Лаварденский Змей

Михаил Сергеевич Барков, 2022

Вторая новелла из цикла "Воспоминания о Верувине". Героем этой истории стал знаменитый вор и искусный обманщик из самого южного города на континенте. Он вынужден обзавестись новыми союзниками и выполнить непосильное задание, на которое в иные времена ни за что бы не согласился. Почему он должен покинуть родные кварталы, чем пожертвует ради достижения целей и кто окажется его неожиданным другом на пути к спасению – узнаете в этой книге.

«Рыцарь может взять ведро воды

и в миг уничтожить любой муравейник.

А если Боги тоже решат дать природе ведро?

Выстоят ли наши муравейники?»

Борен, старший разведчик армии Лавардена

Лаварден — есть какое-то особое очарование и в этом городе, и в его названии. Он всегда был экономическим сердцем Верувины, в которое с Лаварского моря прибывала золотая кровь и с юга расходилась по жилам во весь остальной континент. Здесь был самый большой порт, самая крупная и разношёрстная рыночная площадь, но здесь же был и самый высокий уровень преступности. Лорд Тавиш, правитель этой провинции, отчаянно пытался пресечь воровство, уничтожить местную гильдию наёмных убийц, разогнать вымогателей и торговцев наркотическими смесями, но вечно что-то шло не так: то стражу подкупили, то убили сержанта, то разведчики заключили с кем-то более выгодную сделку, то палки в колёса вставлял тот, о ком повествует этот рассказ — человек по прозвищу Лаварденский Змей, но в этих местах его чаще называли просто «Змей», а его настоящего имени почти никто не знал. Змей этот был коротко стриженным и аккуратным человеком, на первый взгляд худощавым, но под тканями он прятал тренированные мышцы и одну из причин своего прозвища: чрезвычайно гибкий скелет. Он всегда гладко брился лезвием, которое сам затачивал каждую неделю; всегда был вежлив с незнакомцами, помогал тем, кому помощь была действительно нужна, отчего у малознакомого с ним человека возникали вопросы: почему же «Змей»? И за что все жители Лавардена, включая лорда Тавиша, так его ненавидят? Ответ на эти вопросы сказал бы любой случайный лаварденский проходимец: «Потому что он вор!». И это правда, но правда недостаточно точная. Змей был вором чрезвычайно искусным, он использовал в своём ремесле все знакомства и связи, всю свою ловкость и изворотливость, а также очевидную лазейку в законодательстве Лавардена: чтобы приговорить человека к смертной казни, нужны доказательства совершённых им преступлений, а этих самых доказательств у стражи не было почти никогда. Иногда был только сам виновник происшествия, и так случилось как раз в день, с которого начинается наша история.

Змей взял на последнюю «прогулку», как он это называл, своего старого приятеля, имя которому было Джуни. Этот Джуни был таким же худощавым и цепким, но не таким изворотливым, как его наставник и напарник, ведь как раз из-за него их двоих поймали и посадили в темницу до вердикта. Одно неудачное движение, один разбитый горшок — и целый особняк просыпается среди ночи. Джуни знал настоящее имя своего друга, а потому обращался к нему так:

— Шэйн! — раздался шёпот из соседней камеры.

Шэйн снял с себя рубашку и с обнажённым торсом сидел на коленях посреди камеры. Он закрыл глаза и внимательно слушал окружение.

— Шэйн, что нам делать?! — надрывистым шёпотом спрашивал Джуни.

— Нам?! — главный вор открыл глаза и повернулся к напарнику. — Думай за себя, а я как-нибудь разберусь.

— Ты же не бросишь меня здесь?!

Шэйн поднялся, подошёл к замку, удерживающему дверь камеры, просунул руки между прутьев и стал взвешивать его в ладони и шевелить.

— Шэйн! — повторял Джуни, и теперь уже явно раздражал этим молчаливого собеседника.

Шэйн подсел ко второй клетке и жестом подозвал его — Джуни тут же подполз вплотную и прислонил лицо к прутьям в надежде услышать спасительное слово.

— Что такое? — спросил он, глядя Шэйну в глаза.

Наставник не оправдал ожиданий: мёртвой хваткой цапнул его за нос, потянул на себя и прошипел:

— Если ты не заткнёшь свою пасть, я сдам им расположения всех твоих тайников. Мы были вместе на деле, но попались, и теперь каждый сам за себя, понял? Хватит меня доставать своими: «Шэ-эйн, спаси меня, Шэ-эйн, ты же не бро-осишь!». Заткнись!

Джуни закряхтел от боли, откинулся назад и, потирая красный нос, обиженно смотрел на Шэйна. В ближайшем коридоре послышались звонкие шаги латных ботинок. Они эхом разносились по холодным помещениям темницы и, едва заслышав их, Шэйн упал на каменный пол и съёжился, изображая боль в животе. В комнату зашёл стражник с факелом в руке и мечом в ножнах. Он осмотрел двух заключённых и усмехнулся:

— Вот так улов! Тинлер сказал, что поймали каких-то ворюг-неудачников, а это сам Змей!

Шэйн поднял лицо, прекратил свою актёрскую игру и внезапно выпрямился в полный рост:

— А, Стаммот, это ты!

Стражник сел на табурет напротив клетки Шэйна, сунул факел в держатель и скрестил руки на груди.

— Давно не видел твою скользкую морду, — сказал он и довольно улыбнулся.

— Не такую уж скользкую, я два дня не брился из-за этого вот… — пробурчал Шэйн и пнул прутья клетки своего бывшего напарника.

Джуни вздрогнул и отполз подальше. Стаммот бросил короткий взгляд на дрожащего парня и вернулся к разговору с основным собеседником:

— Я бы сказал: «будет тебе уроком», но не будет. Как только лорд Тавиш узнает о том, что вы сделали, тебя казнят.

Шэйн улыбнулся, прикрыл глаза и помотал головой:

— Невозможно. За кражу в Лавардене предусмотрен только срок, а в тюрьмах я не задерживаюсь, сам знаешь.

— За кражу! — Стаммот приподнял указательный палец. — Да только вы, ребята, обделались покрупнее.

Шэйн нахмурился, а Джуни подполз ближе и внимательно слушал. Приковав их взгляды, стражник продолжил:

— Когда вы ворвались ночью к Шефайнам в особняк, это было обычным делом, верно? Пробраться в библиотеку, взять чертежи, затем во вторую спальню и вскрыть сундучок в спальне старушки Галейны. Ты, Змей, совершал вещи куда сложнее и опаснее. Но! — Стаммот снова поднял палец. — Твой подельник облажался, и первой, кого вы разбудили, была старая Галейна, разумеется. Она проснулась, увидела у себя в спальне два тёмных силуэта и заверещала на весь дом. И что вы тогда сделали, напомни?

— Побежали к чертям оттуда, но стража нас перехватила, — спокойно ответил Шэйн. — Не вижу тут никакого «покрупнее».

— «Покрупнее» случилось дальше. Галейна так разволновалась из-за вашего ночного визита, что у неё остановилось сердце. Сегодня её торжественно сожгут, прах — в склеп, а останки разнесёт ветер.

— Чтоб её… — прошипел Шэйн и ударил рукой по прутьям.

Его глаза забегали, перебирая в уме сотни возможных исходов этой ситуации. Стаммот усмехнулся и продолжил:

— Этим дело не кончилось! Демилорд Галдис Шефайн настоял на том, чтобы виновники смерти его бабушки понесли наказание сегодня же, и просьбу об этом направил лично лорду Тавишу. Тавиш хорошо знаком с их семьёй и без колебаний согласится на это, так что… наверное, нам пора прощаться.

Стаммот поднялся, снова взял факел и, возвращая в помещение полумрак, пошёл к двери:

— Твои кражи были прямо-таки отдельной эпохой преступности, Змей. Но эта эпоха закончилась.

— Стой! — окликнул его Шэйн и обхватил прутья руками. — Раз уж я сегодня сдохну, принеси хоть поесть, прошу по-человечески!

Стаммот задержался на секунду и кивнул:

— Ладно.

Его грузные шаги начали удаляться по коридору, а затем снова вернулись. Он вошёл в комнату и в прямоугольное отверстие внизу камерной двери просунул железную тарелку с двумя варёными картофелинами и куриной ножкой.

— Негусто, но спасибо и на этом, — поблагодарил его Шэйн и принялся быстро есть.

— А можно мне тоже? — спросил Джуни, но Стаммот проигнорировал его вопрос и ушёл. — Шэйн! Поделись со мной!

Шэйн вёл себя так, будто был один в этом помещении. Он откусил половину картофелины, но тут же с отвращением сплюнул её в сторону; снял руками всё мясо с косточки, положил её на каменный пол и внимательно осмотрел.

— Что ты делаешь? — беспокойно спрашивал Джуни, но ответа не последовало.

Шэйн жевал кусочек куриного мяса и продолжал смотреть на куриную кость, остальное бросил в сторону. Он поставил железную тарелку на ребро, ударил по её дну пару раз и отогнул тем самым нижний край. Острым краем он расположил её на одном из суставов куриной голени, ударил кулаком по плоскости загнутой части тарелки — и вот, куриная косточка уже прибрела острый конец. Далее он поставил острый край вдоль косточки, расколол её пополам, уменьшив диаметр в два раза, а потом взял её и стал быстрыми короткими движениями тереть об острый уголок камерной двери.

Джуни прильнул к прутьям и наблюдал за наставником, но не понимал, что он делает. Шэйн выточил из куриной кости подобие ключа, просунул руки между прутьев и стал понемногу вводить его в замочную скважину двери. Он прижался ухом почти вплотную к замку, левой рукой держал его, а правой двигал косточку.

— Шэйн! — нервным полушёпотом вскрикнул Джуни и попытался потрясти прутья клетки, но они были намертво закреплены.

Через несколько секунд прозвучал щелчок и замок клетки Шэйна открылся. Он снял его, торжественно отбросил в сторону, схватил с пола свою рубаху и вышел наружу.

— Шэйн! — снова крикнул Джуни, широко распахнув глаза.

Шэйн посмотрел на него, подскочил ближе и схватил за воротник:

— Если я ещё раз увижу тебя на улицах Лавардена, без ножа в боку ты от меня не уйдёшь, понял? На!

Шэйн бросил ему импровизированный ключ из куриной кости и поспешил к двери.

В темнице поднялась суматоха, но, когда стража поняла, что произошло, Шэйн был уже в квартале оттуда. Он часто пользовался тем, что немногие знали его в лицо — свободно гулял по городу, не привлекая внимания, и периодически становился жертвой своей клептомании: монета здесь, фрукт там, мешок под награбленное стянуть с чужого седла, и вот — у него уже целый груз из вещей, которые минуту назад принадлежали кому-то другому. Когда случайный прохожий на улице обращал на него внимание, Шэйн уже исчезал за ближайшим углом, забирался на крышу и пережидал там. Он всегда передвигался по городу максимально извилистыми путями, которые хорошо знал и иногда повторял, как и в этот раз.

Шэйн понимал, что скоро его начнут искать, и поспешил в своё убежище на чердаке старого жилого дома на востоке Лавардена. Он забежал внутрь, утоляя голод только что украденной грушей, поднялся на верхний этаж и подошёл к единственному окну в коридоре. Вор прислушался, выглянул наружу и, убедившись, что рядом не было ни души, достал тонкий деревянный шест из выемки в подоконнике. Шэйн вытянул его над собой, открыл люк в потолке, и к нему прямо в руки сползла хлипкая ручная лестница. Он поймал её, бесшумно опустил на пол, вернул шест на место и, схватив мешочек с попутно награбленными мелочами, стал подниматься наверх.

На чердаке были несколько сундуков с трофеями, два шкафа с полками, на которых стояли статуэтки и украшения из драгоценных металлов, открытый мешок с цветными камнями и маленький столик у круглого окошка шириной в локоть, на котором до сих пор лежала тарелка с объедками двухдневной давности — всё это было личной коллекцией Шэйна, витриной его воровских достижений. Он не боялся, что кто-то проследит за ним и заберётся сюда, чтобы обокрасть легендарного вора — всё, что было выставлено на показ, он покрыл сухим ядом, который уже через минуту вызвал бы у забредшего сюда несчастливца ужасные судороги и неостановимую рвоту. Один такой человек когда-то забрался с крыши через то самое окошко над столиком и был найден здесь уже мёртвым, но это Шэйн не считал убийством, хотя убивать своими руками ему тоже приходилось не раз. Единственным, что здесь можно украсть без вреда для себя, были деньги в сундуках — один сундук для медных, второй для серебряных, а третий для золотых монет. Об этих богатствах, однако, Шэйн тоже не беспокоился, потому как пару мешочков утратить ему было не жаль, а чтобы унести все эти деньги, потребовалось бы человек десять и добротная телега, что противоречит незаметному проникновению на чердак.

Шэйн оказался в своём убежище, поднял лестницу наверх и расположил её у края люка, который тут же закрыл. Он присел на пол, аккуратно взял маленькую железную скобку, торчавшую меж досок, и приладил её к лестнице так, чтобы при открытии люка лестница снова падала вниз. Шэйн прошёл мимо одного из сундуков, приоткрыл его и бросил внутрь несколько медяков, присоединяя их к сотням таких же, заманчиво бликующих во тьме под крышкой.

Еда на столе давно высохла, Шэйн заметил это, взял тарелочку и стряхнул в окно всё, что в ней было. Возвращая руку внутрь, он вдруг замер и почувствовал, что он упустил из виду какую-то деталь. Внимательный взгляд выглянул наружу и заметил, что в башне, расположенной в квартале отсюда, к столбику под крышей была привязана белая лента — знак человека, которому Шэйн доверял и которого любил. Шэйн подбежал к мешку с недавно наворованными вещами, достал оттуда ещё одну грушу и поспешил в окно.

Выскочив наружу, Шэйн потуже затянул свои сапоги с тонкой подошвой, разогнался и перепрыгнул через переулок на соседнюю крышу. Он побежал быстро, чтобы, если вдруг его кто-то заметит, увести внимание максимально далеко от убежища. По доскам, соломе и черепице Шэйн шагал так же уверенно и быстро, как бежал бы по ровной дороге без препятствий — он огибал углы, перемахивал через ограждения, пробегал по балконам и хватался за края, сохраняя невозмутимое лицо, которое иногда скрашивала лёгкая улыбка, вызванная удовольствием от собственной свободы. Любой человек на его месте засомневался бы в каждом из сотен шагов, проделанных в четырёх этажах от земли, но Шэйн знал все эти пути и прекрасно помнил, какой камень может осыпаться, какие доски скрипят и прогибаются, какие фрагменты черепичных крыш могут вывалиться из общей массы, скользнуть вниз и привлечь лишнее внимание. Он без труда добрался до башни, оглянулся и пару секунд постоял на месте, чтобы убедиться в отсутствии «хвоста». Слышен был лишь обыкновенный городской шум — уличный гомон, ржание коней и звон кузнечных молотов.

Шэйн обошёл башню по пристройке, чтобы спрятаться от солнца, и по укрытым тенью камням полез наверх. Оказавшись у той самой белой ленты, он аккуратно выглянул снизу, из-за уступа, и для начала убедился, что на башне никого нет, а только потом забрался под её крышу. Шэйн присел на пол и простучал по доскам рваный ритм, происхождение которого уже давно забыл. Стук запустил цепочку других негромких звуков, которые доносились откуда-то из-под башни. Полминуты ничего не происходило.

Солнце уже приближалось к горизонту и накрывало город тёплым вечерним светом. Шэйн вздохнул, встал у одного из четырёх столбов, подпиравших крышу, и смотрел на белую ленту, которая трепетала на ветру прямо перед его глазами. Вскоре снизу послышались шаги, в полу открылся люк и перед Шэйном оказалась худая блондинка с глазами размером с монету — это была его сестра Дальма.

— Я даже не сомневалась, — с улыбкой сказала она и обняла его.

— Иначе и быть не может, — ответил Шэйн и обхватил её руками.

Дальма отстранилась и сняла с плеча мешок, который оказался у неё с собой.

— Я принесла тебе ужин и плохую новость, — заговорила девушка, присела на одно колено и достала крупный тряпичный свёрток. — Мама болеет. Она беспокоится о тебе, скучает. И всё ещё искренне верит, что ты работаешь посыльным у лорда, поэтому так хорошо зарабатываешь.

Шэйн коротко улыбнулся, принял свёрток у сестры и развернул его: там была небольшая запечённая утка и кусок хлеба. Запахи свежей ржаной корочки и приготовленной птицы поразили нюх Шэйна, а вслед за ними Дальма вынула из мешка фляжку и протянула её брату.

— Пелетейнский? — спросил Шэйн.

— Нет, прости, — с сожалением ответила Дальма. — Пелетейн захвачен, оттуда больше не поставляют эль.

— Захвачен? — Шэйн говорил с набитым ртом, отчего удивление выглядело немного нелепо. — Кем? Что там творится?

Дальма погладила его по руке и улыбнулась:

— Как всегда. Живёшь себе на уме, а весь мир побоку. Ренамир расширяет свою империю. Ренскую, так и назвал её. Он захватил все северные провинции, неделю назад были разбиты воины Пелетейна. Помнишь Гатора? Такой крупный парень был, любил выпить…

— Описала половину моих знакомых, — усмехнулся Шэйн и запил элем печёную утку.

— Рыжий, с бородой до груди! Он был там. Последнее письмо от него пришло мне неделю назад, а обычно они приходили каждые три дня.

Шэйн нахмурился, прожевал и стал расспрашивать сестру:

— Письмо каждые три дня? Он что, ухлёстывал за тобой? И скажи лучше, что там с мамой, я и без пелетейнского эля проживу, как и без историй об этом Гаторе.

Дальма опустила глаза и села спиной к ограждению башни. Шэйн видел, что сестре тяжело говорить об этом:

— Она не чувствует левую руку. И говорит, всё остальное понемногу тоже теряется. Сегодня не смогла встать с кровати.

— Что?! — изумился Шэйн, и на лице его отразилась неожиданная озлобленность на сам факт внезапной болезни матери. — Я найду того, кто ей поможет, клянусь тебе. До конца этой недели.

Но Дальма лишь помотала головой:

— Искали. Те два дня, что ты был за решёткой, я опрашивала всех подряд, четыре лекаря были у нас дома, ни один не повторился в своих словах: кто говорит «застудили», кто «отдохните», кто «ешьте больше огурцов»… чушь! Но все они сослались на того, до кого мне не добраться — целителя по имени Йонан.

— Это же личный лекарь Тавиша, — задумчиво прокомментировал Шэйн.

— Именно. И он не оказывает услуг простым людям, разве что лорд Тавиш лично его попросит.

Шэйн закончил трапезу, хлебнул ещё эля и погрузился в сомнения:

— Честным путём его не достать. Но я могу подделать приказ или…

— Шэйн, нет… — прервала его сестра. — Если об этом узнают, нас троих тут же казнят. Ты знаешь, что Джуни сейчас на эшафоте? Вон там, — она указала худой рукой на восток, где возвышался козырёк башни, расположенной на городской ратуше.

Шэйн вскочил на ноги, посмотрел в том направлении и пробормотал:

— Я же оставил придурку ключ…

Дальма подошла ближе и взяла его за плечо:

— Оставил или нет, а Джуни… не смог сбежать.

Шэйн замер на секунду. Его внимание замкнулось на той самой башне ратуши, но он тут же изобразил безразличие:

— Ну и ладно. Я достану нам лекаря, Дальма. Пока возьми это… — в протянутой руке показался маленький мешочек с монетами. — Неси под одеждой, не показывай. Маме скажи, что я загляну завтра.

Дальма обняла брата и с надеждой в голосе произнесла:

— Я верю, что правда заглянешь. И научись уже готовить, сколько я буду тебе еду таскать?

— Хочу, чтобы был лишний повод повидаться с тобой, — ответил Шэйн и обнял сестру со взаимной теплотой. — Спасибо за ужин. Теперь беги скорее к маме, завтра буду, обещаю!

Дальма кивнула ему, убрала опустошённую фляжку в мешок и спустилась туда, откуда недавно прибыла. Шэйн проводил её взглядом, вздохнул и обернулся на город. Башня ратуши непреодолимо привлекала его внимание и натолкнула на мысль: «Если казнь ещё не состоялась, то можно успеть что-то исправить». Джуни был идиотом по мнению его клептомана-наставника, но он не заслуживал столь ранней и бессмысленной смерти, поэтому Шэйн направился в один из своих тайников на крышах города, взял оттуда две небольших дымовых бомбы, убрал их в глубокие набедренные карманы и побежал к ратуше — как всегда, поверху.

Перед эшафотом собралась толпа из сотни человек — многие лаварденцы любили публичные казни, этот жестокий, но неотъемлемый элемент культуры всей Верувины. Люди воспринимали это как обыденное развлечение, но такое отношение сохранялось лишь до тех пор, пока они сами не оказывались в петле или под топором палача. Именно топор и грозил бедному Джуни, потому как демилорд Галдис Шефайн решил, что виселица — недостаточно справедливое наказание для губителя его любимой бабушки.

Шэйн со всей своей прытью лез по ближайшему к площади зданию, забрался на крышу и приготовил дымовую бомбу. Он забежал по треугольной крыше наверх, занёс руку для броска прямо в эшафот, но вдруг увидел, что в эту секунду палач с размаху нанёс последний удар. Голова Джуни упала отдельно от тела и повернулась безжизненным лицом к толпе.

Люди зашумели, а Шэйн, наоборот, затих и оцепенел. Он опустил руку с бомбой и помрачнел — слишком поздно было что-то предпринимать. Двое носильщиков подошли к телу Джуни, подхватили его и понесли прочь, а отсечённую голову палач небрежно пнул в корзину перед эшафотом, где лежали ещё три срубленные головы. Черепа обезглавленных затем размещались в специальных местах, чтобы отпугивать людей и служить им напоминанием о том, что будет, если пойти против закона в Лавардене. Шэйн нагляделся на эти лица за свои тридцать два года и давно перестал чувствовать их назидательный эффект, но голова Джуни сместила что-то в его душе. Он стоял на крыше трёхэтажного дома и смотрел на корзину с головами не в силах оторвать взгляда.

На эшафот поднялся гонец в мантии, прокашлялся, раскатал небольшой свиток и стал зачитывать:

— Жители Лавардена! Если вам известны имя, место пребывания или способ общения с вором по прозвищу «Лаварденский Змей», вы обязаны передать эту информацию городской страже по двум причинам! Первая: Лаварденский Змей в очередной раз сбежал из плена, чем нарушил законы нашего города… в очередной раз, — повторил гонец и слегка посмеялся вместе с толпой собравшихся зевак. — Однако его приговор отменён по личному решению его величества! Вторая причина поиска Лаварденского Змея: лорд Тавиш приглашает его на личную и срочную аудиенцию, по делу, которое не может быть разглашено. Данному вору, и только ему, без самозванцев, двойников и заместителей, надлежит явиться к воротам цитадели лорда Тавиша как можно скорее, стража будет уведомлена. В качестве проверки будет задан вопрос, ответ на который известен только настоящему Змею, так что просьба не беспокоить стражу никому, кроме самого Змея. У меня всё!

Гонец кашлянул, свернул свиток и хотел уже спуститься с эшафота, как вдруг с крыши около площади громко прозвучал вопрос:

— И чего ему надо? Тавишу.

Силуэт Шэйна контрастировал с ясным вечерним небом: он упёр руки в пояс и смотрел на то, как к его позиции уже стягивается стража.

— Вы сможете передать? Кто вы? — спрашивал гонец, прикрываясь рукой от солнца в попытках разглядеть собеседника.

— Я его лучший друг, выкладывай! — крикнул Шэйн и стал уже оглядываться, прикидывая, каким путём побежит от стражи.

Гонец вернулся на середину эшафота и продолжил попытки докричаться до Шэйна:

— О деле мне ничего не сказали, но лорд Тавиш дал слово, что на время аудиенции у Змея будет иммунитет в пределах цитадели, и ни один представитель стражи не может его задерживать!

Толпа между гонцом лорда и Шэйном начинала шуметь всё больше, наполняясь разнородными возмущениями происходящим: кто-то поддерживал свободных воров и восхищался их неуловимостью, кто-то проклинал их, но вместе все они были лишь шумом между Лаварденским Змеем и его новой задачей.

— Передай Тавишу, что он придёт завтра в полдень! — выкрикнул Шэйн и исчез из виду.

Он перепрыгнул на соседнюю крышу, пробежал по примятой соломе несколько шагов и соскочил в кучу песка, высыпанную для строительства фундамента какого-то дома. Стройка затянулась, что позволяло Шэйну использовать этот песок уже в третий или четвёртый раз — на нём даже можно было увидеть следы от прошлых приземлений.

Оказавшись внизу, Шэйн медленным бегом направился в сторону своего убежища. Позади него шумели люди, кто-то указывал на него пальцем, а когда появилась стража, Шэйн уже был в двух кварталах от площади и, накинув капюшон, спокойно шёл домой.

Вор миновал улицу, на которой помнил каждый камень, затем знакомый коридор ветхого дома, шестом открыл люк и забрался наверх. Через пять секунд он убрал все признаки своего присутствия и снял обувь, чтобы передвигаться тише. Когда на чердаке начинала скрипеть хоть одна доска, Шэйн тут же прижимал её, подкладывал дополнительные опоры, а иногда просто обходил, точно зная, с какого сантиметра начинается эта «зона скрипа» и на каком заканчивается. В общении и в своих «прогулках» Шэйн мог показаться беспечным, но по части собственной безопасности он таким не был, и даже, наоборот, был дотошен и скрупулёзен.

Шэйн прошёлся по комнате, взял огниво и осторожно зажёг старую восковую свечу у зеркала высотой от пояса до макушки. Он посмотрел на себя: острые черты лица, щетина, растрёпанные каштановые лохмы и наглые карие глаза.

— Завтра приём у лорда, говнюк, — сказал он сам себе и ухмыльнулся.

В свете единственной свечи блеснули его зубы, в верхнем ряду которых недоставало одного, за правым клыком — по мнению Шэйна, это портило очарование от его улыбки, но справиться с жизненными трудностями удавалось и без неё. Он посмотрел за окно и, заметив, что солнце уже село, решил лечь спать пораньше. На завтра у него был уготован сюрприз для лорда Тавиша.

Шэйн проснулся ранним утром, через пару часов после рассвета, и твёрдо решил, что к девяти утра он должен оказаться в тронном зале, где лорд восседал, выслушивая просителей. Он прошёл к окну, взял оттуда маленький тазик, наполненный дождевой водой, и поставил его перед зеркалом. Сперва Шэйн умылся, сполоснул рот и взял с полки рядом лезвие. Два пальца свободной руки он опустил в баночку с мутноватой смесью из козьего жира, намазал лицо и принялся сбривать всё лишнее. Следующим инструментом в руке Шэйна оказался дорогой гребень, украденный когда-то у знатной дамы — им он расчесал волосы и прибрал их назад. Удовлетворившись новым видом своего лица, Шэйн подошёл к шкафу, на котором были сложены одежды и ткани. Он выбрал белую рубаху, а поверх неё надел бирюзовую котту, но посмотрел на себя в зеркало и нахмурился — её нижние края были почти у пяток, к тому же, она слишком сильно стесняла движения. Шэйн недовольно помотал головой и вместо котты надел бордовый жилет, который застегнул только до груди. Штаны он выбрал тёмно-серые, почти чёрные, достаточно свободные для того, чтобы убежать от любой угрозы. Всю эту красоту он дополнил светлым кожаным пояском, к которому прикрепил маленькие ножны и клинок, лезвие которого было длиной с человеческую кисть. Шэйн с сомнением посмотрел на нож, но решил всё-таки взять его и, стоя перед зеркалом, сказал сам себе:

— Ну да, мало ли что!

Причёсанные, но непослушные волосы, которые рассыпятся от первой же пробежки, Шэйн убрал бархатной лентой под цвет жилета, которая яркой гранью отделяла его каштановую шевелюру от светлого, слегка загорелого лба.

— Всё, хорош, — оценил сам себя Шэйн. — К маме так же пойду, пусть порадуется.

Единственной деталью прошлого образа остались лёгкие кожаные сапоги с тонкой подошвой — их знаменитый вор не променял бы ни на какую обувь. В следующую минуту, не смотря на свой обманчиво-благородный вид, Шэйн привычным образом вылез в окно и спустился с крыш только через две улицы, спрыгнув в переулке, чтобы избежать лишнего внимания.

По пути до цитадели, который пролегал через два самых густонаселённых района, Шэйн любимым способом раздобыл себе немного денег и почти все их тут же потратил на завтрак в трактире. Напитки и еду подавала фигуристая женщина с румяными щеками и страстным взглядом по имени Лорна. Шэйн знал её уже несколько лет, с тех времён, когда она была владелицей лучшего борделя в Лавардене, но её дело было прикрыто каким-то приезжим лордом, который остался недоволен услугами тамошнего персонала. Теперь Лорна разносила напитки и соблазняла особо падких на похоть посетителей, чтобы вытянуть из них побольше денег. Когда она приблизилась к Шэйну с подносом и наклонилась, чтобы поставить перед ним тарелку с едой и кружку молока, с её уст сорвался загадочный полушёпот:

— Я вас раньше здесь не видела, господин. Расскажете о себе?

Шэйн усмехнулся, хлебнул молока и ответил:

— Всё ты видела, я тебе четыре платья продал и был любимцем Карайны в «Сердце юга».

Лорна сперва неловко улыбнулась, непонимающе потрясла головой, а потом вдруг застыла, и глаза её расширились до предела. Она наклонилась через стол и задала ещё один вопрос совершенно иным тоном:

— Ты зачем так вырядился? И что ты тут…

Она вдруг снова замерла на секунду и, не дождавшись ответа, продолжила говорить:

— Ты что, к Тавишу идёшь?!

Спокойно прожёвывая утреннюю злаковую кашу, Шэйн продолжительно покивал.

— Ты идиот? Ясно же, что ловушка! Какой от тебя может быть прок лорду и его псам? Разве что потешиться, показать всем, как глуп, оказывается, всем известный Змей.

— Не ругайся, без тебя разберусь, — буркнул Шэйн и продолжил трапезу, не глядя на собеседницу.

— Для тебя это всё какая-то забава, а к кому потом за заказами обращаться? К выскочкам из портовых воров? Они такую цену заломят, что я не расплатилась бы даже в лучшие времена, а уж сейчас-то…

Шэйн сделал ещё глоток прохладного молока и сказал:

— Сначала, было, подумал, что ты обо мне беспокоишься, а ты про заказы. Лорна, Лорна… Не в широких юбках счастье.

— А в чём же, мой милый? — съязвила женщина. — Одними юбками и богаты, с нашей-то экономикой!

— Ну не знаю, — Шэйн приподнял брови и вытер рот ладонью. — С моей экономикой всё в порядке.

Он оставил на столе золотую монету и спешно ушёл, не сказав больше ни слова. Лорна взяла монету, сунула её себе под бельё и оглянулась по сторонам, тщетно надеясь, что в трактире на неё никто не смотрел.

Вскоре Шэйн оказался совсем недалеко от цитадели лорда Тавиша и, увидев её в полном размере, остановился на дороге, ведущей к мосту через ров. Высокий донжон из серого камня был окружён замком солидного возраста, но построены эти стены с умом, а потому разваливаться не спешили. Единственное, что давно пережило свои лучшие годы — это ров, и Шэйн прекрасно это знал. Он свернул с центральной улицы, прошёл пару кварталов и снова направился к замку, выйдя к обрыву некогда глубокого водоёма, отделявшего стены замка от угроз. Теперь этот водоём был смехотворной лужей, обнажившей пустой, высохший овраг. Шэйн оглянулся, осторожно спустился вниз и пешком пошёл к задней стене замка. Примерно в это время должен был сменяться дозор, Шэйн был в этом почти уверен, но вдруг с одной из башен выглянул солдат в блестящем стальном шлеме и крикнул:

— Эй! Ты что там делаешь?!

Стоящий посреди высохшего рва, богато одетый незнакомец и правда вызывал неоднозначные подозрения. Шэйн прикрыл глаза от солнца правой рукой и, увидев, что это обычный дозорный, крикнул ему в ответ:

— Я помощник инженера! Изучаю стены, чтобы предложить план по укреплению замка в следующем году!

— А, ну изучай! — снова отозвался дозорный и вернулся на пост, чтобы продолжить созерцать неизменное окружение.

Шэйн осознал свой просчёт касательно смены дозора и направился к соседней стене. Там с башен не выглядывал никто и, подождав минуту, Шэйн стал разминать руки и ноги. Стены были высотой около шести метров, и Шэйн преодолевал по вертикали куда большие препятствия, но камни с внешней стороны были сточены сотнями дождей, которых хватало в климате Лавардена.

— Первый шаг — самый сложный, — пробормотал Шэйн и стал высматривать свой путь по выступам и отверстиям в стене.

Определив примерный порядок движений, он подошёл к стене и спокойно, размеренно полез наверх. Перебирая ногами и руками, он осторожно подобрался к краю стены, но вдруг услышал там два голоса:

— Сколько в этот раз? — спросил первый.

— Три сотни серебряных, — угрюмо ответил второй.

— Три?! Обещали триста семьдесят, твари.

— Сказали: «спрашивайте с воров, которых не можете поймать». Ага! Поймать-то можем, а толку? Им либо башку надо сразу отрубить, либо ещё что придумать, потому что замки они щёлкают, как орехи. Вроде, сидит, в сторону глядишь — бац! Либо тебе по голове прилетело, либо взрыв какой, либо окно разбито, либо… Ох, не знаю я. Никакой управы нет на них!

Шэйн слушал всё это, вися на каменных уступах прямо под говорящими, и даже его тренированные пальцы начали краснеть от напряжения.

— Нашли же вы место… — прошипел он, поджимая губы.

— Ну, одного же казнили на днях, вчера, вон, нет? — спросил первый голос. — Со временем всех переловим, а новые придут — переловим их тоже. Пойду на пост, удачи.

— Давай, тебе тоже, — попрощался с ним второй, и шаги пластинчатых сапог стали удаляться в разные стороны от этого места.

Шэйн прождал ещё несколько секунд, сделал рывок и перемахнул через каменные зубья. Он приземлился внутри, сделал три шага к лестнице, как вдруг сзади послышался голос первого из говоривших стражников:

— Эй! Ты кто такой?! На стене запрещено находиться посторонним!

Шэйн обернулся и понял, что дверь караульной на углу стены оставалась открытой всё это время — было бы чудом, если стражник не заметил, как Шэйн выскочил из ниоткуда и оказался на стене.

— Я… — заговорил вор. — Вовсе не посторонний.

Шэйн убрал руки за спину и подошёл ближе к стражнику, который сделал несколько шагов ему навстречу и крепко сжал в руках арбалет.

— А кто?! — рявкнул страж и нацелил оружие на незнакомца.

— Я помощник квартирмейстера, провожу опрос: есть ли вещи, которые в вашем распорядке вас категорически не устраивают?

Шэйн показательно нахмурился, поджал губы и скрестил руки на груди.

— Помощник квартирмейстера? — озадачился страж, опустил арбалет и почесал голову. — Вы с Тенедайном работаете?

— Когда мне требуется, я работаю сам по себе, — уклонился Шэйн. — И сейчас мне важно знать правду о том, что беспокоит солдат Лавардена: что вы хотели бы улучшить в своей службе и что повысило бы вашу лояльность лорду?

— Лояльность… — с прежней озадаченностью повторил страж. — Ну, я хотел бы, чтобы смены были длиннее и платили за них больше. А то лишняя беготня до оружейной постоянно, только встал — уже уходи, и платят по три сотни в месяц. Это ж семь-восемь десятков серебряников в неделю! На еду и жильё для семьи хватает, да, но никакого развития! Коня не купить. Жену не побаловать. Сейчас ещё и Ренамир, поганый ублюдок, отрезает от нас одного союзника за другим, торговцев душат, цены растут, а жалование остаётся всё то же! Ещё и воры эти…

— Ага, — кивнул Шэйн, изображая озабоченность проблемой. — Блокнот оставил у писарей, но я запомню: жалование поднять, смены удлинить. Что-то ещё?

— Да… — неловко ответил страж и подошёл ближе. — Господин помощник квартирмейстера, ваш начальник, Тенедайн, стал большой занозой в жопе у всей стражи. Он не обеспечивает нас хорошей едой и снаряжением, но за любую ошибку требует непомерных наказаний! Оторвалась петля — штраф, истёрлись обмотки — штраф, поскользнулся на стене в дождь и поцарапал кирасу — штраф! Мы ведь… просто люди. А это просто шмотки, они портятся, рвутся… разве я не прав?

В глазах стража была надежда на перемены, он будто хотел высказать всё, что копилось в нём долгие годы, а Шэйн продолжал изображать заинтересованность:

— Безусловно, вы правы! А знаете, как мы поступим? — тут Шэйн перешёл на заговорческий шёпот, который был для него вторым родным голосом. — Мы обойдём Тенедайна, я направлю ваши пожелания напрямую лорду Тавишу. Если он их рассмотрит, вы об этом узнаете по своему следующему жалованию. Хорошо?

Глаза стража засияли от радости:

— Конечно! Конечно! Приятно иметь дело с понимающим человеком, спасибо вам, господин помощник квартирмейстера! — он протянул Шэйну руку в кольчужной рукавице, и тот уверенно пожал её.

— И мне приятно! Хорошего вам дозора, глядите в оба!

Шэйн учтиво улыбнулся ему на прощание и поскорее улизнул прочь. Оказавшись за стеной, он облегчённо выдохнул и довольно оглядел свой наряд:

— Хорошо, что приодеться решил. Как там говорят, «не суди по одёжке», да?

С довольной улыбкой он прошёл по территории замка, и там его образ уже не вызывал ни у кого вопросов.

Тем временем в тронный зал выстроилась очередь из просителей. Жители Лавардена атаковали лорда своими запросами по самым разным нуждам: еда, территория, уточнения законов, исключительные случаи безнаказанных преступлений, разрешение на своё предприятие в городе и многое другое. Среди них же затесались гости из-за моря, просящие места в городе или возможность исследовать какой-то местный культурный объект.

Лорд Тавиш, полноватый мужчина средних лет с густой бородой, не скрывал, что был немало утомлён всеми этими делами. Порой он мечтательно смотрел в окно, отвлекаясь от заданных ему вопросов, и вовсе их не слышал. У дверей тронного зала стоял один из писарей, который объявлял всех прибывших по списку, а второй сидел рядом и составлял порядок запросов, к которым приписывал решение лорда. Когда утреннее солнце уже уверенно заливало своим светом весь зал, два длинных гостевых стола и старый, но всё ещё красивый зелёный ковёр от двери до трона, писарь у двери объявил:

— Следующий: Миварис из Астендайна!

— Он одолжил мне своё место в очереди, — послышалось у входа.

В зале оказался Шэйн, закрыл за собой двери и поклонился лорду. Ножа у него на поясе уже не было — его пришлось сдать страже в предыдущем коридоре, но коварная ухмылка и оценивающий взгляд всё равно выдавали в нём хитреца.

— А вы кто?! — изумился писарь.

— Лаварденский Змей, — спокойно ответил Шэйн и медленно пошёл в сторону Тавиша.

Личная стража лорда тут же всполошилась, двое мечников сорвались со своих позиций, один из них крикнул:

— Взять его!

За спиной Шэйна открылись двери, внутрь вбежали ещё двое солдат, но вдруг лорд Тавиш поднялся с трона и заревел:

— Всем стоя-ять!

Тронный зал замер. Шэйн слегка сжался от резкого накала событий, но тут же расслабился и подмигнул одному из стражников. Тавиш медленными увесистыми шагами подошёл ближе к знаменитому вору и осмотрел его с ног до головы:

— Больно хорошо ты одет для Змея. Хотя обувь бродяги…

Шэйн, не теряя улыбки на лице, ответил:

— Если вор живёт, как нищий — значит, он плохой вор. Помнится, вы придумали для меня какой-то проверочный вопрос. Могу я его услышать, ваше величество? Просто интересно.

Один из стражников вдруг вскипел от гнева:

— Что за наглость! Ваше величество, позвольте…

— Нет! — вскрикнул Тавиш, неспешно вернулся на трон и указал на Шэйна. — Все по местам, а ты встань посреди зала, чтобы все тебя хорошо видели. Я достаточно слышал о том, как умело ты пользуешься суматохой.

Шэйн занял указанную позицию, сложил руки за спиной и терпеливо ждал.

— Вопрос… — продолжил Тавиш, поправляя одежды. — …был таков: что Змей украл у меня в прошлом году? Не у замка, не у Лавардена, а лично у меня.

Шэйн хмыкнул и без раздумий ответил:

— Золотой скипетр с красивым круглым навершием и резной рукоятью.

Тавиш прищурился. Он секунду смотрел на собеседника, затем задал следующий вопрос:

— Золотой скипетр все видели, я выходил с ним на люди. А что в нём было особенного?

Но и тут Шэйн ответил незамедлительно:

— Семь изумрудов были распределены по всей его длине, рукоять раскручивалась, в ней было спрятано лезвие — если честно, бессмысленная затея, скипетром и так можно очень больно огреть кого-то, зачем вам ещё и нож внутри?

Страж лорда, вспыливший прежде, до сих пор не мог прийти в себя. Слушая этот разговор, он пробормотал:

— Неслыханно…

Лорд Тавиш некоторое время молча смотрел на Шэйна и хмурился, а потом вдруг громогласно рассмеялся. Он смеялся долго и заливисто, будто разгонялся — едва заканчивался предыдущий приступ смеха, как начинался новый, ещё более громкий. Стража его радости не разделяла: все стояли с озлобленными лицами и не сводили глаз с Шэйна. Успокоившись, Тавиш утёр слёзы, полившиеся от смеха, и сказал:

— Я запомню этот день. Ух… — он отдышался и почесал бороду. — Дело такое, Змей… У меня есть поручение, которое могут выполнить только два человека в этом городе: первый — это ты, а второго я назначу тебе напарником, когда согласишься.

— А если не соглашусь?

— То тебя казнят сегодня же за все те злоключения, которые ты принёс Лавардену.

Тавиш вдруг стал серьёзен и лицо его помрачнело, а Шэйн продолжал улыбаться и в характерной ему манере кивнул несколько раз, поджав губы:

— Предсказуемо. Поэтому в замке есть человек, который в непредвиденный день совершит самое большое из моих «злоключений», если я не вернусь к нему в течение двух часов целым и невредимым. У меня есть миллион способов намекнуть кому-то, что я попался, поэтому лучше не испытывайте судьбу, ваше величество. Гонец сказал, что на всё время пребывания в цитадели у меня будет иммунитет — я позаботился о том, чтобы так и было. А шантажировать меня вы не сможете, потому что ничего обо мне не знаете.

— Неслыханно… — повторил всё тот же стражник. — Ваше величество, разве… разве может так быть?

Тавиш вздохнул и ответил:

— Зная того, кто перед нами стоит, — может. В замке более трёх сотен человек прислуги и стражи, а ещё целая очередь просителей за дверью.

— Не забудем о заключённых в подземелье, — дополнил Шэйн.

— Да… — задумчиво закончил Тавиш. — Что же, тогда придётся говорить на равных, как ни претило бы это мне или моей страже. Писари, сообщите всем, что на сегодня аудиенции закончены!

— Но милорд, там тридцать человек! — воскликнул один из слуг.

— Тем более. Распустить всех, я занят! Всё! Змей, следуй за мной.

Тавиш пригласил его жестом и вошёл в дверь в углу зала, которая вела вглубь цитадели. Двое стражников шли рядом с ним, ещё двое шли позади, за Шэйном, и иногда подталкивали его в спину, негромко ругаясь. Он терпел неуважение с их стороны, потому как это было лишь сотой долей от того, как хотел бы вести себя любой городской страж, встретившись с неуловимым вором, который обокрал весь город.

Тавиш привёл Шэйна в небольшую комнату, заваленную свитками, картами и книгами — здесь было два письменных стола, за одним из которых сидел крепкий лысый мужчина с хмурым взглядом, одетый в лёгкую тканевую форму, идеально подогнанную под его тело, что редко встречалось в одежде простых слуг.

Шэйн вошёл вслед за лордом, и Тавиш тут же развернулся к страже со словами:

— Оставьте нас.

Стражники увидели лысого мужчину за столом и, не сказав ни слова, удалились. Шэйн осмотрелся и удивлённо спросил:

— Так просто? А если я сейчас выну стилет из рукава и зарежу вас?

— Не советую, — раздался бас из-за письменного стола.

Лысый мужчина закончил работу над каким-то документом, встал и подошёл к Шэйну — он был в полтора раза шире и на полголовы выше вора. Тавиш представил их друг другу:

— Борен, это Лаварденский Змей. Змей, это Борен, мой старший разведчик и верный военный советник.

— Ого, рад знакомству! — воскликнул Шэйн и протянул руку, но её никто не пожал.

Борен повернулся к лорду и спросил:

— Милорд, это обязательно? Я бы лучше взял кого-то из своих ребят, они хотя бы знают, как оружие держать.

— Я тоже знаю, дорогой, не переживай, — съязвил Шэйн и предусмотрительно сделал шаг назад, чтобы не получить в лицо.

— Так! — Тавиш поднял указательный палец. — К делу. Есть некая крайне ценная информация, которая будет в запечатанном виде храниться у Борена. Вашей задачей… будет доставить эту информацию Ренамиру.

Борен сначала спокойно кивнул, а затем нахмурился:

— Это… три провинции отсюда. Неделя пути, если не жалеть коней.

— Что за информация? Почему не послать гонцов? — присоединился Шэйн.

Тавиш поспешил объяснить:

— Во-первых, простых гонцов Ренамир разворачивает на входе в лагерь и предлагает им ехать обратно либо по своему желанию, либо с дюжиной стрел в спине. Он не заключает сделки и принимает только безоговорочную капитуляцию, но мой дорогой Борен и его отряд разузнали то, что может изменить исход войны. Я человек прогрессивный и принимаю перемены с распростёртыми объятиями, поэтому я хочу уберечь город от уничтожения и войти в новую историческую эпоху более мирным путём. Во-вторых, информацию, которую я отправляю, можно доверить только Борену, я не могу рисковать ей перед простыми пронырами, которых купят с потрохами за ближайшим углом.

— Так пусть Борен и езжает, зачем вам я? — с прежним непониманием спрашивал Шэйн.

Лорд продолжал, уперев руки в пояс:

— Есть вещи, в которых ты лучше Борена, согласно моим наблюдениям: побеги из заточения, манипуляции, социальная маскировка… Ты ведь проник как-то в тронный зал за три часа до назначенной встречи и умудрился сохранить своё положение и свободу, хотя я до сих пор сомневаюсь в каждом твоём слове!

— Верно, — покивал Шэйн. — Тогда… разумный вопрос: какова награда? Я почти уверен, что вы предложите мне деньги или свободу от преследования в городе.

— По правде сказать, я думал именно об этом, — ответил лорд. — Но хочется к этому добавить просьбу покинуть Лаварден до конца жизни, а то уж больно много бед от тебя городу.

— Бросьте, не так уж и много, — с улыбкой отмахнулся Шэйн. — И у меня есть встречное предложение. Мне не нужны деньги и свобода, ведь их у меня и так в достатке. Я…

Шэйн запнулся и помрачнел, как только снова столкнулся с мыслями о болеющей матери. Он опустил взгляд и заговорил тише, чем прежде:

— Я слышал, у вас есть личный лекарь, Йонан. Одному дорогому для меня человеку нужна помощь, довольно срочно. Городские целители не смогли помочь, все лишь сказали, что Йонан мог бы. Если вы попросите его об этом, я всё сделаю в лучшем виде. Сам не верю, что говорю это…

Тавиш выслушал его и улыбнулся:

— Вот и человеческое лицо показалось из-под наглой змеиной маски! Хорошо, Змей. Как только вернётесь и доложитесь, я направлю Йонана на помощь твоему «человеку». А пока слушай…

Шэйн пробыл у письменных столов следующий час, выслушивая планы, уточнения и помогая продумать маршрут, который позволит встретить армию Ренамира раньше, чем она достигнет определённой точки в центральной Верувине — почему этой точки нельзя достигать, Шэйну не сказали, как скрывали от него и всю остальную ключевую информацию. Весь разговор лорда Тавиша и Борена как будто имел две цели: спланировать поход и скрыть от Шэйна все самые ценные детали.

Предварительный порядок действий был таков: Шэйн и Борен добираются до Ренамира и держатся на расстоянии от армии до наступления темноты. Ночью они маскируются под его солдат любыми доступными способами, вычисляют расположение Ренамира и изучают возможности для личного диалога с ним под видом ренских пехотинцев. Когда информация передана, они уходят, демаскируются в любом месте и максимально скоро возвращаются в Лаварден. На предварительном обсуждении самым спорным был этап самой диверсии в лагерь и диалога с Ренамиром, ведь на его детальную проработку не было времени — если Шэйн и Борен выедут на день или два позже, то опоздают к примерной зоне встречи.

— Придётся импровизировать, — с тревогой заметил Борен.

Тавиш в очередной раз за этот разговор напомнил:

— Ваша главная цель: убедить Ренамира, что эти сведения достаточно ценны для того, чтобы он не осаждал Лаварден и оставил всё, как есть. Я — наместник, знамёна — от Ренской империи. Все живы и все счастливы.

— Он ведь не идиот, убивать своих будущих подданных? — спросил Шэйн и указал на карту постепенно расширяющейся Ренской Империи.

— Он не идиот, он дерзкий, своевольный лис, — переходя на полушёпот, сказал лорд. — Знаешь, что он сделал с Пелетейном? Приказал разобрать оборонительные сооружения и сосредоточить ресурсы на экономическом развитии города! Я не хочу, чтобы он перелопатил Лаварден в любой угодной ему манере, этот город слишком важен как мне лично, так и всей Верувине.

Шэйн и Борен синхронно кивнули. Лорд Тавиш прошёл задумчивый круг по помещению, окинул взглядом множество свитков и книг, разложенных на полках, и упёр руки в пояс.

— Нам нужно готовиться, — вздохнув, сказал Борен.

— Да, — подтвердил Тавиш, не возвращая взгляда к собеседникам. — Идите. Змей, у тебя есть обещанный иммунитет, покидай замок любым угодным тебе способом, но ничего здесь не трогай, прошу тебя.

— Как скажете, выше величество, — с плохо скрытой усмешкой сказал Шэйн и повернулся к Борену.

Разведчик опередил вопрос:

— В шесть вечера у северных ворот. Опоздаешь — будешь идти за моим конём пешком.

Шэйн улыбнулся и спросил:

— А если небо затянет тучами и солнечные часы не подскажут мне, когда идти?

— Придумай что-нибудь, умник! Не сомневаюсь, ты найдёшь способ узнать время.

Борен не скрывал своего скверного предубеждения насчёт Шэйна, и было совершенно очевидно, что он не любитель беспечной болтовни. Шэйн не мог похвастаться тем же и, предвкушая интересное приключение, пошёл к выходу из замка.

К полудню знаменитый вор неспешной походкой добрался до своего родного квартала на западе Лавардена и в богатых одеждах был здесь встречен косыми взглядами, таинственными шёпотами и скрюченными указательными пальцами, направленными на него — того, кто родился в нищете и грязи, а теперь с улыбкой на лице шагал после личной беседы с правителем города. Шэйн считал себя живым доказательством того, что к успеху ведут разные пути, и не всегда они справедливые, не всегда порядочные и честные. Люди, когда-то бывшие его соседями, хорошо знали о пути, который был им выбран, и все единогласно осуждали его, хотя, будь у них хоть десятая доля талантов Шэйна, они без сомнений и угрызений совести занялись бы тем же самым. Сейчас же они сжимались в тенях и косились на него, тряслись над своими последними медяками, до которых Шэйну никогда не было дела — ведь он ворует не ради денег, а ради самого азарта кражи, ради личных рекордов и достижений, просто ради вызова и того адреналина, который наполняет его во время скрытных проникновений на чужую территорию или побегов от стражи. Люди его не понимали и опасались.

Под ощутимым давлением чужих взглядов, незаметным по отдельности, но неприятным в совокупности, Шэйн дошёл до своего дома — одноэтажной постройки с крепкой деревянной крышей, огороженной недорогим, но добротным забором. Он прошагал по выложенной камнями дорожке, поднялся на крыльцо по ступеням, по привычке перешагивая ту из них, которая издавала громкий скрип, и постучал в дверь. Через три секунды послышались быстрые шаги по полу дома и перед вором предстала его худая миловидная сестра.

— Ты пришёл! — воскликнула Дальма и крепко обняла его. — Я так рада…

Шэйн обнял её в ответ, слегка похлопал по спине и заговорил:

— Я тоже рад. Хочется спросить, дома ли мама, но вряд ли она куда-то ушла. У меня мало времени, так что…

— Да-да, у меня тоже, идём, — поторопила его сестра, отстранилась, но вдруг обратила внимание на его одежду и невольно улыбнулась. — Боги, ты чего так вырядился?

— Позже расскажу, — ответил Шэйн и прошёл в дом.

Внутри всё было заставлено утварью и малогабаритной деревянной мебелью: столики, табуреты, стопки посуды на случай прихода гостей и двухэтажная кровать, на которой когда-то спали Шэйн и Дальма. Она кочевала из одного дома в другой всю их жизнь и была своеобразным символом детства, который давно уже не вмещал повзрослевших брата и сестру, но всё равно бережно хранился в семейном жилище. Шэйн часто вспоминал, как болтал с сестрой до рассвета и совершенно не высыпался, но зато жил с чувством единства и с уверенностью в том, что, если ему потребуется помощь, то Дальма ни за что не откажет. Так же и он не отказал бы ей ни в одной нужде, но теперь перед ними обоими стояла задача, которую нельзя было решить без посторонней помощи: прогрессирующий паралич матери.

Дальма поспешила на смену в трактир, где работала почти ежедневно, а Шэйн зашёл в просторную комнату и увидел худую слабую женщину с бледной кожей. Её лицо было изрезано сотнями морщин, которые от каждого движения губ приобретали какой-то новый непредсказуемый узор. Шэйн и Дальма всегда звали её просто «мама», но прочие люди обращались к ней «Ора». Много о ней говорили в этой части Лавардена, и более всего — после дня, когда муж бросил её с двумя детьми и ушёл в плавание, из которого так и не вернулся. Утонул он, нашёл другую или сгинул по какой-то ещё причине — никто не знал, но лаварденцев хлебом не корми, дай только придумать какую-нибудь легенду и посплетничать, а потому была молва, что одинокая Ора проклята, что она ведьма или шлюха, которая отдаётся морякам ради того, чтобы прокормить детей. У появления каждого такого слуха, у каждой сплетни был один и тот же итог: Дальма крепко запирала дверь и успокаивала мать, а Шэйн выходил из дома, находил того, кто больше всех болтает, и выбивал ему то количество зубов, которого хватало на длительное молчание. Некоторые замолкали навсегда, и постепенно столь жестокие реакции на любое слово об Оре вынудили старшего сына покинуть дом. Чтобы не подвергать угрозе мать и сестру, Шэйн стал оберегать и поддерживать их со стороны, занимаясь тем, что позволяли ему убеждения и навыки. Так всё и пришло к тому положению вещей, которое сохранялось до сих пор. По сей день никто не смел говорить об их семье громче шёпота, и каждый раз, когда где-то с крыши осыпалась пыль, скрипела дверь в тёмном переулке или с деревьев в тревоге разлетались птицы, жители портового района невольно оглядывались — не Шэйн ли это пришёл наказать их за клевету о матери?

Ора сидела у изголовья двухместной кровати и гладила пальцами одной руки соломенную корзинку. Раньше, до своего столкновения с парализующей болезнью, она плела их каждую неделю — ими затем приторговывала Дальма, выходя на работу в трактир, где разносила напитки и угощения. Когда Шэйн переступил порог её комнаты, Ора медленно подняла глаза и широко улыбнулась:

— Ты пришёл… — тихим, счастливым шёпотом сказала она.

— Да, мама, — поклонился ей Шэйн, подошёл ближе и присел на кровать.

Он взял Ору за руку и заговорил:

— Дальма сказала, что тебе становится хуже, но у меня есть хорошие вести: я договорился с лордом Тавишем, он попросит Йонана позаботиться о тебе. Но сначала мне придётся уехать на неделю или две, чтобы выполнить… важное задание.

— Уехать? — с тревогой переспросила Ора и крепко схватила сына за руку. — Но зачем? Куда? Разве обязательно уезжать?

«Уехать» — Шэйн знал, что она ненавидит это слово из-за бывшего мужа, покинувшего её уже более двадцати лет назад. За все те травмы и тревоги, которые отец доставил ей, Шэйн хотел бы убить его своими руками, но так ничего и не узнал о судьбе пропавшего родителя.

— У меня нет выбора, мама, прости, — с сожалением сказал Шэйн, придвинувшись ближе к ней. — Я обещаю, что вернусь как можно скорее. Ты же знаешь, я всё сделаю ради тебя!

— Знаю, мой милый, но… — по морщинам Оры заскользили печальные слёзы. — Мы и так видимся всё реже. Дальма успокаивает меня, рассказывает, как у тебя дела… но я так боюсь, что ты тоже исчезнешь!

— Много работы, мама, — с трудом соврал Шэйн и опустил взгляд. — Не переживай. Я ведь всегда приходил, разве нет? Пусть даже со мной случалось… всякое.

Ора слегка улыбнулась, отпустила Шэйна и утёрла слёзы. Она принялась рассказывать одну из тех историй, которые Шэйн слушал каждый раз, когда приходил домой — все их он уже знал наизусть, но всё равно слушал и не смел перебивать:

— А помнишь, как ты пришёл весь грязный, побитый, и волосы у тебя слипались от крови… и ты сказал, что кто-то в порту называл меня ужасными словами, помнишь?

— Помню, мама.

— И ты сказал мне, что побил одного из них, а остальные накинулись на тебя толпой, ты бежал, бежал и свалился в канаву, в которой просидел полчаса, чтобы тебя не нашли, помнишь?

— Да… — Шэйн спокойно соглашался с воспоминаниями матери, и перед глазами у него в который раз всплывали картины прошлого.

Ора продолжала, боясь потерять хоть одно мгновение наедине с сыном:

— А потом ты простыл, у тебя был жар… и ты бредил, говорил, что хочешь убить кого-то.

Этого Шэйн уже не помнил, зато прекрасно помнил само убийство. Это была первая жизнь, которую он отнял: один из портовых сплетников, достаточно крепкий, чтобы выдержать удары кулаков подростка, но недостаточно умный, чтобы предвидеть яд в своём дешёвом вине. О том, что это сделал именно Шэйн, узнали не сразу, но это событие стало отправной точкой становления его авторитета в районе и во всём Лавардене. Всего он убил семь человек за последние шестнадцать лет, и только один из них был побеждён в честном бою, который Шэйн едва не проиграл. Молодой вор хорошо знал свои слабости: он был прекрасно физически развит, но исполинским ростом не обладал, как и грудой мышц, а потому всего его враги были отравлены, заколоты в спину, задушены во сне или вытолкнуты из окна на большой высоте. И была ещё одна деталь в личности Шэйна, которая так и не изменилась с малых лет: любое упоминание матери злыми языками горожан мгновенно вызывало в нём ярость, но Ора об этом не знала — ни тогда, ни сейчас. Она видела сына порядочным молодым человеком на службе у лорда: в детстве он попадал в неприятности, но с возрастом образумился и занял хорошее место в обществе. К сожалению или счастью всей семьи, представление Оры о сыне было очень далеко от правды.

Шэйн пробыл в комнате у матери ещё некоторое время, но в какой-то момент спохватился:

— Мама, мне нужно собираться в путь, прости меня ещё раз. Я клянусь: ещё новая луна не зародится на небе, как я уже буду перед крыльцом!

— Хорошо, сынок. Ты только… береги себя, — попрощалась Ора, и, хоть губы её улыбались, в глазах царствовала многолетняя печаль, которая лишь множилась от прощания с сыном.

Шэйн выскользнул в заднюю дверь и спешно покинул дом. Он пошёл по улице, свернул в один из знакомых переулков и забрался на тот уровень, на котором ему было комфортнее передвигаться по городу. К большой радости всех местных воров, Лаварден был густонаселённым городом и дома в нём располагались тесно, а крыши при взгляде издалека напоминали застывшее море коричнево-серых оттенков. Во всей его кипящей жизни, в нескончаемом шуме улиц никому не было дела до теней, мелькающих над головой — этим Шэйн пользовался постоянно и безнаказанно.

Через полчаса вор оказался на своём чердаке, среди всего украденного. Шэйн никогда не отправлялся в столь далёкие походы, но хорошо знал, что ему может пригодиться: он переоделся в свою обычную, комфортную и лёгкую одежду, затем достал из-под скромной кровати в самом углу чердака кожаный свёрток, положил его на стол и раскатал — там было несколько различных ножей. Шэйн взял два коротких клинка с плоскими рукоятями, отложил их в сторону, пробежался пальцами по оставшимся и выбрал один из них, с самым длинным лезвием. В нескольких шагах от стола Шэйн взял из кучки ремней, повязок и портупей три тонких ремешка: один обвязал вокруг левой голени, затянул им сапог и поместил в обувь первое плоское лезвие, которое невозможно было увидеть снаружи; вторым ремешком обхватил бедро, закрепил на нём ножны с отверстием внизу — для клинков разной длины — и поместил туда самый длинный; третий ремешок он обвил вокруг плеча, закрепил на нём ещё одни тонкие ножны и поместил туда второй короткий нож.

Конец ознакомительного фрагмента.