Статуэтка. Сокровища чжурчжэней

Михаил Соболев, 2018

«Никогда не знаешь, что ждет тебя завтра – новое утро или новая жизнь», – гласит тибетская пословица. Чужая интернет-переписка изменит жизнь и окунет в историю, произошедшую 800 лет назад. Почему Чингисхан велел уничтожить подданных империи Цзинь? Где и кто спрятал сокровища чжурчжэней? Кто охотится за сокровищами в наши дни? Кто считает путешественника Арсеньева иностранным шпионом? Разве удэгейцы мало знают о прошлом? Как прошлое переплетается с настоящим и влияет на будущее? На эти и другие вопросы ищет ответы главный герой, чтобы выжить и найти сокровища древнего народа. А, может, не стоит их искать? Может, сокровища – не самое ценное?

Шаманка

Мне снится один и тот же сон.

Сначала слышу голос, потом слова: «Эдэсу! Эмэгиэ!». Вижу лес. Тайга. Таежная поляна. Светит солнце, освещая росинки на траве. На поляне девушка, смотрит на меня.

Образ девушки из сна.

Ее губы двигаются, слышу: «Суженый, я жду тебя». Спрашиваю: «А кто ты?». Серьезно отвечает: «Я — твоя судьба». Улыбается, протягивает руку. Так хорошо рядом с ней.

— Где тебя искать? — спрашиваю.

— Я близко, — шепчут девичьи губы. — Ближе, чем думаешь. Захочешь найти — найдешь.

— Но как?

— Слушай мир сердцем и найдешь.

Поляна покрывается туманом, и я просыпаюсь.

Вместе с пробуждением приходит щемящая тоска, что упускаю главное в своей жизни.

* * *

Сны никому не рассказываю. Сон — дело личное. Сны — всегда повод для размышлений. Не раз спасали или толкали в гущу приключений.

Этот сон из серии вещих. Не знаю, как объяснить. Чувствую, что сон не простой.

Убеждаюсь в этом на следующую ночь.

Сон повторяется в тех же деталях и словах. Вижу больше радостных картинок и счастливых мгновений. Во сне смеюсь. Редкое чувство осознания того, что счастлив.

Когда сон приснился в седьмой раз подряд, понимаю, что испытываю судьбу. Решаю уехать в лес. Словно тащит неведомая сила в глушь тайги, навстречу неизвестности и возможного счастья.

Мне нужно побыть одному ещё и по другой причине.

Поиски разгадок тайны статуэтки зашли в тупик. Никаких свежих идей. Расшифровать иероглифы не получается. Бизнес застопорился. Ни клиентов, ни предложений. Как сговорились! Словно неведомые силы вступили в тайную схватку со мной.

Есть объяснение этому явлению. Коротко: «Статуэтка».

Музейная находка стала моей собственностью, и жизнь изменилась.

Яркие цветные сны, в которых проживаешь годы. В которых испытываешь гамму чувств: от боли и страхов до радости и чувственных удовольствий. Явно действие статуэтки. До ее появления сны не запоминал.

Я становлюсь сильнее. Больше уделяю внимания спорту: бег, прыжки, отработка боевых приемов, силовые упражнения. Словно побывав в бою сражений во сне, днем тело готовится к новым боям с захватчиками. Со «степными псами» Чингисхана. В некоторых снах погибаю в неравной схватке, в других — бегу по тайге, прячась от преследователей.

Ко мне стали проявлять повышенный интерес девушки. Я всегда проявляю инициативу и сам стремлюсь познакомиться с понравившейся девушкой. Часто «получаю от ворот поворот». Немного комплексую из-за своей внешности. Что-то изменилось. Девушки сами предлагают встретиться и оставляют номера телефонов.

Последний случай тому подтверждение.

Захожу за продуктами в супермаркет. Рядом со стеллажом напитков стоит обалденная девушка. Как говорят, «сошла с обложки глянцевого журнала». С меня ростом, метр семьдесят пять, блондинка, грудь высокая, на талии эффектный кожаный пояс, короткая юбка подчеркивает стройные ножки в чулочках. Смотрит на меня, чувствую, что тону в голубых глазах. Таких называют «белокурыми бестиями». Глаза словно душу вынимают. Раньше бы прошел мимо, боясь заговорить, а тут подхожу спокойненько: «Девушка, давайте помогу корзинку подержать, а то вы сейчас снесете бутылки». Незнакомка дергается, дамская сумочка цепляет бутылку с колой. Время замерает, пока бутылка летит на пол. Я ловлю напиток над самым полом, резко присев, словно на тренировке, в полушпагат.

— Ух, какой шустрый, — искренне удивляется блондинка. — А я думала: все, пиндыр бутылке.

— Да, я шустрый, — улыбаюсь, протягивая напиток. — Так что держитесь начеку, когда я рядом.

— А иначе что? — вступает в игру, почувствовав подтекст в словах.

— Не успеете оглянуться, как забеременеете, — шучу.

— Фу, как пошло, — говорят её губы. («Да ты самец», — улыбаются голубые глаза.)

— Чтобы не все опошлить, давайте корзину помогу до кассы донести, — улыбаюсь. — Мне ещё бутылку минералки надо взять. У вас 5 секунд на принятие решения.

Отворачиваюсь и демонстративно выбираю минералку.

— Назвался груздем — полезай в кузов, — слышу голос над ухом, и в руки упирается корзина.

Пока стоим в очереди в кассу, узнаю, как зовут и номер сотового.

Диана. Богиня охоты. Спутница целиком оправдывает имя. Мужики откровенно пялятся на нее и недоуменно на меня. Не похож ни на богатого папика, ни на бойфренда.

— Проводишь меня до дома? — просит новая знакомая, застав врасплох. Я уже собираюсь прощаться.

— Недавно здесь живу, пару дней, — уточняет девушка. — Плохо знаю город.

— А ты сама откуда?

— Из столицы.

— Из Москвы, что ли? — шучу.

— Нет, конечно, — смеется. — Из столицы Приморья. Из Владика. Поможешь?

— Только если угостишь конфетами и чаем, — шучу.

— Договорились, сладкоежка, — улыбается Диана и, взяв под руку, идёт рядом.

По дороге разговорились. Приехала в командировку. Возраст — 23-25 лет. Окончила исторический факультет. Не замужем и не собирается, пока не защитит диссертацию.

Возле своей квартиры тихо шепчет: «Сейчас дверь откроет бойфренд, очень ревнивый, побьет тебя».

Бурчу: «Я — шустрый. Он пока замахнется, я уже в твоей спальне спрячусь, под одеялом». Хохоча, с трудом открывает дверь.

Квартира стандартная, двухкомнатная, ленинградской планировки.

Диана идёт с пакетами на кухню, а я — в зал.

Полупустые полки выдают, что хозяйка не настоящая.

— Ещё не успела обжиться, — слышу за спиной. Обернувшись, вижу новую знакомую с бокалом шипящей минералки. Протягивает с улыбкой: «Ты хотел пить».

Залпом выпиваю бокал.

Выхожу на балкон. Вдыхаю свежий воздух полной грудью.

В голове непривычно шумит. Плывёт изображение, словно резко встал и в голову неожиданно прилила кровь. Тело заливает истома и сладкое чувство счастья и умиротворения. Чувствую резкий прилив сил и сексуальное желание. Вспоминаю детали знакомства в магазине: мягкость груди, прикосновения у кассы, белизна груди в разрезе блузки, манящие глаза.

Диана подходит сзади и, прижавшись, спрашивает, горячо дыша в шею: «Ты всегда исполняешь обещания?»

— Смотря какие, — поворачиваюсь к ней.

Халат легко скользит с плеч на пол, и я безоружен перед обнаженной красотой.

На следующее утро девушка дарит кулон. Просит, чтобы никогда не снимал. Возникает ощущение, словно посадили на цепь, как прирученного пса.

Девушка легко вливается в наш поисковый коллектив. С ее знаниями археологии и истории мы многое узнаём. Ребята из группы просто пожирают глазами подругу, но ведут лояльно и даже перестают (ну почти) материться во время «мозговых штурмов».

Я часто задаю себе вопрос «Почему эта красотка проводит время с нами?», но ответ так и не находится.

Точно одно — если я не вижу Диану несколько дней, то со мной начинает происходить непонятное: тяжелеет голова, повышается раздражительность, становлюсь агрессивным, по ночам задыхаюсь во сне.

Казалось бы, чего заморачиваться, есть шикарная телка, у нас классный секс, никаких обязательств, чего еще надо? Простая физиология, а не светлые чувства, о которых рассказывали в детстве.

Когда спрашиваю шутя, а хочет ли иметь детей, то получаю «вынос мозга». В ее планы дети не входят.

— Я молода, красива, умна и обеспечена, — смеётся девушка. — Зачем усложнять жизнь?

— Зачем я тебе нужен? — угрюмо спрашиваю, понимая, что значит ответ.

— Мне хорошо с тобой, котик, — улыбается. — Ты такой нежный и страстный. Просто таю в твоих руках.

Разговаривать по душам с ней не получается.

Пытаюсь с ней не встречаться, не отвечать на звонки, но проходит два дня, и начинает жестко ломать. Как наркомана из-за нехватки дозы. Но я — не наркоман. Веду здоровый образ жизни. Думаю, что это любовь. Но в душе признаюсь, что похоть.

* * *

Решаю во всем разобраться и уехать на недельку в тайгу, на рыбалку. Никому ничего не говорю. Говорю только родителям, куда и на сколько поеду, что сотовой связи не будет, чтобы не волновались.

Продовольствие гружу в походные сумки. Проверяю холодное оружие, палатку и снаряжение. Всё загружаю в багажник джипа и жму на газ.

Прочь из города. В тайгу. В тайгу.

Вчера прошел Первомай, и я помогал родителям копать грядки на даче. Сегодня обгоревшая и подуставшая спина даёт о себе знать.

Я точно знаю, что неделю проведу в селе Ясная Поляна. Отличные места для уединения и отдыха.

В Анучино сворачиваю на Муравейку, переезжаю через мост, вижу автобусную остановку. Почему сегодня обращаю на неё внимание? Сколько бы раз ни проезжал мимо, всегда пустая.

Сейчас — сидит седовласый старик с рюкзаком, а на дороге голосует девушка. Увидела машину, машет рукой в жесте автостопа.

Не знаю, почему остановился. Обычно никого не вожу — люблю ехать и думать о чем-то своем, слушать аудиокурсы, подпевать песни или надиктовывать свои размышления.

Руль в Паджерике (Nissan Pajero) с правой стороны, и, опустив стекло, спрашиваю: «Вам куда, девушка?». Незнакомка поправляет волосы под косынкой и, притронувшись к моей руке, просит: «Отвези нас, пожалуйста, домой».

Смотрю в лицо и замераю. Словно заряд электрический по нервам прошел. Моргаю. Думаю, начались глюки. Лицо девушки очень знакомое, а ладонь — теплая.

— А-а-а… — хриплю, кашляю. — Домой куда?

— В Ясную Поляну, — тихо отвечает, не отпуская руку. — Мы заплатим. Дедушка очень устал. Сумка тяжелая. У нас проблема с продуктами в селе.

— Хорошо, садитесь, — понимаю, что не могу отказать.

— Спасибо. Сейчас дедушку позову. Одо! Миндзи гиэ нгэнэдзэфи! (здесь и далее удэгейский) (Дедушка! Пойдем со мной!)

— А что вы сейчас сказали? — спрашиваю, выходя из машины и открывая багажник.

— А это, — улыбается, — это на удэгейском дедушку позвала.

— Ты понимаешь этот язык?

— Конечно. Меня дедушка воспитывал. Он почти не говорит по-русски.

Пока укладываю тяжеленный рюкзак деда в багажник, регистратор в машине пикает, но я не обращаю внимания. Мысли лихорадочно бегают в голове. Словно рой разъяренных пчел.

Удэгейцы — потомки чжурчжэней. Может, что-то знают. Совпадение ли это?

И еще миллион мыслей. Захлопнув багажник, помогаю старику усесться на заднее сиденье. Переживаю, что будет пахнуть, как от бомжа, но пахнет смолой и тайгой.

— Асаса! (Спасибо!) — говорит старик, пристально смотрит в лицо, улыбается, повторяет по-русски: «Спасибо». Сухое твердое рукопожатие. Промелькает мысль, что меня сканируют, как рентгеном.

Усаживаюсь в водительское кресло, автоматически отмечаю километраж и время. 25982 км. 14.23. Следующий населенный пункт — Ауровка.

— Нихао. Сесе, — произносит аудиосистема.

— А что это? — удивляется девушка.

— Учу китайский, перед поездкой, — выключаю аудиосистему.

— А зачем?

Захотелось рассказать часть правды. Выговориться с незнакомым человеком. Говорю, что нашел статуэтку и не могу расшифровать иероглифы.

Девушка слушает, не перебивает. Старик не принимает участия в разговоре, но в зеркале заднего обзора ловлю цепкий, оценивающий взгляд.

— Можешь показать иероглифы? — просит попутчица.

Останавливаю машину у обочины, достаю из бокового кармана сумки листок с иероглифами.

Девушка смотрит на листок, отдаёт старику.

— Би самиэ-дэ эи оньо (Я знаю этот рисунок), — отвечает дед, возвращая бумагу.

— Сказал, что знает, как перевести надпись, — звучит ответ на мой немой вопрос.

— Он скажет? — удивляюсь.

— Йангнами, муданги? (Зачем ты идешь?) — спрашивает попутчик.

— Зачем тебе это? — переводит спутница. — Для чего тебе эти поиски?

— Есть разные легенды, — отвечаю. — Одни говорят, что в Приморье находится Золотая баба. Другие, что несметные сокровища чжурчжэней. Третьи, что сокрыта мудрость и технология предков.

— Йангнами, нгэнэни нуани? (Зачем ты пришел?) — строго спрашивает дед, и девушка переводит.

— Я ищу… — отвечаю после долгих раздумий, — эликсир молодости и бессмертия.

— Йэми? (Почему?) — строгий вопрос старика.

Меня не смущает, что задают вопросы по-удэгейски, отвечаю по-русски, и меня легко понимают.

— Хочу, чтобы люди перестали болеть и жили счастливо, — тихо отвечаю и вздрагиваю, когда собеседник начинает смеяться. Да так заразительно, что сам начинаю хохотать. Девушка смотрит на двух хохочущих мужчин, улыбается.

— Первый раз вижу, чтобы дед так смеялся, — тихо произносит.

Переключаю компактдиск, трогаюсь дальше. В кабину врываются звуки музыки.

— Что это? — удивленно спрашивает Аня (мы разговорились и познакомились, пока ехали), слушая мелодию.

— Кизомба, ангольский (южно-африканский) танец любви, — улыбаюсь. — Очень красивый танец. У вас в деревне есть дискотеки?

— Нет, — после некоторой паузы отвечает попутчица. — У нас мало от современной цивилизации что есть…

— Дэумпи. Гулинэдзэми би (Отдохните. Отправлюсь-ка я в путь), — произносит попутчик.

— Дедушка просит остановиться, — переводит спутница. — Ему надо выйти.

Останавливаюсь, приоткрываю окно. В салон врываются весенние запахи тайги. Старик выходит из машины и идёт в лес. Тихо играет музыка. Закрываю глаза и… словно проваливаюсь в забытье.

Наверное, снится, как пищит, выключаясь, сотовый телефон и как с шеи соскользывает цепочка с кулоном, подаренная Дианой.

— Эй, водитель, просыпайся, — слышу тихий девичий голос и, резко открыв глаза, смотрю по сторонам. Тайга. Я в машине. Рядом девушка-попутчица. Из леса по дороге идет старик.

— Я знаю короткий путь, — говорит Аня, когда старик уселся в машину, — не очень хорошая дорога, но так быстрее.

Включаю 4WD и двигаюсь медленно по тропинке в лес.

— Прямо, сейчас направо, притормози, — негромко командует спутница. Не торопясь, еду по видимой только ей дороге.

Неожиданно лес расступается, и мы выезжаем на поляну. Меня словно кулаком в грудь ударили. Сдавило виски. От неожиданности резко нажимаю педаль тормоза. Попутчица смотрит на меня, обменивается взглядом со стариком и говорит тихо: «Не бойся, это так встречают наши охранники. Надень браслет, будет легче». И протягивает браслет… из маленьких желудей. От немого удивления протягиваю руку. Тяжесть в груди и боль в голове разом исчезают. Двигаюсь дальше по едва заметной тропинке. Проехав несколько метров, чуть не врезаюсь в неизвестно откуда появившийся из-за деревьев дом.

— Езжай под навес, — командует девушка.

— Дзэкпэи-йэу? Табио! Дайа, дайа! (Ты поел? Садись! Угощайся, угощайся!) — говорит старик, когда выключаю мотор.

— Окажи нам честь, пообедай с нами, — переводит Аня.

— Хорошо, а что потом?

— Ты свободный человек, — следует ответ. — Можешь поехать дальше, а можешь остаться. На несколько дней. В доме места хватит. Можешь установить палатку за домом. Ты же хотел побыть вдалеке от людей, посидеть на берегу реки. Речка недалеко.

— А я не буду вас стеснять? Ведь я же незнакомый человек. Вам будет удобно?

— Я думаю — уживемся, — улыбается молодая хозяйка. — Думаю, сам отсюда сбежишь. У нас суровые таежные условия. Электричества нет. Вода из колодца. Туалет на улице. Никакой цивилизации. Справишься?

— Справлюсь, — отвечаю, пристально смотрю в ее глаза. Девушка изменилась, стала более уверенной, что ли. В вопросе слышится скрытый вызов. Решаю назло остаться.

Следующие десять минут изучаю обыкновенный деревянный дом. Большая веранда, кухня с печкой, светлая гостиная комната и три комнаты.

— Комната деда, — комментирует девушка, показывая рукой на одну из дверей. — Дед не любит, когда в его комнату захожу. Любит одиночество. Моя комната.

— Дай угадаю, — шучу. — Ты не любишь, когда тебе в комнату кто-то заходит. Любишь одиночество.

— Почти угадал, — серьезно отвечает. — В моей комнате я — хозяйка. В неё никто никогда не входил. Вот твоя комната.

— Такая светлая, — удивляюсь, осматривая комнату с широкой кроватью, стулом и столом.

— Если ночью храпеть буду, выгонишь? — шучу и смотрю ей в лицо. Девушка стоит рядом и кажется такой незащищенной. Кажется, не стоит никакого труда затащить ее в постель. От нее исходит сладкий аромат свежести и весны.

— Будешь храпеть — вылечу, — звучит строгий ответ, словно считывает игривое настроение.

— Интересно, как? — подыгрываю.

— Топором по голове, — улыбается и, резко развернувшись, идёт на кухню. — Ты располагайся, а я обед сготовлю.

Перетаскиваю в комнату походную сумку с ноутбуком и сменной одеждой. Переодеваюсь в спортивную форму. Снимаю часы и браслет из желудей. Привычно провожу рукой по шее. Кулона Дианы на шее нет. Иду к машине. Исследую сиденье и место под сиденьем — кулона нет. Несильно расстроился, но задумалсяся. Не спеша обхожу дом вокруг. Возникает чувство дежавю, как будто где-то видел дом раньше. Мощные дубовые стволы с нарезными изображениями животных и иероглифами. По углам домов необычные рисунки. Возле дома с десяток ульев. Посажены: жимолость, клубника, малина, смородина, виноград, картофельные грядки.

Рядом с домом стоят: сарай (где кудахчут куры), баня, туалет, сеновал.

По пятам ходит овчарка. Жужа.

Когда только подъехали к дому, псина неторопливо вышла из будки и спокойно, без суеты, обнюхала машину. Никакого лая и хриплой истерики.

— Жужа, это наш гость. Не обижай его, — говорит спутница собаке. Овчарка смотрит умными глазами, обнюхивает. Когда нос ткнулся в браслет из желудей, виляет хвостом и лижет ладонь. Глажу псину по голове, чешу за ухом.

— Меня зовут Профессор, — говорю. — Будем знакомы, Жужа.

Теперь овчарка молча ходит за мной, словно наблюдая, чтобы ничего не сломал.

Закончив обход территории усадьбы (я так назвал эти владения), иду к реке. Стоило шагнуть в лес по едва заметной тропинке, как овчарка настораживается и рычит.

— Да не бойся, — говорю ей, шагая к реке. Чистая, прозрачная вода с радостным шумом уносится вдаль. Тишина и гармония. Чудесное место. Умывшись, возвращаюсь к дому и иду по дороге, по которой недавно ехал. Когда поляна закончилась, собака снова ворчит, но я продолжаю идти. Каждый шаг даётся труднее и труднее, словно невидимая сила тянет обратно. На плечи наваливается тяжесть, но упрямо иду вперёд. Овчарка несколько раз меня обгоняет, пытается встать на пути, но я не останавливаюсь, даже когда слышу угрожающий рык. Вижу большой дуб и замераю, словно из меня выкачали силы. Нет сил двигаться. Могу лишь издалека наблюдать за исполинским дубом в несколько метров в обхвате, с могучими ветками. Дальше идти не могу. Не знаю, как объяснить. Словно в голове звучит: «Дальше нельзя». Делаю усилие над собой и шагаю вперед. Живот скручивает резкая боль. В голове словно стучат молоточки. Делаю еще шаг вперед и сгибаюсь от боли. Начинается рвотный рефлекс, и, резко слабея, опускаюсь на колени. Овчарка вцепилась в руку и, прикусив так, чтобы не поранить, тащит обратно. Едва делаю шаг в сторону дома, как боль проходит. Очутившись на поляне, чувствую словно заново родился. Задумавшись, медленно иду по поляне, но не к дому, а параллельно ему. Все идет нормально, пока поляна не кончается и снова не начинается лес. Еще несколько шагов. Слышу рычание собаки. Вижу еще один гигантский дуб. Снова ощущаю признаки позывов рвоты. Экспериментировать больше не хочется.

Обхожу по периметру усадьбу. Насчитываю восемь дубов. Восемь дубов строго по периметру. Квадрат вокруг усадьбы. Невидимые столбы невидимых стен. Странное чувство возникает при их созерцании. Словно наблюдают из-под коры.

Умываюсь в реке. С удивлением осознаю, что стою на том же месте, откуда начал исследования. Смотрю на часы. Прошёл час, как гуляю. Иду к дому.

— Ты вовремя. Мой руки. Садись за стол. Ужинать будем, — улыбается хозяйка.

Пока ходил по лесу, попутчица переоделась, сняла косынку, надела платье. Вижу уже не зашуганную страшную деревенскую бабу, с невнятной одеждой мешковатого покроя, а гибкую, стройную девушку, с каштановыми волосами, заколотыми в замысловатый узор. По-другому смотрит. Как хозяйка. Карие глаза без страха смотрят в лицо, словно зная какую-то тайну. Взгляд не прячет, не изображает надменность или невинность.

— Ты такая красивая, — ляпаю, и таежница смущенно потупляет взор.

— Ой, извини, — смущаюсь. — Похоже, опьянел от свежего воздуха.

— Пьяным за руль садиться нельзя, — улыбается. — Пойдем кушать на веранду. Мы в теплое время готовим на улице, под навесом. Не так жарко.

За столом на веранде сидит старик. Под строгим взглядом быстро усаживаюсь.

— Ма, дзаваидза! Йангкулиани! (На, бери! Изгони злого духа из человека!) — говорит дед, протягивая стакан. Чувствую тонкий запах винограда и таежных трав.

— Давай выпьем за знакомство, — переводит девушка, разливая ароматный грибной суп по тарелкам. — Это мужское вино.

— Почему мужское? — не понимаю.

— Напиток для мужчин, — повторяет. — Мне дед не разрешает спиртное. Тебе, говорит, можно.

Делаю маленький глоток, смакуя. Вино, обжигая, катится по пищеводу. Несколькими глотками осушаю стакан.

Прошу добавки. Стакан наполняется снова. Произношу банальный тост: «За гостеприимных хозяев». Вино легко пьётся.

Не замечаю, как быстро темнеет. Девушка идёт к дровнику. Возвращается с охапкой дров. Располагает по какой-то своей системе поленья и ветки. Зажигает огонь, просит деда спеть.

Когда встаю из-за стола, понимю, что чертовски пьян. Язык и ноги — словно не мои. Максимально контролируя движения, иду в туалет.

Каждый шаг добавляет градусы в голову. Возвращаюсь во двор. Вижу возле костра подушки на земле, на которых сидят хозяева. Красиво сесть на них не получается, скорее, падаю.

— Крепкое вино, извините, — заплетающимся языком бормочу. Старик поёт. Однажды видел ролик в Интернете, как поют шаманы, стуча в бубен.

Звуки бубна звучат в унисон пению. Чувствую, что теряю контроль над сознанием. Погружаюсь в состояние, когда не различить: спишь или бодрствуешь.

Дальше воспоминания обрывочны.

Падаю на землю, встаю, снимаю с себя одежду. Хриплю, словно задыхаясь от удушья. Девушка танцует возле костра, бросает щепотки травы. Вдыхаю запах дыма, плачу и трясусь от боли и холода. Брызги воды на лицо. Лежу на земле, лицом вниз. Старик чертит символы на моей спине острой палкой, бормочет. Не понимаю слов. Чувствую, словно стальной обруч сдавливает горло, и не могу вздохнуть. Резкий свист. Палка с силой врезается мне в плечо, ломаясь. Глубоко вдыхаю воздух. Проваливаюсь в темноту и лечу. Лечу к мириадам звезд Солнечной системы.

* * *

Диана, крича, просыпается. Горло словно давит невидимая рука, перекрывает воздух. В темноте видит призрачную фигуру девушки. Фигура произносит: «Он теперь мой». Диана включает свет и испуганно оглядывается. Никого. Выключает свет. Горло сдавливает. Слышит голос: «Он теперь мой». От страха девушка включает свет, встаёт с постели.

Садится в позу лотоса, дышит, как учил отец, и произносит мантру.

Представляет лицо Профессора, мысленно приказывает позвонить ей немедленно. В тело словно ток бьёт, разрывая мозг на тысячу частиц. От боли девушка непроизвольно воет, крутясь волчком по полу. Сквозь боль слышит в голове тот же голос: «Он теперь мой. Оставь его в покое. Тронешь — убью». Ослепительная вспышка в голове, и Диана теряет сознание.

Очнулась от того, что лежит на полу. Из носа течет кровь. Во рту привкус крови от прикушенного языка. Тело словно разбил паралич.

С трудом встаёт, приводит в себя в порядок. Достаёт из шкатулки кулон, точную копию того, что дарила Профессору и через который манипулировала им. Кулон покрыт ржавчиной, словно горел в огне.

Диана понимает, что столкнулась с неведомой силой. Древней и грозной. Несмотря на глубокую ночь, звонит отцу.

— Что случилось? — бурчит сонный голос профессора исторических наук и любителя антиквариата из Владивостока. — До утра не дотерпеть?

Диана сбивчиво рассказывает странное сновидение и свои ощущения.

— Понятно, — бурчит собеседник.

— Что понятно?

— То и понятно! — рявкает. — Надо лучше практики осваивать, чтобы не блеять, как овца!

— А что ты сердишься? — искренне удивляется девушка.

— Я дал конкретное задание. Найти хозяина статуэтки. Вступить в контакт. Подчинить своей воле. Знать каждый шаг и вздох.

— Я всё сделала, как ты сказал, — оправдывается.

— Ну и где сейчас твой ручной котик? — издевается. — Когда с ним увидишься?

— Не знаю.

— Если упустила — будешь наказана, — обещает. — Мы сотни лет ждали возможности найти то, что нам принадлежит. А ты скулишь, как побитая собака!

— Ты не предупреждал, что может быть так, — оправдывается.

— А я не знал, что дочь такая тютя, — зло говорит отец. — Думаешь, ноги раздвинула и мальчик навеки твой? Где он сейчас?! Когда видела в последний раз?!

— Два дня назад, — тихо отвечает.

— Тебя не насторожило?! Два дня! После заклинаний мальчик должен, скуля, приползти к твоим ногам. Не приполз! Ты не знаешь, где он! Не чувствуешь его! Не можешь к нему достучаться! Что делает объект сейчас?!

— Не знаю, — Диана со страхом понимает, что отец прав. Не чувствует Профессора. Словно отрезали пуповину.

— А если он сейчас в пещере?! Что если держит золото предков? Наше золото!!! — свистящий шепот переходит на крик.

— Прости, — плачет девушка. Плачет от дикой боли, сдавившей виски и затылок. Когда отец (он же Верховный Жрец) гневается, то может свести с ума болевыми воздействиями.

— Ищи, жрица, — успокаивается собеседник, и боль в голове отступает. У него ключ к тайне. Нашей тайне! Если мальчик попал к Хранителям, это плохо. Накажу, дочь! Молись, чтобы просто запил с друзьями. Найдешь позвонишь!

Утром Диана звонит друзьям Профессора. «Уехал на рыбалку». Куда, с кем, на сколько — никто не знает. Попытка найти Профессора через медитацию закончивается катастрофически. Едва девушка входит в транс и представляет образ Профессора, безумная боль пронзает тело. Крича, юная жрица теряет сознание.

Очнувшись, Диана обнаруживает под ногтями следы собственной сорванной кожи. Нос разбит. Задание отца — приехать из Владивостока в Арсеньев, найти конкретного человека, охмурить и приручить — до сегодняшнего дня воспринималось как простое приключение. То, с чем столкнулась ночью и сейчас, вызывает ужас.

Набравшись смелости, звонит отцу.

— Значит, никто не знает, — уточняет Жрец, выслушав итоги поиска и медитации. — Думаю, Хранитель опередил нас. Пока он у него — мы бессильны. Будем ждать. Я тебя потом накажу. Сейчас ты уже наказана. Не мной, но наказана.

* * *

Пробуждение. Словно очнувшись от тяжелой, продолжительной болезни, открываю глаза, с удивлением смотрю по сторонам. Не помню, как очутился в постели, почему голый. Первая мысль: «Может, что натворил по пьянке?». Стало стыдно. Напился до беспамятства.

Я раньше всегда себя контролировал.

Оглядываюсь по сторонам. Стены ослепительно белые (недавно покрашенные известью). Солнце пробивается сквозь белые занавески. В доме стоит абсолютная тишина, словно вымерли все.

Открываю походную сумку, достаю дорожный набор, полотенце. В доме никого нет. Во дворе — никого. Умываюсь под умывальником, чищу зубы. Надо решить, чем себя занять. У крыльца сталкиваюсь с Жужей. Псина приветливо машет хвостом, плетётся за мной. Внимательно смотрит, чем занимаюсь. Иду к речке.

Делаю зарядку, силовые упражнения, тянусь на шпагаты. Отрабатываю боевые ката. С детства занимаюсь единоборствами. Наиболее эффективным считаю армейский рукопашный бой. Занимался под руководством бывшего спецназовца.

Отрабатываю движения в энергетическом ката. Максимально медленно. Напрягаю каждый мускул. Дыхание в ритме. Тело наполняется усталостью от физических упражнений. Раздевшись догола, смело шагаю в холодную воду. Дыхание перехватывает, и, на мгновение поколебавшись, делаю усилие, плашмя падаю в воду. В тело впиваются тысячи ледяных иголок. Нет сил дышать от бешеной энергии, что рвется наружу. Рыча, выскакиваю из воды. Зря говорят, что человек переохлаждается, если принимает холодную ванну. Если это краткое действие, переохлаждения быть не может. А если сидишь полчаса в холодной воде, замерзнешь. Для доказательства предлагаю друзьям проделать эксперимент. Набрать несколько литров теплой воды в воздушный шар. На пять секунд поместить в ванную с холодной водой. Проверить, замерзла вода в шаре или нет. Как убеждались друзья, вода в шаре не замерзает. Так что холодные процедуры выполняю с удовольствием. Но каждый раз делаю небольшое усилие, чтобы перевернуть таз с холодной водой.

Приседаю голышом на берегу, обтираюсь полотенцем, надеваю форму. Возникает чувство, что за мной наблюдают.

Дома достаю электробритву (Philips SensoTouch 3D) и с удовольствием сбриваю щетину. Мелькает мысль: «Бритвы хватит на неделю. Есть станок».

На столе в кухне стоит кувшин. Принюхиваюсь. Пахнет ёлкой. Делаю глоток. Еще и еще. Необычный вкус у напитка. Опустошаю две кружки. Блаженно вздыхаю и вздрагиваю, услышав рядом девичье: «Хвойный квас. Понравился?». Не заметил, как хозяйка появилась.

— Очень, — бормочу, словно застукали за чем-то непристойным. — Сама готовила? Что за напиток?

— Да, — фыркает, — эликсир вечной молодости. Рецепт простой: набить трехлитровую банку побегами ели или сосны, залить водой. Добавить чайную ложку сметаны и стакан сахара. Настоять две недели, завязав горлышко банки марлей в три слоя. Пить по три четверти стакана во время еды или сразу после приема пищи. Лучше после завтрака. Три раза в день.

— А я две кружки выпил, — признаюсь.

— Жить будешь, — улыбка в ответ.

— Скажи, Аня, я вчера себя плохо вел?

— Плохо — это как? — переспрашивает. Чувствую, что краснею.

— Ну не орал, не матерился, не приставал? — бормочу. — Не обижал?

— Это важно: обижал ты или нет? — перестаёт улыбаться.

— Да, — прошу, почти с мольбой. — Не буянил?

— Нет, — улыбается и отвечает на немой вопрос: — Ты опьянел быстро. Дед помог добраться до постели. Все нормально.

— Фу, — улыбаюсь, вспоминая чувства, когда проснулся голый.

— Да ты не смог бы приставать, — добавляет девушка.

— Это почему же? — искренне удивляюсь.

— Пойдем во двор.

Хозяйка стоит посередине двора. С вызовом разглядывает, говорит: «Ну-ка покажи, как пристаёшь?».

— Ага, пристану, а ты в милицию побежишь, — хмыкаю.

— Я здесь милиция и прокурор, — жестко отвечает. — Нападай! Или струсил уже?!

— А если больно будет? — улыбаюсь, приближаясь к ней.

— Перетерплю. За себя отвечай, — хмыкает, атакует с быстротой молнии. Первые удары руками в лицо избегаю необъяснимым образом.

Солнечное сплетение, печень и пах пронзает сильная боль. Откатываюсь на землю, подскакиваю. От боли злюсь. Шагаю вперед с желанием «всыпать» нахалке.

Девушка чуть наклоняется назад, давая моей ноге пролететь мимо, и жестко бьет по опорной ноге. Пока падаю на спину, пятка по короткой дуге врезается под дых, начисто выбивает остатки дыхания. В реальной драке, пока бы валялся на земле, уже бы добили и запинали ногами, но спарринг-партнер насмешливо смотрит.

— Ой, какой сердитый взгляд, — мурлыкает. — Что-то герой из робких оказался. Получил оплеуху и раскис. Не передумал приставать?

— Я тебе покажу кузькину мать, — бурчу.

— Какой грозный, словно жук навозный, — дразнится. Атакую.

Моя любимая комбинация: финт рукой в лицо и тут же подсечка по ногам. Как правило, противники попадаются на прием и летят на землю. Но не в этот раз. Противник легко подпрыгивает над подсечкой и, приземлившись в прыжке, бьёт по ребрам. Больно так, сука. Злюсь не на шутку. Реагирую автоматически, использую универсальную блокировку руками и с корпусом наношу боковой удар ногой.

Руки блокируют удар ноги противника, в ухо врезается девичий кулачок, но мое тело, словно поршень, вкручивает удар. Маваши — страшный удар ногой, если попадает в цель. Я попадаю. Пробиваю блокировку, и таежница падает на землю. С лица исчезает улыбка, и проявляется суровое лицо воина.

Когда выходишь на ринг и видишь лицо противника, понимаешь по одному взгляду, что тебя ждет. Взгляд девушки становится похож на лазерный луч. Становится неуютно. Началось в шутку, а переросло в драку.

Никогда не думал, что двигаюсь так медленно. Руки и ноги противника летают с такой скоростью, попадая по нервным окончаниям, что не успеваю защищаться. Пятка врезается мне в затылок. Падаю на землю, чтобы принять удар в лицо.

— Аманхи! Йэвэ йэми, дзэхулэи?! (Назад! Ты чего хулиганишь?!) — слышу окрик, и град ударов прекращается. С трудом встаю и вижу, что девушка, спокойно дыша, отходит к дому. На крыльце стоит старик.

Не знаю, о чём таежники спорят. Позже смог перевести слова.

— Би гэи эи биэ! Эдзи гэнгиси минэвэ! Мэми эдзи гэнгиси! (Я ни в чем не виновата! Не обвиняй меня! Не брани меня!)

— Амимии сэвэни эдзи гэнги! Оно йэи, хаундали, иэу? (Не позорь род своего отца! Ты что делаешь, с ума сходишь, что ли?)

— Минэвэ гэдзи диганаи! Гэ, эдзиу тагда! Гэ, эдзэнгэфи багумаси! (Ты плохо обо мне говоришь! Ну не сердись! Давай не будем враждовать!)

Дед ей выговаривает, а девушка огрызается. Разговор переходит на повышенные тона. Отвлекаюсь на мгновение и не вижу, как начинается драка.

Словно вижу китайский боевик. Дедуля с немыслимой скоростью атакует руками и ногами девушку. Та искусно защищается и пытается атаковать, но пропускает сильный удар в грудь, падает на землю. Бой продолжается, и девушка падает снова, получив рукой в голову.

Не думая о последствиях, кидаюсь в гущу боя, закрываю собой таёжницу, корчившуюся от боли на земле.

— Не бей ее, — кричу деду. — Аня не виновата. Я спровоцировал. Не трогай ее. Это честная победа.

— Ата ина! Би си гиамаваи букталидзамиэ! (Не подходите к нам! Я тебе кости сломаю!) — говорит таежник. Не понимаю, но чувствую угрозу.

— Не дам её избивать, — говорю и становлюсь в бойцовскую стойку.

Взмаха удара ноги не вижу, но всю «его прелесть» чувствует грудь. Отлетаю и падаю возле девушки. Превозмогая боль, поднимаюсь, загородив собой девушку, сжимаю кулаки, встаю в боевую стойку.

Дед скептически оценивает стойку и резко машет рукой. Клянусь, что до него расстояние метра два и никак не достать рукой. В живот словно врезается пудовая гиря, снова падаю рядом с девушкой.

Дед хохочет, грозит девушке пальцем: «Йэухи-дэ эдзи нгэнэ! Дзугдиду тэйэ! (Никуда не ходи! Сиди дома!)» — уходит в дом.

Морщась от боли, поворачиваюь к девушке. Та, как контуженная, трясет головой, пытаясь прийти в себя. Беру её за руку, шепчу: «Ань, прости меня. Я виноват». Таежница вздрагивает от прикосновения, отрешенно смотрит.

— Дед сказал, я виновата, — бормочет.

— Ты? — изумляюсь. — С чего вдруг?

— Я спровоцировала. Показала силу. Это запрещено. Вот и получила наказание. Давно дед так не сердился.

— Да, суровый дед, — соглашаюсь, поднимаюсь, помогаю ей подняться. — Признаюсь, ты меня уделала. Победила! Молодец!

— Тоже великое признание, — хмыкает, поправляя прическу. — Я опаснее большинства бойцов, но мне нельзя навыки демонстрировать, разве что в безвыходной ситуации. Дед тренировал с детства.

— То есть тебя победить никто не может?

— Почему? — удивляется. — Есть бойцы и сильнее. Против Мастера долго не продержусь. Видел, как дед отшлепал?

— Я на речку пойду, умоюсь, — говорю. — Повалялся на земле, хочу очиститься.

— Я принесу чистую одежду. Эту постираю. Я, как девочка, решила доказать, какая сильная.

— Ты сильная, — соглашаюсь. — И очень красивая, только лицо испачкалось.

— Где? — пытается провести рукой по лицу. Стираю ладонью комочки земли с щеки. Она не отталкивает руку, смотрит на мою испачканную ладонь и говорит: «Асаса. (Спасибо)».

Иду по знакомой тропинке к реке. Жужа бежит следом.

Пока иду, память вытаскивает из закромов воспоминания о поединке, выражение лица внучки Шамана. Я — нормальный мужик и адекватно реагирую на женщин, но в этой девушке чувствую что-то первобытное, что пробуждает древние инстинкты.

На речке раздеваюсь и, сжав зубы, захожу в холодную воду и, ныряю. Вынырнув, ору от холода и облегчения. Замираю от удивления. На берегу раздевается девушка.

— Чё пялишься? — беззлобно упрекает таежница, встретившись с оценивающим взглядом. — Что, ни разу голую девку не видел? Вот чистая одежда. Переодевайся.

Молча выхожу из воды, стараясь не дрожать, а она, наоборот, без криков и оханий окунается в холодную воду. На берегу, чтобы не замерзнуть, растираюсь полотенцем. Повернувшись, замираю, увидев, как обнаженная девушка, не спеша, выходит из воды. Выходит, смотрит на меня и не отводит взгляд. Не могу оторвать взгляд от стройного тела, упругой груди, манящего треугольника волос внизу живота.

— Хватит пялиться, а то стручок отвалится, — беззлобно говорит таёжница и, отвернувшись, бормочет: — Ты же не один любишь купаться.

Спохватившись, быстро одеваюсь и демонстративно отворачиваюсь. Шуршание ее одежды манит к себе, требует, чтобы повернулся, подсмотрел, но сдерживаюсь.

— Пойдем, гость дорогой, — слышу и, подхватив грязную одежду, иду к дому.

— Мир? — спрашиваю, протягивая ладонь.

— Мир, — соглашается, пожимая ладонь.

— Научишь драться?

— Я могу многому научить, — серьезно отвечает. — Но сначала нужно пройти испытания, прежде чем стать учеником.

— Какие испытания? — удивляюсь.

— Дед скажет, когда время придет. Не торопись.

К дому подходим, не разжимая ладоней и улыбаясь.

Дед строго смотрит на нас. Обращается ко мне: «Иэвэ йадзаи: вакчанадзангаи, сугдзава вангнадзангаи, экэ тэдзэнгэиэси? (Ты что будешь делать: пойдешь охотиться, пойдешь ловить рыбу или будешь сидеть, не двигаясь?)»

Девушка переводит. Отвечаю: «Могу дрова поколоть, дури много».

— Мова иуэсиэ! (Наколи дров!) — машет рукой в сторону дровника.

— Дзавайа суэсэ! (Бери топор!) — говорит девушка.

— Что? — переспрашиваю. Аня иногда забывается, говорит со мной на удэгейском, спохватывается и говорит по-русски.

— Топор наточен. Ждет тебя, — быстро поправляется таежница.

Колун с особым треском впивается в чурку. Приподнимаю тяжесть и через с плечо, как в броске, опускаю на другую чурку. Хрясь. Хрясь. Плахи разлетаются в стороны. Знаю, завтра тело будет болеть, но лучше пусть болят мышцы спины, чем в паху. Образ Шаманки не отпускает меня, заполняя мысли и чувства.

Колун свистит. Сначала вращаю им по кругу вокруг тела, поднимаю в едином движении вверх и резко опускаю вниз, прикладывая силу в самый последний момент соприкосновения колуна и очередной чурки. От этого сочетания концентрированной силы и энергии большинство чурок раскалываются с первого удара.

— Ты так странно колешь, — слышу голос девушки и опускаю колун. Обнаженный по пояс, потный, взлохмаченный, до безумия счастливый, улыбаюсь.

— Я квас принесла, — говорит хозяйка, смущенно протягивает кружку. — Смотри не перетрудись, а то завтра будешь кряхтеть, как столетний дед. Сам так придумал колоть?

— Угу, — выдыхаю воздух, залпом выпивая напиток. — Случайно подметил, как раскрученный топор раскалывает чурку. Секрет в инерции. Энергия накапливается.

— А я смотрю, где трещинки в полене, — улыбается. — И бью туда.

— Да, ты опасный противник, — смеюсь, протягиваю обратно кружку и поглаживаю девичью ладонь. — Спасибо, хозяйка, спасла от жажды.

— Да, со мной шутки плохи, — смеется девушка, не убирая ладони. — Но ты же не боишься?

На языке подсознательного уровня это означает: «Я привлекательная? Я не страшненькая?»

— Я тебя не боюсь, — улыбаюсь и словно по секрету шепчу: — Ты мне нравишься. Мне интересно с тобой.

— И мне, — шепчет. — Почему заступился перед дедом?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Инстинктивно захотел защитить. Закрыть собой.

— Спасибо, — шепчет, робко целует в щеку. — Выручил. Дед мне еще долго выговаривал.

— Ладно, проехали, — улыбаюсь и целую в открытую ладонь. Таежница вздрагивает и отдергивает руку.

— Мне надо идти, — бормочет, потупив взгляд, и, забрав кружку, быстро уходит.

Во время работы возникает чувство, что за мной наблюдают. Почти уверен, что девушка смотрит из окна.

* * *

В сумке с документами лежит диктофон, автоматически включающийся на звук человеческого голоса. Всегда беру в командировки. В тайге забыл о нем. Вспоминаю, когда приезжаю домой и разбираю сумку. Включаю диктофон, слышу голоса Шамана и Шаманки. Используя словарь, расшифровываю разговоры. Располагаю записи в хронологическом порядке. Приходит понимание событий в доме отшельников.

* * *

Диктофонная запись 1 (расшифровка с удэгейского)

(Слышатся глухие удары, звуки раскалываемых чурок)

— Ну как тебе гость? — спрашивает старик.

— Не знаю, деда, — говорит девушка. — Обыкновенный. Не красавец. Простой. Почему ты думаешь, что он тот, кто нам нужен?

— Я не думаю, я — знаю. Завтра пройдет испытания.

— А если не пройдет?

— Значит, я ошибся.

— Жалко, — вздыхает.

— Жалко? — удивляется дед. — Ты же не любишь посторонних.

— Мне хорошо с ним. Хочу открыться ему, гладить волосы, смеяться, глядя на звезды. У него теплая рука. Мне приятны прикасания. Хочу лишний раз прикоснуться. Постоянно думаю о нем. Почему так? Почему хочу прижаться к нему? Почему хочу поцеловать?

— Ты влюбилась, внучка, — с грустью в голосе говорит Шаман. — Стала совсем взрослой. Я ограничивал тебя от внешнего мира, но всю жизнь не проживешь отшельником. Наша цель — хранить секреты предков. Мы — Хранители. Наш гость близко подошел к разгадке. Поэтому в опасности. Его ищут. А он так спокоен и счастлив с тобой, что мне не по себе.

— Почему? Почему, деда?

— Я никогда не рассказывал о том, как погибли твои родители.

— Ты говорил, погибли на охоте, медведь-шатун напал, — возражает.

— Я обманул, — вздыхает. — Твои родители — шаманы, и медведь-шатун никогда бы не напал.

— Почему раньше не рассказал?

— Время не наступило.

— А сейчас почему говоришь?

— Пришло время рассказать.

— Но почему?

— Ты влюбилась, внучка, — вздыхает. — Теряешь контроль над собой и своими умениями. Стала уязвима, как твои родители.

— Как родители?

— Они очень любили друг друга. Однажды, возвращаясь с охоты, расположились на ночлег. Разожгли костер. Легли спать. Занялись любовью, забыв обо всем на свете. В этот момент на них напали.

— Кто?

— Страшные люди. Черные люди. Люди смерти. Боевая тройка Жреца. Долго выслеживали твоих родителей. Ждали, когда станут уязвимыми. Родители умерли мгновенно, на пике счастья, в любви. Тела проткнули десятки раз. Никаких шансов выжить. Если бы они просто спали, их спасли бы духи-охранники. Но в минуты страсти оба перестали слушать своих духов и погибли.

— Откуда ты знаешь?

— Я прибежал на место убийства, когда тела не успели остыть. Считал энергию убийц и кинулся вдогонку. Одного из них, с лицом, покрытым буграми, как у жабы, догнал и убил копьем. Двоих других в поединке зарезал. А Жрец ушел через тоннель. Я был ослеплен местью и не сразу понял, куда он исчез.

— А почему ты сейчас рассказываешь об этом? — шепчет девушка.

— Чувствую энергетику любви. Вокруг вас разгорается невидимое пламя. Вы слишком юны, чтобы осознать это. Однажды вы окунетесь в пламя любви, чтобы слиться в одном порыве, чтобы зачать новую жизнь. В этот момент ты потеряешь контроль и будешь уязвима.

— Но мне хочется быть с ним…

— Пока вы здесь, вам ничего не угрожает. Скоро он уйдет, чтобы выполнить свою миссию. Ты остаешься здесь. Будешь вынашивать его дитя. Дитя любви. Нового Шамана. Ты не сможешь видеться со своим любимым. Когда ему будет плохо — будешь стремиться к нему. Тебя будут поджидать там враги. Юноша для них только наживка. Главная добыча — ты. Потому что можно выйти на меня.

— Что делать, деда? — растерянно спрашивает Шаманка. — Все так сложно. А нельзя как-то по-другому прожить? Долго и счастливо? Вместе? Без врагов?

— Не знаю, внучка, — тяжело вздыхает. — Маловероятно. Всё зависит от того, как твой суженый поведет себя в сложной ситуации.

— А мы ему можем помочь?

— Только здесь. Дальше ему придется проходить испытания самостоятельно. Мы можем его многому научить. И ты можешь у него многому научиться.

— А чему он может научить?

— Любви, внучка. Наполнит тебя любовью. Ты выйдешь на новый уровень силы. Когда родишь дитя, станешь еще сильнее. Иди к нему. Учись любить и быть любимой.

* * *

Колоть закончил к вечеру. Уложил в поленницу дрова, иду к реке. Разгоряченное тело с блаженством погружается в холодную воду. Ныряю. Миллионы иголок впиваются в тело. Выскакиваю на берег. Замераю. На берегу стоит девушка. Клянусь, секунду назад никого не было.

— Ты забыл взять чистую одежду и полотенце, — протягивает сверток.

— А-а-а-а, — бормочу, наскоро вытирая мокрое тело. Спохватившись, натягиваю трусы и штаны.

— Плохо голову вытер, — говорит. — Можешь простудиться.

— Да нормально.

— Наклони голову, — слышу приказ. Подчиняюсь. Не могу оторвать взгляд от груди и низа живота таежницы. Простое платьице просвечивается. Картинка кружит голову. Хочу обнять, сорвать с нее одежду…

— Все, готово, — слышу и, подняв голову, встречаюсь с прямым взглядом. Понимает, что чувствую, но держит дистанцию. Интуитивно чувствую, что лучше не распускать руки.

— Пойдем ужинать, работничек, — улыбается, беря под руку. — Все дрова переколол. Завтра встать не сможешь.

— Смотря кто в постели будет, может, и вставать не надо, — хмыкаю и тут же жалею об этом.

— Дурачок, — беззлобно отвечает, отпускает руку. Уходит.

— Ань, я шучу, — кричу вслед. — Не обижайся.

— Хотела массаж предложить, но не буду, — обиженно бормочет. — Мучайся.

— Массаж, — радостно воплю и, обогнав, падаю перед ней на колени. — О, великая госпожа, что сделать рабу, чтобы простила?

— Дурачок, — хмурится. — Помучайся денек с больными мышцами, чтоб думал, что говоришь.

— А если серьезно? — вставая с колен, спрашиваю. — Что сделать, чтобы не сердилась?

— Пообещай не шутить про секс.

— И все? Так просто? — удивляюсь. — А где подвох?

— Поживешь — узнаешь, — строгий ответ. — Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну тогда пошли ужинать.

За ужином Шаман наливает мне настойку из трав. От напитка по телу пробегает приятная истома. Аппетит просто зверский.

Вдыхая воздух от блаженства, жмурюсь от удовольствия. Тот, кто хорошо поработал физически, а потом плотно поел, поймёт меня.

— Эй нгэнэйэ нгуайни. Си доли нгуани, эсини-дэ сэлэги. Бадзи илигиа (Сейчас иди спать. Нужно, чтобы ты крепко спал и не просыпался. Рано утром вставать), — говорит дед.

Девушка переводит.

— А зачем? — спрашиваю.

— Ты хотел узнать про иероглифы, — отвечает Аня. — Завтра узнаешь. Сейчас лучше ложись спать.

— Так рано еще, солнце не село.

— Если хочешь массаж с кедровым маслом, ложись.

Не стал спорить. Быстро раздеваюсь догола, забираюсь под одеяло и, повернувшись на живот, расслабляюсь. Чувствую, как сильно устал. События дня, как в калейдоскопе, мелькают перед глазами, погружая в мир сновидений.

В комнату заходит девушка с миской. Откидывает одеяло, массирует тело, напевает на своем языке. Руки скользят по натруженному телу, скручивая и расслабляя мышцы. Не спеша изучает пальцами тело. Тихий шёпот. Проваливаюсь в глубокий сон.

* * *

— Странник, вставай, — слышу сквозь дремоту. Не могу проснуться. Кто-то тормошит. Открываю глаза, вижу в темноте силуэт девушки.

— Вставай, лежебока, — говорит. — Через полчаса выходим.

— А сколько времени? Темень же еще, — бормочу.

— Четыре утра. Собирайся, — короткий приказ.

Главное — не идти на поводу у тела. Мышцы жалобно ноют, едва приподнимаюсь с кровати. От тела исходит тонкий запах елки. Значит, массаж проспал. От этой мысли злюсь. Быстро одеваюсь, бегу к реке. Холодная вода бодрит, забирает остатки сна. Возвращаюсь в дом.

Чай с травами и медом — завтрак. Хорошо, что с вечера приготовил походную одежду. Футболка, военный комбинезон, шипованные кроссовки. Поверх комбинезона ОМОНовская разгрузка с полезными мелочами. Креплю охотничий нож, поправляю кепку.

Во дворе ждут хозяева усадьбы. Оба одеты по-своему: штаны, куртка, сапоги странной формы. За спиной котомки.

— Хэтигэнгкини (Попрыгай), — говорит дед. Послушно прыгаю. Ничего не гремит.

— Сэгди эдэдзэй! (Молодец!) — одобрительно кивает. — Утала си инадзангаи инэнги тигани (Ты должен добраться туда в полдень).

Девушка переводит.

— Надень это, — протягивает браслет из желудей. Молча идем к реке.

— Нам надо на другую сторону, — говорит девушка. — Иди вслед за мной. Ни шагу в сторону.

Дед шагает первым, она — вторая, я — замыкающий. Идём вдоль берега, подходим к сужению реки. Дед прыгает, стоит на середине реки, на камне. Еще прыжок, и стоит уже у противоположного берега.

— Камни под водой, — объясняет Шаманка. — Будь осторожен. Скользко. Не бойся. Делай, как я.

Делает прыжок, еще и еще. Не видно не зги. Хозяева смотрят с противоположного берега. Прыгаю. Думаю, что провалюсь, но камень торчит на уровне воды. Прыжок. Прыжок. Вот и берег, с другой стороны.

— Молодец, — говорит таежница. — Пошли дальше.

Когда прошли дубы-охранники, снимаю браслет из желудей, отдаю девушке. Они берут быстрый темп. Едва за ними успеваю. Идут легко, словно по ровной дороге, а я то и дело оступаюсь, сбиваю дыхание. С завистью смотрю, как легко обходят завалы из деревьев.

Через час подходим к большой реке.

— Здесь тоже прыгать или полетим? — шучу.

— Можешь прыгать, а мы поедем, — улыбается девушка, показывает два троса. — Это даунгкуи — воздушная лодка. Средство для переправы. С помощью привязанной к лодке и перекинутой на противоположный берег длинной кожаной веревки даунгкуи можно перетащить к себе. Даже если человек окажется на другом от нее берегу.

— Где? — удивляюсь.

— Смотри, — тянет трос.

Сначала ничего не происходит. Девушка делает несколько движений. Из сумрака с противоположной стороны реки в такт движений приближается привязанная к тросам люлька.

— Даунгкуи дзокойо! (Толкай переправу!) — говорит дед. Хватаю трос, тяну. Через несколько минут пустая люлька ткнулась в наш берег. Старик залезает в неё, командует: «Даунгкуи дзокойо! (Толкай переправу!)». Снова тяну трос. С человеком на борту трос тянуть сложнее. Закусив губу, упрямо тяну. С противоположного берега слышу крик совы. Девушка сообщает: «Дед добрался. Можно нам ехать». Молча тяну полегчавшую люльку.

Пока тащу трос, спутница сидит на берегу, о чем-то сосредоточенно думает.

Отдохнув, забираюсь в люльку, зову таежницу. Люлька рассчитана на двоих. Девушка ловко забирается внутрь, встаёт рядом, берёт трос в руки, чтобы тянуть. Представляю, как грубый канат врезается в нежные руки, и решительно протестую.

— Не надо тянуть, — говорю. — Руки поранишь. Я буду.

— Почему? — удивляется. Искренне, без фальши. — Я могу о себе позаботиться.

Вместо ответа беру за руки, разворачиваю ладонями к себе и, наклонившись, целую их.

— Не хочу, чтобы твои нежные руки поранились, — негромко говорю.

Она гладит меня по щекам: «А ты небритый».

— Да заторопился, — смущаюсь.

— Хорошо, прокачусь, — улыбается. — Поворачивайся лицом к тому берегу. Берись за канат, тяни.

— Да понятно, — бурчу и тяну трос. Люлька не шевелится. Испугавшись, что девушка засмеется, сильно дергаю. Шаманка, не ожидавшая рывка, хватается за меня. Теряет равновесие, по инерции прижимается к моей спине. Люлька двигается.

— Айандзи исэсиэ! (Смотри хорошенько (Будь осторожен!) — ругается, но руки не убирает, держится.

Плавно тяну трос. Плывем в сумраке над рекой. На середине пути девушка сильно прижимается ко мне, кладет голову на плечо.

— Не останавливайся, — шепчет. — Так красиво. Я словно плыву по воздуху.

Хочу сделать наоборот. Остановиться над водой и овладеть красавицей. Несмотря на тяжелую нагрузку, чувствую жар ее тела сквозь одежду, испытываю неимоверное блаженство с каждым движением.

Противоположный берег появляется неожиданно. Вижу сердитое лицо Шамана.

— Йэми годзи? (Что долго?) — строго спрашивает.

— Отдыхали часто, — отвечает девушка, выбираясь из люльки.

Вижу на ее лице счастливую улыбку.

Если бы умел читать мысли, утонул бы в ее нежности. Пока тянул трос, мечтала о Нежности, которую когда-то подарит. Испугалась, что ей нравится обнимать и чувствовать тепло тела. Вспоминает ночную наготу во время массажа и понимает, что хочет это повторить снова.

— Дэуми? (Устал?) — спрашивает старик. Отрицательно качаю головой. Идём дальше.

Глубоко дыша, восстанавливаю дыхание, смотрю по сторонам. Ощущения близости с девушкой пьянят, заставляют ошибаться и спотыкаться. Чтобы отвлечься от гибкого стана и аппетитной попки, чаще смотрю по сторонам.

Тайга уже другая. Здесь редко ходят люди. Заметно по количеству листьев, камням, наваленным хаотично деревьям. Словно попал в прошлое, где нет цивилизации и никогда не существовало.

К полудню выходим на поляну.

— Илани йуагда модзини (Разжигай костер из ясеневых поленьев), — говорит старик. Аня переводит, добавляет: — Делаем привал. Разжигаем костер. Мы остаемся. Дальше идешь один.

— А что нужно сделать? — спрашиваю. Осознаю, что впереди дикая тайга.

— Ути гулатиги дзаса эи биэ туктими. Гула хондини биогдо-биогдо биэ. Ути гулала нэптэми када биэ. Бадзифафа гула киалани нгэнэси, игдидзиэ хэутиндэйэ: «Гула эдзэниэ, буивэ, худава айадзи ваванайа! Би — оньо чжу!». Айандзи исэсиэ! — торжественно, словно произнося ритуал, говорит Шаман, а девушка переводит: — На эту скалу нелегко подняться. На вершине скалы все голое. На этой скале есть плоский камень. Вскоре после полудня подойди к краю скалы и громко крикни: «Хозяин-скала, дай нам хорошей охоты на зверя и пушнину! Я — рисунок чжурчжэней!». Смотри хорошенько (Будь осторожен)! Завяжи узел!

— Что значит «Завяжи узел»?

— Нужно загадать важное желание, — тихо поясняет спутница.

— А что там будет на вершине?

— Узнаешь сам. Мы здесь будем ждать. Нужно успеть вернуться до заката. Иначе — смерть. Иди на север.

Серьезно смотрит, не шутит. Понимаю, что шутки кончились.

— Понятно, — бормочу, собираясь в путь.

— Выпей это, — протягивает она флягу. — Напиток охотников, чтобы не уставать.

Послушно пью таежный напиток.

Скала появляется сразу, едва отхожу от поляны. Скала, как скала. Склон крутой. Вооружившись самодельным посохом, иду на север.

Восхождение трудное. Ветки упрямо цепляются за одежду, норовят хлестануть по глазам. Тщательно смотрю под ноги, выверяю каждый шаг. Помощи ждать неоткуда. Любая ошибка может причинить травму или стоить жизни. Тело группируется перед невидимой опасностью. Взгляд вперед. Ориентир — группа камней. Взгляд под ноги. Шаг. Другой. Вдох. Выдох. Снова взгляд вперед. Нехитрый способ не выдыхаться и не сбиваться с пути.

Преодолев половину склона горы, добираюсь до первого ориентира, группы камней. Небольшая площадка диаметром около двух метров в глубине скалы, которую не видно снизу.

— Странно, — думаю, шагаю на площадку. Цепляюсь кроссовкой о камень и выворачиваю его. Камень сверкает под лучами солнца.

— Золото, охренеть, — изумленно бормочу, поднимаю слиток.

Срабатывают рефлексы. Слышу шипение где-то сбоку, инстинктивно делаю шаг вниз от площадки, разворачиваясь в движении. Спасаюсь от укуса змеи. Броска змеи не замечаю, интуитивно уходя с линии атаки. Удерживаю равновесие, вижу безрадостную картину. Змея, промахнувшись, неуклюже катится по склону вниз, но две другие, угрожающе подняв головы, готовятся к броску. В правой руке зажимаю кусок золота, в левой — посох.

Зачем нужно золото, если сейчас тупо сдохнешь?

Кидаю слиток в змей. Пока летит кусок, перехватываю палку и по длинной дуге бью по второй змеиной голове. Шипение смолкает. Змеи агонизируют: одна — разрубленная ударом куска золота, а вторая — перебитая палкой. Двумя точными ударами добиваю щитомордников. Сбрасываю вниз останки змей. Простое путешествие превращается в смертельное шоу. Резкий крик ворона заставляет оглянуться, и вовремя. В атакующем пике летит ворон, целясь в глаза. Посох описывает невообразимую дугу, с размаху врезается в жирное черное тело так, что перья летят во все стороны. Атака захлебывается. Осматриваюсь в ожидании новых угроз. Тишина. Словно тайга замерла в ожидании чего-то страшного. Кусок золота в змеином месиве лежит у моих ног. С силой пинаю слиток, который, взлетев, катится вниз по склону.

Рев животного заставляет вздрогнуть. Кто-то с шумом подымается вверх по склону.

— Медведь, — думаю. — П…ц. Надо идти вверх. Только вверх.

Осматриваюсь в ожидании опасности, двигаюсь по каменной грядке вверх. Уклон становится круче, каждый шаг даётся с большим трудом. Время словно остановилось. Шаг. Взгляд вперед, потом под ноги. Шаг. Рев медведя стих. Концентрируюсь на дыхании.

Вершина скалы. Маленькая каменистая поляна, дальше крутой обрыв. Оглядываюсь, счастливо кричу: «Эге-гей!». Вспоминаю, что говорил дед, кричу по-удэгейски: «Би — оньо чжу! (Я — рисунок чжурчжэней!)».

Ничего не происходит. Сажусь на землю, поджав под себя ноги, закрываю глаза, загадываю желание. В эти мгновения думаю о Шаманке, о том, что хочу подарить ей свою любовь, хочу быть с ней, хочу от нее детей. Сына. Так ясно вижу эту картинку, что плачу от умиления и счастья. Все, что ранее казалось важным и ценным, вдруг теряет смысл. Зачем все это, если нет Любви? Если нет того, ради кого стоит жить?

Ветер обдувает лицо. Приходит понимание, что не зря проделал этот путь.

Открываю глаза, смотрю вокруг. Сижу на земле. Вокруг пятачка три белых камня. Расстановка не удивляет. Равносторонний треугольник. Я ровно по центру. До любого камня могу достать рукой, стоит лишь потянуться. Интуитивно понимаю, что делать этого не надо. Замечаю на земле, рядом с собой, небольшую ветку. Готов поклясться, что до моего прихода её не было. С любопытством осматриваю ветку, переворачиваю.

Иероглиф. Древний иероглиф, как на статуэтке. Выполнен из дерева. Смеюсь. Духи леса дают знак. Я на верном пути.

* * *

Когда парень уходит с поляны, Шаман садится в позу для медитаций и, покачиваясь, закрывает глаза. Девушка разжигает костер, начинает петь, но дед машет строго, чтобы замолчала.

Таежница сердито сопит и, отвернувшись, смотрит на солнце, жмурится, подставляя весенним лучам лицо. Поэтому не замечает, как по лицу Шамана пробегает легкая улыбка, прячется в уголках губ.

— Он возвращается, готовь ужин, — говорит девушке, отвечая на немой вопрос. — Ничего не скажу, сама увидишь и узнаешь.

— Как долго, — вздыхает Аня. — Я давно ничего и никого не ждала.

— Да, — смеётся дед. — Все. Не мешай. Ему еще надо дойти.

* * *

Спуск с горы кажется труднее, чем подъем. Медленно спускаюсь к месту, где столкнулся со змеями. Ноги словно сами туда несут. Сопротивляясь инерции движения, перед грудой камней останавливаюсь. Стараюсь ступать как можно тише, крадусь. Обхожу камень, вглядываюсь в поисках змей, пропускаю главную угрозу. На камнях сидит бурый медведь, смотрит на меня. Знаю, что бежать нельзя. Вспоминаю лицо Шаманки и радостное чувство осознания, что хочу быть с ней. Понимаю, что убью любого, кто встанет на моём пути. Под рукой нож. Мысленно, глядя в глаза медведю, произношу, как молитву: «Би — оньо чжу! (Я — рисунок чжурчжэней!)». Медведь не шевелится. Не спуская с него глаз, шагаю обратно за камни. Стараясь не шуметь, крадусь вниз со склона, смотрю вперед, под ноги, оглядываюсь назад. Никто не преследует. Помню про змею, промахнувшуюся в броске.

Тварь укатилась по склону вниз, но куда?

Змея поджидает возле ручейка. Блеск золота. Стремительно атакую серую гадину, притаившуюся возле камня, напротив маленького озерца воды. Добиваю, выхватываю нож и отсекаю ей голову, отбрасываю агонизирующее тельце. Исследую ручеек на наличие опасностей. С наслаждением умываюсь в таежной воде. Пить не стал. Не рискую. Кусок золота остаётся торчать в земле. Золото здесь несёт смерть.

Спускаюсь к подножию скалы, смотрю на компас. Из-за медведя сбился с пути. Пришлось идти, чтобы выйти на юг. Вскоре выхожу на полянку, где возле костра сидят Шаман с Шаманкой.

Девушка подскочила и бежит навстречу.

— Иниги би-йэу? Лалими-дэ, гэктими-дэ, будэсэи, гунэми (Ты жив?! А я думала, ты умер уже от холода и голода), — радуется Аня, спохватившись, переводит.

— Я тоже по тебе соскучился, пока ходил, — признаюсь. Не хочу врать.

— Нэу эдзэхи? Биату дзату? (Что дух-хозяин? Биату встретился?) — строго спрашивает дед.

— Не знаю, — пожимаю плечами. Достаю веточку из кармана, протягиваю ему. — Вот нашел среди камней на вершине.

— Йэу?! (Что это?!).

— Думаю, ответ на мой вопрос.

— Аиси худани эгди. Йэми эйни гадании? (Золото дорого стоит. Почему не взял?)

— Не захотел.

— Йэми? (Почему?)

— Понял, что золото несет смерть.

— Дзикписиэ? (Завязал узел? (Желание загадал?))

— Загадал.

— Самиэ-дэ, дзиасаини? Йэми манга бидзэ диганами?! (Знаешь, но скрываешь? Разве трудно сказать об этом?!)

— Не хочу говорить. Это личное.

— Сэгди эдэдзэй. Эйни дианайа (Молодец. Не говори), — соглашается. — Дэуэми? Дэумпилиэти (Устал? Отдохни).

Едва сажусь возле костра, чувствую, как тяжесть наваливается на плечи.

— Амталайа (Попробуй на вкус), — говорит дед, протягивает флягу с настойкой. — Ма, дзаваидза! Вала ни одони! (На, бери! Стал удачливым охотником!)

Послушно делаю несколько глотков.

— Лалава дигайа! (Поешь каши!) — говорит девушка, протягивает миску с ароматно дымящейся кашей. С диким аппетитом уплетаю кашу с таежным хлебом. Осознаю, что отшельники взяли еду в лес только ради меня, чужака из города.

— Асаса (Спасибо), — искренне говорю им. Смеются. Невидимая стена между нами рухнула.

Обратный путь даётся нелегко. Часто спотыкаюсь, но не отстаю. Переправа в люльке через реку запоминается тем, как девушка нежно ко мне прижимается и горячо дышит в шею. К концу переправы испытываю чувство, близкое к оргазму. Дорога к дому. В тайге темнеет быстро. Чтобы не упасть, иду след в след за стройной фигурой спутницы, ни на секунду не отрываю взгляда от нее.

Браслет на руке, возле реки. Хозяева легко перепрыгивают по камням на другую сторону. Поскользнувшись, оступаюсь, падаю в воду. Натренированное тело выдерживает падение. Не матюкаясь, бреду по воде.

Возле дома раздеваюсь, беру полотенце и чистую одежду, иду к реке.

Разгоряченное тело с благодарностью принимает холодный душ и кусок мыла. На берегу насухо вытираюсь и, улыбаясь, иду к дому. Укрывшись одеялом, согреваюсь, проваливаюсь в сон.

* * *

Девушка дожидается, когда стихнут звуки в комнате гостя, бесшумно идёт к нему. Переживания и ощущения, испытанные таежницей, требуют выхода. Парень спит на боку, глубоко дышит. Задумавшись на мгновение, девушка скидывает с себя ночное платье. Смело откинув одеяло, забирается в постель, прижимается всем телом. Прислушивается к ощущениям. Томление. Нежность. Сердце стучит по-другому. Закрыв глаза, шепчет слова, давая телу свыкнуться с новыми ощущениями, настроиться на ритм дыхания мужчины, на стук его сердца. Счастливо улыбается в ночи, невинно прижимаясь и вдыхая мужские запахи.

Юное тело томится от истомы. Борясь с новыми ощущениями, девушка выходит из дома.

Кружится в медленном танце по двору, напевает понятную ей одной песню. Возвращается в дом. На кухне сидит дед в ночной рубашке.

* * *

Диктофонная запись 2 (расшифровка).

— Не спится, внучка?

— Да, деда. Сама не своя. Хочется быть с ним рядом. Хочется обнимать и целовать. Сбивается дыхание. Что это такое, деда?

— Желание близости, внучка.

— Это хорошо или плохо?

— Если любишь — хорошо, если не любишь — плохо.

— А он меня любит?

— Сама спроси. Я не скажу.

— А как я пойму?

— Поймешь, когда придет время.

— А что надо делать, когда скажет, что любит, и я пойму?

— Тело само подскажет. Просто доверься интуиции. Всё получится. Не переживай. Иди спать. Завтра трудный день. Надо выспаться.

* * *

Просыпаюсь утром от того, что хочу в туалет. Делаю несколько глубоких вдохов. Чудится тонкий аромат таежницы.

— Похоже, схожу с ума без секса, — бормочу, машинально провожу рукой по лицу. Двухдневная щетина напоминает, что похож на небритую собачку.

Прохлада реки бодрит, прогоняет остатки сна. Возле дома тщательно бреюсь. Брызгаю одеколоном лицо. Подставляю лицо лучикам солнца.

Вокруг ни души. Хозяев не видно и не слышно. Делаю зарядку и упражнения прямо во дворе. Единственный зритель, Жужа, наблюдает за мной, лениво почесываясь.

После разминки и растяжки выполняю боевые ката, отрабатываю удары.

Повернувшись, замираю. На крыльце стоит дед, наблюдает. Прошу его: «Научите двигаться, как вы».

Старик спускается по ступенькам, подходит. Встаёт напротив, на расстоянии около метра, и медленно, приподняв руки в плавном движении волной, отклоняется корпусом с траектории возможного удара. Возвращается в исходное положение.

— И всё? — спрашиваю.

Дед, усмехнувшись, жестом показывает: бей ногой. Бью. Не сильно, чтоб не зашибить. Таежник легко взмахивает руками. Моя нога взлетает вверх, падаю на землю. Быстро подскочив, атакую. Любимый удар — «маваши». Соперник делает аналогичное движение. Его ладонь задирает мою ногу выше, а вторая бьёт в пах. Чувствительно! Поднимаюсь, подкрадываюсь к противнику, думая, как лучше атаковать. Дед, подняв палку, кидает мне, мол, бей. С палкой чувствую уверенность. Делаю несколько финтов по воздуху. Атакую сверху по голове. Такое же волновое движение соперника. Палка летит на землю. Хватаюсь за мгновенно онемевшую руку. Одна ладонь блокирует мою кисть, вторая — рубит по нервным окончаниям.

Разминаю руку, восстанавливая чувствительность. Старик рисует веткой на земле цифру «10000».

— Повторить 10000 раз? — предполагаю. Утвердительный кивок. Повторяю движение, как запомнил. Учитель поправляет мои плечи, руки несколько раз подряд, машет рукой, берёт палку.

Быстро понимаю, почему в китайских боевиках мастера кунг-фу бьют учеников. Тело ленивое. Хочет комфорта. Боль быстро учит. Раза два неправильно руки ставлю, и палка бьет по ребрам или по голове.

Выполняю упражнение, качаясь в разные стороны.

— Омо, дзу, ила, ди, тунга (Один, два, три, четыре, пять), — считает дед. Выполняю упражнение, возвращаюсь в исходную точку.

Устаю, начинаю ошибаться. Дед ухмыляется, достаёт охотничий нож, демонстративно прикручивает к палке. Липкий страх опутывает мозг, пот предательски бежит по спине, делаю шаг назад. Получить ножевую рану здесь, в таежной глуши, самоубийство.

— Дуктэ! (Бью!) — говорит Шаман и атакует. Реагирую мгновенно, выбивая оружие из рук. Старик кивает, показывает на надпись на земле и что-то говорит.

Не понимаю. Дед тычет в цифру 10000, показывает, как ест из тарелки ложкой.

Понимаю, что кормить не будут, пока не сделаю задание.

Через три часа пот градом льёт с лица, тело бунтует от усталости. С чувством выполненного долга плетусь к реке.

Рыча от холода, посвежевший, выскакиваю из речки на берег и энергично растираю усталые мышцы. Мне нравится здесь. Не понимаю, почему, но нравится. Всегда мечтал пожить в каком-то буддистском монастыре, потренироваться.

Во время обеда стараюсь есть медленно, не заглатывать большими кусками.

Девушка приходит из леса явно чем-то расстроеная.

— Привет, хозяйка, — улыбаюсь.

— Привет, — отвечает без улыбки. Не смотрит на меня.

— Что-то случилось?

— Почему ты так решил?

— Ну ты какая-то грустная. Может, заболела?

— Может, и заболела, — взмах рукой. — Поел? Пошли дальше заниматься.

— Чем?

— Практикой сновидений. Как управлять сновидениями.

— Это обязательно нужно?

— Да. Пойдем на солнышко.

Посреди двора хозяйка показывает на кусок тряпки, командует: «Ложись».

— Земля же холодная, — возражаю, встречаюсь с колючим взглядом.

— Не бойся. Не замерзнешь, — бурчит. Беру ее за руку.

— Ань, что случилось? — спрашиваю, поглаживая ладонь. — Я тебя обидел?

— Ничего не случилось, — выдёргивает ладонь. — Ложись. Закрой глаза. Я сейчас приду.

Ложусь, закрываю глаза. Ткань пахнет елкой. Расслабляю уставшее тело. Задремываю. В голове привычно шумит. Перед глазами бегут картинки видений.

* * *

Диктофонная запись 3 (расшифровка).

— Что, внучка, неудачно сходила в лес?

— Да. Никогда не было, чтобы ветка с дерева падала во время молитвы.

— Духи дают знак, чтобы ещё подумала.

— А что думать? Мужик есть. Я есть. Тело на него настроилось. Чего еще надо?

— Что же сердишься?

— Не знаю. Я же — Шаманка. Я — сильная. А рядом с ним веду себя по-другому. Хочу понравиться, чтобы восхищался. А он — не реагирует.

— Почему так решила? — улыбается.

— Меня к нему тянет, а его ко мне — нет, — сердится таежница.

— Ты уверена? Он же специально медленно трос над рекой тянул, чтобы с тобой быть…

— Нет. Не знаю…

— Он другой, внучка. У него свой мир в голове. Свои страхи и чувства. Он их прятать привык. Время нужно, чтоб открыться. Не подгоняй его и себя не дразни.

— Это что значит?

— Не ложись к нему по ночам. Вредит энергетике.

— Ты что, подсматривал?

— Мне не надо подсматривать. Чувствую, как ты к нему тянешься. Как пробуждается чувственность. Становишься взрослой.

— И что теперь делать?

— Иди к нему. Будь рядом. Будь искренней. Чувствуй, как дышит твой избранник, улыбается, говорит. Поймешь, как любит.

— Любит? — в голосе слышится радость и надежда.

— Конечно, любит, уже давно, — усмехается. — Сам скажет, когда время придет. Иди, учи технике снов. Это нужно обоим.

* * *

Сквозь дремоту, слышу нежный голос таёжницы:

— Учимся управлять собой во сне. Посмотри на свою руку закрытыми глазами. Эту технику в твоём мире называют «Фаза». Захочешь — найдешь. Запомни. Каждый раз, как только ты будешь просыпаться снова, старайся не двигаться и не открывать глаза. Пробуешь сразу же разделиться с телом.

Чтобы разделиться с телом, пробуй встать, выкатиться или взлететь. Пробуй это сделать своим собственным ощущаемым телом, не напрягая физических мышц. Запомни, что по ощущениям будет выглядеть как обычное физическое движение. Не задумывайся, как делать в нужный момент. Просто пытайся разделиться с телом во что бы то ни стало в первые же мгновения после пробуждения. Каким бы то ни было образом.

Скорее интуитивно поймешь, как делать. Главное — не задумываться и не терять первые секунды пробуждения.

Есть разные техники: техника плавания, вращение, наблюдение образов, визуализация рук, фантомное раскачивание.

Сначала освоим технику «Визуализация рук».

В течение трех-пяти секунд активно представляй, что трешь рука об руку близко перед глазами. Старайся почувствовать их перед собой, увидеть, услышать звук трения.

В самой первой фазе поставь цель обязательно добраться до зеркала и посмотреть в отражение. Нужно себя четко запрограммировать на данное действие. Это облегчит первые шаги в покорении фазы. Затем можешь осуществлять другие пункты плана действий и никогда к зеркалу не возвращаться.

Если в фазе ощущения смутные — плохое зрение или нечеткое ощущение тела, старайся все вокруг активно трогать и рассматривать мелкие детали объектов с близкого расстояния. Это позволит добиться большей реалистичности переживания. Те же действия следует делать для удержания фазы, когда появляются первые признаки возвращения в тело (например, когда все становится тусклым).

О возвращении в тело не думай. Состояние не будет длиться больше нескольких минут, особенно у новичков, мало знакомых с технологиями удержания.

— Готов? Поспи, — слышу, проваливаясь в сон.

* * *

Девушка ложится рядом. Закрыв глаза, дышит с ним в унисон и усилием воли провалилась в мир сновидений. Внимательный наблюдатель заметил бы, как таежница улыбается во сне. Дед увидел и одобрительно хмыкнул.

* * *

Мне снится сон. Стою на берегу реки. Ласково светит солнце и поют птицы. Середина лета. Оглядываюсь по сторонам. Я у Шаманов. Слышу сзади голоса и поворачиваюсь. По тропинке идет Шаманка, держит за руки двоих маленьких детей. Годика полтора-два. Детки голенькие. Мальчик и девочка. Нагота не смущает и не беспокоит. Девушка улыбается: «Идите к папе». Они неуклюже бегут и радостно кричат: «Папа!!!». Падаю на колени, прижимаю к себе детей. Вдыхаю аромат, чувствую, как они чмокают губами, целую их. Смеются. Отпускаю и поднимаюсь с колен. Дети начинают играть камнями на берегу реки.

— Ну здравствуй, странник, — говорит Аня.

— Здравствуй, родная, — шепчу. — Я скучал по тебе.

— Я знаю, родной, — мы целуемся. Поцелуй любви всегда отличается от поцелуя страсти. Наполняет тело благодатью и нежностью, что хочется плакать.

— Познакомься, — таежница подзывает детей.

— Ильюша, — улыбается Шаманка. — Серьезный, как ты. Маша. Копия меня.

— Спасибо, родная, — шепчу. По глазам бегут слезы радости. — Так здорово знать, что есть ты и мои дети. Как ты тут без меня?

— Трудно, но Матушка-Природа помогает. И тебя спасла, к нам привела.

— Им не холодно без одежды?

— Рожденным зимой в лесу, не страшно, — смеётся. — А нагота детская — невинная. Им одежка мешает. Пойдем в дом.

— Я скучал по тебе, — обнимаю. — Больше двух лет прошло.

— И я скучала. Такая наша с тобой судьба. Странник и Шаманка. Пойдем домой.

Мы не идем, а летим к небу, облакам и оттуда спускаемся к домику на поляне. Вижу, как на поляне, на старой куртке лежим я и Шаманка. Спрашиваю: «Что это?»

— Сон, — слышу. — Наш с тобою сон.

— А дети? Дети — тоже сон? — с грустью спрашиваю. Становится тоскливо.

— Сны могут быть разными. Можно проснуться и не вспомнить или помнить всю жизнь. Или создать жизнь во сне. Ты сам решаешь!

* * *

Пробуждение неожиданное, словно ток отключили. Или словно машина на полном ходу встаёт, как вкопанная. Выдыхаю воздух, как будто из воды выпрыгнул. Оглядываюсь по сторонам. Никого. Но сон помню до каждой детали. И эмоции во сне помню.

Встаю, разминаю затекшие мышцы, иду к умывальнику. Вода освежает голову. Память подсовывает отрывки сна, где безмерно счастлив.

На крыльце появляются дед, и Шаманка.

— Миндзи гиэ нгэнэдзэфи! (Пойдем со мной!) — говорит старик, а девушка, глядя в глаза (словно спрашивая: «Понравился ли тебе сон?»), переводит. Всё ещё потрясенный сном, киваю и молча иду за ними.

Усевшись на берегу реки, девушка показывает жестом, чтобы присел рядом. Привычно поджимаю ноги в позу для медитаций.

— Повторяй за мной, — говорит таежница. — Закрой глаза. Сосредоточься на звуках. Прислушайся, как шумит река. Вода течет через камни. Шумят ветки на деревьях. Слушай звуки. Глубоко дыши. Еще глубже. Медленно выдыхай. Еще медленнее. Вдох. Выдох. Слушай звук реки. Ты — река. Сильная могучая река. Слушай.

Постепенно звук реки оттесняет другие звуки леса. Глубокое чувство сосредоточенности выталкивает негатив, обиды, жалобы и грустные эмоции. Картинки в голове кружатся в калейдоскопе, выстраиваются в стройную картину.

— Йаи нгиэнтилэгиэни! (Открой глаза!) — слышу и медленно открываю глаза. Смотрю на Шамана, сидящего напротив нас в такой же позе.

— Вангба самиэ-дэ йани-тэнэ экпингкувэ (Черепаха знает песню веера), — говорит дед. Девушка переводит.

— Что? Что это значит? — не понимаю.

— Ты хотел узнать, что написано иероглифами, дедушка объяснил.

— Но что это значит?!

— Догдиэ! Эсими са! (Послушай! Я не знаю!) — отвечает старик.

Девушка тихо добавляет: — Это твой путь. Ты должен сам узнать.

— А зачем все это? Упражнения, медитация, поход в лес?

— Подготовка.

— Подготовка к чему?

— К испытаниям, что тебя ждут.

— Но вы же могли просто сказать… Раньше.

— Ты бы не поверил и не воспринял.

— А сейчас поверю? — злюсь. Поднявшись, иду к дому. Никто не догоняет, не пытается объяснять.

* * *

Дома собираю вещи. Зло сворачиваю «колбаски» и «ромбики», укладываю в сумку. Взгляд останавливается на ветке. Той самой, которую нашел на вершине горы. Ветка — иероглиф. Иероглиф означает «веер». Если, конечно, дед не врёт. Но что это значит? «А чего я разозлился? — думаю. — Кормят, поят. Крышу над головой предоставили. Дали ответ на вопрос, а ты бесишься. Чего не хватает? Что беспокоит?»

Ответ приходит сам. Одним словом. Шаманка. Честно признаюсь, что заинтригован.

Как вести себя с ней?

Хочется: пожалеть, поругать, обнять, силой овладеть, обматерить, отшлепать. За то, что непонятная: ручная и дикая одновременно, мудрая и непорочная, сильная и хрупкая, ласковая и колючая. В голове всё смешивается. Чётко помню, как шепчу слова желания на вершине горы. Помню сон, показанный Шаманкой.

Для чего все это?

Помню ощущения, когда прижимаюсь к ней в люльке, над рекой. Острое чувство, что готов везти ее хоть на край света. Презрение к смерти, когда встретил медведя в лесу. Готовность вступить в бой, лишь бы быть с ней.

Сижу в комнате, смотрю на ветку. Пытаюсь принять решение: уезжать или остаться. Спросить или догадаться самому. Шаман многое знает, но говорит по частям.

Незаметно темнеет. В доме нет электричества, лишь керосиновая лампа, свечи и спички. Решаю не ехать в ночь и принять окончательное решение завтра. Выхожу из дома.

Под специальным навесом горит костер. Возле него сидят Шаман и Шаманка в традиционных одеждах: в шапке с рогами, обвешанные старинными монетами, ленточками и веточками.

Девушка зовет: «Иди к нам. Дед расскажет историю». Сажусь рядом. Костер приятно пригревает, и пламя отбрасывает причудливые тени.

Шаман говорит, а девушка переводит:

— Мне эту историю дед рассказал, а ему — его дед. Это наша семейная тайна. Ты пришел с вопросом извне. Я скажу ответ. Есть древние письмена. Древние языки. Древняя песня. Я знаю слова наизусть. Дед велел выучить. Я выучил. И ты выучи. Это важно. Это ответ на твой вопрос. Слушай «Песню веера». Так называется эта песня.

Шаман бьёт колотушкой в бубен. Бубен отзывается неожиданно звонко. С каждым ударом звук нарастает. Слышу набор звуков. Просто набор звуков под ритмичную музыку. Записываю звуки в блокнот.

«Песня веера»

Аи-у-ма/ У-р-хи-хе/ У-цу-ло/ Фу-се-гу/А-ли-цо-ми/ До-ло/ Се/ Цинг-ге-ли-е-ли/ Сон-ко/ А-гуа-са-ра/ У-ци-неи-би/ У-ци/ Хи-р-ле-ва-ци-ну/Ху-фу-лун-де-ду-ле-ци-манг-ха/Е-му-мо-ху-фу-лун/ Го-хо/ Ни-мен-би/Хи-р-ле-у-ци-ну/У-ме-дже-ци-ба-де-дао-ли-ла/Ну-ха-фу-ли-су/Бу-ци-хе/ А-ли-су/Фа-ди-ла/ Ги-да/Су-дунг/ Ва-хунг/А-гу-би/ Ние-лу/Хе-це-ту-хе-хе/Ло-хо/ Уа-ли-фи-та/Му-ке-у-ци-у-ла-ха/ Ва-зе-бо/И-ха-е-ли/ А-ли-су/Ванг/ Хе-це-те-де/О-р-до-хе-це/ А-ли-су/ Ци/У-ме-ние-ма-и-у-ме-ние-ма-и-у-ли-ду-ли-ле/А-гуа-фу-да-су-хе-бу-де/Мо-ло/ Та-ха-су/Ха-ан-ту-ме-се/Му-ду-ли-е-ли/ Е-ли/ Му-ли/Меи-хе-е-ли/ Е-ли/ Хе-це-ту-ти-хе/Му-ли-у-ме-е-хе-джа-фа-ла/О-р-до-хе-це/ У-ме-ги-су-ле/

— Я ничего не понял, — шепотом говорю, когда Шаман закончил играть. После каждого набора звуков следует удар в бубен.

— Не нужно понимать. Просто запомни. Поймешь, когда придет время, — отвечает девушка: — Повтори каждый звук. Запомни, где бубен бьет один раз, а где два. Это важно.

Аи-у-ма/ У-р-хи-хе/ У-цу-ло/ Фу-се-гу//

А-ли-цо-ми/ До-ло/ Се/ Цинг-ге-ли-е-ли/ Сон-ко/ А-гуа-са-ра/ У-ци-неи-би/ У-ци/ Хи-р-ле-ва-ци-ну//

Ху-фу-лун-де-ду-ле-ци-манг-ха//

Е-му-мо-ху-фу-лун/ Го-хо/ Ни-мен-би//

Хи-р-ле-у-ци-ну//

У-ме-дже-ци-ба-де-дао-ли-ла/Ну-ха-фу-ли-су//

Бу-ци-хе/ А-ли-су//

Фа-ди-ла/ Ги-да/Су-дунг/ Ва-хунг/А-гу-би/ Ние-лу/Хе-це-ту-хе-хе/Ло-хо/ Уа-ли-фи-та//

Му-ке-у-ци-у-ла-ха/ Ва-зе-бо//

И-ха-е-ли/ А-ли-су//

Ванг/ Хе-це-те-де//

О-р-до-хе-це/ А-ли-су/ Ци//

У-ме-ние-ма-и-у-ме-ние-ма-и-у-ли-ду-ли-ле//

А-гуа-фу-да-су-хе-бу-де//

Мо-ло/ Та-ха-су//

Ха-ан-ту-ме-се//

Му-ду-ли-е-ли/ Е-ли/ Му-ли//

Меи-хе-е-ли/ Е-ли/ Хе-це-ту-ти-хе//

Му-ли-у-ме-е-хе-джа-фа-ла//

О-р-до-хе-це/ У-ме-ги-су-ле//

— А в бубен тоже нужно бить? — спрашиваю, в такт стуча ладонью по ноге. Дед фыркает.

— Бубен — это карта местности и проводник, — спокойно, как бы извиняясь за поведение дедушки, говорит Аня. — Бубен сделан из специального дерева и настроен на эту местность. В твоих руках просто погремушка, а для нас и компас, и зеркало, и путеводитель. Может предостеречь и предсказать. Тебе, живущему в городе, трудно в это поверить, но мы чувствуем окружающий мир очень тонко. Вот слышишь?

— Что?

— Муха попала в сеть. Жужжит, пытается вырваться.

— Ничего не слышу, — прислушиваюсь к темноте. — Ты придумываешь?

— Не веришь. Подойди поближе к дровнику. В уголке паутину увидишь.

Иду к дровнику. Вижу, как в паутине бьется муха, отчаянно жужжит. Но слышу, стоя почти вплотную к паутине, а до костра расстояние — метров шесть.

— Я тебя люблю, шалунья, — шепчу в темноте, иду к костру.

— Ну и что я сказал? — строго, как учитель, спрашиваю.

— Ты сказал: я тебя люблю, шалунья, — повторяет таежница и уточняет: — Это правда или дурачишься?

— Не знаю, — честно признаюсь, не ожидая, что Аня услышит.

— Не знаешь — не говори, — строго выговаривает девушка.

— Скажите, а вам не скучно в тайге? Чем вы все время занимаетесь?

— А тебе не скучно в городе? Чем ты все время занимаешься? — передразнивает она с той же интонацией.

— Нет, ну правда, — бормочу. — Мне непонятно, как можно жить так вот в лесу?

— Как так?

— Без благ цивилизации. Без телевизора, телефонов, автомобилей.

Таёжники смеются, словно говорю чушь.

— Нам не нужно это все. У нас есть другие возможности.

— Ну, например, — ввязываюсь в спор.

— Исэнэйэ (Сходи посмотри), — говорит дед, взмахивает рукой. Отворачиваюсь от костра, замераю от увиденного зрелища. В воздухе переливается разноцветная объемная картинка (словно съемка ведется с кабины самолета или беспилотника). По поляне бегают три медвежонка и играют друг с другом. Словно 5D изображение, объемное, со звуками.

— Нам лес такие картинки показывает, что телевизор не справится.

— А телефон? У вас нет телефонов, — возражаю.

— Мы можем разговаривать друг с другом на расстоянии без проводов и коробочек.

— Как? — не верю.

— Я сейчас докажу. Досчитай до двадцати и закрой глаза.

Таёжница идёт в сторону речки. Вслух считаю до двадцати. Девушка скрывается из виду.

— Аня, ты где?

— Закрывай глаза, — слышу голос издалека. Послушно закрываю.

— Привет, странник, — слышу в голове девичий голос. Звук громкий и чистый, словно стоит рядом. Открываю глаза. Никого. Снова зажмуриваюсь.

— Привет, моя ласковая, — говорю, но не вслух, а про себя.

— Почему ты меня ласковой называешь? — удивляется девушка.

— Наверное, схожу с ума.

Одна часть мозга вопит моей другой половине: «Ты сошел с ума. Разговариваешь сам с собой. Сошел с ума. Какая досада».

— Нет, ты не сошел с ума, — слышу в голове её голос. — Мир может быть другим.

— Перестань подслушивать мысли, а то вдруг… — воображение выдаёт картинку, как я ее страстно целую, лапаю за аппетитные места.

— Ой, какие картинки ты шлешь, — смеётся. — Вроде приличный мужчина с виду…

— Перестань, — вслух говорю, со стоном зажимаю уши и, ошеломленный от пережитого опыта, встаю и сажусь на место. Тормошу головой, словно стараюсь спрятать мысли.

— Извини, — слышу рядом, и рука сжимает плечо. — Не удержалась, глупая, силушку показала. Дед ругается, что я слишком эмоциональная.

Сердито одергиваюсь, чтобы не трогала.

— Сам захотел проверить, — обижается таёжница. — А как тебе доказать?

— Не надо в голову залазить, — ворчу, понимая, что собеседница права. Спрашиваю: — Так я с тобой могу на любом расстоянии разговаривать?

— Сможешь, если сильно захочешь. И во сне сможешь. Могу научить.

— А сегодня во сне ты со мной разговаривала?

— Ночью или днем? — почему-то уточняет.

— Днем.

— Да, — оправдывается: — Если не понравился сон, можно стереть.

— Не надо ничего стирать! — резко возражаю.

— Почему? — Аня не ожидает такой реакции.

— Потому что, — бормочу. Не хочу признаваться, что сон глубоко запал в душу. Особенно радостное, нежное состояние запомнилось. Девушка интуитивно понимает, что закрываюсь, переводит разговор на другую тему.

— Автомобиль показывать или нет? — улыбается.

— А я что, автомобилей не видел? — огрызаюсь.

— Ты не понял. Мы можем передвигаться без автомобилей и самолетов.

— Ага, пешком, — язвлю, почему-то злюсь.

— Деда, покажи, — просит Шамана.

— Исэми-дэ, эдзт хуэнэ, йэвэ-дэ исэи (Только не удивляйся, чтобы ты ни увидел).

— Чего это? Я что, испугаюсь? — спрашиваю, выслушав перевод.

— То, что увидишь, может изменить представление о мироустройстве, — серьезно отвечает таежница. — Может, не надо?

— За меня боишься? За себя бойся! — огрызаюсь. — Ничем вы не удивите!

Шаман смотрит внимательно, вздыхает и… исчезает.

— Ё…. — выдыхаю. Моргаю. Трясу головой. Шамана нет. Заглядываю под стул, на котором тот только что сидел. Девушка смеётся сначала тихонько, а когда видит мое изумленное лицо, громче. Поворачиваюсь к ней, трясу, спрашивая: «Как? Как он сделал? В чем фокус?». А она ещё пуще хохочет.

— Вы это называете волшебством, магией, — говорит Аня, и старик машет мне с крыльца, уходит в дом. — А мы называем практиками. Тренируемся годами.

— А. Э. У, — едва могу вымолвить. — Вы что — сверхлюди?

— Нет, — перестаёт смеяться.

Понимает, что нахожусь в ситуации полного паралича от осознания новой реальности.

— Ты не бойся. Ты тоже так можешь. Если откажешься от мирской жизни и уйдёшь жить в лес или в горы, как монахи. Тайга дает другое понимание жизни и своих способностей. Если прислушиваться к ней, разговаривать с ней, то поможет. Понимаешь меня?

— Понимаю, — выдыхаю. Не сажусь, а почти падаю на свое место у костра. Обхватываю голову руками, закрываю глаза. Все, что знаю, умею, горжусь, — не имеет значения здесь, в лесу, вдалеке от цивилизации. Чувствую себя маленьким и беззащитным, что хочу заплакать.

— Ты прости нас, родной, — шепчут губы рядом. — Не хотим обидеть или напугать силой своей и способностями. Могли соврать, да не хотим. Потом вдвойне больнее будет.

— Почему? — удивляюсь.

— Побоялись, что испугаешься, и ниточка событий прервется.

— Какая ниточка?

— Не обидишься, если правду скажу?

— А это важно для тебя?

— Да. Очень важно. Если обиду затаишь, то плохо будет всем: и тебе, и мне, и деткам нашим…

— Деткам? — переспрашиваю.

— Ой, — Аня осекается: — Не ругайся, пожалуйста. Просто я — Шаманка. Дед — Шаман. Родители — шаманы. Это наш дар и проклятие. Наше предназначение. Приходится жить не так, как все, и не там, где все. Понимать природу, помогать людям, сдерживать баланс сил в мире.

— Ага, борьба между Добром и Злом, — бурчу, сбитый с толку.

— Так ты знаешь?! — радуется.

— Что знаю? Кто ты и твой дед? Где я? Что со мной? Это сон или глюк? Может, с ума сошел? Может, белая горячка? Совсем запутался.

— Бедненький, — жалеет таёжница, гладит по голове. Почему-то это бесит.

— Не надо меня жалеть! — рявкаю, подскакиваю.

Аня, как послушная школьница, покорно опускает руки на коленки. С немой мольбой смотрит мне в лицо. Костер прогорел, угли костра отбрасывают необычные тени. Стоит глубокая ночь. Во дворе у костра я и девушка-загадка.

— Прости меня, родной, прости, — шепчет таежница и падает передо мной на колени, обхватывает, прижимается к моим ногам лицом: — Виновата я перед тобой! Виновата!

— Ань, ты чего? — удивляюсь и поднимаю её с земли.

— Помнишь, год назад нашу первую встречу? — тихо всхлипывает.

— Какую встречу? — изумляюсь. — Мы ведь раньше не ви…

* * *

В голове вспыхивает картинка. Торговая точка возле села Анучино, у тигриного водопада. Десяток людей, торгующих дарами тайги и огородной продукцией.

В тот день еду во Владивосток, в очередную бизнес-командировку. Останавливаюсь купить настойку из калины.

Прохаживаюсь вдоль рядов, ищу знакомую этикетку.

— Возьмите грибочков, медку, — предлагают продавщицы. Калины нигде нет.

— А ну пошла отсюда, голытьба, — слышу чей-то окрик, поворачиваюсь на звук. Здоровенный мужик машет кулаком мальчонке в оборванной одежде.

— Шляются тут, клиентов распугивают, — зычно говорит мужик, оглядываясь на женщин, как бы ища оправдания своим действиям.

— Чего он? — спрашиваю у продавщицы.

— Да повадился мальчонка приходить. Вроде и вреда от него нет, да к людям пристает, просит поделки купить. Кому нужны детские игрушки? Кто он? Откуда? Никто не знает.

Оглядываюсь. Мальчонка, понурив голову, плетётся по дороге к мосту, прижимает к груди маленький мешок. Так жалко его стало. Сажусь в машину. На мосту догоняю. Хоть маленький, но ходит быстро.

— Пацан, что продаешь? — спрашиваю, поравнявшись с ним, в открытое окно.

— Игрушки, — гордо отвечает, поднимает голову. Встреча с глазами, которую не забуду. Словно сталкиваюсь со вселенской мудростью и любовью.

— Покажешь? — спрашиваю, понимая, что куплю любую вещь, которую предложит. Сзади сигналят. Включаю аварийку, поворачиваюсь к мальчонке. Тот держит в руке вырезанный из дерева красивый дом.

— Почём продаешь?

— А зачем вам, у вас же детей нет? — удивленно спрашивает писклявым голосом.

— А ты откуда знаешь? — удивляюсь.

— Знаю, и всё, — строго отвечает. — Для детей домик, вам — ненадобно.

— А я, может, хочу, чтобы мои будущие сын и дочка в таком доме жили, — возражаю. Вижу, как меняется лицо, как загораются радостно глаза.

— Тогда берите, — протягивает игрушечный домик. — Денег не надо.

— Нет, так дело не пойдет, — улыбаюсь, протягивая из барсетки тысячную купюру. Меньше номинала не оказалось, а мелочь давать стесняюсь.

— На вот, держи, — говорю, протягивая деньги. — Никому не показывай, чтобы не отобрали.

— И вы никому не показывайте, чтобы никто не отобрал, — говорит мальчик без улыбки, прячет купюру в карман куртки.

Закрываю окно, выключаю аварийку, трогаюсь. Проезжаю мост, останавливаюсь, смотрю на игрушку. Красивый резной дом тщательно отшлифован и обработан с любовью и лаской. Хочу еще раз взглянуть на мальчонку, но ни на дороге, ни на мосту его нет.

Во Владивостоке домик исчез. Как — не знаю. Кому-то показываю из знакомых — точно помню, а вот где теряю — нет воспоминаний.

— Это я тогда была на мосту, — тихо говорит Шаманка. Вздрагиваю.

— Но там же мальчик, — возражаю слабо. Игрушечный дом — точная копия дома шаманов. Пазл в голове складывается.

— Я специально так оделась, для безопасности. Мёд и настойки продала давно, но дед велел еще и домик продать. Сказал продать только мужчине молодому. Никто не берёт. Продавцы гнать стали, тут ты и появляешься. Я тебя как увидела — сразу поняла, что купишь. Даже слова песни помню, что в машине играла.

Поёт, подражая Кате Лель: «Я люблю тебя за то, что ты есть, за то, что ты здесь и просто рядом…» Прерывается, продолжает рассказ:

— Ты слова заветные сказал, что хочешь, чтобы там твои детки жили. Рука у тебя теплая, добрая. Лицо чистое, без злости. Я обрадовалась и бегом в лес. Бегу, смеюсь, песни пою, хохочу, как ненормальная, траве и деревьям улыбаюсь, спасибо говорю. Разные картинки из будущего представляю. Как ты меня на руках носишь, как целуешь. Как радуешься, что у нас с тобой детки родились. Иду, кричу слова любви. Ведь никого кругом нет. Забыла совсем, что со словами аккуратнее надо. Я же Шаманка. Словами оживить могу и умертвить. Дед долго ругал и выговаривал, а я не понимаю, почему сердитый такой. Я же все сделала, как велел. Подумаешь, что может нафантазировать семнадцатилетняя девушка? Потом только поняла, что встреча наша неслучайная. За год сильно изменилась. Дед говорит, совсем взрослая стала. Грудь выросла, да и ягодицы стали больше. На мосту сиськи замотала плотно шарфом, чтобы не выделялись, а сейчас заматывай-не заматывай — не спрячешь уже.

— Мда, — бормочу. Откровенность обескураживает.

* * *

— С той поры постоянно думаю о тебе и рядом хочу быть, да дед не пускает, — продолжает рассказ Аня, примостившись головой на моих коленках. — А ты живёшь, не вспоминая обо мне.

— Ну извини, что не увидел девушку в одежде пацана, — бурчу.

— Потом изменилась наша с тобой связь.

— Какая связь? О чем ты? Не было между нами ничего, — перебиваю.

— Ты послушай, не перебивай, — мягко улыбается. — Связь духовная. Как ниточка белая. Я по ниточке к тебе стучалась и вибрацию считывала. В общем, чувствовала тебя. Как радовался, как огорчался, как водку пил. Не часто, но пил.

— И как ты это чувствовала?

— Ниточка темнела. А однажды стала красной.

— И что это значит? — удивляюсь, услышав злость в девичьем голосе.

— Когда энергию забирают и себе подчиняют, — словно нехотя отвечает.

— И что это?

— Скажу, будешь ругаться, — жалуется.

— Не буду, — обещаю. Девушка, выдохнув, произносит имя. Вздрагиваю, услышав: «Диана».

— Откуда знаешь? — теряюсь. — Я о ней не рассказывал.

— Я же Шаманка, — печально улыбается. — Сама узнаю ответы. Когда ниточка покраснела — провела обряд и увидела образ. Ты сидишь, как собака на цепи, и скулишь. И уйти-не уйдешь — цепь на шее болтается. Крепко держит, и в голове синие точки пульсируют, как будто яд.

— У тебя богатое воображение, — передергиваю плечами от картинки, нарисовавшейся в образе.

— Это не самое страшное, — шепчет. — Только ты не злись и не кричи. Женщины очень коварны бывают, когда им что-то нужно от мужчин. Она подмешала приворотное зелье в напиток, когда ты пришел к ней домой.

— Откуда знаешь?

— Подарила кулон, надела на шею, — как в трансе, монотонно, игнорируя вопрос, продолжает шептать. — Ты совсем стал не свой. На второй день ломка, как у больного, и бежишь к новой госпоже.

— А почему ты так плохо говоришь о ней? — изумляюсь, слыша агрессию и злость в голосе.

— Ее отец виновен в смерти моих родителей, а она вмешалась в твою жизнь, — выдыхает, резко поднимается.

— Но почему? Из-за чего все это?

— Ты знаешь! Просто думаешь, что это глупые сказки или старые легенды. Диана и ее отец принадлежат клану Жрецов, мы с дедом — к клану Хранителей. Статуэтка, которую нашли в лесу, ключ к разгадке древней тайны. Восемьсот лет прошло, как тайна появилась. Сколько людей уже погибло и умерло.

— Так это правда про сокровища чжурчжэней? Не легенда?

— Да, правда! Это как две силы борются: светлые и темные. Ты — посередине. На чью сторону перейдешь, те силы и верх возьмут.

— И чем это грозит?

— Золото, сокрытое в пещере, оно горе принесет людям, — говорит с печалью. — Золото людские души порабощает. Темные не знают, где золото Шуби, бохайцев и чжурчжэней сокрыто. Знают, что оно заклятиями сильными сокрыто, чтобы посторонние не нашли и баланс сил не нарушили. А ты можешь найти. У тебя способность есть.

— Какая способность? Я — обычный человек, — удивляюсь, но приятно, что меня выделяют.

— Заклятия на тебя действуют, но ты как-то их нейтрализуешь. Сопротивляешься. Поэтому мы говорим, что ты — ключ. «Рисунок предков». Как и статуэтка. Надписи на статуэтке — подсказки. С их помощью можешь найти дорогу к сокровищам предков.

— Но мне не нужно золото! — горячо восклицаю. — Я хочу дать людям лекарство от болезней.

— А люди сами хотят этого? Или этого хочешь только ты? — звучит в темноте вопрос, словно приговор. Не знаю, что ответить.

— Куда делся кулон Дианы?

— Когда увидела, что тебя ломает, стала сниться тебе и звать, — тихо отвечает. — Я кричала в ночи: «Эдэсу! Эмэгиэ! (Любимый! Приходи!)», звала: «Суженый, приди». Ты принял решение уехать из города. Я знала, куда тебя тянет, ведь это я картинку реки нарисовала. Знала, куда едешь, и пошла встречать. Увидела машину, подняла руку. Дальше ты помнишь все, кроме того, как дед заклятия сторожевые в лесу снимал. Пока ты спал, кулон сняла в машине и на дороге в тайнике оставила, чтобы не душил. Только приворот сильный оказался, пришлось обряд очищения делать, чтобы дышать мог свободно. Приворот — темная сила, но мой обряд сильнее. Излечила тебя в первую ночь, пока ты у костра лежал, задыхался. Ты нужен Жрецам управляемый. Очень хотят сокровища предков получить. Однако тебе оно не нужно.

— А ты знаешь, что мне нужно? — удивляюсь. Мозг разрывается от информации. Если бы раньше не читал книги по парапсихологии, не смотрел передачи про экстрасенсов, наверняка бы думал, что сошел с ума. — Я сам порой не знаю, чего я хочу. Что мне нужно…

— Все ты знаешь, — улыбается. — Просто боишься признаться.

Молчим, каждый думает о своем. Смотрю на звездное небо. В городе среди искусственного света и звуков быстро забываешь о своей связи с природой. Забываешь о том, как жить и наслаждаться жизнью.

— Хочешь, расскажу мою любимую сказку? — спрашивает. — Мне мама рассказывала в детстве, а дед пересказывал.

— Расскажи, конечно, — улыбаюсь, прижимая таёжницу к себе.

— Сказка про волка и сову, — торжественно объявляет.

* * *

«В одной большой и процветающей долине жил-был Волк. Однажды вечером вышел поохотиться и услышал вдалеке прекрасную песню. Музыка была странная и очень красивая — он никогда не слышал ничего подобного в своей жизни. Долго шел по направлению к источнику удивительной песни и увидел Сову, которая сидела на дереве и пела. Волк оказался настолько заворожен прекрасным пением, что стал приходить к этому дереву каждую ночь, чтобы слушать ее песни о Луне, о звездной ночи, о красоте и свободе полета.

Однажды ночью, когда песня ненадолго затихла, Волк вышел из тени дерева и сказал: «Сова, ты прекрасна, а песни твои просто божественны. Я бы очень хотел попробовать спеть с тобой вместе». Сова не ожидала этих слов. Посмотрела вниз и увидела Волка, стоящего под деревом. «Я видела тебя много раз, молодой Волк, ты тоже очень хорош собой и удача всегда с тобой на охоте. Но ты из народа Клана Земли, а я принадлежу крылатому Клану Неба. Наши народы никогда ещё не пели вместе». «Да, это правда, Сова, но почему бы нам не попытаться, ну хотя бы одну песню?» — спросил Волк. Сова посмотрела вниз в глубокие и доверчивые глаза Волка и улыбнулась: «Да, почему бы и не попробовать?». И перелетела на нижнюю ветку, ближе к Волку. Ей было страшно, потому что народ Клана Неба боится народа Клана Земли, но в глазах Волка увидела только любовь, доверие и желание петь вместе. Знала, что с ней ничего не случится, и тихо начала свою песню. И Волк нежно подхватил.

Они принадлежали разным кланам, и песни их казались совершенно разными. Но Боги соединили музыку в этот миг, и получилась единая Песня, которая стала невероятно сильной и красивой.

Все звери округи стали собираться вокруг дерева, привлеченные необычным зрелищем, околдованные взаимным пониманием и уважением между Совой и Волком. Забывшие о различиях, хищники и их добыча стояли вместе и слушали музыку, навеянную, как казалось, Богами. Но вот песня стала затихать, затихать и, в конце концов, затихла. Волк и Сова посмотрели в глаза друг другу, и слезы печали и понимания упали на Землю. В их музыке соединилось столько красоты и волшебства, но оба знали Правду.

Сова принадлежала клану Людей Неба, а Волк — к клану Людей Земли. И они никогда не будут вместе.

Волк медленно развернулся и ушел с низко опущенной головой. Сова улетела в ночное небо в слезах и с разбитым сердцем.

Иногда, поздно ночью, можно услышать песню Волка — он поет Луне песню, которую пел когда-то вместе с Совой. Сова тоже поет свою песню по ночам: «Ну где же ты, где же ты, любимый…»

* * *

— Хорошая сказка, только грустная, — говорю. — Почему-то показалось, что я — Волк, а ты — Сова.

— Ты понял! — восхищенно шепчет и, обняв, целует в щеку.

— Ты хотела сказать сказкой, что мы не сможем быть друг с другом, потому что очень разные? — уточняю.

— Да, — тяжело вздыхает.

Приподнимаю рукой лицо, чтобы увидеть взгляд. Ладонь становится мокрой. Девушка плачет. Смотрит на меня и плачет. Молча. И столько боли и печали в девичьих глазах, что не сдерживаюсь и, крепко обняв, целую в губы, в соленые щеки и глаза. Та замирает, словно не веря тому, что это происходит с ней, и радостно обнимает. Словно сдавила тисками.

— Ну полегче, медведица, — выдыхаю. — Рёбра сломаешь.

— Ой, — спохватывается и отпускает. — Опять силушку не рассчитала. С тобой не получается себя контролировать. Всю себя хочется без остатка отдать.

— А мне хочется тебя защитить почему-то, — задумчиво говорю, застигнутый врасплох такой откровенностью. Если бы такое сказала девушка в городе, подумал бы, что говорит про секс. Но смысл слов Шаманки совсем другой.

— А что за испытания меня ждут? — спрашиваю.

— Мне нельзя говорить, — нехотя отвечает. — Ты сам должен разобраться, что за испытания и для чего даются. Иначе придется повторно проходить, но с более тяжелыми последствиями.

— Ну, например, ну подскажи, — прошу.

— Хорошо. Ты прошел два испытания из трех. Победил алчность. Золото на горе не стал брать. Победил гордыню. Принял путь познания истины. Стал изучать то, что мы даём. Тебе это пригодится. Трудно будет и в людях разочаровываться, и друзей терять, и пытки терпеть.

— Какие потери? Какие пытки?

— Нельзя мне говорить! — сердится, неуловимым движением освобождается из объятий, резко встаёт. Беру за ладонь, но Аня резко вырывает ее из моих рук.

— Зачем тогда говоришь?

— Не могу отказать в просьбе, — нехотя признается. — Уберечь тебя, глупого, от беды хочется.

— Ты сказала, что еще третье испытание пройти надо, — перебиваю. — Какое?

— Придет время — узнаешь, — говорит. — Очень трудным будет. Не знаю, справишься или нет.

— Готов рискнуть! — говорю, решив доказать во чтобы то ни стало, что справлюсь.

— А если провалишь? — сурово спрашивает. — Готов поставить все на карту?! Готов поставить свою жизнь?!

— Убьешь меня? — улыбаюсь, надеясь, что это шутка.

— Я — нет, — серьезно отвечает. — Тайга — да!

Мы замолкаем.

— Хорошо, — говорю. — Я пройду испытание. Ты только скажи, почему не убьешь меня, если провалю его?

— Не могу убить того, кого люблю, — тихо отвечает и, легко вскочив, добавляет: — Нужно развести костер и включить музыку.

— Но ведь ночь на дворе…

— Боишься соседей разбудить? — смеётся, идёт к дровнику. На ощупь пробираюсь в свою комнату за ноутбуком. За время, пока здесь, ни разу к нему не прикасался.

Во дворе пылает костёр. Включаю ноутбук. Таежница протягивает кружку с ароматным напитком: «Выпей это».

— Приворотное зелье? — шучу. Шаманка улыбается: «Конечно, приворотное. Будешь за мной, как собачонка, бегать. И тявкать».

— Посмотрим, — злюсь и залпом выпиваю.

— Включи музыку, что играла в машине, — просит Аня, убирая кружку. Ищу видео с танцами.

— Давай посмотрим, как танцуют, — шепчет.

Усаживается мне на коленки. Включаю видео. Зажигательный танец в исполнении мулатки и русского парня пролетает незаметно.

— Давай танцевать, — шепчут губы.

Включаю музыку на полную громкость, обнимаю в танце девушку. Клянусь, что она в точности повторяет движения мулатки, хотя видит танец впервые.

Играет другая, третья песня. Девушка в легком платье, на голое тело, без нижнего белья. Ночь. Кругом никого. Тихо. Романтично. Сексуально. Чувствую жар юного тела, пьянящий запах женщины. В голове словно щелкает. Бешено стучит сердце, накатывает дикое возбуждение. Мощная волна звериного вожделения пронзает меня, что останавливаюсь. Девушка, улыбаясь, отходит на шаг, снимает платье. Оставшись голышом, танцует и движется вокруг костра, в сексуальном ритме под музыку «кизомбы». Не отрываясь, смотрю на обнаженное тело, как вздрагивают в такт и двигаются грудь и бедра. Словно пелена перед глазами. Накатывает вторая волна вожделения. Первобытное чувство похоти полностью поглощает разум. Хочется наброситься на юное тело и грубо овладеть. Странно. Всегда контролирую эмоции, желания. Впервые чувствую, как из глубины души рвется жадный похотливый монстр.

Играет ритмичная музыка гоу-гоу, и девушка, повернувшись ко мне спиной, ритмично трясёт упругой попкой в такт мелодии. Со стороны кажется, будто с кем-то совокупляется. А Шаманка, дразня, наклоняется, выставляя женские прелести. Чувствую непреодолимое желание овладеть ею. «Овладеть и грубо насиловать, причиняя боль», — пульсирует в голове.

«Причиняя боль», — повторяю вслух. Понимаю, что если изнасилую девушку, поддавшись действию напитка, то не смогу себе этого простить.

Таежница, сладострастно извивается в танце, изображает похотливые движения. Мысленно переношусь на одну из дискотек, где девчонки так танцуют, проявляя сексуальность. Вспоминаю себя. Как жадно смотрю на упруго прыгающие женские прелести, обтянутые короткими шортиками. Здесь шорт нет. Естественная нагота. Откровенный танец самки перед самцом. Осталось протянуть руку и овладеть. Самкой, телом дающей команду: «Возьми меня».

Стало стыдно. За то, что силу воли так легко подавить сексуальной энергетикой. «Я что — животное?!» — задаю немой вопрос, смотрю на манящий живот. Танцовщица откровенно улыбается, манит к себе, проводит рукой по груди и животу (словно похотливая шлюха из дешевого фильма). Чтобы не видеть этого, резко разворачиваюсь, иду к реке. Таёжница зовёт, но не оборачиваюсь. Каждый шаг даётся с трудом. Напряжение в паху отдаваётся болью. Тело требует сексуальной разрядки.

— Хрен тебе, а не секс, — зло бурчу и, быстро раздевшись, захожу в холодную воду. Речка словно нехотя принимает меня. Задержав дыхание, погружаюсь с головой под воду. Тело рвётся наверх. Когда сил не остаётся, чтобы терпеть холод, выныриваю. Ору, добавляю в крик злость, отчаяние и дикое сексуальное желание.

— А-а-а-а-а-а, — ору, что есть сил. Глубоко выдыхаю воздух, ныряю с головой, выныриваю и кричу. Так продолжается несколько раз, пока тело не начинает бить холодная дрожь. Стуча зубами от холода, выбираюсь на берег, приседаю и прыгаю, чтобы согреться. Возбуждение проходит.

Возле костра под музыку танцует обнаженная Шаманка. Увидев меня, стремительно подбегает и, обняв, проводит рукой по мокрым волосам.

— Ну куда ты убежал? — спрашивает с укоризной и, прижимаясь горячим телом, шепчет: — Давай танцевать. Такая красивая песня.

Мы кружимся в медленном танце под звуки группы Scorpions.

— May be I, may be you, — поет солист.

Мозг взрывается от дикого первозданного сексуального чувства. Хочу плотского удовольствия. Девушка провоцирует, сжимает мои ягодицы. Желание близости становится непреодолимым. Смотрю в лицо. Глаза закрыты. Как искра, вспыхивает в голове картинка. Встреча на дороге глазами и понимание, что это не случайность. Осознаю, что грубость растопчет девичьи мечты о счастье. Ощущение, что причиню нестерпимую, душевную боль придаёт силы. Отодвигаю нежное девичье тело, бегу во тьму леса.

Бегу, куда ноги несут. Резкая боль в животе приводит в чувство. Граница усадьбы. На мне нет браслета из желудей, и я не могу уйти. Но нужна физическая боль, чтобы забить зов плоти.

Делаю шаг к стоящему в темноте дубу, еще. Волна боли сотрясает тело. Падаю и ползу. Живот крутит сильная боль. Группируюсь, прыгаю к дубу, падаю. Словно дубинкой по голове огрели. Парализованный от боли, беспомощно смотрю на гигантский дуб. Не могу пошевелиться. Злость: на себя самого, на Шамана и Шаманку с их играми, на всё вокруг. Встаю на четвереньки, превозмогая боль, группируюсь, прыгаю прямо на вековой дуб. В полете теряю сознание от боли, прикасаясь к дубу. Рука отдергивается, словно прикоснулась к электрической линии. Погружаюсь в беспамятство.

* * *

Диктофонная запись 4 (расшифровка).

— Деда, что делать? — возбужденная танцем и новыми ощущениями, спрашивает девушка.

— Оденься, — строго говорит старик. — Нечего сиськами трясти.

— А куда он убежал?

— В лес. С похотью борется. Не хочет тобой силой овладевать.

— Я что-то делаю не так? — спрашивает, накидывая платье.

— Все так, внучка. Нам теперь спасать его надо. Умереть может. К дубу-хранителю ползет. Бежим, пока его сердце от боли не остановилось. Видишь, как любит тебя? Готов умереть, лишь бы тебе боль не причинить. Ох, не успеем бегом, лететь надо.

* * *

Утром просыпаюсь в своей постели. Ничто не напоминает о событиях прошедшей ночи. Два часа дня. В доме, как обычно, стоит тишина.

Речная прохлада приятно освежает, с наслаждением умываюсь, чищу зубы. Вспоминаю сцену ночного купания и помощь реки.

— Спасибо тебе, речка мудрая, — говорю вслух, целуя воду. — Спасибо за мудрость.

— Ой, кто тут у нас с речкой разговаривает? — слышу насмешливый голос Шаманки. — Ты что — сумасшедший с речкой разговаривать? Раньше надо мной подсмеивался, а теперь сам разговариваешь…

— И тебе здравствуй, девка похабная, — бурчу, разозлившись, что застала врасплох.

— А чего это я девка похабная? — сердится.

— А как тебя называть? Забыла, как у костра танцевала, срам выставляла? Не стыдно сиськами перед мужиком трясти?

— А тебе не стыдно пожирать глазами и бесстыдные сцены со мной представлять?! — кричит.

— А нечего ко мне в голову лезть, — бросаю, проходя мимо. — Домой поеду. Нечего мне здесь делать. Не хочу кроликом подопытным быть.

— Кто же тебя отпустит? — злится. — Никуда не поедешь! Дубы не отпустят!

— Плевать хотел на дубы! — злюсь, повернувшись, тихо говорю: — Сказал уеду — значит, уеду. Сдохну возле дубов, но здесь не останусь!

Шаманка, услышав в голосе угрожающие интонации, от удивления делает шаг назад, шепчет: «Дед сказал, что ты прошел третье испытание».

— Ну и что за испытание? Как называется? Наркота под коньяком? Мухомор в сиропе? — усмехаюсь. Хочу нагрубить.

— Ты победил похоть, — спокойно отвечает. — Справился со страстью и не превратился в безумного самца.

— Ой, можно подумать, можно подумать, — нарочно смеюсь. — Не очень-то и хотелось тобой овладевать! Если бы захотел, то давно сделал, и магия не защитила бы!

— А ты попробуй! — вмиг перестав улыбаться и мгновенно посерьезнев, шипит таежница.

— Не бью женщин и не использую насилие, — улыбаюсь, собираясь уйти.

Сильный удар в лицо ногой и вопрос: «Даже если женщина хочет тебя убить?»

— Будет больно, девочка, — злюсь и получаю сильную оплеуху. Атакую рукой, промахиваюсь, получаю по чувствительным местам. Чувствую, что закипаю от злости, бросаю обидные слова: «А ты что на мужика набрасываешься? Самой хочется, а никто не зарится? Спряталась в тайге и мужиков заколдовываешь? Если мужик не зарится — силушку демонстрируешь?».

Слова, сказанные в злобном угаре, попадают точно в цель. Разъярившись, девушка бросается в атаку, вскрикивает от острой боли. Жесткая локтевая защита на её атакующие участки ног и рук, и Шаманка падает лицом в землю. Мгновенно придавливаю соперницу к земле, заломив руку так, чтобы нельзя было пошевелиться.

— Ты, оказывается, реагируешь на слова, — шепчу. — Ты уязвима! Признавай поражение в бою.

Вместо ответа рычит, пытаясь освободиться. Усиливаю болевой захват. Пытается вырываться, от невыносимой боли в разрываемых связках и отчаяния плачет.

Услышав плач, ослабляю зажим и, резко подняв с земли, подхватываю девушку на руки. Прижимаю, шепчу: «Прости меня. Не знаю, что нашло. От ваших напитков постоянные глюки. Сам не свой. Не понимаю, что происходит. Страстно хочу тебя, но понимаю, что это просто похоть, вызванная напитками. Понимаешь, не хочу так. Между теми, кто любит, не должно быть фальши. Такое чувство, что ты не договариваешь, просто используешь. Не могу объяснить логически, но чувствую. Понимаешь меня?».

Выпаливаю с такой скоростью и болью, что сам удивляюсь.

— Я понимаю тебя, — тихо отвечает. — Прости меня.

— Простить тебя? За что? — изумляюсь.

— Ты прав в своих словах. Да, я — колдунья. Сижу в лесу, как отшельница. Выполняю свое предназначение. Берегу себя для высшей цели. Заманиваю в лес мужчину, чтобы зачать от него ребенка. Знаю, что никогда не буду жить рядом с ним.

— Ты бредишь? Я тебя не сильно стукнул?

— Нет, не брежу, — шепчет. — Я звала тебя через обрядовую магию. Снилась по ночам. В ночь затмений ты мне приснился, и я решила, что ты — мой суженый. Я использовала магию — правда. Думала, ты — мой суженый. Я ошиблась!

— Так это правда? Все ради какой-то абстрактной цели? — не верю своим ушам.

— Отпусти меня, — просит. Ставлю на землю, отпускаю. Шепчет: «Прости меня».

Отвернувшись, сгорбившись, хромает к дому, подворачивает ушибленную ногу на ямке, падает на землю. От отчаяния и непонятной тоски плачет, сначала тихо, а потом в полный голос. Воет. Давно не плакала, что и забыла, как это.

Вздрагивает, когда её обнимают сильные руки, поднимают с земли. Не хочет открывать глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. Потому что понимает, что он сильнее. Что победил в этой схватке. Что оказалась не готова, что будет так больно любить. Не хочет признаваться, что сильно влюбилась.

Вздрагивает, когда заплаканные глаза целуют теплые губы.

— Ты такая красивая, — слышит шёпот, медленно открывает глаза.

Нежно провожу рукой по заплаканному лицу, признаюсь: — Я люблю тебя. Давно хотел сказать, но не решался.

— Почему?

— Не знаю. Не привык раскрываться.

— Я тоже не привыкла, — шепчет. — С тобой всё как-то по-особенному. Думала, точно знаю, что делать, как будет дальше. Чувствую себя дурой. Реву, как ненормальная. Не плакала столько лет. Зачем ты приехал?

— Ты позвала меня, — улыбаюсь, нежно целую в губы. — Ты сейчас настоящая, такая ты мне нравишься.

— Правда? — шепчет, обхватив, начинает целовать. — Ты правда не сердишься?

— Нет, уже нет, — улыбаюсь, отвечая на поцелуи.

— Не уезжай, любимый. Останься еще на несколько дней. Пожалуйста. Так много хочется рассказать и показать.

— Хорошо, — отвечаю. — Пойдем домой, малышка.

Дома старика нет. На столе записка. Девушка читает вслух: «Би буа хуэнтифини нгэнэми (Я ухожу в тайгу)».

— Дед ушел в тайгу, — переводит.

— Специально ушел, да?

— Да. Хочу истопить баню, чтобы провести ритуал новобрачных, — тихо отвечает. — Это древний ритуал. Если согласишься, то мы будем считаться мужем и женой навеки. Ты не сможешь жениться и завести семью до тех пор, пока я жива.

— Что, все так серьезно? А как же твое предназначение? Как же то, что никогда не будешь жить со своим мужем?

— Я могла бы соврать, — шепчет. — Сказать, что ты меня забудешь и сможешь жить прежней жизнью. Что всё будет, как в прошлой жизни. Не хочу врать! Не хочу, понимаешь! Не хочу, чтобы проклинал меня! В постели с другой женщиной ты будешь видеть моё лицо и чувствовать не её запах, а мой. Так будет, родной, если ты согласишься.

— Да-а-а-а-а, — протягиваю вслух. — Задала задачку. А что, никаких бонусов не будет?

— Каких бонусов? — искренне не понимает.

— Ну ты так описала все в мрачных тонах. Я думал, что любовь к Шаманке дает счастье.

— У тебя будет сила, моя защита. Я всегда буду с тобой.

— Тебя не поймешь, ты же сказала, что мы не будем вместе…

— Да, физически не будем. Но духовно и телепатически я буду рядом. Тебе нужно лишь мысленно позвать меня.

— А почему не будем физически вместе? Что нам мешает?

— Твой сын.

— Какой сын?

— Мое главное предназначение — родить сына. Наследника. И передать особый Дар.

— А как же семья, брак, совместная жизнь, детский сад, школа? — растерянно бормочу.

— Родной, это и есть твой выбор. Пройти обряд и стать суженым или забыть меня!

— А ты можешь заколдовать? Сделать приворот, чтобы я сходил с ума без тебя?

— Могу, но не буду! — твердо отвечает. — Ребёнок должен родиться от свободного человека, а не замороченного.

— А я смогу его видеть? — тихо спрашиваю. — Невыносимо жить, зная, что сын растет без отца. Не смогу так жить, ты же знаешь.

— Знаю. Не могу рассказывать про будущее. Обещаю, что будешь участвовать в его жизни.

— Обещаешь? Не будешь препятствовать встрече с моими детьми?

— Детьми? — удивляется. — Откуда ты знаешь?

— Хочу от тебя много детей, родная, — смеюсь. — Никто мне больше не нужен.

— А как же Диана?

— Она пришла до тебя, — шепчу. — С ней классно, но я не люблю ее. А тебя — люблю. Хочу быть с тобой.

— Родной мой, — обнимает, плачет. — Я так боялась, что откажешься. Никогда не думала, что любить так больно. Боюсь тебя потерять. Кажется, что давно тебя знаю.

— И мне кажется, что мы в прошлой жизни жили вместе, — улыбаюсь. — Я согласен на ритуал. Навеки — значит, навеки.

* * *

Пока топится баня, будущая супруга плавно передвигается по дому и поёт на своём наречии.

Зажигает благовония. Застилает постель белоснежной простыней. В действиях всё выверено. Ритуал начался.

В бане царит полумрак. По углам горят свечи. В воздухе витает запах таежных трав.

— Раздевайся. Ложись на лавку на живот, — говорит будущая супруга, раздевается.

На тело льётся теплая вода. Шаманка поёт. Не понимаю слова, знаю, что о любви.

Руки ласково моют. Теплая вода словно смывает грязь времен.

Пение прекращается. Чувствую поцелуй. Чистый, целомудренный.

Супруга не спешит, наслаждается каждым движением.

* * *

Голышом, в майский вечер, опьяненный от любви и счастья, несу любимую на брачное ложе. В комнате пахнет таежными травами.

В постели девушка шепчет: «Всегда мечтала, чтобы суженый был сильным и страстным. Я люблю тебя».

— И я тебя люблю, — отвечаю. — Я хочу от тебя сына.

— Я тоже, — шепчут губы.

* * *

Лежим, не шевелясь, словно прошла вечность. Аня всхлипывает от переполнявших чувств и нежности. Прижимается, не отпускает, словно боится, что движения нарушат гармонию.

— Я люблю тебя, родной, — шепчет. — Я всегда буду тебя любить!

— Я тебя тоже люблю, — улыбаюсь. — Я тоже буду любить тебя всегда.

— Ты хочешь остаться?

— Конечно, да, — не раздумывая, отвечаю. — Просто не могу долго сидеть без дела. Ты же знаешь.

— Знаю, — вздыхает. — Не уходи… Я к тебе привыкла. Кажется, что всегда жил рядом.

Предлагаю: — Может, ты поедешь со мной?

— Нельзя, — печалится. — Мне нельзя жить среди людей.

— Почему?

— Я погибну или кто-то другой. Я — ведьма. Светлая, но ведьма. Ты не представляешь, как трудно находиться среди людей, живущих неправильно. Знать, как и когда кто умрет и что с ними будет. Это невыносимо!

Не засекаю время, не смотрю по сторонам. Есть лишь двое в ночи: Шаманка и Странник. Мы вместе решили создать новую жизнь. Дать друг другу частичку своей души.

Долго ласкаем друг друга, стонем и кричим от страстных ласк. Всё сливается в пелену удовольствия и безумного счастья.

Обессиленный, счастливый, откидываюсь на подушку и наблюдаю. Шаманка чертит на своем и моем теле знаки и иероглифы, произносит незнакомые слова молитвы. Повторяю слова молитвы вместе с ней. Обмениваемся в ночи деревянными кольцами. Бесконечная нега. Проваливаюсь в сон.

* * *

Просыпаюсь и крепко обнимаю любимую. Аня открывает глаза, шепчет: «Доброе утро, любимый».

— Доброе утро, любимая, — шепчу, с бесконечной нежностью.

— Йэми эуху хулиу?! (Почему, почему же я проспала?!) — улыбается, видя, как светло за окошком. — Тэнэ баи-бэдэ, дзигдам инэдэлэи! (Такое, пожалуй, впервые, чтобы проспать до самого ясного дня!)

— Би айауми, Гауня (Я люблю тебя, Гауня), — шепчу и страстно целую.

— Откуда ты знаешь мое настоящее имя? — изумляется.

— Услышал, как дед обращается, — шепчу. — Би мамасанаи биэ! (Будь моей женой!)

Девушка плачет. От счастья. И я плачу. За долгие годы нахожу приют и островок, где можно не бояться, быть самим собой. Открыть душу и не бояться плевка.

Долго лежим в постели. Говорим, смеёмся, счастливо спорим, лишь бы поспорить, целуемся и ласкаем друг друга. Без обмана и притворства. Полностью отдаёмся друг другу.

* * *

Говорим, говорим. Рассказываем истории из жизни, веселые и грустные, интересные и не очень.

Не притворяемся. Не изображаем кого-то.

* * *

Ночью Шаманка делает древний массаж. Тихо поет песню любви на удэгейском. Ласкает.

Нежность. Чистая нежность двух любящих сердец. Мир замер в ожидании чуда. Чуда сотворения новой жизни.

* * *

Диктофонная запись 5 (расшифровка).

— Что скажешь, внучка?

— Ты скоро станешь прадедушкой, — улыбается. — Мой сын станет шаманом.

— Уверена?

— Я точно знаю.

— Когда супруга отпустишь?

— Скоро, — задумывается. — А можно не отпускать?

— Нельзя! Ты должна выполнить свое предназначение, он — своё. Ты — родить сильного сына и продолжить наш великий род. Он — найти путь к наследию рода. Его предназначение — найти путь.

— А если погибнет? Я же люблю его.

— Не погибнет. Ты не дашь умереть. Любовь победит.

— А если я умру?

— Ты не умрешь. Любовь спасет вас обоих.

— Можно, чтобы ты не ночевал в доме? Стесняюсь.

— Хорошо. Посплю на сеновале. Прикрою ваше счастье от посторонних глаз.

— Зачем?

— Когда ты с ним, становишься уязвимой. Тебя легко обнаружить. Подобраться и погубить.

— Почему?

— Когда ты счастлива, перестаешь контролировать, что происходит вокруг.

— Но как тогда жить?

— Просто будь счастлива с ним, внучка. Я прикрою!

— Спасибо, дедушка. Жаль, что родители погибли и не видят, как я счастлива.

— Потому и погибли, что были счастливы вдвоем, — вздыхает.

* * *

На следующее утро, проснувшись, не вижу возлюбленную в постели. С удивлением, словно впервые, осматриваю жилище. Светлая комната. Стул, комод, кровать — всё из кедрового дерева. Простота жилища обескураживает. Нет косметики, духов и других признаков озабоченной сохранением красоты женщины. Словно ей и не нужно.

Аккуратно заправляю ложе и, взяв со стула одежду, голышом отправляюсь в свою комнату.

Странное свойство хозяев, что по утрам их нет дома, не удивляет.

Утренний моцион. Зарядка с силовыми упражнениями, отработка боевых упражнений, холодный душ в реке — словно так делал всегда. На душе умиротворение и гармония, что кажется — это чудесный сон.

Сажусь в позу для медитаций возле реки, закрываю глаза. Слушаю журчание воды, думаю о Шаманке. Представляю лицо, глаза, улыбку и мысленно говорю: «Я люблю тебя, солнышко мое таежное».

— И я тебя люблю, счастье мое неожиданное, — слышу голос в голове. Чувствую, как нега и умиление разливаются по телу.

— Би айауми, Гауня (Я люблю тебя, Гауня), — посылаю мысленно ласковый поцелуй в губы.

— Би айауми (Я люблю тебя), — слышу, ощущаю теплоту ответного поцелуя.

— Мне хорошо! Я счастлив! — мысленно кричу. — Ты мое чудо лесное!

— Я тоже счастливая, — шепчет. Чувствую (или мне кажется), что теплые руки словно обнимают меня. — Скоро приду. Иди в дом, любимый.

Открываю глаза и понимаю, что безумно счастлив и влюблен. Здесь мой дом и любимый человечек. Не хочу никуда уезжать.

Встаю. Медленно иду к дому. Меряю шагами расстояние от реки до огорода.

В голове рождается идея соорудить естественный водопровод. От речки до угла огорода около 200 шагов, примерно 150 метров. Когда мы шли в прошлый раз к скале, видел свалку из пластмассовых бутылок. До нее около часа ходьбы.

Объясняю хозяевам, что хочу сделать. Оба молча выслушивают.

— Ты хочешь это сделать? — переспрашивают. Услышав утвердительный ответ, дед кивает: «Хочешь делать — делай».

Таежница, вернувшись из леса, словно светится от счастья, загадочно на меня поглядывает. Что-то хочет сказать, но сдерживается. Услышав план по искусственному орошению огорода, радостно хлопает в ладоши, умоляюще смотрит на деда. Тот машет рукой, мол, делайте, что хотите.

Идём с ней вдвоём в лес. Беру пустые мешки, нож и разгрузочный жилет с необходимыми инструментами для выживания.

Шаманка надевает на руку браслет из желудей. Спрашиваю, зачем это нужно.

— Понимаешь, родной, — спокойно шагая рядом и держа за руку, объясняет. — Сейчас ты видишь мирный лес. Тебе спокойно и хорошо. И мне — хорошо. Это временно. Мы оба это понимаем. Точнее — ты понимаешь, а я знаю. Вокруг много ненависти и злости, грязи и черных душ. Нас с дедом ищут враги. Если будем жить в городе — погибнем! В лесу чувствуем себя, как дома. Это наш лес. Наша тайга. Наша Матушка-Природа. Наша Родина. Нам силушку дает и возможность вершить добрые дела. Это мешает темным силам, и они пытаются нас уничтожить. Но для этого им нужно всю тайгу уничтожить сначала. Поэтому безжалостно вырубается лес да за границу — в Китай — за бесценок вывозится. Поэтому ежегодный пал происходит, чтобы силы леса уменьшить. Ищут нас, понимаешь?!

— А если найдут — убьют? — недоверчиво спрашиваю.

— Да, — вздыхает. — Трудно нас убить, но можно, мы же люди. Я — Человек, а не чудище лесное. Я — Женщина, что родит новую жизнь. Трудно нас найти. Мы хорошо прячемся. К нам попасть невозможно. Вокруг дома по периметру, как ты заметил, дубы-охранники стоят. Тот, кому не положено, не зайдет.

— Ага, — улыбаюсь, вспомнив ощущения от приближения к дубу. — Но вас можно с воздуха увидеть и из космоса. Могут с воздуха напасть.

— Могут, — соглашается. — Но мы заранее узнаем, что к нам интерес с неба проявляется, и прячемся.

— Откуда узнаете?

— Постараюсь объяснить, — ласково гладит меня, как несмышленое дитя. — Матушка-Природа нас предупреждает об опасности. Слышим мы ее. Еще не потеряли навыки слышать.

— А почему мне рассказываешь? — тихо спрашиваю. — Вдруг где-то проболтаюсь?

— Не проболтаешься, — заверяет. — Я за тебя поручилась и перед тайгой замолвила словечко. Да и ты будешь молчать обо мне.

— Почему? — удивляюсь. Так хочу рассказать друзьям, родителям о своей встрече в лесу.

— Не захочешь меня и своих деток губить, — вздыхает. — Будешь помнить, что небрежно брошенное слово нас сгубить может.

— Да откуда ты так уверена про деток? — искренне удивляюсь. — Только сутки прошли, как мы сблизились. У людей годами не получается детей зачать.

— Ой, дурачок ты, — смеётся и, обняв, шепчет горячо на ухо: — Когда двое хотят создать новую жизнь, им ничто не в силах помешать. А сегодня утром духи сказали, что сразу двое будет. Мальчик и девочка. Я-то думала одного рожу, а тут такое счастье — двое сразу! Спасибо, любимый!

— Как двое? — опешиваю, обескураженный искренней серьезностью и неподдельной радостью. Не знаю, что говорить.

— Я рожу в феврале двоих малышей, — улыбается. — Плохо, что холодно будет, но не переживай — справлюсь.

— Как в феврале?! — вскрикиваю. Представляю, как будет по колено снега и никто не сможет приехать. Усевшись на землю, обхватываю голову руками. — Как же ты без врачей рожать-то будешь?

— А не надо врачей, — улыбается, присев рядом, нежно обнимает. — Я здоровая Шаманка. Построю родильный шалаш. Сама рожу. Есть девять месяцев на подготовку. Что ты так переживаешь?

— Я боюсь, — шепчу, крепко обнимая. — Ты не представляешь, как опасно рожать. Сколько женщин и детей погибает…

— Миленький, — шепчет. — Я справлюсь. Наши детки по любви зачаты, значит, все хорошо будет. Ты же хотел детей, правда?

— Да. Очень, — признаюсь. — Я и на горе загадал, чтобы ты родила мне сына.

— Вот и рожу. Вот увидишь, — убеждено шепчет, и мы нежно целуемся.

— Так ты точно знаешь, что беременна? — спрашиваю после поцелуев.

— Ну конечно, — смеется. — Я же Шаманка. Всегда точно знаю. А сегодня еще и духи подтвердили, что двойня будет. Я такая счастливая!

— И я, — улыбаюсь, вспоминаю о разлуке и мрачнею.

Девушка мгновенно улавливает мой настрой и обеспокоенность, спрашивает: — Что? Что случилось? Что не так?

— Я, — слова словно застревают в горле, — я не знаю, как смогу жить вдалеке от тебя. Как жить и знать, что ты рядом. Буду рваться к тебе. Приезжать, чтобы увидеть.

— Закрой глаза, любимый, — шепчет. Послушно закрываю.

Перед глазами возникает картинка. Иду к домику шаманов, а за мной следом стая волков и люди в черном. Растерзанное тело Шамана. Горящий дом, запертый снаружи. Слышу крики детей и Шаманки.

Открываю глаза, судорожно дыша. Шаманка печально говорит: — Так будет, если начнёшь меня искать. Приведёшь следом убийц своих детей. Ты этого хочешь?

— Нет, — шепчу, плачу. Давно не плакал и думал, что разучился. Больно и горько осознавать, что вынужден любить лесную жену и детей на расстоянии. Что не смогу обнять, вдохнуть запах родных тел и побыть с ними.

— Ну не плачь, родной, — шепчет, гладя по голове. — Не убивайся так. У нас вся жизнь впереди. Увидимся, и не раз.

— Правда?

— Конечно, — улыбается. — Если меры предосторожности предпринимать будем.

— А как? Что надо делать? — успокаиваюсь, узнав, что есть шанс.

— Меня через тебя обнаружить можно. Через сотовый телефон, машину, фотоаппарат, видео.

— А через фотоаппарат-то как? — удивляюсь. Ранее читал статьи о способах слежения с помощью сотовых телефонов, жучков и компьютерных программ.

— Фотография, — объясняет, — энергию места хранит. Знающий человек может определить точные координаты места. Поэтому редкие книги запрещают фотографировать, чтобы темные силы не нашли их и не уничтожили.

— Как это возможно?

— Точный ракетно-бомбовый удар. Координаты же известны. А если координат нет, то с воздуха смерть не прилетит нашим деткам. Удали фотографии, что в первый день делал. Удалишь?

— Удалю, — обещаю. — Всё сделаю, чтобы защитить тебя и детей.

— Всё, да не всё, — грустно шепчет.

— Что не так?

— Пока ты занят поиском разгадки статуэтки, мы в опасности.

— И что прикажешь делать?

— Приказывать не могу и просить не буду, — отвечает. — В пещере смерть ждет тебя и твоих друзей. Смерть, если пойдете. А запретить идти не могу.

— Зачем тогда говоришь?! — злюсь.

— Да потому, что люблю тебя! — говорит, как несмышленому дитяти. — Знаю, что будет дальше, да вмешиваться нельзя. Думаешь, легко осознавать, что любимый, отец моих детей на верную смерть идет, а я даже остановить не имею права?!

— Почему не имеешь права?

— Предназначение, — шепчут губы. — Нельзя отменить предназначение человека. Иначе впустую жить будет и в рай не попадет. Душа маяться всю жизнь будет, что что-то сделал не так, не совершил. Грех это — предназначение человека менять. Ты сам должен решение принять.

Возвращаюсь из леса с большой торбой в виде мешков с полиэтиленовыми бутылками, приступаю к работе. На свалке заранее обрезал дно и горловину у бутылок одинакового диаметра. Вставляю плотно одну бутылку в другую, чтобы получился пластмассовый шланг. Шаг за шагом приближаюсь к реке, вытаскиваю из мешков подрезанные бутылки. Вот и речка. Из камней сооружаю импровизированную водонапорную башню. При необходимости можно поднимать трубопровод над водой и не заливать огород водой. Кладу один конец импровизированного трубопровода в реку и сверху и сбоку зажимаю камнями. Течение реки проверяет на прочность крепость сооружения и направляет часть воды в новом направлении. Радостно бегу вдоль трубопровода, наблюдая, как вода устремляется к грядкам. В голове рождается картинка самодельной оросительной системы и системы регулировки воды. С жаром рассказываю хозяевам свой план. Они молча выслушивают и отрицательно качают головами.

— Не надо, — спокойно говорит девушка. — Достаточно того, что сделал. Спасибо.

— Но почему? — искренне не понимаю.

— Дед говорит, что этого достаточно, — говорит Шаманка, обнимая. — Спасибо, родной. Теперь легче будет летом поливать огород. Раньше таскала в ведрах.

— Тебе же нельзя тяжести носить будет, — вспоминаю, в надежде убедить.

— Этого достаточно, — спокойно, но твердо отвечает. — Пойдем, я тебя покормлю.

После обеда сижу под навесом, размышляю, чем заняться. В голове вспыхивают обрывки фраз, картинки, диалоги. Закрываю глаза, чтобы понять, что пропустил в размышлениях. «Я стану отцом. У меня родится сын и дочь. В феврале, — услужливо вычленяет мозг самое важное. — Надо сделать детские игрушки».

Мысль о детских игрушках сразу захватывает, подскакиваю из-за стола. Девушка удивленно смотрит, слушает рассказ об этой затее. Счастливо смеётся, просит: «Когда будешь делать игрушки — пой что-нибудь. Игрушки запомнят голос и деткам передадут твою любовь».

Сначала рисую на листочке варианты игрушек.

Раскладываю на столе подручные материалы и инструменты. Нож, ножницы, клей «Момент», куски лески, спички, срезанные с одежды пуговицы, кусочки листьев, орехи, шишки, желуди. Мастерю.

Делаю из шишек ёжиков и медвежонка, лошадку и котенка, пою колыбельные песни. Так увлекся занятием, что не замечаю, как темнеет.

— Вот смотри, — улыбаясь, показываю жене игрушки. Дальнейшие действия поражают. Девушка встаёт передо мной на колени, берёт игрушки в руки, кланяется: «Спасибо, родной».

— Ань, ты чего? — опешиваю. Она с улыбкой встаёт с земли и говорит: — Это часть твоей души, Ты, когда пел, думал о детях. Игрушки теперь сильнее всех амулетов будут, потому что в них любовь. Любовь отца. Детки теперь под двойной защитой. Моей и твоей.

Супруга уходит с игрушками в дом, бережно прижимает к сердцу. Её слова и действия озадачивают. Когда девушка вернулась на веранду, говорю об этом.

— Понимаешь, любимый, — отвечает, — у тебя разорвана связь с Природой, как и у многих людей. Интуитивно чувствуешь, что нужно делать, но понимание не сразу приходит. Поэтому не ведаешь, как опасны твои действия необдуманные.

— Это как? — обижаюсь. — Я всегда думаю, что делаю. И отвечаю за последствия.

— Хочешь увидеть последствия необдуманных шагов? — серьезно спрашивает.

— Да, покажи мне! — меня такая злость берёт.

— Дед покажет, — сурово говорит. — Принеси дрова для ритуального огня. Выбери семь поленьев.

Когда вернулся с поленьями, быстро разжигает костер.

— Ещё не передумал?! — строго спрашивает. Меня настораживает тон, но желание не показаться слабаком не дает возможности отступать.

— Нет, — улыбаюсь.

— Нуани мэйэни мэйэку, гунэи кала чуль одзонгони (Он упрямый, как сказал, так и сделает), — говорит дед, подходит с веревками.

— Дед тебя привяжет, чтобы хорошо освоил урок, — сурово говорит таежница и спрашивает: — Точно хочешь этого? Раздевайся полностью.

— Да, хочу, — злюсь и раздеваюсь. Дед молча обвязывает мне кисти рук и ног, делает неуловимое движение, и веревки, впиваясь в тело, растягивают в стороны. Как на дыбе повис, распятый над землей.

— Ну и что будет дальше? — через боль улыбаюсь. Супруга печально говорит: — Сейчас дед пытать начнёт, и ты расскажешь все секреты.

— И что будет спрашивать?

— Где ты спрятал статуэтку.

— А что в голову залезть нельзя, чтобы узнать? — пытаюсь шутить.

— Можно. Но нужно, чтобы сам осознал горечь своей слабости.

— А если не скажу? — уточняю, ощущая, как сильнее натягиваются веревки.

— Умрешь от боли, — тихо отвечает, отходит к костру.

Веревки раздирают тело, чувствую, что боль — настоящая, и что это не игра.

Дед подходит к костру, достаёт оттуда пылающее полено, идёт ко мне. Молча. С холодным лицом. Страшным лицом.

— Илэ? (Где?) — короткий вопрос.

Молчу, надеясь, что это розыгрыш. Шаман прислоняет огонь к моей ноге. От боли ору, дергаюсь на веревках, словно пытаюсь убежать. Когда перестаю кричать, дед бросает полено в костер, достаёт оттуда другое. Теперь я знаю, что такое боль. Тело взмаливается, чтобы рассказал. Дед приближается. Тут Шаманка начинает петь. Смотрит на меня с любовью. Слезы бегут по красивому лицу. Дед оглядывается на нее, грозит кулаком и идёт ко мне.

— Илэ? (Где?) — спокойно, без злобы спрашивает.

— Да пошел ты, — шепчу, экономя силы, и в другую ногу впивается огонь. Кричу на пределе сил и пытаюсь ударить Шамана головой в лицо. Тот делает шаг назад.

— Илэ? (Где?) — строго спрашивает дед. Интуитивно чувствую тепло костра между ног. Похоже, что собираются поджарить мое мужское достоинство. Мозг лихорадочно ищет выход. «Нужно забвение. Нет сознания — нет боли», — звучит в голове. Представляю, как ползу к дубу-охотнику и прикасаюсь к нему. Словно разряд молнии пронзает тело, и погружаюсь в блаженную темноту.

* * *

Пение Шаманки прекращается.

— Колидзи гусити. Йэми бэлэсилиэни? (В эту игру играют по правилам. Зачем ты ему помогла?) — строго спрашивает дед девушку, помогающую развязывать потерявшего сознание парня.

— Би — гэндзи анти. Мафаи ньуктэвэни игдуи (Я — беременная женщина. Жена расчесывает волосы своего мужа). Я люблю его. Не хочу, чтобы мучился. Я так сильно его люблю, деда, что готова запреты нарушить.

— Гэндзи (Плохо).

— Ути би доиэ! (Он мой муж!). Он — отец моих детей. Я должна быть рядом с ним в трудные минуты.

* * *

Просыпаюсь рано утром, полный сил и отдохнувший. С удивлением смотрю на свое тело. Ни следа от ожогов, ни царапин, ни порезов. В комнату тихо входит Шаманка.

— Доброе утро, упрямый Странник. Сердишься за вчерашнее?

— Доброе утро, моя волшебница. Моя лесная фея, — улыбаюсь. — Как ты смогла за ночь от ожогов вылечить?

— А не было никаких ожогов, — тихо отвечает. — Дед тебе картинки в голове рисовал. Боль была только в голове.

— А зачем все это? Всё же не просто так, да?

— Теперь знаешь, как защитить себя, меня и деток от беды, — шепчет. — Когда пытать начнут, не скажешь про нас.

— Иди ко мне, — тяну к себе и начинаю целовать, возбуждаясь от прикосновений. Таежница покорно лежит, отстраненная, что невольно останавливаюсь.

— Что с тобой, любимая?

— Деточки во мне. Грех сейчас прелюбодействовать. Но если хочешь, давай.

— Глупенькая, — шепчу, целую любимое лицо. — Разве я зверь похотливый, чтобы любимую с детками насиловать? Я люблю тебя.

— Спасибо, что понял, родной, — плачет. — Спасибо, что не обиделся. Не могу тебе отказывать.

— У нас времени еще столько будет, — смеюсь и осекаюсь, чувствую, как напряглась. — Что такое? Что случилось?

— Уезжать тебе пора, родненький, — плачет. — Ищут тебя сильно враги наши. Тебе ехать нужно. Я тут справлюсь. Управлюсь с малышами нашими. Ты не забывай про нас, ладно?

— Да ты что?! — злюсь. — С чего я вас забуду?

— Тебя искушать будут Темные, — шепчет, и плачет навзрыд. — Деньги будут предлагать, женщин и их любовь. Славу всемирную. Гордыню испытывать. Тяжко будет. С гордыней-то у тебя слабое место.

— Мне будет легко, потому что у меня есть ты, — нежно целую, осознаю, что скоро расстанемся.

— Собирайся в путь-дорогу, любимый, — говорит, вставая с постели.

— А что ты за песню пела вчера?

— Слова сами просились, на тебя глядя.

— Спой еще раз, — прошу. Слушаю песню.

Милый мой, держись,

Милый, соберись,

Я с тобою рядом

Вместе. Навсегда.

Милый, я — с тобой.

В огонь и в воду — с тобой.

Ты навеки со мной,

Потому что ты — мой!

Мы с тобою одно

Целое солнце в мире.

Ты — дом, я — окно,

Ты — солнце, я — лучи.

Вместе мы и рядом

Будем всегда с тобой.

Встретимся в толпе взглядом,

Я — твоя, ты — мой.

— Так красиво поешь, — искренне восхищаюсь.

— Потому что от сердца, — говорит возле дверей. — Вставай уже, родной. Собирайся.

Утро кажется хмурым. Всё делаю, как раньше, но понимаю, что в последний раз.

Быстро упаковываю вещи в походную сумку, укладываю в автомобиль.

— Покушай с нами, — зовет супруга. Видно, что грустно ей, но бодрится.

Неторопливо завтракаем на веранде, пытаюсь шутить, скрасить последние минуты.

Дед заходит в дом, возвращается, торжественно говорит: «Мэнэ го нэкчэми хадзуи синду идуми (Я отдаю тебе свою вещь, которая долго хранилась у меня)».

Разжав ладонь, протягивает кусок кедрового дерева на леске.

— Когда будет трудно или нужно принять непростые решение, потри его, думая о нас, — говорит Шаманка. — Наш оберег. Никому не отдавай и не рассказывай о его силе. Сила в нем большая. Не нужно, чтобы к другим людям попал.

— Асаса (Спасибо), — говорю. — У меня тоже подарок есть.

Достаю из кармана самодельные подарки: браслет из чешуек кедровой шишки — Ане, чётки из желудей — Шаману.

— Асаса (Спасибо), — кланяется старик.

— Би айауми (Я люблю тебя), — шепчет супруга, обнимая в порыве нежности. С любовью и осторожностью надевает на руку самодельный браслет, словно сделан из драгоценного металла.

— Посидим на дорожку, — предлагаю. Молча сидим.

— Я провожу тебя немного, — говорит девушка, шагая к машине. — Дашь порулить?

— Конечно, — улыбаюсь, машу, прощаясь с дедом. Привычным жестом надеваю браслет из желудей на руку, усаживаюсь на пассажирское кресло.

— Еду, — смеётся девушка, плавно нажимая на педали. В конце поляны останавливает автомобиль и шепчет:

— Я люблю тебя, родной. Я буду скучать.

— Я тоже люблю тебя, родная, — говорю, и мы сливаемся в долгий прощальный поцелуй.

— Прощай, — шепчет.

Глаза закрываются. Засыпаю в пассажирском кресле.

* * *

— Просыпайся, — слышу команду. Открыв глаза, удивленно оглядываюсь вокруг. Автомобиль работает на холостых оборотах на обочине грунтовой дороги.

— Ань, ты где? — оглядываюсь. Никого. Выбираюсь из машины, кричу что есть сил: «Аня!!! Где ты? Я люблю тебя!!!».

Тайга не отвечает, деревья шумят, словно шепчутся о какой-то тайне.

Осознав, что не дождусь ответа, сажусь за руль и замираю. На передней панели лежит кулон от Дианы. Смотрю на него, как на змею, изготовившуюся к броску. Шаманка вернула то, что изъяла ранее. Беру кулон, выхожу с ним на дорогу. Беру камень, с силой опускаю на украшение, еще и еще, словно вымещая с каждым ударом злобу и горе. Слезы капают на пыльную дорогу. Ничего не могу сделать с ними. Фотографии и видео удалил еще в лесу, как просили хозяева. Деревянного обручального кольца на пальце нет. На шее амулет, подаренный Шаманом. Не помню дорогу, где нужно свернуть в лес, чтобы проехать к дому шаманов. Не помню дорогу туда, не знаю дорогу обратно.

«Видеорегистратор, — проносится в голове. — Должна остаться запись, как я ехал».

Едва шевелю регистратор, тот радостно пискает, сообщая, что подключился к питанию. Вспоминаю писк, когда подбирал попутчиков у остановки. Все встаёт на места. Шаманка, пока гружу багаж старика, заранее отключает его. В тот момент не придаю писку значения.

Нет доказательств, что состоялась встреча в лесу. Нет четкого понимания, что все, что случилось в эти дни, действительно произошло. Немного посидев, снова выхожу из машины, поднимаю расплющенный кулон, швыряю в лес. Камень убираю с дороги, чтобы не мешал другим водителям.

Сажусь за руль и еду по дороге, надеясь, что рано или поздно увижу людей или населенный пункт.

Ожидание оказалось недолгим.

Вдоль дороги увидел знак населенного пункта «Ауровка», удивленно смотрю на спидометр. Где наездил столько километров? Где свернул, чтобы найти путь к своему счастью? Не знаю. Если не знаю — значит, никто не узнает! Нельзя рассказать о том, чего не знаешь. Шаманка понимает это, усыпляя перед дорогой. Спасает меня, себя и наших детей.

Оставшуюся часть дороги до Арсеньева еду словно на автопилоте, вспоминая эпизоды прошедших дней. Ручные часы показывают, что прошло пять дней, как уехал в лес. Но ощущение, что прожил несколько месяцев.

На въезде в город, на КПП, машину останавливают, проверяют документы. Интересуюсь: «Что случилось?».

— План «Перехват», — устало отвечает ДПСник. — Ориентировка на угнанный автомобиль Pajero. Номера, как у вас.

— Странно, — говорю. — Я заявление не подавал. На рыбалку ездил в тайгу.

— Поехали в отделение, — говорит. — Там разберемся.

В отделении сижу час. Хорошо, что документы вожу с собой. А то бы повязали за угон. Ориентировка есть. Самого заявления не могут найти. Разобравшись, извинившись, отпускают. Дома разгружаю автомобиль, еду на стоянку.

— Привет, — улыбается охранник. — Давненько не ставил.

— На рыбалку ездил.

— Тут тебя спрашивали. Искали тебя, — шепчет доверительным тоном.

— Менты, что ли?

— Ага, — улыбается. — Что, натворил делов, небось?

— Да какие там дела, — отмахиваюсь, иду домой. Каждый шаг словно наваливает на плечи новую тяжесть.

Открыв дверь квартиры, осматриваюсь по сторонам, как будто вижу впервые.

В кармане рюкзака нахожу диктофон, включаю.

Вздрагиваю, услышав голоса Шамана и Шаманки.

— Надо записать слова, — решаю. Быстро записываю звуки удэгейского языка в блокнот.

Прошло несколько часов, прежде чем записал все звуки на бумагу. Глаза закрываются, спина болит от неудобной позы.

Прячу блокнот среди книг. Усталость наваливается с новой силой.

Вещи не разбираю, оставив на завтра. Мыться тоже не стал. Раздеваюсь, забираюсь в постель.

Закрываю глаза. Чудится запах лесной невесты. Представляю ее, мысленно шепчу: «Я люблю тебя, моя шаманка».

«Я люблю тебя, мой странник», — слышу в голове и проваливаюсь в глубокий сон.

* * *

— Дзугдилэ ингиэни (Он прибыл домой), — поворачивается Шаманка к деду и садится рядом. — Ути диоисини би, си кэйэни (Слушает мой и твой голос).

— Анчи одовандзафи кэйэни. Вакчаи ни вакчанаини (Уничтожим голос. Охотник идет на охоту), — говорит старик.

— Все идет, как предначертано, — кивает.

* * *

— Объект появился, — вспыхивает на экране сотового короткая СМСка. Жрец улыбается, шлёт сообщение: «Действуй. Вернулся».

«Все идет, как предначертано», — говорит в темноту.

Ничто не может изменить то, что предопределено.