Судьба Центрогаза. Сага о ребятах с нашего двора

Михаил Синягин, 2020

Действие разворачивается в трагическое для страны время «девяностых-нулевых», когда старое потеряно, а новое рождается в муках. Авторское повествование – сплав характерного для поколения «ровесников Победы» насыщенного жизненного опыта и аналитического склада ума.

Залоговый пролог

Под сводами обширного судебного зала раздались громовые удары молотка и следом за ними голос судьи:

— Приговор именем Российской Федерации зачитает известнейший поэт Смутьян Безродных.

Встал худощавый человек в черном костюме и с горящим взором стал нараспев читать по памяти:

Над Россией веет черный ветер

Грязным смрадом пахнут облака

Всем сегодня предстоит ответить

У кого нечистая рука

Ты горячим сердцем словно Данко

Не осветишь путь отчизны в даль?

Ты в прогнившей голове поганца

Затаил корыстную печаль?

Приговор правдивый и суровый

Пусть примером станет на века

Нечестивую породу скоро смоет

Воли всенародная река…

Огромный зал был разделен на несколько неравных частей: на скамье подсудимых за золотистой решеткой сидели импозантные люди, все как один в приличных костюмах от Brioni, золотых хронометрах, туфлях крокодиловой кожи, элегантно причесанные и пахнущие одеколоном Pasha de Cartier. Некоторые негромко разговаривали по золотым мобильным телефонам Vertu. Один из них, закончив разговор, достал из кармана брюк три золотых яйца с эмалевой картинкой и начал ловко, как цирковой артист, жонглировать ими.

— Ай да Витька, ай да мастер трюков! — раздались вокруг восхищенные голоса. — Молодец, твердо держит позицию!

— Да я могу и всеми пятнадцатью жонглировать, — скромно прошепелявил и потупился седобородый Витька, — да только не захватил сегодня все с собой, дома-то целее будут.

— Сейчас дочитает поэт приговор и станет ясно, будет ли целее дома, — участливо обратился к Витьке сидящий в окружении красавиц-секретарш лысоватый нестарый еще человек. — Может и самих домов не останется?

— Как это не останется!? — загалдел вокруг знающий народ. — Статью о конфискации не мы ли отменили? Ты, Володька, в своем Норильске совсем от жизни отстал! Ну, хоть у Мишки своего спроси.

Володька бросил свирепый взгляд на высокого худощавого брюнета, но тот этого взгляда совсем не заметил и поэтому никак на него не отреагировал. Вместо этого он спросил у задумчивого и скромного еврея молодых лет:

— Ром, ты ведь спортивный рынок изучал? Скажи, что теперь даст больше отдачи — футбол или баскет?

— Это смотря где: в Америке — баскет, а в Англии — футбол, конечно!

— Спасибо, а то мне как раз командочку предложили, думаю, надо взять!

— О душе, душе надо думать! — встрял в разговор остроносый пожилой гражданин с пронзительным взглядом и волнистой, зачесанной назад шевелюрой, — что вы все спорт да спорт. В церкви, в храмы наши родимые, православные надо вкладываться. Грехи-то церковь нам отпускает, больше некому, нету теперь парткомов!

— О каких грехах ты, Василь Васильич, говоришь? Нету на нас грехов, чистые мы, все у нас по закону. Это вы с Алишером нагрешили по молодости, вам и надо отмаливать, а мы при чем?

— Миш, это ты мне про законы толкуешь? А кто и как их принимал? Сколько бабла вы на Охотный занесли? Не поделишься тайной?

Никто никакой тайной делиться не стал, поскольку в этот момент в зал вошла и отвлекла внимание небольшая, но сплоченная группка людей, несущая по центральному проходу транспарант: «Свободу Михаилу Борисовичу».

— Вот еще одного вашего отмазывать пришли, — продолжил неприязненно Василий, — сколько он денег на этих демонстрантов перевел — уму непостижимо! Лучше бы детям, что ли, помог.

Разволновавшийся поэт подошел к апогею своего выступления и пафосно воскликнул:

А теперь пиратам-бюрократам

Самый справедливый приговор:

Что есть силы громыхнем набатом

И всем миром прокричим: позор!

— Ну, вот, — удовлетворенно заключил судья после того, как стихли унылые аплодисменты. — Теперь, когда приговор мы выслушали, переходим к допросу свидетелей.

— Господа присяжные заседатели! — обратился прокурор к скамье присяжных, на которой на первый взгляд сидело четыреста пятьдесят мужчин и женщин, — с вашей стороны возражений нет?

Возражений не было, народ безмолвствовал словно аутист. Народ дождя.

— На свидетельское место вызывается Анатоль Рыжий! — прокричал судья. — Скажите нам, свидетель, ваше полное имя.

— Анатоль Борисыч Рыжеватых.

— Вы, стало быть, из рыжеватых Борисычей. А какое отношение вы имеете к Борисам Цыну, Цову и особенно Скому? — строго спросил прокурор.

— Все они — мои клиенты по консультациям.

— Минуточку! Вы что, консультируете в чем-то?

— Я консультирую по выпуску фантиков, оприходованию иностранной помощи без помощи Красного Креста и Полумесяца, частично-честной прихватизации незаконной коммунистической собственности, раздроблению промышленных агломератов, продаже их по частям и слиянию для создания наноприбавочной стоимости.

— М-да, — озадаченно сказал судья, — однако! Вы каким свидетелем предпочитаете выступить?

— Я предпочитаю выступить в свою защиту!

Зал заволновался. Из клетки заключенных раздались рыдания, восклицания и даже крики:

— Я же говорил, что он во всем виноват! Цын нам сам сказал на совещании.

— Это Ский его подговорил, а старый алкаш и вывалил принародно. «Россияне, — говорит, — это рыжеватый Борисыч во всем виноват!»

— Фу, какой цинизм! Старого человека алкашом назвали? А если бы вас?

— А меня за что? Я в Америке ложками не бренчал! Биллу суверенитет не продавал! В Ирландии в самолете яйца не отсиживал! Да, по правде говоря, и в Москва-реку с моста не падал!

— Ну и что? Он же русский человек. Это о многом говорит! Он, по-вашему, красное, что ли, должен пить? Бордо бургундское? Что вы из себя гурмана строите? Перестаньте мне пальцы показывать! Не берет его бургундское, слабое оно, жидкое, на французиков, на содомитов этих рассчитано, а не на наших медведей!

— Что? Пьян да умен — два угодья в нем?

— От такого слышу!

Благообразный седой адвокат заключенных, отличающийся от прочих огромными природными губищами, подобные которым ни один ботокс не смог бы изготовить, на опаленном опытом лице, распахнул эти губищи как окно в неведомое и попытался урезонить клиентов:

— Господа, не надо шума. По очереди, господа! Не надо перебивать. Ну что вы?! Культура дискуссии, где она?

Другой адвокат, небольшого росточка, в золотистом жилете и цветастой бабочке, картаво обратился к коллеге:

— Да пусть трещат что хотят. Деньги-то у них.

В центре зрительского амфитеатра в окружении просто одетых людей сидел мальчик лет двенадцати и громко плакал. Его утешала мама:

— Не переживай ты так, Димочка! Закончи пока школу, учи английский, а потом мы уедем. Не бойся, ты таким не станешь никогда!

— А как же папа стал?

— Папа, видишь, себе другого нашел. — Она весело улыбнулась в сторону клетки. — Но ругать мы его не станем, пусть сначала за все заплатит, сволочь! — Новая улыбка.

— Мам, я устал и спать хочу.

— Ну и засни, спи, Димочка.

Рыжеватый Борисыч тем временем азартно продолжал свою защиту перед судом.

— Мы добились колоссальных успехов в приватизации! Все украденное большевиками у прошлых владельцев имущество нашло новых хозяев — эффективных собственников! Это ровно то, чего мы хотели добиться, — не проводить же нам, в самом деле, реституцию! Мы же не какая-то там Прибалтика! Государство зато получило огромный доход, заметьте, при этом ровно ничего не делая! Разве это не умная политика?

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

— Рубль, как взбесившийся горный козел, — продолжил Борисыч, — скачет против доллара так, что удержу ему нет! Разве это не пример развития рыночной экономики и ее валютного сектора? Ведь если уровни стоят на месте — это стагнация и гибель всего! Мы это уже проходили! А так, на основе нашего рубля, обещаю, мы построим вскоре мировой финансовый центр где-нибудь в районе Пресни — будет ровно как Лондон, это я вам обещаю!

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

— Тарифы на газ и электричество выросли до европейского уровня и даже выше! В этом мы обогнали даже американцев. Разве это не успех отечественной промышленности?! Мы можем теперь на основе честной игры конкурировать со всем миром, а не опираться на несправедливое преимущество дешевых ресурсов. Мы испытываем от этого очень глубокое моральное удовлетворение!

— Позор палачу русского народа! — раздался хриплый крик из угла зала.

— Квачкова в президенты! — робко кто-то пискнул в ответ из другого угла.

Оратор не обратил никакого внимания на посторонний шум, а некие вежливые люди немедленно посетили места этих выкриков, и там опять восстановились покой и порядок. Тем временем речь продолжилась.

— Отмечу также цены на бензин, уровень которых также самый высокий в мире, особенно если отнести к зарплатам и пенсиям. Мне могут возразить скептики, что, мол, цены на топливо разгоняют инфляцию, да и не по совести производителям держать внутри нефтяной страны такие цены. Мы, мол, больше всех в мире нефти качаем. До некоторой степени да — разгоняют инфляцию! Но инфляция — это признак развивающейся экономики. А у нас она такая и есть!

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

— Что касается внутренних потребителей, которые якобы страдают от высоких цен, то при чем, я вас спрашиваю, здесь совесть? Она ни при чем! У цен совести нет, и никогда не было! И потом, если мы вместо экономики будем заниматься совестью, то все скоро по миру пойдем. Я имею в виду нашу элиту, а про других мне и сказать нечего — кто они мне?

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

— Хочу напомнить, кстати, — тут оратор обвел глазами первые ряды у решетки, — что наш антимонопольный комитет регулярно нефтяников штрафует за как бы картельный сговор, но огромные эти штрафы сливает обратно же в госбюджет. Это умнейшее решение! И правда, не на колонки же их возвращать! Таким способом мы и с монополией как бы боремся, и бюджет наполняем. Это все блестящие достижения!

— Господин Рыжеватый, — очнулся от гипноза судья, — уж больно вы путанно объясняете. Какой-то у вас сумбур вместо музыки. Все эти инфляции-корреляции, о чем это вы? Попроще надо, понятнее для народа! Скажите лучше чисто конкретно: где бабки!?

— Вы об этом бухгалтера своего Мудрина спросите, он знает!

— Его мы тоже спросим, а сейчас ваша очередь.

— Деньги в банке!

— Ну вот! Знает ведь, — громко шепнул прокурор на ухо судье. А громко сказал: — теперь нам ясно, куда идти!

Зарешеченные сидельцы все разом зааплодировали, и стали хором провозглашать здравицы вроде: «Славься, Вова, славься, Толя! Мы все рядом, мы все в доле!»

— Путем опроса определенной части нашего общества принято консенсусное решение отпустить вас восвояси. Спускайтесь в зал и продолжайте свою деятельность на наноуровне, что бы это ни значило! — сказал судья и ударил молотком по столу.

Прокурор тем временем изучал сидящих в клетке и вызвал, после ухода Борисыча, очередного свидетеля.

— Ваша фамилия?

— Ёксельберг.

— Откуда происходите?

— Мы по портняжному делу специализируемся.

— А отчего же такая фамилия благородная?

— Это было еще до Рождества Христова. Мои предки, говорят, трудились в храме, который впоследствии был разрушен итальянской мафией, а прозвище осталось.

— По финансам, значит, работаете?

— Не только: алюминий, нефтянка, химией немножко балуемся.

— А также недвижимостью в центре Москвы, — крикнул из центра зала некий крикун, — его об этом порасспросите, господин прокурор!

— Действительно, — охотно откликнулся на безобразное предложение прокурор, — поясните нам, что это за история такая? Какая-то сумма в газетах мелькала, пятьдесят миллионов то ли долларов, то ли евро?

— Эх, что вы все про деньги да про деньги!? Деньги — они ведь не цель, деньги — это средство! А средства нам всегда нужны. По зданию все законно было оформлено, а в бюджет я как-то ранее, по простоте душевной, налогов переплатил, вот мне и компенсировали.

— А почему же тогда ваш партнер по этой сделке был недавно осужден европейским судом и посажен на восемь лет в одиночную камеру?

— Чего не знаю — того не знаю. Говорите, он сам попросился в одиночку? Чего-то опасается? И не скучно ему? Иногда трудно понять людей! А восемь лет ему дали негуманные судьи, в Европе много формалистов. Кажется, за кражу двух пылесосов из этого здания, правда, очень дорогих, американских.

— Ага, понятно — куда ни глянь, опять Америка. Прямо заколебала нас! Мне кажется, в наше время такое объяснение вполне приемлемо и может быть акцептовано обществом наверу, — заявил судья. — Каковы ваши планы на будущее, господин хороший?

— Охотно отвечу, поскольку конкуренции совершенно не боюсь. Лично я рассчитываю стать постоянным членом Президиума.

— В какой именно желаете? — спросил судья.

— В любой, куда назначат! Как раз на это и назначены упомянутые долги бюджета. А компания моя нынче более склонна заняться наукой — нива эта благодатная, но захламлена, как сорняками, долгоживущими обломками прошлого. Там полно земли и имущества, которые им совершенно не нужны, да и не по карману. Я, знаете ли, и хозяйство свое начинал с обрезания лишнего оборудования по всей Сибири. Резал все подряд! Как вспомнишь… — Ёксельберг задумчиво улыбнулся. — Меня еще Мишка Дорковский ругал, что я у него будто несколько скважин работающих срезал. Но тут уж принцип на принцип: у него нефть, а у меня металлолом! Так что же мне теперь перед заумными дедушками тормозить? Ха-ха! Имущество не терпит пустоты, оно ждет хозяина!

— Предлагаю поручить Ёксельбергу создание президиума научного центра неподалеку от центра. Ну, чтобы рукой было подать! На бензине станем экономить! — воскликнул гордый собой судья. Зал одобрительно зашумел и захлопал. «Выделить ему триллионы рублей!» — неслись веселые голоса из-за решетки.

— Теперь обратимся к международным делам, — заявил прокурор, — на свидетельское место вызывается мистер Джон Ланкастер Бек.

— Что-то мне ваша фамилия как будто знакома, вы из каких Ланкастеров будете, английских или афроамериканских? — обратился судья к подошедшему к трибуне человеку в темных очках и перчатках.

— Я буду из фотографов, не из киношников. Я давно в Россия работать. Еще до перестройка. Я был друг Володя Высоцкий.

— Вы были бойцом холодной войны?

— Я быть труженик контрпропаганда. Постоянно щелкал инфракрасный объектив.

— Понятно, дела давно минувших дней! Искажали нашу реальность! Вы сейчас безработный? Вам известно, что теперь у нас холодной войны нет, теперь у нас холодный мир? Что вы скажете по существу дела?

— Я как знаток Россия и Америка был в правительство консультант по приватизация.

— В каком правительстве?

— Во всех правительствах.

— А что, по-вашему, в России было что приватизировать?

— Сначала я сам не верил, потому как микропленка все сильно искажал и уменьшал, а после перестройка мой товарищ Епифан посоветовать смотреть заново! И я увидеть, что есть, есть что приватизировать. Много было приватизировать.

— Например? — строго спросил прокурор.

— Нефтянка — это номер один! Затем…

— Какая у вас связь с рыжеватым Борисычем? — перебил Джона судья.

— По нефтянка?

— Нет, вообще по приватизации?

— Я его учить фантики печатать и народ раздавать.

На этих словах публика в зале заулюлюкала, а сидящие за решеткой зааплодировали и опять стали восклицать свои обычные здравицы.

— Я так и знал! Борисыч сам бы нипочем не догадался такую штуку учинить, — отнесся Юрий Ужков к жирноватой леди, сидевшей в первом ряду за решеткой подле него, устроившегося в зале. — Ты, Елена, молодец, хорошо использовала потенциал такой, казалось бы, заурядной бумажки.

— Куда ж мне без твоего чуткого руководства, ватрушечка ты моя! — тепло сказала Ебатурина мужу. — Мы бабы темные, только топать можем. Куда прикажут — туда и топаем!

Ужков от этих ласковых слов ощутил себя маленьким мальчиком, не отягощенным воспоминаниями о продолжительной воровской карьере, и радостно засмеялся.

— С иностранцами у нас вечно проблемы, — посмотрел строго на Джона прокурор, — но вы, судя по вашим же словам, довольно полезный член общества. Какие еще проблемы вы решали в нашей счастливой стране?

— Я два еще проблема помогал решать. Один проблем был кредит от МВФ. Я говорил в американское правительство, что друзья надо помогать финансы. Без награды подвиг не сделают! Я ясно выражаться?

— Куда яснее! — крикнул Ужков. — Нет здесь никого, кто бы руки не погрел на этом кредите. Правильно, Ленка, я говорю?

— А второй проблем — я вас в ВТО просил принять!

— Вот тут ты, Джон, промашку дал, надо тебя за это осудить, — опять крикнул с места Ужков. — Загубит нас эта ВТО, как пить дать! Вот увидите скоро! Видит Бог, превратите вы нас в сырьевую колонию!

— Прошу с места не восклицать неуместных вещей, господин Ужков! — сурово нахмурив бровки, проговорил судья. — Какую еще колонию? Колониализм безвозвратно покинул историческую сцену! Канул в Лету! Не надо искажать предстоящее нам будущее! Вас сюда вызовут, если будет необходимость оказать вам доверие, обождите пока в зале.

— Хорошо, мистер Бек, — заключил прокурор, — ваш богатый практический опыт поможет в нашей борьбе за лучшую жизнь. Пройдите в зал.

— Нам постоянно поступают записки из зала, — продолжил теперь судья, — это, видимо, такая форма обратной связи с народом. Мы будем на них отвечать по мере поступления. Ну вот, предлагаю ознакомиться, — судья взял со стола верхнюю бумажку и зачитал:

Димочка, дорогой! Не забудь организовать свою фракцию по третьему пункту ПД голосовать «против», а по седьмому «за». За деньги не волнуйся. Люблю тебя. Твой Костик.

В зале и за решеткой раздались аплодисменты.

— Какое отношение к политическому будущему страны имеет эта записка? — возмущенно возопил прокурор.

— Самое прямое! — ответил громко все тот же незатихающий крикун из зала, — демо-либерасты рулят!

— Попрошу без грубых обобщений. Очевидно, нам попала записка личного свойства, к делам государства не относящаяся. Прискорбно, но такое бывает. Господин судья, передайте записку во фракцию по принадлежности. А вот, кстати, и сам председатель фракции Влад Юристович нарисовался! Попрошу вас, любезный, на трибуну!

— Я бы этих несчастных америкосов всех обратно в Америку отправил! — с места в карьер пролаял Влад Юристович, пряча переданную записку в карман, — от них толку еще меньше, чем от коммунистов.

В левом углу зала раздались свистки и крики: «Позор! Позор демо-либерастам — продажным трансвеститам империализма!». Остальной зал неодобрительно загудел, а люди за решеткой все как один звонко и понимающе рассмеялись.

— Ему американцы визы не дают, он у них там из коррупционеров под номером один числится, вот он их и ненавидит! — тихонько шепнул Ужков жене. — Психа из себя умело строит, но если надо, и деньгами конкретно пахнет, он совершенно нормальный человек. Деньги свои, кстати, в арабских банках держит.

— Практичный еврейчик, — дала свою оценку жена, — предсказуемый, это хорошо.

Тем временем Влад Юристович, громогласно обвинив по привычке американцев и прочих нерусских в попытках наводнить собой Россию, неожиданно завел новую песню о разграблении России и даже острых попытках неоколониализма, чем насторожил судью. Тот сказал:

— К чему повторяться, Влад Юристович, мы историческую оценку этим явлениям уже дали. Это все отработанный материал. Держитесь оговоренных рамок, пожалуйста!

Влад Юристович, будто пришпоренный, резко изменил курс дискуссии.

— Разве может наша партия безучастно смотреть на коррупцию в этом городе?!

— Что такое? — насторожилась Елена.

Юрий Ужков озадаченно крякнул, потер пухлые щеки кулачками и печально сказал:

— Недоплатил я ему, как есть, недоплатил! Вот он и намекает про «безучастно». Ключевое слово! Типа, он не при делах! Но кто же знал? А с той стороны такие ресурсы. Один Газпром чего стоит!

— Надоело народу смотреть на, — тут Юристович заглянул в бумажку, — пробки, обманутых дольщиков, родственные связи!

— Есть мнение, что у кольцевой дороги украла семейка по десять сантиметров с каждой стороны, — подкинул недоказуемое обвинение развязный крикун, — помножьте на сто десять километров и на глубину! Сколько вилл в одной Австрии можно построить?

— Зачем нам Австрия, — заворчали за решеткой, — это пройденный этап, мы потеплее места любим.

— Юрий Михайлович, — отнесся к Ужкову судья, — поясните нам ситуацию с кольцевой дорогой. Что это за казус вам приписывают? Или это правда?

— Казуса никакого нет, — ответил с места Ужков. — Просто по закону положено вознаграждение изобретателям, вот мы его и получили. А сантиметры все на месте.

— Любопытно, — заинтересовался прокурор, — а в чем изобретение-то состоит? Чем оно, например, полезно?

— Дороги обычно строят прямыми. Допустим, от Москвы до Питера дорога прямая, я понятно объясняю?

— Пока все понятно.

— А мы изобрели кольцевую дорогу в форме круга. По ней можно ездить бесконечно, а не так, чтобы из Москвы в Питер. Вот в этом ее польза и состоит!

— Ну и как, получилось внедрение?

— Конечно, получилось. Еще бы! Все акты подписаны. И мы получили. Хватило, чтобы в Австрии отель отгрохать. Ну, в Турции еще, под другим именем, правда…

— Не устает колотиться в нашем талантливом народе изобретательская жилка, — горделиво проявил историческую эрудицию судья, — не зря предсказывал Михайло Ломоносов, что «быстрых разумом Невтонов» готова русская земля рождать! Вот и нарожала! Ну чем не Невтон?!

— Вы про родственные связи подробнее изложите, — продолжал верещать на трибуне Влад Юристович, — говорят, жена ваша мощно вас использует в коммерческих целях. Братец ее опять же совсем отвязался!

— Все врут! — твердо заявил Ужков. — Провокаторы и завистники! Я работающий человек, практически нищий. Посмотрите мою декларацию! Из машин имею только «еврейский броневик» типа «Запорожец». Антикварный, 1963 года выпуска. Садовую тачку и участок в шесть сотых гектара. А жена у меня очень способная, нечего мне скрывать, всего она своим трудом добивается. Сам удивляюсь, как все успевает? Брал-то ее только подмести-погладить, а вот смотри-ка! Вообще у многих здесь жены на редкость способные!

— Землю под посольства почему вы ей передали? — не уставал гнусить Влад Юристович.

— А кто ты такой, чтобы меня спрашивать!? Ты сам сколько ты квартир по Москве скупил? Думаешь, я учет не веду? Шалишь! Вот ты у меня где! — Ужков вынул из кармана какой-то блокнот и потряс им в воздухе. — А копия в надежном месте!

— Ну, все! Все! Прекратите переходить на личности, не для того мы все сегодня собрались! — гаркнул прокурор. — Попрошу на свидетельское место господина из центра зала, который, по нашим сведениям, правду по стране ищет.

— Это вы меня? — спросил давешний крикун.

— Вас, вас! Кого же еще? — поддержал прокурора судья. — Идите сюда. Как ваша фамилия будет?

— Овальный.

— Новое дело! Это что же, фамилия такая? Помнится, артист некий был с фамилией Круглый, а вы, значит, Овальный. Вы сами, часом, не артист?

— Вся жизнь — театр!

— Свежо! Оригинально! Вы сами это придумали? — Овальный при этих словах смутился и потупился. — Впрочем, это неважно. А важное состоит в том, гражданин Овальный, что дело на вас уже сшили. Дело чудесное — просто пальчики оближешь — годится на все случаи жизни! — заключил судья.

— Дела вы кое-как лепить уже научились, да только плохо у вас с процедурой! Почему же в процессе нет защитника? Только судья и прокурор? Вы хоть на вид и образованные люди, да далеко вам до товарища Сталина — корифея юриспруденции! — начал по привычке ерничать Овальный.

— Это вы что ли в защитники лезете? — иронично спросил прокурор.

— Не поминайте имя вождя всуе! — прорычал слева кумачовый руководитель комфракции Юганов. — Поплатитесь вы за это!

— Да плевать мне на вашего вождя, а русский народ за все уже расплатился! — крикнул в зал Овальный.

Не успел он это докричать, как пол под фракцией коммунистов заходил ходуном и в одно мгновение разломился со страшным треском. В зал повалили желтые пары вонючей серы, с потолка громыхнула небольшая молния, и оторопевшая публика явственно увидела, как на поверхность выскочил постаревший, но еще крепкий гроб. В кромешной тишине было слышно, как из крышки сами собой, как металлические черные пиявки, вылезают гвозди и один за другим падают на пол. Вот выпал последний, и крышка сдвинулась и с глухим стуком упала рядом. Во фракции коммунистов сверкнул яркий разряд и тут же из гроба поднялся сухощавый товарищ в маршальском мундире, но без фуражки. Покряхтывая, он встал рядом с гробом и тщетно попытался стряхнуть с мундира накопившуюся пыль веков. Был ясно слышен скрип и хруст в суставах. Маршал пытался сказать что-то, но губы его спеклись и не открывались.

— Дайте воды товарищу Сталину! — истерически крикнул кто-то из коммунистов.

— Ни в коем случае! — прозвучал из верхних сфер проникновенный бас профессора Збарского, — дайте ему стакан формальдегиду!

Из белой канистры налили желтоватой жидкости, и по залу разлился густой запах прозекторской. Товарищ Сталин пригубил стакан и залпом выпил. Тут же глаза его заблестели молодым блеском, а в суставах прекратился скрип.

— А нэплохой напиток, товарищи! Как он мне напомнил мой любимый кахэтинский сок! И цветом, и по вкусу похож. Живая вода! Спасибо товарищу Збарскому!

Оторопь, поразившая всех в первое мгновение, стала постепенно спадать, особенно с судьи и прокурора. Они опомнились первыми и догадались, что вождь гальванизирован с помощью временного провода, проведенного из фракции коммунистов.

— Отключить немедленно весь свет в зале, — скомандовал ответственному лицу по телефону прокурор.

Свет погас. Осталось только слабое аварийное аккумуляторное освещение. Движение вождя прервалось. Но не прошло и десяти секунд, как во фракции взвыл движок генератора и фигура вновь ожила.

— Большевиков на простой рубильник не возьмешь! Аршином общим не измеришь! — гордо потер усы Сталин. — Годы подпольной борьбы приучили нас надеяться только на себя. А вы, я вижу, — отнесся вождь отдельно к судье и прокурору, — и дерьма сами сделать не можете!? Придется нам всем тут вместе разбираться, что вы натворили со вверенной вам страной!

— Колхозы развалили, а недра и заводы безродным космополитам за бесценок распродали! — наябедничал с места Юганов. Вождь нахмурился:

— Продолжайте, товарищ Юганов. — С этими словами вождь с лукавой улыбкой посмотрел в зал. От этого взгляда многие буквально вмерзли в свои кресла, поскольку вспомнили такой же прищур на знаменитом «съезде победителей». Тот, на котором вождь «в шутку» прицеливался в делегатов.

— Мы сражаемся за дело пролетариата, товарищ Сталин, не жалея ни сил, ни народных средств! По любому вопросу у нас есть интересная программа и исполнители! Мы почти уже коммунизм построили! Эх, кабы не меченый этот казачок!.. Как же нам не хватает вашей твердой большевистской руки!

— Да какие вы большевики?! — возмутился Сталин. — Хари как у кабанов отрастили! Коммунизм, говорите? А домов за границей кто накупил?! А где у вас пролетариат? У вас таджики вместо пролетариата работают! Перерожденцы! Буржуазное охвостье, социал-демократишки, как сказал бы Ильич. Остроумный был товарищ, с ходу так и не поймешь, что у него половины мозга не было! Уж потом обнаружили… Но силен был революционер! Нет, не чета вам — нынешним! Лежит теперь в почете, как фараон. — с некоторой долей пролетарской зависти заключил вождь.

Реакция в зале была смешанной: кто-то радостно восклицал «наконец-то!», кто-то свистел и вопил «долой!», мама укрыла маленького Димочку шалью, чтобы он не проснулся, а кто-то мрачно молчал, соображая, куда бежать.

— Правильно, товарищ Сталин, — крикнул Овальный, — пехтингом их, пехтингом!

— А вы помолчите там, — грозно нахмурился вождь, — не перебивайте, вас отдельно спросят! Какие же вы коммунисты? — обратился Сталин опять в левую сторону. — Где посадки, где репрессии? Где расстрелы и ночные допросы? Где трудовые лагеря и шарашки? Где колхозы, наконец? Все прошляпили, все разорили! Нельзя на вас положиться. Осталась во всем мире только пара верных марксистов-ленинцев, да и те иностранцы! Этот самый Ким с сынком, да еще один, как его? — Сталин нетерпеливо пощелкал пальцами, — выскочила из головы, трудовая такая фамилия. Черт, как его?

— Пол Пот? — пискнул из угла эрудит Влад Юристович.

— Точно, он! Вспомнил! — Сталин обрадовался, — именно этот товарищ верным путем идет!

В возникшей тишине слышен был только слабый рокот генератора.

— Что-то вождь как бы не по сценарию текстует, — вполголоса озабоченно сказал Юганов соратнику, — может, отключить генератор?

Однако сделать этого не успели.

— Господин! Нет, дорогой товарищ Сталин! — воскликнул опять выскочивший вперед Влад Юристович, — наша партия — самая революционная! Наша партия всегда поддерживала политику сильной руки, которую вы, как выдающийся менеджер, всегда проводили в жизнь!

— О какой политике толкует этот безродный космополит? — прохрипел оторопевший вождь. — Каким мерзким словом он осмелился меня обозвать?

— Мы всегда поддерживали линию партии и правительства, независимо, кто приходился у власти, — сильно оробев, прошептал Влад Юристович.

— А я слышал в кулуарах, что вы регулярно поносите компартию последними словами? Как вы это объясните?

— Это просто элемент маскировки, разве вам не донесли об этой договоренности?

— Если и была такая договоренность, то вы ее нагло нарушили! Ваша маска так прилипла, что ее уже от лица не оторвешь! Касается вас лично: болтунам не место на оперативной работе! Партия ваша прямо по Марксу — фарс какой-то! Вы, как червяк, сожрали плод изнутри! Вы своей словесной пеной прикрываете разграбление страны! Посмотрите, кто сидит в этой клетке? Это все ваши клиенты!

На своей скамейке всполошился губастый адвокат, он поднялся с места и, патетически протянув руку в сторону президиума, воскликнул:

— Доколе мы еще будем терпеть в зале эти обломки прошлого и хранить в нашем шкафу пронафталиненные скелеты?! Заключите обратно в ящик этого эффективного менеджера, иначе он так нами управит, что мало здесь никому не покажется!

Коммунисты на своей скамье ехидно и антисемитски засмеялись. Остальные присяжные подавленно молчали.

Тут встрял маленький картавый адвокат в золотом жилете и примирительно сказал:

— Господин генералиссимус! Зря вы так на наших клиентов ополчились. Они же ведь кровь от крови, плоть от плоти, грязь от грязи от вас, от большевиков. Они же вам как родные! Вспомните, как вы с фараоном, извините, с товарищем Лениным, украли всю страну? Телеграф, заводы, пароходы! Банки, недра, экономику! И наши клиенты такие же! Да плевать, что они себя либералами называют, это термин такой для прикрытия свободы рук! Большевики себя ведь тоже слугами народа называли? А где теперь тот народ?!

— Вы что же?! Либералом меня считаете?! — оскорбился Сталин. — Вам это с рук не сойдет!

— Да не вас либералом, а либералов большевиками! Разве это не очевидно?

Сталин, видимо, совсем запутавшись в терминах, потеряв терпение, вскипел, набрал в рот побольше слюны и плюнул в направлении клетки. Плевок был настолько объемен и быстр, что совершенно накрыл золотую клетку и всех там сидящих. Липкая субстанция зацепила и некоторых других персонажей, находящихся поблизости, а именно Влада Юристовича, который забился в ней как муха в сиропе, но скоро полностью растворился и стек под пол. Такая же участь постигла и остальных сидельцев, только сама клетка, да и некоторые настоящие драгоценности остались целы — известно, что золото инертный металл и выдерживает почти любой химикат.

Жидкость, оставшаяся на полу, источала отнюдь не фимиам. Яйца Фаберже лежали на полу, обретя наконец свободу, и радостно поблескивали боками, предвкушая скорое соединение с дюжиной своих собратьев.

— Так будет с каждым, кто усомнится в нашем пути в коммунизм! — воскликнул Сталин. — Мы проведем это решением полит… — тут вождь осекся и повалился на подкосившихся ногах, обмяк на пол и стал быстро покрываться трупными пятнами.

— Ему теперь не выжить, — раздались убежденные голоса в зале. — Весь химикат на этих поганцев перевел. Пожертвовал собой на благо родины!

Ужков, ловко увернувшийся от химической атаки, на нервной почве от утраты супруги, а может и из-за нежданно свалившегося на него наследства, потерял адекватность и восхищенно аплодировал.

— Я не виноват! — прокричал вскочивший на ноги меднолицый Юганов, — он сам так придумал! Видит Бог, я тут ни при чем! — осенил себя крестным знамением коммунист. — Дима! Ну, хоть ты им скажи устами младенца, что я не виноват! — Юганов подбежал к спящему мальчику и потряс его за плечо, — Дима! Дима! Ты меня слышишь?

Дима с трудом протер глаза и сел на кровати, находясь еще во власти приснившегося ему кошмара.

— Дима! Дима! Проснись, что с тобой? — тряс его за плечо обеспокоенный отец…