Такие годы

Михаил Садовский

Книга Михаила Садовского «Такие годы» предназначена для семейного чтения и будет интересна дедушкам и бабушкам, их детям, внукам и даже правнукам. Она, несомненно, пополнит список изданий отечественной литературы, предназначенной для совместного чтения и обсуждения в семье и в школе. Откройте книгу и получите от нее удовольствие и радость.

Глава V. Встреча

Смысл разговора дошёл до Веньки не сразу. Отец приходил в школу, потому что слухи о безобразной драке дошли до РОНО, директор вызвал его, намекая на что-то значительное, и объявил, что «ученика Марголина больше в своей школе держать не хочет». Два ремесленника пострадали так, что попали в больницу, а поэтому, конечно, могут быть сделаны оргвыводы и по отношению к родителям Марголина, ибо ремесленники живут в интернате! И уж ясно, что и его, директора, не помилуют. Время сложное, и ответственность за воспитание подрастающего поколения большая. Нет, он не фронтовик, не воевал, потому что государство поручило ему этот ответственный пост. Он не отсиживался и бронь не просил — его оставила партия! Или не всем понятно, что слово партии — закон?! Отец не хлопал дверью, он сжал челюсти так, что, когда скрипнули зубы, директор отшатнулся и испуганно уставился в его лицо.

Эсфирь высказывала свою точку зрения: что мудрость стратегии — в умелом применении тактики! Кутузов, вот, тоже сдал Москву, чтобы выиграть кампанию! И вовсе не всегда отступление — это то же, что поражение, а лезть на амбразуру совсем не обязательно, тем более если эту огневую точку можно просто обойти, не подвергая себя опасности.

Это всё Венька выяснил потом, много позже, а пока на него обрушилась страшная беда. Пострашнее его болезни — он вдруг узнал, что его переводят в другую школу, на ту сторону линии, чтобы он не таскался два раза в день через пути и, главное, не пересекался с ремеслухой. И жить они будут там же, на другой стороне, недалеко от стоящей на окраине посёлка школы — два километра от станции, от центра жизни. Сначала он не сообразил даже, что теперь у него не будет уроков истории, что он не сможет на пустыре поджидать её, как бы случайно там оказавшись, и что у него просто нет никаких возможностей видеться с ней.

Сразу так много неожиданного, в голове крутились разные мысли, варианты, планы — что делать. Он никак не мог сосредоточиться. Всё путалось, перемешивалось, никак не успокаивалось, только вызывало раздражение. От всего этого никаких решений не приходило — ну, хоть бы на следующий шаг…

Он сидел на корточках, прислонясь костлявым своим хребтом к сосне, и единственное приятное, что ощущал в этот момент, — шероховатую тёплую поверхность коры. Он откинул голову назад, поднял глаза и смотрел, смотрел на уходящий вверх ствол. Взгляд его пересекался с отмершими чёрными сучками, с бронзовыми ветками, с веерами зелёных иголок, добирался до выцветшей голубизны неба, скользил вместе с облаками сквозь чащу ветвей, доплывал до соседней кроны и возвращался назад, как будто он читал книгу, и взгляд мог двигаться только от одного до другого края страницы. Когда начало ломить затылок, Венька опустил глаза и увидел прямо перед собой Лизу.

— Пойдём, — сказала она, повернулась и пошла. Венька помедлил несколько мгновений и поплёлся за ней. Они подошли к дому, Лиза взошла на крыльцо, теперь внимательно посмотрела на него, призывно кивнула головой и открыла дверь.

В комнате воздуху было тесно от запаха перетрума, дуста, пыли и какого-то приторно-сладкого аромата. Лизка обернулась к Веньке, стащила с него пальто и шапку, взлохматила, а потом пригладила волосы, чмокнула в щёку, сказала: «Какой ты ещё дурачок», потом легонько толкнула его в грудь, и от неожиданности он мгновенно потерял равновесие и грохнулся на стоящий сзади стул. Лизка засмеялась и исчезла за занавеской. Там она загремела посудой, вышла в красивом платье с двумя чашками в руках и остановилась перед ним: «Ну?!». Венька сидел, не шевелясь. Он вообще плохо понимал, что происходит, — так много событий сразу он не мог переварить. Он думал о своём, глядя на Лизку, а где думать, не имеет значения. Не то чтобы он сам думал, заставлял себя или давал такое задание — ему думалось против воли, само собой.

— Ты чего такой? Что случилось? Пришёл к барышне и сидишь, как пень! Если ты из-за Генки, так не обращай внимания — мало ли что он наговорит. А нарешер!.. Их бин нит а шиксе…¹⁰ Ему так хочется… а как будет, это только я знаю… Да не бойся ты! Ты что — и в самом деле маленький?.. — она стояла теперь так близко перед ним, сидящим на стуле, что его взгляд упирался только в широкий пояс, завязанный бантом со свисающими концами. — Я могу и на тебя обидеться, — капризно сказала Лизка и наклонилась так, что теперь их глаза были на одном уровне. — Ну!

Венька только чувствовал, что это «ну!» похоже на то, как понукают лошадь, но не знал, что надо делать, может, тоже бежать скорее. Он внимательно посмотрел прямо в её зрачки, которые, как всегда, двигались из стороны в сторону, и сказал:

— Меня переводят в другую школу…

— Ну и что? За драку?

— Да! Отец ходил к директору!

— Ерунда! Подумаешь… — фыркнула Лизка.

— И мы уезжаем отсюда… — сообщил Венька.

— Уезжаете? Как?

— На ту сторону… на Советскую… поближе к школе…

— Поближе к школе, — машинально повторила Лизка.

— Да… — в горле у Веньки стоял комок.

После грустного молчания Лизка опустилась перед ним на одно колено, вывернула голову так, что её лицо оказалось ниже Венькиного, и прямо выдохнула на него:

— Знаешь, это даже лучше — я буду приходить к тебе, ты ко мне, а то тут всё на глазах очень, — и поцеловала его прямо в губы. Венька отшатнулся. Лизка отошла и отвернулась. — А теперь уходи — скоро мать вернётся… Слышишь…

Примечания

10

Дурачок!.. Я не шикса… (шикса — хабалка, нееврейка).