Проект «Калевала»

Михаил Сергеевич Шелков

Скотт Брайан – молодой историк. Он не слишком доволен своей жизнью в большом городе. Семья и работа не радуют его. Неожиданно он получает приглашение в гости от друга-священника в небольшую шотландскую деревню. Приехав туда, Скотт узнаёт о странной находке, которую священник отыскал в подвале своей церкви. В итоге Скотт неожиданно оказывается вовлечён в опаснейшее приключение, в котором ему предстоит рисковать жизнью, потерять многих близких людей и встретить свою любовь.

Глава 2. Стерлингский мост

Утро выдалось сырым и промозглым. Если бы вместо тягучей пелены тёмных туч небо вдруг озарилось весёлым солнечным светом, это посчиталось бы за великое чудо. Стоял сентябрь. А ждать хорошей погоды в сентябре в Шотландии по меньшей мере было глупо, по большей — бессмысленно. Обычно к концу осени небо здесь всё-таки прояснялось, но на смену вялым и сырым ветрам прилетали могучие, ледяные — такие, что пробирало холодом до костей.

Шотландия была богата этими самыми ветрами, дождями и туманами, зато бедна плодородием. Густые, полные дичи, леса и изумрудные луга достались Англии, расположившейся на юге. А северной Шотландии остались только величественные горы. Но даже эта бедная суровая земля не скрылась от амбиций властного и тщеславного короля Англии.

Уильям Уоллес, восседавший на своём коне на вершине холма, немного поёжился от холода, кутая тело, закованное в сталь, в тёплый плащ на подкладке и, прищурив глаза, стал вглядываться в даль.

На противоположном берегу реки Форт из тяжёлого осеннего тумана чёрными змеями стали медленно выползать колонны английских войск.

Стояла тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра. Молчали и товарищи Уоллеса, Виллиам Дуглас — слева от него, Эндрю де Моррей — справа.

Уоллес понимал, что именно ему эту тишину предстоит разрушить; именно ему, худородному бунтарю, а не рыцарям Дугласу и де Моррею, нужно будет сказать главные слова. Не просто дать сигнал к началу боя, а повести вперёд свои войска…

Иного варианта, кроме как принять бой, быть не могло.

Армия шотландского ополчения была ослаблена. Многочисленные переходы по горам и высоким холмам не были страшны северному народу. Однако южная часть Шотландии, основной источник провизии, с полями, на которых созрел урожай, и гуртами скота, оставалась под контролем англичан. Англичане могли обеспечить себя продовольствием с оккупированной территории. И как бы ни была сильна ненависть у мирных шотландцев к своим угнетателям, жечь поля и бить скот никто не решался. Крестьяне надеялись, что хотя бы часть урожая останется им на грядущую зиму. Люди хотели мира. Мира и свободы.

Уоллес не мог подвести свой народ. Народ, который поверил в него.

Уйти от боя сейчас означало распустить ополчение, чтобы потом скрываться в горах, где английские подданные вряд ли бы могли достать бывших мятежников. Но тогда бы и сам мятеж провалился. Собрать новую боеспособную армию в следующем году уже не представлялось возможным. Уоллес понимал, что его восстание, хоть и случившееся спонтанно, грянуло как нельзя вовремя.

Грянуло тогда, когда англичане уже почувствовали себя победителями, уверовали в собственную безнаказанность, когда их бесчинства достигли высшей точки, равно как и уровень народного гнева.

Также нарастал этот гнев и у самого Уоллеса, плавно, по капле. Будто толщи воды скапливались над ветхой дамбой. Но в один момент в воду упала последняя капля, самая тяжёлая, самая массивная. И опоры дамбы вмиг затрещали — её прорвало. А водяная масса хлынула вниз, сметая всё на своём пути.

Уильям был сыном мелкопоместного рыцаря Малькольма Уоллеса, имел старшего брата, который должен был унаследовать земли и титулы. Несмотря на то, что многие бойцы ополчения обращались к Уоллесу сэр Уильям, рыцарского звания он не имел. Шотландская знать относилась к нему с некоторым пренебрежением. Уоллес знал, что лордов, поддержавших восстание, притягивало более имя Эндрю де Моррея. Сам же он по статусу находился в самых низах шотландской аристократии. Однако такой народной любви, как у Уоллеса, не имел ни один шотландский рыцарь…

В свое время Уоллес абсолютно спокойно принял весть о том, что английский король Эдуард предъявил права на шотландский престол. Тогда Уильям был ещё молод и беспечен. Он ничего не понимал в противостоянии Роберта Брюса и Иоанна Балиоля, претендовавших на шотландскую корону после того, как прервалась королевская династия МакАльпинов. Эдуард сначала поддержал второго претендента, затем начал с ним войну, а после объявил претендентом себя самого…

От этих новостей простым шотландцам было ни горячо ни холодно, люди жили привычной жизнью, пахали землю, пасли скот и были счастливы в своём убогом семейном быте.

То, что их страна потеряла независимость, они осознали позже… Когда вслед за Эдуардом в Шотландию пришли английские войска. Вооружённые отряды стали притеснять и угнетать местное население. А шотландцы к такому оказались просто не готовы. Аристократия молчала, и простолюдины оказались предоставлены сами себе.

Уоллесу едва исполнилось тридцать. Он ещё не был женат, жил вместе с отцом и семьёй брата в своём скромном поместье, в Элдерсли. В один погожий день он рыбачил на берегу реки. Отряд из пятерых англичан окружил его и потребовал отдать улов. Просто так. До этого Уоллес только слышал об английских бесчинствах, но столкнулся с ними сам впервые. Он отказался подчиниться. Тогда один из бойцов оттолкнул его и попытался сам забрать улов. Уоллес же вытащил меч из-за пояса англичанина и убил его. Прямым точным ударом в горло.

Уильям воспитывался с чёткими представлениями о чести и достоинстве. А ещё он был превосходным воином, отличавшимся недюжей силой.

Четверо англичан опешили. Пока они осознали, что настало время хвататься за оружие, Уоллес уже перебил их.

И после этого, ранее тихий и неприметный, он сразу же сделался народным героем. Ещё бы! Ведь он отстоял то, что принадлежало ему по праву, тем самым показав пример всему своему народу. Теперь, едва он появлялся в любой деревушке или городе, местные жители приветствовали его радостными криками: «Глядите, это же сэр Уильям!», «Да здравствует сэр Уильям!»

Сэр! Уже тогда все стали почитать его за рыцаря. Ведь простонародье верило, что только честный и благородный аристократ сможет их защитить. Чести и благородства у Уильяма хватало, вот только рыцарем он не был. Зато многие настоящие шотландские рыцари молча продались Эдуарду и закрыли глаза на издевательства над их же собственным народом. Не все рыцари были таковыми, но большинство. При этом оставались патриоты вроде Дугласа и де Моррея, которые ждали своего часа.

Народная любовь же сыграла с Уоллесом злую шутку. Английские шерифы объявили на него охоту, и Уильяму пришлось оставить своё родовое имение. Он начал скрываться. Перебрался ближе к Ланарку, подальше от дома, где никто его не знал в лицо. Однако же Уоллес удивился, что легенды о нём уже дошли и до туда.

В Ланарке Уоллес встретил главную любовь своей жизни — Мерион. Ни к одной женщине ранее он не питал подобных чувств. А лишь встретил её, сразу заполыхал изнутри жгучим пламенем. И Мерион отвечала ему взаимностью…

— Кто ты, неизвестный странник? — спрашивала она Уильяма, стоя под огромным белым месяцем среди чёрной полуночи, и впивалась в него своим пронзительным взглядом. Уоллес тонул в её лиловых глазах и понимал, что больше не сможет представить свою жизнь без этой женщины.

Уильяму пришлось открыться, кто он и почему скрывается от англичан. Молодые люди стали встречаться тайно, также тайно их обвенчал шотландский священник. Никто более об этой свадьбе не знал. Мерион была сиротой, братьев и сестёр не имела. Лишь жители Ланарка тихонько переговаривались, что одинокую девушку посещает незнакомец. Она на подобные шепотки внимания не обращала, а Уоллес лишь посмеивался над этим.

Однако однажды Уоллеса узнали. Заезжий шотландец с запада божился, что видел самого сэра Уильяма. Ланарк так и заполыхал сплетнями и небылицами. Теперь всем стало ясно, кто же этот таинственный посетитель Мерион. Из распутницы та сразу же превратилась в божью избранницу.

Но вновь всеобщее обожание и слава оставили в судьбе Уоллеса чёрный след. Городские слухи моментально дошли до местного шерифа Гельзрига. Сам Уильям, конечно же, слышал, что говорят о нём в городе, но тогда ещё не представлял, в какой опасности оказались он и Мерион. Во время очередного тайного посещения своей супруги Уоллес оказался в засаде. Один, безоружный, он отбился от десятерых англичан с мечами и скрылся в окрестных лесах.

На следующее утро вместе со своими товарищами, также скрывавшимися от правосудия, он стал обдумывать план, как вытащить из города Мерион. Но уже к полудню соглядатай из города принёс в лагерь заговорщиков ужасающие вести.

Утром Мерион была казнена на городской площади как пособница государственного преступника…

Уоллес впал в неистовство. Сейчас он не помнил мелочей, но помнил общую картину. Из человека он обратился в демона, крушащего всё на своём пути. Десять верных товарищей пытались скрутить его по рукам и ногам, но, словно щепки, отлетели от него; сначала пятнадцатилетний Малыш Том, затем старый травник Билл и священник отец Уолтер, венчавший Уильяма и Мерион. Удержать его также не смогли и зрелые крепкие мужчины. Лишь Косматый Джон, здоровенный лохматый детина, смог заломать своего давнего друга Уоллеса и уложить на лопатки. Уильям лежал под огромной тушей Джона и чувствовал, как припадок проходит, а силы покидают его… И тогда он заплакал. Ревел навзрыд. Первый и единственный раз в жизни.

Как? Как он смог бежать из Ланарка, бросив Мерион? Уоллес не мог дать себе ответа на вопрос. Он просто не задумывался над этим. Никто ранее из шотландцев даже и предположить не мог, что женщина может стать преступницей только за то, что любит. Мерион не грабила и не убивала англичан, она просто любила Уильяма, и за это была казнена. Уоллес должен, должен был заранее задуматься о коварстве англичан! Должен был! Но не задумался… Точнее, даже не мог представить, что с Мерион могут обойтись так… А шериф Гельзриг придерживался своих вероломных правил…

Но смерть Мерион и стала той самой последней каплей народного гнева, который стремительно прорвал хрупкую дамбу покорности. Уильям Уоллес перестал быть собой прошлым, героем народной молвы, он стал лидером мятежа, реальным, а не легендарным лидером, который заставил англичан почувствовать страх.

Уоллес потерял свою любовь, потерял душевный покой, потерял надежду на мирное существование. Зато обрёл великую идею. Месть Гельзригу была лишь первым шагом на большом пути. Уоллес же поклялся вернуть своему народу свободу и независимость.

Английский гарнизон Ланарка стал первой целью. Десять отважных мужчин, получив благословение от отца Уолтера, под покровом ночи проникли в Ланарк. Они резали английских воинов, как скот, пока те мирно спали. Дежурные даже не успели поднять тревогу. Шотландцы действовали чётко и хладнокровно. Не дрогнула рука ни у Старого Билла, того ещё забулдыги, ни у придурковатого на вид рыжеволосого Тома.

— Как ты, Малыш? — спросил его Уоллес, увидев окровавленные руки мальчика.

— Нормально, сэр… Хорошо, сэр! Мне сейчас хорошо! Когда англичане насиловали, а потом убивали мою мать… на моих глазах… мне было тяжело… А сейчас… сейчас я чувствую, что могу отомстить за неё…

— Не думай о мести, парень! Думай о будущем нашего народа! — Уоллес похлопал его по спине.

«Бедняга… Но, может, лишь он, единственный из моих товарищей может меня понять… Однако он ещё мальчик. Его чувства будут бить через край… Я же должен действовать иначе!»

Утром в Ланарке забили колокола. К этому времени в городе остался только один живой англичанин — шериф Гельзриг. Он стоял связанным на центральной площади и ждал суда. Уоллес не мог уйти от мысли, что вчера на этом самом месте была казнена Мерион. Сердце его готово было выпрыгнуть наружу, а руки впиться в горло ненавистного шерифа, чтобы разорвать того на глазах у всех. Но Уоллес перебарывал себя. «Гнев и ярость притупляют разум», — знал он, — «Месть — это слишком просто. Правосудие — это сложнее… Гораздо сложнее…»

Судил Гельзрига не Уоллес, а народ! Уильям же лишь исполнил смертельный приговор, отрубив шерифу голову. На протяжении всего суда, пока на площадь прибывали новые и новые толпы горожан, Уоллес видел в глазах Гельзрига одно — неистовый страх! Почти пять лет английские патрули с надменным видом разгуливали по землям шотландцев. Шерифы с высокомерием и презрением смотрели на простолюдинов. А теперь сами простолюдины судили Шерифа, и он не находил себе места. Уоллесу эта картина нравилась. Он старался подавить в себе порывы мести, но не мог. Не мог не насладиться этим! Страх Гельзрига, может быть, даже не страх смерти, а страх правосудия, приносил Уильяму небывалое удовольствие. А когда сверкнул его меч и голова шерифа скатилась с плахи, на сердце уже не было никаких чувств.

И там, на площади Ланарка Уоллес объявил о начале освободительной войны против захватчиков.

В Шотландии в те времена случалось много антианглийских выступлений, но в основном они заключались в локальных стычках или стремительных грабежах королевских обозов. Теперь же взбунтовался целый город! Жители Ланарка кляли себя за нерешительность и воздавали похвалы своему новому лидеру. Почти все взрослые мужчины Ланарка примкнули к Уоллесу. Так маленький отряд превратился в армию ополченцев, пока что тоже маленькую. Но армию.

А уже через несколько дней к этой армии примкнул первый лорд — лорд Дуглас со своими войсками. Виллиам Третий, прозванный Смелым, гораздо старше и титулованнее Уоллеса, даже не пытался возглавить ополчение. Он никоим образом не ставил под сомнение авторитет Уильяма и его роль лидера. Такого же мнения придерживались ещё двое молодых рыцарей, пришедших с Дугласом, — Роберт Бойд и Томас де Морхам.

Число мятежников перевалило за тысячу.

Вместе Уоллес и Дуглас совершили набег на Скунское аббатство. Как доносило местное население, там скрывался казначей короля Эдуарда. Набег получился донельзя удачным, шотландцы захватили английскую казну и теперь имели средства для обеспечения ополчения оружием и провизией.

Слухи о захвате королевской казны мгновенно облетели Шотландию. В свою очередь, Уоллес получил известия о том, что его начинания поддержали: на севере и на юго-западе страны вспыхнули ещё два крупных восстания. Юго-запад, Глазго и его окрестности поднял Роберт Брюс, тот самый, что с завидным постоянством становился то союзником, то противником Эдуарда. Он словно плыл по течению, примыкал к доминирующей стороне, когда считал это нужным. Уоллес, конечно же, об этом не знал раньше. Но теперь рядом с ним находился более подкованный в политических делах Дуглас, который многому научил Уильяма.

На севере же, несколькими стремительными рейдами уничтожив все английские гарнизоны, блистал прославленный молодой рыцарь Эндрю де Моррей.

На стороне Брюса выступил епископ Глазго Роберт Уишарт. Это придавало южному ополчению значительный вес. Тогда как из духовенства на стороне Уоллеса находился только отец Уолтер. Прочие сельские священники предпочитали держать нейтралитет. Конечно же, южное ополчение обещало стать более значимым, более мощным… Но Уоллес осознавал две вещи: Брюсу нельзя доверять — раз, придётся склонить перед ним колено — два. А как склонять колено перед бывшим союзником Эдуарда?

Уоллес отправился на север на соединение с де Морреем. Они встретились у стен Данди и взяли город. Затем объединённая армия двинулась на юго-восток к Эдинбургу.

Однако поход шотландцев на север дал англичанам время. Они смогли объединить свои войска и дождаться солидного подкрепления из своих провинций. Огромная армия стала искать встречи с ополчением Уоллеса. Эта встреча состоялась здесь, промозглым сентябрьским утром под городом Стерлинг.

В самой крепости засел английский гарнизон. Трёхтысячная армия шотландцев могла взять город, но это бы ей далось нелегко. Стерлинг имел высокие стены и мощные оборонительные позиции.

«Бой! Нужно обязательно принимать бой!» — Уоллес, Дуглас и де Моррей сходились в этом. «Но как?» — ответа пока не было.

Английские войска строились вдоль берега реки. Было отчётливо видно, как разделяется на три больших отряда пехота, по две-три тысячи в каждом на беглый взгляд. Кружили вокруг лёгкие всадники, занимали позиции английские лучники, превосходные воины, о меткости которых ходили легенды. Не было видно тяжёлой конницы. Хотя дозорные докладывали, что всадников в доспехах в войске не меньше тысячи. Видимо, ушли в обход. Но в основном все донесения разведчиков были верны. Войско численностью более двенадцати тысяч! Против трёх тысяч шотландцев, в основном пехотинцев без брони.

«Думай, Уильям Уоллес, думай!!!» — порывы ветра стали раздражать его, мешали сосредоточиться.

Уоллес имел боевой опыт, сражался против норманнов, отражал их набеги на шотландские побережья. Но приобретённые в тех битвах тактические знания никак не могли помочь ему в масштабной войне. Однако Уильям многое знал из книг, в детстве читал взахлёб летописи о самых ярких сражениях своего народа. Пусть он не имел высокого происхождения, но это не помешало ему стать образованным. Ни Дуглас, ни де Моррей, ни священник Уолтер вместе взятые не прочли столько книг, сколько прочёл Уоллес. «Но это лишь книги… Лишь отголоски былых событий! А что делать сейчас, когда на противоположном берегу выстраиваются воины ненавистного противника? Чёртов ветер! Уймись уже! Дай подумать!»

Дуглас и де Моррей уже высказали свои мнения о грядущем бое. Мнения эти были столь разные, как и сами рыцари.

Де Моррей, весь в белом, сидел верхом на белом жеребце, высоком и статном. На столь ненавистном для Уоллеса ветру развевался бежевый плащ, обшитый по краям соболиными мехами, конечно же, белыми. На голубом щите сияли три ярких белых звезды — родовой герб. Одежда и доспехи богато украшены. В металлических набойках на кольчуге поблёскивали драгоценные камни.

Де Моррей не стремился выставить себя щёголем, это Уоллес понял, когда они встретились у стен Данди. Но битва была для него всем! Уильям не видел де Моррея в мирной жизни, но не удивился бы, если бы узнал, что тот разгуливает по родовому поместью в крестьянской рубахе. Лишь кончался очередной бой, сэр Эндрю затихал. С тихой улыбкой мог выпить несколько кубков вина, говорил мало. Но в самом бою он просто сверкал! Прекрасный белый рыцарь! Он рвался в самую гущу боя. Наверное, был отличной мишенью. Только мишени этой враги боялись пуще адского пекла. И точно столбенели, едва он выхватывал свой меч…

Этот меч! Уоллес не сомневался, что де Моррей всем сердцем, горячо и беззаветно любил Шотландию и её народ. Но, наверное, ещё больше он любил свой меч. Перед боем он нервно поглаживал рукоять, украшенную россыпью драгоценных камней, ему так и не терпелось, наконец, оголить клинок и пустить его в дело. И когда это мгновение наступало, когда сталь покидала ножны, де Моррей начинал походить на архангела, ведущего на праведный бой огненным мечом, или же на героя древних шотландских легенд и преданий, обладавших великой силой и имевших волшебное оружие.

Уоллес, конечно же, не знал, как может на самом деле выглядеть архангел или древний герой, но когда впервые увидел де Моррея в битве, предположил, что именно так.

После штурма Данди де Моррей спросил Уоллеса:

— Куда поведёшь дальше?

— Куда поведём? — осторожно уточнил Уильям.

— Брось! — парировал де Моррей, — Я слышал о тебе. Слышал от лордов, мол, некий худородный выскочка толкает к вооружённому конфликту с Эдуардом, и слышал от народа на улицах городов, на рынках, в трактирах, что Уильям Уоллес спасёт Шотландию! Приведёт её к славе! Так что, Уоллес? Смотри же на меня! Как думаешь, кому я поверил — лордам или народу? Думаешь, что шёл объединиться со мной? А не думал ты, что я шёл к тебе? — белый рыцарь при этом беззаветно улыбался, — Хватит! Меня мутит от сальных жирных лордов, что лижут зад английскому королю! Я видел Роберта Брюса! Видел Иоанна Балиоля! Претенденты на корону… Тьфу! Это не шотландцы, а изнеженные свиньи! Ха-ха! Представь себе свинью, только не грязную в загоне, а чистую, в бархате — это шотландский лорд! Я — горец! Я знаю, чем был славен мой клан, чем славны кланы моих соседей… Уильям, ты нужен нашему народу, ты! За тобой пойдут! Настоящие шотландцы пойдут за тобой! В пекло знать! Мы подарим свободу нашей стране, мы восстановим справедливость! Это будет новая Шотландия, цветущая и прекрасная! Веди, друг! Мой меч служит тебе!

Так, знатный род де Морреев присягнул скромному Уоллесу.

Лорд Дуглас был другим. Уоллесу и де Моррею едва перевалило за тридцать, тому же было за пятьдесят.

Если де Моррей издалека светился своей белизной, то Дуглас был тёмным, как ночь. Совершенно нетипичные для британца, чёрные, но уже с проседью, густые волосы, под цвет волос одежда и плащ; даже кольчуга не горела металлическим блеском, а отдавала грузностью потемневших колец. Его конь Грозовой Вихрь, конечно же, вороной, был мускулистым, жилистым, выше всех остальных лошадей шотландского войска. В бою он дико ржал, и все враги могли в панике разбежаться, так и не вступив в схватку с рыцарем.

Когда Уоллес встретил Дугласа у Ланарка, тот казался ему лёгким и беспечным, несмотря на годы. На сердце Уильяма лежал тяжёлый камень скорби по Мерион, а его новый товарищ постоянно шутил и беспечно улыбался. Он радовался тому, что наконец-то выступил против ненавистных англичан. Недаром Виллиам получил прозвище Смелый. Прекраснейший воин, участник множества славных битв. В молодости он считался вспыльчивым, горячим и любвеобильным. Из-за бесшабашных интриг он несколько раз находился в шаге от заточения и даже казни. Но всё время выбирался из сложных ситуаций.

Всё изменилось за несколько месяцев. Дуглас отказался присоединиться к английскому королю для похода во Фландрию и примкнул к Уоллесу. Карательный отряд прибыл к его родовому имению, но по ошибке схватил родного брата Виллема, Джеймса. Тот знал, что старший брат поддержал восстание, но назвался его именем. Видимо, чтобы на время отвлечь карателей от настоящего Виллема. На момент битвы Джеймс был уже несколько месяцев заключён в лондонском Тауэре… А о том, что там вытворяют с пленниками, шотландцы старались даже не думать. Подобные истории были в разы страшнее рассказов о ведьмах и оборотнях.

Лишь вести о Джеймсе достигли Виллема, тот вмиг изменился. Взгляд его сделался туманным, лицо каменным, а седых волос на голове стало больше. Но и уверенности в действиях Дугласа тоже прибавилось. Было ясно, что он осознал свою миссию и что будет сражаться до победного конца.

И как Уоллес теперь его понимал! Также потерявший любимого человека и также отдавшийся осуществлению великой цели.

Де Моррей и Дуглас — белый и чёрный рыцари, сидели на своих исполинских конях, по обе стороны от Уильяма.

А он, даже не рыцарь по статусу, в грубой стальной кольчуге, на невысоком коньке по имени Камненог — посредине. Только под грубой кольчугой его билось горячее и пламенное сердце, а невзрачный Камненог был просто двужильным, кони белого и чёрного рыцарей могли выдохнуться, а тот оставался полон сил и упрямо пёр вперёд.

За спиной Уоллеса трепыхался обычный шерстяной клетчатый плащ, тёмно-синий, с белыми, красными и зелёными пересекающимися линиями, цветами его клана. Уильям перестал в него кутаться, при таком ветре — дело бессмысленное. Стальной подбой плаща не был украшен ни узорами, ни драгоценными камнями. Кольчугу покрывала лёгкая туника с вышитым посередине белым андреевским крестом⁶. Справа за поясом висел тяжёлый полуторный меч, которым Уоллес легко управлял одной рукой. Слева на седле был закреплён щит, около метра высотой, треугольной формы с округлыми сторонами, с тем же шотландским андреевским крестом на синем фоне.

А из тумана всё появлялись и появлялись новые и новые противники…

Уоллес понимал, что окрестный ландшафт плохо подходит для битвы с превосходящим по численности войском. Естественным укреплением мог служить лишь холм, на котором сейчас находились трое всадников. Лагерь ополченцев был разбит на северном склоне среди редких деревьев. К югу от холма тёмно-серым узором на тусклом, желтовато-грязном полотне извивалась река Форт шириной чуть более сотни ярдов⁷. Рядом с лагерем река делала замысловатый виток, два раза резко поворачивая то на запад, то на восток и тем самым образуя два овальных выступа на разных берегах. Эти выступы соединял единственный мост, деревянный, но достаточно прочный для прохода горожан и езды торговых повозок. Для переправы даже трёхтысячного шотландского войска, не говоря уже о двенадцатитысячном английском, он, конечно же, предназначен не был. Примерно в миле к западу от холма находился брод, мелкий и широкий. Армия врага могла спокойно его пересечь. О нём знали все жители Стерлинга и ближайших деревень. Было бы глупо предполагать, что англичанам о нём до сих пор ничего неизвестно.

Горячий сверкающий де Моррей, архангел, мифический герой, бог войны, предлагал атаковать. Атаковать незамедлительно! Пересечь брод и ударить в тыл, пока армия не выполнила перестроение.

Уоллес отмёл этот план. Теоретически лёгкая конница де Моррея, а следом пехота без брони могли быстро пересечь брод, ударить в крайний флаг и оттеснить англичан. В этом случае их численный перевес даже мог сойти на нет… Но было непонятно, где находится тяжёлая конница противника!

— Что если уже расположилась в засаде у брода? — предположил Уоллес, — Тогда мы обречены…

Де Моррей не настаивал.

Высказался Дуглас.

Он предложил занять оборону на вершине холма. Тяжёлая конница, по его мнению, таким образом теряла свою боевую силу. Шотландские пикинёры могли её легко сбросить. А луки стрелков, окруживших холм, потеряли бы свою убойную силу. На случай же дождя из стрел можно было закрыться щитами сверху…

Звучало убедительно, но Уоллес опять покачал головой. Много коварных мелочей, способных сыграть на руку англичанам, скрывалось в этом плане.

— Второй день моросит мелкий дождь, — начал он, — Холм покрыт мокрой травой и грязью. Представьте, как наши люди будут пиками отбиваться от англичан! — Уоллес картинно изобразил, будто держит в руках длинное копьё. Камненог, словно зная, что хочет показать хозяин, пригнул голову, — Резкий выпад воина вперёд, — Уильям изобразил удар невидимым оружием, — И возникает угроза поскользнуться, потерять равновесие и съехать вниз. А там тяжёлые английские пехотинцы уже затопчут нас и взойдут на вершину холма по нашим же телам! Рано или поздно они стащат нас с холма… Этого не миновать!

Выстраивать бойцов вдоль реки никто даже не предлагал. Английские лучники с противоположного берега могли сбить тетерева, а шотландский ополченец без брони был бы куда более лёгкой мишенью… «Щиты помогут», — размышлял Уоллес, — «Но пока мы будем прятаться за ними от ливня стрел, нас окружат…»

— Дьявол! — процедил он сквозь зубы, — Что же делать?! Вариантов нет… Но уходить нельзя! Нельзя! Должен быть выход… Не зря же мы всё это начали!.. Но где он, этот выход?

Уоллес продолжал клясть непогоду. Тут к унылому завыванию ветра добавился ещё пронзительный скрип. «Ещё и этого не хватало!»

Уильям перевёл глаза с английской армии в сторону моста. По переправе двигалась маленькая чёрная точка, в которой можно было угадать полуразбитую повозку. Видимо, кто-то, завидя две армии, решил укрыться за стенами Стерлингского замка или вообще убежать от войны подальше на север.

Скрип не прекращался долго. Казалось, повозка движется по мосту целую вечность. Скрипели её колёса, скрипели опоры моста. «Дьявольский звук! Таким пытать можно!» — Уоллес не находил себе места, — «Ну, проезжай же уже! Проезжай!»

А телега не спешила. И в какой-то момент Уильям усмирил своё раздражение и стал зачарованно за ней следить… Её путь по мосту всё ещё не кончался…

— Как думаете, что там везут? — спросил Уоллес товарищей. Боковым зрением заметил, что они одновременно обернулись на него. Видимо, столь неуместен был вопрос.

— Да один чёрт знает! — бросил де Моррей.

— Пожитки… утварь… Какая разница? — поддержал Дуглас.

— Большая… — спокойно продолжил Уоллес, — Вряд ли он везёт камни, руду, металл… Или телегу, гружённую мясом, овощами…

— Вряд ли… — согласился Дуглас.

— И тогда… сколько крестьянин с телегой могут весить? Двадцать стоунов⁸?

— Не больше, — согласился де Моррей.

— Почти как английский латник? Так? — Уоллес оглядел товарищей, уже лукаво улыбаясь, — Тогда как конный латник весит в два раза больше?

— Не томи, Уильям, говори, что задумал! — со свойственной для себя угрюмостью попросил Дуглас.

— Нужно дать им возможность начать переправу! — объявил Уоллес. Теперь план грядущей битвы созрел в его голове окончательно, — Пусть переправят полтысячи, тысячу, полторы тысячи людей… Наша пехота будет ждать на вершине холма… Но ведь тысяча наших бойцов спустится вниз быстрее, чем мост перейдёт сотня англичан! Выстроим войска на холме, как ты предложил, Виллем… Но это будет ловушкой! Пока они не переправят достаточное количество людей. А потом резко атакуем! Они не смогут закончить переправу! Смешно представить, но тогда численный перевес будет у нас! А их авангард останется зажат… Лучники не станут давать залп по своим же.

— А что тогда делать моей коннице? — с лёгким недоумением спросил де Моррей.

— Ждать у брода! Тяжёлая конница — их главное оружие! Против неё мы бессильны… Но! Мы можем заманить в ловушку и кавалерию врага. Виллем, ты возьмёшь половину войск пехоты…

–…половину?! — Дуглас не мог скрыть удивления.

— Половину, — спокойно подтвердил Уоллес, — Нужно, чтобы они клюнули на приманку и начали переправу по мосту. Выстрой войска недалеко у брода так, чтобы англичане видели!

— Ты знаешь, что их ведёт де Варрен…

–…дерьмо он ещё то! — вставил де Моррей.

— Дерьмо дерьмом, но не дурак! — Дуглас был по-прежнему полон сомнений, — Думаешь, наш старый граф-командующий купится на это? — спросил он у Уоллеса.

— Купится, если разместишь бойцов так, чтобы их тяжёлая конница смогла пройти мимо… — ответил тот.

— А в этот момент во фланг конницы ударю я! — догадался де Моррей.

— Совершенно верно, у тебя это получится как нельзя лучше! — подтвердил Уоллес, — А брод будете держать, пока они не отступят. Что делать дальше, решим вечером… Если доживём…

— Доживём! Отличный план! Я согласен! — сэр Эндрю засветился счастьем.

— Будь по-твоему! — согласился Дуглас и дружески хлопнул Уоллеса по спине.

— Смотрите!!! — де Моррей указал пальцем на противоположный берег, — Золотые львы!

Из тумана вынырнуло ярко-красное знамя с тремя золотыми львами. Искры от их свечения было видно даже в пасмурную погоду на противоположном берегу. Королевское знамя Англии…

— Значит, старый чёрт Крессингем тоже здесь… — констатировал факт лорд Дуглас.

Присутствие английского королевского наместника Хью Крессингема в сегодняшнем бою обещало стать для шотландцев прекрасным раздражителем. И Уоллес, и Дуглас и де Моррей были наслышаны обо всех его злодеяниях. Крессингем одаривал золотом и землями полезных ему шотландских аристократов, тем самым покупая право на произвол. А далее с карательными отрядами шёл грабить, насиловать и выжигать целые деревни, если те давали хоть малейший намёк на неповиновение. Его именем уже несколько лет пугали детей. Сам же он, по слухам, был надменным, чёрствым и циничным, не имел друзей, любил власть и деньги, которые тратил на пьяные пиры и женщин. Почти все пороки, которые могут вызывать отторжение, сошлись в этом человеке. Видимо, Эдуарду нужен был именно такой подданный, способный навести на Шотландию страх. И возложенную миссию наместник выполнял прекрасно.

— Если мы победим сегодня, — начал Уоллес достаточно спокойным голосом, — То на следующую битву под этим знаменем пойдёт сам Эдуард! Попомните мои слова, друзья! — он оживился, — Мы обязаны победить! К бою!

***

Живее, болваны! Живее! — слышались крики командиров. Английская армия готовилась к бою.

Джон де Варрен, граф Суррей, главнокомандующий, был человеком необщительным и холодным, но среди воинов зарекомендовал себя как прекрасный командир. Бойцы не слишком любили и не боготворили его, но безмерно уважали, что для него самого было гораздо важнее. Пожилой граф разделял со своими воинами тяготы походной жизни, в битвах никогда не стоял в отдалении и принимал участие в рукопашных схватках. Его приказы не обсуждались и выполнялись чётко.

Он сражался с молодым королём Эдуардом в крестовом походе! Тогда король просто пленил его сердце воина своей силой и самоотверженностью. Граф Суррей готов был отдать жизнь за своего сюзерена, отдать десять жизней, сто, тысячу, если бы таковые у него имелись. Де Варрен обожал короля и был готов выполнить любой его приказ.

Он не любил карательные походы в покорённой Шотландии. Он был полководцем, а ремеслом его была война. Вырезать деревни с крестьянами де Варрену было не по душе. Но он даже не допускал мысли усомниться в королевском приказе. Если нужно было жечь простолюдинов для устрашения прочих, для предотвращения восстаний — он делал это! Он знал, что судьба короны, судьба королевства гораздо важнее, чем тысяча ничтожных жизней. Однако всё равно в глубине своей чопорной души понимал, что это, наверное, неправильно… Жалость? Граф Суррей не знал этого чувства, но порой ловил себя на мысли, что испытывает к безвинно убиенным нечто вроде жалости…

Сейчас он был рад, что наконец-то вышел на бой с настоящей армией, а не с кучкой голодных оборванцев. Это отвечало его рыцарским принципам чести. Он по праву относил себя к рыцарям и всю жизнь придерживался особых правил и кодексов, что было почти не свойственно иным английским дворянам, имеющим золото и титулы. Пусть прочие аристократы за спиной посмеивались над ним, граф старался не обращать на приводных дураков внимания. И со своими принципами дожил почти до семидесяти лет.

Однако сейчас радость близости грядущего сражения сменилась раздражением от того, что рядом присутствует Хью Крессингем. Де Варрен получил личный приказ от короля покончить с восстанием, но так как Крессингем был королевским наместником, граф был обязан подчиняться ему в отсутствии государя.

— Как собираетесь атаковать позиции этих дикарей, граф? — спросил Крессингем со свойственной ему надменностью.

— Переправлю авангард по мосту и выстрою для взятия лагеря врага на холме. Около трёх тысяч пехоты отошлю к броду, с ними тысячу лучников и тяжёлую конницу. Остальная часть пехоты будет находиться здесь и переправится на другой берег в случае необходимости, — граф Суррей говорил спокойно, стараясь не злиться на то, что Крессингем пытается лезть не в своё дело. Но если королевский наместник требовал отчёта, значит де Варрен этот отчёт должен был предоставить.

— Слишком много людей вы посылаете к броду, это лишнее! Верните тяжёлую конницу к мосту. После того как авангард завершит переправу, я лично возглавлю рыцарей и раздавлю это жалкое восстание!

— Ваша светлость! — жестким, но таким же спокойным и уверенным голосом продолжил де Варрен, — Обратите внимание на то, что часть пехоты противника покинула холм и отправилась в сторону брода. Я не хочу рисковать и буду стараться обеспечить безопасность каждому английскому отряду!

— Безопасность!? У вас армия или бабский двор!? Вы должны давить мятежников, как блох, а не думать о безопасности своих воинов!

— Ваша светлость, любой командир думает о безопасности своих воинов! А тем более, когда каждый воин — подданный короны Его Величества!

Граф надеялся, что эти слова вернут наместника с небес на землю, но тот не унимался.

— Зато я так не думаю! — де Варрена передёрнуло, — Мои войска будут давить это вонючее отребье и приносить славу короне! Подданный короны Его Величества не должен бояться погибнуть во славу королевства! — после фразы мои войска граф готов был кинуться на наместника и свернуть ему шею. Но сдержался.

— Сначала мы сомнём лагерь на холме, — продолжал ненавистный де Варрену голос, — А затем конница вернётся к броду и раздавит крыс, которые устроили там засаду, ваши же лучники поддержат наступление с другого берега. Оборванцы окажутся зажатыми с двух сторон. Де Варрен! — ухмыльнулся Крессингем, — Это же элементарно просто! Я удивляюсь, почему командир с таким опытом смеет вообще предполагать возможность какой-либо угрозы со стороны мятежной шайки!

Но именно военный опыт графа подсказывал ему благоразумные варианты. А бездарный лжеполководец портил всё на корню.

— Ваша светлость, напоминаю, что это — уже не мятежная шайка, а армия.

— Армия?! Ты сказал армия?! — наместник стал захлёбываться в собственном гневе, словно был весь начинён им, — Вот армия! — он указал на медленно выстраивающихся рядами английских бойцов, — Или ты ставишь своих же воинов в один ряд с ними? — он ткнул пальцем в сторону противоположного берега, — Нет, ты думаешь о другом! Ты хочешь сам стать героем подавления мятежа, а потом отчитаться об этом королю лично. Но напоминаю, что наместник здесь я!!! И мне не нужно выслушивать советы престарелого труса! Приказывай, как я сказал! Иначе волей, данной мне королём, я сегодня же буду судить тебя как ослушника, граф!

— Хорошо, Ваша светлость, — сухо проговорил де Варрен и, отвернувшись от Крессингема, зашагал к своим бойцам отдавать новые распоряжения, но в какой-то момент обернулся…

Наместник смотрел на противоположный берег. «Да уж… — подумал граф Суррей, — Подданный короля Эдуарда уже представляет, как его сюзерен одаривает своего вассала очередной долей почестей. Именно сэр Хью Крессингем должен сегодня в первых рядах взобраться на тот холм, где пока возвышаются знамёна мятежников. И победа окончательно утвердит его статус второго человека в государстве… Но раз так угодно Его Величеству, то мне предстоит лишь подчиниться!»

***

Дуглас и де Моррей увели свои отряды к броду. Уоллес остался один с полутора тысячами людей и собственными мыслями. Не было смысла приводить отряд в боевую готовность до начала переправы англичан. Шотландские воины отдыхали, расположившись на сырой земле. У войска Уоллеса не было достойного обмундирования и вооружения. Каждый пришёл сражаться за свою землю и был экипирован настолько хорошо, насколько мог себя сам обеспечить. Роберт Бойд и Томас де Морхам были дворянами, рыцарями. Ещё несколько мелких дворян без титула, как и сам Уоллес, могли себе позволить более или менее прочные мечи и латы. Остальные сражались в чём попало и чем попало…

Бойд и де Морхам активно спорили, тыча пальцами в сторону берега. Уоллес с грустной усмешкой вздохнул: «Пусть…» и не стал им ничего говорить. Ещё совсем молодые, на подбородках только-только пробились жидкие бороды. Но ведь они рыцари! И рыцари, настоящие не только по званию, но и по духу, знал Уоллес. Рыцари благородные… «Сейчас обсуждают тактику… Что ж, обсуждайте… Это лишнее, но вам об этом знать не следует. Уже скоро внизу у моста начнётся кровавая мясорубка… Там будет не до тактики… Ваша задача: быстро повести отряды вперёд… Всё! И быть в бою мужчинами, а не юношами…»

Уоллес разбил свои войска на три шилтрона⁹ по пятьсот человек. Его шилтрон встал чуть впереди, в авангарде, шилтроны Бойда и де Морхама сзади, разбившись на правый и левый фланги. Уильям дал приказ рыцарям перед сближением с противником раскрыться шире, ударив на англичан справа и слева, и тем самым увеличить площадь поля боя.

Бойцы ополчения, которым вскоре предстояло решить исход битвы, были угрюмы и сосредоточены. Ещё несколько часов назад, когда Уоллес, Дуглас и де Моррей совещались на вершине холма, в лагере можно было услышать шутки и задиристые песни. Сейчас же было явно не до них. Если кто-то и напевал себе под нос какую-то песню, то, скорее всего, она была грустной и очень сокровенной, где говорилось об оставленном доме, потерянных близких или несуществующем счастье. Все шотландцы сидели с непокрытыми головами, шлемы, а в большинстве просто железные или кожаные шапки, лежали рядом. Лишь немногие воины были одеты в стеганые куртки до колен, кольчуги имелись не более чем у двадцати-тридцати человек. Экипировка самых бедных воинов представляла собой шерстяное тряпьё, обмотанное вокруг голого тела, и прямой меч из самого скверного железа, вышедший из-под руки деревенского кузнеца. Единственным опознавательным знаком войска ополченцев был андреевский крест — две белые ленты, нашитые на одежду, обычно на груди, в области сердца. Уоллес оставил каждому шилтрону по полторы сотни длинных деревянных пик для воинов первых рядов. Остальные бойцы были вооружены мечами, топорами и кистенями. Почти тысячу пик Дуглас забрал с собой к броду.

Все конные воины ушли с де Морреем. Оставив лишь несколько лошадей для связи.

Люди Уоллеса ненавидели англичан как завоевателей и угнетателей. Но сейчас Уильям смотрел в их глаза и не находил там ненависти. «Это правильно…» — думал он, — «Ненависть почти вся осталась в городах и деревнях, которые ныне захвачены… А ведь ненависть так же слепа, как и любовь… Сейчас же нас ждёт долгожданный бой с грозным противником. И вести людей вперёд должен не слепой гнев, а жажда справедливости и свободы».

Сам Уильям всегда считал, что сражаться нужно за что-то, за конкретную цель, а не против чего-то. «Интересно тогда, а за что будут драться англичане?» — Уоллеса стали одолевать воспоминания. Он снова видел, как при осаде крепости Данди с группой товарищей атакует небольшой отряд противника. Первый удар, несомненно, смертельный, он наносит совсем юному воину. Тому едва ли было шестнадцать. Уильяму почему-то до сих пор вспоминается его умирающее лицо. Застывшее, изображающее удивление. Мальчик так и не понял, за что он умер. «А ещё он не осознавал, что был оккупантом, что причинял боль и зло другим людям. Был ли это его осознанный выбор? Он мог примкнуть к английской армии по нужде, а может быть, просто всю жизнь хотел стать воином. Что вряд ли. Воины, пусть даже самые юные, не должны удивляться случайной смерти. Скорее всего, его просто согнали в армию рекрутом и облачили в доспехи, так и не объяснив что к чему. И зачем вообще англичане вторглись в наши земли? Шотландия всегда была бедной и малонаселённой страной. Какую выгоду извлечёт английский король, покорив нас? Неужели столь сильно его самолюбие и жажда власти? Ради клочка голой земли он готов калечить судьбы людей и отнимать у них последнее. И ещё заставлять заниматься этим своих подданных! Интересно, а наступят ли времена, когда у человека будет выбор, браться за меч или просто мирно пахать свою землю? И стал бы я сам на путь воина, если бы не обстоятельства? Смог бы просто мирно возделывать землю, наслаждаясь свободой и покоем вместе со своей семьёй, детьми… Детьми! Мерион носила в себе моего ребёнка, когда была казнена проклятым шерифом…» — очередная волна пустой боли сотрясла нутро Уоллеса: «Как бы ни завершилась эта война, я никогда не исправлю главную ошибку своей жизни! Не верну свою женщину и нерождённого ребёнка».

— Но сделаешь большее!..

Уоллес поднял глаза. Перед ним стояла Мерион, такая же молодая, такая же красивая. Глядела на него своими проникновенными глазами…

— Ты здесь?.. Но как?.. — шептал он.

— Не могла же я тебя оставить перед боем! — Мерион склонилась к нему и тихо поцеловала в лоб.

— Скажи мне! Умоляю, скажи мне, что это не так!

— Конечно же, не так! Ты начал войну не из-за чувства мести, а из-за желания подарить своему народу счастье и свободу!

— Это — не оправдание, это правда! Верни мне судьба шанс, я бы защитил тебя!

— Всё хорошо, любовь моя… У тебя в жизни есть иное предназначение… А мы с тобой ещё встретимся…

— Спасибо тебе! Спасибо, любимая! Это всё, что я хотел услышать…

Призрак Мерион исчез. Уоллес встряхнул головой.

«Задремал? Или пригрезилось?»

Мерион часто являлась к нему в видениях, и он задавал ей один и тот же вопрос…

А на противоположному берегу произошли изменения. Воспоминания о Мерион вмиг исчезли.

Авангард примерно из четырёх тысяч воинов уже выстроился узкой колонной у моста и был готов начать переправу. Но неожиданно на дороге у небольшого перелеска показалась конница англичан. Уоллес поднялся на ноги. Всадники неслись довольно быстро, держа направление в сторону авангарда. Они всё более растягивались, а из-за деревьев появлялись новые и новые фигуры. Беглым взглядом их можно было насчитать уже более семи сотен.

«Де Варрен не повёл конницу через брод! Невероятно!!!» — нужно было срочно отправлять посыльного к своим товарищам.

— Малыш Том! — рявкнул Уоллес, — Быстро сюда!

— Да, сэр! — длинный худощавый мальчишка с конопатым лицом и рыжей кучерявой головой встал перед Уолессом. На секунду Уильям даже заметил внешнее сходство Тома и убитого им у стен Данди английского юноши, о котором недавно вспоминал.

— Бери самую быструю лошадь и быстро, быстро, насколько можешь, несись к сэру Эндрю! Передай следующее, слушай внимательно и не перепутай: вся или почти вся конница врага стоит у моста рядом с его авангардом! Пусть оценит ситуацию и действует по своему усмотрению!

Малыш Том всё это время кивал головой, а потом неуверенно добавил:

— С-с-сэр… Только Снежинка буквально сейчас подвернула ногу и скатилась с холма… И… сбила с ног Серогрива и Рыську… Теперь все трое хромают…

— Дьявол!!! — взревел Уоллес, — Почему не сообщил сразу???

— Я как раз шёл…

–…кто остался?

— Кривой Шон, Старина Эд…

— Бери Камненога и скачи живо!

— Как Камненога?.. Вашего коня?..

— Да, чёрт бы тебя подрал! Живо!

— Слушаюсь, сэр…

— Повтори, что должен передать!

— Вся или почти вся конница врага у моста рядом с авангардом! Пусть сэр Эндрю оценит положение и действует по своему усмотрению! — протараторил мальчишка.

— Абсолютно верно! — Уоллес понял, что был с парнем слишком груб. Конечно, не со зла, так сложились обстоятельства. Но преданный Том явно не заслужил подобного обращения. Потому Уоллес приобнял его, а после потеребил за курчавые рыжие волосы, — Ну, давай же, малыш! Скачи!

Том аккуратно запрыгнул на коня своего командира. Несомненно, честь для юнца! Уоллес пристально оглядел его: «Наверное, мальчишка уже представляет, как вечером у огня будет хвастать старшим товарищам о своём важном деле, которое он с честью выполнил. И о том, как сэр Уильям доверил ему для этого дела своего коня…»

— И поласковей с ним, — Уильям потрепал Камненога по гриве, так же, как только что потрепал парня, а потом с силой шлёпнул по ляжке, — Пошёл!!!

Камненог неторопливой рысью поскакал в сторону брода.

Тем временем английский авангард начал переправляться через мост. Как и предполагал Уоллес, воины шли узкой колонной, по три человека. Расстояние между тройками издалека можно было оценить ярдов в десять. Похоже, де Варрен тоже оценил ненадёжность моста. Граф-командующий не рисковал.

Уоллес дал сигнал своим воинам, чтобы они пока не вставали, но были готовы к атаке. Важно было как можно дольше путать противника. Первые английские пехотинцы уже пересекли мост и начали выполнять построение. Уильям внимательно уставился на переправу, пытался высчитать оптимальное время, чтобы поднимать своих бойцов. Он волновался как никогда, сердце бешено колотилось.

И вот англичан на шотландском берегу оказалось больше пяти сотен. Тогда Уоллес понял, что нужный момент наступил.

— Стро-о-ой! — прокричал он и развернулся к воинам.

Всего лишь за несколько секунд те нахлобучили шлемы и шапки, застегнули ремни на броне и выполнили построение в три отряда.

— Жители вольной Шотландии! — Уоллес начал своё обращение к войску, и самому ему казалось, что громовым голосом он сотрясает весь простор, — Эти поганые псы долго шатались по нашим землям и разоряли их! Они обращались с нами хуже, чем со скотом! Они считали и продолжают считать нас рабами! Но ведь ещё совсем недавно мы имели своё собственное государство. Мы были свободными! Перед вами захватчики, которые пришли сюда, чтобы отобрать у вас всё! Не жалейте их! И не бойтесь умереть в сегодняшнем бою, иначе мы потеряем надежду! Вперёд!!! За Шотландию!!!

— За Шот-лан-ди-ю!!! — подхватили сотни мужских глоток.

Уильям Уоллес повернулся лицом к противнику и выхватил из ножен меч.

— Свобода!!! — прокричал он и взмахом клинка повёл своих воинов на англичан.

— Сво-бо-да!!! — повторяли на бегу шотландцы.

Уильям устремился вперёд, увлекая за собой ополченцев. Он слышал сзади лишь топот и неистовые крики, но чувствовал рядом присутствие каждого бойца, чувствовал свой шилтрон, чувствовал Бойда и де Морхама, хоть отдалился от них уже чуть ли не на сотню ярдов, чувствовал, что где-то у брода с такими же горячими сердцами своего часа ждут де Моррей, Дуглас, друг детства Косматый Джон…

В передних рядах шилтронов находились самые крепкие и рослые бойцы, бежавшие с четырёхметровыми пиками, нацеленными на противника. Бежали с горы, направив пики вперёд, но не падали, держались на ногах ровно. Будто сама шотландская земля забыла о своей сырости и выступила на стороне родного народа.

Уже было видно, как первые ряды ещё не построившихся в боевые порядки англичан робко переглядываются… Растерялись! Явно не были готовы к такому повороту событий! Их командиры, сквайры и капитаны судорожно вопили приказы. «Занимать оборону, олухи! Встречайте врага!» Но воины спотыкались, мешкались, не понимали, где им нужно становиться. Уоллесу нравилось это зрелище… Он добавил скорости! Не терпелось наконец-то вклиниться в эти ряды опешившего противника… Шотландцы приближались с диким криком… До англичан оставалось лишь несколько ярдов…

* * *

Де Варрен стоял на соседнем берегу и пытался продолжать руководить переправой, которая становилась всё более хаотичной. Он подгонял воинов, чтобы те переходили мост быстрее, при этом пытался напомнить им о необходимости соблюдать дисциплину. Бесполезно! Его люди путались, а боевые порядки давно нарушились.

Наспех выстроенные бойцы авангарда выставили вперёд щиты и копья. Граф Суррей теперь наблюдал, как шилтрон Уоллеса приблизился к их позициям на тридцать ярдов и резко остановился. Два других шотландских шилтрона обходили англичан с левого и правого флангов. Тут первые ряды отряда Уоллеса расступились, и около ста лучников дали нежданный залп по ещё не построившимся бойцам авангарда де Варрена. Послышались крики боли, несколько десятков человек рухнуло наземь. Это произошло настолько стремительно, что англичане застыли в замешательстве, и шотландцы без всякого сопротивления дали второй залп. Граф пришёл в себя первым и что есть духу заорал на своих лучников:

— Лу-у-уки!!! Залп!!! Залп!!! Дождь из стрел!!!

А капитаны авангарда дали команду наступать. Но было поздно! С двух сторон на неприкрытые фланги англичан обрушились длинные пики двух крайних шилтронов шотландцев. Они буквально смяли подданных короны в огромную кучу-малу, всё плотнее и плотнее прижимая их друг к другу. Движения английских воинов стали скованными, те явно не понимали, куда должны двигаться. Далее началась бойня. Мятежники мечами и топорами хладнокровно рубили английские тела, не способные более защищаться.

Королевские лучники наконец-то выпустили первые стрелы. Но по зычной команде Уоллеса, которую де Варрен услышал даже с противоположного берега, щиты взметнулись над головами шотландцев. Часть стрел с клёкотом впилась в дерево. Остальные поразили спины воинов своей же армии.

Де Варрен понял бесполезность приказа и дал лучникам команду отбоя. Теперь он мог лишь безучастно смотреть на то, как остатки авангарда завершают переправу по мосту, ещё не зная, что тела воинов первых рядов обратились в кровавую кашу. Участь всех этих бойцов была предрешена…

— Что дальше?!!! — в истерике залепетал Крессингем.

— Отступать для перестроения! Во-ойско! Слушай мою команду! — графу Суррею уже было глубоко наплевать на мнение наместника.

— Отступать?! Чёртов безумец! Ты потерял почти треть войска и ещё хочешь отступить?

— Мы в ловушке!

— Мы не уйдём отсюда без победы!

— Но…

— Сэр Майкл!

— Да, Ваше сиятельство! — огромный и бесстрашный, но простодушный до тупости рыцарь, старший сын лорда Глостера и любимчик Крессингема, возник перед ними.

— Возглавляйте конницу! — обратился к рыцарю наместник, — Организуйте быструю переправу и сомните ряды врага! Не гнушайтесь топтать тела наших павших собратьев! Им уже ничем не помочь, а погибли они бесславно!

— Будет исполнено! — пробубнил густым басом Майкл Глостер и захлопнул забрало шлема.

— Но я приказываю!.. — пытался вмешаться де Варрен.

— Именем короля! Здесь приказываю Я! — оборвал Крессингем, — Глостер, выполнять!

— Слушаюсь, Ваше сиятельство! — сэр Майкл, всегда отличавшийся покорностью более чем умом, видимо, счёл безумный приказ Крессингема вполне адекватным и начал подготовку к стремительному рейду.

— Что же ты творишь, осёл безмозглый… — отрешённо прошипел де Варрен, но наместник его уже не слышал.

Крессингем просто не мог оценить катастрофическое положение своей армии и подписывал ей смертный приговор. А граф, в свою очередь, уже не мог остановить этого…

«Его не волнует судьба бойцов!» — понимал де Варрен, — «Важнее сохранить свой статус в глазах короля! Конечно, если Эдуард узнает, что мы положили треть войск, а повстанцы сохранили своих людей и спокойно ушли, то завидное положение Крессингем вмиг утратит… Теперь победа нужна ему любой ценой! А жертвы этой бойни он уже легко спишет на меня, Шестого графа Суррея! Таковой будет моя награда за верность…»

Единственное, что успел сделать де Варрен вопреки воле Крессингема — это отправить гонца к засадному отряду с приказом отступать, оставив лучников прикрывать брод.

Сэр Майкл во главе отряда пустил коня рысью и устремился к противоположному берегу, где люди Уоллеса довершали свою беспощадную резню. Грузные лошади, облачённые в металл, с такими же тяжёлыми всадниками помчались следом. Пролёты моста заплясали вместе с несущими конструкциями, но выдержали. Некоторые шотландцы подняли пики и выставили их перед самым мостом, перекрывая английской коннице дальнейший путь. Глостер на мощном жеребце в стальной броне ринулся через стену шотландских копий. Конь не испугался и проломился вперёд. Какой-то шотландский командир, вставший на его пути, просто отскочил в сторону… Тяжёлым молотом с металлическими набойками огромный английский рыцарь проломил головы нескольким воинам первых рядов, других же просто стал раскидывать в стороны, как щенков. Всадники хлынули в образовавшуюся воронку, пытаясь следовать примеру своего предводителя. Поглощённый же неистовой агонией рыцарь, похоже, уже не различал очертаний врагов впереди и лишь крушил всё наотмашь своим молотом. Шотландцы стали выкрикивать слова отчаянья, мол, никто не сможет остановить непобедимого всадника. Пара-тройка человек даже помчалась прочь…

Граф Суррей в какой-то момент подумал, что, возможно, не всё ещё потеряно, что шотландцы дрогнут…

…но в этот момент здоровенная туша Глостера, облачённая в сталь, выскочила из седла, чуть ли не перекувыркнувшись. Из глазной прорези в шлеме торчало копьё.

Де Варрену показалось, что даже он ощутил дрожь земли, когда поверженный рыцарь рухнул вниз.

* * *

Уоллес понимал, что ещё немного — и его люди дрогнут. Огромный всадник сметал всё на своём пути… Он начал наводить ужас на шотландцев, уже почувствовавших радость победы. Роберт Бойд в это время лежал в стороне, держась за колотую рану в правом боку; доспехи не выдержали прямого тяжёлого удара копьём. Де Морхам отлетел далеко от моста после удара тяжёлого молота того самого рыцаря, было непонятно, жив ли он…

Он, только он, Уильям Уоллес, теперь мог снова воодушевить своих бойцов… Уильям старался глубоко дышать… «Никакого страха!..» — говорил он себе, — «Никакого гнева… Ни капли отчаянья! Вот он, враг! Впереди… Нужен один удар… Один точный удар…»

Рыцарь приближался.

Уоллес резко дёрнулся вперёд, выхватив копьё с узким древком из рук поверженного англичанина. В два шага забрался на гору трупов так, чтобы направить свой взор точно в главную прорезь шлема непобедимого всадника.

Видел ли тот своего будущего убийцу или нет, Уильяму было неважно. Лёгкое точное движение руки — и копьё, просвистев в воздухе, точно вонзилось в узкую щель. Рыцарь вылетел из седла!

Бойцы обеих армий застыли. На мгновение повисла тишина… Уоллес её нарушил.

— Вперёд!!! — проревел он, увлекая ополченцев за собой.

Воодушевлённые лидером шотландцы, не имеющие тяжёлой брони, а потому более подвижные, убивали тяжёлых медлительных рыцарей, предварительно стаскивая их с коней, а самих животных хладнокровно закалывали. В этом ревущем море грозной пехоты оказалось несколько десятков всадников. Остальных же воины Уоллеса теснили к мосту. Кони рыцарей, пересекавших мост, испугались поднявшегося шума и неожиданно возникшей преграды. В панике они повернули назад. Сразу несколько животных проломило перила моста и вместе со всадниками рухнуло в воду. Те же, кому удался маневр разворота, столкнулись лоб в лоб с наступавшими войсками. На этот раз мост не выдержал: серединный пролёт проломился, и десятки людей вместе с лошадьми полетели вниз. Дальше зашатались соседние опорные столбы эстакады. Слева и справа от разлома они стали крениться под тяжестью груза. Две части моста превратились в наклонные горки, по которым закованные в броню воины кавалерии и их животные скатывались в холодные осенние воды реки Форт.

Воодушевлённые шотландцы оттеснили и сбросили остатки англичан, оставшихся на берегу, к их соратникам. Де Морхам, как оказалось, был жив. Но ему опять не повезло: лишь он пришёл в себя и попробовал встать на ноги, на него рухнул подкошенный конь, сломав молодому рыцарю ключицу.

Но северный берег был полностью очищен от завоевателей!

Уоллес поднял над головой меч и издал торжественный клич, дабы ещё больше воодушевить воинов. Клич был поддержан.

Уильям понимал, что полную победу его войска пока не одержали, а армия противника осталась боеспособной. Он дал приказ вернуться к склонам холма, дабы обезопасить своих людей от английских луков.

* * *

Де Варрен придерживался иного мнения. Он уже смирился с бесславным поражением и даже не помышлял о том, чтобы нанести шотландскому войску хотя бы какой-то существенный вред. В рядах его армии царил хаос, который главнокомандующий не мог утихомирить. Остатки тяжёлой английской конницы неслись прочь от моста, просто сминая ряды пехоты, втаптывая своих же соратников в грязь. Всадники не могли остановить взбесившихся лошадей и не решались спрыгивать с них в своём полном рыцарском облачении. Это означало — дать себя так же затоптать другим. Потому они предпочитали давить пеших соратников. Граф Суррей кричал пехотинцам, чтобы те хватались за копья и кололи лошадей. Также был отдан приказ лучникам. Примерно через пятнадцать минут безумие прекратилось, кавалерия была окончательно перебита. Но перед смертью задавила почти целую тысячу воинов. Кто-то погиб от шальных стрел. Де Варрен с ужасом смотрел на окровавленное поле боя. Поле боя, куда пока ещё не ступил противник! Графу нужно было время, чтобы собраться с мыслями и принять нужное решение. Но зловещий Крессингем не позволил этого сделать. С королевским знаменем на коне он возвышался над разрозненными войсками и павшими окровавленными телами.

— Граф Суррей, именем короля вы обвиняетесь в халатности, стоившей жизни половине людей вашего войска! А такая халатность сродни государственной измене! Вы будете взяты под стражу! И вас доставят в Лондон для справедливого суда короля!

Крессингем говорил со своей традиционной надменностью, с отвращением ко всему миру. «Наверное, он действительно считает прочих ничтожествами, а себя высшим существом», — с грустью подумал граф. Несколько верных капитанов начали подтягиваться к де Варрену, чтобы в случае необходимости встать на защиту своего командира. Но Крессингем не успел договорить. Его речь прервал топот копыт и резкие выкрики:

— Свобода!!! Вперёд! За Шотландию! Смерть захватчикам!

Отряд шотландских всадников стремительно летел в сторону наместника и его королевского знамени. Кони шотландцев не были облачены в броню, как английские, а всадники имели гораздо меньше вооружения. Бойцы графа Суррея не смогли сразу принять в расчёт, что кавалерия противника столкнётся с ними очень быстро. Пехота словно пребывала в ступоре, не зная, что делать. Ситуацию кардинально могли поменять лучники, если бы вовремя дали залп. Но их командиры молчали, метая взор то на остолбеневшего Крессингема, то на де Варрена.

А граф, ветеран многих битв, опытный командир, пожалуй, впервые в жизни замешкался… Когда шотландцы оказались на критически близком расстоянии, было уже поздно.

Де Варрен наконец поднял взор и холодно бросил своим воинам: «Уходим!» Он развернул коня в противоположном от брода направлении и направил спешной рысью вдоль реки. Капитаны и сквайры, оставшиеся при лошадях, моментально двинулись за ним. Далее засеменили наиболее расторопные пехотинцы и лучники. Кто медлил более минуты, гадая, оставаться ему или уходить, стал пассивным участником новой резни шотландцев. Их конный клин тем временем уже почти приблизился к королевскому знамени и остолбеневшему Крессингему. Граф Суррей в последний раз посмотрел на место бесславной гибели своего войска. Он успел заметить, как впереди шотландской кавалерии на белом коне скакал могучий рыцарь в сверкающих доспехах, увлекая воинов за собой великолепным искрящимся мечом…

* * *

Рука легла на рукоять…

— Когда же, ну когда же я, наконец, снова обнажу его! — де Моррей трепетал от нетерпения. О, этот меч! Он сам стремился в битву, а затем эту битву выигрывал.

«Уильям один раз заметил, что я безумно люблю Шотландию, но свой меч люблю ещё больше… Пожалуй, он прав!.. Не совсем, но прав! Я обожаю свой меч! Просто обожаю! Но обожаю за то, что он позволяет мне быть первым рыцарем! За то, что позволяет сражаться за свою страну!.. Мой меч и моя страна тесно связаны друг с другом!»

Эндрю с детства любил истории про рыцарей. Читать не любил, любил слушать. Слушал всех: от старух-сказочниц до бывалых воинов. «Какая же выпала мне честь!» — думал он, — «Быть рыцарем!.. И я буду самым лучшим из них, самым сильным, самым доблестным!»

Он рос и креп. В итоге действительно стал превосходным воином. Успел принять участие в нескольких военных кампаниях шотландских лордов.

И вот в Шотландию вторгся Эдуард…

Эндрю сразу же взялся за оружие, но его отец, человек почтенный и мудрый, остудил пыл отпрыска.

— Кто ты? — спросил он у сына.

— Рыцарь! — ответил де Моррей.

— А у рыцаря должен быть сюзерен! Кто твой сюзерен?

Де Моррей-старший, человек чести, отговорил сына связываться с южными лордами, с Брюсом, с Балиолем, что начали грызню за престол.

— Присягни человеку, который достоин быть новым королём Шотландии! — напутствовал отец.

Когда Эндрю услышал народные легенды о Уильяме Уоллесе, то понял, за кем готов пойти! Сам Уильям ещё не до конца понимал, кем он является для народа… Даже смущался своего происхождения. «Глупец!» — думал де Моррей, — «Прекрасный глупец!.. Думает, что моё имя привлечёт к ополчению могущественных лордов… Лордам плевать! Нет, королём великой страны должен стать великий человек… И имя ему будет Уильям Первый из династии Уоллесов! А сэр Эндрю де Моррей станет величайшим рыцарем Шотландии на все времена… И наше могучее королевство будет процветать года, века и тысячелетия!»

Мыслями своими с Уильямом Эндрю не делился. Не время. Он знал, что рано или поздно Уоллес осознает своё место в истории. «Стоит лишь изгнать захватчиков. А победить продажных лордов будет уже в разы легче!»

Перед тем как отправиться на соединение с Уоллесом, де Моррей при загадочных обстоятельствах получил подарок — меч… «Случайность ли это была?» — думал он, — «Скорее всего — нет. Скорее всего — знамение!» Лишь только он взял оружие в руки, понял, что оно особенное! Понял, что мечу-то и суждено вершить историю…

И де Моррей отправился в поход. С лёгкостью он разбивал английские гарнизоны, город за городом. А меч словно помогал ему в этом. Неистовая сила охватывала де Моррея, когда он брался за рукоять, когда вытаскивал клинок из ножен. «Выигрывающий Битвы!» — нарёк рыцарь свой меч, — «Иного имени у него быть не может!»

Сейчас у Стерлингского моста меч снова должен был доказать своё божественное величие…

Де Моррей разместил отряд в низине, за небольшими зарослями деревьев, недалеко от брода так, чтобы англичане не могли его увидеть со своих позиций. Но при этом разведчики контролировали весь берег противника, где растительности почти не было. Идеальная местность!

Эндрю уже знал, что большой отряд лучников де Варрена занял позиции у реки и сможет атаковать, как только шотландцы выйдут в зону видимости. Недалеко от лучников, почти перед самым бродом выстроился отряд пехотинцев примерно в две-три тысячи. Опасения Дугласа были не напрасны. Де Моррей регулярно отправлял к нему посыльных, информируя обо всех изменениях в стане противника. Войска лорда залегли за каменным выступом слева от брода. Они также были невидимы для противника, но и сами не могли совершать разведывательных вылазок, так как за выступом начиналось открытое пространство.

Англичане, человек десять, по виду самые молодые, кто только в исподнем белье, кто совсем голышом, бегали по мелководью с большими палками. Замеряли ширину и глубину брода, отмечали, где он кончается. «Де Варрен готовится нанести удар с двух сторон, и теперь от стойкости копейщиков Дугласа зависит успех битвы», — размышлял де Моррей, по-прежнему ничего не зная о дислокации английской конницы. И это его смущало…

Недалеко раздался тяжёлый топот копыт, но не со стороны лагеря Дугласа, а со стороны главного лагеря Уоллеса. Часовые напряглись и взялись за копья, но тут же опустили их, когда из-за пригорка показался Камненог. Однако сидел на нём верхом малыш Том, чуть ли не самый юный участник шотландского ополчения.

— К сэру Эндрю! Послание! Срочно! — выпалил он, и часовые расступились.

— Что случилось? — де Моррей вышел к гонцу.

— Сэр Эндрю! Сэр Уильям передаёт вам, что вся или почти вся тяжёлая кавалерия противника собралась у моста вместе с его авангардом! Сэр Уильям просит вас действовать по своему усмотрению!

«Вот как!» — загадок для де Моррея больше не оставалось. Нужно было лишь ждать! Пересекать брод при такой охране не представлялось возможным. Требовалось встречать врага на своём берегу острыми пиками, как и рассчитывал Уоллес. Но ведь де Моррею так хотелось скорее вступить в бой! Он опять погладил рукоять своего меча, остановил на ней кисть и слегка вытащил клинок из ножен. Его стремительно охватила жгучая жажда подвига, желание кинуться в самое пекло битвы, рассекать своим оружием, вести за собой воинов!

— Сэр, — голос Тома заставил де Моррея отвлечься от мыслей, — Так как я теперь имею коня, позволите ли вы мне присоединиться к вашему отряду?

За подобную наглость шотландский рыцарь сразу бы отвесил оплеуху, если бы перед ним был кто-то другой. Но напротив стоял юнец, смотревший на него большими преданными глазами, с простым, может быть, даже придурковатым, конопатым лицом и восторженной улыбкой. Де Моррей не нашёл ничего другого, как рассмеяться.

— Я не в силах принимать такие решения, воин! — он пытался делать голос серьёзным и даже не улыбался, — Сэр Уильям — главнокомандующий в этой битве, а также хозяин славного коня Камненога, потому подобное разрешение ты должен спросить лично у него!

Если бы подобную шутку де Моррей разыграл с конём Дугласа, то, пожалуй, стал бы первым, кого лорд убьёт после того, как англичан не останется. А вот Уильям шутку мог оценить.

— Сэр! — внезапно появился разведчик с реки, — Пехота противника уходит. Лучники же продолжают занимать позиции у брода.

И тут де Моррею уже стало не до смеха! Эндрю должен был срочно принять верное решение. Он не знал, что именно могло заставить де Варрена дать приказ об отступлении пехоты, но в первую очередь на ум приходили две причины: «Либо англичане разбиты на мосту и отступают, либо они прорвали позиции Уильяма и готовят более безопасную переправу. Брод же остаются охранять лучники, и тогда, наверняка, скоро вернётся конница. Значит, верное решение в обоих случаях может быть только одно: немедленно атаковать!» Де Моррей не мог даже предположить, с каким количеством войск придётся столкнуться его малочисленной коннице. Ставку можно было делать лишь на стремительность атаки. Времени для разведки вражеских позиций не было.

— Вот что, малыш Том! Ситуация поменялась! Ну-ка, быстро скачи к той каменной гряде! За ней найдёшь лорда Дугласа. Передай ему: конница врага последний раз была замечена сэром Уильямом у моста со стороны английского лагеря, пехота же их отступает от брода. У реки остался лишь один отряд лучников! Я атакую! Пусть идёт за мной!

Том несколько раз повторил послание, после чего направил Камненога в сторону отряда шотландских копейщиков. Де Моррей же объявил своим людям о начале атаки.

Всадники медленно подвели коней к деревьям, где запрыгнули в сёдла. Англичане на противоположном берегу так и не заметили их. Взмах меча де Моррея послужил командой. С задорным кличем шотландская конница бросилась через широкий брод на захватчиков. Атака получилась настолько молниеносной, что противник успел дать лишь один залп. Всего за несколько минут была уничтожена тысяча отборных английских лучников.

Когда де Моррей и его командиры посчитали потери, то оказалось, что шотландцы во время рейда потеряли всего одиннадцать воинов и шестнадцать лошадей. Ещё четверо человек отделались переломами после падения из сёдел и не смогли продолжить атаку. Но такое количество жертв выглядело просто ничтожным для столь опасной атаки. Триумф отдельной победы воодушевил де Моррея ещё больше. Он уже не выпускал из рук свой меч, а жар борьбы охватывал его всё сильнее и сильнее. Белому рыцарю казалось, что меч придаёт ему ещё больше храбрости, задора, харизмы, кроме того, делает его почти неуязвимым. Пылая огнём боевой эйфории, де Моррей повёл своих людей дальше.

Однако рассудка он не терял… Эндрю не стал атаковать в спину отступающую от брода пехоту, зная, что по пятам за ним идёт Дуглас, а направил конницу сразу же к мосту, чтобы разгромить другую часть войск противника. Он был уверен, что этим маневром не оставил англичанам возможности уйти или объединиться. А в то, что они могли разбить Уоллеса, он уже не верил.

Всадники погнали коней вперёд галопом, по небольшой дуге обогнув пехоту врага. Шотландцы устремилась к поредевшим и смешавшимся английским позициям, где Крессингем возвышался среди разрозненной толпы с ярким, красно-золотым королевским знаменем. Прекраснее цели де Моррей просто не мог себе представить. Наместник же словно застыл, увидев перед собой белого рыцаря.

— Смерть разорителю! — выкрикнул сэр Эндрю и направил своего коня в сторону человека, наводившего страх и ужас на шотландский народ.

«Вот он, подвиг, достойный первого рыцаря! Сразить главного злодея!»

Крессингем даже не успел надеть шлем. При полном попустительстве прочих англичан де Моррей оказался прямо перед своим врагом и точным рубящим ударом снёс ему голову. Затем меч рыцаря нашёл руку вражеского знаменосца. Окровавленная кисть осталась держаться за древко, а англичанин с истошным криком схватился за обрубок предплечья, из которого фонтаном ударила кровь. Де Моррей сорвал материю, вышитую золотыми львами, подбросил в воздух и разрубил двумя ударами крест-накрест. Если снесённая голова наместника привела английских воинов в оцепенение, то меч, способный в воздухе рассекать ткань королевского знамени, уже заставил в панике кинуться в разные стороны, искать варианты спасения.

Де Моррей же впал в лёгкое забытие. Он совершенно не понимал, что оторвался от своего отряда больше чем на тридцать ярдов и что бьётся один с пятью десятками, пусть и деморализованных, врагов. Однако в рукопашной схватке шотландскому рыцарю в тот день равных не было. Вражеские мечи и топоры буквально отлетали от его сверкающего клинка, а перед его конём падали новые и новые трупы противников. Но Эндрю также не мог видеть, как группа английских лучников, оказавшаяся брошенной у берега реки, дала по нему залп. Тяжёлые стрелы, выпущенные из длинных луков с убойного расстояния, смогли пробить даже такую прекрасную броню, как у него. Белый рыцарь, окроплённый тяжёлыми красными каплями, вылетел из седла. Больше десятка английских пехотинцев кинулись добить его, но в этот момент их оглушило дикое конское ржание, заставившее содрогнуться.

«Грозовой Вихрь!» — понял де Моррей, — «Только эта зверюга может издавать такие звуки». Он слабел… Но знал, что сражение выиграно! Лорд Дуглас должен был завершить его прекрасный стремительный рейд.

* * *

Воины Виллема Смелого довольно быстро догнали отступающую английскую пехоту, как и предполагал де Моррей. Англичане числом превосходили своих противников в два раза. Но это не помешало проиграть им бой так же бездарно, как и лучникам у брода. Длинными копьями шотландцы оттеснили их к реке и скинули в воду, так и не встретив сопротивления. Если какому-то обладателю тяжёлой брони посчастливилось не утонуть, на берегу его ждала смерть от меча или топора. Самые несчастные умирали позже от холода в мокрой одежде и уже проржавевших доспехах. Затем воины Дугласа прорвались к бывшему английскому лагерю и помогли коннице де Моррея добить остатки войск противника.

Об этом всём доложили Уильяму Уоллесу, когда его отряд наконец-то соединился с прочим войском. К этому моменту у Стерлингского моста ни у одного, ни у другого берега уже не осталось живых англичан.

Шотландцы приветствовали своего главнокомандующего восторженными возгласами. Робко подошёл малыш Том с Камненогом и с поклоном передал поводья.

— Благодарю, Том, сегодня ты внёс огромный вклад в нашу победу! — Уильям хлопнул юношу по плечу, а потом потрепал за шею своего коня, — А теперь, будь добр, парень, отведи его к остальным лошадям и расседлай.

Том принялся выполнять поручение. У Уоллеса не было времени возиться с Камненогом. Нужно было оценить итоги битвы и масштаб победы. Глазами он искал других командиров. Вокруг же толпились рядовые бойцы, выкрикивая приветствия и салютуя. Дуглас сам прорвался через восторженную толпу. Уоллес даже не успел открыть рот, а тот уже резко выпалил:

— Скорей, Эндрю зовёт!.. Попрощаться.

Дуглас жестом указал другу, куда идти. Толпа расступилась. Уоллес, державшийся спокойно, но ликующий внутри от величайшего триумфа шотландцев, сразу же стал угрюм: «Видимо, за великие победы всегда приходится платить великой ценой». Де Моррей лежал на своём плаще, уже не бежевом, а пропитанном тёмно-бордовой кровью. Возле него суетился Старый Билл. Седой морщинистый травник заменял военного лекаря. Чуть в стороне единственный священник в войске шотландцев, тот самый отец Уолтер, возносил молитвы господу то ли о здоровье рыцаря, то ли уже о принятии его в небесное воинство.

— Уильям… — прохрипел де Моррей, слегка привстав, а Старый Билл в это время успел запихнуть ему под голову комок тряпок, — Мы победили! Ты привёл нас к победе!

— Нет, мой друг, к победе нас привёл ты! А я всего лишь отбил первый удар.

— Теперь без разницы… — де Моррей обернулся, — Билл, отец Уолтер, спасибо вам! А теперь оставьте меня наедине с сэром Уильямом!

Священник и травник удалились. Дуглас, поймавший короткий взгляд раненого, понял, что ему также стоит уйти. Де Моррей набрал воздуха в грудь и тяжело вздохнул. Сейчас он собирал последние силы.

— Послушай! — вполне уверенно начал рыцарь, — Мне осталось совсем чуть-чуть, но я должен успеть рассказать тебе кое-что. Налей-ка! — он показал пальцем на большую чёрную бутылку и деревянную чашу, стоящую рядом, — Успели разграбить обоз! Вино с королевской печатью… Крессингем собирался праздновать победу. Но её буду праздновать я! — Уоллес медлил, — Да лей уже! Мне ничем не помочь. Вот и умру захмелевшим, с кубком в руке на поле нашей победы! Ведь это славная смерть для рыцаря, Уильям?

— Это славная смерть для любого мужчины! — он протянул другу полную чашу, — И ещё, при всём этом ты знаешь, что успел подарить своему народу свободу!

— Да… По крайней мере, на время… — невесело сказал де Моррей и осушил кружку до дна, — Ещё!

Пока Уоллес наливал, он начал разговор:

— Ты никогда не задумывался, почему англичане пришли к нам с войной?

Мужчины подружились сразу же после знакомства, и были откровенны друг с другом. Но подобного, казалось бы, очевидного разговора ещё ни разу не заводили.

— Задумывался, — ответил Уоллес, — Честолюбие и жажда власти Эдуарда! У меня нет другого объяснения — он по-своему безумен.

— Безумен настолько, чтобы вступать в ненужный конфликт во время войны с Францией? Или безумен настолько, чтобы стремиться покорить наши холодные горы так же рьяно, как солнечные Бретань или Фландрию?

— Франция ближе к нему, но её отделяет море, мы дальше, но до нас можно дойти по суше… Зачем искать логику в действиях завоевателя? Он хочет всего и сразу! Он будет брать то, что взять проще, или то, что ближе, не задумываясь о том, нужны ли государству его войны и захваченные им земли.

— Зачастую это так, но не в нашем случае… Эдуарду нужно было другое…

— Что же?

— Мой меч!

— Что??? — Уоллес уставился на друга. У того закатывались глаза. Он собирался с силами. Уоллес понял, что у де Моррея началась горячка, и он бредит.

— Я умираю! Дослушай меня! А потом сделай, что я попрошу! — Он крепкой хваткой вцепился своему товарищу в плащ и хриплым шёпотом начал повествование. Уильям не мог уловить суть, видимо, раненый уже забывался.

Он рассказывал о своём вассале, которому приснилась некая лесная фея, призвавшая этого вассала к себе. Тот отыскал её по зову и обнаружил в её колдовском лесу заговорённый меч. Взял его без спросу, и фея обрушила на него свой гнев, наказав, чтобы господин вассала, то есть де Моррей, лично ей этот меч вернул. Далее всё пошло совсем запутанно… В рассказе появлялись единороги, карлики и прочие невиданные существа. А закончил Эндрю рассказ тем, что англичане вторглись в Шотландию именно после того, как этот слуга вернулся от феи с украденным мечом. Вассал скрывался в лесах, пока за несколько лет не превратился из юноши в дряхлого старика. А фея всё время являлась к нему в видениях. Тогда, не в силах выносить мучения, он вернулся к де Моррею, рассказал ему о случившемся и вручил меч. Рыцарь не поверил слуге, однако оставил меч себе. Он чувствовал в нём силу, которая и сподвигла его на начало восстания.

Сегодня же, по словам де Моррея, меч его предал и обрёк на смерть. И всё это произошло якобы потому, что он оставил меч себе, а не вернул фее. Сейчас же, умирающий рыцарь просил Уоллеса довершить то, что суждено было выполнить ему.

— Обещай, Уильям! — сказал де Моррей и вложил в его руки ножны с мечом. Это действие отняло у него последние силы. Окончательно исчерпав свой жизненный ресурс, он потерял сознание. Уоллес не успел ничего ответить, решив, что это к лучшему. В бреду горячки товарищ требовал с него невероятных невыполнимых клятв, а Уильям как человек чести не мог их дать.

Правда, едва Уоллес коснулся рукояти, по телу его пробежала дрожь. «Действительно, в мече таится какая-то неведомая сила. Или мне это просто показалось?» — подумал он, — «Но слова, которые только что говорил Эндрю, однозначно были наполнены безумием!» Он, наконец, оторвал взгляд от странного оружия и посмотрел на его бывшего обладателя. Тот застыл в неестественной позе. Сэр Эндрю де Моррей был мёртв…

Уоллес положил белого рыцаря на спину и закрыл ему глаза. Он простоял над ним на коленях несколько минут и вдруг обратил внимание на небо. Невероятно, но дождь кончился, а серую груду туч уже разрезал ярко-оранжевый луч заката. «Вот оно, чудо!» Уоллес, словно повинуясь небесному знамению, выхватил меч из ножен и тут же оказался охвачен необъяснимой пламенной страстью, словно твердившей ему о грядущих великих деяниях. «Это потрясающий меч!» — подумал Уильям, — «Эндрю просто бредил перед смертью… Но зато его клинок безупречен, ибо он может воодушевить любого воина! И я, сэр, да, именно сэр Уильям Уоллес должен вести свой народ к окончательной победе. Ведь это прекрасно: поднять над головой клинок павшего друга, чтобы продолжить его дело…»

Кто-то из шотландцев увидел фигуру Уоллеса, стоящую на берегу реки в лучах заката и поднимающую над головой меч.

— Слава Уильяму Уоллесу, хранителю Шотландии! — закричал он.

— Слава хранителю Шотландии! Слава хранителю Шотландии!!! — громовым голосом стремительно подхватили сотни и тысячи голосов.