Офицерский крематорий

Михаил Нестеров, 2014

Бывший спецназовец ГРУ, а ныне частный детектив Павел Баженов узнает из новостей о трагедии в Новгороде: там сгорело здание ГУВД, погибло более шестидесяти полицейских. Профессиональное чутье и жажда опасных приключений вынуждают Баженова немедленно отправиться в Новгород. Там он селится в одной из центральных гостиниц и в первый же вечер знакомится с девушкой невероятной красоты – Маргаритой. Знакомство молодых людей продолжается в номере отеля. Утром Баженов просыпается с жуткой головной болью. В номере – разгром, на стенах – следы крови, а рядом в постели – мертвая девушка…

Глава 5

Линия поведения

Как-то раз я пришел к выводу, что могу распоряжаться временем, следуя установленному порядку. Но обстоятельства рушили мою спонтанную теорию. Сегодня я попал в тиски таких обстоятельств, из которых, как мне казалось, выбраться невозможно. Все было направлено против меня.

Моя память походила на придорожный знак, в который кто-то выстрелил дробью. Минуты, часы того вечера и ночи бесследно исчезли. Я пытался восполнить эти пробелы, но — все тщетно. Голова лопалась от напряжения. И если бы в камере предварительного заключения было зеркало, я бы увидел свои красные, усталые глаза.

Никто не может распоряжаться временем. И сколько часов прошло с момента моего ареста — я сказать не мог.

Очередной допрос. Как и предыдущие, он проходит в кабинете Александра Павлова. Одна стена занята шкафами, и кажется, что это гардероб. На самом деле полки шкафов ломились от бумаг. Одежда висела на вешалке напольного типа, которые обычно ставят в прихожей.

Александр Александрович расположился за столом с прогнувшейся полированной крышкой. Кроме него на допросе присутствовал капитан Конышев — лет тридцати двух следователь. В его распоряжении был такой же стол, на котором от нечего делать хорошо было катать ручку или пускать игрушечного бычка.

— У тебя проблема, — заявил Павлов. — Мы не можем установить личность убитой женщины. — Он начал загибать пальцы. — При ней не обнаружено документов — это раз. Мы не нашли мобильного телефона — это два. Ее отпечатки пальцев в базе данных отсутствуют.

Я не удержался от развернутого, как и сам вопрос-претензия, ответа. Это даже несмотря на то, что меня могли упрятать в СИЗО до окончания следствия.

— Я могу объяснить, почему при ней не было мобильника, но не смогу ответить, почему она пошла в ресторан без паспорта и карточки пенсионного страхования. Ерунда полная, правда? Она мне сказала: «С телефоном — это не отдых, а выгул на цепи». Вы не нашли отпечатков пальцев в базе данных. Это значит, женщина нигде не наследила, и это плюс ей. Вы плохо искали — это минус вам.

— Плюс на минус дает ноль?

— У меня всегда было плохо с математикой. — В подсчете я загнул один палец, потом второй и добавил: — Я этого не говорил.

— Ты много чего наговорил.

— Можно вопрос?

— Спрашивай.

— Вы разослали ее ориентировку в СМИ?

— Вообще-то это не твое дело.

— Как это — не мое дело?

— Ориентировку разослали. Приметы, во что была одета, время исчезновения, имя, возраст. Однако заявления до сих пор не поступило. Все Маргариты от двадцати пяти до тридцати пяти лет на наши телефонные звонки ответили. Также им было рекомендовано обратиться в местный отдел внутренних дел. Участковые получили разнарядку проверить адреса. Возможно, твоя знакомая из другого города, а сюда приехала или отдохнуть, или в командировку плюс варианты.

— Она местная, — покачал я головой. — Во всяком случае, она оставила машину во дворе соседнего дома.

— С ее слов, — уточнил Павлов. — Ты не можешь знать этого наверняка. — Пауза. — Ну, допустим, что она приехала на машине, почему оставила ее во дворе?

— Парковка у ресторана рассчитана на пятнадцать машин. Клиентов в заведении — в пять раз больше. Если даже каждая машина приедет под завязку, по пять человек в каждой, парковочных мест окажется впритык.

— Значит, с математикой у тебя не так уж и плохо.

— Это арифметика.

Павлов выдержал паузу, прежде чем отвесить мне комплимент:

— А ты наблюдательный малый.

— Угу, — буркнул я, снова вспомнив свою соседку. — Ты сказал, что на ваши телефонные звонки ответили все Маргариты в городе. Так вот что я тебе скажу: одна не ответила, это точно. Или вместо нее какая-то другая женщина отвечает по телефону.

— Или она тебе назвалась другим именем, — ответил Павлов. — Обычно так поступают проститутки.

— Тебя что, заклинило на проститутках или у тебя нет другой версии?

— У меня есть другая версия.

— И каково ее рабочее название? — вытягивал я из него ответ.

— «Жертвоприношение», — коротко отозвался Павлов.

— Можешь озвучить?

— Легко, — согласился следователь.

Я приготовился слушать.

— Ты совершил ритуальное убийство, — начал Павлов, — так сказать, в порыве культового экстаза, и алтарем выбрал кровать в гостиничном номере. Ты был голым, и это — часть языческого ритуала. Окровавленная майка на тебе олицетворяет шкуру жертвенного животного. Твоя женщина «охотно подставила» свое тело — согласно тому же обычаю или ритуалу.

— Наверное, эта самая легкая версия, — фальшиво обрадовался я. — Ты когда последний раз был у психиатра?

— На прошлой неделе.

По его глазам я понял, что он не врет.

Побарабанив пальцами по столу, Павлов сделал неожиданное заявление:

— Прокатимся до ресторана. Допрошу итальянцев, заодно они посмотрят на тебя.

— Хочешь убить двух зайцев? — оживился я.

Он оставил вопрос без ответа.

— Согласен самостоятельно показать на месте, как и при каких обстоятельствах ты познакомился с потерпевшей?

— Согласен.

— В следственном действии будут принимать участие служащие ресторана. Ты имеешь возражения против этого?

— Нет.

— Вопросы буду задавать я. Отвечать ты будешь мне. Общаться со свидетелями — только через меня. Напрямую общаться с ними я тебе запрещаю. Ты все для себя уяснил?

— Да.

Для меня Павлов сделал исключение: сковал мне руки собственными наручниками. Я бы не удивился гравировке на обратной стороне: «Данные наручники находятся в полном распоряжении данного майора Павлова».

— Надоело возиться с тобой. Пора отправить тебя на нары.

Он разговаривал со мной, как с уркой-недоучкой, как будто переводил сленг в нормальный язык, словно боясь, что я его не пойму. Может быть, он даже опасался моих связей, но я на его месте не стал бы волноваться: связи — ничто, узы — все. Вот он раскладывает на столе пасьянс из снимков с изображением полуголого окровавленного мужика, фоном которому служит залитая кровью кровать с трупом женщины, и обращается к собеседнику с вопросом: «Так вы говорите, что вы в хороших отношениях с этим джентльменом?» И его визави поспешно ретируется: «Пардон, я обознался».

Рабочий кабинет Павлова наполнился оперативниками. Один обратил на себя внимание синей курткой с надписью «Водоканал».

— Работаешь под прикрытием, — спросил я его, — или дошел до ручки?

— Скоро узнаешь, — ответил он моей любимой присказкой, которая, за редким исключением, вселяла в меня оптимизм.

Саму эту поговорку, как нечто менее важное перед главным событием, во мне зародил мой тренер по боксу. Похлопывая по плечу, он показывал мне моего очередного соперника: «Ну, что скажешь про него, Пашка?» — «Не знаю, что и сказать, тренер». — «Дурак! Говори: «Скоро узнаем» — и все!»… Обычно я не подводил тренера, походившего на Чапаева. На ринге с ударом гонга рвался в бой, как цепной пес, и рвал цепь, а потом и соперника. Я старался копировать Майка Тайсона и ни от кого не скрывал, что он был моим кумиром. Не перестал уважать его даже после того, как он откусил у Эвандера Холифилда ухо. Когда я делал первые шаги в боксе, Майк угодил в тюрьму за изнасилование. Я мог сказать себе, что у меня все впереди, что я переплюнул Майка по всем показателям, но не сказал этого.

«Скоро узнаем». Этот опер не любил торопить события, иначе ответил бы по-другому: «Сейчас узнаешь».

Он разомкнул наручники ключом и пристегнулся к ним своей левой рукой.

— «Жив — и ты моя звезда путеводная, а уйду — ты мне свеча поминальная», — процитировал я.

— Баженов, — обратился ко мне Павлов, как будто я был членом его команды, — помолчи, ладно? День только начинается, а мы уже устали от тебя.

Во дворе УВД нас поджидал микроавтобус «Мерседес» с затемненными стеклами. Павлов занял место переднего пассажира и тут же пристегнулся ремнем, как в лайнере. Мой сопровождающий выбрал место для нас так, что мы сели лицом к остальным членам следственной группы, насчитывающей пять человек. Водитель завел двигатель, дал ему прогреться минуту и тронул машину с места.

Автобус едва протиснулся в узкую и длинную арку, ведущую во двор итальянского ресторана. И он ничем не отличался от двора русского или украинского: мусорные баки и мешки, голуби и вороны, мыши и крысы, собаки и кошки, бомжи и бомжихи, предпочитающие исключительно итальянскую кухню. Наш визит был согласован с администрацией «Грота»: возле входа нас поджидал чернявый, обутый в теплые войлочные ботинки служащий ресторана. Он за руку поздоровался с Павловым и намеревался первым исчезнуть в темном дверном проеме, однако следователь остановил его. Хотя я в тот памятный вечер зашел в ресторан через центральную дверь, Павлов придерживался порядка: подозреваемый в пути следования двигается впереди, рядом следователи и конвоиры.

Коридор, в который мы вошли, вел сразу на кухню, и уже через этот по-итальянски стерильный бокс мы попали в административную часть здания. Она представляла собой такой же узкий коридор с парой зеркал и рядом помещений по обе стороны. Я ждал, когда наш провожатый-аутсайдер, выкрикивающий направление, откроет одну из дверей, однако он указал путь — через арку прямо в зал ресторана.

В тот вечер я не заметил арки — она отлично ширмовалась за вертикальными жалюзи, нижний край которых был утяжелен (по виду — гирьками), и мне на ум пришло слово «самодельщина». В эти минуты я был сосредоточен и подмечал каждую «дьявольскую» мелочь, этакие пунктиры, слившиеся в одну линию, и ее рабочее название было — «Линия поведения».

Я быстро огляделся в зале, но не сразу нашел столик, за которым состоялось наше с Ритой знакомство. Вот он, с парой светильников и букетом цветов, сервированный лишь минеральной водой и виноградом (пара сочных гроздьев в изящной плоской корзинке). Все, как в прошлый раз. За соседним столиком нас поджидал управляющий ресторана — лысоватый, маленького роста итальянец, одетый по-деловому, его пиджак висел на спинке соседнего стула, и, может быть, этим жестом он дистанцировался от следственной группы в целом и меня в частности.

Павлов повел себя по-хозяйски. Не выпуская из рук «дипломат» и назвав одного из следователей по имени, он позвал его на помощь, и они вдвоем придвинули соседний столик вплотную к столику управляющего. В общем, получилось что-то наподобие стола для совещаний, и за ним разместились четверо: Павлов и Кватроччи, я и мой конвоир в куртке водоканала. «За бортом» остались еще двое полицейских: с деланым равнодушием они осматривались в этом просторном помещении. Павлов включил диктофон и официально предупредил Витторе Кватроччи о том, что допрос ведется с использованием фонограммы. Этим он преследовал две цели. Первая: возможность «наиболее полной фиксации хода следственных действий». Вторая цель — тактическая, подразумевающая и давление на подследственного в качестве установления истины. Собственно, я сам возглавил следственную группу, поскольку в поисках истины был самым заинтересованным лицом.

Эти «новоградские итальянцы», по мнению Павлова, относились к той категории свидетелей, которые, как правило, уклоняются от явки на допрос и суд, потому он и принял решение использовать в ходе допроса звукозапись. Также он не исключал, что допрос будет производиться с участием переводчика, и в этом случае фонограмма позволит ему в дальнейшем проверить «правильность перевода» или ссылку на его неточность, как основание для изменения показаний. В общем и целом, он рассматривал итальянцев как хитрую нацию.

Во вступительной части фонограммы Павлов был краток. Он назвал дату, адрес заведения, кто и на каких основаниях статей УПК, с какой целью проводит допрос с применением звукозаписывающей аппаратуры. Потом разъяснил права и обязанности каждого, включая меня.

Указав на меня концом авторучки, майор задал вопрос Витторе Кватроччи:

— Вы узнаете этого человека? Если да, то при каких обстоятельствах произошла ваша последняя встреча?

Я перехватил взгляд управляющего и кивнул головой: «Можешь говорить».

Павлов хмыкнул.

Итальянец сказал:

— Да.

Павлов хмыкнул еще раз и был вынужден повториться:

— При каких обстоятельствах произошла ваша последняя встреча? Назовите дату и точное время.

Кватроччи назвал. И дождавшись необязательного кивка следователя, продолжил:

— Я вышел подменить Салли.

— Салли? Кто это?

— Наш бармен. Вечер был загружен, и персонал валился с ног. Такие вечера, как вы понимаете, бывают только раз в году.

Витторе, мягко говоря, лукавил. Никакой загруженности в тот вечер не было. Например, я сидел за столиком один, Рита — тоже одна. Большей же частью — это два-три человека за столиком.

— Странный праздник, — индифферентно заметил Павлов. И я сообразил, что он наводил справки о «волчьем дне торжества».

— Смотря для кого.

— Продолжайте.

— Этот молодой человек, — указал на меня рукой Кватроччи, — подошел к стойке и попросил… это… воспроизвести, — подобрал он слово, — песню Челентано. Mi sto lavando il viso guardando, — скороговоркой произнес он первую сточку песни. — Я не знал, есть ли она в фонотеке, поэтому загрузил ее из сети, получилось даже быстрее. Он поблагодарил меня и вернулся за свой столик.

— С ним был еще кто-то?

— Да. Такая… строгого вида женщина лет тридцати, думаю.

— Во что она была одета?

— Коричневый костюм от Версаче…

— Почему вы решили, что костюм — от Версаче? — уточнил Павлов. — Вы видели бирку?

— Я — итальянец, — гордо отчитался за родной бренд Витторе.

— Ну, хорошо, дальше.

— Туфли — черные, кажется.

— Как выглядела эта женщина?

— Длинные, до середины плеч, каштановые волосы. Я и раньше видел ее у нас.

— Как часто она посещала ваш ресторан?

— Я нередко выхожу в зал. Подменяю официантов, бармена, когда нужно, а те подменяют друг друга, чтобы работа не виделась конвейером. Ну, не знаю. Вот так, по пальцам пересчитать не могу.

— Хорошо. Черты лица сможете описать?

— Я могу нарисовать ее, — внес я предложение.

— Да, ты мастер «пера», — перешел на жаргон Павлов.

Он извлек из прозрачного файла снимок с места происшествия и протянул его Кватроччи.

— Да, — покивал тот, всмотревшись в лицо мертвой женщины. — Я узнал ее. — Он указал подбородком на меня: — Они вместе ужинали, танцевали. Я наблюдал за ними. И знаете, о чем я подумал? Что они — гармоничная пара. Такие непохожие. Он — машина, она — поворот. И вот он вписывается в нее на огромной скорости.

Оперативники смотрели на меня, как на пилота «Формулы-1».

Воспользовавшись заминкой, я поднял свободную руку, как на уроке.

— Что у тебя? — спросил Павлов, делая перерыв в записи.

— Раз уж мы отвлеклись от темы, могу я попросить кое о чем?

— Валяй, — разрешил следователь, проявляя отзывчивость.

— Мы в ресторане, понимаешь? — вкрадчиво начал я. — Когда еще мне выпадет возможность пообедать в таком заведении?

— Ну, продолжай.

— До этого я только раз так шикарно закусывал — в Екатерининском зале в компании Михаила Гутмана и Сергея Иванова. Пообедаю за свой счет, разумеется. Надеюсь, мою кредитку ты не потерял?

— Все здесь, — похлопал по папке Павлов и на минуту задумался над моей просьбой.

Я попытался влезть в его мозги. Может быть, он в эту минуту представил меня с набитым ртом, среди кремлевской роскоши, с орденом на шее, ленточку которого мне с приклеенной улыбкой поправляет на сцене лично глава президентской администрации: «За укрепление законности и правопорядка, за проявленные отвагу и мужество… Поздравляю, Павел Ильич!»

— Не знаю, не знаю. Разве что пока идет допрос свидетелей, — сдался он потихоньку. — Кто обслуживал его в тот вечер? — обратился он к Кватроччи.

— Карло Моретти. Карло, подойди сюда, — позвал его управляющий.

Официант подошел ближе и улыбнулся мне, как старому знакомому, демонстративно щелкнув кнопкой авторучки.

— Не в этот раз, — понял я его. — Могу я сделать заказ?

— В пределах твоей кредитки, — разрешил Павлов.

Карло согнулся в пояснице, готовый принять заказ.

— Спагетти под чесночным соусом, устрицы. Спиртное, как я понял…

— Ты правильно понял, — перебил меня Павлов.

— Это все, Карло.

Официант ушел. Следователь, поддавшийся давлению, посмотрел на меня так, как смотрят на ректора Государственного университета Блата, и продолжил допрос управляющего. Его вопросы носили общий, фоновый характер и касались они, собственно, темы фестиваля Луперкалии. Итальянец, отвечая на них, заметно оживился.

Конец ознакомительного фрагмента.