Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Михал Клеофас Огинский

Впервые читатель получил возможность ознакомиться на русском языке с мемуарами Михала Клеофаса Огинского, опубликованными в Париже в 1826–1827 годах. Издание уникально тем, что оно вписывает новые страницы в историю белорусского, польского, литовского народов. Воспоминания выдающегося политика, дипломата и музыканта М. К. Огинского приоткрывают завесу времени и вносят новые штрихи в картину драматических событий истории Речи Посполитой конца XVIII века и ситуации на белорусских, польских, литовских землях в начале XIX века. Глазами очевидца представлена также бурная жизнь Европы того времени, в частности восстание Тадеуша Костюшко, наполеоновские войны, показаны фигуры известных личностей – короля Станислава Августа Понятовского, князя Потемкина, императора Александра I, полководца Наполеона Бонапарта и многих других. Со страниц мемуаров предстает яркий образ и самого Михала Клеофаса Огинского. Первый том нашего издания включает переводы текста первого и второго томов французского оригинала.

О Польше и поляках

С 1788 года до конца 1815 года

Перевод с французского

В двух томах

том I

(1765–1833)

Перевод осуществлен по:

MÉMOIRES DE MICHEL OGINSKI, Sur la Pologne et les Polonais. Depuis 1788 jusq’à la fin de 1815. Tome premier. PARIS, BARBEZAT ET DELARUE, ÉDITEURS, Rue des Grands-Augustins, № 18. GENÈVE, MÊME MAISON, RUE DU RHÔNE, № 177. 1826.

MÉMOIRES DE MICHEL OGINSKI, Sur la Pologne et les Polonais. Depuis 1788 jusq’à la fin de 1815. Tome second. PARIS, CHEZ L’EDITEUR, Rue des Grands-Augustins, № 18, CHEZ PONTHIEU, LIBRAIRE, Palais-Roval, Galerie de Bois. GENÈVE, BARBEZAT ET DELARUE, LIBRAIRES. 1826.

© Чижевская Е. А., Казыро Л. А., перевод на русский язык, 2016

© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2016

Предисловие

Я никогда не имел претензии именоваться автором и потому не намеревался представлять публике эти «Мемуары», так как писал их для своих детей и для друзей. Я лишь хотел рассказать им о необыкновенных событиях, свидетелем которых был сам. Я хотел, чтобы они хранили память о несчастьях, жертвой которых пала их родина; и еще хотел набросать для них правдивую картину поведения, которого я всегда придерживался, чтобы доказать на своем примере, что среди самых разнообразных превратностей судьбы подлинное утешение нам дает только уверенность в том, что мы всегда выполняли свой долг.

Я нисколько не желал быть предметом для разговоров и потому не давал себе труда опровергать статьи в иностранных газетах и упоминания в различных произведениях, касающихся Польши, в которых шла речь обо мне лично. Однако я заметил, что моя беспечность на этот счет привела к тому, что обо мне стали говорить, не принимая в расчет меня самого. В различных изданиях «Современной биографии» я нашел абсурдные утверждения на мой счет, в которых к тому же извращенно подавались важные факты из истории моей страны. Тогда я решился предоставить для опубликования эти «Мемуары», тем более что мои друзья уже давно требовали от меня решиться на этот шаг^[1].

Уступив настояниям многих лиц, которые уже были частично знакомы с «Мемуарами», я озаботился не столько восстановлением того, что касалось лично меня, сколько тем, чтобы исправить ошибки в фактах и датах последних событий в Польше и правдиво и точно описать те из них, к которым сам имел большее или меньшее отношение.

Приняв такое решение, я должен пояснить следующее. Я начал служить родине еще совсем молодым и последовательно занимал следующие должности: представителя Законодательного корпуса, члена Финансовой палаты, чрезвычайного посла в Голландии, назначенного вкупе для выполнения миссии в Англии, главного подскарбия Литвы, военного в период революции в Польше, представителя польских патриотов в Константинополе и в Париже. Затем, в период эмиграции, на несколько лет устранился от дел и наконец императором Александром был назначен в Сенат Петербурга. Неудивительно, что те, кто привык судить о человеке лишь по внешности, могли относить меня поочередно то к аристократам, то к якобинцам, считать сторонником то Франции, то России.

Эти заблуждения на мой счет, несомненно, исчезнут при чтении этих «Мемуаров» и уступят место пониманию того, что мною всегда двигало единственное и исключительно властное чувство — это любовь к родине. Иногда она вводила меня в заблуждение, толкала на неосторожные поступки из-за доверчивости и поспешного стремления следовать первым движениям души, но чувства не рассуждают, и чувство любви к родине, конечно, извинительно, даже в своих ошибочных последствиях.

Те, кто меня знает и делил со мной преданную службу родине, прочтут этот труд с интересом. В нем они узнают обычную мою манеру думать, чувствовать и изъясняться. Они вспомнят различные периоды жизни, в которые меня знали, смогут освежить в памяти факты, которые им в основном известны, но подробностей которых они не знают. Они с удовольствием перечитают описание различных ситуаций, в которых я оказывался и отдельные из которых могли бы показаться взятыми из романов, если бы после всех событий, случившихся во время революций, еще что-то могло бы казаться невероятным и если бы ныне живущие свидетели не могли подтвердить правдивость всех тех фактов, что изложены в данных «Мемуарах».

Те же, кому мое имя неизвестно, пусть извинят меня за большое количество деталей, которые им безразличны, — это сделано ради весьма интересных сведений о событиях в Польше, многие из которых неизвестны широкой публике.

Поскольку я являюсь поляком, предметом моего повествования выступает Польша, и я исключил большое количество своих наблюдений и заметок, касающихся политических дел в Европе, оставив описание лишь тех событий, которые имели более или менее прямое отношение к моей стране.

Не следует удивляться тому, что представитель Польши создал эти «Мемуары» на иностранном языке. Я имел привычку делать записи по-французски, и я представляю их здесь (с незначительными изменениями) в том виде, в каком собрал их для личного пользования. Этим пояснением я надеюсь заслужить снисхождение читателей за те ошибки языка и стиля, которые могут здесь встретиться.

Если мой возраст и болезни не оставят мне времени опубликовать эти записи на языке моей страны, я льщу себя надеждой, что среди моих соотечественников найдется верный друг, который избавит меня от труда переводчика.

Примечания

1

Лондонские газеты в 1791 году дали сообщение о том, что я погиб, когда плыл на корабле из Кале в Дувр, и мои друзья оплакивали меня в тот самый момент, когда я читал в газете о моем собственном утоплении. Многие газеты изображали меня на трибуне Конвента в Париже в 1792 году: я читал даже копии речи, которую якобы там произносил, тогда как в то самое время находился в трехстах лье от границ Франции. Газеты Гамбурга, Кельна и другие утверждали, что в 1796 году я командовал корпусом в десять-пятнадцать тысяч человек на границах Турции. Это известие было преподнесено с такой уверенностью, что Вернинак, посол Франции в Оттоманской Порте, получил из Парижа порицание за то, что не сообщил об этом факте в своем докладе. Я узнал об этом от самого Вернинака, когда был в Константинополе. «Меркур де Франс» в 1797 году возвел меня в президенты комитета, уполномоченного составить в Париже польскую конституцию. Другие газеты выдавали меня за знаменитого Пассаван-оглы. Это утверждение было столь серьезно принято на веру, особенно в Литве, что по возвращении туда мне было так же трудно его опровергнуть, как и ту мнимую речь, которую я якобы произнес в парижском Конвенте. Я не буду приводить здесь другие ложные сообщения в том же духе, также как и некоторые параграфы из «Современной биографии», которые не потребовал исправить. После сказанного здесь не покажутся удивительными самые разнообразные суждения о моих принципах, которые навлекли на меня преследования и стали причиной задержки разрешения мне вернуться в свою страну. Это разрешение было дано императором Александром только в начале 1802 года, то есть после восьми лет моей эмиграции.