Три легенды

Михаил Кликин, 2008

Алчущий новых знаний маг случайно выпускает в мир людей чудовищное воинство кровожадного демона, опустошающего целые поселения. И только горстка ушедших на покой пожилых воинов-ветеранов, ищущих покоя в деревенской глуши, осмеливается встать у него на пути, чтобы прекратить кровопролития. А вовремя рассказанная история об этой великой битве способна спасти жизнь бродяге, пойманному на воровстве, – в том случае, конечно, если две другие поведанные им легенды окажутся столь же хороши, как эта.

* * *

Бывает — в темную ночь большая серая птица сядет на крышу дома, хрипло рассмеется, словно человек, прорычит медведем, пролает дикой собакой. Криками своими разбудит хозяина, и он откроет глаза, посмотрит на свою жену, спящую рядом, испуганно прошепчет молитву, торопливо отгородится от зла оберегающим жестом…

Бывает — ущербная луна заглянет в незанавешенное окошко, прольет свой мертвенный свет на беременную женщину, посеребрит ей лицо, выседит волосы. Холодное лунное сияние заползет украдкой, вместе с дыханием, в горло, выстудит утробу…

Бывает — недобрый человек посмотрит искоса черным глазом, плюнет на тень, придавит ногой…

И тогда рождается мальчик, глаза которого искрятся позолотой. Мальчик, на руках у которого нет ногтей.

Сын не своих родителей…

Уже через две недели он скажет первое слово. Через месяц — разучится плакать. Через два месяца он будет ходить.

А когда ему исполнится полгода, за ним придут.

Они войдут без стука — три человека в глухих черных плащах — не сказав ни слова, возьмут ребенка и удалятся. Исчезнут бесследно. Навсегда.

Никто не знает, кто эти трое. Никто не видел их лиц. Никто никогда не преграждал им дорогу…

Так было всегда. Мальчик с золотыми глазами — больше чем человек. Он — Прирожденный…

Черный ночной лес дышал гнилью. С болот поднимались светящиеся клубы зловонных испарений, они колыхались в воздухе, растекались по земле, тянули свои тусклые щупальца во все стороны. То и дело над топью вспыхивали сине-зеленые огоньки, раскачивались, словно танцуя в смердящем густом мареве, поднимались выше и выше. И медленно угасали…

По лесной дороге двигались два всадника. На обоих были одинаковые доспехи и плащи. У каждого на поясе висел полутороручный меч, а к седлу был приторочен взведенный боевой арбалет. Всадники негромко разговаривали и совсем не обращали внимания на жуткие призрачные тени, поднимающиеся с болот.

— Единственная настоящая сила в мире — это Прирожденные, — сказал тот, что был повыше и постарше. — Никто не сравнится с нами, даже маги не имеют той мощи, что есть у нас.

— Почему? — спросил молодой. Еще совсем недавно он был учеником и не успел отвыкнуть от привычки задавать вопросы. Впрочем, ученичество его еще не закончилось…

— Маги вынуждены подчиняться определенным правилам. Нас же не ограничивает ничто. Мы сами устанавливаем себя правила… Кроме того, маги обычно разобщены, они одиночки…

— Мы тоже.

— Ты не прав. У нас есть Орден… Он редко призывает нас, обычно мы предоставлены сами себе, но ты должен помнить — все, что ты делаешь, ты делаешь для Ордена и ради него… Более того — твои поступки — поступки Ордена. Каждое твое действие, пусть самое ничтожное, случайное — действие Ордена…

— Все это слишком сложно для меня.

— Ничего. Со временем разберешься. Ты все еще ученик. Послушник.

— Жду не дождусь… А когда завершиться Послушание? И что я должен сделать для этого?

— Все узнаешь… Не спеши…

В Черных Горах, среди скал и ущелий, на дне узкой лощины спряталось небольшое селение. Здесь никогда не появлялся обычный человек. Все жители этого селения — золотоглазые Прирожденные. Наставники и Послушники. Учителя и Ученики.

Сколько еще таких селений в мире, знают немногие. Большинству известно лишь одно — Орден велик и вездесущ.

— А как закончилось твое Послушание, Лигхт? Расскажи мне.

— Ты не должен об этом спрашивать, Дирт, — недовольно отозвался старший всадник.

— Почему?

— Каждый ищет свою дорогу и не может идти протоптанными путями.

— А если я не найду свой путь?

— Так не бывает. Ученичество всегда заканчивается. Это лишь вопрос времени.

— Мне надоело быть Учеником.

— А мне надоело быть Наставником.

— Так подскажи, что мне сделать? Я должен совершить какой-то подвиг? Кого-нибудь убить? Кого-то спасти?

— Ты задаешь много вопросов, но только лишь спрашивая, ничему не научишься. Надо уметь слушать.

— Слушать… — пробормотал молодой Дирт. — Что от тебя можно услышать?

До трех лет дети учатся все вместе. Им еще не дают в руки оружие, даже учебное, даже игрушечное. Их учат правильно стоять, правильно двигаться, правильно смотреть и слушать. Их учат дышать и кричать. Их учат молчать и терпеть.

Это скучно…

Когда ребенку исполняется три года, он получает свое первое оружие — боевой кинжал, легкий, простой, но бритвенно острый. На рукояти вырезано слово. Это имя кинжала. Когда мальчик напитает лезвие своей кровью, это имя перейдет и к нему. Теперь они неразлучны — человек и его кинжал. Кинжал и его человек…

После того, как ребенок обретет имя, он становится Послушником. У него появляется Наставник. Два года Наставник учит своего подопечного работать с кинжалом. Два года — это минимум, необходимый для того, чтобы почувствовать оружие…

В пять лет мальчик получает коня.

В шесть — сбрую.

В семь — седло.

Когда мальчику исполняется восемь, Наставник вручает ему меч. Небольшой, скромный, дешевый. Ученический. Четыре года надо, чтобы усвоить основные приемы фехтования. Еще два года уходит на то, чтобы научиться драться без приемов.

Где-то к пятнадцати годам Послушник голыми руками ломает исщербленый старый клинок. Это значит, что теперь он способен справиться с настоящим боевым мечом.

Примерно год Наставник выбирает оружие для своего ученика. Тут нельзя ошибиться, потому что этот выбор на всю жизнь. Кому-то нужен двуручный гигант, кто-то предпочитает пару стремительных коротких клинков…

В шестнадцать лет они встречают друг друга — воин и его меч. Подросток в первый раз касается рукояти и уже не хочет ее выпускать.

Когда Послушнику исполняется восемнадцать, ему завязывают глаза и выводят в мир. Дорога в селение, где прошло его детство, теперь закрыта. Он сможет туда вернуться, лишь когда получит право называться Наставником. Но на это уйдет много лет. Пока же он, странствуя со своим учителем, должен завершить Послушание.

Как?..

— Странное место, — сказал Дирт.

— Всего лишь болото, — откликнулся Лигхт.

— Эти огни…

— Болотный газ.

— Тени…

— Туман…

— Как думаешь, здесь может водиться нежить?

— Здесь можно встретить все, что угодно.

— Ты меня успокоил, Наставник.

— Будь внимательней, Послушник…

Какое-то время всадники ехали, храня молчание. Черный лес тоже безмолвствовал. Только со стороны болота иногда доносилось странное вязкое плюханье, словно кто-то кидал в трясину тяжелые булыжники.

— Что это, как думаешь? — спросил Дирт.

— Откуда я знаю? — сказал Лигхт, пожав плечами.

Дирт зевнул. Осведомился:

— Скоро привал?

— Неужели ты хочешь остановиться прямо здесь?

— Нет. Но я порядком устал.

— Еще бы. Второй день в седле.

— И вторую ночь.

— Ничего. Вот выберемся из леса, там отдохнем.

— И когда это будет?

— Не знаю…

Дирт привстал в стременах, вытянул шею, пытаясь что-то рассмотреть в колыхании испарений. Лошадь под ним негромко фыркнула.

— И все же, что это за звуки?

— Болотарь.

— Что?

— Не что, а кто… Хозяин болота. Следит за нами. Идет по трясине, шлепает.

— Шутишь?

— Может быть… А может и нет…

— Шутишь! — решил Дирт и, вроде бы, успокоился, расслабился. Лигхт, напротив, подобрался, поправил меч, внутренней стороной бедра коснулся заряженного арбалета, проверяя, на месте ли он, не съехал ли куда в сторону. Сказал негромко:

— Будь внимательней.

— Что?

— Пока не знаю.

— Эти звуки?

— Нет.

— А что тогда?

— Там впереди. Видишь?

Дирт всмотрелся во мрак. Проговорил медленно, неуверенно:

— Нет… Ничего не вижу… Что там?..

— Не знаю… Помолчи пока… И будь наготове…

— Хорошо, — ответил Дирт, посерьезнев. И тут же увидел то, что насторожило Лигхта. Впереди на дороге кто-то был — нечеткий силуэт скользнул на фоне светящегося марева и исчез, слившись с ночью.

— Там кто-то есть.

— Заметил, наконец.

— Догоним?

— Не спеши. Если это человек, то ему никуда от нас не деться.

— А если это не человек?

— Тогда нам незачем с ним встречаться.

Всадники попридержали лошадей. Дирт вскоре и вовсе соскочил на землю, пошел рядом, одну руку положив за рукоять меча, другой держась за луку седла. Они больше не разговаривали, и скакуны, почуяв настроение хозяев, уже не фыркали, ступали осторожно по мягкому грунту, бесшумные, словно тени.

Прирожденные не знали, что их тоже обнаружили. Человек, за которым они следовали, несколько раз останавливался, оборачивался, всматривался в темноту, прислушивался. Он хотел бы спрятаться, но ночной лес и призраки, встающие над трясиной, пугали его больше, чем преследователи, и потому человек не сходил с дороги. Он также спешил выбраться из этой жуткой чащи.

Утром, когда забрезжил серый рассвет, Прирожденные догнали идущего впереди.

— Эй! — крикнул Лигхт. — Стой!

Путник послушно замер, не решаясь повернуться лицом к всадникам. По его напряженным плечам было заметно, что ничего хорошего от этой встречи он не ждет.

— Ты кто? Что здесь делаешь?

Человек молчал.

— Отвечай! — приказал Лигхт.

Путник дернулся всем телом, словно его ожгли кнутом. Ответил негромко:

— Меня зовут Паурм, господин. Я просто иду.

Лигхт повернулся к своему молодому ученику. Сказал безразлично:

— Странник.

Дирт кивнул, соскочил с седла.

— Может он знает эти места? Проводник бы нам не помешал.

— Боюсь, он слишком стар, чтоб угнаться за нами.

— Не так уж он и стар, — Дирт обошел странника по кругу, заглянул в лицо.

— Но ты посмотри на него. Такое впечатление, что он уже одной ногой в могиле.

— Он просто устал. Я, кстати, тоже.

— Извините меня, господин, — путник неловко повернулся, склонил голову, пряча глаза. — Я давно не ел, потому так плохо выгляжу. Но я не стар, и у меня еще есть силы, чтобы идти. И я действительно немного знаю эти места. Я мог бы вас проводить.

Лигхт целую минуту изучал странника. Усмехнулся. Сказал:

— Здесь одна-единственная дорога. Зачем нам проводник?

— Скоро дорога разветвится. А потом и вовсе исчезнет. Там, впереди, сплошные топи. А я могу вывести вас на старую гать, по которой можно выйти из леса.

— Допустим, это правда… Что ты хочешь получить от нас?

— Ничего, господин.

— И все же?

— Немного еды.

— Это все?

— И защиту.

— Защиту?

— Да. Вы слышали ночью звуки с болот?

— Это что-то опасное?

— Возможно…

— Что именно?

— Не знаю, господин. Разное говорят… Не знаю…

— И ты думаешь, что мы будем защищать тебя?

— Нет, господин. Просто я буду держаться возле вас, когда вы будете защишать себя.

— Что ж, мудрое решение… — Лигхт помолчал, продолжая разглядывать странника. Размышляя о том, что иной раз и обычные люди, не Прирожденные, могут оказать весьма полезными. А то и вовсе — незаменимыми…

— Так как ты говоришь тебя зовут?

— Мое имя Паурм, господин.

— Что ж. Постарайся не отставать, Паурм. Держись рядом. Если что-то случится, прячься и не мешай.

— Да, конечно.

— Ну, куда нам?

Паурм едва заметно улыбнулся, махнул рукой и сказал:

— Здесь одна дорога, господин.

Эта улыбка и интонация, с которой были произнесены слова, не понравились Лигхту. В них не было должного почтения. Но Прирожденный сдержался, только приказал чуть резче, чем собирался:

— Иди вперед!

Паурм склонил голову. Лигхту показалось, что он, отворачивая лицо, прячет усмешку.

Дорога вскоре пропала, как и предупреждал Паурм.

Верхом двигаться стало невозможно, и Прирожденные спешились. Идти приходилось по мшистым кочкам, скользким и зыбким. То и дело кто-то из людей оступался, проваливаясь в топь почти по колено. Лошадям приходилось еще трудней. Они уже совсем выбивались из сил, негромко ржали, жалуясь на усталость, фыркали сердито. На исцарапанных ногах гроздьями налепились черные жирные пиявки…

— Далеко еще?! — крикнул Лигхт.

— Не очень! — отозвался Паурм, на ходу обернувшись. Он шел впереди, тыкая длинным шестом в каждую кочку перед тем, как ступить на нее.

— Надеюсь ты знаешь, куда идешь, — пробормотал Прирожденный. Паурм его не услышал, он был слишком далеко.

Кругом торчали черные кривые деревья. Выродившийся лес все еще боролся с болотом, удерживал на сплетенных корнях тонкий слой почвы, не давал трясине подняться на поверхность. Впрочем, иногда встречались голые лужайки, изумрудные, идеально ровные, словно бы специально созданные для отдыха. Но путники, завидя такие места, огибали их стороной, стараясь держаться как можно дальше — они знали, что шагнув на этот зеленый ковер, мигом окажешься в густой вонючей жиже, провалишься по пояс и, сколько не барахтайся, уже ни за что не выберешься из холодных объятий вечно голодной топи…

— Лошадям бы надо отдохнуть, — сказал Дирт.

— Где? — сердито спросил Лигхт. — Кругом болотина, ни единой…

— Гать! — крикнул издалека Паурм. — Вышли!

— Говорит, вышли, — заметил Послушник. — А ведь действительно, без него мы здесь не прошли бы… наверное…

— Не нравится он мне, — поморщился Лигхт. — Есть в нем что-то этакое… Не знаю…

— Он же не Прирожденный. Все они такие.

— Рано тебе еще судить, — хмыкнул Наставник. — Ты живешь-то среди людей лишь второй год.

Дирт пожал плечами. Сказал брезгливо:

— Отребье. Голытьба… Видел его шрам?

Лигхт отмахнулся, глянул вперед, где среди гнилых корявых деревьев и клочьев болотных испарений смутно виделась фигура Паурма. Проводник ждал.

— Ладно, хватит разговаривать. Дыхание береги. И давай быстрей! Негоже нам от него отставать.

— Так ведь отстали уже.

— Тогда давай догонять! — рассердился Лигхт.

Прирожденные прибавили ходу, волоча за собой усталых лошадей. Под ногами хлюпала ржавая вода, неровные кочки так и норовили уйти из-под ног, какая-то жесткая трава цеплялась за штаны своими колючками…

Через несколько минут они были возле Паурма. Проводник глянул на них и вновь Лигхту показалось, что во взгляде его сквозит усмешка.

— Гать, — объявил Паурм. — Теперь уже недалеко.

Через заболоченный лес шла просека. Срубленные деревья, сучья, ветки образовывали пружинистый неровный настил, уже изрядно подгнивший, местами расползшийся, ушедший в топь.

— Здесь раньше дорога была, — сказал Паурм. — За ней следили, гать постоянно обновляли. А теперь… — он горестно покачал головой, вздохнул.

— Ты местный? — спросил Лигхт.

— Я родился здесь недалеко.

— Значит местность тебе знакома… Куда мы выйдем по этой дороге?

— К морю.

— И долго еще идти?

— Нет. Завтра будем на месте, если ничего не случится.

— На каком именно месте?

— Где кончится лес. И болото.

— А что может случится?

— Все, что угодно… — Паурм пожал плечами, отвернулся. Опять улыбается?

Нет, Лигхту определенно не нравился этот человек!

— Ладно, пошли! — приказал Наставник.

— Сейчас я никуда не пойду, — сказал Паурм ровным спокойным голосом.

— Что?! — у Лигхта перехватило дыхание от такой наглости.

— Вы обещали меня накормить.

— Ты как разговариваешь с Прирожденными?!

— А что? Что-то не так, господин?

— Я же могу тебя прямо сейчас убить!

— Не стоит. Проводник вам еще пригодится.

— Зачем ты нам нужен теперь? Дорога — вот она! — Лигхт положил ладонь на рукоять меча.

— И куда же вы направитесь? Туда? — Паурм вытянул руку в сторону солнца. — Или туда? — он показал противоположное направление. — Любая дорога ведет в две стороны. Конечно, можно попробовать угадать, но стоит ли, господин?..

Целую минуту Лигхт молчал. Его ноздри бешено раздувались, к лицу прилила кровь. В конце-концов он успокоился. Процедил сквозь зубы:

— Ладно. Ты хочешь есть? Мы тоже не против подкрепиться. Да, Дирт?

— Как скажешь, Наставник, — отозвался ученик из-за спины.

— Развязывай мешок. Будем обедать, — приказал Лигхт. — Овес у нас еще остался? Дай немного лошадям. И сними с них всех пиявок.

— Как же мне надоело быть Послушником, — пробормотал Дирт, расстегивая широкий ремень и освобождаясь от неудобного тяжелого меча. Он прислонил оружие к коряге, торчащей из настила, помог лошадям взойти на гать и, брезгливо морщась, стал сдирать с них разбухших блестящих пиявок.

— Когда же все это кончится? — сказал он в пустоту, привязывая к мордам лошадей холщовые торбы с остатками овса.

Лигхт и Паурм сидели неподалеку и ждали, когда Послушник достанет еду.

Через полтора часа, перекусив и немного отдохнув, они отправились дальше.

Паурм опять ушел далеко вперед. Прирожденные, как ни старались, не могли его нагнать, а приказать проводнику идти помедленнее им не давала гордость.

— Не понимаю, — сказал Лигхт, — как он может идти так быстро.

— Ну, во-первых, он налегке, — утирая пот со лба, проговорил Дирт. — Ни меча, ни доспехов… А потом, он же странник. Он всю жизнь проходил пешком. Привык.

— Может быть… — неохотно признал Лигхт правоту ученика. — И все равно, мы не должны отставать.

— Стараюсь, Наставник.

— Видишь его?

— Нет.

— Проклятье! Как бы он не бросил нас здесь!

— Да и пусть. Дорога-то одна. Выйдем и без него.

— Кто знает, куда он нас завел… Будет лучше, если мы его нагоним. И будем держаться рядом. Хотя бы на расстоянии арбалетного выстрела… Видишь его?

— Нет.

— Я тоже, — Лигхт выругался. — Давай быстрей!

Вдоль дороги густо разросся ивняк. Кое-где кусты прорастали сквозь настил гати, заслоняли путь и обзор, еще более затрудняя движение.

Стало темнеть, хотя время вечера еще не пришло. Лигхт глянул на небо. На солнце наползали серые вспухшие тучи, они шевелились, словно живые, ворочались, толкались…

— Погода портится! Надо спешить!.. Видишь его?

— Нет. Кусты мешают.

— Может его уже и нет впереди.

— Не пойдет же он в болото.

— Он знает эти места. Может быть здесь есть и другие дороги.

— Да ладно тебе, Наставник! Зачем ему от нас прятаться?

— Не знаю.

— Просто увлекся, забежал вперед. Сидит там где-нибудь, поджидает нас.

— Ухмыляется.

— А ты его стариком называл, говорил, что ему за нами не угнаться.

— Помолчи! За лошадью своей следи лучше. Как бы ноги не поломала.

Дирт обернулся. Бросил взгляд на лошадь, нахмурился, остановился, вгляделся внимательней и вдруг охнул, схватился за голову. Окликнул севшим голосом:

— Учитель!

— Что? — Лигхт повернулся. — Чего встал?

— Деньги!

— Что — «деньги»?

— Их нет!

— Как нет? — Лигхт тоже остановился.

Дирт растерянно похлопал ладонью по седлу, зачем-то проверил подпругу, посмотрел под ноги.

— Нету… Вот здесь кошель болтался. Около арбалета. На шнурке висел.

— Ты… ты серьезно?

— Пропал…

— Проклятье!… Может ты его куда переложил?

— Да нет же. Когда отдыхать встали, он на месте был. Я мешок с продуктами развязывал… Они же рядом висят. Вот продукты, на месте, а кошель… Нету!..

— А-а! — прорычал Лигхт. Он набросил уздечку своего скакуна на ближайший куст, торопливо подошел к Послушнику. Внимательно осмотрел упряжь, седло…

— Может веткой сорвало? — неуверенно спросил Дирт. — Сзади где-нибудь валяется на земле… Вернемся, поглядим?

— Паурм! — рявкнул Наставник. — Проклятый вор!

— Что?

— Он подходил к лошадям, когда мы отдыхали?

— Не знаю, не видел…

— Куда ты вообще смотрел, болван!

— Я… я еду готовил.

— Проклятье!

— А может его просто сорвало?

— Нет же! Смотри, болван! Шнурок срезан! Аккуратно, ровно срезан ножом! Это Паурм! Он вор! Он украл все наши деньги! А ты, слепец, даже ничего не заметил!

— Ты тоже, Наставник, — вскинулся Дирт, — ничего не видел!

— Молчи! Это твоя лошадь! И твоя обязанность следить за нашими вещами! Обязанность Послушника!.. — внезапно Лигхт успокоился, словно одернул себя. Махнул рукой. Сказал ровно:

— Ладно… Не время сейчас искать виноватых. Мы тут говорим, а вор уходит все дальше. Давай быстрей!

— Может верхом? — предложил Дирт. — Быстрее будет. Дорога, вроде бы, здесь поровней. Если бы не эти кусты, так и вовсе…

— Верхом? Рискованно… Но лошадей всегда можно купить новых… Сколько хоть там денег было?

— Много, учитель, — Дирт виновато склонил голову. — На целый табун хватит.

— Значит, верхом, — решил Наставник. — Только смотри, будь внимательней! Мы должны во что бы то ни стало догнать его!

— Сделаем! — выкрикнул Послушник, прыгая в седло.

Вскоре задул ледяной ветер, и опухшие небеса пролились дождем. Копыта лошадей скользили по раскисшей грязи, и всадникам стоило немалого труда выдерживать темп движения.

— Он не мог далеко уйти! — крикнул Лигхт из-под капюшона плаща. — Поглядывай вперед.

— Я смотрю! — закивал Дирт.

— И будь готов ко всему! Кто знает, какие подлости он нам приготовил?

— Пусть только попробует!..

Болото вздувалось. Настил гати пьяно колыхался под ногами лошадей. За пеленой дождя ничего не было видно, только порой вдруг выступали из мглы смутные очертания деревьев. Лигхт подумал, что они сильно рискуют, почти вслепую продолжая это преследование. Но он уже не мог отступиться. Азарт и гордость Прирожденного гнали его вперед.

И все-таки они настигли вора.

— Вижу! — крикнул Дирт, привстав на стременах.

— Это он?

— Да!

— Не стреляй! Теперь уж ему не уйти! Он наш!

Прирожденные, гикнув, подхлестнули коней. Лигхт выхватил меч, положил перед собой поперек седла. Дирт держал в руке взведенный арбалет.

Болото кончилось. Кончилась гать. От леса остались лишь редкие прозрачные рощицы да темные массивы ракитников. И слышно было, как где-то недалеко, за маревом измороси, гудит, шумит, ворочаясь, туша океана…

Копыта выстукивали глухую дробь. Брызги и комья земли летели из-под копыт. Прирожденные нагоняли вора.

Паурм услышал их, когда бежать было уже поздно. Он обернулся, нелепо взмахнул руками, что-то вскрикнул и бросился по направлению к ближайшему лесочку.

— Обходи справа! — крикнул Лигхт.

Дирт вскинул арбалет, прицелился.

— Не стреляй! — окрикнул его Наставник. И ученик послушно опустил оружие, ударил скакуна пятками, поскакал наперерез.

Паурм петлял, словно заяц. До леса оставалось не больше полусотни шагов, когда Дирт нагнал его и сбил на землю.

— Лежать! — Послушник легко соскочил с седла, нацелил арбалет, свободной рукой молниеносно выхватил меч, приставил к горлу распростертого человека.

— Молодец! — похвалил ученика подъехавший Наставник. — Свяжи его. И обыщи. — Он спешился, снял с седла моток веревки, кинул Дирту.

Послушник поймал веревку, отвел клинок, предупредил своего пленника:

— Не вздумай бежать! Сразу же получишь стрелу промеж лопаток.

— Не побегу, — буркнул Паурм. Падая, он до крови расшиб голову.

Дирт со знанием дела заломил вору руки, обмотал запястья веревкой, завязал сложным самозатягивающим узлом. Дернул несколько раз, проверяя прочность пут и причиняя боль пленнику. Сказал удовлетворенно:

— Да уж. Теперь точно никуда не убежишь. — Он приподнял Паурма, усадил его, обшарил карманы, залез за пазуху.

— Есть! — вытащил похищенный кошель, прощупал его, тряхнул. — Деньги на месте.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Лигхт. — Убери. Пересчитаешь позже.

— И что дальше, Наставник?

— Дальше?.. — Лигх равнодушно пожал плечами. — Вор должен умереть.

— Эй, — Паурм поднял голову. Щека его была исцарапана, из ноздрей текла густая, темная, почти черная, кровь. — Я всего-навсего украл немного денег. Никого не зарезал. За что же вы собираетесь меня убить?

— Всего-навсего? — ухмыльнулся Лигхт. — Немного? Ты залез в карман к Прирожденным. А это даром не проходит.

— Послушайте, — Паурм говорил негромко и в голосе его была тоска, — я же провел вас через эту жуткую топь. Без меня вы бы точно погибли. Может, сделаем вид, что ничего не случилось и разойдемся в разные стороны?

— Ну уж нет! Пусть это послужит тебе уроком!

— Мне, мертвому?

— Если не тебе, то остальным.

— Кому именно? Здесь никого нет.

— Неважно… Вор должен умереть, — непреклонно сказал Лигхт, извлекая меч из ножен.

И тут земля дрогнула. На какое-то ничтожное мгновение все вокруг вдруг озарилось ослепительной вспышкой. В небе громыхнуло так, что у людей заложило уши. Паурм втянул голову в плечи, потерял равновесие и неловко завалился на бок. Испуганно заржали лошади, встали на дыбы, замолотили в воздухе копытами.

Вновь сверкнула молния, рявкнул гром.

Дождь притих, словно затаился. В небе клубились жуткие иссиня-черные тучи. Налетел ветер, бешеный, жесткий, колючий. Хлестнул людей по лицам, взъерошил волосы, растрепал одежды.

— Проклятье! — Лигхт осмотрелся по сторонам. Спрятаться было негде. Даже деревьев, годных для того, чтоб укрыться под ними от ненастья, поблизости не наблюдалось. Тот перелесочек, к которому бежал Паурм, надеясь спрятаться от преследователей, гнулся, трепетал, словно готовился сорваться с места и улететь.

— Это надолго, — сказал пленник, криво улыбаясь непонятно чему. — Дня на два, не меньше… Но мне-то что? Я, благодаря вам, буду в краях, где непогода не страшна.

— Заткнись! — прорычал Лигхт, замахиваясь мечом.

Сверкнуло в отдалении — ломаная пика вонзилась в землю. Угрожающие отзвуки грома прокатились по небу. Что-то шлепнулось в грязь возле ноги Лигхта. Он наклонился — сначала ему показалось, что это невесть откуда взявшийся камень, быть может кем-то брошенный — но тут еще один такой же «камень» впечатался в землю чуть подальше, расколовшись на три неровных куска. И Наставник понял, что это такое и испугался. Еще никогда ему не приходилось видеть такие крупные градины — круглые ледышки, размером с кулак ребенка.

— Град, — сказал он.

— Что? — переспросил Дирт, не расслышав.

Теперь грохотало беспрерывно. Молнии вспыхивали одна за другой.

— Град! — прокричал Лигхт.

— Это бывает в наших краях, — откликнулся Паурм. — Если не спрятаться, то куски льда проломят череп, даже такой крепкий, как ваш, — он хохотнул. Похоже, ему действительно было весело.

— Заткнись! — хором прокричали Прирожденные, опасливо, из-под руки заглядывая в черное беснующееся небо.

— А я мог бы показать вам укрытие. Это не очень далеко.

Ледяная горошина ужалила Дирта в щеку. Кусок льда побольше плюхнулся в лужу за спиной Лигхта.

— Что? Укрытие? О чем ты говоришь?

— Я заткнулся.

— Какое укрытие? Где?

— Вы оставите мне жизнь?

Прирожденные переглянулись.

— Ты вор!

— Возможно град не убьет вас, ведь на вас столько железа. Но лошадей вы потеряете точно, — рассудительно заметил Паурм. Он немного помолчал, потом добавил: — Кстати, железо притягивает молнии.

Вновь Послушник и Наставник переглянулись.

— Какое укрытие? — потребовал ответа Лигхт.

— Попробуйте найти сами.

— Тебе в любом случае не жить! Но выбирай: долгие мучения или один-единственный взмах меча.

Паурм усмехнулся:

— Выбор богатый, нечего сказать… А результат один. — Кусок льда ударил его по плечу и он сморщился от боли.

— Думаю, слов достаточно, — Лигхт повернулся к ученику. Дирт сразу же понял учителя, кивнул, положил арбалет на землю, убрал меч. Выхватил кинжал.

— Эй! — Паурм вывернул шею, сделал несколько неловких движений, пытаясь отползти. — Что ты собираешься делать?

— Начну с пальцев, — деловито заявил Дирт. — С ногтей. Без них твои руки станут похожими на руки Прирожденных… А потом… Знаешь, когда укорачивают пальцы — это не очень больно, но видеть самому, во что превращаются твои кисти — не самое большое удовольствие в жизни, поверь мне. А отвернуться ты не сможешь. И даже закрыть глаза не сумеешь. Потому что прямо сейчас я подрежу тебе веки, — Послушник присел на корточки рядом со связанным пленником и поиграл кинжалом перед его глазами.

— Стойте! — не выдержал Паурм. — Здесь недалеко есть старая заброшенная избушка. Я знаю дорогу. Я покажу!

— Подними его, Дирт, — приказал Лигхт. С явной неохотой убрав кинжал в складки плаща, ученик послушался.

— Куда нам идти?

— Одно условие! — дернулся пленник.

— Никаких условий для тебя, вор.

— Не убивайте меня сразу. Дайте мне рассказать…

— Веди нас к укрытию!

— Я хочу только, чтобы вы выслушали мою историю!

— Ты думаешь, это поможет тебе?

— Не убивайте, пока я не закончу рассказ.

— Если ты надеешься проговорить несколько лет, то должен тебя предупредить — я не люблю затянутых историй.

— Нет-нет!

— Тогда вперед! Говори, куда?

— Сперва надо обогнуть лесок, — Паурм дернул головой, показывая направление.

— Кидай его на седло! — скомандывал Лигхт.

Дирт легко подхватил связанного вора, приподнял, положил поперек седла. Предупредил:

— Не дергайся!

— Вы меня выслушаете? — спросил Паурм с надеждой.

— Может быть, — отозвался Лигхт. И пленник затих.

Еще несколько крупных градин шлепнулись на землю. Ветер метался, словно взбесившийся бык на привязи, хрипел, едва не сбивал с ног.

— Во весь опор! — крикнул Лигхт, вспрыгивая в седло.

С востока надвигалась иссиня-черная туча, во чреве которой метались клубки молний.

Град застиг их, когда до укрытия оставалось всего ничего.

— Вон она! — крикнул Паурм.

— Где?

— Прямо кусты! И крыша над ними! Видите?

— Кусты вижу.

— Избушка там. В зарос… — Паурм дернулся, изогнулся, пытаясь показать направление, и в этот самый момент тяжелая ледышка ударила его в затылок. Не закончив фразу, Паурм обмяк.

— Проклятье! — выругался Лигхт. — Надеюсь, он жив?

— Не знаю, — крикнул Дирт.

— Разберемся позже! Давай быстрей!

Всадники подстегнули лошадей, направляя их к кустам. Возле самых зарослей остановились, спрыгнули на землю.

— Вижу! — крикнул Дирт. — Там действительно какой-то сарай.

Подобно горному обвалу, с небес обрушился град. С треском, со стуком, запрыгали по земле крупные горошины. Разметали лужи, поломали, разредили кустарник. Одна ледышка, размером почти с куриное яйцо, ударила Дирта в шею. Он вскрикнул от неожиданной боли, сжался, плотнее запахнулся в плащ.

— Бегом! — проорал Лигхт во всю глотку.

И они побежали, так быстро, как могли, продираясь через сплотившиеся цепкие сучки, таща за собой ослепших перепуганных лошадей, руками закрывая лица от ветра, стегающих ветвей и безжалостных ледяных горошин.

Хлипкую дверь избушки Лигхт распахнул ударом ноги. Ввалился внутрь, втащил за собой брыкающуюся лошадь. Следом вбежал Дирт. Запнулся о порог, упал на гнилые доски пола. Тотчас вскочил.

— Дверь! — крикнул Лигхт, выхватывая уздечку из рук ученика.

Ветер врывался в дверной проем, бешено свистел в щелях, бился в дощатые стены, грозил сорвать крышу.

Дирт, преодолевая упругое сопротивление бури, закрыл дверь, задвинул ржавый засов. Выдохнул:

— Все!

По крыше, по стенам оглушительно барабанил град. С потолка капало. Через щели в тонких стенах рвался внутрь ветер, сердито свистел, подвывал. Изредка где-то далеко-далеко ворчал гром, почти неслышимый из-за дробного перестука градин.

— Успели! — сказал Лигхт. — Никогда еще не видел такой бури.

— Это бывает в наших краях, — донесся слабый голос. — Сейчас осень. Самое время для бурь, приходящих со стороны моря.

— Живой, — удовлетворенно сказал Лигхт.

— Живой, — вздохнул Паурм. — Может вы меня снимете? Я второй раз спасаю вам жизни, а вы…

— Помолчи, вор, — сказал Дирт, угрожающе замахнувшись.

— Сними его, — приказал Лигхт ученику. — Ослабь немного веревки, но совсем не развязывай. Кто знает, что у него на уме? — Он осмотрелся, спросил у пленика: — Что это за место?

— Когда-то это был охотничий домик.

— Видно, давненько здесь не было людей.

— Да, наверное. Я очень давно не был в этих краях. Вижу, многое изменилось.

— Сколько продлится эта буря, как думаешь?

— Дня два, не меньше.

— Проклятье! Неужели все два дня будет сыпать этот треклятый град?

— Может и перестанет на время, но, пока небо полностью не очистится, наружу выходить не стоит.

— Ты хочешь сказать, что мы застряли в этой дыре на целых два дня?

— Может намного дольше.

— Проклятье! Ты слышишь, Дирт?

— Слышу, — угрюмо отозвался Послушник.

Лигхт обошел небольшую комнатушку по периметру. Осмотрел грубый массивный стол, неказистую скамью рядом. Попробовал прочность полок, наколоченных вдоль стен. Присел возле очага, сунул руку в давным-давно остывшую золу, поворошил холодные угли. Ткнул ногой груду наполовину сгнивших дров. Буркнул:

— Старье!

— Лучше бы вы ничего не нашли, — хмыкнул Паурм. — До ближайшей деревни полтора дня пути.

Лигхт закончил осмотр убежища, остановился возле лошадей. Задумчиво глянул на пленника. Что-то происходило в его душе, что-то связанное с этим жалким человеком, с этим вором, но что именно, Лигхт пока понять не мог. Он прислушался к себе, к своим мыслям, к своим ощущениям… Что-то мешало, что-то…

— Что? — встревоженно спросил Паурм, не зная, как истолковать пристальный оценивающий взгляд Прирожденного.

— Ты украл наши деньги, — сказал Лигхт.

— Ну вот, опять!

— Мои деньги. Его деньги… — Наставник показал на своего ученика, который, не теряя времени даром и не дожидаясь напоминаний, чистил лошадей. — Деньги Прирожденных… Но мало того, что ты нас обворовал, так вдобавок ты хотел нас обмануть. Оставить в дураках. Ты насмехался над нами, — Лигхт говорил ровно, обращаясь скорее к себе, нежели к пленнику. Обрисовывая сложившуюся ситуацию, оценивая…

— Я спас вам жизни, — напомнил Паурм.

— Да. Возможно. Но преступление все равно совершено. И ты должен быть наказан.

— Я думал, что искупил свою вину.

— Искупление? — усмехнулся Лигхт. — Что это такое? Ты вор и вором останешься… — Он не понимал, зачем ведет этот бесполезный разговор, зачем спорит с пленником, с собой. Что мешает ему прямо сейчас выхватить меч, взмахнуть коротко… И выбросить мертвое тело в беснующуюся непогоду…

— Учитель, — позвал Дирт.

— Что?

— Может разжечь огонь? Все чуть потеплей станет. И поедим горячее.

— Давай, — рассеянно разрешил Наставник.

Что-то мешало взяться за меч и наказать преступника…

И вдруг его осенило — он увидел в этом грязном страннике личность. Привык к нему, притерпелся… Стал воспринимать его как… как равного, что-ли… Не совсем, конечно, но все же… в чем-то…

Лигхт разозлился на себя, на свои нелепые мысли. И еще больше он разозлился на человека, что связанный сидел возле стены, на этого насмехающегося вора, на это ничтожество… Лигхт стиснул зубы, выдернул меч из ножен.

— Эй! — Паурм вздрогнул. — Какая муха тебя укусила?

— Молчи!

— А наш договор? Вы обещали меня выслушать!

Лигхт поднял меч.

— Эй! Три дня торчать здесь! Вы же с ума сойдете от скуки! А я бы мог развлечь вас своим рассказом! Уж поверьте, рассказывать я умею!..

Лигхт сделал шаг.

— Господин, не убивайте меня! Вы же обещали! Выслушайте! Прошу вас!

Лигхт занес меч над головой.

— Нет, господин! Пожалуйста! Прошу! Отсрочку! Маленькую отсрочку!..

— Учитель! — позвал Дирт.

— Что!? — Лигхт резко обернулся к ученику.

— Я не против выслушать его. В конце-концов, если его история будет навевать скуку… — он показал на рукоять своего меча, криво усмехнулся. — Мы найдем, чем себя позабавить.

— Никакой скуки! — пообщал Паурм. Крупные капли пота выступили на его челе, в глазах метался ужас загнанного в угол зверя. — Обещаю!

— Почему мы должны слушать тебя? — спросил Лигхт, опустив клинок.

— Три дня! Всего три дня! Моей жизни!

— Если ты что-то задумал…

— Нет-нет! Это всего лишь рассказ! Просто звуки, слова, фразы!..

— Ты вор! И ты умрешь!.. — Лигхт секунду подумал. Убрал меч. Сказал: — Но не сейчас.

Паурм обмяк, словно разом обессилел, прикрыл глаза и тихо выдохнул:

— Спасибо, господин… спасибо…

Град колотил по крыше, выплясывал задорную гулкую чечетку. Стылые сквозняки гуляли по тесной комнатушке, стонали в щелях. Фыркали лошади в дальнем углу, лениво обмахивали бока хвостами, переступали копытами. Сухо потрескивал очаг, выплевывая на мокрый деревянный пол горячие искры.

Лигхт и Дирт сидели возле огня, неторопливо ужинали. Связанный Паурм привалился к стене возле запертой двери и голодными глазами следил, как Прирожденные опустошают миски. Он замерз, он был голоден, тело его затекло… Но он был жив…

Паурм размышлял. Он взвешивал свои шансы.

Три легенды. Три истории.

Всего лишь слова. Фразы.

Сможет ли он заинтересовать Прирожденных? Сумеет ли их убедить?

Он хотел жить.

Паурм чувствовал, что старший способен поддаться… А вот младший… он слишком молчалив. И есть в нем что-то жуткое, дикое. Эта жажда крови, желание причинить боль другому… Паурм вспомнил нож возле своих глаз и содрогнулся. Младший опасен! Но он Послушник, ученик. Он во всем подчиняется старшему, Наставнику. А значит…

Значит шансы есть.

Надо только верно подобрать слова, выстроить фразы.

Это так просто.

Надо угадать…

А это так сложно…

С чего начать?

Чем закончить?..

Старший слаб. У него сильное тело, острый меч. Он привык убивать. Он — Прирожденный. Но глубоко-глубоко в его глазах прячется неуверенность. Паурм встречал таких людей. Людей, которых можно убедить в том, что черное — это белое, а белое — черное. Главное — подобрать слова, угадать…

Старший слаб.

А младший подчиняется слабости…

Паурм усмехнулся.

Все же он надеялся выжить…

Закончив трапезу, Лигхт поднялся, потянулся. Вслушался в звуки бъющейся снаружи бури, коснулся рукой содрогающейся под порывами ветра стены, поднял голову, посмотрел на подтекающий потолок. Подошел к крохотному оконцу, затянутому какой-то прочной мутной пленкой, возможно бычьим мочевым пузырем или чем-то подобным, попытался рассмотреть, что творится на улице. Естественно, ничего не разобрал. Пробормотал:

— Темно.

Дирт бросил в огонь последнее полено. Сказал:

— Дров больше нет.

— Что? — повернулся к нему Лигхт.

— Дрова кончились.

— А… Вон, на стенах полок сколько. Чем не дрова? Сдирай, ломай, подбрасывай.

— Да и стол-то нам особенно не нужен.

— Верно…

Они помолчали, слушая беснующуюся непогоду. Потом Лигхт спросил:

— Овес у нас остался?

— Самая малость.

— Тогда побереги. Лошадей покормишь утром.

— У нас отруби есть. И хлеба еще много.

— Если мы действительно застряли здесь надолго, то и хлеб не пропадет…

В избушке было темно, только возле открытого очага метались по полу, по стенам алые всполохи, освещали сидящего Дирта, румянили ему лицо.

— Может мне дадите какую-нибудь корочку пожевать? — попросил из тени практически невидимый Паурм.

— Боишься умереть от голода? — усмехнулся Лигхт.

— Мертвецам еда ни к чему, — хмыкнул Дирт.

— А ты попробуй, укради у нас корочку. Мы можем даже отвернуться ненадоло.

Прирожденные рассмеялись.

— Ладно, — посерьезнев, сказал Лигхт. — Еду надо зарабатывать. Рассказывай обещанную историю. Самое время — делать уже нечего, а спать, вроде бы, рано.

— А я бы прямо сейчас прилег, — Дирт демонстративно зевнул.

— Рано! — отрезал Наставник. — Учись бороться со своими желаниями… Эй, как там тебя? Паурм, начинай рассказ! Надеюсь, мне не придется жалеть, что я подарил тебе несколько дополнительных часов жизни.

— У меня во рту пересохло, — негромко сказал пленник.

— Дирт, влей ему в глотку немного воды.

— Чаю?

— Обойдется. Сырой воды.

Дирт неохотно поднялся, поставил немытую плошку под падающие с потолка капли. Усмехнулся:

— Вода самая что ни на есть свежая.

Когда миска наполовину наполнилась, он поднес ее к губам Паурма. Сказал с издевкой:

— Можешь попытаться вылизать ее, там на стенках остался жир, заодно и поешь. Надеюсь, язык у тебя достаточно длинный.

Паурм прикусил край миски, вытянул губы трубочкой, шумно всосал воду, сглотнул.

— Напился? — спросил Лигхт.

— Нет.

— Не тяни время! Начинай! А если рассказ нам понравиться, то получишь еще воды. И, кто знает, может и кусок хлеба впридачу.

— Тюремная трапеза, — хохотнул Дирт, возвращаясь к очагу. — Ты же сейчас узник.

— Вместе сидим, — тихо и угрюмо заметил пленник. На его слова не обратили внимания, а, быть может, просто не услышали.

— Начинай! — вновь приказал Лигхт.

— Хорошо… — Паурм откашлялся, прохрипелся, сплюнул на пол мокроту. — Присаживайтесь поудобней. История длинная.

— Вот это дело, — сказал Лигхт, пододвигаясь поближе к огню. — Не люблю коротких историй.

Паурм подождал, пока Прирожденные устороятся. Прикрыл глаза. Выдержал паузу.

— Ну? — поторопил Лигхт.

И Паурм заговорил:

— Бывает — большая серая птица сядет ночью на крышу дома, рассмеется, словно человек, рявкнет медведем, пролает собакой. Разбудит хозяина, и он откроет глаза, глянет на жену рядом, торопливо прошепчет молитву…

Бывает — изъеденная луна заглянет в окно, осветит беременную женщину, побелит ей лицо, выседит волосы. Серебряное холодное свечение заползет украдкой в горло, выстудит утробу…

Бывает — злой человек глянет искоса дурным глазом, плюнет на тень, придавит ногой…

И тогда рождается мальчик, глаза которого искрятся позолотой. Мальчик, на руках у которого нет ногтей.

Сын не своих родителей.

Прирожденный воин…

Воином он родится. Воином он является с самого первого дня жизни. И в этом нет его заслуги.

А бывают другие. Те, кто воинами становятся.

И среди них бывают те, кто воинами остаются навсегда…

Паурм забыл кто он, где он. Медленно, нараспев вел он свой рассказ. Слегка раскачивался в такт словам. И в голосе его слышалось множество голосов.

Прирожденные внимательно слушали.