Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора

Михаил Сорин

В данной книге – рассказы морского доктора о событиях в его жизни, которые происходили с ним в дальних походах и на берегу. В них и флотский юмор, и реальная действительность работы морского врача.

Качка

Вам когда-нибудь было плохо? Я имею в виду, по-настоящему, например, после серьезной мужской пьянки. Когда даже одно воспоминание о спиртном вызывает головокружение и тошноту. Когда вы даже не можете слышать запаха еды, а унитаз укоризненно смотрит на вас, так как вы его всю ночь пугали, стоя на коленях, крича: «Ихтиандр», «Ихтиандр». Но это состояние через день-другой проходит. А вот качка для начинающего моряка, это как беспробудное похмелье, не кончающееся никогда, пока не стихнет шторм.

Я пребывал в радужном настроении. Солнце светило ярко. Поверхность акватории, по которой летело наше гидрографическое судно «Андромеда» была зеркально гладкой. И я, с видом бывалого моряка повторял где-то услышанные слова: шлепаем, как по болоту. Я обнаглел до такой степени, что даже курил со всеми вместе на юте. Бискайский залив, никогда не отличался покладистым характером. Он имел нрав капризной женщины, которая устраивает скандалы неожиданно и по любому поводу, и без повода. Циклон не ожидал нас несколько дней, он просто прибыл к нашему появлению и, раскрыв объятия, закружил по заливу. Небо, внезапно потемнело, по воде пробежала рябь, а затем все вокруг превратилось в большую стиральную машину. Я почувствовал, как палуба стала уходить у меня из-под ног. Переборки завертелись в разные стороны, наступила резкая слабость, и холодный пот прошиб меня с ног до головы. Тошнота подступила к горлу, желудок стал медленно выворачиваться наизнанку. Гальюн был рядом «Очистившись» от обеда, а заодно и от завтрака, я упал на койку. Громадный поролоновый матрац, гордость польского изготовителя, не хотел принимать меня в свое лоно. Я вместе с простыней заскользил по нему в ритме начинающейся качки. Судорожно зацепившись за бортик, попытался устроиться в одном из уголков моей кровати. Не тут-то было. Корабль подпрыгнул на волне, и я, на секунду повиснув в воздухе, опять заскользил куда-то в неизвестное. Над головой, как большие птицы, хлопая обложками, летали мои книги. Что-то с грохотом разбилось. Кресло, развернувшись ножками вперед, пыталось забодать меня на моем полигоне. Тошнота и спазмы в животе вновь кинули меня к унитазу. Кажется, что из желудка вытекло уже все, что можно было вытечь. Боже, когда это кончится? Мимо прогрохотало ведро и половая тряпка, летучей мышью, влажно опустилась ко мне на голову. Сколько времени длился этот кошмар я не помню. Сил больше не было ни на что и я, мысленно попрощавшись с родными, провалился в небытие.

— Доктор, а доктор? — Услышал я чей-то голос. «Значит, жив» мелькнуло в сознании. Я приоткрыл глаза. Надо мной склонились две сочувственно разглядывающие меня головы

— Эк, его раскорячило, сказала одна голова.

— А в медблоке что творится, — посочувствовала другая.

— Опыта нет, по-штормовому ничего не закрепил, вот и результат.

— Да, опыт не пропьешь!

Головы опять склонились и стали пристально меня разглядывать.

— Кыш, — сказал я и, достав запутанную в прутья спинки кровати руку, махнул в их сторону.

— Глянь-ка, оживает, — головы начали обрастать деталями и у них появились туловища. Теперь я их сразу узнал. Это были командир Михаил Юрьевич и стармех Витаминыч.

— Что, докторишка, бокс? — сказал свою излюбленную фразу из кинофильма «Айболит-66» командир.

— Какой ему бокс, его сначала умыть надо, — посочувствовал «дед», — у него вид, как у алкаша, доставленного в вытрезвитель.

Я попытался сползти на палубу, но тошнота и слабость вновь припечатали меня к кровати, но уже не качало.

— Мужики, — простонал я, — пристрелите меня, чтобы не мучился.

— Ишь, чего захотел. А кто же нас лечить будет? — нахмурился командир.

— Какое лечить, когда я сам уже почти не живой, — ныл я.

— Это ты пока не живой, а мы сейчас тебе, докторишка, реанимацию проведем, и будешь ты у нас живее всех живых. У тебя «шило» — то осталось? — Михаил Юрьевич внимательно огляделся вокруг.

— Я спирт в холодильник поставил. Должен был сохраниться. А вы меня, что растирать им будете?

— Угу, — промычал «дед», — Но только изнутри.

Он ловко отстегнул жгут, который, как удав, зажимал дверцу холодильника.

— Да у него тут и огурцы в банке сохранились, — радостно возвестил Витаминыч. — Сейчас мы тебя доктор, быстро на ноги поставим.

— Лучше выкиньте меня за борт, — молил я, — Какой вовнутрь, тут водичку бы пропихнуть — все челюсти судорогой свело.

Меня никто не слушал. Добровольные реаниматологи готовились к оживлению.

— Так, — огляделся командир, — а у него и пить-то не из чего, все разбилось. Придется вычесть из зарплаты стоимость посуды в валюте, потом, а сейчас что будем делать? Не с горла же его поить. Это не интеллигентно. Хоть какой-то «хрусталь» у доктора остался?

— Я думаю, что, остался, — согласился «дед». — Банки он, чем будет ставить? А медицинские банки — это лучшие рюмки.

И они начали проводить обыск.

— Да здесь они, подо мной, в рундуке, — эхом отозвался я.

— Давно бы так. — Витаминыч ловко протер «посуду» медицинским халатом. — Ну, Борисыч держи!

Я упрямо замотал головой, говорить уже не было сил.

— Так, — с профессорским видом сказал командир, — приступим!

Мне зажали нос, дышать стало нечем, и в открытый для вдоха рот, полилась огненная влага. Пока я прислушивался к своим новым ощущениям, ожидая ответной реакции измученного организма, новоявленные доктора уже весело хрустели огурцами.

— Медицинское «шило» оно вкус другой имеет, — с видом знатока, рассуждал «дед», — наше, техническое, то же ничего, но это с кислинкой и запаха почти никакого. А доктор-то наш уже и глазки открыл и дышит вроде ровнее. Надо ему еще одну плеснуть. Вот, молоток! Сам уже в руки взял баночку. Не пролей, ишь, ручонки-то как трясутся.

У меня от такой заботливости слезы навернулись на глазах, и я одним махом выпил вторую банку. Тут же в руках оказался соленый огурец. Желудок осторожно принимал пищу. Сразу стало теплее. Тошнота, сидевшая где-то рядом, стала медленно отступать, сдавая завоеванные позиции.

— Можно я сяду, — пролепетал мой голос.

— Конечно, садись, — сказал Михаил Юрьевич сейчас еще по одной, и пойдем в кают-компанию. Сегодня на обед «Электролит», а это первое средство от укачивания.

«Электролитом» на «Андромеде» называли консервированный борщ в банках, который был такой ядрено-кислый, что, наверное, если бы в него вставить лампочку, она обязательно бы загорелась.

После третьей, которая традиционно была за тех, кто в море, я сумел стать на ноги. Колени мои подгибались, во всем теле сохранялась какая-то дрожь, но я стоял. Подождав, пока я умоюсь, мои спасители повели меня на обед. Съев несколько ложек «электролита» и обозначив свое присутствие вернулся в мед. блок. Кое-как собрав осколки стекол, книги и стулья, я рухнул на постель. Сон окутал мое сознание мгновенно. Мне казалось, что прошло совсем немного времени, вроде бы только уснул. И вдруг голос:

— Докторишка, бокс!

Открываю глаза. Опять две головы, но уже с туловищами и совсем не страшно светит солнышко.

— Ребята, я ведь только уснул.

Ничего себе только что, — промолвил «дед», — сутки проспал. Лечение-то прерывать нельзя, иначе перейдет в хроническую форму.

Я, ни слова не говоря, потянулся к холодильнику. На третий день моего «лечения», уже сам ожидал своих «лечащих врачей». Стол был сервирован по первому классу, а рюмки опять традиционно — медицинские банки. В иллюминаторе, изумрудно переливаясь, играла Атлантика. Впереди еще было масса неизвестного.