Культурная революция

Михаил Швыдкой, 2023

Михаил Ефимович Швыдкой – министр культуры РФ (2000–2004), дипломат, искусствовед, телеведущий («Культурная революция», «Приют комедиантов», «Агора», «Жизнь прекрасна»). Председатель ВГТРК (1998–2000). Художественный руководитель Московского театра мюзикла. С 2008 года – Специальный представитель Президента Российской Федерации по международному и культурному сотрудничеству. Настоящая книга охватывает самые яркие и важные события жизни нашей страны за последние пятнадцать лет. Нашла свое отражение в ярких заметках автора и атмосфера нового века России на международной арене. М. Швыдкой создал точный портрет времени и человека в нем. Его героями стали Алексей Баталов и Питер Брук, Олег Табаков и Марлен Хуциев, Галина Волчек и Александр Калягин, Ирина Антонова и Марина Лошак, Эдвард Радзинский и Михаил Жванецкий, Михаил Пиотровский и Игорь Костолевский… Театральные сезоны в Москве и Петербурге, юбилеи «Эрмитажа» и «Мосфильма», знаковые выставки в ГМИИ им. А.С. Пушкина, Историческом музее, год Германии в России, вручение премии «ТЭФИ», Фестиваль российской культуры в Японии и многое другое найдет читатель в настоящей книге. Автор приглашает нас на разговор о недавнем прошлом и настоящем – интригующий, страстный и подлинный.

2023

Грант Матевосян

Максуд Ибрагимбеков

Армен Смбатян

Игорь Костолевский

Ольга Прокофьева

Юлия Пересильд

Ирина Антонова

Московский театр мюзикла

Гробница-рака св. Александра Невского

«Театральный журнал»

Метрополитен-музей

Музей современного искусства (МоМа)

Где Грант, где Максуд?

К сожалению, ответ на вопрос, звучащий в заголовке этих заметок, однозначен и горек — на нашей грешной земле нет ни Гранта Матевосяна, ни Максуда Ибрагимбекова. Великий армянский писатель умер в 2002 году, великий азербайджанский — в 2016-м. Уверен, что они беседуют на небесах, не боясь самых острых и больных вопросов, которые по-прежнему мучают их соотечественников. Спорят, расходятся и соглашаются, как было всегда, когда они встречались в московском Доме литераторов или в Доме кино на Васильевской. Каждый из них был сыном своего Отечества, к своей земле и людям, на ней живущим, они относились с сыновьей нежностью, но эта почтительная любовь не лишала их взгляд на окружающий мир трагической зоркости. У каждого была своя боль, но они были талантливо щедры и великодушны, как бывают щедры и великодушны истинно великие люди и гениальные литераторы. Не все, разумеется, но они принадлежали к избранным.

Никогда не забывал о них, часто мысленно беседуя с одним и с другим. Вспоминаю встречи с Максудом в Баку и с Грантом в Ереване, когда они притягивали собеседников, не скупясь на необходимые и единственные в каждом случае слова.

В последние недели, когда бурные дипломатические аккорды, похоже, обещают завершение военно-политического противостояния Азербайджана и Армении на нынешнем историческом отрезке времени, отсутствие Максуда и Гранта ощущаю особенно болезненно. Много лет повторяю одно и то же по поводу самых разных конфликтов, которыми нас не обделили последние десятилетия: можно подписать любой политический документ, урегулировать любые территориальные проблемы, но это лишь начало длительного процесса возвращения доверия друг к другу. И политиков, и — что еще важнее — народов, вовлеченных в конфликт. И здесь без таких лидеров общественного мнения, какими были Максуд Ибрагимбеков и Грант Матевосян, просто не обойтись.

Спору нет, позиции лидеров Азербайджана и Армении, несмотря на бурную дискуссию между ними в присутствии президента России Владимира Путина, не могут не вызвать вполне обоснованных надежд. Приведу три важные цитаты из протокола беседы 25 мая нынешнего года. Президент Азербайджана Ильхам Алиев: «Существуют серьезные предпосылки нормализации отношений между Азербайджаном и Арменией на основе взаимного признания территориальной целостности». Премьер-министр Армении Никол Пашинян: «Я хочу подтвердить, что Армения и Азербайджан договорились о взаимном признании территориальной целостности друг друга, и на этой основе мы достаточно хорошо продвигаемся в урегулировании наших отношений». Президент Российской Федерации Владимир Путин: «Есть до сих пор не урегулированные вопросы, но, на мой взгляд, — мы разговаривали об этом и с коллегами с азербайджанской стороны, и с коллегами с армянской стороны — они носят чисто технический характер». Хочется верить, что мирный договор между двумя странами, больше тридцати лет находившимися в состоянии то вспыхивающего, то затухающего военного противостояния, будет подписан в возможно скором времени. Но любой документ такого рода — это только начало непростого пути. Хотя бы потому, что и Бог, и дьявол, как известно, всегда укоренены в деталях, в подробностях жизни, которые невозможно зафиксировать ни в одном договоре, даже и составленном с объемлющей все противоречия тщательностью.

У меня нет никаких иллюзий по поводу так называемой народной дипломатии, хотя занимаюсь ей почти сорок лет. Она в значительной степени зависима от политической воли государственных структур. Но без нее невозможно создать тот контекст, ту ткань взаимоотношений, без которых любые договоренности на самом высоком уровне оказываются неполноценными, а порой и нереализуемыми. Понятно, нации общаются вершинами. Но настоящее сближение происходит только в том случае, если потребность в нем испытывают сами народы.

И здесь невозможно недооценивать роль национальной интеллигенции, что бы по ее поводу ни писал В.И. Ленин, уверенный, что интеллигенция не мозг нации, а говно. Ведь именно представители творческой интеллигенции, прежде всего литераторы, во второй половине 80-х годов XX века наиболее активно формировали национальную повестку дня, порой в самом радикальном ее варианте. Это происходило повсеместно в советских еще республиках, которые готовились к выходу из СССР. Понятно, что принятие решений зависело от политиков, но национальный вопрос был одним из ключевых, если не самым главным в разжигании общественных страстей, которые нередко приводили к кровавым последствиям. Об этом не любят вспоминать, но невозможно думать о будущем, забывая о прошлом.

И именно представители интеллигенции двух стран должны будут оказаться за общим столом, для того чтобы выработать некую «дорожную карту», направленную на поиск пути друг к другу. Понятно, что это возможно лишь при согласии сторон, которого тоже не так просто добиться.

Когда мы с Поладом Бюль-Бюль оглы и Арменом Смбатяном с 2006 по 2012 год пытались выстраивать мосты между народами двух стран, то участниками этого процесса, разве что за исключением юных музыкантов Молодежного оркестра СНГ, где вместе играли азербайджанцы и армяне, были люди с общим советским прошлым. Они жили бок о бок, и им легко было находить общий язык. Нынешние тридцатилетние никогда не жили вместе, да и сорокалетние едва помнят об этом. У них другой опыт. Они привыкли видеть в соседях врагов, у них нет навыка совместного проживания, да и просто общего разговора. Всему придется учиться заново. Но этому можно научиться.

И вновь думаю о Максуде и Гранте, Гранте и Максуде, которых так мучительно не хватает. Волшебники, как правило, обитают на небесах. Поэтому все так непросто на земле.

Май 2023

Неевклидова геометрия

Не так давно в Московском театре мюзикла мы завершали очередной «блок» спектаклей «Жизнь прекрасна!». Давали дневное представление, публика выбирала сложные маршруты, чтобы вовремя попасть в театр и при этом не обидеть крепким словцом велосипедистов, которые с самого утра оказались хозяевами города.

Наверное, поэтому в зал попали настоящие любители театра, они наполнили его той особой энергией сотворчества, той готовностью к празднику, которая сразу передается актерам и пробуждает естественный эмоциональный ответ. Все это вместе и создало ту атмосферу радости, которой мы заразили друг друга — зрители в зале и артисты на сцене. И мне вдруг стало как-то не по себе.

Настолько, что, обращаясь к публике, сказал: «В наше тревожное время, наверное, нехорошо испытывать чувство счастья, которое сейчас ощущают мои коллеги на сцене. Но чувство это рождается непроизвольно и не зависит от “больших линий” истории. А быть может, даже защищает нас от них». Примерно в это же время у самых стен Кремля у станции метро «Площадь Революции» аргентинские артисты из прославленной труппы Хермана Корнехо, приехавшие на Театральный фестиваль имени А.П. Чехова, «зажигали» вместе с москвичами, танцуя милонгу, классическое танго, с любителями всех возрастов. И волны неподдельной радости заполняли всю Театральную площадь. Люди смеялись, обнимались, норовили сфотографироваться с артистами и друг с другом.

Искусство на время отвлекало людей от тревог повседневности, увлекало своими неведомыми в обыденности душевными маршрутами, пробуждало простые, но сильные чувства, которые нечасто проявляются в обычной жизни.

В моих словах нет открытий. Искусство по природе своей помогает открыть в себе лучшие свойства. «Тьмы низких истин мне дороже / Нас возвышающий обман», — с Пушкиным спорить трудно. Но «возвышающий обман» имеет обыкновение заканчиваться: праздник не может длиться вечно. Неслучайно Гёте называл искусство «прихлебателем жизни». Реальность способна разрушить воздушные замки, сочиненные самыми талантливыми фантазерами. Над вымыслом можно обливаться настоящими слезами, — но подлинные трагедии иссушают душу. От них невозможно укрыться в кино или в театре.

Меня с отрочества не покидает это ощущение двойственности бытия, — люди способны радоваться перед лицом смерти. И чем ближе небытие, тем острее переживаешь великую ценность жизни. Мы приходим в мир, понимая конечность нашего земного пути, — и это тем не менее не лишает нас способности переживать великие мгновения счастья! И что бы ни писал по этому поводу наш гениальный поэт, мы не удовольствуемся только «покоем и волей»!

Люди хотят быть счастливыми, хотят ощутить полноту радости бытия! Мы посмеиваемся над прекраснодушной фразой Короленко о том, что «человек рожден для счастья, как птица для полета». Мы просто забыли, что эти удивительные слова в его очерке «Парадокс» принадлежат безрукому от рождения человеку, который написал их пальцами ноги. И они приобретают великий трагический смысл. А как известно, трагедия — жанр оптимистический!

Все мы так или иначе погружены в реальную повестку дня, которая включает важнейший вопрос о будущем страны, ее суверенности и независимости. Ее субъектности — в данном случае уместно использовать этот философский термин. И мы не можем не переживать за все происходящее — и на новых территориях России, и на недавнем пограничье. Современная реальность рождает огромное количество неведомых прежде вызовов, которые требуют интеллектуальной изощренности для принятия трезвых решений. Человеческих и финансовых ресурсов. Концентрации всех имеющихся сил и средств. И все чаще слышу, как на разный лад повторяют строку Маяковского: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!» Но перо не может быть только оружием, разящим врага. Оно не только про смерть — оно и про жизнь!

Понимаю, что сегодняшнее наше бытие — двойственно. И часто вспоминаю рассказы артистов, выступавших во фронтовых бригадах, прежде всего В.М. Зельдина и Н.А. Сазоновой, о том, что они считали необычайно важным предстать на передовой во всем концертном блеске, одетыми так, будто они сейчас выйдут на сцену Колонного зала или на родные подмостки ЦТСА в самое что ни на есть мирное время. Посмотрите на фотографии выступлений Шульженко перед бойцами, — она пела в неизменно элегантном концертном платье! И на фронте люди хотели почувствовать — пусть на мгновение! — ту радость мирной жизни, которую приносило им искусство.

Московский сезон завершается соцветьем весьма примечательных премьер, которые уже получили лестные отзывы. «Мандат» Эрдмана в постановке С. Женовача в Студии театрального искусства, «Зойкина квартира» Булгакова, которую Е. Писарев поставил в Театре имени Пушкина, «Вишневый сад» Чехова режиссера И. Поповски в Мастерской Петра Фоменко, «Мария Стюарт» Шиллера в ТЮЗе в постановке П. Шерешевского… Вскоре в МХТ имени Чехова Анатолий Васильев представит свои новые театральные сочинения. А в Большом театре пройдут премьерные спектакли «Луизы Миллер» Верди… Мои коллеги, которые их поставили, не хуже других ощущают нерв сегодняшней реальности. Они живут в современном мире, который задает свою повестку дня. И эта повестка дня так или иначе находит отражение в их творчестве. Но они понимают, что у искусства своя миссия в человеческом сообществе. Оно всегда противостоит небытию.

Май 2023

Точка, точка, запятая…

Решение Государственного Эрмитажа передать в пользование на 49 лет Русской православной церкви мемориальную гробницу — раку св. Александра Невского, скрепленное договором, подписанным М.Б. Пиотровским и Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Варсонофием, а затем утвержденным Патриархом Московским и всея Руси Кириллом и министром культуры Ольгой Любимовой, открыло новую страницу дискуссий о реституции.

Критики этого решения видят в нем очередное поражение светской культуры перед лицом притязаний РПЦ. Их не удовлетворяют ни жесткие требования к хранению и использованию этого памятника русской культуры, которые зафиксированы в договоре между Эрмитажем и церковью, ни объяснения М.Б. Пиотровского, который считает, что «в сегодняшней геополитической ситуации сакральное, символическое значение раки и гробницы Александра Невского как святого защитника русского воинства и русской дипломатии гораздо важнее, чем их художественное значение».

Их не смущает и то обстоятельство, что сами мощи св. Александра Невского были переданы РПЦ еще в 1989 году, и вполне логично поместить их в гробницу-раку, созданную по повелению Елизаветы Петровны немецкими мастерами. Хранить мощи в музее куда менее разумно, чем соединить раку и мощи в храме. Поэтому не стал бы рассматривать решение руководства Эрмитажа как поражение в диалоге с РПЦ. Предпринята попытка найти компромисс, который всегда примиряет стороны диалога. Такой же, какой был найден в конце прошлого столетия по отношению к Владимирской иконе Божией Матери. С 1930 по 1999 год она находилась в Третьяковской галерее, а затем была перемещена в Храм Святителя Николая в Толмачах, который был восстановлен на музейной территории, где были созданы все условия для хранения одной из главных святынь Российского государства и Русской православной церкви. В такого рода дискуссиях важно избегать бессмысленной конфронтации, хотя, естественно, подходы музейных работников и церковных деятелей не могут совпадать. Охрана памятников культуры, сохранение их для будущих поколений не может предполагать их повседневного использования в богослужениях. А в отдельных случаях, когда речь идет о таких шедеврах, как «Троица» Андрея Рублева, любое перемещение из музейного пространства — даже во имя самых высоких целей — может привести к непоправимым последствиям, которых необходимо избежать. Именно поэтому такую острую общественную реакцию вызвала распространившаяся новость о том, что принято решение о передаче «Троицы» из Третьяковской галереи РПЦ. Но это оказалось непросто. Передача особо ценных объектов культуры из музейного фонда может осуществляться только на основании Федерального закона. При этом различия в понимании художественной и сакральной ценности того или иного культурно-религиозного памятника не отменяют возможности достижения некоей светско-церковной «симфонии» — при осознании того, что сохранность шедевра не должна пострадать при его использовании в богослужебных целях.

Советские, а затем и российские музейные работники на протяжении всего XX века спасали и сохраняли церковную утварь и памятники церковной культуры от варварского уничтожения, нередко рискуя собой. Поэтому, когда на рубеже 1980 — 90-х годов начался процесс возвращения сначала прихожанам, а затем самой РПЦ церковного имущества — от храмов, где нередко находились музеи, до объектов религиозно-культурного значения — музейное сообщество восприняло это весьма напряженно. Особенно когда по тем или иным причинам власти не могли полноценно компенсировать учреждениям культуры пространства, которые они теряли при передаче храмов РПЦ. Но процесс религиозного возрождения в России, получивший важнейший импульс после ряда указов президента Б.Н. Ельцина и при самоотверженной деятельности святейшего патриарха Алексия Второго, требовал от правительства России поиска разумных и понятных обществу компромиссов, которые не нарушали бы ни интересов культуры, ни интересов церкви. Это была весьма нелегкая задача. Такой же, собственно, она остается и поныне.

Понятно, кесарю кесарево, а Богу Богово, но жизнь и судьба нередко усложняют решение этой задачи: в русской истории, где интересы государства и церкви нередко сплетались воедино, подобное разграничение дается нелегко. Неслучайно, разъясняя свою позицию по поводу передачи гробницы св. Александра Невского в пользование РПЦ, М. Пиотровский не без оснований утверждает, что мы демонстрируем миру образец «музейной дипломатии». Хотя бы в том, что условием передачи было создание всех необходимых условий для хранения этого барочного шедевра в Александро-Невской лавре, а их несоблюдение предполагает его возврат в Эрмитаж.

И хотя до физического перемещения гробницы-раки пройдет немало времени, опасения М. Пиотровского о том, что само решение Эрмитажа пробудит безосновательные надежды у некоторых поборников реституционных процессов, как внутри страны, так и за рубежом, — вовсе не беспочвенны. Уверен, что каждый случай внутрироссийской реституции требует профессионального публичного обсуждения, которое должно привести к компромиссу в рамках действующего законодательства.

Что же касается реституционных претензий со стороны зарубежных государств, то здесь, как кажется, стоит поставить точку. В современной геополитической ситуации можно спокойно перевести все художественные ценности, перемещенные в Россию в результате Второй мировой войны и ее последствий, на инвентарные номера российских музеев, что никак не нарушит нашего национального законодательства. Не думаю, что в условиях жесткой конфронтации с европейскими государствами проблема реституции сколько-нибудь актуальна. Но все это не должно изменить той практики, которая сложилась между российским музейным сообществом и их коллегами за рубежом: произведения искусства вне зависимости от их происхождения должны быть доступны публике, находиться в культурном и научном обиходе.

И, конечно, важно помнить, что «ящик Пандоры» легко открыть и трудно закрыть. Поэтому эмоции не должны превалировать над здравым смыслом.

Май 2023

Возраст любви

Игорь Костолевский и Ольга Прокофьева в спектакле «Любовь по Маркесу» в московском Театре имени В. Маяковского открывают зрителям то волшебство в отношениях мужчины и женщины, которое возможно понять и прочувствовать лишь на пороге небытия. Когда недостаток чувственности восполняется глубиной чувств. И поэзия любви теряет земное притяжение. «Любовь, что движет солнце и светила».

У меня, на протяжении пятнадцати лет сочиняющего еженедельные заметки в «Российскую газету», нет зависти к сеньору Габито, печальному мудрецу, журналисту, по-настоящему прославившемуся только после своего девяностолетия колонками о любви, любовными письмами, которые ждут, читают и перечитывают юные девы и дамы преклонных лет. Чтобы так писать о любви, нужно пережить «солнечный удар», перечеркнувший все, что было до него. И не оглядываться назад, где не было ничего, кроме женщин, с которыми он совершал механический акт соития за деньги. К пятидесяти годам у него их было 514, а потом он потерял им счет, не запоминая их имена.

Его похотью управляла Роса Кабаркас, содержательница борделя, которая старела вместе с ним, но которая лучше многих праведниц знает, что такое настоящая любовь. Фантастический реализм Габриеля Гарсии Маркеса позволял ему свободно обращаться и с натуральными числами, и с общепринятой моралью в повести «Вспоминая моих несчастных шлюшек», которую изобретательно поставил на сцене Театра имени В. Маяковского Егор Перегудов. Колумбийский гений вольно рассуждал о поэзии любви, что может рождаться из любого жизненного сора. Маркес прекрасно понимал, что только любовь способна спасти человека от одиночества. А об одиночестве он знал немало. Неслучайно его речь на церемонии вручения ему Нобелевской премии называлась «Одиночество Латинской Америки».

Великий итальянский актер Эрнесто Росси, говорят, любил повторять: «Ромео и Гамлета надо играть в шестнадцать лет, а понимаешь, как их играть, в шестьдесят пять!» И дело не только в том, за полвека актеры обрастают профессиональным инструментарием. В шестьдесят пять любовь-страсть открывает головокружительные высоты и бездонные пропасти, какие неведомы ни юношам, ни барышням, «обдумывающим житье». Как писал Хемингуэй, «кто не понимает, что любовь — трагедия, тот никогда не любил». С годами приходит понимание ее масштаба. И неутолимое стремление преодолеть страх перед роком любви.

Когда в 1956 году я впервые увидел фильм-спектакль Московского художественного театра «Ярмарка тщеславия», который был снят в 1952-м, то был удивлен, что юная леди Тизл может любить такого кругленького незатейливого старичка, как ее муж. Только потом узнал, что Ольга Николаевна Андровская, которая играла юную леди, была на четыре года старше Михаила Михайловича Яншина. И что спектакль этот увидел свет в 1940 году, когда О.Н. Андровской было 42 года, а М.М. Яншину всего 38 лет. Природа и глубина их любви раскрывались для меня по мере моего взросления, и ставшая театральной классикой песенка, сочиненная Д.Д. Кабалевским, «Голубок и горлица никогда не ссорятся…», приоткрывала тайны страсти, что принято скрывать от посторонних ушей и глаз. Тайны, ведомые только людям на излете зрелости.

И «Соло для часов с боем» Освальда Заградника 1973 года, в котором Олег Ефремов и Анатолий Васильев собрали мхатовских стариков — О. Андровскую, А. Грибова, М. Яншина, М. Прудкина, В. Станицына, Б. Петкера, был пронизан любовью. Они чувствовали ее силу и экзистенциальную необходимость именно в старости. Актерам, исполнявшим роли стариков, пытающихся преодолеть одиночество, было столько же или даже чуть меньше лет, чем И. Костолевскому, — ему и О. Прокофьевой сегодняшним было у кого учиться.

Когда недавно отмечали юбилей Ф.Г. Раневской, а потом 100-летие Театра имени Моссовета, то неизменно вспоминали спектакль А.В. Эфроса «Дальше — тишина». Он поставил его в 1969 году о любви Барклея и Люси Купер, двух пожилых людей, которых разлучают их дети, и это позволило избежать морализаторства сценария Виньи Дельмар. Сцену расставания героев Ф.Г. Раневская и Р.Я. Плятт наполняли такой нежностью друг к другу, что казалось, будто вся любовь мира пронизывала театральное пространство в саду «Аквариум».

В 1989 году в Вене в театре «Круг», которым в ту пору руководил Джордж Табори, известный австро-венгерский литератор, драматург, актер и режиссер, мне посчастливилось увидеть сочиненный им спектакль, где он соединил любовные дуэты из пьес Шекспира. В свои 75 лет он играл Ромео, Гамлета, Отелло, героев комедий вместе с юной актрисой, которая годилась ему во внучки. Он не задыхался от испепеляющей его героев страсти, он с умудренным благоговением вспоминал о бесконечном богатстве любовных перипетий, которые с годами приобретают особый чудесный свет. Манящий и до конца недостижимый.

Он не играл трагедию неразделенной любви, он славил ее торжество. Понимание, что любить куда важнее, чем быть любимым. Мы долго говорили с Джорджем после спектакля о природе искусства, которое не рождается без любви. О понимании того, что в жизни и на сцене приходит только с возрастом. В его 75 лет он казался мне грустным мудрецом, который знает очень много о «свойствах страсти». И только подойдя вплотную к своим 75 годам, понял, что знание не усмиряет желаний.

Спектакль Е. Перегудова, пронзительные работы О. Прокофьевой и И. Костолевского, рискованные, выламывающиеся за грани привычного, что всегда отличает настоящее искусство, заставили вспомнить о шедеврах их великих театральных предшественников. Сравнения в таких случаях бессмысленны. Просто они оказались среди них в моей памяти. Думаю, это совсем неплохая компания.

Май 2023

Для чувств… всего

Не спешите ругать автора за корявое на первый взгляд название этих заметок. Не спешите хотя бы потому, что это строка из Пушкина. Из стихотворения, написанного меньше чем за год до смерти. Оно недлинное, поэтому напомню его целиком, чтобы гений прояснил и мне, и, надеюсь, вам то смятение, которое нередко будоражит ум и разъедает душу. «О нет, мне жизнь не надоела, / Я жить люблю, я жить хочу, / Душа не вовсе охладела, / Утратив молодость свою. / Еще хранятся наслажденья / Для любопытства моего. / Для милых снов воображенья, / Для чувств… всего».

Повторяю его с особой надеждой.

Слышу смех в уличных кафе Москвы, Петербурга, Баку и Еревана и сам смеюсь вместе с туристами, которые праздно щурятся, пытаясь поймать глазами весеннее солнце. Вижу по телевизору, как улыбаются люди на улицах Тель-Авива, Бейрута и даже Дамаска — все это помогает смягчить неисчезающий внутренний разлад.

В напряженном ожидании контрнаступления ВСУ, после обострения в Лачинском коридоре, после терактов и взрывов, по всему миру уносящих жизни ни в чем не повинных людей, бытие человеческое настырно отстаивает свое право на продолжение. Как писал В.Г. Белинский, «жить — значит чувствовать и мыслить, страдать и блаженствовать, всякая другая жизнь — смерть». И всякий раз не отпускает сознание, что жить и радоваться, даже перед лицом смерти, — это удел человеческий. Трагический и благословенный в одно и то же время. Но оказывается неизбежным. Ведь появляемся мы на этот свет все-таки не для того, чтобы мгновенно его покинуть, мы стремимся отдалить прощание с жизнью, стараемся заговорить небытие. Сколько свадеб было сыграно перед уходом на фронт. Сколько жизней человеческих было зачато в последнюю ночь перед расставанием, которая для многих оказалась единственной. Жажда жизни («Жажда жизни» — так назывался роман Ирвинга Стоуна о Винсенте Ван Гоге) порой кажется пошлым компромиссом с реальностью, но она обладает тем могуществом, которое удерживает род человеческий от исчезновения. Борьба за выживание не отменяет магической силы любви. Иногда бывает, что сказать смерти «да» проще, чем жизни. Но и то и другое требует мужества — и неизвестно, что большего.

Никто не может отменить волшебства природного круговорота: кто-то отмечает Песах или Пасху, кто-то Ид аль-Фитр, то есть Ураза-байрам, кто-то День международной солидарности трудящихся, — но пора весны, перевалившей свою середину, приносит обновление жизни, даже когда она стремится к закату. Утверждает ее в надежде и вере.

И самый важный для всех советских и уж точно российских граждан День Победы — это прежде всего торжество жизни над смертью. Торжество человеческого бытия, оплаченное десятками миллионов смертей. «Смертью смерть поправ» звучит как колокольный звон не только в душах верующих христиан. Великий героический подвиг народа, который отстаивал свое историческое будущее, утверждающее высшие человеческие доблести и добродетели. Защищал и защитил Европу от фашизма, родившегося на европейской почве.

И до сих пор мы ищем и не находим ответа на вопрос: как это могло случиться с великими европейскими нациями — немцами, итальянцами, которых не защитила от расчеловечивания их великая культура. Какие защитные механизмы так и не сработали? Сегодня редко говорят о гуманизме, больше о традиционных ценностях. Но одна из важнейших традиционных российских ценностей — это любовь к другому человеку, это талант сострадания, величие самопожертвования. Говоря о традиционных российских ценностях, которые вбирают в себя Ветхий и Новый Заветы, и Коран, и Тору, и Трипитаку, священную книгу буддизма, важно понимать, что не только российская, но и русская культура — всемирно отзывчивы. И именно благодаря этому вобрали в себя все лучшее, что создала мировая культура.

Идея «всемирной отзывчивости» русской литературы, русской культуры в целом не отвергалась и теми авторами, которые полагали, что Россия представляет собой особый цивилизационный тип исторического развития. Этой мыслью пронизан фундаментальный труд Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», который журнал «Заря» начал публиковать в 1869 году. И хотя выдающийся русский философ В.С. Соловьев назвал его «литературным курьезом», многотомное сочинение Н.Я. Данилевского стало иконой русского консервативного сознания. Порой кажется, что оно написано в результате современной политической дискуссии. Впрочем, влиятельные современники Н.Я. Данилевского не могли принять его утверждений, будто «в 1799-м, в 1805-м, в 1807 годах сражалась русская армия, с разным успехом, не за русские, а за европейские интересы…». Есть резон в том, что Россия всегда старалась отстаивать собственные интересы и хотела играть системообразующую роль в европейской политике.

При стремлении утвердить обособленную роль России в противовес Европе — в политике, жизнестроительстве, культуре — при всем том Н.Я. Данилевский, пророк русского консерватизма, певец панславизма, понимал, что формирование российской цивилизации проходило в живом взаимодействии с окружающим миром. Скорее враждебным, но заслуживающим серьезного диалога. И формирование собственных национальных ценностей происходило в результате этого противоречивого процесса.

Почему вдруг вспомнил обо всем этом в солнечные майские дни? Порой кажется, что можно увернуться от истории, — но это всего лишь иллюзия. Ее властный ход определяет все наше сегодняшнее бытие. И от этого жажда жизни приобретает особую силу.

Май 2023

Хотели как лучше

Директор Гильдии актеров кино России Валерия Гущина в интервью РИА «Новости» сказала о том, что возглавляемая ею организация хочет представить к званию Героя России Юлию Пересильд за исполнение роли торакального хирурга Жени Беляевой в кинофильме Клима Шипенко «Вызов», потребовавшей полета в настоящее космическое пространство. Собственно, не столько за профессиональную работу актрисы, сколько за участие в экспедиции на космическую станцию: не всякий мужчина готов к подобному испытанию, о чем свидетельствует и сценарий киноленты, и реальная жизнь.

Это предложение, как известно, вызвало резкую реакцию немалого числа космонавтов, уже удостоенных высокого звания Героя России, и тех, кто его только ожидает. Своим искренним, но, как теперь становится понятно, неосторожным заявлением В. Гущина открыла космический «ящик Пандоры», и шквал критики, очень похожий на травлю, обрушился на актрису, которая явно не была к этому готова. И уж точно ее не заслуживает.

Моя первая реакция на идею присвоить Юлии Пересильд звание Героя России тоже была негативной. В конце концов, актрисе, которая исполняет роль многодетной матери, не присваивают почетное звание «Мать-героиня». Хотя по зрелом размышлении вспомнил, что актеров советского кино нередко зачисляли в настоящие рабочие бригады, если они успешно играли роль металлургов или шахтеров. Могли сделать и почетными колхозниками. Можно вспомнить и легендарный советский сериал «Семнадцать мгновений весны», после которого исполнители главных ролей по личному решению Л.И. Брежнева были удостоены орденов, которых настоящие разведчики могли так и не дождаться. И это при том, что среди награжденных были и те, кто играл видных представителей преступного нацистского режима.

Но случай Ю. Пересильд все-таки несколько иной. Она действительно летала в космос, летала не как турист, а для исполнения своего профессионального долга. Бывают космонавты-исследователи или космонавты-врачи, почему не может быть космонавта-актера? Уверен, что он в каком-то смысле может заменить психолога на борту, там они могут быть не менее полезны, чем во время длительных соревнований, когда актеры помогают создать необходимый спортсменам психологический климат своим искусством или просто своим присутствием. Фантазии фантазиями, но ведь и съемка игрового фильма на борту космической станции казалась невозможной до того момента, пока она не была осуществлена К. Эрнстом и его командой.

С момента появления замысла будущей картины немало заслуженных и влиятельных космонавтов выступали против того, чтобы использовать настоящий космический корабль для съемок игрового кинофильма. Их аргументы широко известны и, наверное, имеют серьезный смысл. Корректировка космической программы, которая изменила план полетов, безусловно, в высшей степени существенная проблема для всей отрасли, но Юлия Пересильд к принципиальному решению о съемках первого в мире игрового фильма непосредственно на космической станции точно никакого отношения не имеет. Она могла бы перефразировать знаменитые слова Аркадиной из чеховской «Чайки»: «Я актриса, а не руководитель Роскосмоса!» Но именно на нее обрушился шквал «народного негодования» — видимо, в силу ее незащищенности должностями и званиями. Выглядит это как-то нездорово! Не мое дело напоминать о приличиях в споре. Но все-таки хочется понять, откуда столько неприязни к актрисе, которая не просто честно, но и талантливо выполнила свою работу? Зачем срывать зло на человеке, который никому ничего плохого не сделал?

Понятно, для людей, жизнь свою отдавших космической отрасли, космос не парк развлечений. Недавний неигровой фильм Натальи Цой о первом человеке, вышедшем в открытый космос, «Алексей Леонов. Космос внутри» был для меня еще одним убедительным доказательством того, что профессия космонавта — призвание, требующее особенных природных качеств, мужества и невероятной работоспособности. И, конечно, счастливого стечения многих факторов, определяющих судьбы людей, выбравших эту профессию. Они «ранены» космосом и поэтому оберегают сакральность своего дела, которое, как и искусство, не терпит суеты. Но служение предполагает благородство поступков и высказываний — оказывается, это не менее сложно, чем профессиональная безупречность.

Прошу меня понять и по возможности простить. Вовсе не собираюсь заниматься морализаторством. Все взрослые люди, и каждый отвечает сам за себя. Но коль скоро вспомнил чеховскую «Чайку», то позволю себе еще одну цитату: «Как все нервны! Как все нервны! И сколько любви…» По части нервозности мы можем дать фору героям А.П. Чехова, выясняющим отношения на берегах «колдовского озера». По части любви у нас значительно хуже!

Героиня Юлии Пересильд наверняка привлечет в космическую хирургию молодых людей, для которых откроется романтичное благородство этой профессии. Ничего, кроме пользы, это принести не может. Любая, а тем более хорошая картина о космонавтах, их проблемах, заботах, бедах и радостях — это знак общественного внимания к отрасли, которая, как мы знаем, переживает не самый простой период своего развития.

Что плохого в том, что актриса, замечательно сыгравшая роль талантливого хирурга, сделавшего операцию в невесомости, решила поделиться своими переживаниями, опытом, который она получила в процессе работы над образом нашей современницы, со школьниками или студентами? В этом нет ничего нового — достаточно напомнить опыт Бюро пропаганды киноискусства при СК СССР. Тем более странно, что некоторые депутаты выступают и против этого. Герой А. Баталова из фильма В. Меньшова «Москва слезам не верит» сделал никак не меньше для пропаганды рабочих профессий, чем сотрудники профтехобразования. Досадно, что приходится объяснять столь очевидные вещи.

А награды? Награды найдут героев.

Апрель 2023

Тот, кто любит

Новый «Театральный журнал» был основан в марте 2023 года, а в начале апреля в свет вышел его первый номер, который уже сегодня стал библиографической редкостью. 999 экземпляров разошлись достаточно быстро среди театральных профессионалов и любителей Мельпомены и Талии.

Многие из них, разумеется, читают московский «Театрал», «Современную драматургию» или «Петербургский театральный журнал», но из-за приостановки деятельности «Театра» отсутствие «толстого» общероссийского издания о сценическом искусстве и драматургии стало ощущаться особенно остро. Именно поэтому прочитал первую книжку недавно вышедшего журнала, что называется, взахлеб. Но является ли это достаточным поводом для того, чтобы многомиллионная аудитория «Российской газеты» узнала об издании, вышедшем столь малым тиражом? Думаю, смысл есть. Прежде всего потому, что появление периодического издания, посвященного художественной культуре, — событие в высшей степени неординарное, важное не только для профессиональной среды.

Ответ на вопрос об оптимальном объеме аудитории для театрального журнала, как для любого искусствоведческого издания, далеко не прост. Но от него зависит редакционная тактика и стратегия. И для этого надо остро чувствовать общественный и профессиональный контекст, в котором новый журнал появляется на свет. А он совсем иной, чем десять или двадцать лет назад, когда статьи о театральных премьерах переместились на страницы глянцевых журналов, что определило их рекламный характер. И уж вовсе не похож на тот, что был при советской власти. Когда в 1990 году после 20-летнего сотрудничества с журналом «Театр» уходил из редакции с поста заместителя главного редактора (главным был А.Д. Салынский), тираж издания достигал 75 тысяч экземпляров — в период «перестройки» был повышенный спрос на живое, освободившееся от цензуры слово.

Мне повезло, мое поколение критиков выросло в период поздней «оттепели», завершившейся, правда, после 1968 года. В ту пору журнал «Театр», в который посчастливилось попасть еще в студенческие годы в качестве участника семинара Н.А. Крымовой, был одним из самых важных литературно-художественных изданий страны. По своему значению в жизни читающей России он уступал разве что «Новому миру». В Российской империи и Советском Союзе театр занимал особое место в жизни общества и каждого отдельного человека. Это был и храм, и кафедра, и площадь для обсуждения самых животрепещущих вопросов времени. И самых личных, интимных проблем тоже. Иногда казалось, что театр по`длиннее и важнее самой жизни. «Горький в письме к Станиславскому приводит слова какого-то уральского казака, который к театру ни малейшего отношения не имеет, но который попал в Художественный театр и охарактеризовал его искусство примерно так: «Это и есть такая правда, что настоящая жизнь кажется карикатурой на нее» — цитата из статьи Алексея Бартошевича, посвященной недавно вышедшему двухтомнику «Письма в Художественный театр», которую опубликовал новый «Театральный журнал», лишь подтверждает особую роль театра в российской жизни.

Театр такой мощи, такого волшебного свойства требовал столь же глубокого уровня его осмысления. Театральные критики минувшего века были литераторами высшей пробы, мыслителями, не уступающими современным философам. Собственно, они и были из их ряда, глубокие теоретики и историки искусства, нередко выступающие как театральные критики. И газеты ценили возможность приглашать в качестве рецензента ученого, имеющего различные научные титулы. Но дело было, разумеется, не в формальных признаках учености. Литературный талант, глубина познаний и широта кругозора делали их небольшие газетные заметки образцами российской словесности и искусствоведческого анализа. Они любили театр, который вбирал в себя все мироздание.

Неслучайно первый выпуск «Театрального журнала» его редакция во главе с Марией Музалевской во многом посвятила проблемам театральной критики. Он открывается дискуссией под названием «Куда мы идем…», модератором которой стал ректор Российского института театрального искусства — ГИТИС Григорий Заславский, а его участниками — талантливые представители этой профессии, соединяющие театроведение с педагогикой и театральной критикой. У некоторых из них, как у Бориса Любимова или Риммы Кречетовой, учились Г.А. Заславский, сотрудники и авторы журнала. Наши наставники, преподававшие и не допущенные в ГИТИС: П.А. Марков, Г.Н. Бояджиев, А.А. Аникст, Б.И. Зингерман, Ю.И. Кагарлицкий, Б.Н. Асеев, Б.И. Ростоцкий, как и более старшие А.К. Дживелегов, Б.В. Алперс и С.С. Мокульский, — при всей разности судеб, готовности и неготовности к компромиссу точно знали, что театральная критика вовсе не сфера обслуживания. Как и само театральное искусство.

Когда-то А.П. Свободин, один самых ярких театральных литераторов, с которым мне посчастливилось работать в журнале «Театр», остроумно, но совершенно точно ответил на вопрос: «Что будут делать критики, если театр умрет?» — «Если театральное искусство умрет, то мы будем объяснять, почему оно умерло». Блестящая когорта театральных критиков-«шестидесятников», которые немало сделали и для отечественного киноведения, как М. Туровская, Н. Зоркая или Ю. Ханютин, точно знали, что театр будет жить, пока жива человеческая цивилизация. Что игра — природный дар человека, один из важнейших способов постижения мира.

Новый «Театральный журнал» начал свой путь в очень сложный период нашей истории, когда многое, в том числе и бытие театра в современной реальности, надо осмысливать заново. Именно поэтому он нужен и важен. И не только «юношам, обдумывающим житье».

Апрель 2023

Рецепт моей бабушки

Моя бабушка недолюбливала советскую власть. У нее были на то определенные причины, которыми она старалась не делиться вслух. Притом что три ее родных брата, как и мужья ее родных сестер, прошли Великую Отечественную с самого начала и до самого конца, а мой дед, ее муж, вообще считался героем Первой русской революции, во время которой казаки прострелили ему ноги.

Порой бабушка отпускала по поводу властей такие тирады, включающие ненормативную лексику, что перехватывало мой пионерский, а потом и комсомольский дух. Вступать с ней в полемику было бессмысленно. Еще с пятилетнего возраста я помнил, как она урезонивала водителя одесского трамвая так, что все пассажиры превратились в слух, кто от восторга, кто от ужаса. Она демонстративно праздновала все религиозные праздники, от Песаха до Пасхи, была чемпионкой нашей коммунальной квартиры по приготовлению куличей, которые она ходила освящать в церковь, прикрыв голову платком. Но она была уверена в том, что никто из посторонних, а тем более иностранцев, с которыми я учился в институте, не может критиковать политику партии и правительства, не говоря уже об устоях нашего родного государства. Она считала, что это ее личное право.

Как только кто-то начинал критиковать наше советское Отечество, она, словно разъяренная тигрица, бросалась на его защиту, оберегая власть как свое кровное достояние. Собственно, она давала уроки подлинного патриотизма, которые сохранились спустя десятилетия. Она любила Россию искренней и глубокой любовью. Не думаю, что она заимствовала все это — право на критику и на любовь — напрямую у А.С. Пушкина, хотя чем черт не шутит.

Казалось бы, зачем читателям знать эти давние подробности моей частной жизни? Но смею полагать, что ничего исключительного во всех этих историях не было — у многих людей моего возраста, да и помладше, были именно такие бабушки и дедушки, которые при всех своих возможных несогласиях с укладом советской жизни соединялись накрепко со своими соотечественниками, превращались в народ, в нацию, когда звучал лозунг «Отечество в опасности». А поскольку в нашей истории он звучал не раз и не два, то это стало своего рода национальным инстинктом, который оказывался важнее любых рациональных соображений.

Вспоминаю обо всем этом по достаточно очевидной причине. Понятно, что любые противостояния, в том числе и военные, как бы они ни назывались, заканчиваются. Об этом начинают думать еще во время самых острых фаз конфликтов. И даже сейчас, когда из хорошо информированных источников узнаешь о том, что на стороне Украины собираются воевать граждане европейских государств, пополняя ряды ВСУ, представители Европейского союза пытаются найти в России партнеров для сохранения контактов по различным культурно-гуманитарным направлениям.

Россия никогда от таких контактов не отказывалась, даже в ту пору, когда Европейский союз и руководство стран, в него входящих, после начала СВО объявили тотальный запрет на любые контакты с государственными ведомствами и институциями культурной, научной и образовательной сфер. Компания по «отмене русской культуры», с размахом начавшаяся в странах «золотого миллиарда» в марте 2022 года, на первый взгляд постепенно стала сходить на нет. Но на самом деле и Евросоюз, и страны, в него входящие, равно как США и Канада, по-прежнему занимают жесткие позиции — по отношению и к российским государственным учреждениям, и к собственным гражданам, которые на свой страх и риск отправляются в нашу страну.

И при всем этом наши недавние западные партнеры пытаются отделять «чистых» от «нечистых». Они не исключают возможности диалога с неправительственными организациями России и даже с представителями государственных структур, но выступающими, что называется, в личном качестве. Подобные заходы могут иметь как минимум две причины. Во-первых, подобный диалог не нарушал бы санкционной политики Запада, которая, как известно, распространяется и на немалое число российских научных, учебных и даже культурных институций. Во-вторых, нет оснований не предполагать, что в поисках российских партнеров для подобных профессиональных встреч наши западные собеседники стараются определить, что называется, «идеологически близких».

Хотят почувствовать не только профессиональные, но и общественные настроения. И рискуют попасть впросак. Прежде всего потому, что мои соотечественники станут придерживаться российских государственных интересов, даже если будут представлять только самих себя. Не из осторожности и не из инстинкта самосохранения. Каких бы политических взглядов они ни придерживались, в нынешних условиях они будут вести себя именно так просто из профессиональной честности. Ответственности перед самими собой. Поверьте, вовсе не случайно начал эту заметку с воспоминаний о своей бабушке, у которой прожил детство и юность. Мои ассоциации могут показаться наивными, но, уверен, в них присутствует важный смысл. Мы такие, какие мы есть. Понимая важность диалога с нашими недавними партнерами, не находим оснований для того, чтобы подыгрывать им в этом обоюдном процессе. Притом что мы никогда не отказывались от широкого гуманитарного сотрудничества и не стремились к изоляционизму.

Расставание с иллюзиями всегда непросто, порой трагично. Всегда трудно от романтизма в отношениях с окружающим миром приходить к прагматизму. Но не без сожаления замечу, что сегодня это неизбежно. В многополярном мире существует множество интересов, причем для каждой страны именно ее интерес становится наиважнейшим. И это вовсе не означает, что диалог невозможен. Напротив, он приобретает особый смысл — никто не старается скрывать своих намерений. Тем интереснее вести разговор, который может быть весьма плодотворен.

Апрель 2023

Прошлое для будущего

20 марта, в день, когда Ирине Александровне Антоновой исполнился бы 101 год, в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина открылась выставка-инсталляция «Мои полторы комнаты». По времени она совпала с еще одной датой — без малого десятилетним пребыванием на посту директора ГМИИ Марины Лошак, которая в этот день объявила о своем уходе.

В нашем случае важно, что два эти события оказались связанными друг с другом. Как и две комнаты в историческом здании музея на Волхонке. Архитектор-философ Александр Бродский, автор этого художественного проекта, объединил небольшой кабинет директора, в 1944 году выгороженный С.Д. Меркуровым в историческом здании, где И.А. Антонова провела все свои директорско-президентские десятилетия, — с более обширной приемной, где всегда принимают гостей. Когда И.А. Антонова стала Президентом ГМИИ, новый директор, М.Д. Лошак, обосновалась в этой приемной — закрытая дверь изолировала два рабочих пространства. Сегодня они соединились, образовав «полторы комнаты» — вызывающее, но в данном случае уместное название, отсылающее к петербургскому музею-квартире Иосифа Бродского, общее архитектурное решение которого принадлежит тому же Александру Бродскому. Он обладает удивительным мастерством наполнять незримыми образами пустое пространство.

Два пустых стола, по настольной лампе на каждом, стоят друг напротив друга, разделенные распахнутым дверным проемом и им же связанные. Рабочие столы, один из которых принадлежал еще И.В. Цветаеву. За ними некогда сидели живые люди, великие визионеры, сформировавшие представления о предназначении музея.

На пригласительном билете два женских силуэта — Ирина Антонова и Марина Лошак. Деяния Ирины Александровны, которая начала работать в музее в 1945 году, директорствовала с 1961 по 2013 год, а потом была президентом до самой кончины в 2020-м, завершили ее долгий XX век. Десятилетие Марины Лошак, которая покинула пост директора именно 20 марта 2023 года, прокладывает путь в век XXI. Завершенное всегда величаво и совершенно. Новое полно энергичной открытости и дерзкой попытки заглянуть в неизвестное. Эти два директора были едины в понимании того, что музей — не просто коллекция прекрасных древностей, но и место для реализации творческих фантазий, умножающих его силу, расширяющих его миссию, вовлекающих в его проекты новых зрителей. Место высокого просветительства прекрасным, которое должно открыться людям. Именно поэтому в пустом пространстве «полутора комнат» размещены отзывы зрителей на главные выставки ГМИИ последних семидесяти лет.

Господи, чего же здесь только не было! Простой перечень даже избранных событий не может не восхищать: от шедевров Дрезденской галереи в 1955-м, Пикассо в 1956-м, «Моны Лизы» в 1974-м, «Москвы — Парижа» в 1981-м до выставок коллекций Щукина в 2019-м и Морозова в 2022-м и совсем недавних — «Египетские мумии. Искусство бессмертия» и «Всеобщий язык». Перечисление всех выставочных шедевров не уместилось бы на целой газетной полосе. Вновь возвращаясь к ним, к истории ГМИИ имени А.С. Пушкина минувших десятилетий, понимаешь, какую великую миссию несли ее директоры, пробивая сквозь идеологические заслоны советского времени и финансовую недостаточность новейшей России уникальные музейные творения, выдающиеся послания российской и мировой публике, так остро ей необходимые.

Ирина Александровна долго и придирчиво искала себе преемника или преемницу. Первый разговор об этом у нас случился накануне ее 80-летия в моем министерском кабинете. Обычно старался встречаться с ней в ее кабинете на Волхонке, но на этот раз она приехала ко мне сама. Для того, чтобы говорить о своей отставке, впрочем, уверенная в том, что она ее не получит. «Вы будете работать столько, сколько вы захотите» — в моем ответе на ее слова не было лукавства. Но И. Антонова была умной женщиной и не прекращала поисков. И в них она была придирчива и подозрительна. Ее выбор оказался безупречным, и она это знала, даже когда выказывала недовольство новыми порядками.

Говорил не раз, повторю и сегодня: одним из лучших кадровых назначений В. Мединского в бытность его министром культуры РФ было утверждение Марины Лошак на посту директора ГМИИ. Она, выросшая на свободе галерейной жизни, тем не менее уже была готова к тому, чтобы возглавить этот музей. При понимании, что ей предстоит нелегкий путь компромиссов с Ириной Александровной. Но она знала и то, что эволюционный процесс может принести больше плодов, чем любые революционные преобразования. Смелая в своих творческих решениях, она оказалась в высшей степени мудрым руководителем. Именно поэтому она смогла так творчески наполнить уникальным содержанием работу музея в три труднейших последних года, когда были прерваны все международные связи. У широкой публики, которая выстраивалась в очереди перед зданием на Волхонке, не было ощущения изоляции — выставки поражали восприятие своей художественной энергией и одновременно продуманностью, разнообразием экспонатов, которые открывали неведомые прежде свойства, помещенные в новый выставочный контекст.

М. Лошак утвердила славу ГМИИ как подлинного центра московской культурной жизни, сделав его душевно притягательным для всех, от мала до велика, вне зависимости от материального достатка и физического здоровья.

Перед началом концерта в честь дня рождения И.А. Антоновой М.Д. Лошак выступила с прощальным словом. Ни в коей мере это не было отчетом о проделанной работе, хотя за минувшее десятилетие ей есть чем отчитаться — и перед коллегами, и перед широкой публикой. Это было слово о будущем музея, о новых выставках, о новых проектах, которые должны быть реализованы в ближайшие годы. Она ушла из музея, который переживает настоящий творческий расцвет. Ушла с чувством сделанного дела и собственного достоинства.

Это дано не каждому.

Март 2023

«Много ли русских?»

По решению руководства Метрополитен-музея и Музея современного искусства (МоМа) во всех информационных материалах этих двух важнейших культурных центров Нью-Йорка поменяли этническую принадлежность ряда русских художников и названия картин, в которых есть слово «русский».

Так, знаменитая пастель «Русская танцовщица» Эдгара Дега из его поздней серии 1899 года стала называться «Танцовщицей в украинском наряде», А.И. Куинджи, И.Е. Репина, И.К. Айвазовского причислили к украинским художникам, равно как и К.С. Малевича, И.И. Кабакова, С. Терк-Делоне, Л. Берлявски-Невельсон. Как бы ни объясняли эти шаги, они, безусловно, сделаны в угоду нынешней политической конъюнктуре, доминирующей в странах «коллективного Запада».

История с переименованиями всемирно известных картин и отлучением от имени России великих художников началась чуть меньше года назад, когда набирал обороты процесс «отмены русской культуры». Именно тогда, в конце марта прошлого года, Лондонская национальная галерея решила дать новое название знаменитой пастели Эдгара Дега из серии «Русские танцовщицы». Официальный Лондон сделал это, исходя из собственных представлений о прекрасном, оправдывая свои действия в том числе и позицией украинской диаспоры в Великобритании, прежде всего Марии Кащенко, директора лондонского выставочного пространства ART UNIT, и Олеси Хромейчук, директора Украинского института в Лондоне. Свою роль сыграла и украинская художница Мириам Найем, которая обратилась не только в Лондонскую национальную галерею, но и в Музей Гетти в Лос-Анджелесе, и в нью-йоркский Метрополитен-музей.

По поводу пастелей Э. Дега были даны весьма сомнительные объяснения, указывающие на элементарное пренебрежение к авторскому праву. Как утверждали представители Лондонской галереи (и это объяснение в том или ином виде повторили сотрудники Метрополитен-музея), вокруг названия работы Дега шли давние споры, так как он изобразил танцовщиц в цветах нынешнего украинского флага: желтое и голубое читается в венках из цветов и лентах, украшающих девушек. Но что бы ни думали представители искусствоведческого сообщества в Лондоне или Нью-Йорке, художник назвал свои пастели так, как он считал нужным, — «Русские танцовщицы» и никак иначе. Замечу, что синие и желтые цвета на флаге, который впоследствии стал украинским, впервые появились лишь через пятнадцать лет после того, как Эдгар Дега написал «Русских танцовщиц», — в 1914 году, на праздновании 100-летия со дня рождения Т.Г. Шевченко. А Эдгар Дега мог увидеть украинский танец только в исполнении актрис из Российской империи, так как Украины на карте мира еще не было.

В Российской империи, как известно, юридически не было разделения граждан по этническому признаку — определялись по принадлежности к той или иной религии. Самоидентификация была связана с верой и культурой. Именно поэтому задним числом переписывать уже покойных в большинстве своем художников из одной национальности в другую, понятно, без их собственного ведома и желания — дело совсем не богоугодное. Не знаю, что по этому поводу думает любимый мной и, слава Богу, здравствующий Илья Иосифович Кабаков, действительно родившийся в Днепропетровске, но в историю современного изобразительного искусства он вошел как один из создателей московского концептуализма, который точно не имеет никакого отношения к украинской художественной традиции.

С таким же успехом А.С. Пушкина можно называть эфиопским поэтом, М.Ю. Лермонтова — шотландским. А при сильном желании Иммануила Канта можно считать русским философом, ведь при Елизавете Петровне кенигсбергские горожане присягнули российской короне.

Здесь самое время вспомнить знаменитый исторический анекдот о беседе Николая I и Альфреда де Кюстина. Когда российский император спросил у французского дипломата во время бала: «Много ли здесь русских?» — то де Кюстин ответил: «Кроме меня и иностранных послов — все остальные». Николай I ему возразил: «Это вовсе не так. Вот этот мой приближенный — поляк, с ним рядом немец. Вон стоят два генерала — они грузины. Этот придворный — татарин, другой — финн, а третий — крещеный еврей…» «А где же русские?» — удивился де Кюстин. «А все вместе они и есть русские!» — ответил император.

Идентичность империи — это не только армия и флот, это ее культура, имеющая надэтнический характер, вбирающая в себя многоголосье народов, в нее входящих. В каком-то смысле она близка к универсализму христианства, не различая ни иудея, ни эллина, если они становятся ее гражданами и развиваются в рамках ее культурного кода. «Русский мир», с которым сегодня воюет киевская власть и их западные партнеры, — это прежде всего мир русской культуры, которая хранит высшие ценности отечественного и европейского гуманизма.

Мононациональные государства — как Польша или Украина — формируются на совершенно иных принципах. С первых лет строительства новейшей украинской государственности безуспешно пытался убедить киевских коллег, что многоязычие — это не проблема, а благо. Признание русского народа Украины частью украинской нации позволило бы создать по-настоящему жизнеспособное и современное государство. И не надо было бы заниматься пародийными поисками украинских корней у А.П. Чехова или П.И. Чайковского, на что по сей день тратят немалые усилия. И не надо было бы обвинять Н.В. Гоголя в том, что он стал великим русским писателем только потому, что по-настоящему не знал родного украинского языка. Поверьте, сочлись бы славой!

«Мертвые сраму не имут!» А живым — и в Лондоне, и в Нью-Йорке — со временем станет стыдно за то, что достаточно бездарный политический жест оказался важнее интересов культуры.

Февраль 2023

Мой молчаливый отец

После 2 февраля, когда отмечали 80-летие разгрома немцев под Сталинградом, эти три слова — «мой молчаливый отец» — не отпускают меня, как ни стараюсь вновь отправить их в бессловесную глубину памяти. Наверное, потому, что вершиной жизни моего отца был все-таки Сталинград, Сталинградская битва, которая не отпускала его, похоже, до конца дней, но о которой он практически ничего не рассказывал. Разве что его простреленная рука, омертвевшая в суставах, напоминала мне и всем окружающим о его ранении, которое он получил в лабиринте сталинградских улиц. Только когда за несколько месяцев до его смерти мне нужно было в больнице обработать мокрыми полотенцами его тело, то осознал, что все оно было в отметинах от осколков и сделанных операций — мальцом, когда мы ходили в баню, видимо, не так остро ощущал эти знаки войны. Он чудом выжил после Сталинграда, но навсегда связал себя с армией.

Отец не любил говорить о войне, хотя по его медалям можно было понять географию его боевых лет. Он всегда хранил боли и потери в себе. Не думаю, что это было только его личным качеством. Его фронтовые товарищи тоже не любили особенно распространяться о том, что они пережили и что их связало накрепко на всю оставшуюся жизнь. Да и осталось их совсем немного — в горниле боев павших было не меньше, чем живых. Они чаще обменивались какими-то шутливыми воспоминаниями. Но этого литературно-кинематографического захлеба: «А помнишь?.. А помнишь?..» — у них вовсе не было. Поэтому, наверное, им так нравился «Белорусский вокзал» Андрея Смирнова, где больше молчали, чем говорили.

Уже взрослым, в середине 90-х годов прошлого века, по делам, связанным с сохранением мемориала на Мамаевом кургане, увенчанном знаменитым монументом Е. Вучетича «Родина-мать зовет!», мне довелось впервые побывать в Волгограде, земля которого хранила тела погребенных, но еще безымянных воинов. Поисковые работы продолжаются по сей день, выявляя фамилии погибших — возвращение имен поистине божье дело и для убитых, и для их близких, которым важно узнать, что они лежат в сталинградской земле, а не числятся по разряду пропавших без вести. Приехал, уже давно прочитав «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Живых и мертвых» К. Симонова, «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана и множество других книг, написанных о великой битве на Волге. Но даже в страшных снах не мог себе представить, что линия фронта нередко проходила по городским квартирам, по коридорам и проходам, соединяющим этажи. Скученность и близость сражающихся друг с другом были фантастически высокими, физиология войны, жизни и смерти здесь раскрывается с предельной экзистенциальной силой. Однажды уже писал о том, что сражающиеся друг с другом советские и фашистские солдаты находились в постоянной физической близости, они знали друг друга в лицо, понимая, что если хочешь уцелеть, то надо убить того, кто целится в тебя, подползает к тебе со штыком или ножом. Прошу простить меня за дурной литературный слог — наверное, в реальности все было страшнее и проще. Но ясно, что каждую секунду требовалось беспримерное напряжение всего организма, предельная концентрация, которой вряд ли могло хватать надолго. А еще надо было есть, пить, курить, справлять нужду — и побеждать врага любой ценой… Отец был коммунистом и евреем — таких в плен не брали. Он сражался за Родину и мстил за свою сожженную на Украине первую семью, жену и двоих детей. Ему было не до гуманизма. И в эти месяцы он не мучился ни «проклятыми» вопросами философии, ни рассуждениями о добре и зле.

Наверное, поэтому даже через годы и десятилетия отец не рассказывал о войне, хотя она по-прежнему жила в нем и не отпускала его. Только 9 Мая, в День Победы, он позволял себе надевать ордена и медали — это был ритуал, который, впрочем, не сопровождался никакими героическими речами. В этот день он даже не повторял обычное: «Мишка, ты слишком много пьешь!» — понимая, что более оправданного повода выпить нет и не может быть.

Развал СССР он пережил с болезненной остротой, как и большинство людей его поколения, выросших и состоявшихся в Советском Союзе. «Неужели мы напрасно жили?..» — этот вопрос задал мой другой родственник, полковник в отставке, прошедший, как и мой отец, войну. И ему нужен был отрицательный ответ на этот вопрос. Потому что любой другой ответ был бы равносилен смертному приговору.

Именно поэтому ежегодные торжества в Волгограде, Ленинграде, Москве, других городах-героях, во всей России — своего рода государственный ответ на этот самый вопрос, который по-прежнему бередит душу ветеранов, да и не их одних.

Наверное, поэтому отец не выходил из КПСС даже тогда, когда она уже перестала существовать. В его доме, где жило много отставных военных, была партийная организация, хотя до конца не уверен, что все ее участники понимали до конца, что они состоят вовсе не в той партии, в которую они вступали. Но сама возможность хотя бы отчасти сохранять привычный уклад жизни усмиряла их душевное беспокойство.

Наверное, отец, как и многие его сверстники, привык, что за него говорили другие. Сначала выдвинувшиеся из их же рядов, а потом все моложе и моложе, не пережившие войну, но изучавшие ее по разным книгам и документам. Он не завидовал их умению говорить о том, о чем он предпочитал молчать. Какой бы сложной ни была сегодняшняя жизнь, как бы ни рифмовались нынешние события с тем, что происходило восемь десятков лет назад, Великая Отечественная война останется в истории как совершенно особая пора бытия нашего народа, понесшего огромные потери, но сплотившегося для того, чтобы сохраниться и утвердить себя в истории. В этом был глубинный смысл его жертвенного подвига, который мы по сей день пытаемся постичь. Смысл, который чужд пустому славословию.

Февраль 2023

Новогодние поздравления

Новогодние открытки-поздравления по-прежнему посылают друг другу, благодаря и одновременно несмотря на все чудеса современных информационных технологий. Электронную подпись очень легко отличить от настоящей, как и понять, что рассылали с помощью живых помощников или электронных ботов, а что подписывали сами отправители. А кому-то, как в прежние, не столь высокотехнологичные, времена, захотелось написать поздравительную открытку собственной рукой. Когда надо придумывать отдельный текст каждому адресату. Или хотя бы добавить несколько личных слов на заранее отпечатанный поздравительный бланк.

Но все же — при всех различиях — эти новогодние открытки, которые в последние тридцать российских лет чаще всего включают в себя и поздравления с Рождеством, не слишком отличаются друг от друга по сути своей. Как правило, мы желаем друг другу здоровья и благополучия, мира и благоденствия, счастья и любви. И, конечно, того, чтобы наступающий год был лучше уходящего, чтобы все беды и невзгоды, потери и утраты остались в прошлом. «Скорее б этот анафемский 16-й закончился. В 17-м будет лучше» — эти слова приписывают Николаю II, который якобы оставил их в своем дневнике.

И даже если это грубоватый апокриф, он содержит в себе вековую надежду на то, что завтрашний день — при всей его неопределенности — должен быть лучше предыдущего. В эти предновогодние дни название старой болгарской пьесы «Я обещаю тебе светлое прошлое» — истончается, становится призрачным, — все желают друг другу только светлого будущего. Уже не одно столетие на краткие волшебные мгновения декабря исторический опыт и жизненная мудрость отступают в тень, и торжествует детская мечта о недостижимом, которое кажется вполне возможным. В эти дни мы хотим обманываться и быть обманутыми. И это продолжается из года в год, с удивительным постоянством, — о чем бы мы в эти дни ни мечтали и во что бы ни верили. Реальность отступает на миг, и мы парим над нею, оторвавшись от земли, расставшись с ее притяжением. Чувствуя праздничную невесомость. Мы хотим победы и мира, в эти мгновения не думая о том, каких огромных человеческих усилий они потребуют.

Реальность здесь, рядом, с ее трагедиями и жертвами, героями и слабаками, своими и чужими, романтиками и прагматиками, она никуда не собирается исчезать и бередит ум и сердце. И каким-то чудесным образом сопрягается с праздничными надеждами. Новогоднее послание президента России В.В. Путина было в основном посвящено героям СВО, живым и павшим, защищающим суверенитет нашей страны, но и в нем нашлось место для того, чтобы отметить волшебство новогодних праздников, когда открываются лучшие качества людей, их желание любви и милосердия, их стремление заботиться о близких и проявлять добросердечие ко всем страждущим. Как бы сурово ни было реальное бытие, в нем есть место детской вере в волшебные чудеса, всегда есть надежда на то, что Иван-дурак станет Иван-царевичем, а тыква превратится в карету.

В эти дни кажется, что марксизм терпит поражение и вовсе не бытие определяет сознание, а человеческие мечты и гуманные помыслы овладевают реальным миром так же, как они переполняют мир виртуальный, — социальные сети переполнены новогодними поздравлениями. Все спешат поздравить друг друга именно до наступления Нового года и Рождества: если не успеешь, то вроде бы и пожелание может не сбыться.

«Христос рождается — славите! / Христос с небес — срящите!» Но поражение марксизма оказывается временным, и даже торжественные церковные гимны лишь на короткое время уносят нас к небесам, в мир возвышенной любви и веры.

И ряженые, которых испокон века ждали на Рождество, колядующие вплоть до самого Крещения, могут неожиданно для себя столкнуться с новым законодательством, которое не предусмотрело того, что в эти дни женщины могут наряжаться как мужчины, а мужчины как женщины, — давняя карнавальная традиция.

Но сегодняшней реальности не до карнавальной двусмысленности. Она жестка и определенна. Новогодние праздники закончились, по существу, не начавшись. Гибель российских военнослужащих в Макеевке в новогоднюю ночь стала трагедией не только для семей погибших. Значит, наши новогодние упования не смогли ее предотвратить. «Если человек умер, его нельзя перестать любить…»

И когда трагедия берет свое, не можешь не относиться без удивления к тому, что именно минувшие рождественские дни были выбраны киевскими властями для введения санкций против еще 119 российских граждан, в основном широко известных деятелей культуры и искусства. Как сказал бы Остап Бендер, хорошо знакомый и украинским комедийным артистам: «Грустно, девушки…» От санкций подобного рода вряд ли пострадают попавшие под них артисты, — не думаю, что кто-то из них в ближайшие дни и месяцы собирался давать концерты на Украине.

«Если вы хотите, чтобы уважали вас, сами уважайте других» — эти слова из «Трактирщицы» Карло Гольдони приходят на ум всякий раз, когда читаешь подобные санкционные документы, относятся ли они к отдельным российским артистам или к культуре, которую они представляют. Ненависть к культуре, даже если это культура другой страны и другого народа, прямо скажем, не самое лучшее чувство на свете.

Замечу, что в 1762 году, перед своим отъездом из Венеции в Париж, Карло Гольдони написал одну из самых трогательных своих пьес — «Последние дни карнавала», в которой рисовальщик Анзолетто уговаривает юную Доменику уехать в далекую Московию. Щемящее чувство завершения бурного праздника и ощущение чего-то тревожащего и манящего, что ждет впереди, — доносится сквозь века.

Но как бы там ни было, через одиннадцать месяцев мы будем вновь повторять в новогодних открытках пожелания здоровья, любви, мира, благополучия… Вдруг сбудется!..

Январь 2023