Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия

Михаил Логинов, 2008

Историко-приключенческий роман для детей среднего и старшего школьного возраста, а также взрослых читателей, полюбивших в детстве Жюль Верна, Стивенсона и Киплинга. Время действия – середина XIX века – Крымская война. Место действия – Портсмут, Йоркшир, Балтийское море, Санкт-Петербург, Рязанская губерния, Крым, Севастополь и пространство между ними. Английская девочка Джейн мечтает попасть в Россию. Она не знает, что это случится в самый неподходящий момент – во время Крымской войны. И ей, чтобы спасти отца – офицера британской армии, от коварства родного дядюшки, предстоит заключить договор с русским другом-сверстником. Ведь Джейн хочет спасти отца, а друг – спасти Севастополь. Роман написан в 2008 году. Книга стала лауреатом Международной детской литературной премии имени Владислава Крапивина сезона 2011 года. – Папа, ты думаешь, что никогда не попадёшь в Россию? – однажды спросила Джейн. – Вряд ли, дочка. Я бываю только в тех странах, которым Правительство Её Величества объявило войну, а с Россией Англия не воюет и не собирается. Сэр Фрэнсис Летфорд ошибся. Не прошло и двух лет, как он получил приказ отправиться к берегам России, чтобы войти в Балтийское море и попытаться взять неприступный Кронштадт, а может и Санкт-Петербург. Джейн тоже не могла представить, что ей придётся убежать из дома, чтобы найти отца, раньше, чем до него доберётся наёмный убийца. Тем более, она не знала, какие приключения ждут её впереди, Что она встретит неожиданных врагов и ещё более неожиданных друзей. Что однажды ей придётся скрепить дружбу с одним другом иголкой и ниткой, а с другим – попрощаться четыре раза. И что настанет день, когда вокруг будет сто пятьдесят тысяч солдат, а Джейн сможет посоветоваться лишь с оловянным солдатиком, проехавшим с ней тысячу миль.

Часть 2

Глава 1, в которой выясняется, что реквизиция мирного судна Королевским флотом имеет далеко идущие последствия для всей команды, от юнги до капитана, кот оказывается проницательнее людей, а оловянный солдатик слышит необычную исповедь

Настроение Роберта Макноутона, капитана парохода с не очень подходящим для гордости трансатлантической Северо-Западной линии названием «Саут Пасифик»^[16], было скверным.

Нельзя сказать, что его огорчила какая-нибудь новость или перемена погоды. Капитана Макноутона раздражало, а если быть точным — не нравилось все происходящее с его кораблём последние два месяца.

Её Величество королева Виктория, безусловно, была права, объявив войну России. Русский царь захотел завоевать Турцию, а эта страна такая большая, что даже мысль, что кто-то присвоит её себе, ни с кем не поделившись, вызывала возмущение. К тому же, как капитан прочёл в газетах, в России невинных людей ссылают в Сибирь, где жить нельзя. Это тоже было возмутительно, так как в Англии ссылали только преступников, и в Австралию, где жить можно.

К сожалению, победить Россию не удалось без капитана Макноутона, вернее, без его судна. Когда «Пасифик» в очередной раз пересёк Атлантический океан, выяснилось, что, согласно воле Её Величества в лице Адмиралтейства, «Пасифик» временно становится военным кораблём. Его борта вооружаются десятью пушками, в каютах селятся офицеры, в кубриках третьего класса — артиллеристы и сапёры, а трюм наполняется военным грузом. После чего «Пасифик» следует в Балтийское море, чтобы присоединиться к эскадре сэра Чарльза Нэпира.

«Пасифик» стал военным кораблём, и у него начались проблемы. Первой стала поломка гребного винта. Быстро починить не удалось, и корабль задержался на три недели в порту Портсмута.

Эти три недели принесли новые несчастья — часть экипажа, не планировавшая служить в Королевском флоте, сбежала на берег и завербовалась на суда, которые плыли к любым другим берегам, кроме русских. Пришлось обновить чуть ли не треть экипажа, причём брать черт знает кого: маршрут «Пасифика» был известен всему Портсмуту. Это обещало новые проблемы, заметные уже в порту и проявившиеся во всей красе в плавании.

Одну из проблем — на камбузе — капитан Макноутон собирался решить этим же вечером. Вообще-то это дело проще и естественнее всего было бы поручить боцману, но в данном случае капитан хотел разобраться сам — скверное-прескверное настроение, как раз для дисциплинарного разговора.

Капитану никогда не пришло бы в голову подходить к камбузу на цыпочках, но его шаги все равно не услышали. Крошка Джейми фальшиво и громко тянул старую матросскую песенку «Куда матросу путь лежит, скажите, братцы, мне», Микки пытался ему подпевать, Джонни расставлял в буфет вытертую им посуду, а кок Эндрю распекал всех троих.

При виде капитана камбузная команда замолчала, вытянулась в не очень убедительное подобие стойки «смирно» и обернулась к нему.

— Добрый вечер, сэр, — сказал кок и все трое юнг.

— Добрый вечер, — кивнул капитан. — Итак, хочу сказать вам то, что должно было дойти до всех вас, включая тупого Джейми. Нас призвали на службу Её Величеству и послали к черту на рога, а если точнее, в когти русского медведя. Однако эта маленькая неприятность не позволяет никому отлынивать от своих обязанностей. Камбуз должен готовить обед, даже если ужин состоится на адской кухне.

Кок Эндрю согласно кивнул. Крошка Джейми почесал голову. Микки поковырял в носу. Джонни осторожно поставил на полку буфета тарелку, которую держал в руках при появлении капитана, — стоять, вытянувшись, с тарелкой в руке было и правда неудобно.

— Между тем в нашей кают-компании, как и в мирное время, столуются джентльмены — офицеры Её Величества. Мне очень неприятно слышать нарекания с их стороны на качество блюд и сервис.

Капитан сделал обычную паузу, когда ожидают возражений, но, не дождавшись, продолжил односторонний диалог.

— Да, Эндрю, не могу не посочувствовать тебе. Но в том, что камбуз «Пасифика» превратился в приют для исправления малолетней шантрапы, есть и твоя вина. Ты ручался, что камбуз не разбежится в порту. Ты оказался неправ, и теперь будешь воспитывать это отребье, не забывая при этом и собственные обязанности.

Капитан подошёл к Крошке Джейми и дёрнул его за ухо. Для этого ему пришлось поднять руку: Джейми, несмотря на свои шестнадцать лет, был на голову выше капитана.

— Тебе придётся объяснить этому малышу, что для сна Господь Бог создал ночь, а остальное время суток предназначено для более полезных занятий. Нельзя дремать весь день, иначе, сынок, ты рискуешь однажды проснуться в море. Если команда узнает, что обед задержался из-за твоей сонливости, мне не придётся приказывать спустить тебя за борт и окунуть: я разрешу команде сделать это.

Крошка Джейми удивлённо икнул и уставился на капитана. Кажется, он впервые проснулся с момента появления капитана на камбузе.

— Тебе также придётся объяснить Микки, что стюард должен быть вежлив и опрятен. Когда от мальчика-стюарда пахнет помойкой, это прямое оскорбление для репутации корабля. Ты слышишь меня?!

Капитан молниеносно ухватил левой рукой Микки за ухо, рванул и дал короткую, звучную пощёчину правой ладонью.

Окончательно проснувшийся Джейми ухмыльнулся. Кок Эндрю одобрительно кивнул, Джонни вздрогнул и чуть не столкнул с полки злополучную тарелку, но поймал на лету.

— Ты также не должен совать пальцы в блюда, приготовленные для кают-компании! И уж точно ты не должен намекать джентльменам, что будешь расторопнее, если получишь фартинг. И если я ещё раз узнаю, что ты тайно шуруешь в кладовой… Я знаю, откуда ты, но из голодного края тебя мальцом увезли, пора бы и отъесться малость за столько-то лет^[17].

— Сэр, это был Джонни! Он любит уединяться! — взвизгнул Микки.

— Да, про Джонни я чуть не забыл, — сказал капитан. — Джонни, повернись, когда к тебе обращаются.

Джонни повернулся и поднял голову.

— Джонни. Эндрю говорит, что ты старательный парень, только не очень любишь грязную работу.

— Да, сэр, не люблю, — ответил Джонни, пристально глядя в глаза капитану.

— И не люби. Главное, делай. Запомни, сынок, тот, кто на моем корабле лучше других делает грязную работу, раньше других получит шанс делать чистую. А тот, кто плохо делает чистую…

Последние слова капитан рявкнул, обернувшись к Микки (Джонни с облегчением отвёл взгляд). Микки отшатнулся, прикрывая щеку, хотя на этот раз обошлось без оплеухи.

— Запомните, мальчики! Я не собираюсь воспитывать вас, а только хочу предупредить! «Пасифик» стал военным кораблём, что упрощает дисциплину. Тот, кто будет спать на ходу, покусочничать, подворовывать и портить репутацию корабля в глазах путешествующих джентльменов, очень быстро окажется привязанным к пушке и познакомится с «дочерью канонира»^[18]. Поверьте, мальчики, это не домашняя трёпка. Вы поняли?

— Да, сэр! — ответили Джонни и Микки. Джейми что-то пробурчал.

— Эндрю, следи за мальчишками. Иначе ради поддержания дисциплины я вынужден буду отделать одного из них так, что тебе придётся дня три выполнять его обязанности.

— Есть, сэр!

— Да, насчёт чистой и грязной работы. Эндрю, с завтрашнего дня натаскай Джонни на стюарда. Он заменит Вонючку Микки, если джентльмены ещё раз укажут мне на эту его особенность.

— Но сэр…

— Понимаю, парень пятый день на корабле. Но идея поставить стюардом разносчика из паба оказалась не самой удачной. Джейми служит год, однако если он станет стюардом, то джентльмены получат обеденный десерт на следующее утро. Натаскай Джонни! И проследи, чтобы Джейми выспался, а Микки умылся.

— Есть, сэр, — сказал кок вслед уходящему капитану. Потом повернулся к подопечным.

— Ну, мальчики, добавить мне нечего. Скажу одно: если кто-то допляшется до неприятностей, я покрывать не буду. Это относится и к тебе, Засоня, и к тебе, Вонючка, и к тебе…

Кок несколько секунд думал, как бы лучше обозвать Джонни.

— И к тебе, Скромняга.

На камбузе установилась тишина, обычная, когда все темы плохого разговора исчерпаны.

— Капитан сказал, что я должен выспаться, — прервал молчание Крошка Джейми голосом, неожиданно тонким для его комплекции.

— А я должен умыться, — усмехнулся Микки. — Значит, отчистить сковороды должен Джонни. Это грязная работа, делай её старательно (окающий ирландский акцент превратил это слово скорее в «сторотельно»), глядишь, и сбудутся слова капитана насчёт чистой работы.

— Мистер Эндрю… — Джонни взглянул на кока, не зная, что сказать. Поручение отчистить посуду, на которой готовился обед для кают-компании, было дано Микки.

— Об обязанностях стюарда поговорим завтра, — произнёс кок, зевнул и удалился вслед за Джейми.

— Так что, Скромняга, почётная обязанность вернуть сковородам чистоту — на тебе! Или на Мистере Моргане. Можете кинуть жребий.

Сказав это, Микки направился к трапу. Но повернул с полдороги, подошёл к Джонни и дал ему подзатыльник. Джонни от неожиданности чуть не упал лицом в лохань со сковородками, но устоял на ногах и повернулся, готовый дать отпор.

— Привыкай к судовым обычаям, парень. Если ты получил то, чего не досталось другу, надо делиться. Джейми получил от капитана, я тоже, а ты — нет. Пришлось восстановить справедливость.

— Хорошо, Микки, я с тобой как-нибудь тоже поделюсь, — ответил Джонни. — Кстати, ты не хочешь разделить грязные сковородки?

— Не хочу, — хохотнул Микки и быстрым шагом покинул камбуз.

Джонни вздохнул, повернулся к лохани. Перед этим взглянул в угол.

— Мистер Морган, может, и правда поможешь?

Мистер Морган лениво открыл пасть и мяукнул.

— Что «мяу»? Мяукать и я умею. Вот слушай! Мяу-мяу-мяу! Точно не поможешь? Ну как хочешь.

* * *

Половина чёрной посуды была вымыта и доведена до медного блеска, когда на камбузе появился визитёр.

— Привет, Джонни.

— Здравствуйте, мистер Г. Ваше пиво в углу, возле Мистера Моргана.

О том, что боцман, известный за глаза всей команде как Три Пинты, имеет право заходить на камбуз за добавочной вечерней порцией эля, Джонни узнал в первый же день на борту «Пасифика». Кок перечислил членов экипажа, имеющих те или иные привилегии. И уточнил, что прочим на камбузе делать нечего.

— Если меня рядом нет, гони их сам, — сказал кок. — На тебя будут злиться, но поверь, если я увижу при тебе на камбузе того, кому там быть не положено, разозлюсь ещё больше.

Выполнить приказ оказалось труднее, чем запомнить. Кое-кто из команды, например щербатый парень по кличке Весельчак Билли, пытался вторгнуться на камбуз со словами: «Мне плевать на сторожевых щенков!» Поэтому, узнав старого боцмана, Джонни облегчённо вздохнул.

— Да, малыш, ты сам как относишься к пивку? — дружелюбно, но с лёгкой, едва заметной хитринкой произнёс боцман.

— Я занят, сэр.

— Очень правильно, — заметил боцман, вытирая губы после первого глотка. — Пиво и работа не дружат.

Некоторое время боцман Три Пинты молча обдумывал свою мудрость. Джонни так же сосредоточенно отчищал чугунную сковороду, к которой припёкся картофель.

— Джонни, я сегодня почувствовал перец в обеденном вареве.

— Его было слишком много, сэр? — испуганно спросил Джонни.

— Наоборот, — произнёс боцман после недолгой и мучительной паузы, — перца было сколько нужно. Старина Эндрю не жадина, но у него прибавилось хлопот с новыми пассажирами — офицерами и солдатами Её Величества. Поэтому он просто забывал о пригоршне перца в котёл для братвы.

— Но сэр…

— Понимаю, Джонни, сейчас он даже не варит суп для команды, отдав эту работу долговязому соне. Мне чертовски нравится, что ты, когда встал у котла, сварил наше хлебово как надо.

Боцман отхлебнул пиво и продолжил:

— Джонни, ты паренёк с мозгами и, что особенно важно, с сердцем. Поэтому, хотя ты на борту лишь пятый день, я не говорю тебе — эй, новый юнга! Я называю тебя по имени. Не потому, что ты из джентльменов, не думай. Раз записался в команду, так забудь, из какого ты семейства и из какой школы сбежал. И потому вот совет. Вчера ты пустил слезу. Не мотай головой, я заметил. Так вот, ты должен держать себя так, чтобы никому не пришло в голову обозвать тебя девчонкой. Если команда начнёт обзывать тебя девкой в штанах, тебе придётся сойти на берег или порезать кого-нибудь и доказать, что ты мужик. Зря лыбишься, юнга. Мой приятель, Рябой Никки, попал на борт в твоём возрасте и рыдал по ночам, вспоминая недавно умершую мамочку. Кончилось тем, что ему пришлось смывать кличку Плакса Никки, покорябав ножом одного из весельчаков. Шутник выжил, поэтому история обошлась для Никки в три дюжины «кошек для юнг», но с той поры на борту его держали за мужика. Джонни, тебе это надо?

— Нет, сэр. Не надо.

— То-то же. Кстати, ты знаешь, что один из команды уже признал в тебе девчонку? Догадался? Чего ты краснеешь, будто и впрямь девка? Соображалки не хватает? В тебе увидел девчонку Мистер Морган! Или девчонку, или, наоборот, взрослого мужика. Только не мальца.

Юнга засмеялся (перед этим облегчённо вздохнув), а боцман, посмеявшись тоже, продолжил:

— Вот это, Джонни, загадка. Старина Морган ни разу не позволил ни одному мальчишке прикоснуться к себе. Его ещё котёнком бросила в канал какая-то полоумная детвора. Наши ребята его выловили, принесли на борт, он обвыкся к морской болезни, подрос и установил свои порядки от бака до юта и от трюма до клотика. На борту «Пасифика» не водятся крысы. Вообще. Собаки могут находиться только в каютах и на привязи: однажды он загнал под диван кают-компании датского дога одного из джентльменов. Уже потом пса из-под дивана с трудом вытащили двое парней. И ни один юнга ни разу не смог приблизиться к Мистеру Моргану ближе чем на три фута. Взрослым морякам он позволяет погладить себя или шипит, если не в духе. Любого мальца, тянущего к нему грабли со словом «пусс-пусс»^[19], рвёт без предупреждения. Ты видел шрам на щеке камбузного дылды? Так вот, парень попался на дешёвую подначку: ему сказали, что новичок на камбузе должен погладить котика. Тебе ведь тоже это предлагали?

— Да, — усмехнулся Джонни. — Микки сказал, что каждый новый юнга обязан познакомиться с Мистером Морганом. Я погладил, и ничего не случилось. Хотите, докажу?

— Хочу, — согласился боцман. — Болтовня болтовнёй, а увидеть всяко лучше.

Джонни вытер руки, приблизился к Мистеру Моргану, осторожно положил ладонь на голову, погладил и почесал подбородок. Кот фыркнул, помотал головой, но других признаков несогласия не проявил.

— Да, не врали, так оно и есть. Если кто-то назовёт тебя Джонни Плакса или Джонни Задохлик, я скажу: на самом деле ты Джонни Друг Котов. Плакса — дурная кличка. Мамки-то нет?

— Да, — ответил Джонни. — Отец — плавает. Дома — мачеха, хоть не возвращайся на каникулы. А в школе…

— Не продолжай, парень. Про школы для джентльменов мы наслышаны, хоть и не учились. Оно, конечно, и верно — ежели, к примеру, ты потом в офицеры подашься да матросов будешь гнобить, так хлебни сперва лиха сам. Но от этого, надо думать, не легче…

Джонни кивнул, продолжая отчищать кофейник.

Боцман допил пиво, вытер бороду.

— Пошёл я. Давай, Джонни, не хнычь. Дом у тебя теперь здесь, привыкай. Притерпится, не заметишь, как забудешь о слезах. Да ещё плывём на войну, вот веселуха пойдёт. Тут уж некогда будет хныкать. Пока.

Джонни продолжал чистить кофейник, напевая про себя песенку, которой научился от Микки и Джейми:

— Куда лежит дорога мне, скажите, братцы, мне,

Я новичок на корабле, куда дорога мне?

— Мыс Горн нам скоро огибать, вот путь тебе куда,

И будешь парус поднимать среди штормов и льда…^[20]

Ей-богу, я бы лучше стоял на вахте в шторм, чем чистил эти проклятые кастрюли…

* * *

Джонни отчистил кофейник. Осторожно открыл дверь кладовки, вошёл. Вынул из кармана брюк маленького оловянного солдатика. Погладил его и зашептал:

— Привет, Томми. Мы уже пятый день на корабле и четвёртый день в плавании. За это время меня раскрыл только Мистер Морган, но он, как настоящий джентльмен, промолчал. Пять дней, Томми, а ведь мой мудрый братишка Лал говорил, что меня разоблачат уже на вторые сутки.

Юнга говорил так тихо, что было непонятно, шепчет он или просто шевелит губами.

— Мне сказали, что «Саут Пасифик» — самый комфортабельный корабль из тех, что бороздят океаны. На его борту уютно даже команде. Мне охота посмотреть на некомфортные корабли. Ладно, это глупость. Спишем её на усталость. Завтра, а на самом деле уже сегодня, новый день и новое веселье. Похоже, мне придётся прислуживать джентльменам. Забавно, ведь совсем недавно я стала юной леди и успела к этому немного привыкнуть. У Бога хорошее чувство юмора, правда, Томми?

Томми дремал на маленькой ладошке. Его голова уютно устроилась на большом волдыре, как на подушке, а ноги — на подсыхающей мозоли. Подобно Мистеру Моргану, он все понимал, но отвечать не спешил.

— Честное слово, Томми, слёзок больше не будет. Даже если мне придётся опять поработать за уснувшего Джейми. Даже если Вонючка придумает ещё одну каверзу. Мне придётся вставать раньше всех, чтобы спокойно умыться, а лечь позже всех, чтобы перед сном… Ну, понимаешь, Томми, есть вещи, без которых никому не обойтись, только морякам на корабле с этим проще. Зато, когда рано встаёшь и поздно ложишься, засыпаешь легко-легко и не видишь глупых снов. И, что особенно приятно, нет времени и сил на разные глупости вроде морской болезни. Видишь, Томми, как все здорово!

Томми не возражал.

— Мы скоро доплывём, путь не такой и дальний. И тогда мы найдём человека, который увидит во мне девчонку. А точнее, свою дочь. Моего папу.

Глава 2, в которой дочери капитана удаётся то, что не удалось дочери рыбака, выясняются детали официальной и неофициальной судовой иерархии, Джонни Задохлик получает повышение по службе, а джентльмены в кают-компании обсуждают вопросы войны и мира

Виновницей появления на борту «Саут Пасифика» юнги Джонни стала миссис Дэниэлс, хотя она об этом и не догадывалась. Точнее, одна из многочисленных историй, когда-то рассказанных ею дождливым вечером в прежнем, портсмутском доме.

История случилась во времена, когда Британия воевала с Наполеоном на суше и на море, поэтому матросов не хватало. Вербовщики истощили все хитрости, придуманные человеком (не без подсказки Сатаны), позволяющие получить согласие другого человека на то, что он не хочет. Они угощали матросов пивом в портовых кабачках, предлагали выпить за здоровье Его Величества и подбрасывали в кружку «королевский шиллинг» — задаток за будущую службу. Но матросы начали требовать кружки со стеклянным дном, и эта хитрость не проходила.

Тогда вербовщики стали просто охотиться на людей. Снимут матроса с палубы торгового судна, а иной раз даже схватят в переулке и потащат на корабль. Хоть бедняга идёт на похороны, хоть на свадьбу — не важно. Правда, шиллинг в карман или зубы все же засунут.

Так и случилось с бравым китобоем-гарпунёром, вернувшимся из кругосветной охоты в свой городок Уитби на йоркширском побережье, милях в пятидесяти от Освалдби-Холла, — столицу английского китобойного промысла. Утром сошёл на берег, днём обвенчался с невестой — помолвка была до отплытия, — а вечером попал в цепкие лапы вербовщиков. Отбиться не смог и стал из вольного гарпунёра канониром Его Величества. Невеста же, дочь рыбака, ходившая в море, понимала, чем отличается форштевень от ахтерштевня, и без особых раздумий успела переодеться мальчишкой и наняться на тот же корабль юнгой.

Пару недель спустя командование все же выяснило, что на борту находится супружеская пара. Но новобрачным повезло. За час до военного суда фрегат-крейсер столкнулся с близким по классу французским кораблём. Бой завершился удачей, француз сдался, канонир-китобой отличился в бою, и что гораздо важнее — был ранен. Капитан проявил редкостное и чудесное милосердие: с трудом доведя повреждённый корабль до порта вместе с только что взятым призом, он списал и канонира, и юнгу на берег «по ранению», с наградой и пенсией.

— Мой муж от этого счастливца всю историю и слышал, они теперь кабачок держат у себя в Уитби — «Кот и скрипка» или что-то в этом роде, — так закончила эту историю миссис Дэниэлс. И добавила вывод для юных слушателей: играть в переодевание и лезть без нужды на борт корабля — не стоит.

Замечание, конечно же, предназначалось Джейн. Лайонела на море не тянуло. Он не раз ссорился с сестрой, подсмеивался над парусниками и постоянно утверждал, что паруса скоро останутся лишь на картинах, как латы и рыцарские кони после изобретения пороха.

Однако идею Джейн — переодеться мальчишкой и устроиться на корабль, идущий в Балтийское море, — он одобрил. Конечно, по-своему.

— Это глупость, и тебя раскроют, — несколько раз повторил Лайонел. — Как жаль, что все остальные идеи ещё хуже.

Это не помешало ему поработать по мере сил над новым обликом сестры. Одеть её он решил в костюм для верховой езды, снятый с него в день падения. Костюм не стали стирать, но все равно Лайонел посоветовал Джейн немножко поваляться на полу, пусть хоть чуть-чуть напоминает уличного мальчишку. Волосы Джейн были признаны умеренно длинными и соответствующими роли, зато серёжки пришлось снять. Пока брат и сестра не расстались, Лайонел заставлял Джейн ходить по комнате, устраивал ей допросы, ловил на ошибках её будущего рассказа. Постоянно ругался, впрочем, и утешал Джейн: «У тебя есть важное преимущество: только я знаю, что передо мною переодетая девчонка».

Пока что Лайонел ошибался. Джейн удачно сошла за мальчишку и в поезде, и в порту Портсмута. Выяснилось: корабль, уходящий в Балтийское море, стоит в порту и готов развести пары уже сегодня. Расспросы сопровождались добрыми шутками вроде: «Паренёк, ты, часом, не русский шпион?»

Вахтенный у трапа «Саут Пасифика» тоже был весел и словоохотлив. Он обнадёжил Джейн: на борт с радостью возьмут любого мужика, если у него две ноги, две руки и хотя бы один глаз. Так что для того, кто ограбил банк или просто сбежал из школы, на этом корабле самое подходящее место.

— Только имей в виду, малец, — тихо сказал моряк, — по доброму сердцу предупреждаю. Если ты сейчас поднимешься на борт, то сойдёшь на берег не раньше, чем будет угодно Господу и нашему капитану. Может, это случится только в России. Пока мы здесь чинились, много народу разбежалось, от кочегаров до стюардов из салона. Люди ведь не на войну нанимались. Так что кумекай, пока на твёрдой земле. Может, тебе лучше в школу вернуться?

— Спасибо, сэр, — ответила Джейн и вступила на трап.

* * *

Весёлый матрос был прав. Капитан, конечно, поворчал, что корабль превращается в работный дом: старики, детишки и бездельники всех возрастов. Однако нового юнгу зачислил в экипаж без особых раздумий и даже не очень огорчился, услышав честный ответ Джонни, что на борту он впервые.

Джонни сразу же направили на камбуз. Кок, мистер Эндрю, сумел скрыть от нового помощника радость, похоже, он уже свыкся с мыслью, что в плавание придётся выйти в некомплекте. Кок показал юнге кухонное хозяйство, познакомил с двумя напарниками: флегматичным и полусонным Джейми и юрким пронырой Микки. Тот сразу же проявил участие к новичку:

— Запомни, Джонни, все, что ты видишь вокруг, отныне твой дом. А если мы пойдём на дно — твоя могила.

Глядя на рожу Микки, Джейн поняла, что сейчас полагается засмеяться. И чуть-чуть посмеялась, уточнив: могила будет общей.

Вообще-то у Микки было чувство юмора, вот только прежде блеснуть им не удавалось. Шутить над Джейми было скучно, над коком и тем более над Мистером Морганом — опасно. И тут появился Джонни…

Уже в первый день он обратился к новичку. Голос Микки был сочувственным, чуть ли не жалостливым.

— Скучаешь по дому, Джонни?

— Немножко, — ответила Джейн.

— Вижу, что скучаешь, чуть не плачешь, — так же сочувственно добавил Микки. — А ты знаешь, как ты можешь наплакаться всласть, но никто над тобой не посмеётся?

— Нет, — ответила Джейн.

— Все просто. — И Микки протянул новичку корзину с луком. — Очисти-ка да нарежь. — Давай, трудись, парень, хныкать тоже надо с пользой, — уже сурово прикрикнул он.

Вообще-то старшим на камбузе после мистера Эндрю считался Джейми, но ему было лень приказывать. Поэтому он не протестовал, когда Микки сам стал руководить новичком, а уж Микки не ленился.

Джейн вздохнула и принялась чистить лук. Она знала мелкие хитрости, защищающие глаза: постоянно мыть нож, окунать в воду разрезанные луковицы. Увы, эти методы явно были рассчитаны на две-три луковки. А не на три десятка. К тому же Джейн часто видела, как режут лук, но сама резала впервые.

К счастью, ей хватило то ли ума, то ли везения не чистить весь лук сразу, а очищать и разрезать поочерёдно. Корзина уменьшилась на треть, когда подошёл кок (Джейн почти не видела его из-за слез), он долго орал, что столько резаного лука никому не нужно. Закладывать Микки Джейн не стала: то, что ябедничать на корабле последнее дело, ей объяснил ещё отец.

Впрочем, перед отплытием не было времени шутить даже у Микки. Заканчивалась погрузка. На борт «Саут Пасифика» вводили лошадей, вкатывали орудия, вносили ящики с бомбами. Как узнала Джейн, пассажирами корабля были артиллеристы — батарея мортир — и сапёры. Кок Эндрю тихо чертыхался: забот у камбуза прибавилось по сравнению с обычным рейсом в Америку. Нижних чинов, перевозимых на корабле, было едва ли больше, чем бывало пассажиров третьего класса. Не пустовал и первый класс: в нем разместились офицеры.

Поэтому кладовая наполнялась продовольствием для команды, солдат и командиров. Джейн более или менее повезло: Микки сразу же взвалил ей на плечи огромный мешок с бобами, она упала, не сделав и шага. Кок рыкнул и на неё, и на Микки, после чего следил, чтобы «Джонни Задохлику» поручали лёгкие грузы.

А грузов было много! Мешки с мукой, бобами и рисом. Мешки с картофелем и луком (картофель было приказано не задвигать в кладовую: он быстро портился, и его полагалось съесть в первую очередь). Ящики с фруктами для офицеров. Джейн знала, что из всех фруктов лишь один полагается всей команде: желтовато-зелёный лайм, самое надёжное средство от цинги. Клетки с живыми курами: куры отчаянно кудахтали, будто догадывались, что живым им из рейса не вернуться. Не очень большие, но очень тяжёлые ящики с французской новинкой: варёным мясом в жестяных банках (Микки пару раз пытался подсунуть эти ящики Джейн). Ещё Микки заметил, что если будет приказ разместить на корабле дойную корову, что на «Пасифике» уже бывало, то доить её будет Плакса-Задохлик — у него руки, как у девчонки, значит, должен уметь. Джейн в эту минуту брела в кладовку, навьюченная мешком с окороками, и постаралась прибавить шаг — пусть никто не увидит её покрасневшее лицо.

* * *

Корова на борту так и не появилась. Зато были куры. Их полагалось кормить, что Джейн нравилось, убирать за ними клетку, что Джейн не нравилось, а ещё резать на обед офицерам корабля и пассажирам первого класса. Это Джейн не нравилось совсем. Тем более что Джейми, считавший возню с курами делом хлопотным и поспешным, попытался поручить это Джейн.

Та сумела вытащить хохлатку из клетки и зашагала к столу возле печи, не зная, что делать дальше. Когда же окончательно поняла, то выпустила курицу, и та заметалась по камбузу.

— Чёртов мальчишка! — рявкнул кок. — Чтобы через пять минут она была без головы, выпотрошена и ощипана.

— Пожалуйста, не надо, сэр, — Джейн чуть не встала на колени, — пожалуйста… Я готов драить все котлы и сковородки, чистить всю картошку и лук, мыть пол.

А сама со страхом и облегчением подумала: как здорово, что корабль уже отплыл. Если бы это случилось в порту и ей сказали: отруби голову курице или сойди на берег, она даже не знала бы, что выбрать.

К счастью, Микки услышал обещания Джейн и расценил их как подарок.

— Так ты готов всегда драить котлы и сковородки? Ещё и пол? Я слышал, замётано. О, самый добрый и трудолюбивый юнга на свете! Мистер Эндрю, вы слышали слова Чистюли Джонни?

Кок проворчал: ему решать, кому разделывать куриц, а кому — драить посуду. Но Микки, с проворством хорька, уже ухватил хохлатку за шею, другой рукой схватил топор и понёсся к чурбану с криком: «Королева курятника докудахталась!»

Кок Эндрю, к счастью, не был подлецом и мелочным доставалой. Он принял к сведению, что Джонни резать кур и кроликов не будет, а чистку сковород обещал и дальше делить между юнгами поровну. Только сказал:

— Джонни, ты вообще-то понимаешь, что завербовался на военный корабль? Если на нас в море нападёт русский фрегат и дойдёт до абордажа, тесак дадут даже тебе.

— Я буду сражаться, сэр, честное слово, — ответила Джейн.

Про себя она подумала: ещё несколько дней такой работы — и оружие в правой руке она не удержит. Умный Лайонел предупредил её, что мозолей не миновать. Так и случилось. Правая ладонь за три дня стёрлась от ножа, швабры, черпака, скрёбка и других рукоятей. Джейн пользовалась перчатками, но понимала: скоро придётся стать левшой. Впрочем, ожоги от брызг из котла и раскалённой плиты доставались обеим рукам.

— Интересно, если бы моей подруге по несчастью Орлеанской деве, которая тоже щеголяла в мужской одежде, предложили быстренько сгореть или долго жить такой жизнью, что бы она выбрала? — как-то вечером спросила Джейн у Томми.

«А почему ты не спрашиваешь, наоборот, про себя, — ответил солдатик, — или прыгнуть в костерок, или и дальше мучиться между плитой и лоханью?»

— Дудки! — возмутилась Джейн. — Вот найду папу, расскажу ему про козни мистера Стромли. Вот тогда и займёмся разными дурацкими предложениями.

После чего сама решила, что Жанна д’Арк всё-таки предпочла бы мучиться на камбузе.

* * *

На четвёртый день плавания у Джейн появился шанс заняться чистой работой. Кок, выполняя поручение капитана, стал натаскивать Джонни на стюарда:

— Расстояние от края стола до ближнего края нижней тарелки должно быть меньше дюйма. Покажи дюйм на пальце. Хорошо, дальше. На верхней тарелке должна стоять свёрнутая салфетка. Смотри, как она сворачивается, повтори сам. Ещё раз. Ладно, сойдёт. Салфетки в этом ящике, слева те, что для завтрака и ланча, справа — для ужина.

«Почему в Освалдби-Холле я не обращала на это внимания?» — подумала Джейн.

— Накрываем стол. Нож лежит справа от тарелки, вилка лежит слева. Лезвие ножа должно быть обращено к тарелке, вилки надо положить зубцами вверх. Десертные приборы надо класть над тарелкой: первым нож, затем вилка и ложки. Тарелка для хлеба должна быть в четырёх дюймах слева от основных тарелок. Джонни, ты слышишь меня?

— Да, мистер Эндрю.

— Джонни, слушай меня, а не делай вид, будто все это тебе известно. Микки вёл себя точно так же. Потом выяснилось: в пабе не учат, как прислуживать джентльменам. Ты же, как я понял, даже в пабе не шустрил. Если намудришь с приборами, я вспомню, как ты слушал мои уроки.

Джейн прикусила губу и сжала левый кулак, чтобы ногти впились в ладонь. Другого средства борьбы со сном она не знала. Оказывается, если что-то делать руками, особенно невозможно трудное, к примеру, мешать похлёбку в котле, в который она могла нырнуть с головой, сон не подступает. А вот если ты должен что-то запоминать…

— Нож лезвием к тарелке, вилка зубцами вверх, десертный прибор над тарелками, — пробормотала она.

— Хорошо. Стол сервирован, ты выносишь блюда. Поднос в твоей левой руке, ты всегда подходишь к джентльмену слева. Держи поднос на ладони, на пальцах ты его не удержишь. Поднос — не ящик, его нельзя поднимать выше плеча. Бутылки, графины, кофейник и высокие вазы должны быть в центре, тяжёлые блюда — ближе к тебе. Поднос непременно застелен салфеткой. Не для того, чтобы не пролилось, у тебя не должно пролиться ни капли. Блюда не должны скользить по подносу!

Кок взял пустой поднос, протянул Джейн.

— Поставь на него пустой кофейник, пару горшков и походи по коридору. Не так уж и плохо, что ты не был стюардом на суше: тебе проще привыкнуть работать в качку. Не ленись, Джонни, побегай с подносом по коридору, поучись подхватывать блюда и тарелки, если они поплыли к краю. Джонни, освоить эту науку в твоих интересах. В городах за битую посуду у стюардов удерживают жалованье. Здесь взыщут по-другому.

Угрозу Джейн пропустила: слишком много угроз, запоминать все — головы не хватит. Зато идея освоить сноровку стюарда пришлась ей по душе. Поэтому Джейн подхватила пустой поднос, положила небьющуюся утварь и вышла из камбуза в коридор. Расстояние до трапа было шагов десять, на этой дистанции она и тренировалась, то спокойно проходя, то пробегая, то танцуя. Иногда даже поднимала поднос на пальцах, потом, правда, опускала как надо. И никто ей не мешал. Не день, а подарок! Как там в песенке, которую Микки с Джейми поют:

— Куда лежит дорога мне, куда дорога мне,

Я лишь зелёный новичок, куда дорога мне?

— Учись вязать надёжно трос и кормовой отдать,

И старший станешь ты матрос, вот путь тебе куда.

Она быстро привыкла к качке и добилась, чтобы кофейник не ездил по подносу, когда «Пасифик» кренился. Правда, волнение было сегодня не сильным. Да ещё хорошо бы поучиться, как вести себя при неожиданностях и сюрпризах.

Одна неожиданность скоро произошла.

Послышался вой и ругань, с трапа кубарем скатился Микки. Встал и тут же был настигнут боцманом, опять схватившим его за покрасневшее ухо. Удивлённо взглянул на юнгу и его странные манипуляции с подносом, но, не останавливаясь в движении, протащил Микки мимо Джейн. Доволок до камбуза, загнал туда пинком и крикнул вдогонку:

— Эндрю, капитан приказал проследить, чтобы этот троглодит на три шага не приближался к джентльменам. Пусть шустрит другой стюард.

«Ну вот, а я только обрадовалась, — вздохнула Джейн. — Ладно, пошустрим».

* * *

Миссис Дэниэлс любила повторять: все не так просто, как тебе хотелось, и все не так страшно, как ты боялась. Джейн лишний раз убедилась в этом, когда наступил её дебют в роли стюарда: вечерний чай. То, чего она боялась больше всего — уронить чашку, разлить чай, — не случилось. Зато были другие… шероховатости.

Перед выходом на «сцену» кок дал последние указания:

— Запомни, Джонни, если бы в шляпных лавках продавались шапки-невидимки, господа покупали бы их для слуг и заставляли никогда не снимать. Ты никогда не сможешь стать невидимкой, но ты обязан стараться им быть. Ходи быстро и тихо, не открывай рот, пока к тебе не обратились.

Джейн, в сотый раз, ответила, что все поняла. Жаль только мистер Эндрю не приказал ей заодно ничего не слушать. Впрочем, руки заняты подносом, уши не заткнёшь, а стюард с плотной повязкой на ушах выглядит немного странно, вы не находите?

Кают-компанию Джейн увидела впервые. Она даже удивилась: неужели в этом мире существуют накрахмаленные скатерти и салфетки, лакированная мебель, занавески, элегантные канделябры, зеркала… Прошедшие четыре дня убедили её, что в мире ничего нет, кроме мешков с углём и картошкой, раскалённой плиты, луковой шелухи, рыбьей чешуи, сковородок с жирным припёком. Каждый такой денёк стоил недели в Освалдби-Холле. Даже в комнате под домашним арестом.

Теперь Джейн убедилась: в мире остались гостиные, а в гостиных сидят джентльмены. Они чем-то напоминали папиных гостей: тоже были в мундирах и беседовали о военных делах.

— Господа, эти разговоры лишний раз убеждают меня, что в мире существуют несколько вечных вопросов: первичность курицы и яйца, первичность бытия и сознания, возможность прокладки подводного телеграфа между Европой и Америкой^[21], ландшафт обратной стороны Луны. Теперь к этим вопросам прибавился ещё один: когда закончится война с Россией?

Джентльмен — в чине майора, как определила Джейн, — явно желал возобновить спор. Спор и возобновился.

— Сэр, вы употребили весьма удачные сравнения, — ответил капитан (как решила Джейн, глядя на нашивки, капитан-артиллерист). — Думаю, если русские сами не запросят мира, война закончится несколько раньше, чем мы узнаем тайны обратной стороны Луны, но явно позже открытия телеграфного сообщения Лондон — Нью-Йорк. Удачное название войны с Наполеоном — битва акулы и льва — как нельзя лучше подходит и к нынешней войне. Правда, вместо льва — медведь. Население России — шестьдесят девять миллионов, это больше, чем в Англии и Франции, вместе взятых. К тому же в Британии скоро найти добровольцев для армии будет труднее, чем приличного стюарда для этого салона.

Джейн уже приноровилась, поэтому смогла не пролить чай.

— Что же касается русских, — продолжил офицер, — то им так же просто комплектовать свою армию, как зимой топить дома: везде лес и всегда можно нарубить дров, если они закончились. Царь даже если и проиграет одно или два сражения, он просто прикажет своим феодалам прислать ещё крестьян и создаст новую армию.

— К счастью, все не так грустно, Тремэйн, — заметил майор. — Русские солдаты храбры, но вооружены плохо и вынуждены охранять все царские владения, а не только те пункты, где мы можем высадиться. Это и Финляндия, и Кавказ, и Польша. Но главное не это. У царя нет волшебного мешка, откуда он вынимает полки. Его солдаты — это рабы, которых отдали ему феодалы^[22]. А эти феодалы, хотя и не дорожат своей личной свободой, дорожат своей живой собственностью. Если царь будет снова и снова забирать у них крестьян, они его убьют, как убили императора Павла. Ни рабовладельцы, ни рабы не способны быть патриотами…

Джейн подала чай. Стюарду полагалось уже уйти. Но она тянула время. И не только потому, что ожидала, вдруг кто-нибудь упомянет имя отца.

Только сейчас Джейн поняла, как ей хочется остаться здесь, среди джентльменов, так напоминавших папиных друзей, а может, и встречавшихся когда-то с ним. Пусть детям не место среди взрослых, когда те говорят о серьёзных вещах.

«Все равно, пожалуйста, пошлите меня в детскую, а не на душный камбуз, где кок орёт на меня, а Микки строит гадости. Я хочу остаться с вами!»

Джейн, конечно, ни о чем просить не стала, а просто переменила пепельницу.

— Сэр, патриотизм относится к наиболее естественным человеческим чувствам, и я не удивлюсь, если в России найдётся немало людей, которые поспешат встать под ружьё, увидев нас у своих берегов.

— Вряд ли стоит ожидать от жителей деспотии тех же порывов, что и от граждан свободных стран, — возразил майор. — Держу пари, Тремэйн, что мы не встретим ни одного русского, который добровольно отправится на войну.

— Я согласен на пари, — ответил капитан.

Кто-то из офицеров впервые с интересом взглянул на Джейн: что она здесь делает? Джейн вздохнула (незаметно) и вышла.

«Вот вырасту, — думала она, — буду сидеть за столом и вести умные разговоры. И если увижу, что у слуги, подающего чай, такие же грустные глаза, как у меня, непременно предложу ему выпить чашку чая. Мне, кстати, уже почти неделю не предлагали!»

* * *

Ужин Джейн подала без происшествий и приключений. Джентльмены обсуждали различные пари, заключённые на борту «Саут Пасифика». Пари, заключённое во время файф-о-клока, упомянули тоже и признали непроверяемым.

Пока джентльмены ужинали, Джейн сделала замечательное открытие: обнаружила умывальню для пассажиров первого класса. В ней было все необходимое для заведения, в которое нельзя не заходить, но самое главное — крючок на дверях. Джейн, не желая рисковать, провела в умывальне пять минут, но впервые за эти дни смогла помыть руки душистым мылом.

Могла бы и не мыть. На камбузе Джейн выяснила, что кухонные обязанности по-прежнему на ней. Джейми быстренько уснул, Микки тоже, причём старался перехрапеть Джейми. Следовательно, сковороды, оставленные в лоханке, ждали её заботливых рук.

Джейн все же попробовала разбудить Микки — случай с Джейми был безнадёжным. Тот прервал храп, повернулся к ней:

— О, Джонни, забыл кое-что важное. Я на этой работёнке срубал за день не меньше шестипенсовика, а то и двух. Ты сам-то будешь жировать от щедрот уважаемых джентльменов?

— Я не об этом, я про сковородки.

— Ну как знаешь, — Микки будто вообще не заметил вопроса Джейн, — срубать или не срубать — дело твоё. Но я потерял доход, и ты его возместишь. Три пенса в день, Джонни, и я на тебя не обижаюсь. Замётано?

И, не дожидаясь ответа на собственный вопрос, захрапел ещё громче, чем минуту назад.

Джейн обратилась к коку, тот посоветовал разбудить кого-нибудь или вымыть самому, а его не отвлекать от разговоров. Действительно, на камбузе собрался небольшой клуб корабельных старожилов, допущенных к вечернему пиву. Среди них был и солдатский повар, стряпавший для солдат. Они потягивали пивко, курили, трепались, а Джейн отчищала сковородки.

На камбузе, как и в кают-компании, говорили о России. Как поняла Джейн, боцман и его помощники, в отличие от джентльменов, газет не читали, но некоторые сведения все же имели.

— Правда, что мы уже послезавтра в Балтику входим? — спросил кок. Услышав, что так и есть, он забеспокоился.

— Значит, придётся держать ухо востро. Можно столкнуться с русским крейсером. Джонни, ты научился держать тесак, если дойдёт до абордажа?

Джейн вытерла руки полотенцем, взяла длинный разделочный нож, встала в фехтовальную позицию и покрутила его, как рапиру.

— Сойдёт, — усмехнулся боцман. — Если рядом встанет старина Эндрю с черпаком, а слева от тебя будет твой друг Мистер Морган, русские не прорвутся на камбуз.

— Мы потому так спокойно идём одни-одинёшеньки, — успокоил собравшихся помощник боцмана, — что с начала войны ни один русский в море не вышел. Это с янки воевать опасно, они начинают нас ловить на всех морях, как только войну объявили. У русских так не принято.

— Русские с нами пока не воевали всерьёз, — возразил другой помощник.

— Не важно, принято, не принято. Важно, на чем крейсировать, — сказал боцман. — Будь ты хоть трижды Дрейк или Морган^[23], что ты сделаешь под парусом против винта? Штиль — и ты уже не корабль, а баржа. Старина Билли рассказывал мне, что его «Клеопатра» ходила в Петербург. В гавани — ни одного русского парохода, только парусники. Было это лет пять назад, может, с той поры русские пароходами и обзавелись, только мне не верится. Парус, оно, конечно, красиво. Но мне по душе, что, когда до войны дошло, у нас пар, а у врага — паруса.

— Интересно, а паровозы в России есть? — спросил кто-то.

Разгорелся спор. Клуб-на-камбузе разделился на две равные партии. Кто-то вспомнил слова одного из джентльменов, что железных дорог в России нет, кто-то утверждал, что его шурин года три назад отправился в Россию инженером на железную дорогу.

Спорщики разделились поровну, перевеса не было, и поэтому боцман обратился к Джейн:

— Эй, Джонни Друг Котов, а ты как думаешь, есть в России железные дороги?

— Сейчас не знаю, а в прошлом году их было три, — ответила Джейн. — Санкт-Петербург — Москва, Варшава — Вена и самая первая железная дорога из Санкт-Петербурга до загородного царского дворца, как называется — не помню.

А сама продолжала тереть сковородку, мысленно поблагодарив Лайонела. У того была привычка в присутствии сестры читать вслух газеты, причём, как иногда казалось Джейн, он нарочно подбирал разные занудства. Вот и пригодилось.

— Ну ты, Джонни, знаток, — покачал головой боцман. — Сразу видно, из джентльменов, в школе учился…

— До Москвы доплыть можно? — спросил его помощник.

Джейн ответила, что нет. После чего, краснея от боязни ошибиться, начала вспоминать карту и называть все крупные русские города, памятные по урокам географии. Слушатели качали головами, кто-то сам чего-то вспоминал, в основном по рассказам друзей, ходивших в Ревель^[24] или в Одессу, но сухопутные города были для них в новинку.

Сыпались вопросы. Что-то Джейн не знала, а иногда отвечала легко. Она рассказала и про сани, и про русскую зиму (про неё все слышали, но как одеваются русские, никто не знал). Что-то рассказала про русского императора Николая. Уже приготовилась рассказать про многочисленные народы, живущие в России, включая якутов, но боцман решил, что настала пора закрывать клуб.

— Расходимся ребята. Джонни, завтра расскажешь. Откуда ты столько знаешь-то? Может, бывал в России?

— Что-то читал, что-то слышал, сам пока не бывал, — ответила Джейн.

— Значит, запомнил хорошо. Повезло тебе с башкой. Будешь теперь Джонни Всезнайка.

«Джонни Задохлик, Джонни Плакса, Джонни Друг Котов. Теперь Джонни Всезнайка. Вот сколько имён, — прошептала Джейн, когда клуб разошёлся спать. — А у тебя, Томми, только одно имя. Как ты думаешь, кому повезло больше?»

Оловянный Томми, как всегда, имел своё мнение, но, как всегда, промолчал.

Глава 3, в которой обсуждение вопросов войны и мира продолжается не только в кают-компании, но и на камбузе, морская пехота и буфет несут потери, выясняются отличия морских и сухопутных взысканий, боцман Три Пинты трактует Шекспира, а офицер Её Величества дискутирует с юнгой о туалете и гильотине

«Кроме того, ты увидишь море с борта корабля, а не с берега», — сказал на прощание Лайонел. На этот раз брат ошибся. Сказать, что Джейн не видела море совсем, было бы ложью. Но последний раз более или менее спокойно взглянуть на волны ей удалось лишь в Портсмуте, перед тем, как подняться на борт «Пасифика». После этого она видела только камбуз, а море — лишь на бегу.

«Ничего себе морское путешествие, — не раз думала Джейн. — Вот интересно, если мы пойдём ко дну, меня предупредят или нет? Зато тогда море увижу точно».

После того, как Джейн была назначена стюардом, море стало доступнее. Удавалось ненадолго задержаться на палубе и осмотреться. Правда, картина не радовала. Балтийское море оказалось таким же мрачным, как и Северное. Холодное, по-осеннему неприветливое, с волнами цвета грязного свинца, оно не было похоже на тропические моря, о которых так часто рассказывал папа. А может, это Джейн было зябко на палубе после жаркого камбуза.

Сам корабль тоже не радовал. Он дымил двумя трубами, вываливая в блеклое небо тяжёлые дымные облака. От этого дыма были закопчены мачты и паруса. Паруса выглядели невзрачно, как забытые сироты, когда в дом пришла мачеха.

«Может быть, Лайонел был и прав, — подумала Джейн, — парусам только и остаётся, что истлеть да мелькать на картинках. Жаль. Вот было бы здорово как-нибудь поплавать на настоящем корабле, под белоснежными парусами, без паровой машины. Наверное, уже не получится».

Из-за утренних трудов на камбузе Джейн даже пропустила стоянку в Копенгагене. Впрочем, её и стоянкой-то было не назвать: «Пасифик» вошёл в гавань (говорили, чтобы принять почту и какого-то пассажира), после чего сразу продолжил движение прежним маршрутом.

Грустить из-за того, что не удалось взглянуть с палубы на город, Джейн не стала. В жизни появилось столько тревог и забот, что даже и не погрустишь толком. Ближайшей заботой было поскорее добраться до кают-компании и обслужить джентльменов.

* * *

Джентльмены опять говорили о войне.

— У каждой войны должно быть имя, — говорил капитан Тремэйн. — Конечно, дарить эти имена войнам — занятие для историков, но никто не мешает нам дать этой войне хотя бы временное прозвище. Думаю, что самое лучшее из них — это «Странная война». Уже прошло почти восемь месяцев после разрыва отношений, а война, собственно, не началась. Мы обстреляли Одессу, заплатив за это удовольствие пароходофрегатом «Тигр»^[25]. На юге наша армия вместе с французами сидит в Варне и ждёт, пока русские нападут на неё, а русские сами ждут нашей атаки. В Белом море мы обстрелялиSolovetski монастырь, видимо, желая проверить, не разразит ли нас небесный гром. Гром не грянул, но и монахи не стали сдаваться, так что ядра и бомбы потрачены впустую^[26]. В Балтийском море, в которое мы, собственно, уже прибыли, дело ограничилось прогулкой адмирала Нэпира под Кронштадт. Правда, как мне известно, готовится взятие крепости Бомарзунд^[27], но я не уверен, успеем ли мы принять участие в этом развлечении. Для двух союзных эскадр маленький островной форт с тысячей солдат гарнизона и двумя десятками малокалиберных пушек — не самый достойный трофей. Если, конечно, этому гарнизону не придёт в голову сражаться.

— Я не постесняюсь повториться, — отозвался майор, — ещё раз напомнив собственную метафору о битве медведя и акулы. Медведь ревёт с берега, а мы клацаем зубами в волнах. Если медведь зазевается на берегу, то потеряет лапу, если мы полезем на сушу, то узнаем его когти.

— Не стоит забывать о третьем участнике, который не позволит этой войне остаться Странной, — заметил ещё один офицер, определённый Джейн как капитан сапёров. — Это французский орёл. Он помнит, как русские ощипали его при Наполеоне, кстати, с нашим участием, поэтому машет крыльями и хочет взять реванш. Французы лезут в драку и на Чёрном море, и на Балтике. Я слышал, что штурм Бомарзунда затягивался лишь из-за ожидания французского корпуса.

— Что же, — усмехнулся майор, — судьба послала нам идеального союзника. Нам не приходится толкать его, надо лишь глядеть, как он рвётся в драку, и идти следом. Вообще-то, урон на войне — неизбежность, к которой не следует стремиться. Пока что мы потеряли лишь фрегат «Тигр». Не знаю, как будет под Бомарзундом, но на Балтике потери несёт лишь наша морская пехота, время от времени совершающая шлюпочные прогулки на русское побережье…

Речь майора прервал звук, который, как считают вежливые люди, приносит счастье. Услышав слова офицера о потерях в морской пехоте, Джейн уронила пустую чашку с подноса.

От неожиданности она присела, не выпуская поднос, чтобы подобрать осколки. В эту секунду корабль качнуло, и ещё одна чашка разделила судьбу подружки.

–…а также наш буфет, — продолжил майор прерванную фразу. — Может быть, юный стюард решил, что потери в личном составе вынудят командование перевести его в морскую пехоту? Боюсь, если опустошение сервиза продолжится, ничего другого не останется.

Весь стол сдержанно и вежливо засмеялся.

«Вы пьёте чай, а мой отец сейчас сражается!» — Джейн с удивлением поняла, что гневные слова так и остались на языке. Губу себе она прикусила надёжно. Её пальцы торопливо, несмотря на порезы, собирали осколки и сбрасывали на край подноса. Вроде бы не осталось.

— Этот мальчик все равно лучше своего предшественника, — заметил капитан Тремэйн по-французски. — Он чистоплотен и не попрошайка, а потери на войне, как верно заметил Колверн, всегда неизбежны…

— Но долг командующего, даже если он командует над буфетом, сводить потери к минимуму, — продолжил майор. Джейн поклонилась, так как не знала, обязан ли воспитанный стюард извиняться вслух за разбитую посуду, и покинула кают-компанию.

* * *

О потерях, понесённых буфетом, пришлось доложить коку. Разговор вышел неприятный.

— Джонни Всезнайка, — сказал Эндрю, — тебе знакома кошка для юнг?

— Наслышан, — ответила Джейн. А что ей ещё оставалось сказать?

— Так вот, Всезнайка, ещё одна разбитая посуда, чашка, тарелка или стакан, не важно, и ты познакомишься с этой полезной штукой не на словах. Надеюсь, тебе уже объяснили, такая кошка, хоть в ней и не девять хвостов, а пять, ненамного легче кошки для взрослых?

— Мистер Эндрю, прошу вас, вычтите стоимость чашек из моего жалованья, — сказала Джейн. — Кроме того…

Она хотела сказать: «Я могу заплатить за них», но осеклась. В первый же день на борту, узнав о репутации Микки Вонючки, она постаралась несколькими репликами объяснить всем обитателям камбуза, что денег в плавание бедный Джонни не захватил.

Непонятно, расслышал ли кок её слова, но он уловил мысль и протянул Джейн три шиллинга.

— Возьми, сходи в посудную лавку и купи чашки, взамен разбитых. Не забудь принести сдачу.

— Но мистер Эндрю…

— Вот именно! Из жалованья вычитают в городских кофейнях. В море лавок нет, поэтому взыскивают по-другому. Тебе шкура явно дороже кармана. Хочешь сберечь её — не бей посуду. Ещё одна разбитая чашка — порка! Повтори!

— Разбитая чашка — порка, — сквозь зубы выдавила Джейн.

— Разбитая чашка — порка! — весело воскликнул Микки, подслушавший разговор. — Джонни, не тяни, разгрохай ещё чего-нибудь, тогда бояться уже будет нечего!

* * *

Джейн и прежде аккуратно носила посуду, теперь же она, пожалуй, сберегла бы свой бьющийся груз и в десятибалльный шторм. Она помнила каждый поворот, каждую ступеньку, каждый фут пути между буфетной, камбузом и кают-компанией. Поднос стоял прямо, несмотря на качку, а посуда, прежде чуть-чуть колыхавшаяся, не двигалась, будто её приклеили к музейной полке. Услышав шаги на своём пути, Джейн замирала, а если шаги были слишком быстрыми, предупреждала: «Идёт офицерский сервиз!»

Репутация всезнайки, заработанная ею вчерашним вечером, оказалась устойчивой, как посуда на подносе. Во время файф-о-клока Джейн остановил боцман.

— Мы сегодня утром Копенгаген прошли. Видел?

— Нет, — честно ответила Джейн. — Я иногда так спешу, солнца не вижу.

— И правильно, — заметил боцман. — Побегаешь юнгой — дорастёшь до боцмана, других будешь гонять. Если море не надоест. Слушай, Всезнайка, расскажи про Копенгаген. Я слышал, его лорд Нельсон обстреливал, а потом мы его захватили.

Джейн постаралась вспомнить и рассказы отца, и книгу о Нельсоне, найденную в библиотеке дяди Хью.

— Это были две разные войны, но обе из-за Наполеона.

— Не время сейчас. Вечером на камбузе расскажешь.

Вечером на камбузе Джейн опять ожидала немытая посуда и компания друзей боцмана Три Пинты. Впрочем, с посудой на этот раз возиться не пришлось. Кок приказал Джейн сесть, а сам шагнул в соседнее помещение. Джейн видела через открытую дверь, как он подошёл к гамаку со спящим Микки и вытряхнул его на пол.

— Любовница морского дьяво… — заорал тот, но проснулся и прервал реплику, увидав, кто его выкинул.

— Топай к лохани, — сказал кок, — заодно руки помоешь.

Микки добрёл до указанного места и принялся драить сковороды и котелки. На грязную посуду он глядел с тоской, а на Джейн со злобой.

Та, не обращая внимания на Вонючку, принялась за рассказ. Обстоятельно обшарив свою память, Джейн вытащила все, что могла, о двух сравнительно мелких эпизодах Наполеоновских войн, когда Англия дважды принуждала Данию покориться своей воле. Первый раз просто выйти из союза с Россией и Швецией (против Англии, конечно), а второй раз отдать Англии свой флот (чтобы Наполеону не достался). Учитывая, впрочем, что во время второй войны Копенгаген почти весь сгорел — сорок тысяч ракет Конгрива^[28] по городу выпустили, не шутка, — для датчан такое событие вряд ли было мелким. Джейн даже пожалела, что утром не разглядела город: интересно, отстроили его датчане после пожара или нет?

— Да, умели воевать тогда, — заметил боцман, — приплыли, все сделали и обратно. Джонни, может, ты ещё и «Гамлета» в театре смотрел? Я-то только его пьесу видел о том, как два итальянских лорда враждовали, их дети полюбили друг друга, да в итоге и пошли на тот свет самым грешным путём.

Джейн не видела «Гамлета» в театре, зато читала и пересказала камбузному клубу сюжет трагедии. Философские размышления Гамлета она безобразно сократила, зато досочинила подробности боевых сцен, а также утопления Офелии. А уж когда дошло до призрака, Джейн вспомнила все вечерние издевательства Лайонела, с его рассказами о привидениях и оборотнях, и растянула скромную шекспировскую сцену на пятнадцать минут. «Может, призрак приснится Микки?» — мстительно подумала она.

— Все ясно, — заметил боцман, когда Джейн, устами Фортинбраса, отправила Гамлета в королевскую усыпальницу, — сошлись подлец да рохля, а все умному осталось. Это тебе урок, Джонни, если надо, так первым бей, не тяни. Если бы Гамлет дядю сразу шпагой наколол, когда узнал, что тот его отца угробил, тогда сидел бы на троне, и Офелию не пришлось бы из омута вытаскивать.

Моряки согласно кивнули: да, так оно и есть. У кока оказалось своё объяснение шекспировскому сюжету.

— А мне теперь все понятно стало с Копенгагеном. Ведь зачем Гамлета в Англию послали? Дань с нас собирать. Ну, когда нужда припрёт, кому угодно заплатишь, лишь бы выжить. Главное, должок не забыть. Вот мы и вспомнили. Послали лорда Нельсона, он полгорода сжёг. Датчане обещали заплатить, но узнали, что адмирал погиб, и деньги зажали. Пришлось весь город сжигать и флот уводить, в счёт долга. Так ведь было, Джонни, на самом-то деле?

Джейн ответила, что не знает, а про себя подумала: жаль, я не Лайонел, он лучше разбирается в политике и, наверное, смог бы правильно ответить.

Разговор перекинулся на нынешнюю войну. Моряки судачили: можно ли так же просто поджечь из пушек Петербург, как Копенгаген, и увести русский флот. Джейн пришлось отвлечься от обсуждения, она вспомнила, что должна подать джентльменам вечернюю выпивку. «Хорошо, что моряки подают её себе сами», — подумала она.

* * *

Выполнив обязанности стюарда и убедившись, что все джентльмены корабля, включая капитана, беседуют в кают-компании, Джейн опять заперлась в облюбованной умывальне первого класса. На этот раз она смогла вымыть водой и лицо, и руки по плечи, и шею. Осмелев, Джейн даже несколько намочила носовой платок и обтёрла тело, стараясь хоть чуть-чуть победить въевшиеся камбузные запахи.

Разница, пожалуй, была только одна: умываясь дома, Джейн никогда не прислушивалась в страхе к шагам за дверью умывальни. Ей даже почудилось сквозь плеск воды, когда споласкивала голову, что кто-то подошёл и дёрнул за ручку. Нет, почудилось, наверное. Дёрнули и отошли.

Вода так освежила Джейн, что она чуть не стала насвистывать. «А ведь бывают дети, которые не любят умываться, — подумала она. — Всех грязнуль — на три дня на камбуз. Нет, это жестоко, на один день!»

Джейн взглянула в зеркало. На неё глядел юнга Джонни, явно не Всезнайка, а Задохлик. Лицо юнги осунулось, под глазами была синева. «Странно, по глазам вроде ещё не колотили», — с грустным любопытством подумала Джейн. Подтёрла брызги на полу и открыла дверь.

На пороге умывальни стоял капитан Тремэйн.

И Джейн, и капитан были удивлены примерно одинаково. Но если Джейн, кроме изумления, ещё и испугалась, то капитан был возмущён. А молчал потому, что не мог найти подходящих слов для этого чувства.

Наконец он вымолвил с непередаваемым сарказмом:

— L’egalité a la latrine, l’egalité a la guillotine. (Равенство в уборной — равенство на гильотине, фр.)

И приготовился раскатать наглеца следующей фразой, на языке, понятном британскому юнге. Но Джейн, секунду назад готовая пролепетать «простите, сэр», неожиданно сказала:

— Pardon, monsier, mais la latrine ce n’est pas la Convention Nationale. (Пардон, мсье, но уборная — это не Конвент.)

Капитан застыл, а потом расхохотался. Гнев испарился, и Джейн тоже улыбнулась. Правда, смеяться не рискнула.

— Ты что, джерсеец? — спросил капитан^[29].

— Нет, — ответила Джейн, — я из Портсмута. Я очень хотел вымыть лицо тёплой водой.

Страх уступил место тоске и обиде. Неделю назад она со страхом ходила по коридорам своего дома. Теперь она стала преступницей из-за того, что захотела умыться и сходить в уборную с запирающейся дверью.

— Вот что, юнга-шутник, — сказал капитан Тремэйн, — советую не рассчитывать на чужое чувство юмора. Я ценю шутки, но их ценят не все. Ты понял?

— Да, сэр. Мне можно идти?

— Можно. Погоди-ка. Ты сегодня утром уронил чашку, когда мы говорили о потерях в морской пехоте. Это было совпадение?

— Вы очень наблюдательны, сэр… — Джейн замялась, но неожиданно для себя сказала: — Мой отец служит в морской пехоте, под командованием капитана Летфорда. Может, его послали на Балтику.

— Летфорд? Знакомое имя, — сказал капитан. — Тогда мне понятно, почему буфет понёс потери. Будь мужчиной, жди вестей, а не слухов. А шутка про уборную и Конвент мне понравилась.

И капитан Тремэйн заперся в умывальне, саркастично насвистывая «Марсельезу».

* * *

Когда Джейн, выполнив все обязанности стюарда, вернулась на камбуз, клуб уже разошёлся. «Ну вот, умылась перед сном, и за это мне, представьте, не влетело», — подумала Джейн, пытаясь понять, как отнеслась бы к такой фразе миссис Дэниэлс.

Кстати, как она? Как, наверное, сейчас тревожится за меня…

Она легла в свой гамак, закрыла глаза. И тут в темноте раздался шорох, и что-то мягкое и тяжёлое обрушилось ей на живот.

Джейн еле удержалась, чтобы не взвизгнуть. «Видимо, сюрприз от Микки», — подумала она, открыла глаза и увидела перед собой два зелёных огонька. И услышала протяжное «мууурррр».

— Мистер Морган, добрый вечер, — прошептала она. — Скажи, я первая, к кому ты прыгнул на живот на этом корабле?

В ответ послышалось короткое «мууурр», и Джейн перевела его как «да».

— О, мне все понятно. Ты единственный в экипаже, кто увидел во мне девочку. Ведь ты же родился не на корабле, правда?

И опять «мууур».

— Хочешь, я расскажу сказку про тебя? Может, это и неправда, как все сказки, но мне хочется, чтобы все было так. Давай, я буду тебя гладить и рассказывать, а ты — слушать и мурлыкать.

«Мууур».

— Жила-была маленькая девочка на берегу моря. Брата у неё не было, и папа подарил ей котёнка, чтобы ей было не скучно, пока папа плавает на корабле. Но котёнок был глупым и непослушным. Девочка просила котёнка никогда не уходить из дома, но он не послушался и ушёл. Его поймали мальчишки, совсем глупые и непослушные, и бросили в канал. Котёнок бы утонул, но его спасли моряки. Они отнесли его на корабль, и котёнок стал взрослым котом, Мистером Морганом.

Слева храпел Джейми, справа — Микки, кок храпел в стороне. Говорить можно было только таким шёпотом, чтобы даже самой себя не слышать. Поэтому Джейн слышала только мурлыканье Мистера Моргана.

— Девочка долго плакала. Она не знала, что её котёнок остался жив. А ещё она не знала, какая она счастливая: ведь ей не приходится изображать мальчишку. Если бы она знала, как плохо, когда тебе нельзя даже плакать!

Потом из плавания вернулся папа. Он тоже огорчился и, чтобы дочка не плакала, подарил ей щенка. Щенок был умным и послушным, он не отходил от девочки. И девочка радовалась, хотя иногда думала: «Что же случилось с котёнком?»

Но однажды девочка гуляла в порту со своим другом — взрослым псом Терри — и увидела корабль. На палубе стоял большой чёрный кот… Ведь ты иногда выходишь на палубу, если глупая крыса пытается спастись от тебя там, правда?

Мистер Морган муркнул в ответ, что это правда.

— И девочка сразу узнала его. Ведь ты всегда узнаешь того, о ком долго грустил. Но девочка не смогла подняться на палубу — на ней не было костюма юнги, как у меня. Поэтому она просто помахала своему котёнку рукой. А пёс пролаял: «Если бы ты знал, какая у меня отличная хозяйка!»

— С тех пор кот обижался на всех собак. А может, он стал взрослым и ревнивым. Поэтому ты бросаешься на всех собак подряд. И не позволяешь себя трогать мальчишкам-обидчикам, вспоминая, как барахтался в канале. И ловишь крыс, ведь это твоя профессия.

— А девочка стала счастливой-счастливой. И не только потому, что убедилась: с её котёнком все в порядке. Её папа вернулся домой и решил больше не плавать. И девочка отныне не тревожилась за него. Мистер Морган, правда, всё было именно так… И так будет?

Мистер Морган протяжно мурлыкнул. Это можно было понять и как подтверждение, и знак того, что пора спать.

Глава 4, в которой «Саут Пасифик» прибывает на театр военных действий и берёт нового пассажира, Джейн узнаёт старого знакомого, шутник Билли не отказывается от грязной работы, а Микки выбивает долги

Утром Джейн поняла, чем отличается обычное плавание от Прибытия на Театр Боевых Действий. Артиллеристы чистили пушки, на мачтах появились два дополнительных наблюдателя, а все, кто проходил по палубам, с интересом и тревогой всматривались в даль — не мелькнёт ли противник. Джейн сама пару раз оглядывала Балтийское море до свинцового горизонта — вдруг увидит подозрительный парус. Офицеры и моряки не раз говорили при ней, что за всю войну русские корабли так из своих портов и не вышли. Все равно военный азарт пьянил и оглушал, как предчувствие таинственного, незнакомого и страшного праздника.

В кают-компании было радостное настроение. Конечно, здесь тоже говорили о войне. Офицеры занимались тем же, что и Джейн с Лайонелом — рассматривали карты. Только у них они были подробнее, более крупного масштаба, а значит, интереснее.

На этот раз накрывать стол было сложнее, чем обычно. Во-первых, мешали карты, во-вторых, Джейн приходилось постоянно напоминать себе, что она здесь стюард и её интерес к картам излишен. Оставалось лишь слушать разговоры.

— Благодаря любезности картографа Адмиралтейства некоторые русские названия переведены и написаны возле наших, карандашом, — говорил майор Колверн. — Мне понравилось имя симпатичного посёлка восточнее Кронштадта — Лисий Нос. Видимо, там неплохая охота.

— Подозреваю, — заметил капитан Тремэйн, — что рядом с ним должны быть столь же милые посёлки Медвежья Лапа и Волчья Пасть, деликатно не указанные на карте. Подозреваю также, что главной достопримечательностью этих посёлков являются артиллерийские батареи, способные растерзать всякого, кто приблизится к этому зверинцу. Континентальные укрепления русских — не заброшенный островной Бомарзунд, который мы блокировали ещё с июня. Никто не мешал им разместить под Петербургом столько пушек, сколько они сочтут нужным. Поэтому, боюсь, наше желание прогуляться по Невскому проспекту может закончиться казематами Петропавловской крепости или другой русской гостиницы для пленных.

— Насколько я понял из инструкций, переданных посыльным корветом, знакомство с лисами и медведями Петербурга нам пока что не угрожает, — заметил любитель охоты. — Нам приказано идти к городу Або^[30], взять который, конечно, будет проще, чем Кронштадт и Петербург, но сложнее, чем Бомарзунд. Что мы будем делать по прибытии: улучшать архитектуру этого города бортовыми орудиями или высадим на берег десант — решать адмиралу.

Опять потёк спор — удастся ли захватить Або или такая операция бесцельно увеличит потери. Приостановив спорщиков, артиллерийский полковник, обычно молчавший во время разговора подчинённых, сказал:

— Джентльмены, я должен услышать ваше мнение по важному вопросу. Со вчерашнего дня на борту «Саут Пасифика» появился новый пассажир, корреспондент газеты «Чикаго Трибюн» Томас Вандерби. Предвидя ваши вопросы, сообщаю: мистер Вандерби предъявил рекомендательное письмо от сэра Джеймса Грэма. Такой документ не обязывает именно нас оказать содействие этому господину, но я решил, что нам желательно разнообразить нашу компанию. Мистер Вандерби, насколько я понял, предпочёл добраться до Копенгагена сухопутным путём, устал в дороге, поэтому вчера не представился обществу. Скоро он пожалует в наш салон. Последуют ли возражения против пребывания в нашем обществе этого господина?

— Лично с моей стороны было бы странно проявить большую щепетильность, чем уважаемый сэр Джеймс, — заметил майор. — Тем более, по моему скромному опыту, каждый американец, пересекающий Атлантику, что само по себе редкий случай, априори является джентльменом.

— Пожалуй, единственная загвоздка в том, что янки всегда были симпатизантами России, поэтому следует ожидать, что публикации априорного джентльмена будут в пользу нашего врага, — ответил капитан Тремэйн.

— Что же, — возразил майор, — тем более важно, чтобы американский журналист оказался именно на борту нашего корабля. Если он решил использовать «Пасифик» для того, чтобы оказаться на территории России, то мы предложим ему вместо шлюпки транспортное средство барона Мюнхгаузена — пушечное ядро. Но я думаю, янки предпочтёт наше общество компании казаков. Что же касается военных секретов, то наш корабль едва ли не наименее подходящее место, где ими можно разжиться. Мы знаем немногое: «Саут Пасифик» идёт к берегам России, чтобы выполнить приказ командования.

— И это не говоря о том, — жёлчно добавил капитан, — что, если мистер Вандерби хоть немного потёрся в Лондоне, он осведомлён о планах Адмиралтейства едва ли не лучше самого сэра Чарльза Нэпира. Подозреваю, это мы будем расспрашивать его о том, какую русскую крепость решено взять вслед за Бомарзундом и сколько нам суждено болтаться в этих водах.

— На последний вопрос можно ответить и без янки, — сказал майор Колверн. — Морская война на этом театре боевых действий прекратится, когда Финский и Ботнический заливы покроются льдом. Даже если в Адмиралтействе и захотят испытать холодом и льдом нашу верность долгу, я сомневаюсь, что кому-то в Лондоне придёт в голову подвергнуть такому испытанию корпуса кораблей.

— Не буду спорить, — заметил капитан, — холодная война с Россией никому в Англии не нужна. Что же, русские сами виноваты в том, что присоединили к своей морозной державе Крым и Кавказ — места, где, по моим сведениям, можно воевать и в январе, не опасаясь, что рука примёрзнет к стволу ружья.

Продолжение разговора Джейн не слышала. Журналист из Америки её не заинтересовал. Другое дело — новость о том, что кампания не затянется до зимы. Лайонел это предполагал тоже, но одно дело услышать от него, а другое — от офицеров. «Значит, я вернусь домой с папой до Рождества», — подумала она и чуть не прикусила свой язык от такой радостной мысли, будто язык был в чем-то виноват.

Работу стюарда в салоне Джейн уже выполнила, стоять, и тем более сидеть и слушать, ей не полагалось, поэтому она вышла. В коридоре чуть не пустилась в пляс, но вспомнила угрозу кока и решила потанцевать, когда избавится от подноса с грязной посудой.

* * *

К новости о том, что до зимы эскадра уплывёт домой, на камбузе отнеслись со сдержанным энтузиазмом. Джейми, дремавший даже помешивая матросскую похлёбку, что-то буркнул, вроде «отоспимся», а кок заметил:

— Я не удивился. Шкура наша дешёвая, но чего во льдах корабли портить? Не знаю, оставим ли мы какой-нибудь гарнизон на русских островах и берегах, а я вот лично ни за какие собольи шубы в России зимовать не собираюсь.

Микки комментировать будущее возвращение не стал, зато напомнил Джейн о недавнем требовании:

— Джонни, так ты как, ладишь с джентльменами? Срубаешь с них за красивый сервис?

За секунду до этого Джейми пролил немного супа с черпака на раскалённую плиту. Яростное шипение пара помогло Джейн сделать вид, будто она ничего не услышала.

— Молчишь? Ну, твоё дело. Ты, главное, не забывай про три пенни в день. Скоро два шиллинга наберётся. Я могу и подождать, но терпение моё как табачный кисет: вроде полно, а уже кончилось.

«Моё тоже», — хотела ответить Джейн. Но не ответила, так как ей в голову пришла новая идея. А что, если самой подкатиться к журналисту-американцу и поговорить с ним? Она слышала, что французские газетчики любят расспрашивать прислугу о нравах господ. Значит, корреспондент захочет поговорить со стюардом об офицерах. Вот тогда Джейн и скажет ему, что среди британских моряков, даже среди стюардов-юнг, ходят легенды о капитане морской пехоты Фрэнсисе Летфорде. Может, повезёт и ей удастся застать тот момент, когда корреспондент будет за столом расспрашивать офицеров, а те скажут, на каком корабле сейчас находится папа. Или потом она наберётся смелости и сама спросит янки. Говорят, американцы, даже джентльмены, очень простые.

Когда появился шанс хоть что-то узнать про папу, разве будешь замечать какого-то Микки? И Джейн принялась ощипывать очередную курицу для офицерского стола, слегка приплясывая. То, что свистеть на корабле не принято, ей уже объяснили.

* * *

За ленчем (правильнее сказать, когда настало время подавать ленч) Джейн впервые встретила американца. Он ничем не отличался от обычного джентльмена: только лицо загорелое и обветренное, что на корабле совсем не удивительно. Ни огромной бороды, ни постоянной трубки в зубах, ни привычки сидеть за столом в шляпе, взгромоздив на стол ноги.

«Забавно, поплыла в Россию, чтобы впервые увидеть американца, — подумала Джейн. — Оказалось, насчёт ног и шляп — врут. Жаль, я не узнаю, правда ли то, что русские ходят в шубах даже внутри своих изб».

— Существует множество причин, вынуждающих жителей Старого Света переплывать Атлантику, и лишь две, по которым американцы путешествуют в Европу, — говорил майор Колверн. — Для жителя Нового Света есть два явления, которых он лишён на своей родине: это европейская культура и европейская война. Конечно, Североамериканские Соединённые Штаты тоже воюют, но эти войны, не сочтите за обиду, мистер Вандерби, столь же младенческие, как и американская культура. Если американцы хотят узнать, что такое настоящая война, со штыковыми атаками, штурмом укреплённых позиций, осадными батареями, — для этого надо или ехать в Европу, или разделить американские штаты, устроив между ними гражданскую войну.

Последние слова майор произнёс со смехом, пытаясь уверить собеседника в фантастичности такого предположения^[31]. Впрочем, тот и не обиделся.

— Маленькие гражданские войны бывают и в США. Недавно штат Канзас начали одновременно осваивать рабовладельцы и фермеры, и немедленно принялись стрелять друг в дружку. Но вы, безусловно, правы, такие игры в войну не имеют ничего общего с европейской войной.

Услышав голос мистера Вандерби, Джейн замерла от удивления (убедившись, что с подноса ничего не полетит). Голос был явно знаком — согласитесь, удивительно. Ведь она не знала ни одного американца.

— Любопытно, — заметил майор, — ведь вы прибыли из страны, в части которой рабство все ещё узаконено. А мы сейчас приближаемся к России, тоже стране рабов и господ. Впрочем, у меня есть сомнения, что вы увидите русских рабов, да и русских как таковых. У вас, как и у меня, будет шанс разглядеть их разве что в подзорную трубу. Если, конечно, вы не привезли лондонские новости о планах Адмиралтейства захватить русский порт.

После этих слов майор опять усмехнулся, но на его лице, как и на лицах остальных офицеров, был очевиден выжидательный интерес.

Джейн тоже слушала с интересом. В отличие от джентльменов, теперь она прислушивалась не только к содержанию речи мистера Вандерби, но и к его голосу. Ей выпала нелёгкая работа: вспомнить, где же она его слышала, и при этом не упустить все правила столового этикета.

— Ещё раз убеждаюсь, что кампания на Балтике — это Странная война: офицеры выпытывают военные новости у журналиста, — заметил капитан Тремэйн.

— Господа, — ответил мистер Вандерби, — к сожалению, я не могу выдать вам планы Адмиралтейства, так как сам их не знаю. Единственные планы, которыми я могу с вами поделиться, — мои собственные планы. А они — простые. Я желал бы увидеть в деле флот Её Величества. Учитывая, что со стародавней битвы при Наварино Королевскому флоту не приходилось иметь дело с достойным противником, в отличие от британской армии и морской пехоты (при этом слове Джейн вздрогнула), уже само пребывание на борту под королевским флагом — тема для нескольких статей. Кстати, джентльмены (голос мистера Вандерби чуть-чуть изменился; наверное, лишь Джейн ощутила азартный интерес), насколько верны сведения, что эскадра сэра Чарльза Нэпира повернёт назад, так и не захватив какого-нибудь русского форта на побережье?

Джентльмены переглянулись. По некоторому смущению на их лицах Джейн поняла, что вопрос, действительно, коснулся засекреченной информации, которой присутствующие не располагали.

— Мистер Вандерби, — наконец ответил майор Колверн, — к сожалению, никто из присутствующих здесь не сможет исчерпывающе ответить на ваш вопрос. Если бы вы предпочли присоединиться к нашей южной эскадре, действующей в Чёрном море и, по последним сведениям, высадившей десант в Крыму, знакомство с театром военных действий было бы вам гарантировано.

— Думаю, сэр, это упущение исправить нетрудно, учитывая прогресс нашей цивилизации. Железная дорога за несколько дней доставит меня из Копенгагена в Марсель или Тулон, а пароход оттуда — в Крым или иную точку южного театра боевых действий. Но сейчас я рад, что оказался на Балтике, в компании столь уважаемых джентльменов. Учитывая же весьма верное замечание, что больших войн в Америке нет, пусть увиденное мною с борта корабля станет для меня школой европейской войны.

— Ещё бы знать, когда в этой школе начнутся уроки, — заметил кто-то из офицеров. А мистер Вандерби продолжил:

— Я был бы благодарен, если бы вы оказали мне минимальное содействие в моей работе. Надеюсь, мне удастся взять интервью у некоторых из присутствующих здесь джентльменов, а также рядовых солдат и моряков корабля.

И снова Джейн ощутила маленький толчок интереса в последних словах. Мистеру Вандерби явно было нужно поговорить с командой.

— Не сомневаюсь, любой из присутствующих здесь джентльменов, — сказал полковник, — с удовольствием ответит на ваши вопросы. Что же касается рядовых, то они в ближайшие часы получат необходимые инструкции и уже вечером смогут пообщаться с вами. Надеюсь, ваша работа не займёт столько времени, чтобы лишить нас вашей компании?

Ответ на этот вопрос Джейн не услышала, так как все, что положено сделать стюарду, в салоне уже было сделано.

* * *

«Когда-нибудь, — думала Джейн, — люди изобретут устройство, позволяющее запоминать сказанные слова. После этого жизнь станет чуть-чуть легче».

Пока что такого устройства ещё не существовало. Приходилось самой вспоминать не смысл, но звучание слов, сказанных американским журналистом.

В коридоре всегда было спокойнее, чем в салоне, когда каждую секунду боишься нарушить хотя бы одно из сотни правил работы Образцового Стюарда. Джейн ещё раз позволила словам мистера Вандерби прозвучать в своей голове:

«Единственные планы, которыми я могу с вами поделиться…»

Джейн вздрогнула и поняла, как хорошо владеет собой, раз не уронила тарелки ни в салоне, ни сейчас, в коридоре. Догадка, зародившаяся с первой фразы мистера Вандерби, стала очевидной.

Джейн вспомнила, где она слышала этот голос.

Это был голос Счастливчика Джона.

Да, ведь он же собирался попасть на корабль, идущий к Балтийской эскадре. Только посланец дяди Генри предпочёл сделать это не в Портсмуте, как она, а в Копенгагене. Зато явился прикрытый таким статусом, который даёт ему возможность задавать любые вопросы, не боясь встречного удивления от такого любопытства.

Джейн даже сбавила шаг и покрепче ухватила поднос. Как хорошо, что она отправилась в путь! И как страшно оттого, что рядом плывёт человек, который не просто хочет, чтобы папа не вернулся с войны, но и может для этого постараться.

Но Джейн понимала, что страх придётся преодолеть — поговорить с мистером Вандерби, задать ему вопрос про капитана Летфорда и проверить, что будет с его лицом, не опасаясь за свои гримасы.

У неё было пока лишь одно преимущество. Она видела Счастливчика Джона, а он её — нет. Скорее всего, он даже не думал, есть ли дети у человека, которого ему следовало…

Джейн в очередной раз отогнала мысль, от которой у неё холодели руки (вот уж не ко времени, когда они и так еле удерживают тяжёлый поднос!), как вдруг самые серьёзные мысли на время отлетели прочь.

Она даже не поняла, откуда появился (вылетел, выскочил, образовался в воздухе) Микки. Главное, что он схватил Джейн за рукав.

— Осторожнее, у меня посуда, — сказала Джейн машинально, тут же сообразив, что говорить это Микки бессмысленно. Так и оказалось.

— Правда, посуда? — искренне изумился тот. — А мне показалось — ночной горшок из капитанской каюты.

Шуточку про горшок он, правда, произнёс тихо, и была она, кстати, совершенно необоснованной — в каюте капитана имелось не одно удобство с забортным сливом, а даже два — с каждого борта, чтобы ничего и никогда не делать против ветра. Горшка там быть не могло, но Микки в капитанской каюте не бывал.

— Тебя не тяжело, Джонни? Честное слово, если ты сейчас уронишь пару тарелок, нести станет легче.

Полагалось сказать «не смешно», но Джейн, понимая, что побить посуду нетрудно и без участия Микки, сделала вид, что смеётся. Ей стало жарко от унижения. Она помнила, что произойдёт, если хотя бы один стакан или блюдце превратятся в осколки.

Микки слегка толкнул пальцем верхнюю тарелку в стопке, так что та закачалась.

— Если ты разобьёшь, я скажу коку, — сказала она, как показалось самой, спокойно, не считая горевших щёк.

— Наша маленькая Джонни будет ябедкой? — презрительно протянул Микки. — Ладно, девчонка в брюках, ты права, мне нельзя бить твою посуду. Это твоё неотъемлемое право, грех на него покушаться.

И он, продолжая левой рукой удерживать Джейн, пощекотал правой её под мышкой.

— Прекрати, — укусив губу, чтобы унять зуд, сказала Джейн.

— Ты насчёт пенни меня не слушаешь, чего мне тебя слушать? — буднично произнёс Микки. — Да, Джонни, даже у такого Всезнайки-Задохлика должны быть мозги. Вспомни, мистер Эндрю обещал всыпать тебе за каждую разбитую чашку. Я бы на твоём месте сейчас одну и разбил. Мне страшно представить, что он сделает с тобой за весь поднос.

Вонючка закатил глаза, будто увидел невыносимое зрелище, и ещё раз пощекотал Джейн. «Если он добьётся своего, может, мне признаться, что я девчонка? Спасёт ли?»

Будем добры к Джейн: в эту секунду у неё из головы вылетел и Счастливчик Джон, и даже её миссия.

Она согнулась, попыталась увернуться от рук Микки, продолжая держать поднос прямо. Оглянулась по сторонам, надеясь, что кто-нибудь появится в коридоре. Коридор был пуст.

— Микки, — спокойно сказала Джейн, — тебе дать шестипенсовик?

— Это половина долга, — сказал он, но прервал щекотку. — Давай.

— У меня заняты руки. Я отдам на камбузе.

— Дудки. На камбузе ты отдашь мне все, что должен. А сейчас я хочу, чтобы Всезнайка наконец-то узнал… — Руки Микки опять потянулись к Джейн.

— Они в кармане брюк, возьми, — сказала Джейн, надеясь, что Вонючка поверит и она получит лишние три секунды.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — усмехнулся Микки. Его рука устремилась к карману Джейн, причём так умело, как будто и прежде опустошала чужие карманы. Проблема заключалась в том, что карман Джейн был пустым.

Три секунды, как уже поняла Джейн, — это очень большое время. Можно очень много передумать и много сделать. Занятые руки и понимание, что крик не спасёт, оставили лишь одну возможность. Продуманную за две секунды.

Рука Микки влезла в карман брюк, коснулась бедра. С непривычки Джейн чуть не выронила поднос, но не забыла, что решила делать. Она дождалась, когда на лице Вонючки появится возмущённое разочарование, сама опустила взгляд, чтобы не промахнуться, и, едва Микки открыл рот, тяжко и прицельно припечатала своей пяткой носок его ботинка.

— Обмаааааааа! — укоризненная реплика Микки перешла в резкий вой. Его левая рука, державшая Джейн, разжалась, и она кинулась по коридору с дурацкой мыслью: пусть уж уроню сама, чем от его щекотки. Микки ковылял сзади в озлобленную припрыжку и чем-то грозился.

«Миленькие, держитесь, буду вас мыть, протирать, поцелую каждую», — шептала Джейн, обращаясь к тарелкам. То ли они её послушались (какой тарелке хочется разбиться?), то ли она бежала очень уж аккуратно, но путь до камбуза был преодолён без потерь.

Минуты через две доковылял Вонючка. Он уже пользовался обеими ногами, но правой — аккуратно.

— Микки, ты что, зашибся в коридоре? — все ещё краснея, но уже справившись с дыханием, спросила Джейн.

— Чуть-чуть. А вот кое-кто… — прошипел Микки, но, так как между ним и Джейн стоял кок, опустил угрозу.

* * *

Определённым утешением для Микки, получившего вместо двенадцати пенсов отшибленные пальцы, стало наблюдение за поведением Джонни. Всезнайка-Задохлик явно думал о нем. Иначе с чего бы он постоянно краснел и мотал головой, буквально не находил себе места.

Микки был бы очень раздосадован, узнав, что он здесь ни при чем. Джейн думала только о мистере Вандерби.

Прежде, особенно после угрозы кока, она ожидала каждого выхода в салон со страхом и иной раз думала, что скорее зарезала бы курицу. Теперь же с нетерпением ждала, когда же настанет время опять стать стюардом. Только так можно будет увидеть «американского журналиста» и попытаться окончательно понять, права она или нет.

Слуга, ходящий с подносом, удивления не вызывает, больше того, напоминает бродячую мебель. Именно поэтому Джейн смогла проследить за тем, как мистер Вандерби брал интервью у моряков и солдат. Джейн старалась занять такую позицию, чтобы замереть с подносом как можно естественнее и при этом услышать как можно больше.

— Ну и шуточки у вас, мистер журналист, — услышала она ответ одного из спрошенных.

— Какая работа, такие и шуточки, — ответил мистер Вандерби. — Если нет, так и говори «нет», я пойму.

Джейн вздохнула. Она не поняла, о чем шла речь. Зато сомнений теперь не оставалось. Если в салоне Счастливчик Джон напрягался, то в разговоре с моряком его тон был таким же, как и в Освалдби-Холле.

Вечер уже перешёл в ночь, пора было возвращаться на камбуз, но Джейн попыталась услышать ещё одно интервью. Для этого пришлось идти за Счастливчиком Джоном, сняв башмаки (какое счастье, что поднос был пуст; как она весь вечер боялась встретить Микки, идя с полным грузом посуды!).

На этот раз Счастливчик Джон предпочёл отойти для разговора на корму и взять интервью в таком подходящем месте, как вёсельный катер. Место оказалось подходящим именно для Джейн, так как притаилась она за шлюпкой и услышала если не весь разговор, то его продолжение и завершение.

— Помнишь, Билли, за шиллинг ты отвечаешь на все вопросы.

— Помню, сэр, — в голосе собеседника мистера Вандерби была искренняя обида. — Я, если подрядился и денежку взял, сделаю, что надо. Спрашивайте хоть про мамкиных хахалей.

— Ну, они-то мне неинтересны. Билли, я вижу, ты парень лёгкий на ногу и вообще, по Англии пошатался. Скажи-ка, а ведь это правда, что в войсках Её Величества много такого народа, что при виде констебля на другую сторону улицы переходят.

— Конечно, хватает, — поддакнул Билли ещё более благодушным тоном. — У нас любой мошенник, если на родной земле его припечёт, или к вам в Америку плывёт, или идёт служить Королеве.

— Второй вариант, конечно, достойнее, — равнодушно проговорил Счастливчик Джон и добавил, чуть быстрее и резче: — А ты, парень, не из этих ли непосед?

— А вот это, сэр, вопрос не на шиллинг. И не на гинею, — тон Билли перестал быть благодушным, теперь он не сыпал словами, а отмерял их скупо и точно. — Я слова назад не беру, подрядился отвечать, значит, отвечу. Только, сэр, стоит ли спрашивать? Другой расчёт у нас с вами может выйти.

— Я не из Скотленд-ярда, парень, — наивный и весёлый тон Счастливчика Джона тоже изменился, став серьёзным и чуть-чуть презрительным. — Если ты не шкет, то должен знать: Скотленд-ярд так не подкатывает. До твоих прошлых грехов мне дела нет, но о будущих поговорить стоит. Свой интерес у меня есть.

Установилась тишина, достаточная, чтобы Джейн вдоволь наслушалась плеска волн за бортом, да ещё осознала, насколько ей холодно.

— Хорошо, сэр, — ответил Билли, медленно съезжая к прежней весёлой скороговорке. — Если о прошлых грехах речи не будет, то спрашивайте, а я отвечу.

— Хорошо. Билли, ты ведь теперь солдат. Прикажут тебе убить — убьёшь.

— Конечно, сэр. Так ведь это и в вашей армии так же. Пришёл вольным, стал солдатом. Приказали стрелять — стреляешь.

— Значит, ты стал убийцей?

— Точно, сэр, убийцей. Бах-бах, бах. Ещё вопросы?

— А если тебе предложат грохнуть кого-нибудь не на поле боя? Понятно, не за солдатское жалованье.

— Ну и шуточки у вас, мистер американец. Слушайте мою шуточку: такое убийство — дело не простое. И очень дорогое. Тут не год солдатского жалованья, не два, а побольше. И то смотря кого. Ведь есть люди, что как русская крепость Кронштадт, о которой все судачат: вроде взять нужно, а попробуй возьми.

— А если деньги большие?

— Если большие, то тогда дело другое. Тогда и котелок быстрее варит, тогда к делу пути видны. Так что, сэр, если вы хотите своими шуточками на серьёзное дело выйти, то вот слушайте. На пенни вам никто виски не продаст, чтоб до повалки насидеться, а если деньги хорошие, то вам и в Мекке виски найдут. Есть деньги — товар всегда найдётся. И услуга.

— Хорошо, — усмехнулся Счастливчик Джон. — А вдруг мне захочется взять интервью у того, кто может найти виски в Мекке?

— За шиллинг я только шутить могу, — опять серьёзно сказал Билли. — Вот когда деньги названы, да ещё и человек известен, тогда и стоит говорить. А так, сэр, мне больше сказать нечего.

— Если понадобится разговор больше чем на шиллинг, тогда опять встретимся.

— Замётано мистер. Я, конечно, парень на службе Королевы, от грехов чистый, только если вам понадобится человек для большого греха, вы на этом корабле мимо меня не пройдёте. Это я серьёзно, будьте уверены.

Счастливчик Джон и его собеседник попрощались. Джейн сжалась, когда они проходили мимо. И лишь когда шаги затихли, позволила себе поклацать зубами от холода.

* * *

«Как мне повезло, что попала на камбуз, — думала Джейн, возвращаясь в немилую комнату немилого плавучего дома, — была бы простым юнгой, намёрзлась бы и не согреться».

Джейн трясло, и не только от ночного холода. Она понимала, почему Счастливчик Джон сразу же по прибытии на борт «Саут Пасифика» начал искать исполнителя для удовлетворения чувств дяди Генри. Если уже в ближайший месяц эскадра развернётся и направится в Англию, исполнить задуманное не удастся. Теперь главным было не только добраться до папы, но сделать это раньше Счастливчика Джона.

С такими размышлениями она дошла до камбуза, где встретила Микки.

— Задохлик, мы посчитаемся, не сомневайся, — сказал он, сладко зевнув. — Тебе не жить, не надейся.

Джейн, совсем выкинувшая Микки из головы и думавшая лишь про разговор Счастливчика Джона с наёмным убийцей (а как иначе назвать Билли?), несколько секунд глядела на Вонючку. Потом, неожиданно для себя самой, расхохоталась. Она представила, как вытаскивает свёрнутые фунты и передаёт банкноты Билли с просьбой выкинуть за борт Микки. Услуга-то простая.

Она воображала изумление Микки, его недоуменные вопли и деловые шуточки Билли. Поэтому продолжала смеяться, пока не прикрикнул уже дремлющий кок.

Даже в полутьме было видно, как побагровел Микки. Он проще перенёс бы любую трёпку, чем насмешку задохлика и слабака.

— Ты даже не представляешь, как ты поплатишься, — без всякой лени и наигранности сказал он и отправился спать. Джейн сделала то же самое.

* * *

«Томми, мы давно не беседовали. Итак, истёк восьмой день на борту, что же он принёс? Давным-давно обещанная порка не состоялась, зато лёгкое непонимание с Микки перешло в вендетту.

Томми, ты прав, это глупости. Главное событие сегодня… Знаешь, Томми, я даже рада встрече со Счастливчиком Джоном. Его послали сюда присмотреть за папой, ну, теперь он тоже под присмотром. И я окончательно поняла, что не зря отправилась в путь. Папе и правда угрожает опасность. Лал, твой констебль не прав, это не капризы наказанного ребёнка.

Томми, хочешь, я тебя посмешу? На днях кто-то из офицеров просил судового врача дать ему снадобье для сна и получил лауданум^[32]. Знаешь, а я немножко завидую людям, не способным уснуть без капель. Но я и сегодня нормально усну: когда ты знаешь, что сейчас уже за полночь, а встать придётся в четыре утра, сон сильнее любого Счастливчика Джона.

Томми, извини и не ревнуй, пожалуйста. Добрый вечер, Мистер Морган. Хочешь, чтобы я промурлыкала тебе ещё одну сказку? Постараюсь, если не засну. Если не за…»

Глава 5, в которой звучит первый выстрел, «Саут Пасифик» берёт первого пленного, Джейн отдаёт шиллинг, а ночью происходит событие, страшнее абордажа

Для команды и пассажиров «Саут Пасифика» следующий день был наполнен ожиданиями — хотелось поскорее прибыть к эскадре и узнать, когда же закончится Балтийская кампания. Джейн это тоже интересовало, но, кроме того, у неё было несколько собственных ожиданий.

Она ждала от Счастливчика Джона продолжения поисков людей, способных делать полезные вещи за большие деньги. Она ждала — и готовилась отразить — месть Микки. Наконец, каждая прогулка с подносом, полным посуды, приводила к ожиданию того, что дело кончится звоном и неизбежной расправой, с возможным разоблачением. Микки, к счастью, больше не подстерегал её в коридорах. Видимо, боялся. Все равно Джейн на всякий случай носила в кармане шиллинг. Если совсем припрёт, тогда отдать. Позорно. Но позор, грозивший за разбитую чашку, был ещё большим.

Все это так издёргало Джейн, что она, ложась спать, задумалась: не стоит ли открыться? Подумала — и отвергла идею. Надо узнать, на каком корабле сейчас папа, и требовать доставки к нему. Иначе её порыв могут не понять и отправить в Англию на первом же возвращающемся пароходе. Значит, папа, не предупреждённый об опасности, останется по соседству со Счастливчиком Джоном и шутником Билли.

Она вскрикнула в полусне и чуть не вцепилась в шерсть Мистера Моргана.

— Не спишь? Правильно, — почти сочувственно заметил Микки. — Ты засни покрепче, вот тогда узнаешь, что будет.

* * *

Джейн проснулась, так и не узнав, на какие ночные каверзы способен Микки. Настроение было мрачным, и она решила, что каверза непременно последует днём. Однако следовало вставать и выполнять свои треклятые обязанности.

Мистер Вандерби, как заметила Джейн, в салоне, среди джентльменов, оставлял свои грубоватые привычки и вежливо поддерживал разговор на любую тему, стараясь не углубляться. На этот раз говорили об Индии. Хотя Счастливчик Джон сказал, что в Индии не бывал, и поэтому забрасывал собеседников вопросами, Джейн заметила, что при этом он чуть-чуть напрягался, как любой лгун.

Была середина ленча, когда в салон вошёл матрос.

— Сэр, — обратился он к капитану Макноутону, — в море обнаружена шлюпка. Курс зюйд-вест.

— Уходит от нас? — спросил капитан.

— Сразу не скажешь, сэр. Как посмотришь, так непонятно, то ли дрейфует, то ли там грести пытаются.

— Сменить курс, сблизиться и осмотреть, — распорядился капитан.

Ленч продолжался, но тема разговора немедленно сменилась.

— Джентльмены, задумывались ли вы о том, — спросил майор Колверн, — что на войне относительно редко происходят кораблекрушения и любые катастрофы как следствие буйства стихий? Война — катастрофа сама по себе, и, когда бушует бог войны Марс, Нептуну лень размахивать своим трезубцем. Готов держать пари: шлюпка, дрейфующая в открытом море, связана с войной.

— Тот случай, когда пари является излишним, — заметил капитан Макноутон, — мирного судоходства в этой части Балтики не осталось. Остаётся выяснить, кто, зачем и куда плывёт в шлюпке.

— Спасшиеся моряки русского корабля.

— Нашего или французского.

— Только французского, наши не потеряли бы корабль в такую погоду.

— Джентльмены, не забудьте о курсе, — заметил капитан Тремэйн. — Велики шансы, что это наш шпион, решивший перебраться из Финляндии в Швецию и передать сведения местному агенту нашей разведки.

— Было бы ещё любопытнее, если бы он оказался русским шпионом, — заметил майор. — Впрочем, мы сменили курс и через пять минут узнаем, кто был прав.

Джентльмены вышли из салона: загадка, допускавшая столько ответов, заинтересовала всех.

Джейн не знала, входит ли в обязанности стюарда оставаться в салоне после того, как офицеры прервали ленч. Поэтому она сделала то, что хотела: пошла за всеми остальными.

Новость о загадочной шлюпке в открытом море облетела корабль, так что на правом борту собралась небольшая толпа. Перед капитаном и офицерами все расступились; это позволило и Джейн найти место у фальшборта и на несколько минут ощутить себя пассажиркой, вышедшей на прогулочную палубу. Сделать это было особенно легко, так как все смотрели не на Джейн, а на таинственную шлюпку.

Почти сразу стало понятно, почему вестовой затруднился определить, гребёт шлюпка или дрейфует. Поначалу всем показалось, что лодка просто качается на волнах. Но едва корабль сменил курс, как отчётливо стало видно: человек в шлюпке (похоже, бывший там один) взялся за весла. Несколькими гребками, не очень сильными и умелыми, он все же развернул её и поплыл, а правильнее сказать — попытался поплыть, в сторону от корабля.

Впрочем, будь он даже лучшим гребцом планеты, встреча была неизбежной. «Саут Пасифик» чуть подправил курс и приближался к шлюпке. Теперь уже никто не сомневался, что пассажир в ней один.

— А я, господа, знаю, как его зовут, — заметил боцман Три Пинты, присоединившийся к зрителям.

— Как? — раздалось несколько вопросов.

— Парень, Рождённый в Рубашке, вот как. Ветер свежеет, волна поднимается. Если бы он с нами разминулся, то через час-другой перевернуло бы шлюпку, вот и песенке конец!

Ещё пара минут, и Джейн поняла, что в лодке сидит паренёк, её возраста или чуть постарше.

Понимая, что встреча с кораблём неизбежна, мальчик бросил весла, выхватил пистолет и взвёл курок. Оружие чуть-чуть дрожало в его правой руке.

Толпа у фальшборта вздрогнула. Джейн, на которую ещё никогда в жизни не наводили пистолет, захотелось присесть. Однако она взглянула на капитана корабля, сухопутных офицеров и, видя, что те не шелохнулись, осталась на месте.

Тем более мальчик в шлюпке ни в кого не целился, а просто показывал «Саут Пасифику», что вооружён. Чтобы его мысль стала понятной, он встал в шлюпке, поднял пистолет, несколько раз махнул левой рукой, как отгоняют мух, предлагая кораблю идти и дальше своим курсом.

В эту секунду крутая волна, предсказанная боцманом, подбросила лодку. Мальчик замахал руками, еле удержался на ногах, но не удержал указательный палец. Хлопнул выстрел, и пуля улетела в пасмурное балтийское небо.

От толчка мальчик упал на дно шлюпки. Пистолет вылетел из его руки и оказался в волнах.

— Сэр, — обратился майор Колверн к капитану корабля, — прошу запомнить: он выстрелил в нас из пистолета.

— Нам следует ответить ему орудиями правого борта?

— Думаю, пока преждевременно. Но это был первый бой в истории вашего корабля.

— Что же, если это так, то нам следует объявить себя победителями и позаботиться о пленном. Наглец заслуживает быть оставленным в своей скорлупке, но, как верно заметил боцман, пару часов спустя его плавание закончится, и мы не узнаем, какие черти заставили его барахтаться посередине Балтийского моря.

— А значит, нам следует совместить гуманизм с любопытством и поднять его на борт, — усмехнулся капитан Тремэйн. — Я готов возглавить призовую команду.

— Не боитесь удара ножа?

— Если парень владеет ножом так же, как вёслами и пистолетом, бояться нечего, — заметил капитан Тремэйн. — Впрочем, здравый смысл уже взял своё.

Здравый смысл заключался в том, что парень сидел на банке, обхватив голову руками (как почему-то показалось Джейн, делая это осторожно).

Он лишь чуть вздрогнул, когда к его шлюпке причалила шлюпка с борта «Саут Пасифика». Двое матросов взяли его за локти и перетащили в свою лодку. Был спущен трап, и Парень в Рубашке поднялся на борт корабля.

Когда пленник оказался на палубе, Джейн поняла, почему он так бережно относится к своим ладоням. Они были стёрты до кровавых волдырей, некоторые из которых уже лопнули.

— Парень-то, небось, первый раз за весла взялся, — тихо заметил боцман. Джейн, стёршая руки в первые дни на камбузе, так пожалела беднягу, что сама ощутила боль в ладонях. Последний раз она помнила за собой такое ощущение давным-давно, когда Лайонел разбил коленку о камень. «Радуйся, больше тебе грести не придётся», — захотелось ей сказать незнакомцу. И добавить: «Ты-то меня поймёшь, ты тоже знаешь, что такое впервые в жизни делать руками непривычную работу».

— Вы кто? — спросил капитан.

— Я подданный Российской империи Александр Белецкий, — ответил паренёк на вполне сносном английском, даже не делая паузы для подбора слов: скорее всего, эта фраза была отрепетирована заранее.

— Куда вы направлялись и с какой целью?

— В форт Бомарзунд, чтобы присоединиться к гарнизону.

— Но Бомарзунд давно капитулировал^[33], — удивлённо заметил капитан. — Вы знали об этом?

Александр ответил не сразу. Он вздохнул и подавил стон. «Я бы тоже огорчилась, узнав, что неприятель взял английскую крепость», — подумала Джейн.

— Я отплыл из Або, когда там об этом ещё не было известно, — наконец сказал мальчик.

— Вы офицер или солдат? — спросил капитан.

— Я учащийся пансиона, — краснея, ответил Александр, — и намеревался присоединиться к защитникам крепости как волонтёр.

— Быть может, это единственный патриот в России, добровольно отправившийся на войну, но моё пари все равно проиграно, — с добродушной усмешкой произнёс майор. Офицеры засмеялись, а пленник с удивлением посмотрел на них.

— Сколько же времени вы провели в лодке?

Мальчик задержался с ответом. Теперь явственнее чувствовалось, что он подбирает нужные английские слова.

— Два дня я плыл на chuhonskoy шхуне, — наконец сказал он. — Финны не захотели приблизиться к форту, они боялись ваших кораблей. Я купил у них лодку и поплыл дальше. Я плыл три дня.

— Они оставили вам провизию и воду?

— Провизии на шхуне было мало, а воду я допил вчера.

Капитан Макноутон только сейчас заметил Джейн.

— Джонни, кто позволил тебе корчить ротозея-пассажира? Воды!

Джейн помчалась на камбуз. На бегу она слегка ругала себя, признав правоту капитана. В конце концов, кто, как не она, должен был позаботиться об Александре?

На камбузе она налила воду в большую пивную кружку, отрезала ломоть хлеба и устремилась на палубу. «Может, стоило бы посолить? — думала она. — Тогда бы вышло, что его, как на картине из кабинета, встретили хлебом с солью по обычаю его страны. Впрочем, человек, три дня проболтавшийся в лодке среди моря, вряд ли мечтает о соли в первую очередь».

Когда она вернулась, разговор продолжался.

— Вы примерно представляете, в каком направлении плыли? — спросил капитан.

— Я плыл в сторону Аландских островов, — ответил Александр.

— Вы ошиблись. Вы уверенно держали курс на остров Готланд, вблизи берегов Дании, без малейших шансов туда догрести.

— Спасибо за то, что вы меня спасли, — сказал несостоявшийся волонтёр русской армии, ещё раз покраснев.

Джейн протянула ему кружку. На одну секунду их глаза встретились, и Джейн окончательно поняла то, что ощущает Александр: горечь от того, что оказался не в русской крепости, а на борту вражеского корабля, радость от того, что враги спасли ему жизнь, и смущение, потому что позволяет себе радоваться. Джейн вспомнила, как Лайонел в три года упал в канаву и целый час пытался выбраться сам, не зовя на помощь, а расплакался, лишь когда его вытащили. Поэтому Джейн, неожиданно для себя, тихо сказала ему одно из немногих русских слов, которое запомнила от папы: «slava Bogu».

Мальчик удивлённо взглянул на неё, и Джейн улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, поблагодарил, взял кружку. Сделал большой глоток, но потом начал пить медленно, будто не хотел. Под конец поднял кружку и вылил в рот последние капли. «Мало принесла», — подумала Джейн.

— Кружка воды и кусок хлеба — типичный тюремный обед из романтической пьесы, — с усмешкой тихо заметил капитан Тремэйн (Джейн смутилась, пожалев, что не принесла из камбуза что-то посущественнее). — Кстати, каков статус спасённого волонтёра Александра?

— В вашем вопросе уже заключён ответ, — сказал майор, — мастер Александр Белетски сам назвал себя волонтёром, направляющимся в действующую армию. Это, а также попытка применить против нас оружие, по моему мнению, делает его комбатантом^[34]. Поэтому нам следует поздравить капитана не только с первым успешно выигранным морским сражением, но и с первым пленным, а финскую лодку объявить первым морским призом.

Все взглянули на капитана, которому полагалось принять решение.

— Не вижу оснований сомневаться в правоте майора Колверна, — ответил капитан. — Однако я считаю, что нам следует вернуться к прерванному ленчу и пригласить к столу мастера Белетски^[35]. Полагаю, мы все заинтересованы в беседе с ним, а мастер Белетски — непосредственно в ленче.

Пленник (Джейн окончательно поняла, что именно пленник) подтверждал это, отщипывая хлеб маленькими кусочками и кладя эти кусочки в рот.

— Простите, сэр, — обратился боцман Три Пинты к капитану, — можно я русскому пленному вопрос задам?

— Валяйте, — ответил капитан.

— Скажите, мастер… как вас… вы до этого-то сами часто гребли?

— Первый раз в жизни, — ответил Александр.

— Оно и видно, — кивнул боцман, глядя на пленника с необычной смесью презрения и уважения. — Далеко выгребли, однако.

— Юнга! — капитан опять заметил Джейн.

«Сейчас спросит, что я делаю на палубе», — подумала она, и не ошиблась.

— Хватит здесь торчать! На камбуз, за обедом для волонтёра Сэнди! — И добавил чуть тише, чтобы тот не услышал: — Положи две порции. Других пленных пока не предвидится.

Джейн умчалась.

* * *

«Быть стюардом не так и плохо, — в очередной раз подумала Джейн, — услышишь и узнаешь все, о чем в салоне говорят». Правда, чужие разговоры напоминали чужую книжку: только начал читать, а её закрыли и отобрали.

Разговаривали, конечно, с пленным Александром, или, как начала называть его Джейн, Сэнди. Сэнди ел медленно, аккуратно (а ведь ладони были перевязаны), но непрерывно, умудряясь отвечать на вопросы.

— Вы не будете против, если мы отдадим вас на растерзание профессиональному любопытству мистера Вандерби? — спросил пленника майор Колверн («Знали бы, что это за профессионал!» — зло подумала Джейн).

Сэнди не возражал, и мистер Вандерби, или Счастливчик Джон, засыпал его вопросами, которых следовало ждать от журналиста, особенно от американского. Джейн пришлось признать: любопытство мошенника было искренним и настырным, как будто он и вправду корреспондент.

Александру пришлось отвечать на все возможные вопросы, которые никогда бы не пришло в голову задать всему Камбузному Клубу. Американец спрашивал про царя и наследника престола, про русские женские нравы, про крестьян и дворянство, про русскую церковь и русские свадебные обычаи. При этом большинство вопросов задавались по принципу «а это правда?». Правда ли, что русские дворяне могут жениться только с согласия царя? Правда ли, что в Петербурге до сих пор стоит ледяной дворец, построенный одной из цариц? Правда ли, что в русских домах мебель появилась лишь после того, как русские войска победили Наполеона и привезли мебель из Парижа? На такие вопросы хочешь не хочешь, но ответишь.

Даже офицеры, не особенно осведомлённые о российской жизни, иногда посмеивались, а майор однажды заметил:

— Мастер Белетски, не удивляйтесь. Эти американцы уверены, что в Испании по-прежнему проходят аутодафе, а греки верят в Зевса и Афродиту. Однажды мне попался любопытный тип, удивляющийся, почему Вашингтон не имеет посольства в Шотландском королевстве, он не знал, что эта институция^[36] не существует уже полтора века.

Словно опровергая мнение о глубинном американском незнании, мистер Вандерби задал Сэнди несколько серьёзных вопросов, касающихся торговли, в частности хлебного вывоза («динамика цен», как смогла определить Джейн). Иногда Александр даже не мог ответить.

Сами офицеры задавали вопросы редко. На один из них, содержавший мягкий и деликатный интерес к укреплениям Або, Сэнди ответил:

— Моя встреча с вами является ответом на ваш вопрос. Первоначально я прибыл в Або, но увидев, как укреплён город, я усомнился, что союзная эскадра решится атаковать этот форт, и направился туда, где атака была возможна.

Молчание было прервано аплодисментами майора Колверна. Остальные офицеры тоже несколько раз ударили в ладони.

— Не думаю, мастер Белетски, — сказал майор, — что в вашем положении кто-нибудь дал бы лучший ответ.

Сэнди первый раз улыбнулся. Но на все остальные вопросы, тоже касавшиеся кораблей и укреплений, ответил примерно так же.

Когда изрядно затянувшийся ленч завершился, все опять замолчали. Наконец, капитан Макноутон обратился к Александру.

— Мастер… нет, мистер Александр Белетски, я вынужден задать вам два вопроса, напрямую относящиеся к вашему дальнейшему статусу. Готовы ли вы дать обещание, подкреплённое письменно, не поднимать оружие против Вооружённых Сил Её Величества («Против союзников», — подсказал майор) на протяжении этой войны и готовы ли вы пообещать не предпринимать попыток к бегству?

Сэнди несколько секунд подбирал слова, потом ответил:

— Простите, ни первого, ни второго обещания я дать вам не могу.

— Хорошо. Последний вопрос. Чтобы избавить вас от процедуры личного обыска, готовы ли вы дать слово, что у вас лично и в вашем багаже нет оружия или инструментов, способных послужить для подготовки побега?

— Да, — ответил Александр, — даю слово: у меня нет оружия и названных вами инструментов.

— Хорошо. Вы будете находиться в отдельном помещении. В случае, если у вас возникнет потребность в чем-нибудь, вы можете попросить часового, чтобы при смене караула он известил меня или помощника.

— Я благодарен вам за вашу заботу, — ответил Сэнди.

«Вот так из свободных людей становятся пленными», — подумала Джейн, уже собравшая со стола все грязные тарелки.

* * *

Джейн немного злилась на себя. Ей надлежало следить за Счастливчиком Джоном, ждать козней от Микки и беречь посуду, даже если Микки рядом не было. А у неё из головы не выходил Александр. Может, потому, что он чем-то напоминал Лайонела? Только был чуть старше.

Себя Джейн утешала тем, что лжежурналист вроде бы новых убийц не нанимал, а посуду она научилась носить без всякой опаски. Что же касается Микки, то за день он ничего не сделал, только назвал курицу «Джонни», перед тем как отрубить ей голову.

Русский пленник стал главной темой вечернего заседания Камбузного Клуба. Кто-то видел его на палубе, кто-то не видел вообще, но подробностей, доступных Джейн, не знал никто.

— Парень чего-то темнит, — сказал кто-то из моряков, когда Джейн закончила короткий рассказ. — Верно, недаром учится в пансионе, где англичанин директор и все по-английски говорят. Специально по нашему языку натаскался, чтобы шпионить!

— Почему тогда сам сказал, никто за язык не тянул, — возразил кок. — Ничего странного, просто сбег из школы, вот и все. Даже у нас из школ сбегают, вот возьмём Джонни нашего, — и хитро подмигнул юнге. — Ты не бойся парень, у нас не то что из школы, у нас такие ребята найдутся, что в Ботани-бей собрались, да причал перепутали.

«Это точно», — подумала Джейн, вспомнив шутника Билли.

— Ну а из русской школы умотать — дело самое понятное, — продолжил кок. — Слыхал я, у них в России секут всех, кроме царя.

— Тогда, значит, ему привычно, — возразил боцман, — с чего бежать? Джонни, он тебе не рассказывал?

Джейн на вопросы про Сэнди и ответить-то было особенно нечего. Лишь когда спросили, кто такой мистер Белетски: свободный человек или раб, она утвердительно ответила: свободный. Сама сообразила, что рабу вряд ли дадут оружие.

Разговор опять перекинулся на Россию. Джейн пересказывала собравшимся ответы на вопросы, заданные пленнику мистером Вандерби.

— Да, — подытожил кок, — забавная страна. Такое место, куда меньше всего охота, хотя и надо туда плыть.

Джейн пришлось оторваться от разговоров и ещё раз обслужить салон. Заодно её попросили отнести Александру ужин. Как она поняла, с того момента, как Сэнди взяли под стражу, в общество джентльменов его уже не приглашали.

Тюремные условия Джейн одобрила: рундук, на котором можно спать, стул и лампа, а главное, нет соседей. Она сама бы обрадовалась, если бы жила заключённой на борту «Пасифика» в таких же условиях.

Сэнди читал при свете лампы какую-то книгу из своего саквояжа. В полутьме он выглядел обычным мальчишкой. Трудно было поверить, будто этот мальчишка смог добраться из Санкт-Петербурга на западный берег Финляндии, арендовать шхуну, купить лодку, потеряться на ней в море, да ещё угрожать пистолетом своим спасителям.

«На себя посмотри, — подумала Джейн. — Сама добралась из Йоркшира до западного берега Финляндии, и никто, кроме кота, не признал в тебе девчонку».

Ей захотелось узнать у Сэнди: может, их судьбы совсем похожи?

— Извините за вопрос, скажите, вы отправились в крепость Бомарзунд, потому что в гарнизоне находится ваш отец? — спросила Джейн.

Александр удивлённо взглянул на стюарда.

— Нет, — ответил он. — Мой отец погиб в войне на Кавказе.

Отвечал он по-английски, медленно и устало. Ведь сейчас ему не нужно было изображать взрослого волонтёра русской армии. Пусть и несостоявшегося волонтёра.

«Может, у него хотя бы есть мать?» — подумала Джейн, но не спросила, ожидая опять услышать грустный ответ. Вместо этого она тихо сказала:

— Война закончится, и вы непременно вернётесь в Россию.

Александр опять удивлённо взглянул на Джейн и улыбнулся ей. Потом, к её удивлению, пошарил в своём кармане.

— Извини меня, добрый английский мальчик, но у меня нет для тебя британских денег, а дать тебе русскую монету означало бы тебя обмануть. Наши прибрежные города хорошо укреплены, ваша эскадра не захватит ни один из них. Поэтому на нашем берегу тебе не бывать, а в Англии русский гривенник не нужен.

Сэнди опять говорил долго, подбирая английские слова, а иногда даже вставляя французские. Джейн поняла его не сразу, а когда поняла, то покраснела чуть ли не до слез.

На борту «Саут Пасифика» на неё кричали, угощали оплеухами, грозились поркой. Но деньги за улыбку и доброе слово ещё не предлагали.

— Добрый русский мальчик, — неожиданно для себя сказала она, стараясь говорить медленнее, чтобы Сэнди было проще понять чужой язык, — мне не нужны русские деньги, а тебе скоро понадобятся английские. Возьми, пожалуйста, в честь нашего знакомства.

С этими словами Джейн выхватила из кармана шиллинг, припасённый в кармане, положила рядом с лампой и быстро вышла.

«Пусть хоть ненадолго отвлечётся от своих грустных мыслей, — думала она, — ничто так не отвлекает, как непонятное происшествие. А ещё, наверное, у него дома слуги — рабы, и он не привык, что они могут улыбнуться или обидеться».

* * *

«Пока что на борту «Пасифика» я смогла подружиться лишь с тобой, Мистер Морган, — думала Джейн, засыпая и гладя кота. — Слушай, приятель, как думаешь, стоит мне вести дневник или нет? Я с собой нарочно захватила тетрадь и карандаш, но пока что не написала ни одной строчки. Нет, я не ленюсь, честное слово. Хочу писать честно, как было на самом деле. А вдруг какой-нибудь Микки стибрит и будет всем показывать? Нет уж. Ладно, на сегодня приключения вроде закончены. Пора спать. Мур-мур».

* * *

— ААААААААААААААААА!!!!!!!!

«Мне приснилось, что я попала в ад», — подумала Джейн. Секунду спустя она поняла, что ничего ей не приснилось и какие-то невидимые, но слышимые адские события происходят на самом деле.

Именно с ней не происходило ничего, она по-прежнему лежала в своём гамаке. Зато во всем остальном камбузе творилось что-то несусветное. Что-то падало, гремело, шипело, и все перекрывал нечленораздельный вопль ужаса.

«Пожар? Не виден огонь, не пахнет дымом. Пробоина? Не плещет вода. Русский ночной абордаж? Начали бы с верхней палубы».

Джейн перебрала в голове все возможные причины переполоха и не пришла к окончательному выводу. Вставать она не спешила: пусть разбираются коллеги по камбузу.

— АААААААА!!! На помощь! Уберите его!

— Тысяча русалок и один морской дьявол! — гаркнул кок, зажёгший лампу. — Что здесь происходит?

Хоть свет лампы был тусклый, Джейн сразу ответила на этот вопрос, да ещё и поняла причину инцидента. Проснувшись, она ощутила, что Мистер Морган не мурлычет на её груди. Зато он шипел и фыркал, сидя на поверженном Микки, и ожесточённо рвал его когтями. Вонючка закрывал лицо окровавленными руками и орал недорезанным поросёнком.

Со сноровкой, неожиданной для его лет и комплекции, кок схватил черпак, наполнил водой и выплеснул на кота и его жертву. Мистер Морган обиженно чихнул, зато Микки смог встать и законопатить себя в угол.

Кот спокойно умывался посреди камбуза. Микки дрожал в углу, готовый в любую минуту опять закрыть глаза руками. Джейн покачивалась в гамаке и тоже прикрывала руками лицо — нехорошо смеяться над чужой бедой, но сдержаться она не могла.

— Что здесь произошло? — кок видоизменил прежний вопрос.

— Мистер Эндрю, вы видите эту кружку, возле моего гамака? — спросила Джейн. — Пахнет уксусом. Как я понял, Микки зачем-то решил подойти ко мне с кружкой уксуса («На лицо вылить хотел, подлец, зачем ещё!»). Он не знал, что ночью я под защитой Мистера Моргана.

Пользуясь секундным замешательством кока, Джейн соскочила с гамака, шагнула к Микки, по дороге погладив все ещё шипевшего кота.

— Изви… Извините, я не знал, — пробормотал Вонючка.

— Зато теперь ты будешь знать, — почти ласково сказала Джейн. — Знай: если ты хоть раз косо на меня посмотришь и вспомнишь о каких-то пенни, даже вспомнишь, не скажешь вслух, я прикажу ему оторвать тебе нос. Веришь?!

— Не надо, сэр!

Микки не просто перепугался. Он был готов поверить, что по первому сигналу Джонни Задохлика из морских глубин выскочат акулы и морские черти, чтобы покарать обидчика своего таинственного властелина.

— Это хорошо, Микки. Предупреждения закончились, — сказала Джейн и вернулась к своему гамаку.

Если предупреждения для Микки закончились, то неприятности ещё нет. Кок подошёл к нему, схватил за ухо, вытянул на середину камбуза, быстро осмотрел и, не найдя смертельных ран, дал несколько крепких оплеух.

— Чтобы убрал все, и быстро! Начал с уксуса! И будь уверен: с котом ты сегодня познакомился, а завтра познакомишься с кошкой!

— Пожалейте его, мистер Эндрю, — зевая, сказала Джейн. Кок что-то буркнул насчёт непрошеных защитничков и отправился спать.

— Спасибо, сэр, — проныл Микки.

Джейн, только сейчас ощутившая, какой груз страха упал с души, уже спала. Как Мистер Морган, минут десять спустя, аккуратно вытянулся на её груди, она не заметила.

Глава 6, в которой происходит обмен трофеями, сервиз кают-компании опять несёт потери, капитан Тремэйн проявляет задатки детектива, мистер Вандерби оказывается гипнотизёром, а Джейн превосходит отца в безумстве

«Что-то этот день принесёт?» — подумала Джейн, просыпаясь. И скоро поняла, что день начался не так и плохо.

Ночное происшествие принесло немало пользы. Микки, памятуя об обещанной кошке, прибегнул к мелкому подхалимажу по адресу кока и Джейн. Он встал раньше всех и постарался сделать всю утреннюю камбузную работу. Несмотря на глубокие царапины на руках и щеках, Микки перебегал из угла в угол, от плиты к лохани, бегом выносил помойное ведро. Он очень боялся кошки.

Труды Микки позволили Джейн сделать то, чего ей не удавалось в предыдущие дни: бесцельно прогуляться по кораблю, выйти на верхнюю палубу, всмотреться в море. Картина стала заметно интереснее: море украсилось россыпью островов, тянувшихся к северу до линии горизонта.

Полюбовавшись ими, Джейн вернулась на камбуз, взяла ленч, предназначенный для Сэнди, и пошла навестить пленника. «Мастер Александр, вам повезло, что на корабле нет должности тюремщика и обслуживать вас — долг стюарда», — думала она. Её руки были заняты подносом, так что часовому-матросу пришлось открыть ей дверь. «Пожалуй, главное отличие тюрьмы от отеля в том, что прислуга входит без стука», — решила Джейн.

Русский пленник занимался тем же, что и вчера вечером, — читал книгу. Шиллинг лежал возле лампы, там, где его оставила Джейн.

— Ваш завтрак, сэр, — сказала она.

— Спасибо. — «Интересно, благодарит ли он за услуги своих holop?» — подумала Джейн. — Я не знал, что экстравагантность присуща не только высшим классам английского общества, — сказал Сэнди, показывая на шиллинг.

— Вы непременно вернётесь в Россию, — повторила Джейн вчерашние слова. Забрала поднос и ушла.

* * *

Ленч джентльменов был прерван новостью, похожей на вчерашнюю, только большего масштаба.

— Впереди по левому борту два корабля, — доложил вахтенный офицер, войдя в салон, — идут встречным курсом.

Когда офицеры, привлечённые новостью, собрались у фальшборта, уже стали ясны некоторые подробности. Один из кораблей — паровой корвет — шёл под британским флагом и тащил на буксире судно поменьше — парусную шхуну. Флага на ней не было.

— Кому-то удалось захватить лучший приз, чем наш, — заметил капитан Тремэйн.

— Не уверен, что ценность этого приза намного выше нашего вчерашнего трофея, — заметил майор Колверн. — Это местная рыбацкая шхуна, и её груз выловлен в местных водах.

Корабли сблизились, корвет поднял сигнал, предлагавший «Пасифику» остановиться, и сам лёг в дрейф, после чего спустил шлюпку. Минут через десять на борт «Пасифика» поднялись два офицера. Джейн расценила их появление как знак того, что надо принести два дополнительных столовых прибора.

Когда она появилась в салоне, беседа уже началась. К ней присоединился и мистер Вандерби. Накрыв стол, Джейн осталась у двери, время от времени отвлекаясь, чтобы положить на поднос грязную тарелку и вынести. Поэтому разговор, как и предыдущие, она слышала урывками.

— Джентльмены, — сказал полковник, — мы можем предложить вам виски и жаркое, а сами надеемся, что вы поделитесь новостями.

— Вам уже известно о взятии Бомарзунда? — спросил один из прибывших офицеров.

— Да, но мы не встречались с очевидцами.

— Тогда вам повезло. Я был одним из участников этого…

Офицер с корвета повертел в руках салфетку, пытаясь найти подходящее слово. Наконец, нашёл.

— Этого покамест самого крупного эпизода нашей Странной войны на Балтике.

Салон рассмеялся. Прибывшие с удивлением посмотрели на офицеров «Пасифика».

— Извините, джентльмены, — сказал майор, — просто мы только что получили очередное подтверждение того, что творческая мысль офицера Её Величества предсказуема и проявляется примерно одинаково во всех подразделениях. Мы сами пришли к выводу, что эту войну следует именовать Странной, и только что получили подтверждение от вас.

— Её также можно назвать Ленивой или Трусливой — русские боятся атаковать наши корабли, а мы — их крепости, но Странная — лучше всего, — заметил гость. — Впрочем, история с Бомарзундом стала исключением. Это единственный более или менее укреплённый русский островной форт на Балтике, не считая, естественно, Кронштадта. С островов русским отступать было некуда, поэтому им пришлось защищаться. Сэр Чарльз делал все, чтобы избежать потерь, он нарочно дождался французской эскадры и французского корпуса. После этого сама осада напоминала затянутый и занудный технический процесс. Наши корабли опытным путём, то есть получив пару русских ядер в борт, находили место, откуда мы могли расстреливать укрепления, не опасаясь малокалиберных русских пушек. Сровняв укрепление с песчаной почвой острова, мы переходили на новую позицию и опять открывали огонь. Выгодой этой тактики стало то, что под Бомарзундом мы потеряли лишь троих убитых да одиннадцать раненых и контуженых матросов и солдат. Правда, французы, у которых со времён Наполеона остался страх перед русской зимой, заподозрив, что мы затянем до декабря, ускорили осаду, высадились на берег, ударили в штыки и заняли часть укреплений. В конце концов русский гарнизон сдался, когда ему было уже не из чего стрелять, и, пожалуй, некому стрелять.

«Это не противоречит папиным словам о том, что такой противник не сдаётся, — подумала Джейн, следя за грязными тарелками. — Кстати, хорошо, что Сэнди так и не добрался до Бомарзунда, когда мы его осаждали».

— В остальном же, — продолжал офицер, — Странная война осталась Странной войной. Мы подходим к русским крепостям, посылаем несколько ядер, получаем несколько русских ядер в ответ и уплываем. Иногда мы посылаем на берег десантные партии, позволяя морской пехоте развлечься ружейной перестрелкой, пока не прибывают казаки и конная артиллерия. Кроме того, мы рыскаем по морю, захватывая русские суда, но никому из нас пока не удавалось захватить что-нибудь крупнее шхуны, что у нас на буксире.

— Ценный приз? — спросил капитан Тремэйн.

— Не больше, чем кролик, застреленный на Дартмурской пустоши. Это финская шхуна, нагруженная только что выловленной салакой. Кстати, мы будем очень вам признательны, если вы возьмёте этот приз себе. Учитывая водоизмещение нашего корабля, нас он немного замедляет, а вы, взяв его на буксир, почувствуете его не больше, чем перо, воткнутое в шляпу.

— Хорошо, — сказал капитан, — мы окажем вам эту любезность.

— Тогда заодно пришлём и его команду. Мы не стали оставлять на борту этой скорлупки призовую партию, а просто переправили на борт её экипаж, оставив одного малого, привязанным к штурвалу.

— Они сообщили вам какие-нибудь интересные сведения? — спросил капитан Тремэйн.

— Мы не смогли найти с ними общий язык. Два парня говорят по-фински и немного по-шведски; их отец также знает несколько немецких и русских слов. На эти четыре языка знатоков у нас не нашлось, поэтому заранее считайте их немыми.

— Нам не хватает сэра Фрэнсиса Летфорда, — заметил майор. — У этого джентльмена есть одно очень ценное свойство. В любом регионе, в который судьба забросила его больше чем на неделю, он учит хотя бы три десятка слов из туземного словаря. Если бы он сейчас был с нами, то мы, по крайней мере, имели бы представление о том, спорят наши финны о погоде на завтра или посылают нас ко всем финским чертям.

— Летфорд, Летфорд, в очередной раз слышу это имя, — заметил капитан Тремэйн. — Недавно его упомянул юнга-стюард, — капитан посмотрел на Джейн, напряжённо замершую у двери с наполненным подносом, — а давеча о нем спрашивал мистер Вандерби (Джейн еле удержала поднос). Я был бы не прочь познакомиться с этим джентльменом.

— Боюсь, вам придётся отложить знакомство, — заметил офицер с корвета. — Действительно, как мне сказали, подразделение этого джентльмена было направлено на Балтику, но в последний момент Адмиралтейство решило, что под Севастополем этот офицер принесёт больше пользы, и сейчас он в Крыму.

…У Джейн зазвенело в ушах, она ощутила свои руки не больше чем руки капитана Тремэйна или любого из джентльменов…

…Поэтому она почти не удивилась, и даже не испугалась, когда сквозь звон в ушах послышался совсем другой звон. А потом поняла, что поднос стал чрезвычайно лёгким и она уже держит его в одной руке, опущенным к полу. Стоит ли уточнять, что поднос стал пустым.

«Ведь это значит… А какая разница? Столько дней, столько стараний, столько увёрток, и все напрасно… Возвращаться в Англию юнгой Джонни и устраиваться на другой корабль? Я не выдержу…»

В глазах чуть-чуть посветлело, Джейн увидела мистера Вандерби и, что особенно важно, гримасу злобного разочарования на его лице. Счастливчик Джон понимал, что все смотрят на разбитую посуду, и мог не лицедействовать.

То, что планы врага рухнули тоже, придало Джейн силы.

«Ладно, обвыклась уже. Чего там, с Балтики в Портсмут, из Портсмута — в Крым. Выдержу».

И тут же поняла, что в самом ближайшем будущем предстоит выдерживать и выносить совсем другое.

— Это уж слишком! — рявкнул капитан Макноутон, подскакивая к Джейн. — Дрянной мальчишка, я отучу тебя раз и навсегда считать ворон, когда ты исполняешь свои обязанности.

— Простите, сэр, — пролепетала Джейн, так и не придумавшая, что полагается говорить в такой ситуации и не наступил ли момент для признания (но ощущавшая, что капитан сдерживается при джентльменах). — Простите, я был слишком…

Она не договорила, так как, во-первых, не знала, что сказать, а во-вторых, потому что подавила крик — капитан схватил её за ухо и дёрнул, не жалея руки.

— Ты немедленно уберёшь мусор, а потом узнаешь, что полагается сонным мальчишкам!

— Есть, сэр. Будьте добры, отпустите моё ухо, — сквозь слезы (не подумайте, не от грусти, а лишь от боли) сказала Джейн. Присела и начала подбирать осколки.

— Сэр, — донёсся до неё голос капитана Тремэйна, — можно я выскажу гипотезу, которая серьёзно скорректирует вашу последнюю фразу?

Джейн не поняла, что он имел в виду, да и не собиралась отвлекаться. В отличие от первой оплошки, осколков была гора. Собрать следовало все, причём руками.

Но тут её работа прекратилась. Подошедший капитан Тремэйн положил руку Джейн на плечо, заставил подняться и развернуться лицом ко всему салону.

— Джентльмены, перед тем, как объявить вывод, я бы хотел показать причину моих подозрений, чтобы мой рассказ был максимально наглядным. Не скрою, при первом знакомстве я лишь скользнул взглядом по нашему юнге-стюарду, подумав: «Симпатичен, как…», — капитан Тремэйн лукаво улыбнулся и промолчал. — Однако в дальнейшем два происшествия заставили меня откинуть это «как», хотя бы в порядке гипотезы, которой я сейчас с вами и поделюсь. Во-первых, герой моей гипотезы проявил пристрастие к посещению… умывальной комнаты для пассажиров первого класса.

— Такой наглости… — воскликнул капитан Макноутон.

— Простите, сэр, вы позволите продолжить? Спасибо, продолжаю. Так вот, подобно сэру Фрэнсису Летфорду, я люблю коллекционировать местные легенды. Одна из легенд «Саут Пасифика» — норов местного кота, который ни разу не позволил погладить себя мальчишке. Ни разу… до появления на корабле нашего героя. Это исключение настолько удивило всех, что дошло и до меня: я люблю прислушиваться к матросской болтовне.

«Эх, Мистер Морган, неужели ты меня выдашь?» — подумала Джейн.

— Эти два, весьма разных, события навели меня на одно подозрение, — продолжил капитан Тремэйн, — и я, пусть и не придя к окончательному выводу, весьма и весьма укрепился в своей уверенности. Вот мои доказательства. Голос нашего Джонни, который стал бы по праву украшением любого церковного хора, является всего лишь косвенной уликой. Кстати, я имел возможность перемолвиться с нашим юнгой парой слов и с удивлением обнаружил, что он может ответить шуткой на шутку по-французски. Само по себе и это тоже ничего не доказывает. Но обратите внимание на его фигуру, и особенно на его руки. Нет, конечно, не на мозоли, — уточнил он, — такие быстрые и жестокие мозоли естественны для любого мальчика из хорошего семейства, впервые в жизни взявшегося за физическую работу. Однако присмотритесь к форме рук. Нет, джентльмены, это не мальчишеские руки. Любезная мисс, предлагаю вам представиться. И, кстати, уточните, почему очередные потери, нанесённые нашему буфету, опять оказались связаны с морской пехотой, точнее, с одним из её офицеров.

Так как Джейн молчала, капитан Тремэйн продолжил:

— Из всех возможных доказательств моей правоты наилучшим для вас было бы ваше собственное заявление. На борту нет женщины, которая помогла бы нам окончательно убедиться в моей правоте опытным путём, но все же вы, надеюсь, понимаете, что сказать правду в ваших интересах.

«Ещё бы не понимать… Что же, я выполнила обещание: открыться не раньше Балтийского моря».

— Я Джейн Летфорд, дочь сэра Фрэнсиса Летфорда, — сказала Джейн.

Молчание, длившееся несколько секунд, прервали аплодисменты. Джейн так и не поняла, кому хлопают: ей или догадливому офицеру.

— Благодарю вас, капитан Тремэйн, — сказал наконец капитан корабля. — Джентльмены, я думаю, даже необходимость до конца нашего путешествия обходиться уменьшенным сервизом — приемлемая плата за такое приключение. Сэр, вас рассмешила эта перспектива?

Вопрос относился к офицеру с корвета, начавшемуся смеяться одновременно с аплодисментами.

— Видите ли, сэр, я отношусь к немногим из присутствующих в этой компании, имеющим честь быть лично знакомым с сэром Фрэнсисом. Два года назад, в Макао, он сказал мне, что больше всего боится однажды встретить свою дочь в Гибралтаре или на Цейлоне, не выдержавшую разлуки с отцом и пустившуюся за ним в плавание. Причём подчеркнул: из дома сбежит именно дочь, а сын ограничится тем, что подберёт ей маршрут по карте.

Рассмеялись все. Кроме Джейн.

Напоминание о Лайонеле оказалось своевременным. Она помнила его слова: «Было бы идеально, если помещением, в котором тебе придётся дать показания, станет каюта корабля на пути в Балтийское море, а не полицейский участок в Йорке или Портсмуте».

Что же, условие брата она выполнила.

— Джентльмены, — сказала Джейн, стараясь говорить как можно серьёзнее и по-взрослому, подбирая слова, как русский пленник Сэнди. — Моё появление здесь объясняется не только любовью к путешествиям и тоской по отцу. Мне необходимо сделать официальное заявление. Я бы хотела…

Джейн осеклась. Конечно, больше всего она хотела бы все рассказать капитану Макноутону, в его каюте, с глазу на глаз (жаль, ему, а не язвительному, но проницательному капитану Тремэйну). Но она не знала, как сказать это, не обидев всех присутствующих джентльменов такой просьбой. Джейн ни разу в своей жизни не просила взрослых о столь серьёзных вещах, и вряд ли салон «Саут Пасифика» был подходящим местом для дебюта. Поэтому она замолчала.

— Юная леди, — ответил капитан, — если ваше заявление не относится к тайнам вашего сердца (тут он улыбнулся), то я не вижу причин, препятствующих вам сделать его здесь и сейчас.

— Но… речь идёт об опасности, угрожающей капитану Летфорду… — набралась храбрости и сказала Джейн.

Она хотела добавить: «От одного из лиц, присутствующих в этом салоне». Но в эту секунду мистер Вандерби бросил на неё взгляд. Ровно один. И она замолчала.

Джейн со страхом поняла, что способна не просто читать чужие мысли, а чувствовать их, как чужой голос. Когда тебя берут за плечи и говорят, глядя в глаза: «Если скажешь — придушу своими руками. Откручу голову, как цыплёнку! Ты что, веришь, что я до этого так ни разу не делал? Или, маленькая, глупая цыпка, попавшая во взрослую игру, ты думаешь, меня остановит то, что ты девочка? Ты ошибаешься…»

Джейн смогла оттолкнуть лапу чёрного ужаса, на миг охватившую её, преодолеть спазм в горле, глубоко вдохнуть.

Она смогла бы, наверное, и заговорить, но тут молчание нарушил капитан Макноутон:

— Юная леди (джентльмены, конечно же, глядели на Джейн, а не на мистера Вандерби), не сомневайтесь, присутствующие здесь джентльмены желают исключительно блага сэру Фрэнсису. Их опыт, безусловно, поможет нам принять правильное решение. Рассказывайте, мы слушаем.

И Джейн, не чувствуя сил сопротивляться общему любопытству, начала рассказ.

Она помнила слова Лайонела о том, что говорить будет трудно.

Но она и представить не могла, что говорить будет не просто трудно, а почти невозможно.

И все равно она говорила. Она сражалась, как пловец, плывущий против течения. Она подбирала слова и заранее строила фразы. А по правде говоря, лишь пыталась это делать.

Джейн попробовала умолчать о ссоре с дядей Генри и не упоминать об отцовском письме, но не смогла. Офицер корвета, друживший с отцом, удивлённо прервал её: «Неужели сэр Фрэнсис не написал вам, едва узнал о том, что его направляют в Крым, а не на Балтику?» Поэтому пришлось сказать и про письмо, и про его судьбу. А так как письма сами собой в камин не попадают, пришлось рассказать об инциденте.

Не обошлось и без его последствий. Услышав сочувственные реплики офицеров: «Но вас ведь наказали», пришлось уточнить: «Посадили в комнату, правда, на месяц». Из которой (опять пришлось сознаться) она однажды выбралась без разрешения. Увы, мелкие, но важные нюансы, связанные с отсутствием миссис Дэниэлс, пришлось опустить. Джейн не к месту опять вспомнила, как Жанну д’Арк приговорили к смерти, застав в мужской одежде, причём судьи не интересовались причинами её последнего переодевания. Нарушила запрет, так нарушила.

Но труднее всего Джейн пришлось, когда она дошла до собеседника дяди Генри. Она старалась не встретиться взглядом со Счастливчиком Джоном. Тот, к её удивлению, в отличие от книжного злодея, уличённого свидетелем, даже не пытался прятать взгляд и не краснел. А просто старался глядеть ей в глаза.

Джейн изо всех сил старалась не замечать этот взгляд. И не могла не чувствовать: глаза её бегают. От чего смущалась и тревожилась ещё больше. Джейн прекрасно понимала: свидетельствовать о злодействах с бегающим взглядом — не лучший способ сделать обличение убедительным.

Однако и о злодействах сказать она не смогла. Ей пришлось ограничиться пересказом слов дяди о его чувствах: грусти, если отец вернётся, и радости, если погибнет на войне. Во взглядах офицеров, кроме любопытства и сочувствия, появилось недоверие. Когда же она сказала: «Мне показалось, что дядя просил собеседника убить моего отца», на лицах появились улыбки.

Оставался последний козырь. Оставалось шагнуть в собственный страх, как в костёр или чёрную бездну. Или взломать руками заколоченную дверь. Но она нашла в себе силы…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

16

«Южная часть Тихого Океана». «Неподобающий» характер названия и в том, что ходит пароход по Атлантическому океану, а не по Тихому, и в том, что в его военном использовании ничего особо тихого нет.

17

Очевидно, намёк на «картофельный голод» 1840-х годов — один из самых тяжёлых эпизодов истории Ирландии. Голод был вызван серией неурожаев, поразивших практически единственную культуру острова — картофель, — и усугублён некомпетентностью британских чиновников, ответственных за помощь голодающим. Кроме примерно миллиона прямых жертв, голод вызвал массовую эмиграцию из страны. Даже к настоящему времени население Ирландии более чем вдвое меньше, чем до начала бедствия.

18

Пятихвостой верёвочной плёткой.

19

Английский эквивалент русского «кис-кис».

20

Подлинная английская матросская песня; перевод одного из авторов.

21

Подводный телеграф между Европой и Америкой был проложен в 1866 г., через десять лет после окончания Крымской войны.

22

В России ещё существовало крепостное право, что активно использовала часть британской прессы, подогревая провоенные настроения в обществе.

23

Знаменитые британские мореплаватели XVI–XVII веков; оба начинали свою карьеру как флибустьеры, а закончили на высоких постах на королевской службе.

24

Ныне Таллин.

25

30 апреля 1854 года английский паровой фрегат «Тигр» сел в тумане на мель вблизи Одессы и был уничтожен русской полевой артиллерией, а экипаж сдался.

26

7 июля 1854 года два паровых британских фрегата подошли к Соловецкому монастырю (Онежская губа Белого моря), предложили сдаться, но после безрезультатной бомбардировки уплыли прочь. Монастырь был повреждён, обошлось без жертв.

27

Бомарзунд находится на Аландских островах, ныне принадлежит Финляндии.

28

Пороховые ракеты Уильяма Конгрива впервые применены в 1805 году и в тех или иных модификациях приняты на вооружение в армиях многих стран, включая русскую. Более или менее удачно использовались до второй половины XIX века, пока не были вытеснены нарезной артиллерией. После этого боевые ракеты были забыты до появления «Катюш» и другой реактивной артиллерии.

29

Житель острова Джерси в проливе Ла-Манш. Остров имеет собственный парламент, но подчиняется британской короне. Большинство жителей говорят на архаичном французском диалекте, но французами себя не считают.

30

Крупный город на западном берегу Финского залива, сейчас называется Турку. В Крымскую войну был обстрелян с моря англичанами, но не взят.

31

Гражданская война между северными и южными штатами началась семь лет спустя, в 1861 году.

32

Спиртовая настойка опиума. Как ни дико это звучит для нашего времени, в середине девятнадцатого века лауданум применялся очень широко не только как снотворное, но и от расстройства желудка, и давался даже детям.

33

Решительная фаза осады Бомарзунда длилась с 4 по 16 августа 1854 года и закончилась взятием форта. Видимо, Саша настолько осторожно пробирался к театру военных действий, что не знал об этом событии.

34

То есть участником боевых действий.

35

Мастер — обычное обращение к ребёнку или подростку из благородной семьи в Англии XIX века. Тем самым капитан подчеркнул, что считает Александра юным джентльменом.

36

Дословно «учреждение». Англия и Шотландия объединились в единое Соединённое Королевство по Союзному договору 1708 года.