Воля под наркозом

Михаил Серегин, 2009

В блуждающем по ночным улицам лунатике, потерявшем память, дар речи и разум, Владимир Ладыгин узнает своего бывшего сокурсника по мединституту Колесова. Практически вытащив его из-под колес случайного автомобиля и отправив в клинику, Владимир начинает расследовать обстоятельства, которые привели старого знакомого в такое состояние. Выясняется, что Колесов руководил загадочной секретной лабораторией. Его помощница Катя, весьма привлекательная особа, оказывает Ладыгину явные знаки внимания, однако интуиция подсказывает Владимиру, что тут что-то нечисто. И не зря – во время визита в секретную лабораторию на Ладыгина нападают со спины и делают усыпляющую инъекцию в плечо…

Оглавление

Из серии: Доктор

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Воля под наркозом предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 3

Спешить было некуда, но все же, сгорая от нетерпения, ровно в два я вылетел из здания клиники и торопливым шагом направился к воротам.

— Спешите куда-то, Владимир Сергеевич, — остановил меня на пропускном пункте угрюмый охранник. — Пропуск, пожалуйста.

— Вы, ребята, от безделья совсем обнаглели, — возмутился я, но пропуск все-таки вынул.

Охранник изучал пропуск добрую минуту, которая для меня растянулась в вечность. Наконец он вернул документ со словами:

— Фотокарточку сменить пора. Истрепалась совсем.

— Лапать меньше надо, — пробурчал я, засовывая пропуск в карман.

Детина насупился, не сразу найдя что ответить, затем важно произнес:

— Сигнал был.

— Ага, а еще видение. И голоса слышались. Ты бы заглянул как-нибудь к нам, — я мотнул головой в сторону больничных корпусов. — Разве вам профосмотр не положен?

Широкая физиономия охранника побагровела. Не дожидаясь ответа, я поспешил выйти на улицу.

Марины, конечно, еще не было. Появилась она только через полчаса, в течение которых я развлекал себя тем, что раскланивался со всеми входящими и выходящими коллегами, а также поддразнивал охранника, неспешно прогуливаясь взад и вперед перед выходом.

Появление Марины я не заметил, а скорее почувствовал. Оборвал на полуслове треп со знакомым хирургом и, вытянув шею, будто данное действие могло помочь видеть дальше и лучше, сосредоточил внимание на въезде в переулок.

— Что, извини? — рассеянно переспросил я, не расслышав вопроса, полностью поглощенный созерцанием показавшихся из-за поворота «Жигулей».

— Погода, говорю, хорошая, — рассмеялся хирург, всматриваясь в хрупкую фигурку за рулем подъехавшей машины. — А ничего курочка!

— Сам ты… тетерев, — обиделся я за Марину. — Топай давай, костолом.

— Не костолом, а костоправ, — хирург беззлобно ухмыльнулся, хлопнул меня по плечу. — Ладно, бывай!

Борясь с желанием перейти на рысь, я неторопливо направился к «Жигулям».

— Здравствуй, Мариночка, — начал я заплетающимся от волнения языком.

— Здоровались уже, — деловито отозвалась Марина. — Если домой, то могу подбросить. А ты пока выкладывай свое дело.

Не могу сказать, что такое начало меня слишком обрадовало, но, по крайней мере, вернуло из мира грез на грешную землю.

— Да дело, собственно, с точки зрения специалиста, на грошик. Но для меня очень важное и срочное. — Я осторожно вынул жалкие остатки Мишкиной записки. — Приятель один телефон дал, а с ним вот несчастье приключилось.

— С приятелем или с телефоном?

— Напрасно иронизируешь, хотя попала в самую точку. Несчастье приключилось с обоими.

— А я чем могу?

— Так я и говорю, номер бы прочесть. Это возможно?

— Всего-то? — Марина глянула на меня с подозрением, остановила машину и взглянула на записку. — Попробовать, в принципе, можно…

— Но… — машинально продолжил я.

— Вот именно, но… Скажи честно, опять в какую-нибудь авантюру впутался?

— Пока нет, — чистосердечно ответил я. Едва ли историю с Мишкой можно было назвать авантюрой. Слово это навевало мысли о веселых приключениях, риске без прямой опасности для жизни и иных забавах, поэтому едва ли подходило для данной ситуации. Кроме того, сам я ни во что не впутывался, просто так сложились обстоятельства — оказался в нужное время в нужном месте.

— Только не надо валить все на обстоятельства, я тебя умоляю!

Я невольно почувствовал холодок в груди. Черт возьми, уж не читает ли она мысли? Марина в это мгновение аккуратно укладывала постиранный листочек между страницами записной книжки. Бросив на меня взгляд, она, очевидно, уловила несколько испуганное выражение моего лица, потому что рассмеялась и произнесла:

— Не волнуйся, мысли читать не умею. Просто я достаточно хорошо тебя изучила.

Я натянуто улыбнулся.

— Когда я смогу узнать результаты?

— Попробуй позвонить вечером, только не очень рано.

Остаток дня я отсыпался, ужинал и маялся ожиданием.

Час икс, то есть время, когда уже вечер, но еще «не очень рано», я установил на девять часов. За минуту до назначенного мною же срока я уже стоял около телефона-автомата и даже успел на всякий случай убедиться, что он находится в рабочем состоянии. Упиваясь тайным самоистязанием, добросовестно проследил, пока секундная стрелка не совершит последний оборот, и только тогда набрал номер.

Марины дома еще не было.

Чертыхнувшись, я побродил вокруг, посидел на скамеечке, поговорил о политике с интеллигентным, музейного вида старичком в самом настоящем пенсне и с тростью в руках. Чтобы как-то убить время, сбегал в киоск за бутылкой минеральной воды и снял трубку еще раз.

— Да.

Голос Марины звучал устало. Волна нежности тут же накатила на меня, захлестнула и навеяла грезы о чудном тихом вечере с цветами, музыкой и шампанским.

— Мариночка, — заворковал я в трубку, явственно ощущая запах нежной кожи Марины, — это я. Может быть…

— А-а, это ты, — довольно бесцеремонно перебила она, — ручку, надеюсь, взял? Записывай телефон своего, м-м-м, приятеля.

Последнее слово она произнесла с особенным сарказмом. Волна нежности немедленно откатила на прежние позиции. Да-а, для любви непременно нужна взаимность, с горечью подумал я, зажимая под мышкой бутылку с минералкой и вынимая блокнот и ручку. Никогда мне не понять тех, кто твердит о безответной любви.

Марина продиктовала номер.

— Вместо «тройки» может быть «шестерка», точно сказать не могу.

— Разберусь, — пообещал я, — подумаешь, вместо одного номера наберу два.

Марина между тем помолчала и глухо добавила:

— Катя.

— Что «Катя»? — не понял я.

— Черт возьми, Ладыгин! — процедила она зло. — Ты что, издеваешься? Или имя своего «приятеля» запамятовал?

Она бросила трубку. Бросила буквально, судя по грохоту, который на мгновение упредил короткие гудки.

Ну и пожалуйста! Нет, вы только подумайте, она ревнует! Кто она мне — жена? Я сжал зубы и с силой опустил трубку на рычаг. Злость моя улетучилась вместе с эбонитовым хрустом. Некоторое время я бессмысленно таращился на бесполезную теперь половинку трубки, украшенную разноцветными тонкими проводками, воровато оглянулся и отправился искать другой автомат.

По номеру с цифрой «три» никто не отозвался. Немного поколебавшись, — может, люди уже спят, — я все-таки набрал номер еще раз, заменив «тройку» на «шестерку».

— Я слушаю, — раздался глубокий, волнующий голос.

То ли контраст был такой разительный, то ли этот голос действительно имел над слушателями какую-то необъяснимую власть, но с первого же мгновения он полностью и безвозвратно завладел всем моим существом. Его хотелось слушать снова и снова. Он манил, обещал райские наслаждения, сладкие муки и исполнение самых заветных желаний.

— Э-эй! Я слушаю. Там есть кто-нибудь?

— А-а-а… Здравствуйте… Добрый вечер… — мысли мои путались, и я никак не мог сообразить, зачем, собственно, звоню, — Катю я могу услышать?

— Я — Катя.

Девушка мелодично рассмеялась. Как будто черный жемчуг рассыпался по стеклу. Откровенно говоря, черный жемчуг я видел только на витрине, да на толстых шеях некоторых посетительниц. Но мне почему-то подумалось, что звучать он должен именно так.

— Алло! Вы здесь?

— Да, извините, — я наконец взял себя в руки, — Колесов Михаил дал мне ваш телефон…

— Кто?!

Останься у меня в этот момент хоть капля здравого смысла, я бы, несомненно, услышал страх, скорее даже панический ужас, прозвучавший в голосе девушки. Но я, к сожалению, был слишком занят общим, чтобы обращать внимание на частности. Поэтому мимолетное впечатление, что Катя чего-то испугалась, я немедленно отверг как абсурдное и тут же выбросил из головы, даже не успев как следует сформулировать его в более или менее четкую мысль.

— Колесов Михаил Александрович, мой приятель дал мне ваш телефон, — повторил я чуть погромче, простодушно решив, что девушке, должно быть, плохо меня слышно. — Он сказал, что через вас с ним можно связаться.

— Ах, вот как… И давно вы его видели?

Как ни был я очарован невидимой собеседницей, но от правдивого ответа меня все-таки что-то удержало. Вероятно, сработала старая добрая привычка врать при первом удобном случае и почти по любому поводу.

Не то чтобы я был патологическим лгуном, совсем напротив. Я всегда предпочитал говорить правду в глаза, обычно именно так и поступал. Но иногда почему-то оказывался не в состоянии удержаться и чуть-чуть не приврать. Делал это, кстати, очень даже мастерски.

Вот и сейчас возникла именно такая ситуация. Как-то само собою получилось так, что я открыл рот и довольно беззаботно произнес:

— Точно не могу сказать, но что-то около трех недель назад.

— О! — Катя снова рассмеялась, чем привела меня в неописуемый щенячий восторг. — Так вы многое пропустили!

— Что именно?

— Михаила нет сейчас в городе. Во всяком случае не должно быть. Дело в том, что он взял отпуск и уехал отдыхать. К сожалению, не знаю, куда именно, — упредила она мой следующий вопрос, — сказал только, что уезжает надолго, месяца на два.

Вот, значит, как. Взял отпуск и скрылся в неизвестном направлении, где нажил себе кучу неприятностей. При этом всем объявил, что уезжает. Интересно, почему? Чтобы лишних вопросов не задавали? Или и вправду уехал, но затем вернулся и уже потом нарвался на неприятности?

Хотя, с трудом могу себе представить, чтобы неутомимый Мишка мог торчать где-то на отдыхе целых два месяца. Это должно быть очень интересное место. Странно.

Очевидно, последнее слово я нечаянно произнес вслух, потому что Катя спросила:

— Что странно?

— Странно, что мне он ничего об этом не сказал. Видите ли, мы договаривались с ним встретиться.

— Может, он не смог с вами связаться? Как, кстати, вас зовут?

Какой же я осел! Надо же, так заслушался волшебным голоском сирены, что забыл представиться.

— Ради бога извините, Катя. Меня зовут Владимир. Ладыгин Владимир.

— Ладыгин? Постойте, ну как же, все правильно! Миша перед отъездом говорил мне о вас. Сокрушался, что не смог предупредить. Вы ведь долго не виделись, правильно?

— Да, верно.

Каждое слово в устах этой сирены звучало так естественно и убедительно, что я ни на миг не усомнился в ее искренности.

— Что ж, очень жаль, что не смогла вам помочь, — сказала Катя.

Как же это, обожгла меня внезапная мысль, значит, теперь мы скажем друг другу «до свидания» и… Ну уж нет! Я обязательно должен ее увидеть.

— Катя?

— Да, Володя?

— Я могу вас куда-нибудь пригласить? — без особой надежды выпалил я, не успев, точнее, не сумев придумать ничего более оригинального.

Согласилась она, к моему великому удивлению, легко и быстро, словно ожидала этого вопроса и заранее продумала и подготовила ответ.

— Почему бы и нет? С удовольствием. Знаете, только сегодня думала, что неплохо бы наконец куда-нибудь выбраться. Пойдемте в кафе? Есть тут одно маленькое, но очень уютное заведение. Вы на машине?

— Н-нет… — растерялся я.

Только теперь меня посетил вопрос, во сколько же могут вылиться ухаживания за этим сокровищем. Зарабатывал я для врача неплохо, но дорогих ресторанов позволить себе не мог. Едва ли всей моей месячной зарплаты хватило бы больше, чем на один ужин, если устраивать его по полной программе. Тем более я не мог позволить себе машину. Нормальную машину, разумеется. На полуразвалившийся весьма подержанный драндулет денег у меня, пожалуй, хватило бы, да что в нем проку? Хотя, возможно, когда-нибудь я именно такой конструктор «Сделай сам» и приобрету, чтобы успокаивать расшатанные нервы непрерывной сборкой и разборкой поношенных механизмов.

— Вот и хорошо, — вопреки моим ожиданиям обрадовалась Катя, — машина так привязывает. Когда вы завтра освобождаетесь?

— В четырнадцать ноль-ноль свободен как ветер, — сообщил я, приободренный ее словами.

— К сожалению, о себе сказать этого не могу, — проронила она с некоторой печалью, оставив мне самому додумывать, о чем, собственно, она сожалеет: о нехватке времени или ограничении свободы. — Скажем, в восемь вас устроит?

— Вполне.

— В таком случае, в восемь я жду вас… — она назвала место в пятнадцати минутах ходьбы от клиники. — До встречи, Володя.

— До встречи, — пробормотал я, вконец ошеломленный.

Домой я не шел, а летел. Ноги мои парили в сантиметре от земли. Наверное, задайся я целью, вполне мог бы сейчас пересечь, шагая прямо по воде, средней ширины реку, если бы не было большой волны, конечно.

От волнения у меня разыгрался аппетит. Я что-то пожевал, посмотрел какой-то фильм, сюжет которого уловить так и не сумел, перевернул весь свой гардероб, придирчиво отбирая каждую вещь, которую собирался надеть на завтрашнее свидание. Потом долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, рисуя в своем воображении Катины портреты, один прекраснее другого.

На следующее утро я проснулся совершенно разбитый. Зато голова моя прояснилась. Очарование Катиного голоса исчезло вместе с остатками сна, что меня нисколько не огорчило. Я даже не смог вспомнить, как звучал этот голос.

Надо же, размышлял я, вяло водя бритвой по щеками и критически рассматривая в зеркале похмельно-красные глаза и слегка помятую физиономию. Я, конечно, человек влюбчивый, с этим не поспоришь. Но чтобы так…

И на фига сдалась мне какая-то неизвестная Катя, которую я даже в глаза ни разу не видел? Может, она уродина и дура набитая. И кроме приятного голоса никаких других милостей природы ей не перепало. С чего бы иначе она в меня так вцепилась?

Я вспомнил свои ночные фантазии и густо покраснел. Тьфу ты, наваждение какое-то!

Ни на какое свидание я уже не собирался. Сегодня у меня по расписанию спортзал, это раз. Кроме того, надо попытаться разыскать кого-нибудь из бывших однокурсников, кто мог бы сказать что-нибудь вразумительное о Мишке Колесове, его знакомых и образе жизни в последнее время. Это два.

Вспомнив о Мишке, я почувствовал укол совести. Собирался ведь позвонить вечером в клинику, чтобы поинтересоваться его состоянием, да совсем из головы вылетело.

Мысль о завтраке вызвала у меня легкий приступ тошноты. Пришлось с негодованием эту мысль отвергнуть и ограничиться чашкой крепкого кофе.

В метро мне удалось немного вздремнуть, после чего я почувствовал себя значительно лучше и порог клиники переступил полным сил и готовым к подвигам. Совершения подвигов от меня, правда, никто не ждал, а жаль. Утешив себя мыслью, что работа врача уже сама по себе один непрерывный подвиг, я тут же мужественно назначил очистительную клизму одному вредному старичку, стоически выслушал его угрозы пожаловаться начальству на такое безобразно-унизительное отношение к целому генералу, хотя и в отставке, после чего терпеливо провел получасовую лекцию о благотворном влиянии клизмы на организм и невозможности проведения обследования кишечника без вышеозначенной процедуры.

Вырваться в реанимацию удалось только часам к одиннадцати. Мишка сидел на кровати в той же позе, в которой я увидел его вчера. Только в глазах его теперь кроме настороженности отражался еще и страх. Страх зверя, загнанного в угол. Силенок у него за прошедшие сутки значительно прибавилось, а вот с мозгами дело обстояло, кажется, по-прежнему.

Мысленно чертыхнувшись, я помчался в психиатрическое отделение. Крутиков увлеченно беседовал в коридоре с высокой стройной девушкой в цветастом шелковом халатике. Заметив меня, он приветственно кивнул и заулыбался.

— Владимир Николаевич, — не останавливаясь, я подхватил Крутикова под руку, мимоходом бросив девушке короткое «извините», — дело есть.

— Владимир Сергеевич, — послышалось за спиной смущенное, — здравствуйте.

Я удивленно оглянулся.

— Не узнаете меня? Я Шатова Валерия.

— Лера? — я перевел изумленный взгляд с цветущего лица девушки на Крутикова. — Да вы, доктор, просто волшебник!

— Ну уж, — зарделся тезка, — никакого волшебства, я просто профессионал.

— Слушай, профессионал…

— Извините, Владимир Сергеевич, что отвлекаю, — Лера робко помялась. Я укротил свое нетерпение и ободряюще улыбнулся. — Я только хотела спросить о том человеке, которого мы… то есть вы подобрали тогда, на дороге. Как он?

«Подобрали», пожалуй, очень точное слово, усмехнулся я про себя.

— Пока сложно сказать. К сожалению.

— А можно… можно мне навестить его как-нибудь? — щеки Леры зарделись.

— Это уж как доктор скажет, — я незаметно ткнул Крутикова в бок.

— Думаю, дня через три мы вполне можем вернуться к этому разговору, — важно произнес тезка. — А сейчас, милая девушка, вам пора отдыхать.

— Как скажете, доктор, — Лера благодарно улыбнулась. — До свидания, Владимир Сергеевич.

— Всего доброго.

Я проводил стройную фигурку восхищенным взглядом. Крутиков требовательно дернул меня за рукав.

— Кого это вы подобрали?

— С этим я к тебе и пришел. Пойдем, посмотришь взглядом профессионала.

По пути я рассказал тезке историю Мишкиного появления в нашей клинике и те немногочисленные подробности его биографии, которые мне удалось вспомнить.

— Психически неуравновешенные, душевнобольные в роду были? — озабоченно поинтересовался Крутиков, стараясь не отставать от моего размашистого шага и быстро перебирая короткими ногами.

— У кого? У меня? Вроде нет…

Крутиков весело сощурился, махнул пухлой рукой.

— Твои родственные связи меня пока не интересуют. У друга твоего бабушки, дедушки душевными болезнями страдали?

— Я-то откуда знаю? Ты бы еще спросил, до какого возраста он в постель писался, — возмутился я.

— Этого, полагаю, он и сам не помнит, — заметил тезка, остановился, отдуваясь. — Ты помедленнее передвигаться можешь? Отрастил ноги, понимаешь…

Я сбавил темп, назидательно сказал:

— Спортом, брат, заниматься надо. Очень рекомендую. А что касается моего приятеля, так он на данный момент, боюсь, вообще ничего не помнит.

— Ну, это мы еще посмотрим. Вперед! — подстегиваемый профессиональным зудом, тезка засеменил по коридору с удвоенной энергией.

В палате, разом поприветствовав всех находившися там сотрудников, Крутиков более ни на что постороннее не отвлекался, а целиком и полностью углубился в изучение объекта. Меня он игнорировал вообще, потому как вытряс всю интересующую информацию еще на пути в реанимационное отделение.

Благодаря маленькому росту Крутиков оказался почти вровень с сидящим на кровати объектом, то есть Мишкой. Жестом отвергнув ненужный стул, он оттягивал Мишкины веки, ощупывал его заросший густыми курчавыми волосами угловатый череп, проделывал перед носом объекта какие-то пассы и совершал еще массу любопытных вещей, успевая между делом задавать вопросы о результатах анализов пациента, состоянии его костей и мягких тканей, дозах и способах введения препаратов. Поглощенный своим занятием, Крутиков не трудился обращаться к собеседнику по имени-отчеству, а просто формулировал вопрос и наставлял пухлый палец на человека, от которого ожидал услышать исчерпывающий ответ.

При этом никому в голову не приходило обижаться или вставать в позу, потому как все понимали — Владимир Николаевич работает. Кроме того, все присутствующие испытывали тщательно скрываемое, но явственно витавшее в воздухе облегчение от того, что нашелся кто-то, кто взял наконец на себя ответственность по решению медицинской головоломки под условным названием «Мишка Колесов».

Я же, не востребованный, продолжал упорно топтаться в сторонке, со все возрастающим любопытством наблюдая за происходящим в палате.

Наконец специалист по мозгам, как любил выражаться Щербаков, приостановил свою бурную деятельность, оглядел присутствующих и удивленно поинтересовался:

— Почему в палате больного так много народа? Работаем, господа-коллеги, работаем!

Пересмеиваясь, мы потянулись в коридор, откуда постепенно разбрелись по своим рабочим местам.

— Во как! — уважительно произнес Щербаков, оглядываясь на палату. — Будь здесь сам главный, он бы и его выставил и даже не заметил. Денек-другой у нас еще прокантуется, а там, глядишь, Колобок его к себе заберет.

— Как пить дать, — согласился я, вместе со всеми радуясь тому, что Мишка оказался наконец в нужных руках. — Сегодня же перевести попытается.

— Сегодня не выйдет, — с недовольной гримасой возразил Щербаков, — наш вклад в оздоровление пациента еще не закончен. Сутки еще как минимум понаблюдать надо. Во избежание.

Я потоптался еще немного под дверью в палату, потом пришел к выводу, что от Колобка-Крутикова сейчас все равно ничего не добьешься, и тоже ушел.

* * *

Прозвище Колобок прилипло к Владимиру Николаевичу Крутикову с первых же дней его работы в седьмой спецбольнице, чаще именуемой и сотрудниками, и большинством больных коротким словом «клиника».

Прозвище Крутикова ничуть не задевало, потому что, во-первых, человеком он был необидчивым, а во-вторых, слышал это самое прозвище с глубокого детства. При росте 159 сантиметров телосложения он был плотного и весил под семьдесят килограммов. При этом никому в голову не приходило называть Крутикова «толстым», «жирным» или «коротышкой». Вес его равномерно распределялся по всем частям тела, нигде ничего не висело, не выпирало и не колыхалось.

Двигался же энергичный Володя Крутиков без суеты, но всегда быстро, даже стремительно. Говорил он обычно быстро, вечно куда-то спешил, но не потому, что опаздывал, а оттого, что его стремительная натура постоянно требовала движения, бурной деятельности. Поэтому еще в детстве, быстро и уверенно переступая короткими ногами, он нередко слышал за спиной:

— Колобок, колобок, куда катишься?

С возрастом называть Крутикова Колобком в глаза стали все реже и реже. Возражать против такого прозвища он не возражал, но окружающие любили и уважали его за ум, оптимизм и веселый, легкий нрав. А так как Колобок звучало хотя и ласково, но все-таки несколько унизительно, звали его обычно Вовой, Володей или Вовкой. Недругов же, тем более врагов Крутиков отродясь не имел и унижать его целенаправленно, с умыслом было некому.

Учился Володя неизменно хорошо, но особую склонность имел к так называемым гуманитарным предметам, отлично разбирался в биологии, помогал одноклассникам писать сочинения и ловко импровизировал, подсказывая маящемуся у классной доски, где расположен на карте город такой-то или когда, где и почему произошло то или иное историческое событие. Хитроумные и без тени фиглярства подсказки Крутикова обычно вызывали такой бурный восторг у одноклассников и неудержимый смех у учителей, что невыучивший урок частенько счастливо избегал двойки, а сам Колобок получал очередную хорошую отметку за знания и изобретательность.

Между тем никто и не догадывался, что веселый нрав и неизменно дружеское расположение Крутикова к окружающим были не столько природным даром, сколько результатом постоянной, ежедневной и кропотливой работы над собой.

Колобок много и с увлечением читал, особенно же он интересовался вопросами психологии и социологии. Интерес его к данным наукам был отнюдь не праздным. С помощью почерпнутых из многочисленных книг, журнальных публикаций и статей в специальной литературе знаний Колобок усиленно боролся со своими комплексами и недостатками. По правде говоря, серьезный комплекс у Крутикова был только один — он жутко стеснялся своего маленького роста.

Благополучно разделавшись с «комплексом коротышки», как он сам формулировал свою проблему, к моменту окончания средней школы Крутиков обнаружил, что попутно решил еще один важный жизненный вопрос, а именно — избежал мучительных размышлений на тему «Куда пойти учиться». Интерес Колобка к психологии и психотерапии с решением личных проблем не угас, родители же спали и видели свое ненаглядное чадо в белоснежном халате, с докторской крахмальной шапочкой на голове и фонендоскопом, традиционно болтающимся на шее. Вот и отправился Володя в медицинский, рассудив, что быть психиатром не менее интересно, чем психологом.

Изучение основ психологии все же не прошло для Крутикова даром и выразилось в стойком неприятии официального и общепринятого на тот момент категоричного медикаментозного способа лечения всех специфических болезней и «отклонений от нормы» — начиная от излишней нервозности и переутомления и заканчивая шизофреническими и иными расстройствами. Нет, Крутиков, разумеется, знал и понимал необходимость и эффективность применения лекарственных препаратов. Но также он был твердо убежден, что применять их следует дозированно и только в крайних случаях. Так как считал, что слово, умело и вовремя сказанное, равно как и выслушанное, может принести больному зачастую гораздо большую пользу, чем самое «крутое» лекарство.

За эту свою убежденность Крутиков неоднократно получал крепкие нагоняи и даже предупреждения и выговоры от начальства, которые, впрочем, с лихвой компенсировали признательность и благодарность целой армии пациентов. Но было это давно, в самом начале деятельности Колобка на поприще психиатрии и психотерапии.

Когда точка зрения отечественной медицины в данном вопросе резко поменялась на противоположную, неожиданно выяснилось, что коллеги Крутикова самое главное свое оружие в борьбе с болезнями, а именно слово, использовать не умеют, молодой доктор Колобок-Крутиков быстро перешел из разряда «попов» и «отщепенцев» в разряд «перспективных», что дало ему возможность получить не только сатисфакцию у коллег, но и неплохо оплачиваемое место в психиатрическом отделении седьмой спецбольницы.

Надо сказать, сам Колобок крутые перемены в отечественной медицине и собственной жизни воспринял с чувством должного удовлетворения, но со свойственным ему хладнокровием, основную же радость вызывал у него тот факт, что стало «легче дышать» и проще претворять в жизнь свои идеи и прожекты.

Одно обстоятельство, правда, не давало ему покоя. «Комплекс коротышки», борьба с которым была, казалось бы, столь успешно завершена еще несколько лет назад, никуда не исчез, а проявился снова, переродившись в серьезные проблемы невысокого человека в отношениях с противоположным полом.

Можно было, конечно, задаться целью найти себе милую и добрую пару «по росту», на чем и успокоиться. Колобок, однако, в душе остался неисправимым романтиком и идеалистом, тайно мечтающим о высокой и чистой любви. А женщин до поры до времени доктор разделил на три неравные категории. В категорию побольше входили женщины-друзья и женщины-единомышленники, в общении с которыми Колобок получал духовное удовлетворение. Самую маленькую категорию составляли те особы женского пола, которые регулярно и успешно помогали доктору реализовать сексуальные потребности. А третья, наиболее обширная часть взрослого женского населения состояла из лиц под условными названиями «без слез не взглянешь», «не по Сеньке шапка», «еще не определился» и «остальные» или «неприкасаемые», то есть пациентки, коллеги, жены друзей и прочие особы.

Сейчас Колобок временно отставил в сторону решение вечного для себя вопроса «с кем быть», потому как полностью углубился в изучение нового любопытного пациента, по-дружески подкинутого ему Ладыгиным. Пациент был особенно любопытен Колобку еще и потому, что с подобным феноменом «специалисту по мозгам» уже приходилось сталкиваться и интересовал он доктора чрезвычайно сильно.

Оглавление

Из серии: Доктор

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Воля под наркозом предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я