Алмазы Якутии

Михаил Серегин

Бескрайние просторы якутской тайги... На многие сотни километров – ни одного человеческого жилья. Летом – жара, гнус, зимой – жестокий мороз. Без специальных навыков и опыта здесь пропадешь. Но Егор Родионов не лыком шит. Если ему выпало охотиться за сокровищами, то он будет бороться до конца в суровых условиях, вступая в единоборство с четвероногими и двуногими хищниками. Хоть последние и вооружены автоматами «узи», ездят на джипах и летают на вертолетах. Что поделаешь? Ведь речь идет о главном богатстве Якутии – алмазах, которые будут подороже золота. За эти камешки местные бандиты готовы перегрызть друг другу глотки. Егору придется приложить все свои силы, чтобы победить...

Глава 3

А ведь начиналось все совсем неплохо. За несколько дней до этой злосчастной ночи, когда Родионов только приехал в Якутск. За стенами ресторана «Алдан» тонко и остро поскрипывал морозный якутский март. Если где-то и веяло весной, то в душах собравшихся за длинным столом людей. Их потные возбужденные лица розовато светились в мягком полумраке зала. Резкий пронизывающий ветер и малая плотность населения в сочетании с алкоголем могут дать потрясающий эффект человеческой солидарности.

Зал ресторана, по-провинциальному аляповатый и претенциозный, напоминал пчелиный улей. Жужжание часто перекрывал медвежий рык виновника торжества — Шепелева Семена Никанорыча. Его изрытое оспинами красное лицо напоминало изрезанный ландшафт Якутии. Горные хребты наступали на плоскогорья, те складчато спускались к низменностям, уводящим в свою очередь в прохладные и снежные долины.

— Поддай, поддай еще водки! — грохотал Шепелев, цепляя за локоть пробегающего официанта.

Семен Никанорович разражался икающим хохотом, вытирал салфеткой свой кривоватый, точно Верхоянский хребет, рот и довольно сопел. С напускным равнодушием он следил за Кюкюром Таныгиным, пятидесятилетним якутом, жена которого работала менеджером на его предприятии. У Таныгиных был свой праздник — из Свердловска приехала дочь с женихом. Услышав эту новость, Шепелев пригласил в ресторан все семейство.

Семен Никанорович с размахом отмечал свой юбилей. Ему стукнуло шестьдесят, но в его жилах кипела молодцеватая отвага. Его маленькие масленистые глазки сверкали задором и лукавством. Одна из прикрывающих огромную лысину боковых острых прядей сероватой паклей прилипла ко лбу. Он наобум пригладил ее, стараясь накрыть обнажившийся край лысины, и, подняв рюмку, встал с обитого пестрым гобеленом стула.

На него упал слегка обеспокоенный взгляд его помощника, Захарова Ильи Александровича. Это был длинный нескладный господин со стыдливо топорщившимся под импортной сорочкой брюшком и вялым анемичным лицом. Вялость эта составляла часть его имиджа. Он привык вести деловые переговоры, а одно из главных качества негоцианта, как известно, хладнокровие.

— Друзья-товарищи, — едва не расплескивая водку, сипло гаркнул Семен Никанорович, — слушайте вы, черт вас возьми! Хватит бакланить! — еще громче рявкнул он.

Приглашенные неожиданно смолкли и с некоторой тревогой посмотрели на именинника.

— Я предлагаю выпить за моих гостей, — широким жестом он отвел рюмку с водкой в сторону, — я говорю о Таныгиной Надежде Петровне и ее семье. Так уж получилось, — Семен Никанорович самодовольно улыбнулся, — что мой праздник совпал с ихним. Такое бывает, — усмехнулся он, — так вот… Ирина, дочь Надежды Петровны, скоро выйдет замуж. Посмотрите, какая красавица…

Гости как по указке обратили взоры к застенчивой черноволосой девушке, сидевшей рядом с молодым человеком в коричневом джемпере. Сколько ни уговаривала Ирина своего жениха надеть приобретенные по случаю костюм и галстук, он упорно отказывался, ссылаясь на нежелание менять свои «босяцкие» привычки. Хвалебно-льстивая реплика Шепелева заставила скуластое лицо девушки подернуться робким румянцем. Он красиво оттенил ее гладкую кожу, добавив ей привлекательности.

— Так незаметно выросла, — с покровительственно-отеческой нотой в голосе продолжал Семен Никанорович, — да, летит время. Ее жених — правильный мужик, а не какой-то хлюпик, смею надеяться. Наш край не терпит хилых интеллигентиков, всяких там фраеров. Достаточно посмотреть на парня, чтобы понять, что он не из таких! — с пафосом заключил Шепелев.

Шквал одобрения ударил в отделанные мрамором стены парадного зала.

Егору же, Ирининому жениху, стало немного не по себе. Хотя большая доля правды в оценке Шепелева была. Но сам-то он, Егор, считал себя все же интеллигентом. Несколько лет, правда, он угробил на то, чтобы притупить свою умственную изощренность, отдав предпочтение нелегкому существованию полярников. Он сознательно не пошел ни на литфак, ни на филфак, а, окончив геодезическое отделение Свердловского университета, отправился в Арктику. Там, на полярной станции, в течение весьма длительного времени шла выработка характера и воли. Именно выработка, а не шлифовка. Натура плавилась и, застывая, приобретала новую форму. Но интеллигентность сидела в нем, как заноза, и малейший намек на нее со стороны другого повергал его в подобие растерянности. Егор становился хмурым и замкнутым, словно пытался защититься от опасности или стыда. Как будто чувствовал себя уличенным в каком-то неблаговидном поступке.

— Поднимем бокалы, — высокопарно обратился к присутствующим Семен Никанорович, — выпьем за будущих молодоженов. Счастья им и процветания!

Пространство над столом наполнилось стеклянным трепетом. Грани рюмок скользили друг по другу расслабленно и сонно. Гул голосов и пьяные улыбки плыли перед Кюкюром, словно узор на чепраке отцовской лошади. Тюркская вязь листьев и длинных стелющихся стеблей. Где тот чепрак и где та лошадь? В сердце Кюкюра ожила старая печаль.

— Поздравляю, — наклонился к Кюкюру его давний приятель Карагодин Николай Павлович, служивший на фирме Шепелева начальником охраны.

— А, — махнул рукой загрустивший Кюкюр и вдруг затянул старинную песню.

Надежда Петровна с затаенным упреком покосилась на мужа.

— Пусть поет, — милостиво разрешил Шепелев, — красиво, хоть и не понимаю ни бельмеса!

Кюкюр затянул дьиэрэтии ырыа, протяжную песню, представлявшую собой мелодически оформленный эпизод народного эпоса «Олонхо«. Пел он о противостоянии древнего бога, отца всех якутов, и грозного мамонта. Песня началась в узком диапазоне и, постепенно расширяясь, обогатилась гортанными звуками — кылысами.

— Ну чего ты завел, — покачал головой Карагодин, — спой что-нибудь повеселей, ты не на похоронах.

— Молчи, кулут, — прервав на мгновение пение, раздраженно прошипел Кюкюр.

Когда он бывал пьян или расстроен, не признавал ничьего мнения.

— Это старая песня, — снисходительно пояснил он, — когда якуты строили буорджие и селились на Олекме и Алдане, она уже была. И теперь, когда в тайге не встретишь юрты, а только деревянные избы, она жива. Она и нас переживет, умрет с последним якутом!

— Ну-ну, — усмехнулся Карагодин, — не обижайся. Все это тоска малых народностей…

— Это якуты — малая народность? — еще пуще вскипел Кюкюр. — Да Якутия занимает треть территории России!

— Не треть, а пятую часть, — поправила Кюкюра дочь, — но живут в ней в основном русские да украинцы.

— Что ты понимаешь! — с досадой откликнулся Кюкюр.

— Ты бы, папа, лучше, дэгэрэн ырыа исполнил, — несмело попросила дочь, — а мы бы потанцевали.

— Да, я могу, но это будет как засохшая береста, — возразил он, — мне даются тангалай ырыата, но душа моя — в «Олонхо«!

Он изобразил клацающие небные звуки, ловко орудуя языком.

— Помню, мать моя, Амма, жена Лйаала, так танцевала! Даже когда шла в осуохай — все мужчины только на нее и смотрели. Но зато отец на кырыымпа так играл, так играл!

Кюкюр снова затянул песню. Его взор стал туманным и отрешенным, как апрельское утро над Вилюем. Шепелев с досадой смотрел на него осоловелыми глазами. Гости приуныли. И только Кюкюр все больше преображался, усмиряя голосом поток нахлынувших воспоминаний.

— Я так и знала, — тихо проговорила Ирина, обращаясь к жениху.

Егор, в отличие от большинства гостей, блаженствовал. Нравилась ему не столько песня сама по себе, сколько независимое и даже отчасти эгоистическое поведение будущего тестя. Он еле сдерживал довольную улыбку, наблюдая за сонными или недовольными лицами приглашенных.

— Ну давай потом, гости ждут, — снова шепнул Кюкюру Карагодин.

Глаза Кюкюра от гнева превратились в узкие, как бритва, щелочки. И блестели они, как бритва.

— Вот бы на голову твою кюпсюр обрушить! — воскликнул он. — Нерадивый ты кулут!

— Кюпсюр — это барабан, — шепотом объясняла Егору Ирина, — а кулут — раб. Папа, ну на самом деле, — она с мягкой укоризной взглянула на отца.

Тот ожесточенно замолчал и теперь сидел, тупо уставившись в тарелку, где остывал приготовленный под клюквенным соусом налим.

Шепелев дважды заседал за праздничным столом. Вчерашнее, более роскошное пиршество устраивалось ради деловых людей, партнеров, инвесторов и некоторых из работников фирмы. Среди прочих был приглашен представитель восточного отделения компании «Де Бирс», с которым Шепелев жаждал наладить сотрудничество. Гостям подавались осетрина и жаркое из рябчиков. Куски приготовленных по специальным рецептам кабана и косули, живописно сгруппированные на огромных блюдах, были украшены пикантным брусничным желе, грибами и дольками ананаса.

Сегодняшний праздник был намного скромнее. Это обстоятельство, однако, не смущало Шепелева. Наоборот, он требовал хвалы за проявленные демократизм и деликатность. Жене он говорил: «Ну подумай, на самом деле, что мне, паханов и „шестерок“ за один стол сажать?»

— А теперь подарок, — огласил Шепелев зал своим принужденно-веселым рыком.

Он кивнул помощнику, и тот, с трудом освободив из-под скатерти свои ноги-жерди, направился к окну. Там, на длинной тумбе, в окружении бокалов, фужеров, ваз с гладиолусами и тюльпанами, рдела таинственная, перемотанная золотистой лентой коробка. Захаров вручил ее шефу и невозмутимо уселся на свое место. Шепелев выдержал томительную паузу, потом стал распечатывать коробку, то и дело бросая проверяющие взгляды на напряженные лица гостей. Зал стих. Предвкушение чуда, барской щедрости и готовность к дежурным восторгам царили среди собравшихся.

— Вот, — причмокнул Шепелев, вынимая из коробки шкатулку из моржовой кости с ажурной резьбой. — Вот, принимайте…

Шепелев снова положил шкатулку в коробку и, не закрывая крышкой, вернул Захарову. Тому снова пришлось вылезти из-за стола, дабы вручить подарок молодым. Ирина ударилась в краску.

— Да зачем же, — от волнения приподнялась со стула Надежда Петровна, — ну, право…

— Надежда Петровна, — покровительственно и властно возвысил голос Шепелев, — сколько ты у меня на предприятии работаешь? Или твоя дочь не заслужила такого подарка?! Вот если бы я молодым машину подарил — тогда другое дело!

Егор сделал кислую мину. Ирина тронула его за руку. По залу пробежал ропот восхищения.

— Ты чего?

— Противно, — скривил он рот в горькой усмешке, — строит из себя щедрого господина, а сам народ эксплуатирует…

— Перестань, революционер нашелся, — сжала его руку Ирина. — Спасибо, — она поднялась со стула с благодарственной речью. — Это ценный подарок… каждый знает…

Она смущенно замялась.

— Кюкюр, — воспользовавшись паузой, обратился к Таныгину Шепелев, — ты красиво поешь, но еще не произнес сегодня ни одного тоста.

— А? — очнулся Таныгин.

— Скажи что-нибудь приятное гостям, поблагодари Семена Никанорыча за подарок, — раздраженно шепнула мужу Надежда Петровна.

— Я хочу выпить, — приподнялся на нетвердых ногах Кюкюр, — чтобы мы чаще собирались за праздничным столом, чтобы для народа Якутии наступил час процветания. Смотрите, сколько в нашем крае богатств, сколько золота и алмазов, угля и цветных металлов. А куда все это идет? — качнулся Кюкюр, обводя присутствующих требовательным, хотя и мутным взглядом. — Что за проклятие на нашем народе, если его богатства расхищаются, а ему достаются крохи?

— Кюкюр, — прошипела Надежда Петровна, слегка потянув его за полу пиджака, — перестань, ты не на митинге.

Ирина тоже забеспокоилась.

— А тебе, Семен Никанорыч, спасибо, — как ни в чем не бывало продолжал Кюкюр, — за твой королевский подарок. Ему место в музее, правда…

Таныгин закашлялся.

— Ну так давайте выпьем, чтобы у каждого в доме был такой музей, — подхватил Карагодин.

Зал зашумел, раздалось нетерпеливое чоканье. Кюкюр, изумленно качнув головой, сел.

— Ты чего? — напустилась на него Надежда Петровна. — Выпил лишнего, так учись сдерживать себя. Зачем ты о крае заговорил? Только этого мне не хватало.

— Молодец, тесть, — неожиданно для Кюкюра откликнулся Егор, чем вызвал на лице Таныгина растерянно-благодарную улыбку.

— Я тебе еще не то скажу, — хитро блеснули глаза якута, — но это пока тайна.

Он наклонился к Егору, но ничего не сказал. Заметив это доверительное движение, Шепелев заинтересовался.

— Мы с тобой поговорим, Кюкюр, — миролюбиво сказал он, заглушая возбужденные голоса гостей, — и станцуем!

— Не о чем мне с тобой говорить, — с упрямой непримиримостью пробубнил Кюкюр и махнул рукой. — У меня есть зять, вот с ним я и буду отныне говорить, — резко закончил он.

— Не прав ты, Кюкюр, — с вкрадчивой улыбочкой заметил Семен Никанорович, — ежели тебе чего не нравится, так и скажи! Угощения мало, пойла? Ну, говори!

— Не хочу, — капризно ответил Кюкюр, поднимая рюмку, — но за подарок тебе спасибо.

— Не стоит благодарности, — с выражением ложной скромности на лоснящемся от съеденного и выпитого лице сказал Шепелев. — Друзья, — обратился он к присутствующим, — давайте еще раз выпьем и — в пляс!

Вскоре легкая музыка, лениво льющаяся из динамиков, сменилась дурашливо-радостной попсой. Никто из пьяных гостей не вслушивался в однообразный повтор нескольких слов, составляющих так называемое содержание песни. Заскрипели, загремели стулья, и люди направились к просторной танцплощадке.

— Не пригласил музыкантов, — разочарованно посмотрел на толпу Кюкюр, — я бы попросил их исполнить дэгэрэн ырыа, ты ведь этого хотела, — с рассеянной улыбкой взглянул он на дочь.

Ирина звала Егора танцевать. Он отрицательно качал головой.

— Нет, я так не могу.

Наконец Егор встал и отправился вслед за Ириной в гущу танцующих. Кюкюр отрешенно смотрел на бутылку водки, поблескивающую в полумраке.

— Ну как с тобой прикажешь быть? — принялась увещевать его жена. — Что на тебя нашло?

— Ты же сама говорила, что Никанорыч на вас наживается…

— Говорила, — раздраженно выдохнула Надежда Петровна, — но это не значит, что за праздничным столом надо высказывать это ему в лицо.

— Алмазы в кастрюлях носила, ни одного камушка себе не взяла, — ритмично, словно исполнял «Олонхо«, качал головой Кюкюр, — а он…

— Ну ладно, — встрепенулась Надежда Петровна, — нам домой пора!

Таныгин медленно поднялся со стула и пошел на танцплощадку.

— Ты куда? — вскочила вслед за ним жена.

Она попыталась удержать его, но он решительным движением высвободил руку. Найдя Егора, Кюкюр пристроился танцевать рядом с ним и дочерью.

— Папа? — удивилась Ирина.

— Пойдем, — махнул рукой Егору Таныгин, — выпьем.

Егор кивнул и, протиснувшись сквозь толпу дергающихся в танце людей, они вышли к столу. Егор уже хотел занять свое место, но Таныгин, заговорщически подмигнув, взял початую бутылку, рассовал рюмки по карманам своего мешковатого пиджака и направился к гардеробной. Егор молча следовал за ним. Надежда Петровна, искавшая мужа на танцплощадке, решила подождать его за столом. Кюкюр с Егором опередили ее, выйдя в коридор незамеченными.

Ресторан занимал половину помещения дворца культуры. Места было хоть отбавляй. Не доходя до гардероба, Кюкюр и Егор расположились на обитой искусственной кожей кушетке возле высокой бархатной занавеси, за которой простирался еще один зал, тот, который нынче использовался как вместилище игровых автоматов, торговых палаток и букмекерской конторы.

— Здесь нам никто не помешает, — удовлетворенно констатировал Таныгин.

— Мы могли бы поговорить дома, — резонно заметил Егор, усаживаясь на кушетку.

— Слишком много ушей, — глаза Кюкюра превратились в две хитрые щелочки.

Он деловито достал из карманов рюмки, наполнил их водкой и протянул одну Егору.

— За что пьем? — весело спросил тот.

— Сначала выпьем, потом узнаешь, — загадочно усмехнулся Кюкюр.

Егор удивленно пожал плечами, но сделал так, как говорил Кюкюр. Таныгин выпил водку, и его узкие глаза повлажнели. Егор заметил какое-то дуновение из-под занавески. На них пахнуло гулкой глубиной торгового зала.

— Надо дверь прикрыть, — сказал Егор, но в тот же момент все смолкло, словно дверь закрылась автоматически.

— Слушай, — нетерпеливо хлопнул по руке Егора Кюкюр, — это старая история. Для начала еще выпьем.

Протестовать было бесполезно. Да и само пребывание здесь, на кушетке, казалось Егору бессмысленным. Вернее, смысл этих посиделок ограничивался возможностью потрафить детскому тщеславию якута. Кюкюр был Егору симпатичен, и возникшая у молодого человека симпатия заставляла его покорно сносить причуды будущего тестя. Егор ждал чего-то вроде дьиэрэтии ырыа, но был приятно удивлен, когда якут, опрокинув вторую рюмку, заговорил прозой.

— Знаешь Мирный? — для начала спросил Кюкюр.

Егор мотнул головой, мол, да.

— Так вот, когда-то… — он горестно вздохнул, повертел в руках пустую рюмку и только потом продолжил: — А точнее, в шестьдесят третьем году был такой случай…

И Кюкюр рассказал свою историю, полную странных совпадений и настоящего трагизма. Повествование якута то и дело прерывалось распитием водки. Егор и Кюкюр так увлеклись, что не заметили, как под конец рассказа на них снова пахнуло сквозняком из-за занавеса. Не услышали они и тонкого скрипа затворенной двери. Эти дуновения и звуки словно запутались в тяжелых складках занавеса.