врач проверял работу мышц и нервов.

Во время манипуляций Адриан отшучивался: он говорил, что скоро Рина станет гимнасткой-чемпионкой, а после процедур гладил дочь, прижимая к себе, и утешал ее, говоря, какая у нас смелая девочка.

Проверки эти были очень неприятными, но, увы, необходимыми. Некроз мог начаться в любой момент, вне зависимости от употребления препаратов. Так что волей-неволей, как и с криками, мы просто терпели во время подобных процедур.

Вторым — закон «Об информировании». Помню, как мы завтракали, а по радио объявили эту новость. Как этот вотум приняли — до сих пор загадка. Вроде даже Фонд Грас был против. Но приняли согласно всем формальным требованиям, не поправ ни единого столпа демократии… Мы оба сглотнули и уставились друг на друга, словно услышали о конце света. Хорошо, дочери тогда едва исполнился год и девять месяцев, и она не понимала, что происходит вокруг.

Отныне маленькая царапина с буквально двумя каплями крови на теле дочери гарантировала отказ от прогулок в течение нескольких дней. И если мы могли не беспокоиться относительно заражения: для мужчин вирус не опасен, то вот окружающие всегда относились с неким страхом к нашей девочке.

Это мы с Адрианом знали, что уровень контагиозности у МН 118 достаточно низок (заражение только при прямом контакте с кровью, едва ли не рана к ране), но вот посторонние… Можно было убеждать окружающих до бесконечности, что бытовым путем ВМК не передается, результат был один. Чаще всего на нас смотрели как на идиотов, изредка пренебрежительно добавляя: «Вам-то чего бояться, вы ж мужики? В любом случае не заразитесь».

Оборачивать дочь в вату — то ещё удовольствие, но что мы могли? Особенно с этим законом?

Вместо разбитых коленок и беззаботного веселья Рина вынуждена была сидеть на наших руках и слышать постоянные одергивания: «сюда нельзя», «нет» и «осторожно».

Но, несмотря на все сказанное, дочь была очень шустрой: однажды она вылезла откуда-то такой грязной и пыльной, что пришлось срочно организовывать ванну и стирку. Где так испачкалась — оставалось загадкой; поблизости не было столько пыли, несмотря на продолжавшийся бардак в нашем доме. Хорошо, что тогда не успела порезаться. Даже думали купить шлейку (чтобы дочь далеко не уползала от нас на детской площадке), но потом решили, что это слишком глупо и не стоит потраченных денег.

Мы предположили, что она нашла где-то в стене отверстие и залезла в него, но найти это отверстие мы так и не смогли.

Со временем дочь начала лепетать что-то на своем языке. Первое разборчивое слово мы услышали случайно.

В один из вечеров Адриан укладывал ее спать и повторял строки из песни про бабочку:

«Тонкие крылья свои поднимая,

Взмываешь ты вверх, чтобы небо познать.

И солнце, и ветер, тело нежно лаская,

От тягот и горя будут верно спасать.

Не бойся же света: он, вдали расстилаясь,

Укажет дорогу, куда нужно взмывать.

А ты, в невесомости синей купаясь,

Будешь бабочкой яркой свободно порхать».

Рина слушала их в который раз — и вдруг:

— Бабо… тька — отреагировала дочь на строку из песни и потянула руки к мужу. Получилось чуть мягче, чем следовало. Но это было удивительно. Она произнесла первое слово!

Больше мы таких сложных слов от нее не слышали лет до трех. Только «бабочка» на свой манер она повторяла часто.

Полноценно повторять за взрослыми тогда ещё не получалось, и многие слова дочь коверкала, хотят было видно, каких стараний ей стоят эти попытки. Длинных предложений тоже не выходило, а словарный запас нашей дочери был крайне беден. Но, в сравнении с прошлым, виднелся огромный прогресс. Она ведь ещё недавно даже этого не произносила, ограничиваясь только звуками.

Оглядываясь назад, мы не могли не поражаться переменам. Одна только мысль, что ещё каких-то полгода назад Рина не умела самых простых вещей, и удивляла, и пугала. «Это было в другой жизни», — повторяли мы, как спасительное заклинание. И вот наступил один очень важный день.

Глава 9

В преддверии праздника

Эрик.

В то, казалось бы, обычное утро, Адриан разбудил меня чуть раньше будильника.

— Эрик, — шепотом сказал муж, проведя пальцем по моим губам. — Знаешь, какой сегодня день?

— Четверг? Вроде, — ещё толком не проснувшись, ответил я.

— Не совсем, — заговорщически усмехнулся мой партнер.

Потом последовал лёгкий поцелуй в щеку, и я ощутил, что Адриан встал с кровати. Судя по шагам, он накинул халат и куда-то ушел.

Я открыл глаза и перевел взгляд на будильник — было шесть пятнадцать утра. Достаточно поздно для буднего дня, но вставать не хотелось.

Вроде годовщина у нас ещё не скоро. Рина тоже появилась полгода назад, праздновать ее появление рано. День рождения Адриана — 15 февраля — и давно прошел. Мой день тоже намечался 4 ноября, до него ещё долгих полгода.

— Скажи папе «С добрым утром», — Адриан внёс в комнату бодрую и веселую Рину, грызущую специальную игрушку. С недавнего времени у дочери начали резаться зубы.

Вирус в крови по-прежнему не давал полноценного развития тканям, и многие вещи дочь познавала позже ровесников. Она всё ещё выглядела младше своего возраста, но уже не настолько, как раньше. Но вот психологически Рина перестала отличаться от других детей на площадках. Словно не было ни болезни, ни детского дома, ни постоянных врачей и регулярных обследований.

Даже то, что мы не являлись официально семьей, не мешало развитию, о чем постоянно твердили соцработники, работающие с нами. Кто-то из них наверняка знал о нашей особенности, но из жалости к Рине молчали. Хорошо, что были такие люди. Совсем не хотелось попасть в немилость ЗСЦ.

— Па-а-а… Па… п-па… — протяжно сказала дочь, как всегда сидя на руках. — Ут-т-то!

Игрушка моментально оказалась на полу, едва Рина очутилась в нашей комнате.

— Она уже ползает. Может, отпустишь, живая ведь? — привстав, спросил я.

— А мы любим сидеть на руках, правда, Рина? — не унимался Адриан.

— Ну, так что сегодня за день?

Я продолжал перебирать даты, но вспомнить ничего не мог.

— Ох, какой нехороший папа. Совсем забыл про твой день, — наконец просиял муж, опустив дочь на кровать.

Получив свободу, Рина тут же подползла ко мне.

— Ут-т-то, — повторила она, улыбаясь и протягивая руку.

В ее глазах сиял восторг. Столько новых вещей перед глазами она не видела давно. С самого появления в нашем доме. Видимо, ее привлек стеллаж на спинке кровати и книги в нем.

Мы обычно не пускали ребенка в нашу комнату. Так мы учили ее, что у каждого должно быть личное пространство и родительская спальня — не место для игр. Более того, если Рина привыкнет к этому, в будущем у нас будет чуть меньше проблем. Со своей стороны мы тоже не входили в детскую без надобности. Нам очень хотелось, чтобы дочь понимала личные границы: как свои, так и окружающих. Пусть она ещё не осознавала наших стараний — и приходилось днем закрывать дверь в эту комнату.

— Ее день? — я окончательно проснулся.

— Ага. Сегодня ее день рождения по документам, — Адриан смотрел на меня и словно чего-то ждал.

В его глазах плясали лукавые зелёные чертики. Я и в самом деле забыл про эту дату.

— Будем праздновать? — спросил я, чуть привстав.

— Да.

Рина тем временем попробовала залезть мне на живот, но у нее это не получилось, и она неуклюже упала на бок, рассмеявшись. Теперь она встречала некоторые свои неудачи смехом. Пусть и не все.

— Устроим вечеринку? — спросил я, погладив дочь по щеке.

— Нет, — покачал муж головой, присев рядом. — Давай просто вечер проведем вместе, как обычно.

Потом последовал грустный вздох:

— Да и звать некого.

И правда некого. Законодательное требование обязывало нас предупреждать окружающих, подходивших к нам, о болезни Рины, на случай если дочь порежется во время игры. В результате, стоило мне или Адриану появиться на какой-то детской площадке, как от нас шарахались все. Теперь я понимал, о чем говорил любимый полгода назад. Родители боялись и не подпускали своих детей, вне зависимости от пола. Пару раз даже слышалось обидное: «Зачем они ее сюда таскают?» и «Разве с этим вирусом выпускают из больницы?»

Пока Рина была мала, мы старались обращать все в шутку. Но дальнейшая перспектива казалась совсем уж мрачной: скорее всего, Рине будет трудно найти друзей и она проведет много времени в одиночестве. А если добавить сюда обязанность говорить о болезни… В общем, слова про надзирателя не казались такой уж неправдой.

Зазвенел будильник, на что Рина испуганно обернулась на Адриана. Звук был не таким громким, но она его раньше не слышала.

— Это будильник, — рассмеялся муж, вновь взяв дочь на руки. — Он помогает проснуться.

Рина попробовала повторить новое слово, но у нее ничего не вышло.

Встав с кровати, я направился в ванную: нужно было привести себя в порядок перед работой. За мной последовал муж с дочерью на руках.

Мы с мужем по очереди умылись, побрились и почистили зубы. Затем умыли дочь с помощью влажного полотенца. Ей умывание не нравилось, и она очень активно протестовала, сидя на руках.

После сборов мы приступили к совместному завтраку, во время которого мы больше следили за тем, чтобы Рина поела. Она уже научилась есть сама, пусть и по большей части руками, из-за чего регулярно требовалось отмывать и ее саму, и стул.

А ещё приходилось давать дочери лекарство: ведь в свои два года она едва ли понимала всю важность терапии. А ведь именно этот препарат давал надежду на хоть сколько-либо продолжительную жизнь.

Адриан за полгода виртуозно научился скармливать дочери отвратительные на вкус таблетки, смешивая их с фруктовым соком. Конечно, врачи не советовали так делать, но из-за возраста Рины по-другому не получалось.

— Вот так, — стирая пальцем остатки сока с губ Рины, хвалил ее муж. — Умничка. Видишь, не так и плохо.

На это Рина куксилась, смотрела обиженными глазами, но все же не плакала.

После завтрака пришла пора идти по своим делам.

— Как обычно? — спросил я у Адриана, поцеловав его в щеку.

— Давай чуть позже. Я хотел кое-что сделать.

Мы оба собирались. Но если я одевал плащ и поправлял галстук, то муж искал в шкафу верхнюю одежду Рины. Весна встречала каждый день прохладой и иногда туманами, что никак не радовало нас и почти полностью лишенную иммунитета Рину. Простуды дочь ловила только так. Нам приходилось кутать ее, что только мешало двигаться, но болезни лучшей альтернативой не являлись.

— Надеюсь, это не что-то нелегальное? — поднял я бровь.

Адриан на это шутливо выставил ладони вперёд и, закатив глаза, расхохотался:

— Вы меня вычислили, господин помощник прокурора! Обещаете скостить срок за частичное признание вины?

— Не гарантирую, — серьезно сказал я, но следом быстро обнял мужа и поцеловал в губы. — Все зависит от адвоката.

— Но вы же можете воспользоваться правом прекратить преследование на любом этапе и без объяснения причин, — отстранившись, улыбнулся Адриан.

— И откуда у вас такие знания подсудимый? — продолжил я нашу небольшую «игру». Своей паре я доверяю, так что ничего противозаконного в реальности не предвиделось.

— Я имею право не свидетельствовать против себя, сэр.

Глубокий долгий поцелуй и крепкие объятия, вот то наказание, которое заслуживал этот несносный балабол!

Рина тем временем сидела перед телевизором и смотрела мультфильм, не обращая на нас внимания. О прошлом напоминали боязнь оставаться одной и плач, когда я или Адриан исчезали из поля ее зрения.

Из-за этого приходилось долго укладывать дочь и специально ждать, пока сон станет глубоким, чтобы уйти, прикрыв дверь детской. То же касалось и моих сборов на работу.

Сначала мы не решались усаживать Рину перед телевизором. Неврологи не советовали возбуждать ее больше, чем это происходило при взаимодействии с окружающей средой во время игр или обучения. Компьютерные игры тоже оказались под запретом. Но это нас не останавливало. Главное во всем — мера. Одно дело — Рина сидит на коленях и наблюдает за бегающим кроликом полчаса, другое — она наблюдает за этим же без перерыва. Поэтому мы и решили: полчаса телевизора, пока мы собираемся утром, и столько же вечером не причинят большого вреда. Тем более терпеть часовые истерики не осталось никаких сил.

И вот мы оба оделись, попрощались, и я поспешил вверх по улице к остановке. Я знал, что через десять минут после моего ухода муж и дочь пойдут туда же, чтобы на автобусе доехать до парка.

Утро оставалось идеальным временем для прогулки: детские площадки встречали немногочисленных посетителей тишиной, и Рину не выгоняли из песочницы или с качелей.

Конечно, мы могли бы приобрести машину, пусть и подержанную, но цены на топливо всегда оставались болезненной темой, тем более с учетом расходов на лечение. К тому же страховка, обслуживание автомобиля тоже стоили денег. В итоге, взвесив все «за» и «против», мы решили не совершать подобной покупки.

* * *

В кабинете меня, как всегда, ждала огромная кипа бумаг. С тех пор как удалось устроиться помощником прокурора, работы у меня прибавилось. Но жаловаться на это не приходилось. Она едва ли оказалась сложнее той, что я выполнял, будучи адвокатом. Однако работать на госорганы мне казалось куда надёжнее и стабильнее. Да и работа зачастую сводилась к договорённостям между сторонами. Тут уж без изменений.

Помимо меня, отвечающего за поиски прецедентов и проверку документов, в штате было ещё три помощника.

Моей напарницей была милая девушка, совсем ещё юная. Пусть знаний ей вполне хватало, но вот дефицит опыта и усидчивости сказывался. Хотя стоит отметить, что в целом коллега вполне справлялась, а если и делала ошибки — то в основном из-за невнимательности.

Сегодняшний день исключением не являлся: кипа документов, куча проверок и даже работа с одним свидетелем. Правда, последнее очень быстро перехватил коллега. Да и дело там оказалось простое. Но я все равно порадовался: для меня проще классифицировать дела и проверять процедуры, чем работать с людьми. За работой с бумагами я не услышал телефонного звонка.

Сначала я было решил, что звонил кто-то из коллег, но быстро убедился, что звонок оказался не с внутреннего номера. Тогда я позвонил сам, благо функция обратного вызова работала исправно. Это оказался номер госпиталя «Эверплейс», о чем известило сообщение, прозвучавшее во время приветствия.

«Я хотел кое-что сделать…», — всплыли в памяти слова Адриана, пока играла музыка, а автомат соединял меня с ресепшеном. Может, опять какое-нибудь обследование? Вдруг настояли ЗСЦ? Успокоив себя, я положил трубку, так и не дождавшись ответа, и вновь погрузился в работу. Тем более что стопка даже на треть не уменьшилась.

По каждому из дел необходимо было проверить: процедуру, правильность составления протоколов, сверить судебные прецеденты из Кодекса Штатов, а также возможные статутные решения, если прецеденты все же имелись. После всего этого, папки попадали на стол моего непосредственного начальника — Говарда.

Работы не на один день.

Когда день подошел к концу, я спокойно попрощался с коллегами и направился к станции.

Похолодало, и я старался идти быстрее, остановившись лишь у торгового центра, чтобы купить что-то для дочери.

Первый день рождения… Она его, конечно, не запомнит, но это не значит, что на него не будет подарка. При покупке, помню, кассир очень мило улыбнулась, сказав, что такому подарку порадуется любой ребенок. Воодушевленный, я не заметил, как оказался у своего дома. Уже стемнело, вокруг жужжали фонари и квакали жабы. Воздух наполнился сыростью и запахом стоячей воды. Подойдя к двери, я насторожился: свет в окнах не горел.

Попробовал открыть дверь, но она тоже оказалась заперта. Странности продолжались. Отперев замок своим ключом и войдя внутрь, впервые по-настоящему забеспокоился: дом встретил меня тишиной и холодом, ведь отопление выключалось, когда мы уходили.

Было ощущение, что я один, и так жил многие годы. Лишь открытая дверь в детскую комнату да разбросанные книги комиксов напомнили, что со мной рядом был кто-то ещё. Впервые я заметил, что сквозь портьеру из окна гостиной виден унылый пейзаж, состоящий из одноэтажных соседских домов, да фонарные столбы, провода которых опутывали окончательно сгустившуюся темноту неба, озаряемое тусклым светом уличных светильников.

На Адриана подобное никак не походило, и тут я вспомнил злосчастный звонок из госпиталя. Решил позвонить ещё раз и, подойдя к телефону, заметил мигающий огонек автоответчика. Перемотав запись и включив ее, я был шокирован:

«Эрик! — на другом конце провода был Адриан. Его голос дрожал и хрипел. Запись тем временем продолжалась: — Я в госпитале «Эверплейс»! Приезжай, как только освободишься. Это очень важно!»

Взволнованный голос, звонок мне на работу, пустой дом — все это сложилось в моей голове, и теперь я понял: случилось и правда что-то из ряда вон. Но что?

Поехать в тот вечер в больницу я уже не мог: неприемные часы. Дозвониться мне тоже не удалось: рабочий день уже давно закончился. И, хотя горячая линия работала круглосуточно, многого на ней выяснить не удалось. А что мне могли сказать? Это же не врач, а всего лишь специалист, видящий данные в системе больницы. Так я и лег спать с тревожными мыслями о Рине. Ведь «Эверплейс» — один из немногих госпиталей в округе, работающий с больными ВМК. От этого ночь оказалась очень долгой.

Глава 10

Несчастный случай

Эрик.

Утром я позвонил в госпиталь вновь. На этот раз удалось кое-что узнать. Мне подтвердили, что к ним вчера действительно поступила пациентка Р. К. Коулман. Однако диагноз не сообщили.

Вспомнилось, что, несмотря на то, что госпиталь считался детским, в нем были и палаты для взрослых. Первый и второй этажи отвели для взрослых пациентов с ВМК: из-за этого администрация установила приемные часы, но все же разрешила оставаться в палате с детьми одному из родителей.

Записавшись в качестве посетителя и уточнив, что нужно иметь при себе, я быстро собрался, оповестил своего начальника, отпросившись до обеда. Отгул мне дали, хоть и нехотя: официально я ведь не являлся опекуном Рины. Скорее, просто вошли в мое положение. Я не стал терять времени и помчался на остановку.

* * *

Как всегда, войдя в госпиталь, я оказался в огромном фойе с яркими стенами. Вокруг было много света, а на специальных досках висели детские рисунки. Всегда удивлялся, почему, несмотря на специфику, в этом месте нет запаха медикаментов.

Неподалеку от ресепшена находилась небольшая игровая площадка с мягкими кубиками и парой мелких пластиковых горок для детей. Я бывал тут дважды и знал, что такая есть на каждом этаже. Милая девушка администратор уточнила у меня, к кому я пришел.

— Рина Кэтрин Коулман, — отчеканил я, тяжело дыша после пробежки от станции до парадного входа госпиталя.

— А-а-а. Так это вы звонили? — уточнили у меня.

— Да. Я ее дядя.

Я протянул свои документы.

Пропуск мне дали, объяснив, где находится палата дочери. Даже предложили небольшую карту или услуги сопровождающего. Видимо думали, что я заблужусь в этом огромном для маленького городка муравейнике. Но я спокойно отказался от подобного. Тем более что я раньше уже тут бывал.

Под косые взгляды только и оставалось, что молча направиться к лифту. Думаю, постоянные посетители больницы понимали, что мы с Адрианом не в том родстве, о котором говорим окружающим. Рина ещё могла сойти за дочь моего партнера: такие же темные волосы, похожие цвет кожи и взгляд, да и манера поведения. Про остальное же спокойно можно было сказать: «Этим она в мать»… Но вот на мою племянницу дочь походила едва ли: курносая темненькая девочка явно была не моей родственницей. Будь мы «розовой» семьей, вопросов бы не возникло. Но мы таковой не являлись. По крайней мере на бумаге.

Пройдя по коридору и войдя в лифт, я быстро поднялся на нужный этаж. Ещё немного попетляв по просторным охровым коридорам, я оказался у двери в палату Рины. Зайдя в нее, я застал спящего на небольшом диванчике Адриана и смотрящую мультсериал дочь.

Она лежала на большой больничной койке, укутанная розовым одеялом. На запястье ребенка красовалась больничная бирка бирюзового цвета со знаком биологической опасности. Ещё одно требование закона «Об информировании». Мультфильм шел без звука, но это не мешало ей восторгаться происходящим на экране.

Близких окружали светло-желтые стены с яркими рисунками на них. Комната не очень походила на палату или медкабинет, что лично меня немного успокоило. Показалось, что все же то, что произошло, не настолько страшно, как я себе представлял.

— Па-а-па! — тут же громко пискнула дочь, сбросив одеяло и перекатившись через всю кровать.

— Эй, осторожнее! — все, что я смог сказать, поймав Рину.

Она улыбнулась, прижав ладошки к щекам, а потом, дотронувшись рукой до моего лица, произнесла:

— Па-апа, уто!

Я отметил влажные ладони, чему крайне удивился — в палате было достаточно прохладно и свежо.

— С добрым утром.

Всю ночь я молил святых о том, чтобы дочь сильно не пострадала.

— Эрик? — удивленно моргнул Адриан, проснувшийся от писка Рины.

— Прости, что так поздно, — виновато сказал я, держа дочь на руках.

Она же обнимала меня, словно ничего не произошло. Видимо, привыкнув к постоянным посещениям, Рина не воспринимала «Эверплейс» как пугающее или опасное место.

— Милая, думаю, тебе стоит ещё немного полежать. Потом мы пойдем играть в кубики.

На этих словах дочь вцепилась в меня со всей своей детской силой, не желая отпускать.

Усталый Адриан только и мог что вздохнуть и посмотреть на меня с неким укором. Наверное, только недавно смог уложить. Мой партнер выглядел разбитым, подавленным и очень перепуганным. Об этом говорила и его одежда, вся чем-то испачканная, и старый рюкзак цвета хаки.

Закрыв лицо длинными волосами, муж тяжело вздохнул, понимая, что моя работа не всегда могла меня отпустить.

— Что случилось? — спросил я, прижимая Рину к себе.

Было очень страшно узнать, что с дочерью случилось что-то серьезное. Это кошмар любого родителя! Оставалось только набраться мужества и выслушать Адриана.

Он ещё раз тяжело вздохнул и начал свой рассказ…

* * *

…Утром, во время прогулки в парке, к ним с Риной подошла девочка лет семи. Она хотела поиграть с «малышкой». Видимо девочке понравилась миловидная Рина с ее большими фиолетовыми глазами и темными волнами ухоженных волос. Адриан предупредил, что Рина болеет и в некоторые игры играть нельзя.

Подошедшая девчушка покивала, улыбнулась, обнаружив нехватку двух зубов, и снова спросила про игры. Девочка была опрятно одета, ее волосы были собраны милой резинкой с бантом. Непохоже было, что она собирается нам досаждать. Да и детская площадка для малышей была рядом.

Понимая, что для Рины это один из немногих случаев хоть с кем-то поиграть и пообщаться, Адриан попросил подождать его, а сам с дочерью на руках пошел искать мать незнакомки. Женщина нашлась в кафе неподалеку. Хотя из кафе открывался вид на детскую площадку, Адриану показалось, что сидящие в нем не интересовались происходящим на ней.

Незнакомка болтала со своими подругами, совершенно не обращая внимания на игравшую поодаль дочь. Адриан спросил, не против ли мадам, если ее дочь поиграет с Риной. Предупредил, что у Рины ВМК и можно заразиться при контакте с кровью. Женщина только отмахнулась и продолжила общение. На всякий случай муж подошел к молоденькой официантке с пучком на голове и предупредил и ее.

Формально на этом закон «Об информировании» можно было считать соблюдённым.

Вернувшись, Адриан не застал подошедшей девочки. Мужу показалось, что все позади и шанс упущен. Он извинился перед Риной и хотел уже уходить, как вдруг раздался вопрос:

— Дядя, ну что, можно с малышкой поиграть?

Что ж. Адриан ещё раз предупредил про игры и, только убедившись, что его поняли, отнес Рину к игровой зоне. Дочь, стоило ее отпустить, тут же поползла к небольшой горке, радостно издавая нечленораздельные звуки. Незнакомая девочка тоже подошла к горке и даже помогла нашей дочери взобраться наверх. Сам Адриан отошел чуть в сторону и стал смотреть за играми девочек.

Мы привыкли держаться немного в стороне от чужих детей, тем более когда никого кроме нас на площадке не было. И дело совсем не в нас. Дети не боялись, видя, что мы с дочерью. Скорее даже наоборот — обычно с нами вели себя достаточно развязно: мешали, приставали с глупыми вопросами, пытались сделать что-то Рине. Все же принцип: «Папа — это игра, а мама — нет» — по-прежнему оставался актуальным, благополучно пережив не одно столетие.

Все было хорошо — девочки покатались с горки, потом старшая осторожно перенесла нашу дочь на качели и стала качать. Адриан видел все это, не вмешиваясь. Только один раз попросил не качать Рину слишком сильно. Дочь всегда любила это. Она часто пыталась залезть на качели сама, что плохо получалось. Когда мы приходили на площадку, всегда первым делом несли Рину покачаться. Прошло достаточно времени, и пришла пора уходить.

Адриан подошел к девочкам.

— Нам с Риной пора, — сказал он, сняв дочь с качелей.

— Можно я вас провожу? — улыбалась незнакомка. — Она такая милая. Меня Эбби зовут, — наконец представилась она.

На этот вопрос подошла и мама девочки. Оказалось, что матерью Эбби была совсем другая женщина — та самая официантка с пучком. Вчетвером компания направилась к выходу.

— Простите, — тараторила мать Эбби, постоянно держась за фартук. — Надеюсь, мы вам не доставили хлопот. Адриан на это отшутился, смутив женщину ещё больше. Остановившись, Адриан попросил Эбби подержать Рину, пока он поправит шнурки на кроссовках. Эбби кивнула. Девочка не вызывала каких-либо подозрений, и Адриану показалось, что ей можно доверять.

Поправив обувь, Адриан разговорился с новой знакомой. Общались они достаточно долго, и за приятной беседой не заметили, как Эбби стала теребить одежду взрослых.

— Эбби, я же говорила, что перебивать взрослых неприлично, — одернула официантка дочь.

Наконец раздался громкий крик Эбби, заглушивший голоса взрослых.

— Где Рина? — взволнованно спросил любимый, увидев, что девочка отошла и стоит в стороне, глядя куда-то вниз. Около выхода была небольшая лестница из бетона. Поняв, что произошло, муж кинулся к ней.

Рина лежала на газоне, чуть поодаль от бетонной дорожки, с широко раскрытыми глазами и странной улыбкой. Хоть крови не было. Спрыгнув вниз, Адриан быстро поднял дочь на руки. Она непонимающе уставилась на отца пустыми глазами, а потом ни с того ни с сего ее стошнило. Адриан тут же побежал к остановке автобуса, прижимая дочь к себе.

По дороге Рину тошнило ещё несколько раз, приходилось останавливаться у ближайшей урны, пока не прекращалась рвота. После последней такой остановки дочь разразилась громким плачем. Видимо, от шока до этого момента она не ощущала боли, пребывая в состоянии ступора.

Как добрался до госпиталя — муж не помнил, что было далее — тоже. Только раздавались всполохами голоса:

«Врача в четвертое отделение. Пациент с вирусом Мехони. Два года. Подозрение на черепно-мозговую».

— Что в результате? — спросил я, сев на кровать, пока Рина пыталась гладить меня по голове.

— Сотрясение мозга, — чувства Адриана метались между злостью на себя, грустью и сильным страхом за дочь. — Переломов нет, судя по рентгену. Сказали, что оставят ее в палате на несколько дней.

После полученной травмы нужен был покой, как позже рассказал мне Адриан. Медсестры в помощь моему партнеру принесли в палату карандаши и какие-то старые листы бумаги, на которых можно было рисовать. Рина, правда, считала иначе и почти всю ночь либо ныла, что ей больно, либо просилась пройтись, либо требовала поиграть с ней во что-то.

Вся эта ситуация слишком перевозбудила ее. Только под утро, укутавшись в одеяло, Рина стала смотреть свой любимый мультсериал, дав отцу хоть немного поспать.

— Милая, — спокойно повторил Адриан, встав с кресла, подойдя к нам и попробовав взять дочь на руки. — Давай ты немного поспишь, а потом мы поиграем.

— Не хосю! — недовольно сказала дочь. — Хосю папу!

В итоге три часа я провел с близкими. Первое время Рина не хотела меня отпускать, по-хозяйски обосновавшись у меня на плечах и обнимая меня за голову. Адриан предложил пройтись по этажу, заодно устроив и дочери небольшую экскурсию. Это была хорошая идея: в палате было тоскливо, хоть и уютно.

На этаже, как я и говорил ранее, была игровая зона, где Рина радостно отправилась играть с мягкими кубиками. Мы наблюдали за ней.

— Прости, что вчера не смог прийти, — мне было совестно, что не получилось провести даже остаток вечера вместе.

Конец ознакомительного фрагмента.