Гражданин Доктор

Михаил Перельман, 2022

Выдающийся советский и российский хирург, главный фтизиатр России Михаил Перельман с предельной откровенностью рассказывает о своей работе. Проводит читателя за кулисы легендарной «кремлевской медицины», где его пациентами нередко становились многие руководители советского государства. Рассказывает о своем непростом профессиональном пути длиною в 60 лет. Став одним из ведущих специалистов по торакальной хирургии не только у нас в стране, но и в мире, Перельман одним из первых начал проводить успешные операции на сердце. Перед Вами одна из самых ярких книг в жанре «врачебные мемуары». В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Северо-Осетинский и Новосибирский медицинские институты

Забудутся печаль и письма от кого-то,

На смену миражам приходят рубежи,

Но первая тропа с названием РАБОТА

Останется при нас оставшуюся жизнь.

Юрий Визбор (1934–1984)

Экзамены «Галопом по Европам» • Первые шаги в хирургии • Больница в Белово • Переезд в Ярославль

Экзамены

К сентябрю 1941 года отец с госпиталем оказался в городе Орджоникидзе (теперь Владикавказ), и наша семья после эвакуации в Киров (Вятку) приехала к нему. Аттестат об окончании средней школы остался в Ленинграде. В возрасте 16 лет можно было пытаться поступить в институт. В Орджоникидзе их было лишь три — педагогический, сельскохозяйственный и основанный только два года назад медицинский. Как и нескольким другим шестнадцатилетним выпускникам школ, оказавшимся без аттестата, мне поверили (!) и приняли заявление о поступлении в медицинский институт. Однако внезапно выяснилось, что приема на первый курс в связи с войной не будет. Выручил проректор института Тимофей Титович Глухенький. Он согласился дать мне разрешение учиться на втором курсе и сдать экстерном экзамены за первый курс: «Сдашь к концу семестра экзамены за первый курс — будешь зачислен, не сдашь — нет». Смею полагать, что на такое решение повлияли мой мужской пол и «иконостас» из 5 популярных значков на видавшей виды футболке. На одном из них был изображен боксер в стойке с надписью «Первый разряд». Таких абитуриентов всегда очень ценят в медицинских институтах. Близорукий Тимофей Титович внимательно рассмотрел значки и выдал мне экзаменационный лист. К слову сказать, с той поры у меня на всю жизнь утвердилась любовь к значкам на груди, которая часто представляется смешной.

С экзаменационным листом в руках пришлось начать сдавать экзамены. Первым я избрал марксизм-ленинизм, рассчитывая на знание наизусть некоторых абзацев Манифеста коммунистической партии. Зачем я их в школе выучил — одному богу известно. Вероятно, из какого-то спортивного интереса. По программе мы учили наизусть только стихи. Но мне почему-то захотелось выучить начало Манифеста («Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма»), а также начало «Золотого теленка» Ильфа и Петрова («Пешеходов надо любить»). Вопросов в билете не помню — но при ответе на первый из них я начал устно цитировать Манифест. На словах «папа и царь, французские радикалы и немецкие полицейские» в экзаменационном листе появилась пятерка. Затем я решил сдавать немецкий язык. Школьная подготовка позволила по-немецки спросить, можно ли войти в комнату преподавателей, извиниться и поздороваться.

— Где вы учили язык? — с явным удивлением спросила по-русски пожилая сотрудница кафедры.

— Только в советской средней школе, — по-немецки ответил я. — У нас была очень хорошая учительница.

После второй пятерки я по-настоящему оценил педагогический талант и старания нашей школьной «немки» — Ольги Евгеньевны Неразик.

Третьим экзаменом была физика. Здесь сработала моя фамилия. В то время, как, впрочем, и сейчас, были популярны книжки ленинградца Я. И. Перельмана по занимательной физике, арифметике, алгебре, геометрии, астрономии, механике. Впервые пользу от своей фамилии я почувствовал при подаче документов в Ленинградский авиационный институт, а второй раз здесь, на кафедре физики. Экзаменатор выразительно кивнул на полку со своими любимыми книжками и сказал, что спрашивать меня по физике ему даже неудобно. Воодушевленный ходом дел, я попытался сразу же сдать химию. Здесь все было значительно хуже, но психологическая роль трех пятерок помогла получить четверку, хотя и очень натянутую.

Из предметов первого курса наибольшие трудности представлял экзамен по нормальной анатомии. Кафедру возглавлял профессор Алексей Николаевич Геннадиев. У студентов он пользовался большим уважением, но многие считали его чудаком. Создавалось впечатление, что он работает на кафедре круглые сутки. Заниматься со студентами любит, спрашивает по-особому. Как и многим другим студентам, экзамен после напряженной и добросовестной подготовки мне пришлось сдавать ночью. Не ответил я на один из пяти вопросов билета — чем образован свод плечевого сустава. Однако ощупыванием через полу халата мне удалось определить пяточную кость, по-латыни назвать вдавление для гассерова узла на пирамиде височной кости и перечислить в обратном порядке 12 пар черепно-мозговых нервов. После экзамена возвращаться ночью по Шалдону — неспокойному району города — было опасно, и я в хорошем настроении остался спать на кафедральном диване.

После сдачи нескольких экзаменов 24 октября 1941 года мне за подписью Т. Т. Глухенького выдали первый студенческий билет, действительный до конца года. Дата поступления в институт в нем не была указана.

«Галопом по Европам»

Глубокой осенью последовал приказ Наркомздрава РСФСР об ускоренной подготовке врачей. Они остро нужны фронту и тылу. Программу второго и третьего курсов необходимо было пройти за один учебный год. Сразу же появились новые предметы. Все программы стали сокращать, началась учебная гонка.

Заниматься в институте было очень трудно, но интересно. Лекции по топографической анатомии блистательно читал талантливый преподаватель Виктор Христианович Фраучи. Трудно поверить, но в военное время на его лекции по этому сухому и, казалось бы, скучному предмету приходили студенты разных курсов — да еще пораньше, чтобы занять место в небольшой аудитории.

Двое заведующих анатомическими кафедрами Северо-Осетинского медицинского института — профессор А. Н. Геннадиев и доцент В. Х. Фраучи — пожизненно привили мне в 16–17-летнем возрасте уважение и любовь к нормальной и топографической анатомии человека. Хорошо запомнились и некоторые другие яркие преподаватели — заведующий кафедрой нормальной физиологии Владимир Евгеньевич Робинсон (мы называли его «Робинзоном»), патофизиологи профессор Борис Михайлович Брин и ассистент Нина Николаевна Пронина, ассистент кафедры микробиологии Валентина Давыдовна Беликова. До сих пор помню выразительную лекцию о туберкулезе заведующего кафедрой патологической анатомии молодого доцента Николая Сослановича Гурциева.

Мы очень интенсивно занимались до августа 1942 года, когда фашистские войска начали марш на Северный Кавказ. Оперативные сводки Совинформбюро были весьма туманными, и объявление 7 августа о немедленной эвакуации стало для нас громом среди ясного неба. Документы оформляли во дворе медицинского института. Несколько секретарей печатали на желтой бумаге справки об экзаменах, которые мы сдали или должны были сдать. В конце справки была запись «Переведен на 4-й курс», хотя важные экзамены по пропедевтике внутренних болезней и общей хирургии мы к тому времени еще не сдали. Организованной эвакуации не было. Отец остался в Орджоникидзе, а я с матерью, сестрой и моей справкой отправился через Махачкалу и Ташкент в Новосибирск, где жили наши близкие родственники.

Воспоминания о Северной Осетии остались хорошие, несмотря на очень тяжелые времена. Всю жизнь я глубоко благодарен Тимофею Титовичу Глухенькому. Если бы не он — мое будущее было бы совершенно другим.

В мае 2008 года во Владикавказе по нашей инициативе состоялась важная конференция фтизиатров Южного федерального округа с участием многочисленных гостей. В ее организации принимали активное участие уроженцы Северной Осетии: мой заместитель по научной работе Батарбек Малиев, заведующий легочно-хирургическим отделением НИИ фтизиопульмонологии Тамерлан Агкацев, представитель ВОЗ Ирина Абаева. Москвичи были встречены с кавказским гостеприимством и удостоены почетных званий и наград. В свободное время удалось проехать по памятным местам.

Первые шаги в хирургии

В Новосибирске я пришел в медицинский институт с желанием продолжить учебу на четвертом курсе. Однако проректор по учебной работе, известный педиатр Василий Антонович Леонов (кстати, земляк — из Минска), взглянув на мою справку, удивленно спросил:

— Молодой человек, а сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— А ты когда поступил в институт?

— В прошлом году.

Далее стало ясно, что о четвертом курсе не может быть и речи. Я был принят на третий курс.

С началом зимы большие трудности представляла дорога из центра в городскую больницу. Транспортным средством была крытая брезентом грузовая машина, которую приходилось ждать на морозе и затем брать штурмом.

Учебный процесс в Новосибирском медицинском институте был организован хорошо. Занятия по терапии на кафедре профессора Карасева и особенно по хирургии на кафедре профессора Савелия Мироновича Рубашова были интересными и полезными. Другие лекции и практические занятия я не посещал, так как согласно моей справке из Орджоникидзе экзамены были уже сданы.

С. М. Рубашов в двадцатых годах работал в Минске и знал отца. Он обратил внимание на мою фамилию, поговорил со мной и посоветовал войти в студенческий кружок, которым непосредственно руководил опытный новосибирский хирург Сергей Алексеевич Цветков. Я стал дежурить, ассистировал на операциях, сделал первый в жизни доклад о патогенезе механической желтухи, ездил с С. М. Рубашовым в госпитали и помогал ему в операционных. С. М. Рубашов устроил меня также помощником дежурного хирурга в больницу скорой помощи, которая принимала больных со всего города, разросшегося в связи с эвакуацией населения из европейской части страны.

В больнице скорой помощи было очень мало врачей, и особенно — оперирующих хирургов. Благодаря хирургу Борису Александровичу Вицину я получил первый практический опыт в диагностике и лечении травм и острых заболеваний органов брюшной полости.

Осенью 1942 года Вицин разрешил мне сделать под его контролем первую большую операцию — ушивание прободной язвы желудка. Затем меня оформили врачом-травматологом станции скорой помощи.

Другая справка со станции скорой помощи от 26 июня 1943 года была оправдательным документом в случаях частого пропуска лекций и практических занятий, так как для получения зимней одежды, рабочей продовольственной карточки и заработка денег я одновременно устроился грузчиком на военный завод имени В. П. Чкалова.

В числе студентов Новосибирского медицинского института и моих друзей были Иосиф Фейгенберг и Борис Табачник. Первый из них стал физиологом, неврологом и специалистом по педагогике с мировым именем. Его книги изданы в России, США, Китае. В конце 1960-х годов мне довелось его два раза оперировать по поводу паховых грыж с хорошим результатом, прослеженным более 30 лет. В настоящее время Иосиф живет в Иерусалиме, где нам удалось повидаться. Недавно я получил от него письмо с выражением добрых чувств:

Вчера друзья собрались к нам,

И было их немало,

И пили водку «ПЕРЕЛЬМАНЪ»

Из гербовых бокалов.

Лишь я не пил (какой дебил!),

Но Мишу помнил и любил.

Борис Табачник стал популярным гинекологом-онкологом, жил в Риге и успешно руководил соответствующей службой в Латвии. Недавно мне сообщили, что он скончался.

В 1943 году в Новосибирский медицинский институт был откомандирован мой отец. Он работал на кафедре хирургии у Бориса Федоровича Дивногорского, которая базировалась в крупном госпитале на главной улице города — Красном проспекте (теперь в этом здании областная больница). Некоторое время я как студент-практикант помогал в этом госпитале на операциях ассистенту кафедры Раисе Николаевне Вьюковой и врачу Марине Александровне Карпековой, ответственной за переливание крови. Позже Р. Н. Вьюкова стала фтизиохирургом, в 1967 году защитила на базе Новосибирского городского противотуберкулезного диспансера докторскую диссертацию, затем работала в Казахстане.

Больница в Белово

Весной 1943 года студентов распределяли на производственную практику. Я искал и нашел «самостоятельную работу» в больнице, где не было хирурга. Это была городская больница в промышленном городе Белово Кемеровской области.

Приняли меня хорошо, поселили в небольшой палате и зачислили как больного на питание. Естественно, что отсутствие врачебного диплома и мой молодой возраст были серьезным препятствием к желательному доверию. Не способствовал ему и внешний вид приехавшего «доктора», на котором были темная рубашка с расстегнутым воротником, изрядно мятые старые брюки и поношенные ботинки. Однако деловой и симпатичный главный врач внимательно прочитал привезенную из Новосибирска характеристику, положил ее в ящик своего стола и зачислил меня по приказу и.о. ординатора хирургического отделения. Затем он сказал о необходимости установить хорошие отношения с сестрами и санитарками и хотя бы первое время быть максимально осторожным в хирургии. Ситуация резко улучшилась уже через 1–2 часа. В приемный покой (так почему-то часто называют это самое неспокойное отделение) доставили женщину с четкой клинической картиной внутрибрюшного кровотечения при внематочной беременности. Показания к срочной операции были очевидны. Масочный эфирный наркоз провела пожилая акушерка, ассистировала врач-стоматолог. Типичное удаление разорванной маточной трубы прошло достаточно быстро и благополучно. Позже мне рассказывали, с каким любопытством вся больница следила за происходящим в операционной.

Самый тесный контакт удалось установить с опытной старшей (и единственной) операционной сестрой Марией Даниловной Кокотовой. Отношения с ней наладились по типу «мать и сын». Ранее Мария Даниловна работала в Томске с известным хирургом Андреем Григорьевичем Савиных. Она многое знала, умела и учила меня. В качестве ассистентов удалось привлечь врача-стоматолога Галину Санухину, врача Остер и двух студенток-медичек, одна из которых была дочерью главного врача. Первое время мы делали только срочные операции, но затем перешли и к плановой хирургии.

Сохранились многие протоколы операций, записанные на листках блокнота. Бумага за 62 года пожелтела, чернила частично выцвели.

Среди произведенных операций апофеозом была резекция желудка по поводу рака у больного, фамилия которого четко запомнилась — Тошманаков. У него была клиническая картина стеноза привратника. Рентгеновский аппарат в больнице не работал. Мы предположили очень частую в то время рубцовую причину стеноза и планировали сделать наиболее простую операцию — наложить передний желудочно-кишечный анастомоз с дополнительным межкишечным анастомозом.

Однако после вскрытия под местным обезболиванием брюшной полости был выявлен рак пилорического отдела желудка.

Послеоперационный период у этого больного прошел без осложнений, и он был выписан из больницы.

Работа в беловской больнице позволила получить клинические навыки и ощутить роль организационного начала в хирургии. Для последующей учебы и работы особенно важным было осознание роли медицинских сестер и санитарок для лечения больных. Стало ясно, что врачи не только всегда должны учить медицинских сестер, но и сами могут у них многому учиться.

В последние дни августа 1943 года необходимо было возвращаться из Белово в Новосибирск — начинались занятия в институте.

Отъезд пришлось несколько раз откладывать из-за неотложных операций и тяжелых больных. В итоге я уехал лишь в середине сентября. На вокзале долго обнимались и целовались. К сожалению, фотографий на память не осталось. Фотоаппаратов ни у кого не было. Да и вообще в 1943 году никому в голову не могло прийти фотографировать на железнодорожной станции военно-промышленного города.

Переезд в Ярославль

Осенью стало известно, что в Ярославле на основе разбросанного по всей стране профессорско-преподавательского состава Минского и Витебского медицинских институтов будет создан Белорусский медицинский институт. Мой отец принял приглашение заведовать кафедрой хирургии и в августе уехал в Ярославль. Во время ноябрьских праздников в этот незнакомый город последовал и я. Перед отъездом простился с Савелием Мироновичем Рубашовым, который по своей инициативе написал мне характеристику. «Может, когда-нибудь пригодится», — сказал он.

В больницу скорой помощи заехать или позвонить не успел — телефонная связь была крайне плохая.