Детектив на троих

Михаил Серегин

Если всех постояльцев и сотрудников крупного отеля вдруг прохватил жестокий понос – значит, это кому-нибудь нужно. А вот кому именно, должен выяснить частный детектив Владимир Мальков, интеллигентный человек почти без вредных привычек. Если не считать пристрастия к спиртному. Под видом штатного врача отеля он начинает расследование и убеждается, что здесь вообще творится всякая чертовщина. Кроме поноса, народ охватила сексуальная активность и прочие заморочки неизвестного происхождения. И заметьте, на трезвую голову. Но бывалого алкаша не проведешь. Потому как трезвым он практически не бывает. Стало быть, и соображает лучше других. Словом, вскоре ему становится ясно, что дело пахнет массовым гипнозом с применением современной техники.

ГЛАВА 2

МОКРЫЙ ПИСТОЛЕТ

Включив свет, мы узрели следующую картину: Дынин сидел на маленьком лысом человечке, который лежал лицом вниз, прижав щекой слетевшие очки. Вооружившись ботинком, Дима лупил его подошвой по лысине.

— Хватит, Дима, хватит… — ужаснувшись, остановил я его и решительно вырвал ботинок.

— Может быть, мы пройдем в комнату? — неуверенно спросил Борисов.

Дынин воспринял это как сигнал к действию, схватил Исмутенкова за шиворот и потащил его в комнату. Андрей не сильно сопротивлялся, так как Дынин был значительно здоровее его. Швырнув Дрюню на диван, Дима встал перед ним, не совсем понимая, что ему делать дальше. Я счел, что пора брать инициативу в свои руки, и заговорил:

— Ну что, Исмутенков, доигрался?

Дрюня молча смотрел на меня.

— Против закона пошел? — продолжал я.

Тот засопел.

— Неужели ты не понимал, чем все это кончится?

Дрюня перешел в контратаку:

— Позвольте вам объяснить, что вы находитесь в частной квартире и не имеете никакого права обходиться со мной подобным образом!

— А мы здесь при исполнении! — официальным голосом заговорил Борисов. — Гражданин Исмутенков! Вам предоставляется последняя возможность сознаться в совершенном вами преступлении.

— Кто это? — выпялился на него Дрюня.

— Это следователь облпрокуратуры по особо важным делам, господин Борисов, полковник юстиции, — ответил я.

Дрюня внешне и внутренне обмяк.

— Ты понимаешь, какая величина пришла сюда? С тебя живым не слезут, пока ты не вернешь пистолет.

При слове «пистолет» Дрюню передернуло.

— А как вы догадались, что он у меня? — поникшим голосом спросил он. Его лицо сделалось красным.

— Да уж узнали, — вздохнув, ответил я.

Все почувствовали облегчение.

— Ну, говори, говори, где он! Говори, морда очкастая! — заорал Дынин. — Я тебе яйца вместо глаз сейчас вставлю! Где он, мать твою?

— Там, в уборной, — едва шевеля губами, прошептал Андрей.

Дынин леопардом кинулся в сортир. Несколько секунд оттуда слышался грохот каких-то падающих предметов, после чего раздался вопль:

— Су-ка!

Через две секунды участковый снова вошел в комнату, держа в руках «макарова».

— Этот придурок засунул его в сливной бачок! — обомлевшим голосом произнес Дынин, разглядывая пистолет.

— Хорошо, что не в унитаз, — заметил Борисов. — Видимо, у этого джентльмена свое понятие о сохранности оружия.

— И как же ты, падла, собирался после этого из него стрелять? — спросил Дима, вытирая пистолет платком.

Исмутенков молчал. Он сидел ссутулившись на диване и теребил пальцы рук.

— Ну что, лысый? Будем оформлять тебя? Пять лет как минимум… — сказал Дынин, засовывая пистолет в боковой карман.

— Тихо, тихо, тихо, — вступил я. — Дима, по-моему, ты начинаешь перегибать палку.

И выразительно посмотрел на голову Дынина. Тот, вспомнив о плачевном состоянии его собственного волосяного покрова, несколько смутился.

— Мужики, давайте не будем нервничать, — продолжил я. — Дрюня, у тебя что-нибудь выпить есть?

— Там, в холодильнике, остатки… — уставившись в пол, произнес Исмутенков.

— Ленчик! — Я посмотрел на Борисова.

Он кивнул и отправился на кухню. Через полминуты принес початую бутылку водки «Кристалл». Я одобрительно кивнул и, взяв из серванта стаканы, поставил их на журнальный столик перед диваном. Разлив напиток по рюмкам, я произнес:

— Ну… За удачно завершившийся поиск!

И мы выпили, закусив принесенными с той же кухни помидорами и огурцами. Я, дожевывая помидор, обратился к Исмутенкову:

— А теперь, хороший мой, объясни нам, зачем тебе понадобилась пушка?

Дрюня, понурив голову, ответил:

— Да так… Гада одного пугнуть хотел, да, видать, не судьба…

— Кого ты хотел пристрелить, придурок?! Он же у тебя сутки в воде пролежал! — заметил Дынин.

— Я стрелять и не хотел. Просто припугнуть…

— И кто же тебя, Андрюша, так достал, что ты аж за пушку схватился? — спросил я. — Как-то раньше я за тобой таких порывов не наблюдал.

— Понаблюдал бы я за тобой, если у тебя кого-нибудь из детей похитят! Ты как карась на сковородке будешь прыгать. Не то что пистолет, гаубицу украдешь! — заявил Исмутенков.

— А что… у тебя дочь кто-то украл? — насторожившись, спросил Дынин.

— Да, похитили. Два дня назад. Вчера записка пришла, с требованием выкупа.

— Что же ты мне не сказал? — быстро проговорил Дынин.

— Я бы тебе сказал, если бы ты в соплю пьяный под стол не свалился! — вдруг остервенело завопил Дрюня. — С пистолетом на боку… Не доверяю я вашему брату. Такой шорох подымете, а девчонку за это время пришьют.

— Слушайте, секундочку, — прервал его я. — Я уже перестаю что-либо понимать. Вроде бы как раскрыли одно преступление, а тут еще одно наваливается. Давайте выпьем и не спеша обо всем поговорим.

Мы снова разлили водку. Исмутенков, как и в первый раз, пить отказался.

— Так, — сказал я, хрустнув огурцом. — Значит, ты утверждаешь, что у тебя похитили Таньку и кто-то требует с тебя выкуп.

— Да, именно это я и утверждаю. Вот записка. — И он вытащил из кармана замусоленный клочок бумаги. — Вчера под дверь подсунули.

Я раскрыл перед собой бумажку, где вырезанными из газет буквами было написано: «Ваша дочь у нас. Готовьте деньги. Связь через ваш почтовый ящик. Никому ни слова, иначе случится непоправимое». Прочитав записку, я отдал ее Дынину и Борисову.

— Слушай, Дрюня, а откуда у тебя могут быть деньги? — неторопливо закурив, спросил я.

— Это ты меня спрашиваешь? — взъерепенился Исмутенков. — Ты лучше их спроси… У меня кроме этой квартиры, старого 412-го «Москвича» и развалюхи-дачи больше ничего нет!

— Ну, может быть, именно это с тебя и требуют, — предположил Борисов.

— И кого же ты конкретно подозревал, кого пугать собирался? — спросил я.

— Хахаля ее, — зло ответил Исмутенков.

— Хахаль — это кто?

Исмутенков поразмышлял секунду, потом ответил:

— Есть там один. Лешка Шестаков.

— Основания для подозрений? — спросил я.

— Во-первых, она с ним в последнее время шашни вертела. Во-вторых, человек он больно скользкий. У него на роже написано, что какими-то темными делишками занимается…

— Господи! И из-за этого ты мог пристрелить этого пацана?

— Ну, учитывая его умение обращаться с оружием, я бы за это не поручился! Все могло быть и наоборот, — сказал Борисов.

— Что, мужики? — решительно обратился к нам молчавший доселе Дынин. — Надо помочь Андрюшке. Дело серьезное — похищение. Этот, как его?… Киднеппинг.

— А где ты собирался найти этого самого Шестакова? — спросил я.

— Я тут сегодня справки навел, перед самым вашим приходом. В городе его нет, но у него есть дача, под Тарасовкой. Вот туда и собирался ехать. Мужики, помогите, а… — Исмутенков обвел нас умоляющим взглядом. — Дынин, ты все же милиционер какой-никакой, у тебя права есть. Припугни этого козла.

— Я закон нарушать не могу, — строго заявил Дима. — Это дело такое… Меня за это из органов попереть могут.

— А когда ты сегодня врывался ко мне в квартиру и меня по лбу башмаком хлестал — у тебя что, санкция прокурора была? — взвился Исмутенков. — Или думал, что прокурор тебя прикроет? — Андрей посмотрел на Борисова.

Тот, уже совсем захмелевший, откинулся на спинку стула и пытался попасть сигаретой в рот.

— А я и не прокурор вовсе. Это Володя пошутил, — сказал он, наконец совместив рот и сигарету. — Ты почему меня именно прокурором назвал? — повернулся он ко мне.

— А почему бы тебе, собственно, не быть прокурором? Вид у тебя солидный — седина. Ну и вообще, должен же кто-то осуществлять надзор над действиями милиционера Дынина! — засмеялся я.

— Так вы что, меня на понт взяли? — совсем расстроился Исмутенков. — И как же вы догадались?

— Это Вовка сообразил, — сказал Дынин.

Исмутенков устремил на меня свой взгляд.

Я понял, что пора пояснять ситуацию:

— Ты вчера со свадьбы какой-то странный шел. Правую руку в кармане держал. Я и подумал, что у тебя там пистолет.

Исмутенков несколько секунд смотрел на меня, потом, откинувшись на спинку дивана, визгливо заржал, указывая на меня пальцем:

— Ну и дурак, твою мать! Да я просто писать хотел, аж зубы ломило, поэтому руку в правом кармане-то и держал…

Седому наконец удалось прикурить сигарету, и он, пыхнув облаком дыма, заметил:

— Хорошо, что ты не обоссался по пути, а то бы мы тебя вовек не вычислили!

— Минуточку, — запротестовал я, чувствуя при этом, что едва шевелю языком. — Между прочим, рука — это лишь один из факторов… Да, здесь вышла ошибка… Но… Человек был странным — странным… Со свадьбы раньше времени ушел — ушел… Говорить со мной при встрече отказался — отказался! Человек шел со свадьбы, а настроение у него явно несвадебное. Что-то его беспокоило… Так что все это не случайно. Просто метод мой такой, на интуиции основанный…

Завершив свою оправдательную речь, я налил себе еще водки и выпил.

— Так, мужики! — скомандовал Дынин. — Не напиваться! Нам сегодня еще работать. Надо Андрюшке помогать.

— А мы что? Мы отказываемся разве? — обратился я к Борисову.

Тот в ответ тяжело вздохнул и сказал:

— Не-ет. Но кто нас на эту дачу повезет? Мы ведь все уже выпившие.

— А Андрюха не пил! — проговорил Дынин, как будто он уличил последнего во лжи.

— Да довезу я вас, довезу, — ответил Исмутенков. — Нет проблем.

— Так… Вовк! — толкнул меня в плечо Дынин.

— Всегда готов! — ответил я ему, вставая и прихватывая с собой недопитую бутылку со столика.

— Так… Этот… — Дынин напряженно вспоминал, как зовут Борисова, но так и не вспомнил. — Седой! К бою готов?

Борисов молча поднялся и как-то неуверенно ответил:

— Конечно, готов. Но при условии, что мне помогут дойти до машины.

Дынин подставил ему свое крепкое плечо, и они парочкой вышли из квартиры. Следом за ними устремились мы с бутылкой водки. Завершал процессию Андрюша Исмутенков.

Такой странной компанией мы добрались до стоящего во дворе желтого «Москвича», на котором Дрюня каждый день пытался уехать на работу. Надо честно признать, что удавалось ему это не всегда. Дима усадил Борисова на заднее сиденье, я водрузился туда же, после чего рессоры «Москвича» сильно осели. Дынин же, сев вперед рядом с Исмутенковым, громко хлопнул дверью и скомандовал:

— Поехали!

Андрюша повернул ключ в стартере, но машина провякала в ответ что-то невнятное. Он еще раз повторил попытку, но особых успехов не достиг. Дынин посмотрел на Дрюню и спросил:

— Нам что, толкать придется, что ли?

От этой мысли мы с Борисовым стали резко трезветь. Толкать исмутенковский «дрюшпак» нам совершенно не хотелось, да мы были и не в состоянии это делать. Но с третьей попытки машина все же взревела воплем негодования, и мы с Седым радостно заорали: «Ура-а!»

После этого мы уже не кричали, а всю дорогу тихо посапывали на заднем сиденье, за исключением тех пяти-шести моментов, когда мы останавливали «Москвич» для отправления физиологических надобностей. Орал же всю дорогу благим матом бравый участковый Дынин. Он называл это пением, на наш же взгляд, это было блеянием молодого козла в брачный период. От его, с позволения сказать, пения Исмутенков несколько раз чуть было не въехал под колеса встречных грузовиков. Но потом смирился даже и он, и при подъезде к даче, хитро поглядывая на нас с Седым в зеркало заднего вида, уже тихо подпевал: «Тишина за Рогожской заставою… спят деревья у сонной реки…»

Подъезжая к дачному кооперативу, мы въехали на небольшой пригорок, где Исмутенков резко затормозил автомобиль. Мы с Седым сразу заозирались. После этого все вышли из машины и стали оглядывать простиравшуюся перед нами местность. Надо сказать, вид был впечатляющим. Мы простояли как вкопанные минут пять, после чего первым опомнился Седой:

— Ну? И какая из них наша?

Вопрос был актуальным: внизу перед пригорком расстилался широченный ковер, сотканный из шиферных, деревянных, рубероидных и даже черепичных крыш, обрамленных густой зеленью. В дачном кооперативе, судя по вырисовающейся схеме, было две главные улицы и несколько прилегающих к ним.

— Да откуда мне знать! — раздраженно воскликнул Исмутенков.

— Ну что ж, — вздохнул я, вынимая из-за пазухи бутылку. — Поехали искать сторожа.

Еще через десять минут, поблуждав по улицам дачного городка и опросив нескольких торчащих кверху задом теток в купальниках и дядек в семейных трусах, которые разговаривали с нами даже не разгибаясь, мы наконец подобрались к небольшой лачужке, где по всем приметам и должен был обитать сторож.

— Ну, — сказал я сидящим в машине бойцам. — Я пошел.

— Будь! — ответил мне Дынин.

— Не обделайся! — послал мне напутствие добрый Седой.

Главное, чего я опасался, шагая по витиеватой садовой дорожке к домику, это встретить какую-нибудь собачонку, делающую вид, что она охраняет дом и считающую себя вправе рвать штанины гостям. Но, к счастью, ничего подобного я не встретил, за исключением здоровенного кобеля, который неожиданно кинулся на меня из конуры, которую я не заметил в кустах малины. К счастью, он был привязан и не причинил мне хлопот.

Подойдя к двери, я постучал. Дверь мне открыл невысокий лысый старикашка с кирпичного цвета морщинистым лицом в старой потрепанной майке с надписью «Адидас».

— Илья Алексеич?! — радушно приветствовал я его.

— Нет, Семен Васильич, — удивленно ответил он.

— Ну слава тебе, господи, наконец-то я вас нашел!

Семен Васильич отошел в сторону, не в силах противостоять напору моего тела, которое я направил прямо на него, и проводил меня в небольшую обшарпанную комнату, где, кроме кровати, шифоньера и трех табуреток у стола, больше ничего не было. Если, конечно, не считать корзин с яблоками и помидорами, а также развешанных по стенам в женских чулках луковиц. В общем, плодов проживания этого старикашки на этой благословенной плодородной земле. Видимо, голландец Снейдейрс нашел бы здесь, с чего нарисовать свои натюрморты, да и фактура старикашки соответствовала эстетике фламандского Возрождения.

— Слушай, Васильич, — обратился я к по-прежнему удивленно смотрящему на меня сторожу. — Выручай! Попали — дальше некуда…

И я поставил на стол недопитую бутылку водки. Удивление на лице сторожа сменилось выражением одобрения. Он молча прошмыгнул по углам, собрал в миску частицу своего урожая и присовокупил ее к стоящей на столе бутылке. После чего тихо включил стоящий рядом радиоприемник. Я понял, что выполнил напутствие товарищей. Через двадцать минут мы вышли с Васильичем на крыльцо, и он цыкнул на залаявшего кобеля так, что тот мигом спрятался обратно в конуру. Мы миновали сад, вышли на дорогу, и я, посмотрев на сторожа, сказал ему:

— Веди нас, Сусанин!

После этого я сел в автомобиль, а Васильич неуверенной походкой поплелся впереди тихо едущего «Москвича». Через пять минут ходьбы-езды мы, миновав на этой же улице два домика, остановились около третьего. Я снова вышел наружу и подошел к нашему гиду. Он пальцем указал на стоящее рядом с ним двухэтажное здание с мансардой, увитое диким виноградом. Я что есть мочи взасос поцеловал его в лоб:

— Спасибо, отец! Без тебя мы бы точно его не нашли…

Старик гордо кивнул головой и отправился восвояси, допивать оставленную мною в сторожке водку.

Наша же зондеркоманда покинула боевую машину пехоты и стала оглядывать предполагаемый объект штурма. Дынин повернул ко мне голову и тихо спросил:

— Как думаешь, ствол оголять надо?

Я после секундного размышления ответил:

— Учитывая, что он пролежал в туалетном бачке целые сутки, ствол уже не опасен. Оголяй!

Дынин стал энергично шарить по карманам в поисках пушки.

— Ну что вы стоите, что встали-то?! — занервничал Дрюня. — Может, ее там насилуют или пытают!

— Так! — командным голосом произнес Дынин. — Быстро через забор и цепью пошли к дому!

— А можно я… в калитку? — подал голос Седой.

— И я тоже, — присоединился я к нему.

Дынин окатил нас уничтожающим взглядом и со всей дури перемахнул через забор, чуть не свалив его при этом. Я понял, что штурм начался.