Русский вор

Михаил Серегин, 2001

Он – смертник. Таков приговор медицины. Жить ему осталось – всего ничего. Но все же достаточно, чтобы поквитаться кое с кем. Он найдет тех, кто изломал его судьбу, безвинно засадив в тюрягу, кто отнял у него здоровье, надругался над его любовью и надеждами на достойную жизнь. Он – русский вор – найдет их. И совершит возмездие. Ему теперь ничто не страшно. Он наведет шороху не на одну губернию. И… выживет.

Глава вторая

Несколько минут Полунин и его спутники ехали молча. Отъехав на приличное расстояние от места, где был высажен из машины кавказец, Владимир вынул пистолет из-за пояса брюк и переложил обратно в бардачок автомобиля.

Шакирыч, проследивший взглядом за движениями Полунина, решился первым нарушить тишину:

— Похоже на то, что расстались вы с кавказцами не друзьями. Что там у вас случилось?

Полунин промолчал, но «слово взял» Славка. Он очень быстро избавился от переживаний, связанных с внезапно возникшим вооруженным противостоянием. И хотя оружие по-настоящему в ход не пустили, но именно оно стало решающим аргументом в споре.

— Ничего страшного, Шакирыч, — небрежным голосом сказал Болдин. — Просто этот чурка испортил воздух в салоне и Иваныч с помощью «волыны» прогнал его из машины.

— Очень смешно, — угрюмо отреагировал на шутку Славки Шакирыч, — ты бы лучше заткнулся. Небось, когда стволы достали, ты язык в зад себе засунул и затих, как окурок притушенный.

— А чего мне было бояться? — равнодушным голосом спросил Славка. — Пистолет-то был у Иваныча. Он и разруливал первым номером возникшие проблемы.

— Так что же там все-таки случилось? — снова спросил Шакирыч, глядя на Полунина.

Тот притормозил, остановив «БМВ» у тротуара, все так же молча достал из пачки сигарету и прикурил.

— Видишь вон те два портфеля? — наконец произнес он, кивнув на заднее сиденье, где по обеим сторонам от Славки лежали кейсы. — В обоих из них баксы. Но только в одном настоящие.

— Угадай, Шакирыч, в каком из них настоящие, — весело заявил Славка, положив руки на кейсы, — и дополнительный приз из восьмидесяти штук фальшивых гринов будет твой.

Шакирыч, нахмурившись, протянул:

— Ясно… На бабки нас поставить задумали, сучары черножопые.

— Задумали, — подтвердил Славка, — только вот чего-то не продумали. Иваныч их быстро раскусил… Кстати, Иваныч, а как это тебе удалось?

Славка достал из коричневого кейса упаковку долларов и, вынув из нее купюру, повертел в руке, разглядывая ее.

— Так сразу и не определишь, что она липовая, — произнес он. — Бумага вроде бы нормальная, краска тоже ничего. С виду как настоящие… Владимир Иванович, а может, ты зря наших пиковых друзей обидел? — улыбнулся Славка.

— Угу, — пробурчал в ответ Полунин, раскуривая новую сигарету. — Ну если ты так уверен в этих фантиках, то давай я тебе твою долю ими и отдам.

Шакирыч, не упускающий шанса подколоть Славку, резко повернулся к нему и в тон Полунину убежденно заговорил:

— Бери, Славка, бери, не прогадаешь. Ты как раз хотел ремонт у себя в квартире делать, вот и обклеишь свой сортир долларами вместо обоев. Ты любитель повыпендриваться.

— Спасибо за совет, добрые вы люди. Но думаю, что это как раз тот случай, когда лучше обойтись обоями, — ответил Болдин, продолжая разглядывать купюру. — Иваныч, так ты не ответил, как же ты все-таки допер, что деньги левые?

— Очень просто, — улыбаясь, произнес Полунин, — я их перелистал… И смотрел на номера.

Славка тоже посмотрел на номер и, ничего так и не заподозрив, сказал:

— Ну и что тут такого — номер как номер. К тому же в пачке ты не все его цифры видел.

— Да, не все, но первые знаки были одни и те же на всех купюрах. Если мне не изменяет память, то серия на купюрах начиналась с AL 5874… А такое может быть лишь в том случае, если их только что напечатали. Аслан же, как ты понимаешь, к нам не из Америки приехал. Значит, печатали их где-нибудь поблизости, например, в Чечне.

— А почему ты его сразу за воротник не взял, когда заметил, что он нам туфту подкидывает? — не унимался Болдин.

— Просто дал этому козлу шанс, — со злостью в голосе ответил Владимир. — Мне этот фортель сразу не понравился, но я решил все же пойти ему навстречу. Я подумал, что он страхуется от кидняка. Ну а когда он уже из машины ломанулся, оставив чемодан с фальшивыми бабками, тогда я решил, что ждать больше нечего, и взял его на кукан.

Шакирыч, молча слушавший диалог между Полуниным и Болдиным, тяжело вздохнул.

— Да-а, на сей раз пронесло, — протянул он. — А ведь могли попасть на кругленькую сумму. И, главное, сколько работы было бы впустую проделано. Я как чувствовал, что не стоит связываться с этими нерусями.

— В ваших устах, господин Рамазанов Эльдар Шакирович, это суждение звучит особенно трогательно, — снова поддел Славка старика.

— Да пошел ты… — отмахнулся Шакирыч от Славки. — Я россиянин, — не без гордости добавил он, — на своей земле живу и разным беспределом не занимаюсь, в отличие от этих приезжих.

Полунин посмотрел на разгневанного старого националиста и улыбнулся.

— Да успокойся ты, Шакирыч, — произнес он, — не все ли равно, какая мать тебя родила — узбечка или украинка? Дерьмо везде есть, в любой нации. Наверное, потому-то нам с тобой и не везло в жизни — слишком часто на нашем пути подлецы попадались. Вот и сегодня не повезло в этом смысле. Но ничего, выкрутились же.

— Сегодня выкрутились, — угрюмо подтвердил Шакирыч. — А завтра — не знаю. Вот времена настали, вор вора нагреть хочет. Не знаешь, кого больше бояться — ментов или своих, кому можно доверять, а кому нет. Дело наше все опасней становится.

— Оно всегда таким было, — заметил Полунин.

— Потому и бабки такие немалые имеем с него, — весело добавил Болдин.

— Сегодня ты чуть фантики не поимел, а мог бы и пулю схлопотать, — огрызнулся Шакирыч. — Нужны тебе деньги мертвому? Да и если менты тебя загребут, от денег толку тоже не очень много.

— Что-то ты сегодня не в себе слегка, Шакирыч, — удивленно высказался Славка. — Может, тебе нервишки подлечить надо?

— Стар я уже для таких дел, — устало произнес Шакирыч.

— Все, хватит базарить, — оборвал их Полунин. — С этим делом покончено, тачки сдали, бабки… так или иначе, получили. Забыли обо всем. У нас с вами других дел полно. Время уже девять, на станцию надо ехать.

Полунин протянул руку и произнес, обращаясь к Славке:

— Давай сюда черный кейс.

Болдин передал дипломат Полунину, и тот, открыв его, вынул шесть упаковок долларов. Три он отдал Болдину, три протянул Шакирычу.

— Ваша доля, мужики, — произнес он. — Мне столько же — пятнадцать штук. Остальное на накладные расходы и в наш общак. Сами знаете, случись что непредвиденное — эти деньги пригодятся.

Шакирыч молча засунул деньги в карман, а Славка, хлопнув пачками денег о ладонь, весело сказал:

— Ну вот, награда все же нашла героев. Что может быть приятней этого момента? — Болдин задумался на секунду. — Пожалуй, только одно…

— Что же это? — спросил Полунин, доставая из кармана куртки склянку с таблетками.

Он рассыпал ее содержимое у себя на ладони и, взяв другой рукой пару белых пилюль в глазурованной оболочке, проглотил их.

— Впрочем, я знаю, о чем ты думаешь, — добавил он, слегка сморщившись то ли от горечи таблеток, то ли от боли в желудке. — Ты имеешь в виду азарт. Выслеживание жертвы, сидение в засаде, угон автомобиля и, главное, риск, связанный с этим.

— Верно мыслишь, Иваныч, — весело произнес Славка. — Нравится мне это дело.

Молчащий до этого момента Шакирыч посмотрел на склянку в руке Полунина и произнес не в тему разговора:

— Кому и не мешало бы подлечиться, так это тебе, Володя. Ты когда последний раз у врачей был?

— Давно, Эльдар, давно, — ответил Полунин. — До тюряги я был здоров и не было надобности к ним обращаться, а на зоне местные коновалы так меня лечили, что на всю жизнь охоту к ним обращаться отбили… Разве что к какой-нибудь бабке сходить, к колдунье.

Полунин, неожиданно нахмурившись, произнес:

— Одно только у меня не выходит из головы…

Шакирыч, словно ждавший этой фразы Владимира, быстро повернулся к нему и спросил:

— Ты о Леониде говоришь?

— Да, — подтвердил Полунин, — до этого раза он нам таких клиентов не присылал. А ведь он за свой базар отвечать должен. Если уж подбрасывал нам клиента, то гарантировал, что он не вшивый.

— Ну и что ты по этому поводу думаешь? — задал вопрос Рамазанов. — Он что, лоханулся насчет этого Аслана или, может быть, его подставили самого?

— Какой смысл гадать? — усмехнулся Полунин. — Проще у самого Быка спросить.

— Если бы нас сегодня на бабки поставили, пришлось бы, наверное, не только поговорить, но и съездить на личную встречу с ним, — предположил Славка. — Давно ты, Иваныч, в родном городе не бывал.

— Давно, — задумчивым голосом подтвердил Полунин, — сразу после отсидки съездил домой, собрал вещички и на стареньком «Москвиче» приехал сюда.

— И что, неужели не тянет в родные места?

— Век бы туда не возвращаться, — жестко ответил Полунин.

— Почему, Иваныч? — удивился Болдин.

— Потому что не родные они мне уже, — ответил Владимир хмуро. — Меня там ничего не держит, нет ни дома, ни родни. Нет ничего, кроме дурных воспоминаний. А здесь у меня работа, семья, друзья тоже здесь, — при этих словах Полунин чуть улыбнулся, бросив мимолетный взгляд на своих спутников.

— Даже мать у меня здесь похоронена, и, в конце концов, в этих местах я на зоне чалился, — продолжил он. — Так что здесь теперь мои родные места…

«БМВ», промчавшись по небольшой улочке, въехал в широко распахнутые металлические ворота, на которых белой краской были выведены слова «Станция технического обслуживания автомобилей».

— Ну вот и приехали, — произнес Полунин, вылезая из автомашины.

* * *

Две иномарки — черного цвета седан «Линкольн» и джип «Шевроле Блэйзер», отъехав от гостиницы «Восток», помчались по улицам города по направлению к окраине.

Через двадцать минут шофер «Линкольна», высокий худой мужчина с бритой головой, воспользовавшись тем, что машина остановилась на красный свет светофора, повернулся к сидящему на заднем сиденье боссу:

— Шеф, у меня что-то машина сильно ревет, по-моему, что-то с мотором приключилось. Неплохо бы посмотреть, что там. А то дорога домой длинная, не дай бог, что в пути случится.

Пожилой мужчина в темном костюме, к которому обращался шофер, оторвал взгляд от газеты, которую читал, и, посмотрев поверх маленьких узких очков на водилу, недовольным голосом сказал: — А ты что, раньше не мог ее осмотреть? Обязательно это делать, когда мы уже домой собрались?

— А когда мне было это делать? Оба дня, что мы здесь в командировке, я из тачки не вылезаю. К тому же она только сегодня что-то зашумела. И вообще надо было на «мерсе» ехать, а не на этой старухе, хотя она и представительская.

— Еще и ты меня учить будешь, — проворчал начальник. — Я без тебя разберусь, на чем мне ездить в командировки. А машину ты должен был осмотреть еще до поездки. Работу свою из рук вон плохо делаешь. Если так дело дальше пойдет, вышвырну тебя из фирмы.

Шофер отвернулся от разгневанного начальника, сделав слегка обиженное лицо, и пробубнил:

— Чего я-то… Работаешь, работаешь, а тебе еще по башке настучат…

— Заткнись, — оборвал его шеф, — и давай лучше поищи, где машину можно осмотреть.

Шофер, перегнав «Линкольн» через перекресток, притормозил у тротуара, следом за ним остановился и джип, в котором ехала охрана.

Водитель «Линкольна» высунулся из окна и, обратившись к прохожему, спросил:

— Мужик, подскажи, где здесь поблизости станцию техобслуживания можно найти?

Прохожий остановился и, поразмышляв секунду-другую, ответил:

— Вон там, через два квартала, по улице Лесной есть какая-то станция, где тачки ремонтируют.

Шофер поблагодарил и продолжил путь. Сидящий рядом с ним охранник с рацией в руке предупредил своих людей в джипе об изменении маршрута.

* * *

Двор станции техобслуживания, в который заехал «БМВ» Полунина, был узким и длинным. Напротив бетонного забора тянулись кирпичные боксы, в которых и ремонтировали машины.

Напротив ворот над одним из боксов был надстроен этаж. Здесь располагался офис фирмы Полунина.

Во дворе уже стояла черная «Вольво-850», из которой навстречу Полунину и его спутникам вылез высокий парень, одетый в цветастый спортивный костюм. Левая его рука была перебинтована чуть повыше кисти.

— Здорово, мужики, — пробасил встречающий.

— А вот и наша славная «крыша» пожаловала в гости, — весело проговорил Славка, первым подошедший к парню для рукопожатия. — Ветерану городского рэкета, неутомимому бойцу криминальных разборок, почетному братану Ее Величества Удачи Антону Синицыну, по прозвищу Самбист, — пламенный привет!

— Ой, досвистишься ты у меня когда-нибудь, — снисходительно улыбаясь в ответ на треп Славки, ответил Антон. — Если бы не защита Иваныча, я бы давно уже провел с тобой воспитательную работу…

Самбист повернулся к Полунину:

— Владимир Иванович, а может, дашь мне его на денек. Я его за язык у себя в колбасном цеху подвешу и прокопчу немного.

— Оставь его, это бесполезно, — отмахнулся Полунин. — Боюсь, что после этой процедуры у него язык еще больше вытянется.

— А что это у тебя с рукой? — не унимался Болдин, разглядывая перебинтованную кисть. — Происки конкурентов или обжегся паяльником, выколачивая долги из какого-нибудь коммерсанта?

— Любовница укусила в сексуальном экстазе, — огрызнулся в ответ Синицын.

— А тачку твою тоже она прострелила? — спросил Владимир, осматривая «Вольво» Синицына. — Приревновала, наверное, к кому-нибудь.

Самбист почесал затылок и сказал:

— Иванович, я, собственно, по этому поводу. Тачку сделать надо по-быстрому. Вчера на «стрелке» с усачевской бригадой в трех местах машину продырявили.

— Что, такой серьезный разбор был? — спросил Полунин озабоченно.

— Нет, все вопросы миром бы порешили, если бы один козел с их стороны шибко нервным не оказался. У нашего Коляна зажигалка есть в виде пистолета, вот он ее и достал прикурить. А этот хмырь как увидел ствол в руках Коляна, так сразу за свой схватился, но уже настоящий — подумал, что завалить их решили. Саданул по нас, ну мы все как пальбу услыхали, так сразу вразлет, кто по канавам, кто за машинами залегли. Никак не усечем, с какого хера такая мочиловка пошла. Мы-то с собой «волын» не прихватили, уговор был такой. Но, слава богу, разобрались, мы с Усатым из-за машин перебазарили и непонятки сняли. Усатый потом даже обещал этому своему ковбою-неврастенику по башке настучать.

Полунин внимательно выслушал рассказ Антона и хмуро произнес:

— На твоем месте я бы и вашему Коляну яйца оторвал, этот мудак своим пижонством всех под пули подставил.

— Я с ним проведу профилактическую беседу, — заверил Самбист. — Ну так как, сделаешь машину по-быстрому? А то ездить по городу неудобно, менты засекут, потом разговоров и объяснений не оберешься.

— Ладно, залепим мы твою тачку, — заверил Полунин.

— Насчет оплаты не беспокойся, — тут же добавил Антон. — Все будет как надо.

— Не суетись, — отмахнулся от него Владимир, — сочтемся как-нибудь. Шакирыч, скажи Борису, пусть займется Антохиной тачкой прямо сейчас, и сам ему помоги.

— А где я ее делать-то буду — все боксы заняты, — заерепенился Шакирыч.

— В шестой загони, — ответил ему Полунин.

— Там хлам разный валяется, да еще реликт твой стоит, «Москвич-408», — не унимался Рамазанов.

— Хлам вам не помешает, а «Москвич» выгони во двор, — ответил Владимир.

— Чего это Шакирыч сегодня такой злой? — спросил Синицын у Славки.

— А чего ему радостным быть? — ответил тот. — Нас сегодня тоже чуть не замочили.

— Как это? — удивился Антон.

— А вот так вот. Клиент оказался кидалой. Вместо денег туфту подсунул. Хорошо, что мы вовремя разобрались и за стволы схватились, — ответил Славка и добавил: — Вместе с Иванычем, конечно…

Антон обратился к Полунину, который, услышав комментарий Славки, лишь улыбнулся.

— Может, помощь нужна? — спросил Антон. — Ты знаешь, Иваныч, наша братва тебя уважает. Ты только скажи, и мы этих кидал в моем колбасном цеху быстро в собачьи консервы перемелем.

— Спасибо, Антон, но на сей раз обошлись своими силами, — ответил Полунин и направился в офис, прихватив из «БМВ» оба кейса с долларами.

На втором этаже располагались две комнаты — бухгалтерия и собственно кабинет Полунина. Последний был невелик и отнюдь не выделялся своей отделкой. Мебель была не дорогая, но прочная. Однако техникой кабинет был оборудован на высоком уровне. Здесь располагался мощный компьютер, дорогой факс, радиотелефон, в стену был вмонтирован небольшой сейф с хорошим уровнем защиты.

К сейфу и направился Полунин, как только вошел в кабинет. Переложив доллары, он запер его и подошел к окну.

Начался новый рабочий день, и станция зажила своей жизнью. Во двор въехали две дорогие иномарки, с прибывшими клиентами заговорил Болдин, который официально числился заместителем Полунина.

Синицын развернул свою простреленную машину и подогнал ее к боксу, который ему указал Шакирыч.

«Ну что же, жизнь, несмотря ни на что, идет своим чередом, — подумал Полунин, вспоминая утренний эпизод. — Машины проданы, деньги в сейфе, фирма работает. Все вроде бы нормально. — Владимир слегка поморщился. — Черт, как болит желудок. Похоже, таки придется идти к докторам».

Полунин сел за стол и взял телефонную трубку. Несколько секунд он раздумывал, звонить или не звонить Леониду Волошину, в некоторых кругах известному больше как Леня Бык.

«Ладно, проехали, — подумал Владимир и положил трубку на рычаг, — в конце концов, это теперь не проблема. Сообщу как-нибудь при случае, каких клиентов он мне подкинул».

Через час дверь в кабинет Полунина без стука открылась и в дверном проеме показалась фигура Болдина.

— Иваныч, ну дела, я тебе скажу, — заявил он с порога.

— Что еще случилось? — насторожился Полунин.

— Я сейчас в автосалон сбегал, и кого, ты думаешь, я там увидел? — задал вопрос Славка, глядя на Владимира широко открытыми от возбуждения глазами. — Это судьба, Иваныч. Такое в жизни не часто бывает.

— Да говори же, не тяни кота за яйца! — рявкнул на Славку Полунин.

— К нам пожаловал фраер, у которого мы «Паджеро» увели, — ответил наконец Славка и, заметив настороженность во взгляде Полунина, добавил: — Да ты не волнуйся, он к нам пришел тачку себе присмотреть и как будто бы на «Форд Бронко» глаз положил. Я ему предлагал «БМВ»-»семерку», она поновее. Но он говорит, что к джипам привык и отвыкать не собирается.

Полунин облегченно вздохнул:

— В таком случае, чего ты здесь стоишь? Иди и работай с нашим постоянным клиентом, — слово «постоянный» Владимир выделил особо.

Но Славка не унимался:

— Нет, ну каков случай, какой финт судьбы! Вот будет прикол, если он у нас тачку купит.

— А ты сделай ему скидку процентов пять-семь, и он точно купит, — усмехнулся Полунин и, встав из-за стола, подошел к окну.

— Тоже мне, судьба, — чуть презрительно произнес он после паузы, во время которой молча смотрел во двор. — В городе три, может быть, четыре автосалона, торгующих подержанными иномарками, так что вероятность того, что он к нам придет, была велика, у нас самый большой выбор… Что там у этого «Линкольна» случилось?

Славка, подойдя к окну, посмотрел на машину, выкатываемую из бокса, и, махнув рукой, ответил:

— Да ничего особенного, глушитель у них пробит, поэтому и ревел, как резаный. Виталик его уже запаял, но менять его им все равно скоро придется.

Полунин, выслушав ответ Славки, продолжил начатую Болдиным тему:

— Это, Славка, не финт судьбы, как ты говоришь. Это так — обыденный случай. — Он достал из кармана склянку с таблетками и открыл ее. — Судьба — это когда ты, к примеру, десять лет думал, что человека уже нет в живых, а встретил его случайно у киоска, к которому вышел за сигаретами поздно вечером. Мне рассказывали про такие случаи, хотя я не очень верил…

Полунин замолчал, пристально вглядываясь в лица людей, окруживших поданный «Линкольн». Рука с горстью таблеток так и застыла на полпути ко рту.

— Что, Иваныч, понравилась тачка? — улыбаясь, спросил Славка. — Увести такую было бы интересно, но слишком опасно, представительский класс — штука очень приметная. Да и клиента сложно найти.

Болдин посмотрел на Полунина и понял, что тот его совершенно не слышит.

— Эй, командир, ты чего это застыл? — Славка коснулся рукой плеча Полунина.

Тот в ответ встрепенулся и, бросив таблетки на пол, ринулся к выходу со словами:

— Я сейчас…

Через несколько секунд Болдин увидел, как Полунин подбежал к высокому пожилому мужчине, садящемуся в отремонтированный «Линкольн». Заинтересованный этими странностями в поведении своего шефа, Славка отправился во двор.

* * *

— Александр Григорьевич!

Слатковский резко развернулся и с недоумением уставился на остановившегося в двух шагах мужчину.

Несколько секунд Слатковский, прищурившись, смотрел на своего визави.

Перед ним стоял невысокий широкоплечий мужчина, одетый в короткую кожаную куртку черного цвета, синие джинсы и такого же цвета джинсовую рубашку, обутый в дорогие кожаные ботинки. На вид ему было лет сорок — у него были почти седые волосы, бледное, с глубокими ложбинами на щеках лицо. Но Слатковский понял, что на самом деле мужчина значительно моложе.

Напряженно вглядываясь в лицо окликнувшего его человека, Слатковский вдруг с изумлением в голосе вымолвил:

— Володя… Полунин… Вот черт… — Надо же, признали, — усмехнулся Владимир. — А долго вы вспоминали. Я вас так сразу узнал. Вы мало изменились, разве что чуть поседели больше… да полысели.

Полунин улыбнулся, кивнув на обширную лысину Слатковского. Тот, все еще находясь под впечатлением неожиданности встречи, ответил:

— Чего не могу сказать про тебя — ты хоть и не полысел, зато изменился сильно.

— Это точно, — угрюмо согласился Полунин. — В тех местах, где я был, людей переделывают капитально…

Слатковский неуверенно потоптался на месте и, словно оправдываясь, произнес:

— Честно говоря, я не ожидал здесь тебя увидеть. Ты давно освободился?

— Это как посмотреть… Если со стороны, то давно, а мне кажется, что весь этот кошмар совсем недавно был, так хорошо я все помню.

Наконец Слатковский, видимо, окончательно придя в себя, сделал шаг вперед и, улыбнувшись, протянул Полунину руку:

— Ну, здравствуй, Володя, очень рад тебя видеть.

Владимир, ответив рукопожатием, на словах был более сдержан:

— Не очень-то я в это верю. Но все равно спасибо на добром слове.

Слатковский, сделав вид, что не заметил последних слов Полунина, спросил:

— Ты здесь работаешь? Кем? Слесарем? Ведь ты был неплохим механиком.

— Не совсем, — ответил Полунин. — Я хозяин этой станции.

— Хозяин! — удивился Слатковский. — Молодец! В бизнес подался. Впрочем, ты ведь на экономиста учился, пока тебя не посадили. Выходит, не зря учился.

— Не зря, — усмехнулся Владимир. — Посадили только вот зря.

Слатковский уже уверенно, с присущей ему вальяжностью сделал несколько шагов туда-сюда, осматривая станцию. Сейчас он выглядел как желанный высокопоставленный гость на территории подведомственного предприятия.

— Значит, это все твое? — уточнил он.

— Угу, мое, — ответил Полунин, — и еще автосалон недалеко отсюда.

— Молодец! — повторил Слатковский. — Честно говоря, я всегда знал, что ты парень крепкий и из любого дерьма выберешься. Я был уверен в тебе, в том, что ты человеком станешь, и поэтому был спокоен, когда тебя замели. Я рад, что не ошибся в тебе.

Слатковский быстро подошел к Владимиру и похлопал его по плечу.

— Как видишь, я тоже кое-чего достиг в этой жизни, — продолжил он, указав на дорогие иномарки, на которых приехал, и ожидающую его охрану. — Так что мы с тобой можем смело смотреть в будущее и не бояться его. Такие, как мы, с любыми невзгодами справятся.

Полунин, выслушав Слатковского, угрюмо посмотрел ему в глаза:

— Это вы хорошо сказали про будущее, только вот встреча со мной для вас… это скорее взгляд в прошлое. Поэтому, наверное, вы меня и вспомнить никак не могли, слишком далеко я там затерялся в минувших годах. Маленький неприятный эпизод в вашей жизни. Такое всегда хочется поскорее забыть и не вспоминать без надобности. Александр Григорьевич тяжело вздохнул, ему не нравился тон и сама тема неожиданно возникшего разговора, и он решил закончить его:

— Вот что, Володя, если честно, то я действительно все это давно забыл. И тебе того же желаю. Столько всяких событий пронеслось за это время, столько всего изменилось. Ты думаешь, мне было легко? Отнюдь нет, но мы же выдюжили, не сломались, поэтому давай смотреть вперед. Давай лучше подумаем о нашем будущем совместном бизнесе. Я уверен, мы с тобой таких дел можем наворотить, на зависть всем нашим врагам.

Слатковский подошел к Полунину и обнял его одной рукой за плечи.

— А кто старое помянет, тому, как говорят, глаз вон, — закончил он свою речь.

Владимир молчал, слегка ссутулившись под лежащей на плече рукой собеседника. Наконец он тихо произнес:

— А кто старое забудет, тому оба глаза.

— Не понял?.. — быстро переспросил Слатковский, немного удивившись.

— Это вторая часть пословицы, — ответил Полунин. — Ее почему-то мало употребляют.

— Ты это к чему? — спросил Слатковский.

Владимир молча освободился от объятий Слатковского и ответил ему:

— Не получится у нас с вами никакого совместного бизнеса. Один раз мы уже работали вместе, и это… слишком печально для меня кончилось. Вы, Александр Григорьевич, партнер ненадежный, если не сказать большего.

Слатковский суровым взглядом оглядел Полунина.

— Да уж, не такой я хотел бы видеть нашу встречу, — произнес он, медленно расставляя слова. — Ну что же, очень жаль.

Он уже было направился к своей машине, как ему на глаза попался старый «Москвич» зеленого цвета, который выкатили из шестого бокса.

Слатковский остановился и с удивлением посмотрел на старую машину.

— Слушай, Вова, — произнес он с радостным удивлением, — а не мой ли это «Москвич»? Тот, который я тебе продал? Ведь он тоже зеленый был…

Полунин не ответил, он лишь угрюмо, почти с ненавистью смотрел на Слатковского.

А тот, не обращая внимания на хозяина станции, устремился к старой машине.

— Он, точно он, — с непонятным для публики восторгом произнес Слатковский, осмотрев «Москвич». — Я его узнал, там на крышке бардачка несколько слов неразборчивых. Это дочь моя Рита, еще будучи маленькой девочкой, нацарапала, а я не углядел.

Он еще раз окинул взглядом машину и, облокотившись на нее, добавил:

— Но в каком хорошем состоянии он у тебя. Покрасил, отрихтовал и вообще намарафетил… Молодец! — Слатковский был очень доволен.

Его большие синие глаза смотрели на Полунина с хитрым прищуром:

— Похоже, что тебе очень дорога эта развалюха. Маленький экспонат твоего музея памяти. А ты, Володя, сентиментален. Надо же так погрязнуть в болоте воспоминаний.

Слатковский вдруг перестал улыбаться и, развернувшись, быстрым и решительным шагом направился к своему автомобилю. Перед тем как сесть в машину, он бросил на Полунина быстрый взгляд и произнес:

— Прощай, Владимир, жаль, что так все получилось. Вряд ли нам стоит еще встречаться. Будь здоров.

Он уселся в «Линкольн». Обе иномарки медленно выехали со двора.

Полунин проводил их задумчивым взглядом.

К стоящему недалеко от Полунина Славке подошел Шакирыч, одетый в засаленный рабочий халат. Засунув под мышку небольшой ломик, он достал из кармана халата папиросы.

— Что здесь за базары такие разводят? — спросил он у Болдина.

— Иваныч какого-то своего давнего кореша встретил, — ответил тот.

— Ну и что — душевно побеседовали?

— Я бы так не сказал, — ответил Славка.

Полунин медленно повернулся и направился к Рамазанову и Болдину. Взгляд его по-прежнему был задумчив, но лицо скорее растерянное.

— Кто это, Иванович? — спросил Славка. — У него тачки и охрана, как у министра или банкира.

— Он и есть банкир, — машинально ответил Полунин, посмотрев в сторону «Москвича».

— Солидный у тебя приятель, — произнес Шакирыч, выдувая из папиросы табачные крошки, — только ты что-то не очень рад этой встрече.

Слова Шакирыча нашли неожиданное подтверждение, удивившее тех, кто хорошо знал Полунина.

Владимир быстрым движением выхватил из-под мышки Шакирыча монтировку и бросился к старенькому автомобилю.

Подбежав к «Москвичу», Полунин размахнулся и со всей силы ударил по лобовому стеклу. Каленое стекло рассыпалось на мелкие крошки. Но Полунин продолжал наносить удары по капоту, фарам, крыльям машины.

Рамазанов и Болдин, пораженные, смотрели на эту сцену ярости своего начальника. Шакирыч, машинально засунув папиросу в рот, протянул пачку некурящему Славке. Тот, на дух не переносивший запах «Беломора», в ответ лишь отрицательно покачал головой.

— Жаль, — произнес наконец Шакирыч. — Мы ведь этот драндулет по запчастям восстанавливали.

— Я для него молдинги искал по всему городу, — вторил ему Славка.

— А рихтовки сколько было, — почти пропел горестно Шакирыч.

— Да, жаль тачку, ее хоть сейчас на выставку, — уныло произнес Славка.

— Сейчас уже вряд ли, — заключил Рамазанов.

Вспышка ярости, начавшаяся так внезапно, так же неожиданно и закончилась. Полунин остановился и отшвырнул монтировку.

— Сука, гнида, всю жизнь мне, паскуда, поломал и ничего об этом не помнит и знать не желает, — тихо проговорил он, словно разговаривая сам с собой.

Он развернулся и направился в сторону офиса. Шакирыч и Болдин молча и с опаской посторонились, пропуская своего шефа.

Однако в следующий момент случилась еще одна неожиданность, приведшая их в смятение.

Полунин, вдруг резко замедлив шаг, схватился руками за живот, согнувшись при этом пополам. Когда к нему подбежали Рамазанов и Славка, он уже упал на асфальт, стиснув зубы от нестерпимой боли.

— Иваныч, что с тобой?! — крикнул Славка, со страхом глядя на Полунина.

— Быстро заводи машину! — заорал на Болдина не менее его перепуганный Шакирыч. — Надо сейчас же везти его в больницу…

* * *

Полунин постучал костяшками пальцев по крашеной белой краской двери кабинета, на которой висела табличка с надписью «Хирург».

Услышав разрешительное «войдите», произнесенное мягким мужским голосом, он открыл дверь и переступил порог. За столом сидел худощавый пожилой мужчина в белом, чуть великоватом ему халате.

— Простите, как ваша фамилия? — спросил хирург, когда Полунин уселся на стул перед ним.

— Полунин.

Хирург водрузил маленькие очки в золотой оправе на свой тонкий носик и принялся рыться в папках на столе.

— Так, так, так, — произнес доктор, вытащив одну из папок, — Полунин Владимир Иванович.

— Это я. Не тяните доктор, говорите, что там со мной приключилось.

— Ну что же, батенька, давайте посмотрим, что там у вас обнаружили. Информацию об обследовании, которое вы проходили в нашем медицинском центре, принесли мне только сегодня, — хирург раскрыл папку и углубился в чтение медицинских карточек и просмотр фотоснимков.

— Так, так, так, — снова произнес доктор, но уже задумчивым голосом. Он оторвался от изучения медицинских материалов и добавил:

— Ну что же, ложитесь на кушетку, я буду пальпировать ваш живот.

— Неужели всех этих материалов вам недостаточно? — недовольно спросил Полунин, кивнув на папку.

Он снял и повесил на стул кожаную куртку, расстегнул рубашку и лег на стоящую у стены кушетку.

Хирург присел рядом на край кушетки и, едва дотронувшись пальцами до живота пациента, произнес ровным, спокойным голосом:

— Владимир Иванович, вам необходима операция, у вас обнаружена опухоль в кишечнике.

Полунин рывком поднялся и сел рядом с доктором.

— Я не барышня, — произнес он, — совсем не обязательно меня было класть на кушетку, чтобы сообщить эту информацию.

Пожилой хирург развел руками.

— Простите — привычка с молодости. Еще в начале своей врачебной практики я сообщил одному юноше, что ему предстоит операция на селезенке. Бедняга так расчувствовался, что упал со стула. Обморок с ним приключился. И представляете — сломал себе руку. Так и пошел на операционный стол в гипсе. После операции его уже через две недели из больницы выписали, а гипс все еще был на руке.

— Спасибо за заботу, доктор, но в моем случае это лишнее, — произнес Полунин. — Меня в жизни не часто щадили, и я к этому привык. Я хочу знать всю правду. Скажите мне честно — у меня рак?

Доктор не ответил, он молча писал что-то на листке бумаги. Закончив, он протянул листок Владимиру.

— Вот возьмите, это направление на стационар в областную клиническую больницу. Они специализируются на подобных операциях. Чем скорее вы туда ляжете, тем лучше будет для вас. Опухоль значительная и, по всей вероятности, прогрессирующая. Боли, по вашим же словам, у вас усилились за последнее время.

— Вы мне не ответили, — продолжал настаивать на своем вопросе Полунин. — У меня… рак?

— Этого я вам сказать не могу, — ответил врач. — Из-за характерного изгиба восходящей кишки контоскопия не дала необходимого результата, поэтому биопсия не была произведена…

— Хватит, доктор, мне мозги пудрить медицинскими терминами, в которых я все равно ничего не понимаю, — оборвал Владимир речь доктора. — Я задал конкретный вопрос и прошу вас ответить мне как мужчина мужчине.

Хирург тяжело вздохнул и, посмотрев на Полунина поверх своих очков, сказал:

— Идите, батенька, в стационар, там вам все скажут. Раскроют животик, посмотрят. Если необходимо, то удалят, что нужно. Сделают биопсию, назначат лечение… если необходимо.

Он прервался и, вздохнув, снова подытожил:

— Словом, ложитесь на операцию, и чем скорее, тем больше у вас шансов выжить… Больше я вам ничего, к сожалению, не могу сказать.

* * *

Он медленно вышел из здания медицинского центра и направился к машине. Усевшись за руль и закурив, Полунин с тоской подумал:

«Доктор явно недоговаривал, но и так все ясно — мои дни на этом свете сочтены. Похоже, все, что мне осталось в жизни — это операция, последующая тяжелая борьба с болезнью и, наконец, мучительная смерть от расползающихся по телу метастазов…»

Это показалось ему странным, но он думал об этом как-то отстраненно. Было лишь ощущение какого-то вязкого и дремучего отчаяния, разлившегося в его душе.

Полунин тяжело и порывисто вздохнул, пытаясь унять дрожь, охватившую его тело.

«Да и жил ли я вообще? Можно ли все то, что происходило со мной последние десять лет, назвать жизнью? Я все время боролся. Сначала за то, чтобы просто выжить, а потом за то, чтобы сделать свою жизнь нормальной, как я ее понимал. Как и многие, я стремился обезопасить и обеспечить свою семью, достичь определенного положения в обществе… И вот как только я, казалось бы, достиг почти всего того, чего хотел достичь, судьба, словно посмеявшись надо мной, снова лишает меня всего. На этот раз безвозвратно…»

На Полунина вдруг налетела такая вспышка ярости, что он что есть силы врезал кулаком по рулю машины, от чего зазвенел и задрожал мелкой дрожью не только руль, но и вся панель управления автомобиля.

— Черт! Суки позорные, что же они со мной сделали! — выругался он. — Тридцать три года! Мне только тридцать три! Многие мужики в этом возрасте только жить начинают. А я должен сдохнуть от рака. В то время как эти козлы, из-за которых я потерял здоровье, будут продолжать радоваться жизни, как делали это все время, пока я гнил в лагерях, а затем пытался выкарабкаться из той жизненной ямы, в которую они меня столкнули.

Ярость, охватившая Полунина, так же неожиданно испарилась, трансформировавшись в тихую жгучую ненависть Владимира к своим обидчикам.

И у него созрело решение, которое он счел для себя справедливым и единственно правильным.

— Нет, уроды, — сквозь зубы медленно проговорил Владимир, — так просто я не уйду. Я вам устрою прощальную гастроль, от которой вас всех в озноб бросит. Всю свою оставшуюся жизнь вы будете бояться даже своих воспоминаний обо мне.

Полунин завел двигатель машины и на огромной скорости рванул ее с места с таким свистом пробуксовывающих колес, что ближайшие прохожие в страхе оглянулись.

— Вот ненормальный-то понесся, будто ему жизнь совсем не дорога, — вымолвила какая-то бабулька вслед удаляющейся иномарке.

* * *

— Да ты с ума сошел, — произнес Шакирыч, — зачем тебе это надо? Тебе лечиться необходимо, у тебя дел полно.

Рамазанов поднялся с кресла, в котором сидел, и нервно заходил по домашнему кабинету Полунина.

— Ну скажи, чего тебе не хватает? Ты еще молодой мужик, у тебя все есть. Деньги, процветающий бизнес, у тебя молодая жена, сын растет.

Сидевший рядом с Полуниным на диване Славка удивленно переводил взгляд с Шакирыча на Полунина, который тоже молчал, куря сигарету и стряхивая пепел в пепельницу, стоящую рядом с ним на диване.

— Так чего еще тебе не хватает? — повторил вопрос Шакирыч, остановившись перед Полуниным.

Владимир медленно поднял глаза на Рамазанова и сказал:

— Покоя, Эльдар, покоя.

— Какого еще покоя? — удивился Рамазанов.

— Покоя в душе, — пояснил Полунин. — Мне, может быть, жить-то осталось считанные недели. Я боюсь только одного, что, когда я буду умирать, перед моими глазами будут стоять насмехающиеся рожи этих козлов, которые поломали мне всю жизнь.

Полунин решительным жестом загасил окурок и твердым голосом произнес:

— Так вот, Эльдар, я хочу поменять выражения на этих рожах! Пусть на них будут видны лишь страх и уныние.

Полунин вынул из кармана рубашки пачку сигарет и снова прикурил, после чего добавил:

— И я хочу, чтобы вы мне помогли в этом… Разумеется, не безвозмездно. Моя доля в нашем общаке будет вашей.

Славка перестал грызть орешки, уставившись взглядом на Шакирыча. Тот молчал несколько секунд, напряженно вглядываясь в лицо Полунина.

— Ты так хочешь их достать, что готов пожертвовать своей долей общака, своим страховым фондом, — наконец с удивлением в голосе произнес Шакирыч.

— Ты же сам сказал, что я не бедный человек, — усмехнулся Полунин. — Останется кое-что на черный день.

Шакирыч снова заходил по комнате, но уже не столь раздраженно, как раньше.

— Но послушай, эти же деньги ты можешь потратить, чтобы уехать за границу и пройти курс лечения там. На твоем месте я бы там и остался. Ты молодой, предприимчивый, поэтому и там устроишь свою жизнь, деньги на раскрутку у тебя есть.

В ответ Полунин лишь улыбнулся:

— Нет, Шакирыч, такие, как я, за бугром не нужны, бывших уголовников и там хватает. Здесь я родился, здесь мои предки похоронены, вся жизнь здесь прошла, здесь я и умру. В конце концов, здесь меня и посадили. Я, Шакирыч, хоть и вор, но я русский вор.

Рамазанов перестал ходить и снова сел в кресло. Его широкое угрюмое лицо было задумчивым.

— И все же я тебя не понимаю, — тихо произнес Шакирыч.

Вдруг Полунин взорвался. В порыве ярости он швырнул на пол пепельницу, стоявшую возле его руки на диване, и заорал на Шакирыча:

— Чего ты не понимаешь! Чего! У меня нашли рак и, по всей видимости, весьма запущенный. Неужели так сложно понять, что я не хочу сдохнуть, не отомстив за себя? Это мое последнее дело. Я пойду на него в любом случае, независимо от того, согласитесь вы мне помочь или нет. Не согласитесь вы, найму других. Отговаривать меня бесполезно, я все уже решил!

Выговорившись, Полунин сел на диван. Воцарилась тягостная тишина. Нарушил ее Болдин:

— Не горячись, Иваныч, лично я согласен помочь тебе. Ты для меня немало сделал, я тебе многим обязан… Только объясни мне, почему ты сам хочешь ехать в этот свой Тарасов, ведь можно же кого-то нанять. Обратись к Самбисту, я уверен, он тебе не откажет. Найдет пару ребятишек, ты купишь им «волыны» и отправишь этих стрелков в командировку. Киллеры-профессионалы сработают лучше нас.

Полунин медленно перевел взгляд на Болдина.

— Я, Славик, не живодер. Мокрушником никогда не был и не буду, — ответил Полунин. — Пусть этой херней занимаются бритоголовые братки Антона. Это они, насмотревшись американских фильмов, чуть что за пушку хватаются и думают, что крутые. Русский вор в первую очередь действует умом, а не силой. К тому же жизнь человеку дает только бог и не мне решать, отнимать ее или нет. Я могу лишь поуродовать ее им, как они, каждый в свое время, покалечили мою.

После этих слов Полунина у Болдина на душе полегчало. Когда в самом начале разговора Владимир сказал, что опасно болен, он, сразу же отметая все вопросы о своем здоровье, сообщил, что не намерен ложиться в больницу.

— Я уезжаю в Тарасов, — сказал он им. — Прежде чем лечь на операцию, итог которой лично для меня абсолютно ясен, мне необходимо сделать несколько дел… Раздать старые долги десятилетней давности. И я хочу, чтобы вы мне в этом помогли.

Никакие увещевания Шакирыча, что глупо в данной ситуации заниматься подобными делами, что надо прежде всего позаботиться о здоровье, на Полунина не действовали.

Он твердо стоял на своем:

— После операции у меня такой возможности уже точно не будет.

С того момента, как Полунин упомянул о «старых долгах», Болдин не сомневался, что речь идет о физическом устранении врагов Полунина. Участвовать в подобных акциях Славке почему-то не хотелось. По натуре он был, безусловно, авантюрист, но все же не убийца.

Но авторитет Полунина был столь высок, что Славка не мог отказаться, и поэтому, когда узнал, что речь об убийствах не идет, у него с души свалился груз тяжкий.

Однако последняя фраза Шакирыча, мужика всегда умеренного, осторожного и отнюдь не кровожадного, удивила Болдина.

— Я тоже согласен помочь тебе, Володя, — произнес Шакирыч после недолгих раздумий, — но для всех нас было бы лучше, если бы всех твоих врагов просто замочили… Впрочем, отговаривать тебя я не стану, ты уже все решил, а значит, это бесполезно.

Полунин, выслушав Рамазанова, никак не отозвался на это заявление, он лишь спросил, есть ли еще какие вопросы.

— Когда выезжаем? — спросил Болдин.

— Завтра в ночь.

Неожиданно дверь, ведущая в кабинет, скрипнула, на пороге появилась жена Полунина. Увлекшись разговором, Владимир не услышал, как она вернулась домой, приведя из детсада маленького Антошку.

— Здравствуйте, ребята, — сказала Анна.

— Ты давно пришла? — спросил Полунин.

— Только что, — быстро ответила она и добавила: — Что же вы здесь сидите, пойдемте на кухню, угощу вас чаем. Я сегодня пирожков с мясом напекла.

Шакирыч, слегка засуетившись, ответил:

— Нет-нет, нам пора, мы и так уже засиделись.

— Да, нам пора, — подхватил тут же Болдин, вскакивая с дивана. — К тому же Шакирыч стал вегетарианцем и ест только пирожки с капустой.

— Заткнись, балабол, — сурово посмотрел на Болдина Шакирыч, — и выметайся отсюда побыстрее. У нас с тобой сегодня еще полно дел.

— До завтра, — попрощался с друзьями Полунин, проводив их до дверей квартиры.

Когда он вернулся в комнату, Анна по-прежнему находилась там.

— Что-нибудь случилось? — спросила она у мужа, заглядывая ему в глаза.

— Ты слышала наш разговор? — спросил ее Полунин.

— Частично, — ответила Анна, — из разговора я поняла, что ты уезжаешь. Могу я узнать, куда именно?

— В Тарасов, — ответил Полунин. — У меня там есть дела.

— А как же твоя операция? С язвой желудка не шутят.

Полунин с облегчением вздохнул. Он соврал жене, сказав, что у него обычная язва желудка.

— Операция подождет, — ответил Владимир. — Дела важнее.

— Насколько важнее? — Голос Анны вдруг стал холодным и твердым. — Настолько, что ты готов наплевать на свое здоровье, оставить все свои дела, бросить нас с Антошкой на произвол судьбы и умчаться в город, в котором не был черт знает сколько лет, только для того, чтобы свести счеты со своими обидчиками?

Теперь Полунин понял, что Анна знает все, о чем он говорил с Рамазановым и Болдиным.

Он подошел к ней и попытался обнять за плечи, но она отстранилась от него, окинув холодным взглядом. Владимир поразился перемене, произошедшей с его женой, обычно такой мягкой и покладистой.

— За все время, пока мы жили с тобой, я не пыталась тебя в чем-либо переубедить и никогда ни о чем тебя не просила. Поскольку всегда знала, что если ты принял решение, то от него не отступишься. Единственное, что мне оставалось, это верить в твое благоразумие, в котором я никогда не сомневалась. И еще у меня всегда была возможность хотя бы косвенно повлиять на твои решения, напомнив тебе лишний раз о том, что ты не одинок в этом мире и тебе есть чем рисковать. Я была уверена, что ты, помня об этом, не будешь вести себя опрометчиво и подвергать опасности свою жизнь.

Анна сделала паузу и, переведя дыхание, продолжила:

— Но сейчас прошу тебя, слышишь, прошу, отказаться от этой затеи. Я еще не знаю, почему, но чувствую, что ты принял неправильное решение. Ты можешь погубить себя и сделать несчастными нас.

Полунин молча слушал свою супругу. Такой свою жену он не видел никогда. В этот момент ему казалось, что все эти годы он прожил совсем с другим человеком. Он вдруг понял, что всегда недооценивал Анну. На самом деле она как человек оказалась гораздо глубже и мудрее, чем он думал, что было особенно удивительно для еще очень молодой двадцатичетырехлетней женщины.

Несколько секунд они молчали. Он — обдумывая сказанное ею, она — ожидая его решения. Наконец он произнес:

— Не волнуйся, все будет нормально, я скоро приеду, и все будет как и прежде.

Анна молча покачала головой.

— Нет, — медленно произнесла она, — как прежде уже ничего не будет.

Она поняла, что не смогла переубедить мужа.

…Все оставшееся время до отъезда Полунин практически не разговаривал с женой. Анна сохраняла видимое спокойствие и отстраненность. Она, как и в прежние отлучки мужа, собрала все необходимое для дороги.

Вечером следующего дня Шакирыч и Болдин подъехали на «БМВ» к дому Полунина. Владимир быстро попрощался с женой и сыном и вышел из квартиры.

Когда машина уже готова была нырнуть в арку и выплыть на улицу, Полунин обернулся, бросив взгляд на горящие окна своей квартиры. Он не увидел в них никого.

В этом момент у Полунина возникло чувство, что он никогда уже сюда не вернется.

Вскоре машина вырвалась за черту города и, набирая скорость, помчалась по загородной трассе, пронзая темноту светом дальних фар.

В салоне было тепло и уютно. Он задремал.

Несмотря на все мрачные обстоятельства своего отъезда, у Полунина на душе было спокойно. Все же он возвращался в свой родной город, в те самые места, где он родился, где прошла его юность. Возвращался в город, в который стремился все последние годы, боясь сознаться в этом желании даже самому себе.