Боргезия

Михаил Дорошенко

В тексте «Боргезия» предпринята попытка метафизического осмысления событий, предшествующих революции в России. Текст представляет собой сценарий сиквела с участием одного и того же главного героя.

Дизайнер обложки Аркадий Павлов

© Михаил Дорошенко, 2022

© Аркадий Павлов, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-3558-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Человек с шарфом, скрывающим нижнюю часть лица, переходит по ветке дерева на балкон, вырезает отверстие в стеклянной двери, просовывает руку со вспыхнувшей на мгновение опаловой запонкой на манжете и проникает в спальню.

* * *

— Проснитесь! — тормошит посетитель лежащего ничком человека на постели. — Проснитесь же, наконец!

Голова лежащего неожиданно отваливается, но посетитель успевает ее подхватить. Когда он распрямляется, в его затылок упирается дуло револьвера. Хозяин дома обыскивает его и приказывает:

— Можете повернуться.

Не отпуская головы, пришелец поворачивается:

— Фу-ух, как вы меня напугали.

— Это я должен пугаться, — говорит хозяин квартиры, — вы влезли ко мне.

— Вы не из пугливых, как я посмотрю, и все же… поосторожней с оружием.

— Я во всем осторожен, потому-то и жив до сих пор.

— Вы меня узнаете? — спрашивает посетитель.

— Еще бы, господин ротмистр! Представителей власти нужно знать в лицо. Особенно тех, кто является без спроса, через окно.

— Простите, господин Грин, я и звонил, и стучал, но никто не открыл, хотя я знал, что вы дома. Мне нужно с вами поговорить. Наедине, соответственно. Здравствуйте, мадмуазель, — обращается ротмистр к женщине, стоящей в проеме двери в другую комнату.

— Мари, — оборачивается Грин, — ты бы оделась, а то господин ротмистр смущается.

— Отнюдь, отнюдь, — заявляет посетитель. — Прелестнейшее создание! У вас хороший вкус, господин Грин. Экий вы, право, затейник! Мне нужно сообщить вам, но… давайте перейдем в другую комнату, чтобы нас никто не услышал. Вы не догадываетесь, что вам хотят поручить?

— Я не пророк, не Нострадамус какой-нибудь.

— Хм! В самую точку попали. Все говорят: у вас интуиция. Да, вот… — вертится он, не знаю, куда деть голову, — э… заберите-ка эту гадость.

— Если бы не эта голова… обратите внимание на дырку в затылке, я не смог бы сейчас разговаривать с вами. Какое-то пристрастие преступники имеют к моему балкону.

— Ветка соблазнительно близко к окну расположена.

— И к тому же парадная дверь у меня вечно закрыта. Не понимают, что это ловушка.

— Вы предусмотрительный человек: похвально. Я тоже предусмотрительный. Поскольку вы человек монархических убеждений, мне поручено тайно связаться с вами.

— Что… — спрашивает Грин, убирая голову в комод, — ваши агенты не справляются?

— Справляются, хорошо справляются, за что их убивают.

— Не ищите ли вы книгу Нострадамуса с предсказаниями о России.

— Ну вот: все тайное становится явным. Откуда вам стало известно?

— Ну, к тому же. Слухами земля полнится. Я журналист и сыщик-любитель и к тому же. Расскажите подробнее.

— Его величество велел отыскать утерянные пророчества Нострадамуса о России, которые считаются апокрифами. Необходимо собрать все, что содержится в них, и сравнить с предсказаниями монаха Авеля о нашем времени.

— Стало быть, всех, кто участвует в поисках, убивают?

— Всех, ни всех, за это или за что-то другое… Трех следователей, во всяком случае…

— Не считая свидетелей, — указывает Грин на голову, которая внимательно смотрит на происходящее.

— Откуда вы знаете о свидетелях?

— Легко догадаться.

— Да уберите вы эту чертову голову с глаз долой!

— Хорошенькое дельце вы предлагаете мне. Сами-то вы верите в возможность предсказывать будущее?

— По правде сказать — нет.

— Скажите, вы — монархист?

— По долгу службы.

— А если императора свергнут?

— Я буду служить той власти, которая будет у власти.

— Сомнительно, чтобы будущие властители оставят вас на службе.

— Я, конечно, революционерам не сочувствую, но их уже столько… Жена собственная и дети, а-а… — машет он рукой в досаде. — Так вы согласны участвовать в поисках?

— Чтобы меня тоже убили?

— Вы будете со стороны наблюдать за процессом поисков, которыми будет заниматься следователь Кони.

— Родственник адвоката?

— Однофамилец. Здесь треть гонорара, — бросает ротмистр пачку на стол.

— Ого! За такую треть можно и в пекло залезть.

— Вот и… соответствуйте.

— Залезть в пекло легко! Как только выйти?

— Мадмуазель, скажете, что я поручил вам проследить за женой. Кстати, и проследите.

— Есть основания?

— На всякий случай… э… для маскировки. Честь имею.

* * *

— Милый, — спрашивает сидящая на чемоданах Мари, — зачем ты взялся за такое опасное дело?

— Видишь ли, Мари, я, конечно же, циник, да, циник, но и… патриот. Сейчас наше лживое общество так не любят царя, что… именно сейчас его величество и нужно поддержать.

— Только начала жить по-человечески… — утирая слезы, едва произносит она. — Кстати, могу дать адрес любовника жены ротмистра Обузова.

— Все-все, иди… иди, иди. Сам справлюсь. Отправляйся в Финляндию от греха подальше. Я купил для тебя домик и деньги в банке оставил. Будут поступать каждый месяц в течение года, пока ты не выучишься на швею. Только не возвращайся к прежней профессии. Выходи через черный ход выход, а ко мне посетитель…

* * *

— Я Кони, — сообщает брюнет с густыми баками и мохнатыми бровями и, не ожидая приглашения, проходит в прихожую.

— Вы Кони, и что? — спрашивает Грин.

— Мы должны с вами встреться, — усевшись в кресло посетитель нахально оглядывает обстановку в комнате, — не так ли? Неплохо устроились, Феликс Батькович. Огонька не найдется? — достает он сигарету из лежащей на столе коробки.

— Что-то я не припомню, что я договаривался с вами о встрече.

— Не вы, не вы, разумеется, ротмистр Обузов. Смешная фамилия. Вот еще тоже смешная Окуров. Уздечкин еще смешнее. Что-то лошадиное есть, не правда ли? Он называл вам мою фамилию? Дело не терпит отлагательства. Я решил сразу явиться к вам без приглашения. Книга, о которой пойдет речь, находится…

— Простите, милейший. Какое отношение какая-то книга имеет к жене г-на Обузова?

— Какая жена?

— Вы хотите предоставить мне информацию о любовнике госпожи Обузовой?

— Зачем? — закуривает посетитель сигару. — Причем тут жена и любовник?

— Ну да, муж, жена и любовник… под кроватью. «Вечный муж». Рассказ Достоевского.

— Вы думаете, информация зашифрована в книге Достоевского? — замирает посетитель, сбрасывая пепел в пепельницу.

— Может быть, вы меня с кем-то спутали?

— Отнюдь, — прищуривается посетитель, — отнюдь. Известная вам книга находится…

— Имеет ли упоминаемая вами книга какое-то отношение к супруге г-на Обузова?

— Ах, вот оно что! Должно быть, я перепутал адрес. Прощайте.

— Минуточку, сударь, — останавливает его Грин, — а компенсация? Первичный прием у меня стоит пятьдесят рублей вне зависимости от результата встречи. С вас сто пятьдесят.

— Откуда лишняя сотня набралась? — пытается ретироваться гость.

— Отступные за попытку выудить конфиденциальную информацию.

— У меня всего пять рублей, — протягивает посетитель мятые кредитки на ладони. — Оставьте хотя бы пару рублей.

— Ладно, забирай свои рублики и проваливай.

— Тогда пропустите.

— Пропущу, если скажешь, о какой книге шла речь. Я весь внимание… Кони.

— Хорошо, я все вам скажу. Я актер…

— Играешь Гамлета?

— Как вы догадались? Да-да, играю, только отца Гамлета.

— Которого зовут тоже Гамлет.

— Да-а? — удивляется посетитель. — Я не знал.

— Хорош актер: сам не знает, кого играет.

— Меня наняли сыграть некоего Кони.

— Адвоката?

— Нет-нет, не его. Следователя, однофамильца оного. Слыхали о нем?

— Вопросы я здесь задаю. Ты понял, артист? Что тебя просили узнать и… кто?

— Меня подрядил некий господин узнать, о чем г-н ротмистр с вами беседовал. Кони ищет какую-то книгу. Неизвестный поручил мне узнать под видом Кони, о чем вы говорили с ротмистром.

— И в каком же театре ты подвизался, артист? — говорит Грин с усмешкой.

— В театре, в театре, в настоящем театре! Рубикон, вот!

— Что за гадюшник?

— Приличное заведение. Театр магии и спиритизма.

— Магии, говоришь, и скептицизма?

— Спиритизма. Ну, я пойду…

— Ты не все сказал, артист.

— Что еще?

— Где находится книга?

— На кладбище.

— На каком?

— Вот этого я и не знаю. Как узнаю, скажу.

* * *

— И после всего дал вам пинка под зад? — спрашивает кто-то артиста из глубины кареты. — Стыдно было, должно быть?

— Что стыд? Больно было. В театре частенько пинают под зад, но там-то игра, а здесь…

— Не заметил фальши в его поведении?

— Больно было и даже обидно.

— Стало быть, не заметил?

— Нет, не заметил.

— Отсутствие результата — тоже результат. Проследи-ка, милейший, будет ли он следить за женой ротмистра. Господин Грин сообщит, разумеется, господину Кони о посещении и… так или иначе будет втянут в дело.

* * *

— Да уберите газету, г-н Кони, — говорит Грин, подходя к столу в ресторане, — все уж раскрыто.

— О вас больше пекусь. Третьего следователя по этому делу убили недавно.

— Кого сейчас только не убивают!

— А вы, стало быть, не боитесь?

— Бояться накладно, — говорит Грин, усаживаясь.

— Наслышан о ваших способностях обращаться с пистолетом и шпагой… но, — подчеркивает Кони, — наше с вами общее дело отличается тем, что нам будут стрелять в спины.

— Будем ходить спина к спине.

— Вы шутник, как я погляжу, а дело серьезное.

— Фактически мы ищем незнамо чего.

— Мы ищем определенную книгу…

–… которой, возможно, и не существует. Хотя… если следователей убивали, значит, они что-то нашли. За просто так не убивают. Зачем убивать следователей, спрашивается?

— Чтоб неповадно было искать.

— Где они производили расследования?

— Десятки агентов рыскали по всем антикварным лавкам и музеям Европы. Набралось некоторое количество текстов. Там обрывок страницы, там цитата из какого-то манускрипта с упоминанием, якобы, искомой книги. Фотография стенки монастыря в Испании со стихами…

— Катренами.

— Да-да, катренами Нострадамуса, якобы. Начали складывать найденные фрагменты, и тут погиб первый следователь. Назначили второго. Его тоже убили. Третий оказался кладбище.

— На каком?

— Когда полиция прибыла на кладбище, он лежал на могильной плите какого-то немца бездыханный.

— Книги при нем, конечно же, не оказалось. Что можно сказать о покойнике?

— Следователь был человеком скромным, но…

— Нет-нет, я не о том покойнике. О том самом немце.

— А? Немец умер за пятьдесят лет до того.

— Что за немец?

— Грегуар — так звали покойника. На монументе было изображение Бафомета в рыцарских латах с пальцем у рта. Судя по знакам на могильной плите, покойник состоял в масонском обществе.

— В каком? — настаивает Грин.

— Что-то связанное с тамплиерами. Следователь в морге пришел в себя, хотя и не совсем, так что пришлось отправить его в сумасшедший дом.

— Итак…

— Надо с чего-нибудь начинать, да только ума не приложу с чего.

— Начнем с допроса сумасшедшего.

— От нормального человека толку бывает мало в свидетельских показаниях, а уж от сумасшедшего — и подавно. Тем не менее, мы его допросили.

— Допросим еще раз.

* * *

— Входите, господа, входите, — говорит врач в кабинете, — он тихий, спокойный. Бормочет под нос ерунду.

— Какого характера?

— Несет околесицу. Будущее все более предсказывает.

— Это не ерунда, — останавливается на мгновение Грин. — В нашем деле, во всяком случае. Суммировать можете?

— У нас есть санитар, который ему верит.

— Зовите санитара.

— Да вот же он.

— Скажи-ка, милейший, упоминал ли ваш подопечный какую-нибудь книгу?

— Библию все время цитирует. Будущее предсказывает. Японцам, мол, мы проиграем войну…

— Это и так ясно.

— Немцам — тоже.

— Так! Вот с этого места подробней.

— Будет, мол, с немцами две войны. Одну проиграем, а в другую до Берлина дойдем.

— Не впервой! Что еще?

— Все больше про судьбу императора и семьи пророчит. Лютую смерть, мол, все они примут. И стрелять будут в них, и штыками, колоть, и в шахту живыми бросать. И детей, и слуг, и придворных. Потом офицеров всех постреляют.

— Офицеров? Кто же страну будет тогда защищать, — вновь оборачивается Грин к сумасшедшему, кивающему головой, — от тех же немцев?

— Голодранцы, кто же еще, — продолжает санитар. — Всех дворян расстреляют и купцов, и промышленников, и казаков, священников, и даже богатых крестьян.

— М-да, да, хотя… чем черт не шутит. Скажи-ка, милейший, а не упоминал ли больной Нострадамуса?

— Постродамус… пострадамус… — начинает бормотать больной. — Книгу… книгу… книгу не раскрывайте.

— Почему? — спрашивает Грин, обращаясь к санитару.

— Грегуар, Грегуар, — бормочет больной, — Грегуар там сидит.

— Грегуар, говоришь? — восклицает Грин, вновь обращаясь к больному. — И где ты, милейший, такого навиделся?

— В дыму, — отвечает больной.

* * *

— Что вы выяснили из разговора с больным? — спрашивает Кони, выходя из больницы.

— Из всего того, что он наговорил, я вынес только одно: книгу раскрывать опасно. Дух от нее, мол, исходит тлетворный и тошнотворный. Ну, это и так ясно.

— Ясно-то оно, конечно, ясно, да ничего не ясно. Наши дальнейшие действия?

— Театр Рубикон, — указывает Грин на извозчика.

* * *

— Бить будете? — лежа под ногой Грина на пустой сцене, бормочет актер, изображавший Кони. — Нет надобности. Я, господа, со всеми предельно откровенен. Спрашивайте, расскажу, что хотите.

— Слуга двух господ?

— Всех… всех господ.

— Вот и говори, — нажимает Грин ногой, — что знаешь.

— Ой, больно! Я и так все скажу, только не жмите. Мне было сказано, если полиция будет хватать за грудки, говори все, как есть. Когда про цели организации спросят, велели сказать: ныне, мол, все хотят конституцию. Но вам я вся правду скажу. Мне дают такие странные поручения, не приведи Господь! И даже преступные.

— Кто?

— Масоны проклятые, кто же еще!

— Господин хороший, — выходя из-за кулис обращается к Грину старый-престарый актер, — почему вы наступили на грудь нашему актеру?

— Такая игра.

— А, игра?! Какую репе-ти-пируете пьесу?

— Гамлет. Только мы не репетируем, а играем на сцене.

— На сцене? — удивляется тот, указывая на пустой зрительный зал. — А зрители где?

— Вы и есть наш зритель. Гамлет выловил Призрака и наступил гаду на грудь.

— А-а? — входит в понятие актер. — Так он-таки его выловил? Кем оказался?

— Выясняем.

— Ну-ну… — кивает головой актер и уходит.

— Как тебя прозывают в театре, милейший.

— Тень… Тень, меня все называют. Не потому, что тень отца Гамлета изображаю, а по фамилии: Тенин.

— Кто у вас главный?

— Человек, который отдает приказы, болярин известный. Он там не пешка, как я, но и не ферзь, и не король.

— И кто в вашей шайке король?

— Его сиятельство, вроде бы, ан нет…

— Та-ак… — нажимает Грин ногой.

— Его сиятельство — известный масон.

— Кто сейчас — не масон? — усмехается Кони.

— Вы, ваше благородие, и вот он, — указывает Тенин на Кони. — Ой, больно!

— Что у них там происходит на сходках?

— Чудят, господа, чудят!

— И все? — вопрошает Грин наставительно.

— Да меня, пешку, в ту самую ложу на порог не пускают. Когда его сиятельство подозвал однажды меня, в карете рядом с ним сидел человек в маске.

— Что за человек?

— Человек ли?

— И кто он? — настаивает Грин.

— Боюсь, не поверите.

— И все же?

— Дэмон, а може — сам черт.

— Хм! — качает головой Кони.

— Я же вам говорил — не поверите. Он чин чином сидел: во фраке и… в маске! Только меж рукавом и перчаткой ничего не было.

— Протез у него был стеклянный, болван, — говорит Кони.

— Я, может быть, и болван, но шеи у него тоже не было.

— Врет он все, зубы нам заговаривает.

— Я чистую правду сказал!

— О черте, стало быть, нечистую?

— Ваше благородие, не цепляйтесь к словам.

— Как князь обращался к нему?

— Грегуаром его обзывал.

— Стало быть, у черта есть имя, — говорит Грин. — Где искать книгу?

— На кладбище, я же вам говорил.

* * *

— Что скажете, Сергей Алексеевич? — спрашивает Грин, выходя из театра.

— Ерунда это все, — машет рукой Кони. — Врал безбожно, а вы уши развесили.

— Вот тут-то вы и ошибаетесь. Он не врал.

— Да? — удивляется Кони.

— Просто не договаривал.

— Про черта тоже не врал?

— Скорее всего. Привирал, может быть.

— А зачем? — приостанавливается Кони. — Пугал что ли?

— У них есть какой-то замысел.

— Но какой? Тексты Нострадамуса мы не можем найти.

— Кое-что все же нашли, — настаивает Грин.

— Да, нашли, но ничего определенного по ним нельзя выяснить.

— А если найдем еще больше, то…

— Нас убьют, — разводит руками Кони.

— Хорошенькую перспективу вы описали, однако все, может быть, гораздо сложнее. Нас подготавливают.

— К нахождению фальшивого текста?

— Не знаю, не знаю, — раздумывает Грин. — Пока не знаю. Будем искать.

— Где?

— На кладбище, где же еще?

— Да уж искали…

— Осмотрим еще раз.

* * *

— Ваше сиятельство, — спрашивает Тенин, стоя перед раскрытой дверью кареты, — я понимаю, когда поляки, студенты, евреи, да голодранцы всяческие, вроде меня, хотят свергнуть царя, но вам-то зачем?

— Ты нам за что служишь? За идею или за деньги?

— Немного, конечно, беру, но не за деньги.

— За что же? За страх или за совесть — за убеждения, то есть?

— За страх и… за совесть.

— Вот и служи. Тебе понимать ничего не надо. Спать плохо будешь, если думать начнешь.

— Я, конечно же, дурак… по сути и должности, но про судьбу герцога Орлеанского знаю.

— И что же ты про него знаешь?

— А то, что ему после революции, за которую он так сильно радел, сотоварищи голову сняли с него. Как бы и вам головы не лишиться…

— Ты лучше о своей голове подумай?

— Все, не буду, не буду задавать лишних вопросов.

— Иди и смотри у меня! — грозит ему пальцем фрачник из кареты.

— Ухожу, уже ухожу… — пятится задом Тенин.

* * *

— Аркадий Францевич, слыхали, какие вопросы задает наш актер? — раздается голос собеседника из глубины кареты.

— Слыхал, разумеется. Ведь меня он и спрашивал.

— Слишком много стал знать. Убейте его. Мавр сделал свое дело.

— Я тоже немало знаю.

— Вы во внутреннем круге, а этот…

— Понятие круга столь неопределенное…

— Вы получили то, что хотели?

— Еще бы!

— Вот и служите.

— Разумеется, служу и не за страх, а за совесть.

— Совесть понятие странное, ненадежное, страх надежнее. Страх лучшее средство от глупости.

* * *

— Вот, что я подумал, Сергей Алексеевич, — говорит Грин, подходя к могиле. — Как уже говорил, я верю нашему призраку отца Гамлета. Если он имеет какое-то отношение к дьяволу… сделаем такое предположение… то сие существо является правдолюбцем.

— Отец лжи — правдолюбец? Впервые слышу такое.

— Я имею в виду тех правдолюбцев, кои, бревна в своем глазу не замечая, умудряются на расстоянии узреть соринку в чужом бокале. Заметьте, как точен в деталях наш подопечный. Что ни спроси, на все он имеет ответ. Давайте отталкиваться от его признаний. Он утверждает, искомая книга находится на кладбище. Вы вскрыли могилу и, ничего не обнаружив, зарыли, правильно?

— Правильно.

— Смотрите, — указывает Грин на плиту, — как будто обложка какой-то книги с надписью на латыни.

— Перевели надпись?

— Н-нет, — хмурится Кони, — полагаете, надо было? Мое упущенье, мое. Послать за переводчиком?

— Не нужно… смотрите. Буквы разбросаны по всему полю орнамента. Соберите их все, — указывает Грин тростью. — Что получается?

— Нострадамус!

— Вот вам и книга, — указывает Кони на могильную плиту, — а вот Бафомет, — указывает он на монумент, — держит палец у рта, что означает…

–… тайну, которую мы, мол, не сможем раскрыть.

— Где вы искали?

— В гробу и под ним.

— Вы не там искали. Смотрите, вот она книга.

— Но это только титульный лист, — разводит руками Кони.

— Нет, это обложка.

— Обложка каменной книги!?

— Вот именно! — восклицает Грин. — Видите, здесь одна плита вставлена в другую. Поскольку все заросло мхом, шва не видно. Вы сдвигали плиту, а нужно было ее раскрывать. Подайте-ка мне вот эту железку.

Грин поддевает плиту. Под ней раскрывается страница каменной книги.

— Странный запах исходит от книги.

— Запах тлена.

— Нет, это что-то другое. Кстати, этого рыцаря или, как там его, тамплиера, зовут Грегуар. Вспомните, о чем говорил сумасшедший.

— Ну, это, может быть, совпадение.

— Сколько здесь страниц? Пять страниц каменной книги. Что-то не нравится мне этот запах. Что-то не то происходит. Сергей Алексеевич, да вы ли это?

— А, догадался? — говорит Кони не своим голосом, достает револьвер и направляет его на Грина. — Догадливый был ты всегда.

— Так это вы — мой убийца? Смотрите, они уже здесь, — показывает Грин куда-то в сторону.

Кони на мгновенье отводит взгляд от Грина, и тот в два шага оказывается за ближайшим памятником. Из-за других памятников появляются люди в черном с револьверами. Начинается перестрелка.

* * *

Грин выскакивает из ворот кладбища и, отстреливаясь на ходу, заскакивает на подножку трамвая и неожиданно оказывается в поезде. Он проходит по коридору пустого вагона и входит в вагон-салон.

— Вы кто? — спрашивает Грин, оглядывая фрачников, собравшихся за овальным столом.

— Минуточку, — выставляя палец, объявляет похожий на Кощея фрачник, — мне нужно сообразить. Плохо думается, словно во сне. Во сне плохо думается, как известно.

— Во сне? Кто во сне, я или вы, или оба, а, может быть, все?

— Вопросы, вопросы, вопросы… скажите, господин…

— Грин.

— А-а, старый знакомый!

— Что-то я вас не припомню.

— Господа, перед вами некто Грин, человек, с которым я буду иметь дело лет эдак через несколько, а точнее в двадцать девятом году.

— Не знаю, кто вы, но мне почему-то кажется, вас зовут Файнс.

— Совершенно верно! — восклицает председатель. — Хотите в нашу ложу вступить?

— Название у вашей ложи имеется?

— Название… — с удивлением разводит руками Файнс, — названия нет. А зачем вам название?

— Всякая вещь и… явление… должна быть обозначено каким-нибудь именем, не так ли?

— Мы безымянные, безымянные для… — оглядывается Файнс по сторонам в поисках поддержки, — для конспирации, вот!

— Что вы скрываете, позволю спросить?

— Вы вступаете в ложу?

— Зачем?

— Чтобы, — ищет Файнс поддержки у окружающих, — чтобы…

— Неуместный вопрос, — помогают ему, наконец.

— И все же? — вопрошает Грин.

— Вступивши к нам в ложу, — с большим достоинством говорит один из участников, — вы можете научиться видеть то, что сводит с ума. Вы хотите узнать то, что сводит с ума?

— Как ни странно, хочу.

— Вы готовы подписать чистый лист для вступления в ложу?

— Что я буду за это иметь?

— Все! Все, что пожелаете.

— Так уж и все?

— Что ответить? — вновь обращается Файнс к присутствующим.

— Обещайте все, что угодно.

— Хотите власти?

— Над кем? — усмехается Грин.

— Деньги ему обещайте, деньги верней! — предлагает очередной фрачник.

— Деньги хотите?

— У меня и своих предостаточно.

— Впервые встречаю человека, — выражает удивление Файнс, — у которого достаточно денег. Более того: предостаточно!

— Может быть, женщину ему предложить, — подсказывают ему, — самую красивую в мире.

— У кого что болит, — провозглашает Файнс, — тот о том и говорит. Таких не бывает. Все они на одно лицо, кого ни возьми. А у вас, что болит? Мы многое можем устроить. Вы подпишите, и мы горы свернем для вас! Хотите, избавим страну от тирана?

— Какую страну? — спрашивает Грин.

— Австро-Венгрию, разумеется! Мы же в Праге находимся.

— Долой тирана! — восклицает свита. — Хотя лучше застрелить наследника, старик сам скоро помрет.

— Да вы — заговорщики, господа.

— Заговорщики? — удивляется Кощей. — Разумеется, и что?

— А то, что я вас разоблачил, — достает Грин револьвер, — и сейчас избавлю человечество от заразы.

Он стреляет пока не кончаются патроны. Когда дым рассеивается, Грин оказывается на кладбище. Он подходит к могиле, вынимает из решетки ограды железное копье и поддевает вырванным плиту с надписью: «Здесь покоится рыцарь Грегуар». В гробу изразцовый рыцарь с раскрытой книгой на груди.

Грин втыкает копье в грудь рыцаря.

— О-о-ох, — глухим неестественным голосом отзывается Грегуар. — Не убивай меня, Гри-и-ин… не убивай меня, Гри-и-ин…

Грин несколькими ударами разбивает книгу, затем и всего рыцаря превращает в обломки.

— Заче-е-ем ты убил меня, Гри-и-ин… — продолжают канючить обломки.

— Тьфу, чтоб тебе пусто было! — отбрасывает Грин копье в сторону и уходит.

С сухим каменным треском обломки соединяются и встают. Идол делает несколько шагов и хохочет, но от хохота разваливается на части и рассыпается по траве. Обломки вновь складывается, и Грин начинает стрелять в них из револьвера.

* * *

Кони тормошит Грина на кладбище.

— Что, что случилось? — вскакивает Грин.

— Ничего, слава Богу, — отвечает Кони.

— Мы живы?

— Я сам удивляюсь.

— Кажется, мы стреляли друг в друга.

— Они подложили какое-то зелье между страницами книги.

— Да, книга, книга! Где книга? — вскакивает Грин.

— Книга? Книга разбита, — поднимает Кони обломок с несколькими буквами, — хотя можно… можно попытаться ее восстановить. Я очнулся немногим раньше вас. На меня зелье меньше подействовало, и я первый очнулся.

— А вам, что казалось?

— Не приведи Господь, — крестится Кони, — чтобы такое случилось на самом деле.

— Вы знаете, Сергей Алексеевич, а у меня револьвер разряжен!

— У меня — тоже.

— Мне показалось, что вы — черт знает кто. К тому же вы наставили на меня револьвер.

— Мне показалось, вы хотите убить меня.

— А мне показалось, — вы. Кажется, мы стреляли не только во сне. Как же мы живы остались?

— Я сам в недоумении.

— Коварное зелье.

— Коварная книга.

— Книгу разбита… — размышляет Грин, — но восстановить ее можно… по вашим словам.

— Частично, во всяком случае.

* * *

— Перед нами разыграли спектакль, — указывает Грин на разложенные на столе обломки каменных страниц. — Нас хотели убедить, что мы идем по верному следу, и нас за то убивают.

— А на самом деле?

— Нам дали возможность прочесть настоящий текст или часть его только.

— Для чего?

— Чтобы мы передали его императору.

— Но для чего, если до того убивали?

— Убивали для того, чтобы придать тексту значимость. По-видимому, они ожидали наступления события, которое, судя по тому, что мы еще живы, произойдет в ближайшее время.

— Если они что-то готовят, то зачем им сообщать императору подробности трагической участи? Обычно такие дела готовятся втайне.

— Чтобы лишить его величества воли, когда события начнут совпадать с предсказаниями.

— И какие события, как вы считаете?

— Неудача в военной компании, бунт, покушение на семью, дворцовый переворот. Да мало ли что! Все перечислено в предсказаниях.

— Зачем такой сложный путь?

— У черта, пардон, Грегуара, своя логика.

— Неужели не существует другой оптимистический вариант развития событий?

— Ох, сомневаюсь, — качает головой Грин. — Полагаю, нам подставляют крайне пессимистические варианты.

— Каковы наши действия?

— Кажется, мы подошли к той черте, за которой убивали всех предыдущих следователей.

— Я должен донести до государя всю информацию.

— Если вы не отправите информацию по назначению, вас за это убьют, а если доставите, вас убьют, чтобы показать подлинность книги. Что выбираете?

— Я, пожалуй, рискну. Я передам все материалы его величеству с докладной запиской.

— Как хотите. Я не стал бы этого делать.

* * *

Император стоит у окна и барабанит пальцами по стеклу.

— Ваше величество, — говорит за его спиной сановник, — неприятное известие.

— Как будто есть в наше время иные. Что там у вас?

— Следователя, который передал вам бумаги, убили.

— Этого следовало ожидать. При каких обстоятельствах?

— Вышел он из дворца, взял извозчика. Тот отвез его метров сто от дворца, обернулся и застрелил из двух револьверов.

— У-би-ли, — качает император головой. — Стало быть, предсказания подлинные.

— Ваше величество, завтра…

— Завтра меня не будет: уезжаю в монастырь.

— Надолго?

— На неделю, как минимум.

— Но на девятое января… это уже послезавтра… назначена демонстрация рабочих петицией. Как бы чего не вышло.

— Я приму ходоков в Царском Селе двенадцатого числа.

— А демонстрация?

— Отмените.

— Стоит ли?

— Я, надеюсь, вы помните, что идет война с Японией? Демонстрация в центре города во время войны! Ни к чему хорошему подобные мероприятия не могут привести.

— Левые радикалы могут воспользоваться ситуацией.

— Вот именно! Усильте охрану дворца и постарайтесь не доводить до эксцессов.

— Но если толпа…

— Раздайте солдатам холостые патроны.

* * *

— Ваше сиятельство, — догоняет сановник карету, — он приказал отменить демонстрацию.

— Отлично!

— Патроны велел раздать холостые.

— Еще лучше: сам себе роет могилу. Велите солдатам выдать по одному холостому патрону, а все остальные боевые. Первый залп только раззадорит толпу.

— Будет сделано.

— Водку рабочим раздайте. Водка никогда еще не подводила. Стрелять в ответ начинайте сразу после первого залпа холостыми.

— А если толпа подчинится приказу остановиться.

— Пустите этих дураков с образами вперед, а ваших расположите сзади, чтобы они напирали. Толпу понесет на солдат и…

— На обломках самовластья напишут наши имена!

— Ваши — может быть, мои — нет! — раздается скрипучий голос сидящего в глубине кареты фрачника. — Ибо мои имена сокрыты от всех… для конспирации, — говорит он, на мгновение попадая в свет фонаря, отчего становится видно, что у него между фраком и маской на лице — пустота. — Я не тщеславен, кхе-кхе-кхе…