Время дарить любовь

Михаил Самарский, 2020

Как часто мы выражаем свою любовь? Жадничаем, не можем произнести вслух это сокровенное «Я тебя люблю». А ведь бывает и так: нашёл родного человека и вроде бы рассказал ему о своих чувствах, но против вашей любви встаёт целый мир! Когда хулиган Семён влюбился в отличницу Лену, он и подумать не мог, что её отец, учителя, да и вообще вся школа захотят их разлучить. Но как ни пытайся помешать, настоящая любовь всегда побеждает… Сборник включает в себя повесть «#любовь, или Куда уплывают облака», цикл рассказов «Солнечный поезд», а также рассказ «Время дарить любовь».

Солнечный поезд

Сверчок

Искусство есть такая потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества, воплощающего её, — неразлучна с человеком, и без неё человек, может быть, не захотел бы жить на свете.

Ф. М. Достоевский

1

Даша на всё лето переехала к бабушке. Дед нарочито хмурился и бурчал:

— Не понимаю я своих внуков. Все они почему-то едут к бабушке. А ко мне, значит, приезжать не хотят?

— Ты чего, дед? — громко рассмеялась Даша. — Хотим, конечно! И к бабушке, и к тебе.

— А почему тогда все говорят «к бабушке в деревню»? — Старик выпятил нижнюю губу. — Меня-то куда дели? Вон, даже в рекламе молока, сметаны всякой всегда бабушек показывают, словно дедушек вовсе не существует. Дискриминация сплошная…

— Это ещё что такое? — удивлённо спросила внучка.

— Ты же в школу уже ходишь, должна знать, — усмехнулся Иван Ефимович.

— Мы пока такое слово не проходили. — Даша замотала головой. — Может, во втором классе начнём. А ты не можешь мне рассказать?

— Что рассказать? — сразу не сообразил дед.

— Ну, слово это… как его… дистрима… дискра… ну, которое ты только что сказал.

Дед улыбнулся, махнул рукой, подошёл к девочке, обнял её и ласково произнёс:

— Да не слушай ты меня, старого дурака, пошутил я.

— Пошути-и-ил? — удивилась Даша. — Значит, такого слова на свете нет?

— Ну почему же сразу нет? — рассмеялся дед. — Слово-то есть, да у нас его нет…

— Где нет? В деревне? — уточнила Даша.

Дед уже был и не рад, что затеял эту тему. Он знал: теперь Дашка не отстанет и, пока не узнает значение слова «дискриминация», вынесет ему мозг.

— Хорошо. — Иван Ефимович присел на порожек. — Присаживайся, сейчас объясню.

Внучка уселась на ступеньку выше и приготовилась внимательно слушать.

— А ну-ка скажи это слово ещё раз, — потребовала Даша. — Я хочу запомнить.

— Дискриминация, — буркнул дед.

— Не, я так не запомню. — Она замотала головой. — Давай по слогам. Ди… кри…

— Да не «ди-кри», — поправил Иван Ефимович, — а «ди-скри»…

— Так! — радостно воскликнула Даша. — Дискри… Запомнила. А дальше?

— Дальше — «нимация», — произнёс старик и осёкся.

— Нимация! — повторила внучка.

— Нет, — досадовал дед. — Погоди, я сам ошибся. — Какое-то время он жестикулировал пальцами и что-то бормотал, а затем выпалил: — Не «нимация», а «минация».

— Минация? — уточнила Даша. — Ой, дед, а я начало забыла.

Иван Ефимович тяжело вздохнул и предложил начать всё сначала:

— Слушай внимательно ещё раз: ди…

— Ди… — тут же повторила Даша.

— А ты можешь сначала все слово полностью послушать, а потом повторить? — нахмурившись, спросил дед.

— Нет! — решительно ответила внучка. — Такое длинное слово я сразу не запомню. Давай по слогам.

— Ладно. Наша песня хороша, начинай сначала!

— Что ещё за песня? — Даша вытаращила глаза. — Это из песни, что ли? Я такой не слышала.

— Да нет! — рассмеялся дед. — Просто есть такая песня, без начала и конца. Её можно петь хоть весь день.

— Ой, как интересно! — Внучка радостно захлопала в ладоши. — А ну спой, — тут же потребовала она.

— А слово? Мы же ещё слово не выучили…

— Да, точно, — согласилась Даша. — Ну, тогда давай выучим слово, а потом ты споёшь песню, договорились?

— Договорились! — Дед кивнул. — Итак, Ди…

— Ди…

— Скри…

— Скри…

Иван Ефимович задумался.

— Да что ж это такое? — возмущённо воскликнул он. — Погоди. Дай я про себя его произнесу.

Он снова стал что-то бормотать.

— Забыл, что ли? — тихо спросила Даша.

— Да не забыл, просто сам запутался. Вот такое оно нехорошее, это слово.

— Нехорошее? — Внучка испуганно прикрыла ладошкой рот и, наклонившись к уху деда, шёпотом спросила: — А оно не матерное? А то мама меня будет сильно-пресильно ругать. Мне матерные слова нельзя говорить, потому что я девочка.

— Дашенька, миленькая ты моя, — громко рассмеялся дед. — Ну что же ты такое говоришь? Стал бы я учить тебя матерным словам? Да ты что?

— Ты же сам сказал, что слово нехорошее…

— Не в том смысле, — продолжал смеяться и утирать слёзы Иван Ефимович. — Ну, рассмешила! Нехорошее — в смысле труднопроизносимое. Ты видишь, сколько прошло времени, а мы всё никак его не выучим?

— Это немного, дед, — возразила Даша. — У нас в классе есть Ромка Делягин, так он целую неделю учил слово «экскурсовод». Ты знаешь, кто это такой?

— Да откуда же я знаю. — Старик развёл в стороны руки. — Я и школу-то твою ещё не видел, а ты за Ромку какого-то спрашиваешь…

Даша залилась звонким смехом, да так, что на её смех прибежала Мотька, средних размеров ушастая дворняжка. Она села напротив хозяина и его внучки и, время от времени склоняя голову то в одну, то в другую сторону, стала внимательно всматриваться в их лица. Со стороны это смотрелось как собачье недоумение, дескать, чего вы тут расхохотались?

— Ты чего заливаешься? — удивился Иван Ефимович.

— Да я же тебя не про Ромку спрашиваю, — пояснила Даша. — А про этого… как его… сбил ты меня… экс-кур-со-во-да, — произнесла она на всякий случай по слогам.

— А-а-а! — протянул дед. — Так бы сразу и сказала. Конечно знаю. Я тоже, когда в школе учился, ходил с классом на экскурсии всякие. В Краснодон ездили, например. Про «Молодую гвардию» слышала?

— Нет, — ответила Даша и тут же добавила: — Мы это ещё не проходили.

— Хотя вас уже теперь туда вряд ли повезут.

— Почему? — удивилась внучка. — Вас возили, а нас не повезут…

— Так, Дарья, — перебил дед, — слово-то учим или нет?

— Учим-учим, — подтвердила Даша. — Я начало уже запомнила. Ди-скри…

— А дальше проще, — сказал Иван Ефимович и по слогам произнёс: — Ми-на-ци-я.

— Ди-скри-ми-на-ци-я! Верно?

— Молодчина! — Дед погладил внучку по голове. — Так вот, слово «дискриминация» означает… означает… как бы тебе объяснить, чтобы ты сразу поняла. Ну, в общем, это когда кто-то считает себя лучше другого и всячески ему об этом напоминает.

— Всё поняла! — воскликнула Даша. — Это про нашу учительницу.

— Как это — про вашу учительницу? Она что…

— Ну, она всё время нам говорит: «Сиди не умничай». Понимаешь? Умничать можно только ей. И вообще, ей можно всё: краситься, делать маникюр, на уроке по телефону говорить — всё-всё-всё! А нам ничего нельзя. Это дикри… дискри… минация?

— Нет, Даша, какая же это дискриминация, это дисциплина.

— Дисциплина, дед, это когда не разговариваешь и не крутишься на уроках, — возразила Даша. — А так получается, Вере Семёновне можно всё, а нам — ничего. Я, например, тоже хочу в школу ходить красивой.

— А ты некрасивой ходишь, что ли? — улыбнулся дед.

— Какая там красота, — вздохнула Даша. — Я перед Новым годом накрасила ногти и чуточку губы. Помаду мне, кстати, мамина подруга тётя Надя подарила. Так Вера Семёновна такой шум подняла, что я даже плакала. Принесла мне жидкость, заставила стереть лак, потом отвела в туалет, умыла, ещё и маму в школу вызвала.

— Ну а мама что? Ругала? — спросил дед.

— Нет, в школе она просто промолчала, а по дороге домой назвала Веру Семёновну идиоткой.

— Ну, это зря она. — Иван Ефимович неодобрительно покачал головой. — Учительницу нельзя обзывать.

— Дед, ты что, против меня? — Внучка нахмурилась.

— Как это понять?

— Ну, ты за меня или за Веру Семёновну?

— Конечно за тебя, внучка!

— Тогда и не защищай её. Злая она, понимаешь?

— Понимаю, — ответил дед. — А вдруг она не злая, а просто строгая?

— А какая разница? — хмыкнула Даша. — Всё равно ругается. Не нравится она мне. Вот тётя Надя хорошая. Она такая добрая и красивая…

В этот момент отворилось окно, и появилась голова бабушки.

— Ну, чего вы там воркуете? — весело спросила Анна Васильевна. — Мойте руки и за стол. Я вам тут таких вкусняшек наготовила!

— Идём-идём, бабулечка! — радостно ответила Даша и вспорхнула с порога, словно бабочка.

2

— Вот зараза! — Бабушка палкой стучала по половице. — Не даст спать сегодня. Как же он туда забрался?

Сверчок, словно прислушиваясь к проклятиям Анны Васильевны, на какое-то время умолк, но через несколько минут снова запел. «Запел» он, конечно, по мнению Даши — она радовалась каждой его новой мелодии. Баба Аня скорее назвала бы этот звук тарахтением. Дед почему-то употреблял и вовсе смешное слово. Он, заслышав непрошеного гостя, говорил:

— Ну вот, опять забулькал.

— Бабушка, а как его зовут? — спросила Даша.

— Кого?

— Ну, сверчка вашего!

— Да бог его знает. — Баба Аня пожала плечами. — Сверчок да сверчок. Кто б его называл?

— А можно я ему имя придумаю?

— Упаси боже! — Бабушка перекрестилась. — А то останется тут на всё лето. Будем потом ходить, как сонные тетери. Сегодня до часу ночи трындел.

— А разве тебе не нравится, как он поёт? — удивилась Даша. — Послушай! Он говорит: «перелью-перелью-перелью!» А вот теперь: «рули-рули-рули!» Слышишь?

— Ой, Дашенька, не придумывай ты, ради бога.

— Да ничего я не придумываю! — возразила Даша. — Внимательно слушай. Теперь вот запел: «бирюлёво-бирюлёво-бирюлёво!»

— Ага, точно, скоро начнёт петь: «Войковская-Шоссе Энтузиастов-Университет.»

— Ой, смешно очень. — Внучка закатила глаза. — Я же не виновата, что у вас слуха нет.

— У кого это нет? — возмутилась бабушка. — У меня нет слуха? А ты забыла, что твоя бабушка преподавала сольфеджио в музыкальной школе? И кто тебя на фортепьяно настоял отдать?

— Значит, постарела, — сделала вывод Даша. — Только старые люди и хулиганы не любят музыку. Мне так сказала мама.

— Нет, Дашенька, — возразила Анна Васильевна. — Не знаю, как там насчёт хулиганов, а музыку я любила всю жизнь. До сих пор люблю.

— Тогда почему ты не любишь Бульку?

— Это ещё кто такой? — удивилась бабушка.

— Наш сверчок. Я придумала ему такое имя.

— Откуда ты его взяла?

— От деда, — рассмеялась Даша. — Он всё время говорит, что сверчок булькает. Вот и пусть будет Булькой. Красиво же?

— Да ну тебя! — Анна Васильевна махнула рукой, но к Бульке всё же прислушалась.

Видимо, Даша всех заразила. И дед замер, слушая сверчка, и бабушка надолго замолчала. А потом вдруг удивлённо произнесла:

— А ведь и впрямь звучит как «бирюлёво». Вот чертяка. Ладно, пусть живёт, собака. Я хотела отравить, но…

Дашка побледнела.

— Как отравить? — испуганно спросила она. — Ты хотела убить Бульку?

— Как тараканов травят, вот так и его! — ответила бабушка.

— Но ведь тараканы же не поют! — воскликнула Даша. — Ты что, бабушка? Нам в школе учительница говорила, что сверчок приносит в дом счастье. А учительница в музыкалке рассказывала, как все великие композиторы сверчков слушали. А вот у нас в квартире сверчка нет.

— Я пошутила, Дашенька, — заметив в глазах внучки слёзы, одумалась баба Аня.

— Правда? — Внучка засияла и бросилась на шею бабушке. — Пожалуйста, пусть живёт, не выгоняй его. Он такой хороший. И он вам принесёт счастье. Вот увидите.

На следующий день Даша пригласила в дом своих друзей — соседских детей. Те тоже приехали в деревню на лето. Мальчик Максим перешёл в третий класс, а девочка Лиза, ровесница Даши, — во второй. Максим увлекался плаванием, а вот в музыке не разбирался совсем, зато Лиза занималась в музыкальной школе по классу аккордеона. Поговорив про Бульку, девочки решили открыть театр на дому.

Дождавшись, когда сверчок запоёт, Даша и Лиза начали поочередно закрывать тетрадными страницами щель, из которой раздавались Булькины трели. Затем девочки вырезали в листах окошки. Ловко прикладывая и меняя разные их, они добились звучания первой мелодии и радовались так, словно попали на концерт Дмитрия Хворостовского.

За несколько дней юные музыкантши так усовершенствовали своё изобретение, что с его помощью могли смело воспроизвести начало любого музыкального произведения. Но больше всего их удивило, когда в работу активно включилась и Анна Васильевна. Но как могла она со своим опытом преподавателя музыкальной школы пройти мимо такой великолепной идеи? Вечерами вся семья, кроме Мотьки (её в дом не пускали), слушала арии в исполнении деревенского артиста Бульки. Юные продюсеры научились использовать на подпевках даже басистое мурлыкание Соньки, чёрно-бело-рыжей кошки. Она, правда, долго не могла присутствовать на представлении, её хватало на первые полчаса, после чего она забиралась на спинку кресла и оттуда молча наблюдала за происходящим в местном музыкальном театре.

— Мама, мамочка! — кричала днём в трубку Даша. — Приезжай скорее. Мы тут тебе концерт приготовили.

К сожалению, мама на премьеру не успела. Однажды вечером Булька так и не объявился.

— Булька, Булечка, отзовись, — умоляли девочки.

Прошло два часа, но ничего не изменилось: Буль-ка как сквозь землю провалился. Бабушка вышла по своим делам на улицу, но через минуту вернулась в дом со слезами на глазах.

— Что случилось? — первой вскрикнула Даша. — Что?

Бабушка не сразу решилась рассказать обо всём.

— Концерты отменяются, пока нового сверчка не заведем.

— А что с Булькой? — всхлипнула Даша.

В этот момент в комнату вошла Сонька.

— Она его съела. — Анна Васильевна кивнула на кошку.

Девочки расплакались, а Максим пытался их успокоить.

— Не плачьте, Даша, Лиза, поймаю я вам нового Бульку.

Даша повернулась к довольной, мурлыкающей Соне и, всхлипывая, строго сказала:

— Бессовестная ты кошка! Мы больше тебя никогда не позовём на концерт!

Словно в знак протеста, Соня, задрав хвост, гордо прошагала мимо музыкантов на улицу.

Солнечный поезд

Мечта хороша и полезна, если только не забывать, что она мечта.

Жозеф Эрнест Ренан

— Тём, ты, видимо, что-то перепутал. Я знаю расписание наизусть. Нет там такой электрички. На 10:15 есть, следующая — в 10:35, в 10:27 ничего нет. И никогда не было! — Ирина похлопала одноклассника по плечу и, подмигнув, развела руками. — Не расстраивайся, бывает.

Но Артём и не думал расстраиваться.

— Есть-есть! — усмехнулся он. — Неправильное твоё расписание. Я каждый день езжу на 10:27. Очень удобный поезд — в нём никогда не бывает толпы, а стёкла в вагонах то ли сапфировые, то ли хрустальные, из-за этого все цвета за окном яркие, насыщенные, сочные. И самое главное — когда едешь именно на этом поезде, небо никогда не бывает хмурым, оно всегда солнечное.

— Артём, ты решил меня разыграть? — Ира нахмурилась. — Что значит — всегда? Я же говорю тебе: такого поезда нет. Я иногда опаздываю на 10:15 и уезжаю на следующей электричке, в 10:35. И никогда — ты слышишь меня? — никогда между этими двумя поездами не было ещё одного. Скажи, что ты просто пошутил.

Тёма взглянул на часы и произнёс:

— Сейчас сама увидишь.

Ира внимательно посмотрела на своего спутника, и ей захотелось потрогать его лоб. «Может, заболел? — подумала она. — Ну, в самом деле, что за чушь он несёт? Какой поезд, какие сапфиры, какой хрусталь, какое солнце? Ага, особенно сегодня! На дворе ещё утро, а кажется, будто уже вечер наступил».

— Смотри! Смотри! — воскликнул Артём. — Видишь?

— Что? — Ира раскрыла рот.

— Как что? — Артём указал в сторону перрона. — Солнечный поезд подходит! Вставай! Что же ты сидишь? — Он протянул Ире руку.

Она сначала рассмеялась, а затем, увидев сияющее лицо одноклассника, испуганно сказала:

— Что с тобой, Тёма? Ты заболел? Какой солнечный поезд? Я же тебе сказала, что никакого…

— Так ты едешь со мной? — перебил Артём.

Ира стояла молча.

— Едешь или нет? — повторил он.

Она не знала как нужно вести себя в такой ситуации, но понимала: с Тёмой что-то случилось, но взять и сказать это ему в лицо она не решалась.

— Тём, понимаешь… — Она опустила глаза.

— Давай, до встречи, — весело произнёс Артём. — Ты просто испугалась. Но, может, в следующий раз вместе поедем. Я тебя жду на конечной!

Его голос стих. Ира некоторое время сидела молча, не решаясь взглянуть на Артёма, а когда подняла голову, его рядом уже не было. Она осмотрелась по сторонам, встала со скамейки, прошлась по перрону, но друга нигде не было. Ира даже тихонько крикнула: «Тёма-а-а! Прекрати! Хватит дурачиться!» В 10:35, строго по расписанию, подъехала электричка. Ира заняла место возле окна и до последней секунды, пока не затворилась дверь, была уверена, что Тёмка сейчас откуда-то вынырнет, радостно обнимет её, рассмеётся, и они вместе отправятся в путь.

Но чуда не произошло. Зато оно поджидало её в конце пути. Подъезжая к конечной станции, Ира через окно увидела на перроне Артёма.

«Как он сюда попал? — подумала Ира. — Ну ладно, если бы он вышел из другого вагона, подошёл бы ко мне сзади и разыграл бы свою дурацкую шутку. Но мы же только подъезжаем, двери ещё не открылись, а он уже стоит. Как такое возможно? И возможно ли вообще?»

Было чему изумиться: другим транспортом с такой скоростью сюда просто не добраться. Ну, разве что только ракетой. Но пригородных ракет люди ещё не придумали.

Ирина ещё раз пристально вгляделась в лицо юноши, который с перрона махал ей рукой. Сомнений, что это Тёма, не осталось. Она вышла и растерянно спросила:

— Как ты здесь оказался? Ты на чём добрался?

— Ир, ты, наверное, думала, что я шучу? — улыбнулся Тема.

— Ты о чём? — спросила Ирина.

— О солнечном поезде. Я же тебе рассказал. Ты не поверила?

— Послушай, дорогой, — раздражённо бросила Ира, она ничего не понимала, — какой поезд? Мы с тобой были там вместе. Где ты видел свой солнечный поезд? Ты меня что, за дурочку принимаешь?

— Успокойся, Ир, — Тёма взял ее за руку, — это не розыгрыш. Это…

— Тогда что? Как ты оказался здесь вперёд меня? Можешь объяснить?

— Боюсь, что пока нет, — грустно ответил Артём.

— Это ещё почему? — удивлённо спросила Ирина. — У тебя от меня какие-то секреты?

— Никаких секретов. Просто тебе нужно успокоиться. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — возразила Ира. — Я спокойна! Так что можешь смело говорить.

— Пойдём в парк, — неожиданно предложил Артём. — Найдём уютное местечко, там днём народу мало, и я тебе ещё раз всё подробно расскажу. Договорились?

Ира ничего не ответила, лишь молча кивнула. В парке действительно было безлюдно, редкие прохожие, в основном пожилые, медленно передвигались по тщательно вычищенным дорожкам. Старики называли такие прогулки «подышать свежим воздухом» или «размять косточки». Во всяком случае, так всегда говорила бабушка Артёма, когда была жива. В прошлом году её не стало, но за несколько дней до смерти она успела поведать внуку тайну и рассказать о необычном поезде. О том самом, который Артём называет солнечным.

— Ну, говори! — наконец-то потребовала Ира.

— Понимаешь, Ир, — начал Артём, — солнечный поезд — он необычный.

— В каком смысле? — почему-то шёпотом спросила она.

— Его видят только те, кто желает его увидеть. — Артём внимательно посмотрел ей в глаза. — То есть нужно захотеть его увидеть! Понимаешь?

— Пока нет, — честно призналась Ира. — Ты только скажи мне честно, это не розыгрыш?

— Ну что ты заладила: «Розыгрыш-розыгрыш», — передразнил Артём.

— Как-то всё это необычно, — смущённо ответила Ира.

— Клянусь, это не розыгрыш.

— Хорошо, — тяжело вздохнула Ира. — Тогда рассказывай дальше.

— А дальше-то и рассказывать нечего. — Артём пожал плечами. — Ты либо веришь в солнечный поезд, либо нет. Если веришь, ты его видишь и можешь ехать на нём куда хочешь, если не веришь, ты его ни за что не увидишь, и он проедет мимо, как это случилось сегодня. Я думал, ты мне сразу поверишь, но ты до последнего сомневалась и… Я, наверное, показался тебе больным?

— Если честно, я до сих пор так считаю. — Ирина откашлялась в кулачок. — Теперь, пока сама не проедусь…

Артём замялся.

— Тут такое дело, Ир, — он тщательно подбирал слова, чтобы не обидеть её, — с таким подходом ты можешь так ничего и не увидеть. Ещё раз говорю: в солнечный поезд нужно поверить. Ты же не можешь ступить с перрона в пропасть, на рельсы, туда, где пустота, верно? А если ты будешь сомневаться, пустота там и останется. Ты не войдёшь в дверь, которую не видишь, правильно?

— Ну, в общем-то, да, — согласилась Ира. — Тогда научи меня.

— Чему? — удивлённо спросил Артём. — Чему тебя научить?

— Верить! — воскликнула Ирина.

— Этому не учат, Ира, — вздохнул он.

— А как же быть? — совсем расстроилась Ира. — Кстати, а ты сам-то как его увидел? И почему вообще поверил, что он существует?

— Мне бабушка рассказала, — ответил Тёма.

— И что? Ты так сразу ей поверил?

Артём покраснел. Спустя минуту он сказал:

— Ты знаешь, мне до сих пор стыдно вспоминать, но я подумал, что бабуля моя того… Ну, ты понимаешь. — Он покрутил пальцем у виска. — Всё-таки старушке было уже под девяносто. В таком возрасте немудрено и…

— Конечно понимаю, — улыбнувшись, сказала Ира. — Я и сама сегодня о тебе так подумала. Ну, в смысле что у тебя с головой беда. Не обижайся, ладно?

— Ладно!

— Согласись, как в это можно поверить? Стоят десятки людей на перроне, мимо них проезжает поезд, но никто его не видит. Разве такое может быть? И долго ты искал этот поезд?

— Нет! — Артём замотал головой. — Бабушка опередила меня и развеяла мои сомнения: «Тёма, не думай, я не чокнулась на старости лет, нет! Просто я боюсь, что опоздаю и унесу с собой тайну хрустального поезда». Она его называла так.

— Хрустальный поезд? — удивилась Ирина. — Так солнечный или…

— Это не имеет никакого значения, — улыбнулся Тёма. — Бабушка называла его хрустальным, я — солнечным, возможно, тебе захочется назвать его как-то по-другому. Это ровным счётом не имеет никакого значения и никак не влияет на наличие самого поезда.

— И что дальше? — потребовала Ирина.

— Дальше всё просто: на следующий день мы поднялись с бабушкой на перрон. Ровно в 10:27 подошёл поезд, мы вошли с ней в вагон и поехали. В тот день небо на улице было хмурое и низкое. А из вагона я увидел солнце и ослепительно белые облака.

— Потрясающе! Слушай, можно я назову поезд облачным? — радостно вскрикнула Ирина. — Я обожаю белые облака.

— Конечно можно.

— Эх, теперь бы ещё поверить в него…

— А разве ты ещё не поверила? — удивился Тема. — Если ты даже название ему придумала. Мне кажется, мы уже договорились, разве не так? Или ты всё сомневаешься?

— Чуточку-чуточку, — честно призналась Ира.

— У тебя время ещё есть, — сказал Артем. — До завтра избавляйся от сомнений.

— Значит, завтра поедем на 10:27?

— Ну, если готова, поедем, — согласился Артём. — Всё зависит от тебя… Если желаешь.

— Конечно желаю! — Ирина подвинулась к Артёму поближе и положила ему голову на плечо. — Тём, мне так хорошо с тобой.

— Мне с тобой тоже, — тихо сказал он и покраснел.

— Слушай! — спохватилась Ира. — А какой у него маршрут? У нашего поезда? Откуда и куда он катается?

— Я ещё не пробовал на нём путешествовать — ждал тебя. Бабушка сказала, что сесть в него можно только на нашей станции, а поехать — в любую точку планеты.

Ирина раскрыла рот и округлила глаза.

— Как в любую точку? И в Африку?

— Да хоть в Антарктиду, — улыбнулся Артём. — Нужно только захотеть.

— Да-да-да! — Ира радостно захлопала в ладоши. — Я хочу! Очень хочу! Очень-очень-очень!

— Куда? — спросил Тёма.

— Ну… ну… я ещё не знаю, — смутилась Ира.

— Странно… — тихо произнёс он.

— Чего ж тут странного?

— Сама ещё не знаешь, куда, а говоришь «хочу»!

— Но я имела в виду, хочу путешествовать, хочу…

— Ладно, — перебил Артём, — всё у нас ещё впереди. Не будем забегать вперёд. Сначала ты должна увидеть солнечный поезд. Как можно мечтать о том, чего никогда не видела?

Они встали с лавочки и медленно направились в сторону вокзала. Артём и Ира решили вернуться домой — завтра ответственный день, а сегодня им уже никуда не хотелось идти.

Ветер по имени Фим

Возвращаются все, кроме лучших друзей…

Владимир Высоцкий

Коля познакомился с ветром уже давно — так ему казалось. Для Николеньки, как называли его мама и бабушка, всё, что происходило в прошлом году, казалось таким далёким. Наверное, это правильно. Есть люди, которые даже о событиях десятилетней давности говорят «совсем недавно». Впрочем, обычно так считают те, для кого это совсем уже и не срок. Например, бабушка Николеньки перешагнула рубеж девятого десятилетия. Поэтому ей, наверно, можно так выражаться. А вот для двенадцатилетнего Коли это звучит нелепо и смешно.

— Николенька! — донеслось со двора. — Время обедать! — это была бабушка.

— Сейчас иду! — крикнул он в ответ и обратился к друзьям: — После обеда выйдете на улицу?

— Не знаю. — Девочка Зина пожала плечами. — Мои собирались к кому-то в гости ехать.

— А ты с ними? — спросил Николай.

— Ну да! Кто ж меня одну дома оставит?

— Я вообще на обед не пойду, — сказал Тимофей. — Надо родителей дождаться.

— Голодный, что ли, будешь гулять? — удивлённо спросил Николай. — Тим, а пойдём ко мне, у нас поешь.

— Не! — Тот замотал головой. — Нельзя. Отец узнает — мне влетит.

— За что? — Николай вытянул лицо. — Мы же соседи…

— Папа строго-настрого запретил у кого-то есть. Буду потом неделю дома сидеть.

— Ну а ты сам есть-то хочешь? — поинтересовалась Зина.

— Нет, — ответил Тимофей. — Пока не хочу.

В створке калитки появилась грузная Людмила Алексеевна и, погрозив пальцем, сказала:

— Николенька, ну что это такое? Все собрались и ждут только тебя.

Проходя мимо бабушки, внук стиснул зубы и процедил:

— Ба, сколько можно тебе говорить, не называй меня при друзьях Николенькой, да и без друзей не называй. Какой я тебе Николенька? — Он скривил лицо и ещё несколько раз противным, гнусавым голосом произнёс: — Николенька-Николенька-Николенька. Тьфу! Как это звучит мерзко!

— Бог с тобой, Нико… Коля, что ты такое говоришь? Между прочим, Тургенев, по-моему… а нет, вспомнила, Толстой! Точно — Толстой даже рассказ написал, и там тоже есть мальчик Николенька.

— Вот пусть он у Толстого и будет! — Внук грозно посмотрел в глаза Людмиле Алексеевне. — А меня больше так не называй. В конце концов, я прошу тебя. Неужели так трудно пойти мне навстречу? Когда ты меня о чём-то просишь, я же соглашаюсь, помогаю, не упрямлюсь.

— Ну, хорошо-хорошо, Нико… Николай. Я больше не буду. Не обижайся на меня, внучек. Прости, ради бога. Честное слово, вырвалось. Случайно…

— Ладно, забыли. Я по-быстрому, меня Тимка ждёт.

За столом сидели родители и младшая сестра. Ей недавно исполнилось четыре года, но она уже считала себя взрослой.

— Колян! — Именно так Катя называла старшего брата. По правде говоря, он сам её этому и научил. — Мы тут уже с голоду помираем!

— Что-то по тебе не скажешь! — усмехнулся Николай. — Щёки, как у хомяка.

— Мама! Мама! А Колян обзывается! — закричала Катя.

Мама неодобрительно покачала головой и сказала:

— Николай, ты это нарочно? Хочешь нам всем обед испортить?

— Прости, ма! — улыбнулся Коля и, подойдя к сестре, обнял её. — Прости, Кать, я пошутил.

— Ладно, прощаю, — снисходительно ответила Катя.

— И куда ты садишься? — отозвался отец. — А руки кто за тебя будет мыть? Пушкин, что ли?

У отца была смешная привычка — во все дела вмешивать Александра Сергеевича. Чуть что, со всем и за всех отдувался Пушкин. Иными словами, поэт должен был заправлять за Николаем постель, мыть в спальне полы, в холодное время надевать шапку, ставить в гараж велосипед. Знал бы он, сколько на него возложено обязанностей, написал бы ещё один роман в стихах. Например, «Николай Звягинцев».

После обеда Кате объявили тихий час. Николай давно был освобождён от такой повинности. Основательно подкрепившись, он вышел на улицу. К его большому огорчению, Тимка куда-то исчез, наверное, ушёл на озеро. Каникулы только начались, а значит, пора проведать старого друга. Недолго думая, Николай отправился в лес, к ветру Фиме. Между прочим, своё имя он получил от Коли.

Впервые ветер заговорил с Николаем прошлым летом. Мальчик забрёл в берёзовую рощу, там было прохладно и тенисто, он сел на землю, опёрся спиной о дерево и закрыл глаза. Вокруг щебетали птицы, поскрипывали стволы деревьев, шумела листва, а солнце, словно балуясь, время от времени бросалось солнечными зайчиками и заставляло уклоняться от них. И вдруг…

— Фим-фим! — Кто-то сказал совсем рядом.

Николай вскочил, посмотрел по сторонам, заглянул за дерево, но никого не обнаружил.

«Странно! — подумал он. — Кто бы это мог быть? Может, птица какая новая завелась? Сколько сюда прихожу, никогда такого странного щебетания не слышал».

— Фима-фима! — послышалось вновь.

— Эй, ты кто? — крикнул куда-то вверх Николай. — Что за Фима?

В ответ — тишина. Николай прислушался. Вдруг среди леса прозвучало протяжное «фи-фи-фи-фима-а-а-а-а»!

— Фима, ты кто? — повторил Коля, и вдруг услышал ответ:

— Ветер! Ветер я!

— Давай знакомиться! Я Николай. А тебя как зовут?

— У нас, у ветров, нет имен! — прошуршал невидимый собеседник.

— Как это нет? — удивился Николай. — Быть такого не может. Нам в школе рассказывали, что ветры бывают разные. Всякие бризы, бури, штормы, ураганы, тайфуны. А ты кто?

— Это мои старшие братья, — прошептал ветер. — И это не имена, а названия. Хотя особо сильным ветрам люди придумывают имена, в основном почему-то женские. Но это где-то далеко-далеко, и они сюда не прилетают, мне дедушка рассказывал о них.

— Как интересно! — воскликнул Николай. — У ветров тоже есть папы, дедушки, мамы, бабушки?

— Конечно, — сказал ветер и где-то там, наверху, свистнул.

— Слушай, ветер, а ты не будешь возражать, если я буду называть тебя Фимой? Хочешь быть моим другом? — спросил Николай.

— А разве могут человек и ветер быть друзьями?

— Я думаю, могут.

— Тогда дружим, — согласился ветер.

— Ты так и не ответил, тебе имя Фим нравится?

— Красивое имя, — шепнул ветер и взъерошил Коле волосы, добавил: — Мне нравится.

— Отлично! — радостно произнёс Николай. — Считай, мы познакомились: я — Николай, а ты — Фим.

Он ещё долго в тот день бродил по лесу и разговаривал с Фимой. Затем они вместе пели песни, на лужайке поднимали вверх зонтики от одуванчиков, и ветер разносил их в разные стороны, за лесом погоняли большие перекати-поле из высохших растений.

Вечером Коля спросил у отца:

— Пап, а человек может дружить с ветром?

Оказалось, человек и ветер дружат уже тысячи лет.

— Конечно, — неожиданно ответил отец. — Даже когда наши предки были дикарями, ветер всегда помогал им.

— Как? — удивился Коля. — Расскажи, пожалуйста.

— Например, на охоте. Когда человек ходил на дикого зверя, всегда подкрадывался с ветреной стороны, то есть шёл навстречу ветру.

— Но ведь против ветра неудобно идти!

— Правильно! — подтвердил отец. — Зато зверь не услышит запах охотника. Понимаешь?

— Понимаю! А ещё? Ещё как помогал?

— Человек не сразу сообразил, как использовать силу ветра, но постепенно научился многому. В далёкие времена люди поставили на корабли паруса и ещё до нашей эры в Китае, запускали воздушных змеев. Сейчас они в магазине продаются, а мы в детстве с пацанами сами их делали…

— И они поднимались в небо? — Николай от удивления раскрыл рот. — Самодельные?

— Конечно! — улыбнулся отец. — А для чего же мы их мастерили? Для красоты, что ли?

— Пап, научи меня делать змеев! — воскликнул Николай.

— Зачем? Поедем завтра в магазин да купим…

— Нет-нет-нет! — запротестовал Коля. — Так неинтересно! Давай сами соорудим.

— И охота тебе с ним возиться? Целый день убьём! — попытался отец отговорить его.

— Ну и что? Хочешь, я тебе секрет открою? — загадочно спросил Коля.

— Валяй!

— Только ни-ко-му! Договорились?

— Рыба! — Отец ладонью закрыл рот. — В смысле молчу как рыба.

— У меня в лесу друг появился!

Папа даже крякнул от неожиданности.

— Ну-ка, подробнее! — насторожился отец. — Что за друг? Где он живёт?

Коля увидел, как напрягся папа, и громко рассмеялся.

— Да он не человек, пап!

— А кто? — вздохнул с облегчением отец.

— Это ветер. Обыкновенный ветер, а зовут его Фим.

Отец откашлялся в кулак, поцеловал сына в лоб и тихо сказал:

— Сынок, у меня к тебе просьба: ты тоже больше об этом никому не говори! Хорошо? Даже своим друзьям. Ты, кстати, никому ещё о Фиме не рассказывал?

— Нет! — Коля замотал головой.

— Вот и отлично! Пусть это будет нашей тайной.

— А у тебя нет среди друзей ветра? — спросил Николай.

— Пока не встречал, — ответил отец. — А ты как со своим-то познакомился?

— Гулял по роще, а он мне на ухо говорит: «Фим-фим»! Ну, я сначала думал, птица какая. Он снова: «Фим-фим». Я спросил: «Ты кто?»

— А он что? — настороженно спросил папа.

— Как что? — усмехнулся Николай. — Говорит: «Ветер я».

— И что дальше?

— Дальше мы познакомились и договорились, что его будут звать Фим и что мы будем дружить.

— Ясно, — тяжело вздохнул отец. — Ты знаешь, Колюнь, я что-то сегодня устал. Ты не возражаешь, если я пойду отдыхать? Готовься: в выходной день соорудим с тобой воздушного змея. Ты пока подумай, как мы его назовём.

Коля обнял папу и прошептал:

— Спасибо, я попрошу Фиму, чтобы он нашего змея поднял высоко-высоко.

— Отлично! — сказал отец и отправился к себе в спальню.

Ночью Николаю снились океан и бушующий ветер. Он то завывал, то гудел, то рычал, словно медведь. Коля стоял на берегу и дышал полной грудью. Ветер хватал большие клочки тёмно-серых облаков и расшвыривал их по сторонам. Потом собирал их в охапку и сооружал из них разные фигуры. Вот большая лошадиная голова, вот большой корабль, а вот воздушный замок. Красотища!

На следующий день Николай рассказывал своему новому другу, что они с отцом в выходные дни изготовят воздушного змея и придут на поле его запускать.

— Фим, ты же нам поможешь запустить его высоко-высоко? — спросил Коля.

— Ф-ф-ф-ф! — ответил ветер. — Помогу! Только вы правильно его сделайте.

— Мой папа ещё в детстве запускал воздушных змеев. Мы решили с ним не покупать, а сделать.

— Это хорош-ш-шо! — шепнул Фим. — Я тоже люблю запускать воздушных змеев. Мой папа учил меня в детстве правильно держать их в воздухе. Это тоже нужно уметь делать правильно! Чуть ошибся — и змей уходит в штопор.

— Слушай, Фим, а где сейчас твой папа? — неожиданно спросил Коля. — Может, его познакомить с моим папой?

— Не получится. Взрослые ветры не живут вместе с родителями, мы лишь изредка встречаемся…

— Так ты здесь совсем один?

— Ну почему один? — фыркнул Фим. — Теперь у меня есть ты.

— А до этого был один?

— Да, — угрюмо прогудел ветер.

— А ты никуда не улетишь? Будешь здесь всегда?

— Улечу-у-у-у, Николай. Улечу на Север. А сюда прилетит другой ветер.

— Я буду скучать, — с грустью произнёс Коля.

— Я тоже, — ответил Фим.

В субботу, сделав воздушного змея, отец и сын отправились проводить лётные испытания. Радости и шума было столько, что на поле сбежались едва ли не все мальчики и девочки посёлка. И на следующий день Фим поднимал в воздух уже не один, а пять воздушных змеев — идея для многих оказалась очень заразительной. Правда, самодельный был только Колин, чем он несказанно гордился. Накануне вечером, после первых испытаний, они с отцом нарисовали на своём змее ярко-красную звезду, а под ней написали название «корабля» — «Звезда».

— А что, звучит! — сказал Коля.

Так получилось, что за лето «Звезду» несколько раз пришлось ремонтировать. Зато Николай стал опытным пилотом и теперь мог соорудить воздушного змея с закрытыми глазами. А конце августа Коля попрощался с Фимой — они договорились встретиться следующим летом.

* * *

И вот тот день сегодня наступил.

— Фим-Фим! — войдя в лес, громко крикнул Николай. — Отзовись!

Лес молчал, деревья не шевелились. Лишь кто-то шуршал в траве.

— Фи-и-им! — ещё громче крикнул Коля.

Но и на этот раз ответа не последовало.

«Наверное, улетел на Север, — подумал Николай и тяжело вздохнул. — Даже не попрощались…»

Вечером он рассказал отцу грустную новость. Папа погладил сына по голове и сказал:

— Не грусти, сынок, он ещё вернётся. Ветры, они ведь вольны летать там, где им захочется. Так что вы обязательно с ним снова встретитесь. Друзья всегда когда-то встречаются.

Сирота

Ванька Брызгалов пришёл к нам в третьем классе. Это был первый детдомовец, которого мы увидели живьём. Мне он почему-то сразу не понравился. Тихоня, вечно хмурый и чем-то недовольный. А тут ещё эта дура, Катька Белоногова, в него втрескалась. Бегает за ним, будто хвостик: «Ваня, Ваня, Ванечка!» Дура! Нашла себе женишка! Он же круглый сирота. У него ни матери, ни отца. Потому он и оказался в детдоме. А к нам он попал из-за того, что его усыновила одна семейка. Такая странная парочка. Я их знаю: тоже с головой не дружат. Они раньше по вечерам гуляли у нашего дома. Умора! Идут, как в старинном фильме, под ручку, что-то друг дружке нашёптывают, хихикают, остановятся и целуются. Ну не придурки ли? Давно я их не видел. Как Ваньку усыновили — перестали прогуливаться. «Сыночка» своего, наверное, вечерами ублажают, не до прогулок.

Баба Зина из третьего подъезда сказала нам с Серёгой по секрету, что Ванька даже не сын этой парочке, а пасынок. Так называют усыновлённых сирот. Какие некрасивые слова: «сирота», «пасынок», «детдомовец»… Бр-р! Какие-то холодные и склизкие. Интересно, а почему у него нет родителей? Алкаши, наверное, были. У всех нормальных детей кто-то, но есть. Или мама, или папа. А если нет ни мамы, ни папы, то тут уже что-то не то. У нас в классе есть и пацаны, и девчонки, у которых только один из родителей. И с ними вполне приятно общаться. А Ваня… Да ладно, что-то много я о нём говорю. Лучше расскажу, какой сегодня «прикол» случился.

Мой приятель, Антоха из пятого «Б», говорит мне:

— Костик, давай приколемся над вашим Пасынком! — Теперь у Ваньки такое прозвище.

— Что ты ещё придумал? — спрашиваю я, ведь Антоха юморист ещё тот.

— Давай на стенде «Лучшие ученики» маркером на фотке Ваняхи напишем: «Лучшая сирота школы». И усы какие-нибудь, как у кота, пририсуем. Прикольно?

— Ага, — согласился я.

Мы задержались после уроков и разрисовали портрет Пасынка. Получилось очень смешно.

Вечером ко мне в комнату вошла бабушка. Она была вся в слезах и ловила ртом воздух.

— Ба, ты чего? — Я вскочил с кровати. — Что случилось?

— Вот! — Она протянула мне трубку телефона. — Эсэмэс…

Бабушка упала на пол. Я метнулся к городскому телефону, вызвал неотложку. Мне пообещали, что скоро будут.

Я поднял с пола телефон и прочитал сообщение: «Мама, держись. Косте пока не говори. Варя и Олег погибли в Египте в автокатастрофе».

Я не сразу понял, что речь идёт о моих родителях. Врач скорой помощи сказал: к бабушке они опоздали.

Больше у меня никого нет…

Старуха

Вы не знаете нашу старуху? И никогда не слышали о ней? Дарья Семёновна Рюмина — наша историчка. Она самая старшая училка в нашей школе. Ей столько же лет, сколько, наверное, Михайло Ломоносову. Это не учительница, а какой-то монстр. Попробуй у неё на уроке повернись назад. Всё — «неси дневник», и пара обеспечена. Никого не щадит: ни отличников, ни хорошистов. Ей всё побоку. Главное, говорит, чтобы историю знали на отлично. И действительно: у неё предмет вызубрили все. Да она и не успокоится, если кто-то в классе не будет знать её урок. Заживо съест.

Но мне кажется, многие неправы, когда называют её злюкой. Хотя и я вот обозвал её монстром. Если честно, никакой она не монстр и не злюка. У неё просто лицо строгое: острый нос, морщин, как в луже во время дождя, седые волосы под лентой. И голос с хрипотцой и каким-то скрипом, что ли. Но глаза! Вы бы видели её глаза! Дарья Семёновна, когда говорит нам о… да о ком угодно: хоть о декабристах, хоть о Несторе, хоть об Александре Невском, — поверьте, это уже не исторические личности. Нет-нет. Это её дети. Я серьёзно! Об исторических личностях так не рассказывают. Так можно говорить только о своих родных. Моя бабушка, когда кому-то рассказывает обо мне (я нарочно несколько раз подслушивал), так всё вывернет — хоть стой, хоть падай! Я и послушный, и смышлёный, и помогаю родителям по дому, и книги читаю, и вежливый, как ангелочек. Врёт ведь бабуля моя.

Ой, как врёт. Соседке одно говорит, а меня потом воспитывать начинает: я у неё и лоботряс, и лентяй, и грубиян — кем она меня только не называет. Зато для соседки я — чистый ангел.

Но дед говорит, что сор из избы нельзя выносить. Наверное, она потому и привирает. Вы как думаете? Ну да ладно. Мой рассказ не о бабушке.

Продолжу о Дарье Семёновне. О старухе. Она меня на прошлой неделе из класса выгнала. Мне кажется, я не заслужил такого отношения к себе. Хотя, конечно, палку немного перегнул. Но вроде и не виноват даже. Всё эта Олечка с задней парты. То в спину меня пальцем тычет, то линейкой бьёт, то бумажки в меня кидает. Достала! Ну, я и наехал на неё. Слово грубое сказал. Старуха услышала, стала за неё заступаться.

В общем, отказался я извиняться и был с урока изгнан.

Дурак я. Мало того, что с Олечкой поссорился, так я ещё и стару… Дарье Семёновне нагрубил. Так, выходя из класса, и ляпнул: «У-у-у, старуха».

Куда это годится? Придурок! Стыдно теперь, аж жуть. Нужно было сразу после урока подойти и извиниться. Но не перед Олечкой, а перед Дарьей Семёновной. Глупо как-то вышло. А на следующий её урок я не смог в школу попасть — семейные обстоятельства. В воскресенье ездили к родственникам за город, и родители задержались — на обратной дороге ночью колесо на трассе пробили. В общем, домой вернулись в понедельник под утро. Ну какая там уже школа? Попадали спать, все уставшие.

Я так переживал за тот срыв. Представляете? Подумает, что нарочно не пришёл на урок, чтобы не извиняться. Если бы сразу извинился, она бы поняла, я уверен. Говорю же, это мы так только называем её злюкой, а на самом деле она добрая. И никакая она не старуха. Если и можно сказать, то старушка — мягко, по-доброму. По-есенински…

«Простите меня, пожалуйста, Дарья Семёновна, — мысленно произносил я, идя в школу. — Ради бога, простите. Дурак я. Больше никогда в жизни не буду вам грубить. Буду всегда на ваших уроках вести себя прилично. Честное слово! Простите, а? Дарья Семёновна!»

Я был уверен, что простит меня наша добрая и ласковая старушка. Простит. Стыдно-то как.

Обязательно простит. Переступив порог школы, я вдруг оцепенел: на стене у входа висел большой портрет с чёрной лентой. Это была фотография Дарьи Семёновны Рюминой.

Притворщик

Скажите честно: вы притворялись когда-нибудь спящим, неслышащим, невидящим, непонимающим? Ну, только вот честно, хорошо?

Ладно, даже если вы ответите, что не было такого, я о себе всё равно правду скажу: притворялся — и не раз. Особенно в метро, электричке, трамвае, автобусе, троллейбусе. Иногда так не хочется уступать место, такой облом — хоть башкой о стекло бейся. Лень, просто лень. А другой раз — спать хочется. Как подумаешь, что стоять тебе до самой своей остановки — и жизнь не в радость. Да и вообще, рыжий я, что ли? Сколько я знаю людей, никто не уступает место. Каждый норовит отвернуться, сделать вид, что это его не касается, что он вообще не понял ничего, не заметил.

Моя бабушка рассказывала, что раньше было проще. Ребята вскакивали при виде пожилого человека, женщины, а иногда даже и девушки. Предлагали присесть. А если те и отказывались, уже не садились — неловко как-то было. А что сейчас? Вы разве не видели? Ну, стоит бабулька или дед. И что с того? Да пофиг! Я такой же пассажир, как и они. Я тоже плачу за проезд, покупаю билет. Почему я должен стоять, если я первым сел в трамвай? Ничего не случится. Пусть постоят, у нас равноправие. Я такой же чел, как и они. Ну и что, что старые? Я тоже когда-нибудь буду старым. Думаете, кто-то мне уступит место? А вот фигушки…

Хотя кто мне может уступить место в автобусе или троллейбусе, если я сам никогда никому не буду уступать? Наши предки ещё что-то делали, помогали старушкам переходить улицу. При всём этом мы кем растём? Вон она стоит, старая, седая, сгорбленная, в проходе, а я ведь не вскакиваю, не тороплюсь уступить. Почему? Мои родственники вели себя иначе, а я вот думаю: встать или нет? А что же будет с нашими детьми? Они не только не уступят место, наверное, ещё и сгонят, если я, например, буду стареньким сидеть. Никто не пожелает терпеть сидящего старика. Скажут: «Пошёл вон!» Блин, ну что она так и жмётся ко мне, эта старуха. Не видит, что ли: у меня глаза закрыты! Я же так старательно не замечаю её. Нет же, наглая бабка всё равно наваливается на меня, стучит рядом своей противной клюкой. Как они надоели! Не успеешь сесть в метро, как вот они — встают рядом и начинают кряхтеть, стонать, а некоторые прямо открыто возмущаются, ну, типа, молодёжь пошла наглая, невоспитанная. Ага, как будто воспитанность только этим и измеряется. Нашли чем упрекать. Я, например, с девчонкой встречаюсь, всегда дарю ей розочку или гвоздику, а она и рада. Это и есть воспитанность, галантность. А что же тут невоспитанного, если я, к примеру, вздремнул в трамвае и не заметил старушку? Понятно, что я притворился. Но вдруг это правда? За что меня винить? Не заметил — и всё… Да ёлы-палы, старуха какая-то действительно нагловатая. Чё она на меня наваливается. Уступить, что ли? Или сейчас она мне на голову залезет. Что это такое? Чего она? Что это с ней?

Бабушка рухнула на пол. Стоявшая позади неё женщина вдруг закричала:

— Мама! Мамочка!!! Что с тобой?

Она упала на колени, нагнулась над старушкой. Затем подняла голову, и наши глаза вдруг встретились. Я почему-то вскочил, но, чтобы выйти, мне пришлось бы перешагнуть через старушку. Я не решился…

Трамвай встал на очередной остановке. Туда же подъехала скорая. Бабушку вынесли на носилках. Один старик протянул дочери визитку и сказал: «Дочка, сообщи, как доехали». Через десять минут, как раз перед моим выходом, старик громко объявил, что наша бывшая пассажирка умерла. Не могу никак уснуть. Может, это я её убил своим притворством и равнодушием?

Прощание славянки

У нас сегодня в школьном дворе целый день играют военные марши. Мы репетируем праздничный концерт ко Дню Победы. Говорят, кто-то из министерства приедет к нам на праздник. Все суетятся, глаза, как у селёдок, какой-то нездоровый ажиотаж. Наконец-то объявили всеобщий перерыв. На втором этаже, вылетая из туалета, мы столкнулись с Фёдором Ильичом.

— Осторожно, ребята, — улыбнулся наш бывший физик. — Вы всё носитесь, как угорелые.

— Извините, Фёдор Ильич! — едва ли не хором закричали мы, а я спросил: — Вы уже выздоровели? Снова нас будете учить?

— Нет-нет, ребята, я своё отучил. На пенсии я.

Мы попадали на диван, расположенный под окном в фойе, и принялись фантазировать о войне. Серёга из 8-го «В» говорит: «Если бы я пошёл в разведку, то обязательно взял бы языка…»

— Угу! — язвительно произнёс Пашка Пузо (по фамилии Пузенко), «взял бы»! Ты пять раз на физ-ре подтянуться не можешь, а туда же: языка взял бы.

— А причём тут подтянуться?! — надул губы Серёга. — Там не сила нужна, а сноровка.

— Нет, Серый, ты не прав, — возразил Лёвка, — без силы языка не взять.

— Ну и ладно, — махнул рукой Серёга и встал с дивана.

В этот момент мы увидели, как из туалета выходит Фёдор Ильич, а навстречу ему Ваня Бережков — новенький наш одноклассник. Не помню, откуда он переехал, но то, что он законченный разгильдяй и двоечник, мы поняли в первый же день, когда Ванька прямо на уроке стал громко разговаривать по телефону. Учительница сделала ему замечание и предупредила, что у нас на уроке нельзя пользоваться телефоном, на что тот ответил: «Это у вас. А у нас можно…» Пришлось потратить несколько дней, чтобы убедить Ваньку и его родителей в том, что ученик неправ. И действительно, что это за урок будет, если мы все начнём по телефонам своим разговаривать. Прощайте, знания! Иными словами, Ванька наш, можно сказать, какой-то при-дурковатый.

Видимо, не сумев разминуться с бывшим учителем, Ванька вдруг заорал:

— Ну ты чё, батя, такой неповоротливый, шевелись, а то дам щас по бочине!

Фёдор Ильич остолбенел от такого «приветствия».

— Ты что, парень? — выдохнул он. — Ты здесь учишься?

— Нет, — наигранно расхохотался Ванька, — я здесь отдыхаю! Ты чё, дедуль?

Конец ознакомительного фрагмента.