Мадам де Маникюр

Михаил Щербаченко, 2021

«Судьба каждого из нас есть не что иное, как искусная комбинация мелочей», – так предваряет автор свою новую книгу. В нее вошли, как это обычно бывает у Михаила Щербаченко, короткие ироничные новеллы (значительная их часть была опубликована в газете «Вечерняя Москва»), а также «женская» повесть, давшая название книге, – «Мадам де Маникюр».

Мадам де Маникюр

Все началось с того, что мне позвонили с федерального телеканала и предложили написать сценарий сериала. Сказали, что знают мои книжки и считают, что там есть перспективные сюжеты и персонажи.

Далее объяснили правила игры. Сериал рассчитан на главную целевую аудиторию — зрительниц от сорока пяти и выше, по преимуществу домохозяек. Они предпочитают либо костюмированное кино об интригах королевского двора, либо истории о судьбе близкой им простой русской женщины. Первый вариант затратный, денег на него сейчас нет, остается отечественная мелодрама. Формат — четыре серии по часу.

Сюжетная схема должна быть немудреной. Девушка родом из села или райцентра. Ранний доверчивый интим, предательство возлюбленного, внебрачный ребенок, уход из постылого отчего дома, мытарства по неприветливой жизни, отмороженный ухажер, раскаявшийся первый любовник, коварная подруга, похотливый начальник, благородный, но бедный заступник. Допускаются темы воровства, коррупции и продажной любви, но тактично, без изврата. Несколько драк, можно с поножовщиной и огнестрелом. Пара смертей, насильственных или естественных — на выбор сценариста.

Разумеется, возможны отступления от схемы, авторскую фантазию никто не сковывает. Главное — держать в голове вкусы целевой аудитории. Иначе зритель не поймет, уйдет на другой канал, а надо же зарабатывать на рекламе. Поэтому обязателен счастливый финал, так сказать, хэппендец. На грани неликвидного возраста, вдоволь намыкавшись, героиня находит свое счастье.

Сразу скажу, что ничем подобным я сроду не занимался, но почему бы не попробовать. Выдвинул встречные пожелания: сотрудничать с режиссером, участвовать в актерском кастинге, присутствовать на съемках. И думать забудьте, ответили мне, вы вручаете нам сценарий, мы отдаем его продюсеру, а дальше все в его воле.

В таком случае, включил я оскорбленное авторское достоинство, условие такое: показываете мне сериал до эфира, и в случае несогласия убираете мою фамилию из титров. В наступившей паузе слышалось изумление, будто я отказываюсь от прижизненного монумента перед Останкинским телецентром. Ладно, это мы вам обещаем, последовал наконец ответ.

И я начал думать о героине фильма.

«Я никогда не буду женщиной, а интересно, что они чувствуют». Эта фраза Жванецкого всегда мешала мне описывать дамские эмоции. Почти во всех моих историях действие ведут мужчины, понимать их поступки куда проще и привычнее — все равно, что разбираться в себе самом, далеко ходить не нужно. Женщины же обычно присутствуют на вторых ролях, что объясняется вовсе не отсутствием интереса автора к противоположному полу (интерес как раз всегда был огромным), а неуверенностью. Боязнью, что из-под пера, то бишь клавиатуры, выйдет мадам с мужским образом мыслей, с мужской логикой, это сразу все увидят и посмеются над тобой.

Но, так или иначе, заказ был принят, колесики в голове закрутились, и в воображении возникли очертания будущей героини. Привиделась женщина лет тридцати пяти — тридцати восьми, одновременно жертвенная и эгоцентричная, хитрющая и легковерная, неподкупная и продажная, лицемерная и искренняя, непредсказуемая и расчетливая, трусливая и бесстрашная, холодная и страстная, волевая и беспомощная. С судьбой, разрезанной пополам. С тайной. Женщина, от которой никогда не знаешь, что получишь, и ради которой стоит и жить, и сочинять.

Но это все абстракции, желателен же зримый образ. А с этим у меня всегда были проблемы. Только начнешь обдумывать, каков он из себя, твой персонаж, как выглядит, как ходит и сидит, чем пахнет, — и все, наступает ступор. То ли дело великие. «Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело». Вот вам и Анна Каренина.

Но в нашем случае, при отсутствии у автора таланта портретиста, придется поступить иначе. Хотя от кастинга, как вы помните, меня сразу отстранили, все равно я представлял себе актеров, которые могли бы сыграть главные роли. Не сегодняшних исполнителей, специально для которых придуман одноразовый термин «звезда сериала» и которых вы рискуете забыть еще до выхода в свет этой книжки, а артистов, чьи лица смотрели на вас с открыток, порознь или коллекциями продававшихся в книжных магазинах и киосках «Союзпечати», ныне «Пресса». Наборы эти назывались «Звезды советского кино». Они-то нам и пригодятся, молодые или забывчивые могут их погуглить.

Но все же свериться с классиком не вредно. Как там у Гоголя? «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча…». Что ж, разложим свой пасьянс.

Если смешать темперамент Нееловой, женственность Фатеевой, лукавство Удовиченко, глубину Фрейндлих, обаяние Андрейченко, коварство Тереховой, сексуальность Лавровой, интеллект Демидовой, утонченность Вертинской, порочность Полищук, породистость Максаковой-старшей, нервозность Соловей да добавить тембр голоса Купченко, — как раз получится моя героиня.

Однако для ясности желательно остановиться на одной актрисе, в которой просматривается собрание названных качеств. Кто может ею быть? Выбор автора — Елена Сафонова. Времен первой «Зимней вишни», с короткой стрижкой. Кто помнит, тот меня поймет.

Теперь имя. Пролистал по памяти справочник собственной жизни, а в придачу два десятка сохранившихся телефонных книжек. Получилась Людмила Вадимовна Миладинова (ударение на второе «и»). Мило, музыкально.

Далее надо было придумать героине профессию. В голову долго ничего не приходило, но не было бы счастья… Короче, помогли пандемия с карантином. Закрылись косметические салоны, а с ними стали недоступными, как их именуют, услуги ногтевого сервиса. И в этом месте позволю себе емкое лирическое отступление.

«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» — кто же спорит? Но одно дело думать, а совсем другое — стричь себе эти самые ногти. Занятие это я сызмальства не любил; у старых ножниц вечно не сходились кончики, кусачки рвали заусенцы, пилка оставляла острые уголки, которые потом цепляли одежду. Противнее же всего было, распарив ноги в чугунной ванне, скоблить пятки безопасной бритвой. Как только тупое от рождения лезвие «Балтика» натыкалось на трещинку, вода окрашивалась кровью, будто римский патриций вскрыл себе вены. Пятку приходилось заклеивать пластырем, сквозь который все равно сочилась кровь, пачкая домашние тапки.

И, когда появились первые деньги, я перенес урегулирование ногтевого вопроса в косметический салон, препоручив его профессиональным маникюршам. Было это много лет назад, но до сих пор люблю поболтать с ними об их безусловно полезной и по-своему увлекательной работе.

Вот так не связанные с темой сериала ковидные ограничения подсказали профессию героини. Быть ей маникюршей.

Ну, хорошо, а кто еще, кроме нее? С кем столкнет и переплетет ее госпожа фортуна? И тут я осознал, что обращаюсь с многочисленными персонажами своих книжных историй как-то не по-хозяйски. Создал человечка (срисовал с себя, или с других, или, что называется, высосал из пальца), а он просуществовал всего-то на двух-трех страницах рассказа, а дальше поминай как звали. Читатель потратил на него всего несколько минут — и на том спасибо.

А, может, встряхнуть этих персонажей и нанизать, будто кусочки шашлыка, на вертел заново придуманного действия? Дать им новую жизнь, а там поглядим, что получится. В конце концов, переработка того, что тобой же и придумано, — это уж точно не плагиат, поскольку тырить у самого себя не противозаконно и даже не безнравственно.

К тому моменту, когда сюжетные линии и герои сериала стали более-менее отчетливыми, произошел облом. Позвонили с телека и сказали, что заказ отменен. На канал пришли новые люди с новым видением, новыми контентами и форматами, но пока без денег. Так что сорри.

Сперва я расстроился: сбили, гады, кураж. А потом вздохнул с облегчением: не надо подстраиваться под целевую аудиторию и соблюдать гендерный баланс. И никто без моего ведома не перекроит эту историю и не навяжет хэппендец. Нет фильма — ну и ладно, будет что-то вроде повести с элементами сценария и кинематографическими приемами, на которые автор уже настроился.

Первая Серия

Людмила

Если бы в фильме были начальные титры, они шли бы под музыку вот на каком фоне. Легкие и умелые руки маникюрши обрабатывают кутикулы, касанием электродрели снимают огрубевшую ткань, полируют, шлифуют, покрывают лаком… Искусная работа с ногтями выглядит интимно и чувственно. Венец эротического сеанса — массаж кистей и стоп. Пятьдесят оттенков ногтей, по-другому не скажешь.

Место действия — спальный район Москвы, косметический салон. Самый обычный, без признаков роскоши и понтов. Сюда стараются запихнуть все, что можно: солярий, стоячий или лежачий, массажный стол, парикмахерское кресло… Такие заведения обычно держат женщины с Кавказа — Лалы, Заремы, Диляры. Но наша героиня не хозяйка салона, она наемный сотрудник.

Маникюрша Людмила Миладинова работает за столиком, покрытым крахмальной салфеткой, перед ней разложены щипчики, кусачки, пилочки, всевозможные лопаточки и скребки. Попутно, извиняясь перед клиенткой, отвечает на звонки, записывает на прием, договаривается, к кому и когда приедет на дом. По всему видно, что спрос на ее услуги высок.

Три года она работает в этом салоне, владеет всеми тонкостями и новациями профессии, в кругу понимающих людей считается мастерицей класса люкс. С коллегами общается исключительно по делу, никаких чмоки-чмоки и исповедей за чашкой кофе. Держит всех, в том числе клиентов, на дистанции, хотя и делает это «мягкой лапкой». Что у Людмилы в прошлом, откуда она вообще взялась, никто в салоне не знает. Известно лишь, что снимает квартиру неподалеку и на работу ходит пешком. Старается ничем не выделяться, но окружающие чувствуют нездешность этой женщины.

Единственный человек, с которым она любит поболтать, — старый мужской парикмахер. Вот и сейчас она подглядывает, как работает Акоп Саркисович. И мы посмотрим краем глаза.

Представьте, к примеру, что у вас на голове три волосинки, как у автора. Постричь вас триммером — пять минут и на выход. Но тогда вам надо не к Акопу Саркисовичу, потому что он церемонно усадит вас в кресло, отрегулирует его высоту, наденет на клиента пелерину, обовьет шею белоснежным полотенцем. Потом тонкими ножницами сострижет волоски на ушах и подравняет брови.

После этого он откроет опасную бритву — ту самую, которую некогда правили-точили о ремень, а потом в отечественных парикмахерских запретили, опасаясь то ли порезов, то ли операций «чик по горлу». Но у мастера старой школы свои правила. Он подравняет бритвой виски, шею, и только после этого возьмет приятно шуршащие ножницы и начнет собственно стрижку. Пятиминутной механической скоблежке триммером он предпочтет долгую и кропотливую работу. По сути, комбайн заменит косой. И в качестве финального аккорда поднесет к вашему затылку зеркало, дабы вы заценили безупречную шлифовку.

Акоп Саркисович охотно развлекает Людмилу историями о том, как он стриг разных знаменитостей, попутно пытаясь в очередной раз разгадать, что же за птица эта маникюрша. Однажды он наблюдал разговор владелицы салона и бухгалтера, нервно обсуждающих, как оформить документы для налоговой инспекции, и Людмила, просто проходя мимо, дала подсказку. Дамы застыли в изумлении, будто увидели пророка. А восхищенный парикмахер с тех пор стал называть ее мадам де Маникюр, к чему она отнеслась благосклонно.

Однако треп с Акопом Саркисовичем пора заканчивать: пришел мужчина, клиент без записи. Он садится в кресло, маникюрша опускает в ванночку с теплой водой его правую руку и на безымянном пальце видит золотой перстень с печаткой, на которой оттиснута статуэтка Оскара. Того самого, ради которого в Лос-Анджелесе ежегодно раскатывают красную дорожку.

И холодная волна прошлого накрывает героиню.

А нас с вами ждет флэшбэк — так киношники называют сюжетный возврат к прошлому.

В просторную приемную входит женщина. Входит не медленно и не быстро, не робко и не нагло, а с тем спокойным и уверенным видом, который внятно сообщает: мне надо, вот я и пришла. «Там гость», — предупреждает секретарша, хотя точно знает, что с тем же успехом она могла бы сказать: «там президент США» или «там террористы», — женщина, никак не реагируя, пересекает приемную и входит в кабинет, где и зародится главная интрига нашей истории.

При ее появлении двое мужчин встают из-за кофейного столика.

— Позвольте вам представить, — церемонно объявляет хозяин кабинета. — Ум, честь и совесть нашего банка, директор департамента вип-клиентов. Людмила Вадимовна Миладинова.

Да-да, читатель, перед вами та самая маникюрша. Вы бы и сами узнали ее, хотя, конечно, из вежливости не подали бы виду, что разглядели различия. И дело даже не в том, что в салоне вы видели простоватую брюнетку в джинсах и кроссовках, а сейчас это яркая шатенка, в деловом костюме, с брендовой брошью на лацкане и на 12-сантиметровых шпильках. Речь о различиях иного порядка.

Бывает так, что встречаешь женщину с разрывом в три-четыре года, и она по-прежнему мила, ухожена, подтянута, привлекательна. Вроде бы, ничего не изменилось. Но только в одном случае дама стоит дорого и дорожает день ото дня, как нефть в начале нулевых, а в другом — цена ее с трудом удерживается на среднем уровне и имеет тенденцию к снижению. Извиняюсь, конечно, за вульгарность сравнения, не хочу оскорбить ваш вкус, просто добиваюсь наглядности.

Так вот, Людмила в банке — это нефть в начале нулевых.

— Если это ваши ум, честь и совесть, что вы оставляете за собой? — весело спрашивает гость.

— Жадность, — влет отвечает за шефа Людмила. Чем сразу обозначает свой статус: ей можно все.

— Так и есть, уж она-то знает! — смеется шеф. — Жадность — наше все. Что еще нужно банкиру, чтобы его клиенты спали спокойно. Экономика должна быть экономной, как учил Леонид Ильич Брежнев на двадцать шестом съезде партии. А перед тобой, Людмила Вадимовна, наш новый клиент.

— Пока потенциальный, — уточняет гость.

— В смысле, с хорошим потенциалом, — каламбурит президент банка. — Алексей Авдеевич Полуянов. Я полагаю, в представлениях не нуждается.

— Естественно, — Людмила ничем не выдает, что слышит это имя впервые; такие приемчики у них с шефом обкатаны до блеска. — Значит, и на нашей улице перевернулся грузовик с апельсинами?

— Тогда уж с Никами, золотыми орлами, берлинскими медведями, а, может, венецианскими львами, каннскими пальмовыми ветвями, — что у них там еще? — расстилается банкир, пока Полуянов идет к Миладиновой, вежливо дожидаясь, когда дама первой подаст руку.

— Еще Грэмми и, конечно, Оскары, — гость деликатно пожимает пальцы Людмилы, и она мигом сканирует, что у него нет обручального кольца, зато на безымянном пальце правой руки — ну, читатель, смелее!

Все верно, тот самый перстень с Оскаром, который увидела маникюрша у своего клиента. И клиентом, теперь это уже понятно, был тот самый Алексей Полуянов, а вот как занесло его, именитого и богатого, в затрапезный салон на московской окраине, — точнее, зачем автор придумал неожиданную для обоих персонажей встречу, — вам этого пока еще знать не полагается. Имейте терпение и уважение к сочинителю.

Людмила Вадимовна, Алексей Авдеевич и президент банка — кстати, пора и его представить: Юлиан Юрьевич Сокольский, к вашим услугам, — переходят к делам. Вернее, переходят хозяин и гость, а Миладинова, знающая наперед монолог шефа, лишь делает вид, что участвует, сама же тем временем гуглит в своем айфоне господина Полуянова и понимает, что в сеть вплывает жирная рыбка.

Что ж, за такого клиента стоит побороться. Продюсер, генеральный директор кинокомпании «Двадцать пятый кадр», снявшей сериалы о морпехах и других вооруженных до зубов беретах, вампирах, плетущих интриги в Доме правительства, и доблестных советских спортсменах, вырывающих золотые награды назло козням западных спецслужб. Последнее достижение фирмы — киносага о провале цветной революции в одной из бывших союзных республик, прошедшая недавно на главном телеканале в прайм-тайме. Ни одного из этих блокбастеров Людмила не смотрела, но шум был большой и наверняка денег срубили подходяще.

Ну, ладно, а сам-то Полуянов что за птица? Сорок семь лет, ВГИК, стажировка в США, разведен, романы с… ого, видные жрицы рублевского гламура. И с любопытством уже женского рода Миладинова изучает гостя. Почему бы и нам не присоединиться, надо же создать мало-мальски зримый образ.

Кто из лицедеев подходит на эту роль, какие и чьи качества нам понадобятся? Энергия Караченцова, харизма Шакурова, обаяние Збруева, невростеничность Кайдановского, внутренняя сила Джигарханяна, реактивность Борисова, самолюбование Янковского, глубинная грусть Даля. Не слишком ли замахнулся, спросит автора читатель, одного такого «вместилища» не найти. И это, увы, правда. Тогда надо выбрать исполнителя, который может все это сыграть.

Леонид Филатов, царство ему небесное, вот кто нам нужен. Времен картин «Экипаж» и «Успех».

Пока мы с Людмилой визуализируем продюсера, сам он внимательно слушает сладкую песню о главном в исполнении банкира. О чем бишь главном? О деньгах, о чем же еще.

Между прочим, нам с вами тоже не вредно послушать. Не ровен час предложат то же самое, что предлагает господин Сокольский господину Полуянову, а мы уже будем иметь мнение. Итак, вкладчики категории А, как называет их банкир, доверяют ему свои деньги, которые он размещает под очень высокие проценты, на порядок выше тех, что рекомендованы Центробанком. При этом сразу предупреждает, что в открытую делать этого не может, ЦБ шкуру сдерет, поэтому депозиты приватные (приятное слово), в реестре банка не значатся, что весьма привлекательно для тех, кто не хочет светить доходы.

Деньги работают, обеспечивая аппетиты своих владельцев, в стабильных европейских государствах. Риски нулевые, выплата процентов ежеквартальная, безусловный возврат вложенных сумм при наступлении чрезвычайной ситуации. Которая, уверяет Юлиан Юрьевич, никогда не наступит. Потому что мы — непубличное кредитное учреждение с неброским названием «Экономный», сидим в холодке, в конце четвертой сотни банков, не пиаримся. У нас все очень скромно, сами видите. И банкир обводит рукой свой кабинет. Но Полуянов наметанным киношным взглядом уже заценил здешние фишки, они же примочки, они же фенечки.

Если вам доводилось посещать руководителей банков, то вы не могли не заметить, что их кабинеты мало чем отличаются друг от друга. Всюду увидишь помпезный стол красного дерева, за которым в кресле, обтянутом темно-зеленой кожей с золотыми заклепками, восседает хозяин. Сбоку от него либо за спиной оборудована библиотека, где выстроены переплеты Брокгауза — Ефрона и иных раритетов, в которых, экая досада, даже не разрезаны страницы.

По стенам кабинета развешаны в рамочках благодарственные письма, подписанные руководителями могучих ведомств. На приметном месте обычно выставлены предметы увлечения владельца — старинные сабли-пистолеты или китайские вазы эпохи Мин. Не считается нескромным повесить свой портрет работы Шилова или Никаса. Детали могут различаться, но, по сути, банкирский стиль содержит один-единственный посыл: мы — нерушимая крепость, прячьте у нас ваши денежки и ничего не бойтесь!

Банк «Экономный» обосновался в конструктивистском здании, где, начиная с тридцатых годов, размещались разные союзные министерства, и Сокольский занимает наркомовский кабинет, дизайн которого создавался в эпоху ранней индустриализации и позднего раскулачивания. Стены обшиты деревянными панелями, пол покрыт истертым дубовым паркетом в елочку, столешница помнит кулаки и локти крупных руководителей, а вдавленное сиденье массивного стула — их же задницы.

Сначала Юлиан Юрьевич хотел сделать все дорого-богато, а потом передумал. Советская кондовость стала казаться ему спартанской аскетичностью, выражать сосредоточенность на главном направлении, которую усиливали развешанные по стенам портреты вождей и основоположников. Главные клиенты были плотью и мозгом из Союза, поэтому цитатки типа «ум, честь и совесть», «экономная экономика», парафразы «от каждого — по возможностям, каждому — по его вкладу», «мы рождены, чтоб бабки сделать былью», «пролетарии всех стран, извините» и прочие побасенки Сокольского в стенах его кабинета казались и кажутся вип-вкладчикам уместными и остроумными, вселяют доверие и покой.

Полуянов про себя ставит плюс за чистоту стиля, а Сокольский тем временем резюмирует: у нас, как видите, все просто, только клиенты не простые. Ох, не простые, такие люди, такие люди!.. Да вы скоро с ними познакомитесь, аккурат через неделю представится случай.

И Юлиан Юрьевич вручает Алексею Авдеевичу приглашение на прием по случаю своего пятидесятилетия. Посидим тепло, по-домашнему, без пафоса.

И встык — грохот оркестра в переполненном зале наимоднейшего столичного ресторана. Звучит попурри из песен Пахмутовой. Гостям уже показали десятиминутное кино о богатой событиями жизни юбиляра. С развеселым дикторским текстом и вкраплениями кадров из советских комедий («Мама такая хорошая, про паровоз поет» и «Не виноватая я, он сам пришел!»). Завершал фильм каскад фотографий, где виновника торжества дружески обнимают актуальные деятели политики, шоу-бизнеса, спорта и теневого мира, а также поочередно Ленин, Сталин и Брежнев, — фотошоп вызвал особый восторг гостей.

Музыка смолкает, на сцене возникает поэт-юморист, звезда ветхозаветной телепередачи «Вокруг смеха». Звучит панегирик, написанный онегинской строфой.

«Наш Юлик самых честных правил,

Авторитет его высок.

Он нас бабло отдать заставил

И лучше выдумать не мог!»

Хохот, овация.

Последние строчки: «Ты наш кумир, ты наш гарант, ты экономный наш гигант!» Публика в восторге.

Юбиляру рукоплещут многочисленные гости, над рассадкой которых он лично пыхтел не меньше месяца. Дело это чрезвычайно тонкое и ответственное. Надо выдержать иерархию, кого-то сблизить, кого-то развести, учесть массу нюансов. Расставлять на столах таблички — дурной тон. Свободная рассадка — демократично, но неосмотрительно. Обязательно нужно самому, не ленясь, хорошенько изучить зал, подвигать с официантами столики, понять, откуда какой обзор, наконец, многократно разложить гостевой пасьянс, пока не откроется оптимальная комбинация. И, в идеале, отвести каждого гостя на его место или после дружеских объятий отдать на попечение Миладиновой, которая знает всех и вся и никогда ничего не напутает.

Перемещаясь с бокалом вдоль столиков, уставленных съестными и алкогольными деликатесами, Сокольский досадует, что на корм ухнули бешеные деньги, и одновременно испытывает благостное удовлетворение от удачной рассадки, которая через новые вклады и новых клиентов должна возместить юбилейные расходы.

Кстати, новый клиент, — он выглядит довольным. Юлиан Юрьевич скользит глазом по Полуянову, продуманно усаженному рядом с двумя патриархами банка: Георгием Назаровичем Куницыным, сенатором от морозного региона, и Сергеем Елисеевичем Лимановым, генералом, до недавнего времени руководителем силового ведомства. Эта парочка бодрых семидесятилетних випов не может не расположить новичка, а тут еще и Людмила подыгрывает. Выглядит, зараза, потрясающе.

Купающийся в любви и благодарности Юлиан Юрьевич совершает ритуальный обход, обнимаясь с гостями и не особо вслушиваясь, что они кричат ему на ухо. Каждый из этих людей искренне предан Сокольскому, и он тоже любит их всех, таких несхожих меж собой государственных управленцев, народных избранников, губернатора (хоть и дальнего), олигарха (хоть и «лайт»), префекта, ректора, военачальника, хирурга, живописца, космонавта, ритейлера, телеведущего, посла, олимпийского чемпиона, оперную диву, а также владельца трактира «Семеныч», в котором юбиляр устраивает как приватные деловые встречи, так и веселые пьянки-гулянки для своей вип-паствы (и который еще станет местом действия для некоторых важных эпизодов нашей истории). Очень разные люди, но до крайности милые, когда объединяются одним-единственным — зато каким! — словом. Это магическое для каждого банкира слово — вкладчик.

За десяток лет хитроумный и общительный Сокольский, выражаясь его любимым советским слогом, сформировал бригаду вкладчиков капиталистического труда. Эти люди, которых жизнь сделала глубокими индивидуалистами, сами себе удивляясь, действительно стали подобием коллектива: звали друг друга на дни рождения, ходили на презентации и выставки, на матчи и премьеры, хлопотали о лечении, помогали детям с трудоустройством, а внукам — с детсадами и гимназиями.

Оказалось, что деньги, лежащие в одной кубышке, сплачивают их владельцев, создают, можно сказать, чувство родства. Размеры накоплений, разумеется, никто не обсуждал, это было бы неприлично, но бывалая публика определяла объем вклада по косвенным признакам. С минимальными, заметим, погрешностями.

Присутствие рядом с тобой привилегированных персон, помимо того, что поднимало тебя в собственных глазах, еще и снимало сомнения относительно надежности Сокольского и всего его заведения. Вкладчики приводили новых клиентов, тоже, как правило, людей непростых. Соответственно множились связи банкира, — он называл их «вязки». А вязки создавали ощущение защищенности; случись что — всегда можно позвать подмогу.

Постойте, мы с вами еще не собрали зримый образ Юлиана Юрьевича, а он в этой истории человек далеко не последний. Так что остановим сюжет и мысленно полистаем фотографии звезд советского кино.

Что же мы у них возьмем? Вальяжность Басилашвили, импозантность Лазарева-старшего, ум Юрского, гипнотизм Гафта, лоск Ширвиндта, хитрый глаз Табакова, западную стильность Будрайтиса, ироничную легкость Яковлева. Но вы снова скажете: куда, однако, метнул! Бери кого-то одного.

Тогда — Михаил Козаков. Тоже царство ему небесное. Не из «Человека-амфибии», а из «Обыкновенной истории» и «Безымянной звезды».

Сафонова — Филатов — Козаков. Слушайте, первоклассный получается ансамбль. Жаль, что несбыточный. Но пофантазировать никто же не запрещает.

А теперь вновь проследуем на бал. Держа весь зал в поле зрения, Сокольский наблюдает, как Полуянов танцует с Людмилой. Ладно, пусть пообжимаются, до романа дело не дойдет, люди умные, понимают, что производственные отношения важнее неустойчивых романтических связей, которые рано или поздно заканчиваются, разрушая заодно и деловые контакты. А это никому из нас не нужно. И Юлиан Юрьевич взлетает на сцену, берет микрофон и в наступившей тишине проникновенно произносит:

— Мечта каждого банкира — жить как можно дольше и умереть в один день с клиентом!

Зал отвечает овацией.

На этом автор закончил бы первую серию, если бы она была.

Вторая серия

Вкладчики

Загородный дом Миладиновой. Просторная, элегантно обставленная гостиная. Особые приметы: несколько напольных амфор, расписанных сюжетами из древней мифологии, по стенам гравюры с изображением греческих богов — Зевса, Афины, Аполлона, Артемиды… Откуда эти античные аллюзии? Подождите, всему свое время. Пока же на очереди вполне земные заботы.

Маникюрша Нонна трудится над ногтями Людмилы, давней своей клиентки, почти приятельницы. Хозяйка поторапливает ее, скоро выдвигаться в аэропорт. У выхода уже томятся в ожидании два темно-коричневых чемодана с известным вензелем. Несколько лет назад, вы должны помнить, фирма-производитель установила макет такого чемодана на Красной площади. По емкости он был многократно вместительнее багажа банкирши, но и в кожаных емкостях Людмилы поместился гардероб, которого экономной даме хватило бы на год. Миладинова же уезжает на неделю, но кто знает, какая там, на Кипре, погода, какая публика и какое у нее будет настроение.

Под ногами путаются и трещат Владислав, сын Людмилы, со своей подружкой Ритой. Проспали до полудня, теперь срочно куда-то уматывают, суетясь и отвлекая Миладинову от увлекательного повествования Нонны о новомодной раскраске ногтей на пальцах ног. «Взяла бы да научила меня своему маникюру-педикюру, — шутливо просит хозяйка. — А то выгонят из финансистов, хоть будет чем на бублик заработать». «Не боись, не брошу, — в тон отвечает Нонна, втирая крем в кисти клиентки. — Придет время — научу, ты еще меня обставишь». И обе не догадываются о пророческом смысле этой болтовни.

Миладинова переводит взгляд с Влада на Риту и обратно, в который раз пытаясь понять, складываются ли они в пару. Она всегда придиралась к подружкам сына, хотя двигала ею не ревность чокнутой мамаши и не святая вера в то, что дитятя достоин лучшей пассии. Людмила убеждена, что ему нужна не просто красивая-умная-богатая, а именно подходящая девушка. Та, которая даст парню мотивацию, проще говоря — пинок в пятую точку. Такой, который сама она не смогла дать своему БУ («бывший в употреблении», если кто не в курсе).

Пинать-то она его пинала, но, как теперь ясно, не в то место. Шла по трафарету: чем ты хуже других; под лежачий камень вода не течет; в кого ты превратился; мужик должен нести ответственность; хорошо устроился, жена получает больше него — набор известный. Одних эти заклинания стимулируют прокладывать путь к звездам, других — прокладывать путь подальше от доставшей его бабы. Людмилин же муж принадлежал к третьему подвиду: он вообще никак не реагировал. Так что уйти пришлось ей, забрав маленького Влада и вернув девичью фамилию. А ведь была любовь.

Приходится признать, что следующая его жена оказалась куда умней. Какой подход она применила, неведомо, а только прежде инертный БУ поднялся в полный рост. Сейчас живет в Канаде, мутит успешный бизнес, родил еще двоих детей, но и с Владом прекрасно ладит, деньги неплохие переводит, сын к нему в Торонто летает и, вернувшись, нахваливает, говнюк, отцовскую жену.

Вообще сынок тот еще подарок. После развода он с БУ долго не виделся, Людмила сгоряча приложила руку, а уже будучи старшеклассником Влад каким-то образом наладил контакт, они сплавали вместе в круиз, и с тех пор время от времени сын попрекает мать за то, что рос без отца. Научился интриговать, устраивать разводки, вызывать чувство вины, когда ему что-то надо, и жить, как тот теленок, который двух маток сосет.

Подружек он раньше менял часто, а с Ритой завис, хотя вместе пока не живут, только встречаются. Владу с его упертым и капризным норовом нужна женщина хитрая и терпеливая, вроде второй жены БУ, как думает о ней Людмила, хоть и не видела ее никогда. Судя по всему, дружба с отцовской семьей подвела сына к мысли создать собственную.

Рита — очевидный претендент и по сравнению со своими предшественницами имеет преимущества. Она вообще нравится Людмиле: обаятельная, шустрая, в меру независимая, в меру податливая, острая на язык, но понимающая, когда его прикусить. Судя по их с сыном постоянным прикосновениям, в постели там все как надо. Правда, не москвичка, но это, скорее, плюс, меньше нахальства. Родом из Краснодара, отец — главврач больницы, мать предприниматель, владеет сетью продуктовых магазинов, сама Рита учится в платном негосударственном вузе. По всему выходит, подходящая.

Но проверить все же не мешает.

Алексей Полуянов везет с вокзала отца. Вдовствующий Авдей Тимофеевич прибыл к сыну из своего райцентра, чтобы чуток развеяться. «Показал бы, что ли, куда ты ходишь в своей Москве, с кем дружбу водишь», — просит он сына. А у того в глазах зажигаются черти: «Ладно, батя, давай покажу!»

Не буду описывать вам знаменитый ночной клуб на набережной возле Лужников, вы наверняка в нем не раз бывали. Именно туда сразу после полуночи брошен на растерзание пасторальный Авдей Тимофеевич. Бугай-фэйсконтроль едва не лишается чувств, увидев перед собой такое чудо, но узнает сына и со словами: «Не стареют душой ветераны!» пропускает парочку внутрь. В омуте греха Полуянову-старшему неожиданно все нравится; Алексея тут же окружают друзья-подруги, которые с восторгом принимают предка из глубинки.

Особым вниманием его одаривают полуголые нимфы, которым заботливый сын поручает ознакомить отца с приватными танцами, но иных услуг, способных спровоцировать у неподготовленного пожилого человека реакции, опасные для его организма и разума, не предлагать. Тем не менее, одна из девушек уводит папу на полчасика, а потом в ответ на упреки Алексея мурлычет: «Не парься, юноша, Авдюша еще и тебе фору даст». Раскрасневшийся Авдей Тимофеевич выглядит очень довольным.

— Может, и мне в Москву перебраться, — осторожно зондирует он почву, когда они с сыном под утро едут домой. — Поближе к современной медицине. А то ведь годы…

— Да ладно, — хохочет Алексей, — видел я твои годы! А насчет переезда давно предлагаю, хватит тебе в медвежьем углу торчать. Вот только дом дострою, и можешь заселяться.

— Зачем же тянуть, — мигом оживляется папа. — Я могу и на стройке пожить, буду за твоими шабашниками приглядывать, а то, небось, дурят тебя. А со мной не пройдет.

— Недурная, кстати, идея, — соглашается Алексей и разгоняется по пустой Москве до 130 км.

Просторный балкон номера люкс. Внизу море, пальмы, пляжная публика. Курортная неделя заканчивается, и Людмила напоследок нежится под кипрским солнцем.

— И мне, что ли, с тобой погреться, — из номера слышен мужской голос. — Счет принесли; посмотрю, что они нам навписывали.

И на балкон выходит… ну, кто, по-вашему? Да ясно же: Юлиан Юрьевич Сокольский. Целует Людмилу и устраивается в кресле заниматься любимым делом: пересчитывать деньги.

Людмила смотрит на Юлиана и думает: интересно, долго ли им еще быть вместе? Вообще-то этот вопрос она задает себе пятнадцать лет, начиная с их первой годовщины. Сокольский тогда был руководителем кредитного департамента, а она после развода пришла в «Экономный» на должность замначальника отдела инвестиций. Юлиан был женат, впрочем, он и сейчас женат, только жена с дочерью живут в Швейцарии и тратят деньги, которые поднявшийся до должности президента банка папа зарабатывает в паре с любовницей, поднявшейся до должности директора департамента вип-клиентов.

Вам не надо объяснять, что лучше дружба, основанная на бизнесе, чем бизнес, основанный на дружбе. Вероятно, любовь и бизнес соотносятся точно так же. Но не у всех. Долгие извилистые отношения Юлиана Юрьевича и Людмилы Вадимовны начались с любви. Но у Сокольского незадолго до этого родилась дочь, и он не ушел из семьи. Миладинова страдала, даже уволилась из банка, но через два года он стал вице-президентом и вернул ее с должностным повышением, достойным окладом и щедрым бонусом.

Роман меж ними сохранился, но страсть постепенно ослабела, хотя насовсем не ушла, в то время как страсть к обогащению, напротив, продолжает крепчать. Так что близость этих двух людей велика, они оказались превосходным тандемом, когда каждый понимает, что вместе с партнером дела идут лучше, чем шли бы без него. При том, что полного доверия меж ними нет (да и невозможно оно у добытчиков денег), каждый это тщательно скрывает. Они берегут свои отношения, и если кто-то сворачивает налево (а время от времени это случается с каждым из них), то делает это очень осторожно и при малейшем подозрении впадает в полную несознанку. Никто никого не бросает. Но никто никому ничего и не обещает. Короче, паритет.

— Ни фига себе, за мини-бар почти триста евро. Да ты транжира!

Людмила не отвечает, лишь иронично смотрит, как Сокольский, нацепив очки и шевеля губами, изучает счет. Миладинова терпеть не может жадных мужчин, но жадность Юлиана ее не раздражает и даже кажется забавной. Наверное, потому, что он не стесняется этой слабости, если это вообще слабость, и даже иронизирует на свой счет.

Он сам сделал себя жмотом. Сознательно, упорно, маниакально, через не могу. Объяснение вытекало из его наблюдений: богачами становятся только жадюги. Которые не стесняются при других поднять упавший в лужу железный рубль. А все потому, что они уважают деньги как таковые. Независимо от суммы.

Вот и Юлиан Юрьевич настойчиво учился уважать деньги. Надо видеть, как аккуратно он складывает купюры — рубашка к рубашке, непременно по возрастанию номинала. Когда-то он скреплял пачку канцелярской скрепкой, потом опоясывал тонкой резинкой, а в последние годы пользуется зажимами для купюр, хотя и понимает, что резинка удобнее. Зажимы сплошь дареные — платиновые, золотые, с инкрустацией. Сокольский считает, что в них деньгам приятнее.

Он демонстрирует не людям, а самим ценным бумагам, с каким респектом к ним относится. При этом суеверно считает, что они, в свою очередь, тянутся лишь к тем, кто выказывает им глубокое почтение. И когда уже в его бытность финансистом деньги, так сказать, потеряли тело, стали электронными, просто цифрами на мониторе, и превратились не более чем в надежду на то, что они в действительности существуют, Юлиан Юрьевич долго грустил.

Разумеется, краткосрочный отпуск с любовницей предполагает расходы, с этим пришлось смириться. Все прошло хорошо, но, тем не менее, Людмилу грызет червь: почему Кипр, а не Сицилия, не Канары, не Эмираты? Почему просто люкс, а не президентский номер, не пентхаус? И невкусные ужины в отеле лишь потому, что all inclusive…

Людмила догадывается, что и сама она проходит по его незримой финансовой ведомости. Но тут волноваться нечего: доходы от нее значительно превышают расходы. Она привлекает в банк большие деньги и удерживает их, применяя индивидуальный подход к каждому клиенту. Крохобор Юлиан не может это не ценить.

Звонит айфон Сокольского. Вице-президент «Экономного» выводит их из нирваны: заявилась внеплановая проверка из Центробанка, контролеры, судя по всему, вооружены и очень опасны, требуют на ковер президента.

Юлиан Юрьевич всерьез обеспокоен: если ЦБ регулярно отзывает банковские лицензии, кто поручится, что следующим не схлопнешься ты?

— Не приведи господь о ревизии узнает категория А, — бормочет он, забыв про счет из отеля. — Вот тогда начнется геморрой.

— Не суетись, у тебя есть я, — урезонивает банкира Людмила. — Випы будут обласканы и успокоены. А ты обслужи контролеров, не то в самом деле устроят форс-мажор.

— Вот что я тебе скажу, — Юлиан становится очень серьезным, — даже если банк закачается, ты будешь в полной безопасности, отвечаю. Да, ты есть у меня, но и у тебя есть я.

— Послушай, ты же знаешь, я не лезу в твои тайны. Но если представить, что отзовут лицензию, как быть с випами? Им же обещан возврат вкладов.

— Нет такого преступления, на которое не пойдет капитал ради трехсот процентов прибыли. Карл Маркс, «Капитал», том первый. Учи матчасть.

— Брось свои шуточки. Ответь прямо: ты готов предать клиентов?

— Нет такого понятия — предать. У каждого свой интерес. И если мой интерес идет поперек интересов другого человека и я делаю ему больно, это никакое не предательство. Ты помнишь, как меня обставляли вроде бы не чужие люди, но я не считаю, что меня предали. Они решали свои задачи. Не совпадающие с моими.

— А я вот считаю.

— Хватит, притормози. В самолете перескажешь мне моральный кодекс строителя коммунизма. Пошли собираться. Новости, конечно, хреновые, но лучше получить их в конце каникул, чем в начале.

От вип-вкладчиков, касты категории А, ничего не скроешь, им становится известен факт неожиданной проверки ЦБ, они группами либо поодиночке являются к Людмиле Вадимовне за объяснениями. Она успокаивает клиентов: банку ничего не угрожает, ситуация полностью под контролем.

К слову, кабинет Миладиновой — полная противоположность казенной обители Сокольского. Тут все светлое, мягкое, женское. Успокаивающее. И опять же древнегреческие приметы — бюсты великих философов. Аристотель, Сократ, Платон — где еще им вселять мудрость, как не в хранилище денег?

Людмила угощает чаем генерала Сергея Елисеевича Лиманова. У них давние особые отношения. И тут самое время познакомить вас с происхождением героини. Вы помните, что для сериала требовалась девушка из бедной деревенской семьи, но мы-то свободны от схем, и потому назначим отца Людмилы дипломатом, советником-посланником нашего посольства в Афинах. Теперь вам понятно, откуда родом любовь банкирши к античной красоте.

Как водится, советником по культуре в посольстве числился «органист» — человек из органов, в ту пору подполковник Лиманов. И когда греческие отморозки взяли в заложники четверых посольских детей, в том числе восьмилетнюю Люсеньку Миладинову, именно Сергей Елисеевич вместе с местными спецслужбистами руководил их освобождением и получил во время операции ранение, к счастью, не опасное для жизни.

С тех пор он стал членом семьи и личным другом советника-посланника. А спустя десять лет по сути дела заменил Людмиле умершего от инфаркта отца. Это он устроил ее в банк, и она всегда добивалась для его вкладов — к слову, не таких уж крупных — наивысших процентных ставок. Все, что генерал заработал за жизнь, было под ее опекой.

И вот этот человек сидит перед ней и напрямую спрашивает: как быть? У него скверный прогноз насчет банка, и он просит вернуть его вклады. Людмила же понимает, что стоит отдать деньги одному вкладчику, как об этом узнают другие и потребуют того же. А это означает одно: «Экономному» наступит кирдык.

Совесть колет Людмилу, но она пудрит генералу мозги: в кассе такой суммы точно нет, нужно вынуть из оборота, а это потребует времени. Да и рано беспокоиться, Сокольский все устроит, а на крайний случай у него есть секретный запас для випов, так что деньги свои они по-любому сохранят, разве что за исключением процентов.

— Ладно, доча, тебе я верю. А больше никому, — прощается генерал, и Людмила с тяжелым сердцем провожает его до двери. Кажется, он не верит и ей.

Пряча поглубже гадкое настроение, беседует она и с Алексеем Полуяновым. Уверовав в надежность «Экономного», он положил на депозиты большие деньги и к тому же перевел в банк счета своей компании. А теперь, узнав о проверке ЦБ, сильно напрягся.

Алексей рассказывает Людмиле о замысле картины, на которую надо собрать поистине голливудскую сумму. Фильм о президенте — не каком-то конкретном, а о президенте некой большой страны. Который направляет ее движение в соответствии со своим пониманием исторической логики. А логика реальной жизни постоянно толкает его на другой путь. И он находится между двумя жерновами.

Но это — общая идея, а сюжет будет закрученным, авантюрным. Сценарий готов и уже выкуплен. Идут переговоры с лучшими режиссерами, с актерами, не смейтесь, уровня Лео Ди Каприо и Кристофа Вальца. Есть даже название русской версии: «Ваше Высокоодиночество». Классно, правда же?

— Я знаю цену тому, что делал раньше. Проходное кино, не больше. Но теперь — другая задача. Поверьте на слово, я хороший продюсер и сниму мировой хит. Теперь понимаете, почему мне так важны эти деньги?

Ох, как же не хочется Миладиновой блефовать с людьми, которые ей искренне нравятся, но положение обязывает. Успокоенный Полуянов уходит, поцеловав ручку на прощанье. Интересный, конечно, мужчина. Не зря рублевские телки на него западают.

— Разрешите, Людмила Вадимовна? — в кабинет входит полковник Вострышев, руководитель службы безопасности банка. Рожа противная, зато голова — спецхран, Сокольский его очень ценит. — Вы просили собрать сведения.

На стол ложится всего одна страничка. Людмила выжимает улыбку.

— Благодарю за службу, товарищ полковник.

— Служу банку «Экономный» и его мудрому руководству! — подобно футболисту Дзюбе, Вострышев левой ладонью прикрывает темя, а правой отдает честь. С тем и удаляется.

Людмила читает донесение. Ну, вот все и прояснилось.

В кафе на Старом Арбате пусто. Миладинова сидит в уголке, поглядывая на часы. Влетает Рита, походка от бедра, улыбка до ушей, хороша девчонка, не поспоришь. Извиняется за опоздание, — пришлось с лекции сбежать. Людмила понимающе кивает. Как учеба? Все норм. Как родители? Вроде, в порядке, вчера с мамой разговаривала. Пауза.

— Людмила Вадимовна, что-то случилось?

Миладинова кладет перед Ритой листок. Пока она читает, нам с вами ничего не мешает зайти с тыла и тоже ознакомиться с содержанием, оно того стоит. И тогда вместо успешной студентки московского вуза на свет явится раздолбайка, отчисленная со второго курса Краснодарского педагогического училища. Папа-главврач преобразится в санитара психбольницы, сильно пьющего и отбывающего условный срок за дебош. Мама, впрочем, сохранит статус предпринимателя, только сеть продуктовых магазинов сузится до размеров одного овощного ларька. Три года назад родители со скандалом развелись и, если верить источнику, а у нас нет оснований ему не верить, продолжают вдохновенно гадить друг другу.

Теперь о самой леди. В Москве два года. Образ жизни беспорядочный. Числилась в третьеразрядном эскорте. Водила дружбу с криминальными пацанами, кое с кем из них состояла в отношениях. В качестве свидетеля привлекалась по уголовным делам. В настоящее время снимает с двумя подружками квартиру в Бирюлеве. Короче говоря, личностные характеристики, добросовестно собранные службой безопасности, не обещают интеллигентному юноше счастья в совместной жизни.

Рита собирается с духом и поднимает глаза на Людмилу. Страх натыкается на лед.

— Обсуждать нам с тобой нечего. Исчезаешь сегодня же, немедленно, и никаких звонков, никаких эсэмэсок. Будто тебя и не было. Откажешься — подбросят наркоту, будут менты, обыски, колония, не взыщи. Но лучше по-хорошему.

Людмила кладет перед девушкой конверт с логотипом банка. Пять тысяч евро, достаточно для экстренной эвакуации. Рита бросает конверт в сумочку и уходит, не оборачиваясь.

Миладинова долго смотрит ей вслед, и злость гаснет. Ей даже жалко эту девчонку, в которой она почти видела свою невестку. Людмила была бы хорошей свекровью, не совалась бы в их с Владом отношения, не учила бы Риту, как надо заботиться о муже. Они могли бы стать кем-то вроде подружек. Зачем надо было так бессовестно врать?

Но, с другой стороны, а как же ей не врать? Кому она была бы нужна с ее-то правдой? Ни с одним стоящим парнем у нее бы не срослось. А жить хочется, и хорошо жить, в столице, вкусно есть, сладко спать, а перед сном обниматься с богатым и добрым мужчиной.

В чем она, собственно, виновата? В своем происхождении? В вечной бедности? Но ведь как-то научилась выживать, производить благоприятное впечатление, при минимуме возможностей казаться стильной и ухоженной, нравиться мужчинам. И, вполне возможно, эскорт научил ее искусству любви, которым не владеют многие добропорядочные дамы. Говорят, из шлюх получаются верные жены. Возможно. Однако слишком велик риск, что из шлюхи получится шлюха.

В общем, оказалась не подходящая. Нажимаем delete. Но остается опасность: если Влад узнает об их встрече, может взорваться. Скажет, что мать сломала ему жизнь. Не простит. Но и Людмила не простила бы себе, если бы не сделала того, что сделала. Так что все правильно. Она заказывает апельсиновый сок.

А в другом заведении, в трактире «Семеныч», Юлиан Юрьевич встречается с неким господином, лица которого нам с вами не видно, зато голос слышен отлично.

— Прекрати психовать, — говорит голос, — соберись, осталось всего ничего. В понедельник утром будет официально объявлено об отзыве лицензии. ЦБ сразу же пришлет в банк временное управление. Тебя там уже не должно быть. Все контакты сверни, кроме моего, симки уничтожь. Вкладчики побегут по твоему следу; люди они, сам знаешь, с характером.

— Да уж знаю. Закажут, как пить дать.

— Что значит «закажут»? Схема ухода отработана, найти не смогут. Да и многие из випов уже не в силе. Бывшие. А бывшие не могут приказывать, могут только просить. И просьбы их к исполнению не обязательны. Работают только прямые приказы: выполнить, доложить, свободен. Нет, уголовное дело, конечно, будет, и розыск объявят, но со временем все утихнет, ресурсов у нас достаточно.

— У них тоже ресурсов хватит, чтобы меня в лучший мир переправить.

— А смысл? С кого тогда бабки требовать? Уж это они понимают. Я тебе больше скажу: они тебя беречь должны!

— Самым опасным надо все же отдать деньги, хотя бы часть…

— И думать не смей! Как только одному вернешь три рубля, все остальные тут же узнают, и вот тогда тебе писец. Наш путь иной: стыринг и свалинг. Ты понял? Стыринг и свалинг!

Голос смеется и, судя по звукам, его обладатель выпивает и закусывает. Юлиан молчит. Он помнит размеры вкладов всех своих випов. Одному нужны деньги, чтобы лечиться в швейцарской клинике и лежать в итальянских термальных ваннах. Другому — чтобы скупать недвижимость. Третьему — чтобы спать с красивыми телками. Четвертому — чтобы стрелять львов, слонов и носорогов… И вот все они разом лишатся своих возможностей, а кое перед кем замаячит нищая старость.

— Понимаю, тебе тошно, но ты ведь знал, к чему все идет, — снова звучит голос. — За это время мог бы морально подготовиться.

Голос прав, Сокольский действительно готовил себя к тому, что однажды все дружбы, симпатии, привязанности, пьянки и беседы по душам — все это разом закончится, останется в герметичном отсеке прошлого. Но оказалось, когда наступает «время Ч», самогипноз не в силах купировать спазмы совести.

Легко тырить из какого-нибудь регионального бюджета или пенсионного фонда, взял — и никаких угрызений. А тут кидаешь совсем не чужих людей, искривляешь и ломаешь их жизни. Оставляешь без будущего их самих и их детей. И теперь кто-то будет рыдать по ночам, биться в истерике, кого-то ждут тяжкие болезни и преждевременная смерть.

С другой стороны, ты можешь им сочувствовать, но при этом должен помнить, что все они — старые, молодые, здоровые, больные, худые, толстые, православные, иудеи, мусульмане — буквально все в одночасье станут твоими лютыми врагами. И, значит, нужно возненавидеть их так же, как они возненавидят тебя.

Хорошо, хоть Людмила будет с ним. Надо срочно встретиться, пусть собирает вещи в дорогу.

— И, кстати, — голос словно читает его мысли, — валить будешь один. Не вздумай прихватить свою Людмилу прекрасную. Вкладчики возжаждут крови, вот пусть ее и грызут.

Судя по удаляющимся шагам, владелец голоса уходит.

Юлиан Юрьевич понимает, что именно сейчас, в эту минуту, он становится подлецом. Мог ли он ожидать такого поворота? Врать себе нет смысла: мог. Ослушаться куратора опасно, невозможно, и это обстоятельство слегка разбавляет концентрацию подлости. Но все равно игла колет в сердце, и боль придется перетерпеть, чтобы в итоге принять как факт, что все устроилось к лучшему. В бегах любовница-партнерша станет обузой, риски с ней возрастут в разы. Спасаться надо одному. И нет тут никакого предательства. Просто разошлись интересы.

Людмила получает сообщение о том, что у «Экономного» отозвана лицензия. Она мчится в банк. Там уже работают временные управляющие из ЦБ. Юлиана нет, зато один за другим прибывают перепуганные вкладчики. Миладинова принимает на себя их первый удар.

Проходит два дня. Сокольский не выходит на связь ни с кем, в том числе с Людмилой. Вип-клиенты трубят сбор. На экстренную сходку в трактир «Семеныч» собираются два десятка разъяренных мужчин.

Наш бывший дружок не понимает последствий, уж мы сумеем испортить ему жизнь, сотрясают воздух випы. Прокрутил наши деньги и засунул себе в карман? И все его гарантии возврата псу под хвост? Да это самый настоящий грабеж! Теперь, значит, на наши бабки жировать будет? Поменяет имя-фамилию, получит новый паспорт и новое гражданство? Сделает пластическую операцию, изменит отпечатки пальцев и сетчатку глаза? Слиняет на остров Борнео греть пузо на пляже? Нет, мил человек, номер не пройдет. Достанем и распилим на донорские органы.

А пока объект угроз пребывает вне зоны их доступа, вкладчики ставят на плаху Миладинову. Ее обвиняют в сговоре с беглым президентом банка, требуют выдать его координаты и счета, где спрятаны их деньги. В противном случае она ответит по понятиям, тут уж не до уговоров.

Людмила стоит, точно ведьма перед сожжением, пока ей зачитывают приговор. И в роли великого инквизитора выступает не кто иной, как Алексей Авдеевич Полуянов.

— Давайте признаемся себе, что все мы оказались доверчивыми идиотами. Верили Сокольскому, верили друг в друга, — дескать, обобрать таких крутых челов никто не рискнет. Но больше всего мы верили этой мадам. Она нас просто загипнотизировала! Убедила не забирать вклады, хотя наверняка знала, что готовится обвал банка. И то, что мы стали банкротами, — ее работа!

— Послушайте, перестаньте валить все на Миладинову, — вступает генерал Лиманов. — В конце концов, у нас нет доказательств ее вины.

— Какие вам еще доказательства, Сергей Елисеевич? — негодует Полуянов. — Она повязана с Сокольским и постелью, и деньгами, это все знают. И здесь ее оставили, чтобы снова врать нам и тянуть время. Но уже завтра мы ее не увидим, слиняет за бугор. В общем, так: поскольку связать и запереть ее мы не можем, прав таких нет, пусть ее закроют следаки из управления экономической безопасности. И я это устрою, будьте уверены.

Вкладчики одобрительно гудят. Полуянов достает телефон, набирает номер.

— Да остановитесь же вы! — снова взывает Лиманов. Он подходит к Миладиновой, будто хочет заслонить ее от опасности. — Послушайте меня, я знаю Людмилу Вадимовну с детских лет, она честный человек, она не могла нас обмануть, она не при чем! Люсенька, доча, не молчи, ответь всем нам: разве ты виновата?

Сергей Елисеевич встает лицом к лицу с обвиняемой. Ее глаза слезятся, губы дрожат.

— Говори же, говори, говори, — еле слышно шепчет генерал, но Людмила молчит. — Ясно. Я так и думал.

Лиманов теряет равновесие. Его успевают подхватить, усаживают на стул, подносят воду, кто-то звонит в скорую…

Еле волоча ноги, Миладинова возвращается домой. Там не находит себе места и истерит Владислав: Рита исчезла, несколько дней он ищет ее, но все без толку. Может быть, матери что-то известно?

Да, известно. И Людмила вываливает перед сыном всю подноготную. О лузерах-родителях, о выдуманном студенчестве, о криминальных дружках, наконец, об эскорте. Перетерпи, сыночек, и выкинь ее из головы. Эта лгунья тебя не стоит.

— Что ты сделала?! Кто просил тебя соваться в мою жизнь?! — взвивается Влад. — Она ничего от меня не скрывала, я все это знал. И я люблю ее! А ты… тебя я больше не хочу видеть!

Парень вылетает вон, с силой хлопнув дверью. Людмила нервно ходит из угла в угол. Ничего, понадобятся деньги — придет, куда денется. Звонит телефон. «Что-что? Повторите», — просит Миладинова. И тут же с истошным визгом падает в кресло.

Умер Сергей Елисеевич Лиманов. Ее единственный друг. Предположительный диагноз: сердечная недостаточность. Точный диагноз: ее предательство.

Вам уже жарко? Но законы драматургии требуют наращивать градус. Поэтому — звонок в дверь. Сын одумался, мелькает в голове Людмилы. Но она ошибается, — на пороге стоят трое в форме. Старший держит ордер на арест гражданки Миладиновой.

Третья серия

Алексей

Флэшбэк закончен, возврат в сегодняшний день. Людмила, сдерживая дрожь, стрижет ногти на мужской руке, исподтишка наблюдая за не узнавшим ее Алексеем. Он и сам уже не тот, былой лоск сошел, на баловня судьбы не тянет.

Вдруг он поднимает на нее глаза, рука нервно вздрагивает, и острые ножницы вонзаются в палец с перстнем.

Кровь, суета, промывание ранки, пластырь — и вот уже Людмила с Алексеем стоят на улице и молча курят. Два немолодых подранка. Она понимает, что подвела его к банкротству. Он понимает, что втолкнул ее в камеру. Они достаточно пострадали друг от друга, и нет нужды выяснять отношения и мстить. Квиты.

Дешевое летнее кафе. Миладинова пьет вино, Полуянов — водку, и они говорят, говорят, говорят.

Людмила рассказывает подробности уголовного дела, по которому ее вместе с зампредами банка обвинили в организации преступной группы. Семь месяцев в СИЗО. Допросы за допросами. Куда перегоняли деньги, где Сокольский, с кем он крутил дела? Долго молчала, ждала помощи от Юлиана, он же наверняка отслеживал события, должен был нанять для нее сильного адвоката. Но нет, не помог. Нервы сдали, начала сотрудничать со следствием, сдала всех и все, что знала, пусть получает, сволочь. Оценили, отпустили сперва под домашний арест, потом под подписку о невыезде, в конце концов, обвинение сняли.

Но на свободе Людмилу с нетерпением ожидали вкладчики. Был сильный наезд, пришлось раздать все свои денежные запасы, продать квартиру и загородный дом. Деловая репутация была угроблена, на работу в финансовой сфере выдан волчий билет. Она осталась без шансов и надежд. Связи, дружбы, романы, карьера, образ жизни, здоровье, красота — все рассыпалось в прах.

Алексей в ответ описывает скандал, вызванный потерей денег его компании. Акционеры вышибли Полуянова вон, ославив на весь киношный мир. Блокбастер «Ваше Высокоодиночество», о котором он мечтал, накрылся понятно чем. Долго бухал, с трудом вышел из ступора. Сейчас перебивается рекламными роликами по заказу российских производителей, раньше этот жанр называли «болты в томате». Живет крайне скромно, из барских замашек остались лишь услуги чистильщика обуви, без этого ну никак, да еще маникюр-педикюр.

Миладинова смеется: кто бы мог подумать, что их сведет маникюр! Она разорвала все контакты, изменила номер телефона, ушла из социальных сетей, сняла однушку. Маникюрша Нонна, как и обещала, обучила ее своему ремеслу, и Людмила устроилась в салон подальше от глаз старых знакомых. Работа неожиданно ее увлекла, сейчас она владеет новомодными техниками и считается классным специалистом. Зарабатывает неплохо — если сравнивать не с банкирами, а с другими маникюршами.

Они пьют и не могут наговориться. То неотрывно, цепко слушая друг друга, то внезапно перебивая: «а вот я…», «а вот у меня…» Весь горький опыт последних лет, все то, что было пережито-передумано, но герметично заперто в мозгу и в сердце, травмируя их и разрушая, сейчас они выталкивают наружу. Надрезая незажившие нарывы, излечивают себя, и не надо стесняться слез, глупостей, матерщины, идиотского смеха, пока вся эта лавина не затихнет сама собой.

Людмила с Алексеем сидят до темноты, официант просит закругляться, кафе закрывается. Не обменявшись телефонами, они прощаются, разъезжаются каждый к себе и укладываются спать, не думая, увидятся ли снова.

Но весь следующий день каждый спрашивает себя, хочет ли встречи. Людмила запрещает себе делать первый шаг. Алексей устанавливает контрольные три дня, к исходу которых эта женщина или испарится из его памяти, или… Но какие там три дня! Уже на следующее утро он является в салон со словами: «У меня ноготь на левом мизинце царапается». Она смеется, и им ясно: начинается роман.

Оба не собираются бренчать на нервах — ни своих, ни другого человека. Он не позвонил, хотя обещал; она не ответила на СМС; он не поставил ей лайк; она разговаривала не тем тоном; он не сказал, куда ходил вчера; она рассказывает все так подробно, что вызывает подозрение. Эти щекотунчики уместны у юной нежной поросли; нашим же героям если уж входить в отношения, то во взрослые, отчетливые, взвешенные. И чтобы над этими отношениями не надо было упорно и тяжко работать, как советуют придурковатые семейные психологи. Либо сложится, либо нет.

Но, с другой стороны, есть специфические нюансы. Вот представьте: вы были состоятельным человеком, любили и умели красиво ухаживать за женщинами, водить их в дорогие рестораны, дарить бриллианты, кому-то — автомобиль, а кому-то даже и квартиру, вам это нравилось, вы высоко взлетали в глазах обихоженных вами дам, да и в своих глазах тоже. И вдруг денег нет, испарились. Какой ресурс у вас остается? Вопрос.

Да и у дамы засада. Она тоже была персоной. И тоже дарила вам пусть не авто, но часы Hublot, или костюм, сшитый на Saville Row, оплачивала совместные туры за границу. Готовясь к встрече с вами, она полдня проводила в салоне, где ее мазали, скребли, оборачивали, красили, причесывали, она всегда была в потрясном белье, модельно подбрита и подстрижена во всех нужных местах и пахла пьянящими духами. Чем все это заменить?

А вот вам ответ, он же выход из тупика. Беда, когда один из вас теряет свои прежние возможности, а другой сохраняет. Однако, наша история тем и оригинальна, что оба героя, обладавшие всем необходимым для красивой жизни, разом это утратили. Их социальные лифты одновременно грохнулись на дно шахты. Финансово они уравнены. Но надо придумать, как с этим жить, чтобы не свербило.

Людмила и Алексей придумали. И они устраивают по-своему увлекательную игру. «Извини, дорогая, лишен возможности подарить тебе браслет из белого золота». — «Не переживай, милый, ты же знаешь, я предпочитаю чешскую бижутерию». Они нашли заменители: букет тюльпанов, ужин в «Якитории» или в «Му-му», посещение кинотеатров. Так рождается взаимопонимание.

Набравшись духа, Алексей решает шикануть и предлагает проплыть по Волго-Донскому каналу до некогда номенклатурного санатория, находившегося во времена оны в ведении 4-го главного управления Минздрава СССР. Новаторская идея с восторгом поддержана.

Полупустой храм здоровья встречает сердечно: просят предъявить паспорта и, не обнаружив брачного штампа, отказываются селить в один номер. Гости хохочут, — они и не собирались жить вместе. «В СССР секса нет», — заключает Людмила, и пара направляется в столовую. За один стол их все-таки усаживают и классический набор — борщ, котлеты и компот — доставляют в подогретом состоянии.

Они с наслаждением погружаются в забытый старосоветский быт с его обязательными персонажами: хмурыми коридорными, официантками в крахмальных фартуках и кокошниках; строгой медсестрой, проверяющей грибок на ногах перед заходом в бассейн, массовиком-затейником, развлекающим отдыхающих бородатыми хохмами между ужином и отбоем. «Сокольскому здесь точно бы понравилось», проверочно шутит Алексей, и по веселой ответной реакции Людмилы понимает, что ей не больно.

Оба понимают, как важно для их отношений избавиться от тяжелой памяти. Выжечь ее каленым железом, растворить в кислоте, выбить кованым молотом, стереть в порошок. Или вспомнить к месту классическую формулу о том, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым.

Полуянов решает, что пришло время смешных сплетен. И, прогуливая Людмилу перед сном, рассказывает, как вкладчики пытались разрулить кризис. Один пошел к силовикам: найти банкира, принять, надавить. Если надо, возбудиться. Если очень надо, упечь. Другой отправился к пограничникам: перекрыть границы, чтоб не смылся из страны даже через подземный ход. Третий обратился в коллекторное агентство: отследить, по каким каналам ушли деньги, и организовать их возвращение. Четвертый уповал на бандитов: каким угодно утюгом-паяльником заставить злодея вернуть бабло. Обсудили все возможности — от космической разведки до экстрасенсов.

И пролетели по всем позициям. Силовики объяснили, что такие вещи быстро не делаются, не те времена, приходится соблюдать процедуры. Погранцы вяло пообещали, но предупредили, что субъект может свалить через Белоруссию, а тут они помочь не сумеют. Коллектор вцепился двумя руками, попросил назвать конкретную сумму потерь, чего делать не хотелось, но пришлось; сумма впечатлила. Интереснее всех отреагировали бандиты: честно сказали, что такой заказ к ним уже поступил, и они позвонят, если что.

А вскоре в рядах мстителей возник раскол. Привилегированные клиенты стали косо и как-то недобро поглядывать друг на друга. Это было неизбежно, — нельзя ровным строем, распевая марши, идти отвоевывать бабки. Вернее, можно, но до определенной черты. А дальше — каждому нужно забрать свое кровное, тогда товарищи по оружию становятся противниками. И остается, приглядываясь к тем, кто вместе с тобой вляпался в скверную историю, втайне утешаться, что некоторые потеряли больше, чем ты.

Алексей рассказывает, пародируя заговорщиков и кривляясь, наподобие массовика-затейника. Людмила плачет от смеха, прикладывает к глазам насквозь мокрый платок. Драма превращается в фарс.

Они возвращаются с прогулки, проходят мимо бдительной коридорной к своим номерам, прощаются, смотрят друг на друга, в глазах вопрос, и.

Что «и», что «и»? Если бы мы с вами снимали фильм, то встык к этому кадру непременно шла бы постельная сцена. Да вы ее видели в кино множество раз: герой и героиня в состоянии сексуального исступления вваливаются в квартиру и, не успев закрыть за собой дверь, бросаются друг на друга. Он рвет на ней платье и белье, она стягивает с него пиджак. И вот уже их тела перекатываются друг через друга на полу возле кровати, а лучше прямо в коридоре, и мужчина даже не задумывается о том, что нежная женская попа экстатически бьется не об ортопедический матрас, а о паркетную доску или, что еще брутальнее, о керамическую плитку.

Но у нас не кино, а проза жизни. Или жизнь в прозе. Поэтому давайте пофилософствуем, поумничаем. Конечно, можно на первом же свидании крепко поддать и сходу согрешить, и ты, читатель, независимо от пола и возраста, это делал и знаешь, что редко, но все же бывает, когда скорострельный неряшливый блуд (нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете) нежданно для обеих сторон становится началом красивого, долгого чувства.

А бывают ситуации, когда что-то подсказывает тебе: не форсируй, не суетись, будь чутким и наблюдательным; вполне вероятно, этот человек окажется важным в твоей жизни. Но! Можно привыкать друг к другу, учиться не замечать мешающие детали, готовить себя к тому моменту, когда близость случится не спонтанно, а по внутреннему сигналу: вот сейчас пора. Однако, тут таится засада: стоит слегка затянуть дело, и физическое влечение незаметно преобразуется в товарищество, в дружеское расположение, и подглядывание за вырез платья утратит эротический смысл.

Но стоп. Право, автор становится смешон: стремится продемонстрировать вам глубокое понимание психологии интима, как будто вы без него всего этого не знаете. Впредь буду осмотрительнее.

Короче, Полуянов и Миладинова ведут себя чрезвычайно осторожно, боятся спугнуть судьбу. А она, то ли потешаясь над ними, то ли проводя их через совместные испытания, расставляет все новые силки.

Каждый год в день рождения генерала Лиманова Людмила отправляется на Троекуровское кладбище. Приезжает пораньше, чтобы не встретить знакомых, идет к генеральской аллее, кладет цветы, касается могильного камня, утирает слезы и уезжает. На этот раз Алексей едет вместе с ней. Цветы, камень, слезы, — и вдруг окрик:

— Как ты посмела прийти к Сергею Елисеевичу? Вон отсюда, убийца! Проклинаю тебя!

Вдова. Объясняться бессмысленно, остается ретироваться. Вслед летят оскорбления. Остановить истерику Людмилы невозможно никакими силами.

Желая отвлечь и подбодрить ее, Полуянов достает билеты на премьеру спектакля, поставленного модным режиссером в период его нахождения под домашним арестом. Миладинова, запретившая себе появляться в людных местах, на этот раз поддается уговорам. В театре аншлаг, и она с удовольствием вкушает забытую светскую жизнь. Но в антракте они нос к носу сталкиваются с теми, кого меньше всего хотели бы видеть. А именно — с двумя вип-вкладчиками приснопамятного банка «Экономный»: ушедшим в отставку префектом столичного административного округа и доныне действующим сенатором от морозного региона. Под ручку с ними — расфуфыренные жены.

— О, какая приятная встреча! Не ожидал, не ожидал, — громко, нарочно привлекая внимание публики, расшаркивается Георгий Назарович Куницын. — Все устроилось, госпожа Миладинова? Очень рад за вас. Тюрьма больше не грозит, можно тратить все, что наворовано честным трудом, не так ли?

— Слушайте, вы, следите за языком! — пытается усмирить разошедшегося сенатора Алексей, а любознательные зрители-театралы уже взяли их компанию в плотное кольцо.

— Нет, это вы слушайте, господин продюсер! — визжит Куницын. — Заступник нашелся! Или вы заодно с этой воровкой? Сладкая парочка!

Скандал что надо. Полуянов пытается оттолкнуть Куницына, но тот мужик крепкий, да и экс-префект приходит на защиту. Пока их растаскивают, Людмила в панике убегает из театра. Пишет Алексею эсэмэску: «Я прокаженная. Не ищи меня. Никого не хочу видеть».

Несколько дней Алексей ломает голову, как вытянуть ее из депрессии. Способ есть: помирить с сыном. Владислав так и не простил ей историю с Ритой, ни разу не пришел на свидание в СИЗО, хотя наверняка знал, что произошло с матерью. Людмилу, в свой черед, это обидело смертельно. Оба сожгли мосты, но Полуянов начинает искать переправу.

Ему удается раздобыть адрес Влада. Тот хамит с порога: «Что, мамку шпилишь? И как она, еще ничего?» Очень тянет заехать парню в табло, но Алексей Авдеевич держит себя в руках. Из комнаты выходит девушка. Не та ли, из-за которой случился разрыв?

— Рита, — представляется девушка, и становится ясно, что это она и есть. — Вы ведь продюсер? Я вас по телеку видела, только давно, вы Нику получали. Чай будете?

За чайной церемонией Полуянов долго и подробно рассказывает историю Миладиновой. «Бедная Людмила Вадимовна», — вздыхает Рита. «Может, напомнить, как она тебя отшила?» — ершится Влад, но видно, что в нем началась борьба. «Вы ведь, наверное, знаете, что мать учудила? — это он уже Алексею Авдеевичу. — Я потом Риту полгода не мог найти».

Полуянов оглядывает квартиру. Ничего не царапает глаз, все аккуратно, со вкусом, хотя и без претензий. И сами ребята какие-то ладные, подстать друг другу. Как же разбудить эти чертовы сыновьи чувства?

— Ты должен увидеться с мамой, поговорить, — твердо заявляет Рита. — Я тоже пойду, мне надо ей кое-что передать.

Людмила не выходит из дома. На работе сказалась больной, телефон отключила, заперлась на все замки. Она пьяна, бродит от стены к стене, как загнанный зверь, и нешуточно думает о суициде. Выходит на балкон, — третий этаж, есть риск уцелеть и остаться калекой. Высыпает на стол таблетки, — не ясно, хватит ли на нужную дозу. Встает на стул, трогает люстру, — выдержит ли тяжесть тела? Открывает газовую духовку, пробует залезть в нее головой. Все не то. Подсказка приходит из любимой Древней Греции. Миладинова включает воду в ванной, вынимает острый кухонный нож. Она знает, что резать вены нужно вдоль, а не поперек. Садится за стол писать записку.

В квартиру звонят. Потом стучат. Долго и сильно. Наконец, выламывают дверь. На пороге стоят Владислав и Рита, чуть сзади — Алексей. Правда же, эффектная сцена? Автор гордится собой, а тем временем Людмила молча обнимает сына с девушкой. Из ванной комнаты вытекает вода.

— Хочу вернуть вам долг, Людмила Вадимовна, — Рита протягивает конверт с логотипом банка «Экономный». Догадаться нетрудно: внутри пять тысяч евро. Те самые.

Фазенда Полуянова являет собой странное сооружение. Проезжая по Подмосковью или иным пригородным районам, вы наверняка видели дома-недострои. В конце 90-х их было много, иной раз целыми поселками стояли. Набрала, к примеру, братва деньжат, начали строиться по-соседски, а их возьми да перестреляй. Участки оформлены, денег у родни нет, вот и красуются эти памятники веселым годам.

Сейчас большинство замороженных объектов выкуплено и достроено, но кое-где полудома все же попадаются. Кого-то кризис подломил, или еще какие подарки судьбы, вроде того, который она преподнесла Алексею Авдеевичу. И замечательно задуманный особняк по Новорижскому шоссе, где не стыдно было бы принять Стивена Спилберга, Квентина Тарантино, да что там — самого Харви Вайнштейна, отпросись он на пару дней из узилища, — поднялся до второго этажа, да так и замер на полдороге, стыдливо прикрывшись временной крышей. Хотя мы-то с вами знаем, что нет ничего постояннее временного жилища.

Но первый этаж для жизни кое-как приспособлен. Свет, газ, вода имеются. Из окон природу видно, а также строительный вагончик, в котором проживает отец. После посещения обители порока Авдей Тимофеевич живенько перебрался в Москву и стал вести строительный надзор над бригадой молдаван.

Но этого его активной натуре было мало. Вскоре начались разговоры: дескать, я к земле привыкший, мне бы в огороде повозиться, а то овощи с зеленью приходится покупать на рынке, поди пойми, сколько там химии, да и цены такие, что денег не напасешься.

Сын сперва эту тему обрывал — его особняку в стиле постмодерн только огорода не хватало! Батя, однако, давил все сильнее, и Алексей, решивший угробить идею на корню, установил пленочный парник и злорадно наблюдал, как Авдей Тимофеевич на корячках перемещается в пространстве пятиметровой длины и метровой высоты.

Коварный замысел сработал безотказно: сначала папу разбил радикулит, а потом порыв ветра снес парник. Отца сразила глубокая депрессия, он скисал на глазах, и сердце любящего сына вместо планируемой радости испытало раскаянье и жалость.

Вскоре на месте парника стояла пирамида Лувра — роскошное сооружение из алюминиевого профиля и четырехмиллиметрового стекла, оснащенное системой вентиляции воздуха. Называлось оно теплицей класса премиум и предназначалось для комфортного выращивания любых садово-огородных культур и даже устройства зимнего сада. Стоило это удовольствие бешеных денег.

И это было последнее крупное приобретение Полуянова-младшего перед тем, как крякнулся банк.

В недостроенный дом сын наезжал нечасто, а женщин вообще ни разу не приводил, поэтому, узнав, что будет гостья, возбужденный Авдей Тимофеевич накрыл изобильный — по его разумению — стол.

— Все свое едим, чистенькое, без пестицидов, а главное — бесплатно! — угощает он Людмилу доморощенной сельхозпродукцией.

— Ага, бесплатно, — шепчет Алексей, когда отче отходит нарвать редиски. — На деньги, закопанные на папином огороде, мы могли бы кормиться с рынка лет пятьдесят.

Миладиновой легко на душе, она не сводит глаз с Алексея, облокачивается на его плечо, кладет ладонь ему на колено. И еще демонстративно кокетничает с папой, который с удовольствием ей подыгрывает.

— Не заводи батюшку, — смеется Алексей. — В порыве страсти он опасен.

— Неужели? Есть свидетели?

— Даже более того — участницы!

После обеда Авдей Тимофеевич собирается порыбачить, Людмила напрашивается с ним. К вечеру начинается ливень, и насквозь промокшие рыбаки бегут домой со своим мелким уловом. Полуяновы закутывают гостью в сухое одеяло, дают горячий чай и укладывают в комнату с кроватью — назвать ее спальней было бы преувеличением.

За полночь Людмила просыпается. Из-за хлипкой стенки доносится разговор.

— Так все-таки что у тебя с ней? — это голос папы.

— С ней у меня хорошие предчувствия. Пока это все.

— Такую женщину нельзя упустить. Она в курсе твоей истории?

— Ты о банке? Да, в курсе. Она тоже пострадавшая сторона.

— Обманутая вкладчица?

— Как сказать. Скорее, обманувшая. Шучу, проехали. В общем, мы с ней товарищи по несчастью. А общие несчастья сближают.

Отец уходит в свой вагончик. В доме наступает тишина. Алексей ворочается на раскладушке. В лунном свете возникает Людмила, завернувшаяся в одеяло.

— Рыбачка, ты почему не спишь?

— Да вот думаю. Несчастья сближают — а как именно?

Алексей встает с раскладушки. Людмила обнимает его. Одеяло падает на пол.

Ну, вот и дождались мы с вами любовной сцены. Кто только и как только ее не снимал! Можно было бы без проблем сложить ее из лучших кадров мирового кино, как складывали мы образы героев, но хочется чего-то своеобычного. К примеру, вообще обойтись без описания эротических ласк и всего такого прочего. В конце концов, самый сексуальный женский наряд — закрытое черное платье в пол. Все остальное домыслите самостоятельно.

А что касается Людмилы и Алексея, то они понимают страхи друг друга. Он боится мужского фиаско, случающегося после долгого простоя. Она боится разочаровать его, обнажившись. Поэтому они долго стоят посреди пустого полудома, обнявшись и впуская друг в друга тепло. Порадуемся за них; право же, они это заслужили.

С глазами, полными солнечных лучей, Людмила впархивает в салон. Улыбаясь преображению маникюрши, парикмахер Акоп Саркисович сообщает, что ее спрашивал какой-то плохо подстриженный и вообще довольно противный тип, да вон он на скамейке сидит. Ничего себе встреча: полковник Вострышев, в былые времена шеф службы безопасности банка. Он передает Людмиле номер, по которому ее просят позвонить. Это телефон Юлиана Юрьевича Сокольского. Людмила наотрез отказывается и просит Вострышева больше ее не беспокоить. Но душевное равновесие, обретенное всего несколько дней назад, нарушено.

На следующий день на ее рабочем столике лежит конверт. В нем авиабилет до Вены на завтра и обратный билет с открытой датой, а также бронь отеля. Людмила на распутье. Ее пугает возврат к прошлому, но интуиция подсказывает лететь. Хотя бы для того, чтобы плюнуть в лицо подставившему ее человеку, некогда близкому и дорогому. Она звонит Алексею и сообщает, что улетает на трехдневные курсы — осваивать новейшую маникюрную технологию.

Утром садится в такси. Куда ехать? Шереметьево-2.

Четвертая серия

Юлиан

Портье с усами и манерами Габсбургов распахивает дверь такси, и Людмила входит в отель. Конечно же, это «Захер», ее любимая гостиница в центре Вены, рядом со знаменитой оперой и художественным музеем «Альбертина». Хитрый Сокольский знал, что заказать, даже сьют тот же самый, где они несколько раз останавливались, прибывая на мнимые переговоры с мнимыми же партнерами.

В номере Людмилу встречает шампанское в серебряном ведерке и большой букет лилий, экран телевизора приветствует фрау Миладинову. Доставивший чемодан портье открывает бутылку, гостья усаживается с бокалом в кресло и распечатывает оставленный ей конверт. Билет в пятый ряд партера на сегодняшнюю «Травиату» с Анной Нетребко, карта «Райффайзенбанка» и две тысячи евро наличными. Ни открыток, ни записок; значит, встреча будет внезапной. Ладно, сволочь, погоди, — и Людмила мстительно обдумывает дифирамбы, предназначенные иуде Юлиану.

Приняв душ, рассматривает себя в зеркале. Прямо скажем, не блеск. Признаки трудной жизни не смываются с лица гелями и пенками. Миладинова крутит в пальцах банковскую карточку и усмехается, вспомнив, как знакомая полька говорила о претендентах на ее благосклонность: «Пройдусь с ним, посмотрю, какой он броский». — «Что значит броский?» — «Ну, как бросается деньгами».

И вот она фланирует по готично-барочному центру Вены, от собора Святого Стефана по улице Грабен, мимо фонтанов святого же Леопольда и опять-таки святого Иосифа, сворачивает на грешную улицу Кольмаркт, где теснятся бутики мировых брендов. Этот маршрут Людмиле известен и исхожен; она неторопливо, со вкусом, все пересмотрев и перемерив, покупает где колье, где туфли, где сумку, где плащ…

Число фирменных пакетов прибавляется, и пропорционально им улучшается настроение. В меховом бутике продавец подает Миладиновой роскошную шубу, зеркало требует: «Бери немедленно!» Ценник, правда, куда как напряжный; вряд ли Сокольский столько положил на карточку. Ну, броский ты или по-прежнему жмот?

Оплата проходит без проблем, шуба обретает хозяйку, приятно озадаченную Людмилу провожают до дверей. В соседнем магазине она примеряет вечернее платье, — в венскую оперу не пойдешь абы в чем.

И вот она в новом туалете, на лучшем месте, почти за спиной дирижера, млеет под музыку Верди. Кресла рядом заняты солидными французскими туристами, — данке шен Сокольскому, догадался не испортить «Травиату» своим присутствием.

День удался, будет приятно завершить его на первом этаже отеля, в кафе «Захер», где подают ее любимый одноименный торт, — шоколадно-джемовое объедение. С ним чудесно сочетаются бокал шампанского и австрийский меланж — эспрессо со вспененным молоком. Людмила входит в кафе. Несмотря на поздний час, свободных мест нет.

Конец ознакомительного фрагмента.