Воспоминания Фронтовика

Михаил Максимович Каплин

Спустя много лет дети попросили Михаила записать его воспоминания о Великой Отечественной войне, и вы держите эти воспоминания в своих руках. Так же он держал записные книжки, в которых записывал о происшествиях по дням, которые вы тоже найдёте в этой книге.

Военное училище (Казань, Пенза)

В годы, предшествующие Великой Отечественной Войне, в нашей стране проводилась большая работа по патриотическому воспитанию молодежи. Была выпущена книга «Военная техника». Я одну купил. Больше всех мне понравилась артиллерия. Печатались объявления о приеме в военные училища. Молодежь загоралась.

Я, окончив восемь классов, тоже подал заявление в артучилище. Все эти дела проводил городской военкомат на Тамбовской улице. В августе 1937 года меня вызвали с вещами. Отец мне говорит:

— Тебе еще рано. Я ему отвечаю:

— Я добровольно в военное училище

.Он говорит:

— Что обмотки носить хочешь? Надоест еще.

Прибыли в горвоенкомат с вещами (мать мне сунула 30 рублей на всякий случай до дома доехать). В артучилище мест не было. Нас семь человек: я и шесть пензяков. Всех нас направляют в Казанское пехотное училище.

Прибыли в Казань, училище находилось в лагере у озера Кабан. Сдали экзамены. Я сдружился с Николаем Харитоновым, ходили с ним вместе, он меня отучал от бессоновского разговора.

Вот однажды стоим у магазина «Военторг», пошел сильный дождь. Идет строй курсантов, на плечах несут пулеметы «Максим», кто станок, а кто тело. С них течет, а они поют. Харитонов говорит мне:

— Вот, Миша, и мы так будем шлепать. Лучше бы в пензенское кавучилище поступали, там хоть на коне, не пешком.

Я говорю:

— Коля, а разве есть в Пензе кавучилище?

— Есть, только в прошлом году организовалось

.У меня и загорелось, чем в пехоте, лучше в кавалерии. Я ему говорю (Харитонову):

— Я возьму документы и уеду.

— Сейчас поздно

.Я говорю:

— Еще год поучусь в 9 классе, а потом буду стараться попасть в артучилище.

— Ну, как хочешь.

На другой день захожу в штаб училища к тому начальнику, которому сдавали документы, говорю ему:

— Дайте документы, я в пехоте учиться не буду.

— Как не будешь?

— Не буду, вот и все.

Он говорит:

— Подожди, — и ушел. Вскоре подходит и показывает, — Зайди вон в ту дверь.

Я подхожу, надпись «Начальник училища». Постоял, ну будь, что будет, зайду. Начальника училища я уже видел, он с нами проводил беседу, ругал только что расстрелянных врагов народа: Тухачевского и других. Это был комбриг Кирпонос:

— Чего не хочешь учиться?

— Хочу в артучилище.

— А зачем сюда ехал?

Я молчу. Он чего — то еще сказал, говорил он с украинским акцентом. Я первый раз в жизни слышал такой разговор:

— Ну, будешь учиться?

Я опять:

— Буду поступать в артучилище.

Он чего-то еще сказал, не помню, звонит по телефону и кому-то говорит:

— Выпроводить его из лагеря с караульным.

Мне дали документы, почему-то не все. Появился и караульный курсант, пошли. Я караульному говорю:

— Зайдем за вещами, и я попрощаюсь со старшиной, он очень хороший человек.

Забрал вещи, старшина говорит:

— Подожди немного, — и ушел. Вскоре пришел и принес мне буханку белого хлеба на дорогу.

— Спасибо, — и пошли.

На проходной караульный курсант говорит:

— Ну давай, шагай, — пожал мне руку.

Приезжаю домой, ребята спрашивают:

— Что не приняли?

Говорю:

— Сам не захотел

Кто-то пустил слух — не приняли, как единоличника. Побыл дня три дома — скука. Еду опять в Пензу в горвоенкомат что меня отправлял. Начали меня спрашивать, как и что. Я рассказал, писари меня чудаком назвали. Я начальнику говорю:

— Позвоните в Кавучилище, может быть там надо.

Он говорит:

— Ждут тебя там, 9 человек на одно место было.

Я не отступаю:

— Что Вам трудно позвонить? Не надо — пойду домой, буду учиться в 9 классе.

Он позвонил, на мое счастье ему говорят: «Присылайте». Оформили мне недостающие документы, направление, говорят: «Шагай», — я пошел. Оказывается, правильно, было 9 человек на место. Но из Москвы пришла бумага, набор увеличили. Некоторых стали вызывать, и я пришел в это время. Быстро сдал экзамены на «хорошо» и «отлично». Мандатная комиссия через день. Я отпросился съездить домой, мне разрешили. Собрал манатки, приехал на Мандатную Комиссию, вопросов задавали мало, вскоре сообщили, что принят. В казарму, на казенные харчи.

Через день, всех кто не поехал домой, посадили на машины и — на поля в район Арбекова собирать скошенный овес для корма коней. Надо было вязать в снопы. Нас было человек 50 — 60. Привезли много снопов ржаной соломы, начали вязать, а вязать мало кто умел. Старшим над нами был старшина, такой грозный, ходит, смотрит. Подходит ко мне, посмотрел на мою работу, командует: «Всем ко мне бегом». Построил всех буквой «П», говорит мне: «Покажите им как надо вязать». Ну, тут я все свое умение выложил, навязал снопов 30. Старшина говорит: «Посмотрите, какой у него тугой сноп, всем так вязать». Меня взял с собой как инструктора. Я некоторым показывал еще раз. Почти все стали вязать тугие снопы.

Занятия начинались 1 октября. К этому времени съехались все, которые были в отпуске. Построили всех и в баню на реке. Там всех остригли. Хорошо выкупались, одели в новое обмундирование, яловые сапоги.

1 октября 1937 год. Началась учеба. Мне вручили коня кобылу по кличке «Олега», карабин и клинок, учебную винтовку. Распорядок дня: 6.00 — подъем, один час чистка коней. Завтрак 6 часов занятий, обед, мертвый час, 3 часа самоподготовки, ужин, свободное время, вечерняя перекличка, отбой. Первое время было трудно, а потом привыкли. Каждый день 2—3 часа конная подготовка.

Моя Олега служила уже лет 7 или 8. Послушная, команды знала все лучше меня. За это я ей каждое утро приносил пару кусочков сахара или пару кусочков хлеба, немного посыпанного солью. Хлеб приносить в казарму было строго запрещено, чтобы не разводить тараканов. Но все равно приносили и так прятали, что и старшина не находил. Бывали случаи, когда не принесешь, так Олега все карманы обмусолит.

Был такой случай. Отпустили меня в увольнение. Ходили мы в городской отпуск с клинками. Местные ребята говорили: «Вон идет с селедкой», — а девчонок, которые дружили с курсантами звали «селедочницами». Только что прошел проходную, смотрю, человек шесть красноармейцев, которые обслуживали училище, ловят мою Олегу арканами. Олега пробегает от меня метрах в пятидесяти. Я крикнул: «Олега, Олега», — она повернулась, ко мне подбежала и встала как вкопанная. Я легонько взял ее за гриву и привел на конюшню. Красноармейцы удивленно говорят мне: «Два часа ловили».

Шел 1937 год, начали искать врагов народа. Начальник училища полковник Емельянов и многие из управления училища были арестованы. Даже из курсантов было арестовано трое.

Комиссаром училища был полковой комиссар Рекстен (немец по национальности). Говорили, это он пересажал всех. Потом и его арестовали. Полковник Емельянов вскоре пришел. Курсанты его окружили и спрашивали. Что мог, он отвечал. Спросили его, будет ли он начальником училища. Он ответил, что нет. Он назначен командиром казачьей дивизии.

Вскоре начальником училища стал полковник Зверев, комиссаром — полковой комиссар Шумилин.

В декабре поступил приказ из НКО. Коней сдали, погрузили эшелон и в Тамбов. Второй курс курсантов (артиллеристы) Тамбовского Объединенного училища (артиллеристы и кавалеристы) прибыл в Пензу. Кавалеристы (2 курс) из Пензы убыли в Тамбов. В Пензе стало артиллеристское училище. Нас, первокурсников — кавалеристов оставили в училище и стали учить как артиллеристов. Мне повезло, мечта моя — стать артиллеристом, сбылась.

Примерно в феврале 38 года сижу я на уроке артстрельбы, преподавал полковник Федоров, еще офицер царской армии. Преподавал так, что можно заслушаться. Вдруг открывается дверь, и караульный курсант с карабином говорит полковнику: «Курсанта Каплина к комиссару». Полковник преподаватель говорит мне: «Идите». Я за собой никаких грехов не чувствовал, поэтому не испугался, а ребята за меня испугались. Я собрал свои учебные принадлежности, и говорю Ване Меньших, чтоб он всё взял в казарму и пошел. Дошли до управления училища, мой вызывающий пошел в караульное помещение, а я пошёл к комиссару. Зашел в приемную, никого нет. Открываю дверь, прошу разрешения войти, говорят: «Обождите». Вскоре выходит оттуда офицер и говорит: «Идите», — показывая мне на дверь. Зашел, руку к козырьку, докладываю:

— Товарищ полковой комиссар, курсант 27 классного отделения Каплин по вашему приказанию явился.

Он встал, пожал мне руку и указал на стул против его. На столе лежала открытая пачка папирос «Казбек» — самых дорогих в то время. Он спрашивает меня:

— Курите?

Я говорю:

— Курю.

Он говорит, указывая на пачку:

— Закуривайте

— Спасибо, я курю махорку.

Он начал меня расспрашивать, как учусь, какие оценки. Я ему сказал:

— В основном, «хорошо» и «отлично». Вот по связи только «тройка».

— Чего же по связи отстаешь?

Я говорю:

— Пересдам.

Дальше начал спрашивать какое у меня семейное положение. Я сказал:

— Отец, мать, я, брат и сестра.

Перед ним лежала какая-то бумажка. Он говорит:

— Вот что, курсант Каплин, ваш зять оказался злейшим врагом народа, и арестован органами НКВД.

Я говорю:

— У нас зятя нет, сестре всего семь лет, так что рано зятя иметь.

Он повел плечами, спрашивает меня:

— А у нас в училище еще Каплиных нет?

Я говорю:

— Не знаю. Но однажды получаю письмо, на конверте написано «Каплину Михаилу», открываю его, читаю, какая — то особа укоряет меня в каких — то грехах, которых я не делал. Я его отнес на почту и сказал, что это не мне.

Комиссар меня отпустил.

Проходит месяца два или больше, меня находит курсант второго курса из тамбовских, к нему попало мое письмо. Он тоже Каплин Михаил, только Федорович. О том, вызывал ли его комиссар, я спрашивать не стал.

Из трех арестованных курсантов, один вернулся. Дал подписку никому ничего не говорить, был месяц в санатории, наверное, всыпали горячих. Про двоих других ничего не было слышно.

Был такой случай. Стою часовым на первом посту. Пост самый опасный — рядом лес. Скоро смена. Время, часов около четырех утра. Я привалился к стойке вышки и стою, забыл, что на стойке сигнальная кнопка. Противогазом нажал на кнопку, в караульном помещении тревога, бежит сам начальник караула. Чего это они бегут? Кричу: «Стой! Кто идет?» Ответ: «Начальник караула со сменой». «Начальник караула — ко мне, остальные «Стой». Начальник караула — наш помкомвзвода Мельник спрашивает:

— Что у тебя?

Я говорю:

— Ничего.

— А чего же сигналил?

Тут я понял, что противогазовой сумкой надавил на сигнальную кнопку. Сменился, приходим в казарму, весит новая стенгазета. Рисунок: я сижу на сигнальной кнопке, из под меня искры, и надпись: «Так Каплин сигналит с поста»

Второй случай. Лето 1938 года. Мы находились в Селиксинском лагере, что неподалеку от Пензы. Курсанты второго курса сдавали боевые стрельбы, каждый расходовал 12—14 снарядов, я был заряжающим. Стреляли 122-милиметроые гаубицы с лагерного стрельбища по редколесью километров на 5 — 6. Работа исключительно тяжелая, каждый снаряд весит 24кг. Их надо поднести, толкнуть в казенник, вставить гильзу и пучки с порохом. Дня три постреляли, выбились из сил. После каждой стрельбы увозили гаубицы в парк, банили, пробивали пыжи пробойником. На сон оставалось мало времени. Был у нас один курсант — наводчик Андрющенко. Стреляли, взрыватель фугасный. Он говорит:

— Ребята, давайте один пустим осколочным, свернем колпачок и закопаем, что бы не нашли в случае чего.

За взрыватель я — заряжающий — отвечал. Сказано — сделано. Выстрел. С наблюдательного пункта кричат: «Взрыватель фугасный». Ответ с ОП: «Взрыватель фугасный». Разрывы снаряда фугасного и осколочного сильно отличались друг от друга. Фугасный снаряд углубляется, и при взрыве свечой все летит вверх. При осколочном снаряде — дым в разные стороны. Команда «Стой». На мачте подняли белый флаг. В районе разрывов загорелась сухая трава. Все с наблюдательного пункта побежали с лопатами тушить огонь. Но а мы — в кусты и спать. На мачте красный флаг. Поступают с наблюдательного пункта команды. Командир огневого взвода лейтенант Чибизов (осетин по национальности) нашел человек двух, навели, зарядили и выстрелили. Потом и остальных собрали и меня спящего нашел лейтенант, говорит:

— Каплин скажи, неужто ты не слышал выстрела?

Я говорю:

— Нет.

А ведь при выстреле из 122 — мм гаубицы колени дрожат. Вот так можно устать.

В 1939 году в лагерь не выезжали, учились в школе, сдали экзамены. Нам выдали офицерское обмундирование, только «кубари» не прикрепляли. Потом весь выпускной курс построили и зачитали выпускной приказ наркома обороны Ворошилова №00654 о присвоении звания «лейтенант» и куда назначить. Из нашего классного отделения 5 лейтенантов были назначены в 213 дивизион ПТО г. Славгорода. В этот же дивизион с курсов младших лейтенантов, что были при училище, назначили 9 человек младших лейтенантов.

Начальство решило устроить выпускной вечер в только что отстроенной школьной столовой. Разрешили пригласить своих знакомых девушек. Хмельного ничего не было, только ситро. Но ребята прикупили, так, что и водочки попробовали Музыка, танцы, я танцевать не умел. Побыл немного и ушел в казарму.

На клубе был громкоговоритель. Иду и слышу, передают, что столько — то часов назад немецкие танки вошли в Варшаву. Поляки за 17 дней были разбиты. 1 сентября 1939 года началась Вторая Мировая война.