Верность слову

Михаил Сверлов

Повесть о младшем лейтенанте, попавшем на фронт сразу же по окончании военного училища в январе 1945 года, где он нашёл и потерял в бою друга, с которым они дали взаимное обещание: тот из них, кто останется жив, после войны позаботится о семье погибшего.Помимо трогательной истории о верности слову, данному своему боевому товарищу, повесть позволяет увидеть события последних дней войны и послевоенных лет глазами очевидца, материалы личного дневника которого были использованы при создании книги.

Часть II. Венгрия

Старый дневник

Вечером в больницу прибежала жена. Она была в командировке, и ей сообщили из техникума, что мужа положили в больницу. Пришлось срочно закругляться с командировкой. И вот она здесь.

Они немного поговорили ни о чём. Дмитрий Михайлович, чтобы не пугать жену, отмолчался, что вызывал скорую. А она, зная, что он не любитель говорить о своих болячках, сделала вид, что не знает о вызове скорой.

Она принесла домашнюю еду, папиросы и неожиданно достала из сумки его дневник, который он вёл в далёком 1945-м году.

— Димочка, я случайно наткнулась на него ещё до командировки. Ты же хотел найти его? Вот он мне в руки и попался. Я ничего не читала.

— А там нет ничего такого, что нельзя бы было не читать, — ответил Дмитрий Михайлович. — Я его и писать-то начал в августе от нечего делать.

— Ну, всё же личный дневник…

— Ты у меня всё знаешь и всё понимаешь, — сказал он, потом обнял её и поцеловал в щёку.

Она покраснела, как девушка.

— Что ты делаешь! Люди же увидят!

— А я что, не могу поцеловать свою жену? А люди… Люди пусть видят, тем более, что тут людей нет — есть больные и врачи. И тем и другим полезно посмотреть, как нормальные живые люди целуются.

— И ты тоже не людь! — со смехом ответила она. — Ты — больной. — Они засмеялись, потом поговорили о её прерванной командировке.

— Ну, я пошла? — спросила жена.

— Давай, моя хорошая, беги. И не волнуйся ты так за меня.

— А за кого же мне ещё волноваться? Ты у меня один. Первый и последний, — она отвернулась, так как не хотела, чтобы он увидел её слёзы.

— Ну, что ты, что ты, дурочка, — ласково обнимая её, сказал Дмитрий Михайлович. — И ты у меня одна — единственная. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо!

— Я завтра прибегу.

— Только ничего с собой не неси. Тут прилично кормят. Всё твоё пропадёт.

— Ничего, я чего-нибудь вкусненького принесу к чаю.

— Ну, если только вкусненького…

Попрощавшись, он вошёл в палату и лёг на кровать. В его руках был дневник, который он когда-то вёл, и о существовании которого давно забыл. Только на днях почему-то вспомнил о нём, но сразу найти не смог. Жена молодец! Нашла, не забыла. «Интересно, о чём же я тогда писал, желторотик?» Он открыл его на первой странице.

19 августа

Давненько я не ворошил былого. А за это время история шагнула далеко вперёд, и я боюсь, что не поспею за событиями, и не так скоро дневник сменит мемуарный вид и примет подобающий для него характер.

Работа съела, свалилась, как снег на голову нежданно-негаданно, и даже подумать над письмом некогда. Шумакова — замполита, майора, у которого душа мало болела о работе, простого в жизни и любителя выпить, сменил майор Глейбер. Он так же прост в отношениях, но работоспособен и хочет повернуть всё вверх ногами. И я кручусь, как белка в колесе. Рисую, провожу собрания и заседания, проверяю политзанятия и политинформации, пишу политдонесения и так далее, и тому подобное. Да к этому прибавить свою комсомольскую работу, и получается нагрузка довольно-таки приличная.

8-го августа Советское правительство, верное своим договорам и союзническому долгу, объявило войну Японии. Наши войска пересекли Маньчжурскую границу и углубились на территорию Манчжурии.

11-го августа Японское правительство объявило, что готово принять условия капитуляции. В ответ на это, союзные правительства, через Государственного секретаря США Бирнса, передали Японии, что капитуляция Японии примется только лишь тогда, когда император Японии даст приказ о прекращении военных действий японскими войсками на суше и на море, и если правительство Японии согласно выполнять Потсдамскую декларацию.

14-го августа Япония через Швецию объявила о готовности выполнить эти требования, а день 15-го августа прошёл на фронте под лозунгом контрнаступления японских войск… Им дали «прикурить», и война продолжается.

10 октября

На жизни в еловом лесу в районе Пфафендорфа, которая не заслуживает особого внимания в силу своей однообразности, останавливаться подробно не хочу. Германия как страна потеряла государственность. Тот период — период полного отсутствия централизованного руководства страной. На местах управляли коменданты, связывавшиеся с населением через бургомистров. Магазины закрыты металлическими жалюзями, противодействуя любознательному взгляду. Продукты питания дешевле в деревнях. Курс марки высок. Свинья — 219 марок. Нас снабжали оккупационными марками, выпускаемыми союзным командованием. Немцы брали их очень неохотно. Население особой радости в связи с нашим пребыванием не выказывало. Держались насторожённо, с некоторой долей затаённого страха. Сказывалась многолетняя пропаганда.

Жили хорошо, если не учитывать скуку, которая меня сопровождала по всем европейским странам. Женщин не трогал, хотя возможности были большие. Много русских репатриируемых девушек. Немки ложились, пожалуй, больше всего побуждаемые страхом.

В начале июня получили новые штаты и приказ о демобилизации старших возрастов, до 1905 года включительно.

21-я армия расформировалась. Из 835-го артполка сформировали 836-й гаубичный артполк и перебросили его в Венгрию в состав 7-й гвардейской армии. Путь через Чехословакию и Австрию. Переехали Зеленоваты сады Дуная — Сольхватер — озеро Балатон — Коношвар — Печь.

В лес около деревни Герчи, что в восемнадцати километрах от города Печь, прибыли 8-го июля. Строительство лагеря длилось полтора месяца. Немного учёбы.

Венгрия характерна каменистым ландшафтом, причём скалы холмов покрыты лесом: дуб, ясень, сосна, ель, орех, акация. Последняя особенно широко распространена. Холмы заняты виноградом, долины — посевами кукурузы. Вот две основные культуры мадьяр.

Война крепко пошатнула экономику Венгрии. (На всю страну осталось 800 грузовых машин). Отсюда — сильная инфляция и очень высокие цены, которые к нашему приезду выросли по сравнению с довоенными в 100 раз, а за наше пребывание — в 1000 раз. Чулки женские — 800 пенгов, а были 40 копеек.

Городской народ почти весь занимается спекуляцией, которая распространяется и на женское тело. Всю пакость и мерзость этого можно осмыслить, только вплотную столкнувшись с этим явлением. Очень высок процент венерических заболеваний. Большая практика венерологам, и они сильны. Многие из наших получили очень неприятные вещи, вплоть до сифилиса, из-за своей слабохарактерности.

Показательно, что безлошадным районам Венгрии Советское командование дало по две лошади и солдата в помощь обрабатывать земли под яровые посевы.

18 октября

Три с половиной месяца жизни в Венгрии ничем не порадовали. Скука подчас доходила до таких размеров, что хотелось выть на луну, высоко задрав голову. Да если учесть проливные дожди, которыми ознаменовался здесь конец сентября и начало октября, жизнь в дырявой палатке, сырость и холод, то можно сказать, что не жизнь была, а «малина».

Лагерь, выстроенный на глине, размок и получил очень неказистый вид. Грязь. Трудно пройти от землянки к землянке. Скользко. Ноги разъезжаются, как у собаки, случайно забежавшей на каток, притянутой туда гладкой, голубоватой поверхностью льда, искрящейся в огнях ламп.

Отсутствие литературы. Радио и газеты — вот единственные просветители.

Большое количество винограда и грецких орехов, которые мы основательно помогли убрать мадьярам.

Сейчас период дождей кончился, и установилась хорошая, ясная осень, которую так любил А. С. Пушкин:

Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса…

Жить стало повеселее. Всюду осеннее низкое, но всё ещё греющее солнце, зелень, получившая какой-то слегка оранжево-зеленоватый колорит. Бурые поля, разрезанные полосками неубранных посевов кукурузы, по которым зелёными и пёстрыми шарами в беспорядке раскиданы сочные тела тыкв. А земля, утоптанная грубыми солдатскими сапогами, покрылась лодочками опавших листиков: жёлтыми и зелёными. Утренние туманы, поднимающиеся к вершинам леса — сизые, наполняющие воздух влагой. Сон в палатке с открытыми дверями… Озноб при умывании холодной водой и костёр, который не угасает ни днём, ни ночью.

Осень, осень… Увы, своею «прощальною красой» она дала мне много переживаний. Сидя у костра в сумерках спускающегося вечера не раз вспоминал тебя, Машенька, твои русые волосы, глаза, всегда поражающие голубизной (как в колодезь смотришь), и твои песни. И не раз я задавался вопросом будущего, не раз стремился в мыслях своих представить себе то, что судьба скрывает под своей фатой.

Помнишь ли ты обо мне? А может быть, я тебе нужен, как на бане гудок? Или как рыбе зонтик? Может быть, в этот момент ты находишься в обществе другого? Нежно обхватив его шею рукой, ты перебираешь его волосы, вспоминая музыку Шопена…

Любовь… Как много горечи ты приносишь! Пусть меня не сочтут мистиком, но хочется, используя все новейшие средства связи, крикнуть Мироздателю: «Почему ты так много силы дал женщине? И почему ты, оказавшись в силах сотворить мир, не в силах устроить личное счастье человека? Беспомощный Творец — выдумка обманщиков, которой верили, верят глупцы или стяжатели богатств и славы, те, кто принадлежит к среде мнимых защитников… собственных интересов».

Этот поток изрыгаемый по адресу Того, в бытие которого я не верю, несколько охлаждает злобу на судьбу, забросившую меня за тридевять земель, отделив от тебя, Машенька, несколькими государственными границами. А как хочется прижаться к твоей груди, вслушаться в биение твоего сердца, а после посмотреть в глаза… Они могут обмануть?

Но сердце не может сказать кривды, ибо оно — сердце — орган всепобеждающий, орган, в котором заключена основа жизни. Хочется верить, что это время придёт. И хочется верить в искренность писем, которые я получаю.

На все вопросы, поставленные мной и связанные с разрешением будущего, ты дала ответ, которым я вполне удовлетворён. Жизнь меняет людей. И нельзя связывать свою жизнь с человеком, которого не видела полтора года, и который находится в развращающей обстановке европейских стран, в силу необходимости оказавшись под влиянием западноевропейской «культуры» — рвотного порошка, пусть будет не в обиду сказано господам иностранцам. Их там несколько шокировало проявление русской «культуры» — вернее бескультурья, показываемого теми представителями армии из всех её слоёв, которые имеют страстную привязанность к спиртному и в дурмане алкоголя доходят до совершения таких дел, которые в трезвом состоянии трудно выдумать. Хотя это и единицы, но больно за Русь! А обыватели судят по себе…

20 октября

Проходит демобилизация второй очереди до 1915 года включительно: учащихся второго и выше курсов вузов, имеющих среднетехническое образование, имеющих три и более ранений, и прослуживших без перерыва семь и более лет. Уезжает много солдат, но многих так и не демобилизуют. Наверно, и брата отпустят. Он имеет среднетехническое образование и прослужил в армии 8 лет.

Из двух армий — 9-й и 7-й Гвардейской, дислоцирующихся в Венгрии, делают одну 9-ую и оставляют её в Венгрии. А нашу куда-то переводят. Поедем скоро, но куда?

Передаём почти всех людей, оставив 224 человека (из них 74 офицера), 12 гаубиц и 10 студебеккеров — американских машин.

Обстановка неясна. Неопределённость… Период шатаний и организационной неразберихи. А люди пьют и буянят в деревнях. Работать не хочется, да и трудно.

23 октября

Вчера кончил читать «Порт-Артур» Степанова — труд большой по объёму, но величина его не повлияла на качество. Захватывает. И я книгу осилил в три приёма, причём прямо поглощая время от завтрака до обеда. Сидел на вывороченном пне у костра, читая и забывая обо всём исключительно.

Великолепен образ прапорщика Звонарёва — инженера, человека штатского, случайно попавшего в армию. Если бы Порт-Артурской верхушке иметь хотя бы половину его качеств, крепость бы устояла.

Конец ознакомительного фрагмента.