Чертово колесо

Михаил Гиголашвили, 2007

Михаил Гиголашвили (р. 1954) – прозаик и филолог, автор романов «Иудея», «Толмач», «Захват Московии» (шорт-лист премии «НОС»), «Чертово колесо» (шорт-лист премии «Большая книга»), «Тайный год» («Русская премия», шорт-лист премий «Большая книга» и «Русский Букер»). Грузия, 1987 год, «перестройка». Тбилисские наркоманы и менты, неотличимые от мафии, интеллигенция, воры в законе, партноменклатура – детально прописанные персонажи романа «Чертово колесо» страдают от ломки физической, слома личности, смены эпох и «понятий». «Сквозь мелкие детали, сквозь чутко расслышанные фразы и точно схваченные общественные настроения проступает сложный и страшный образ великой империи накануне распада. Наркотики в этом плотном, густонаселенном, эпохальном романе – не более чем машинное масло, смазка, позволяющая привести в движение поразительно изящную и стройную конструкцию». Галина Юзефович

10

Майор на пятиминутке прочитал письмо из Министерства об усилении борьбы с коррупцией, которая после перестройки заметно выросла из-за всеобщего хаоса и разброда. Отпустив угрюмо выслушавших его сотрудников, он оставил в кабинете Пилию и Маку и, уже не сдерживая издевательского смеха, повторил:

— Ясно вам — надо бороться, надо победить! Вначале победим, а потом будем править! Правит всегда победитель, у него власть. А кому еще править, кроме нас?.. У кого опыт, связи, деньги, оружие, наконец? Кого все боятся? Политиков? Да на них плевать все хотят, их тасуют, как карты. А нас так легко не перетасуешь, мы сами кого хочешь тасанем! Всё. Сейчас едем в Кахетию, проверим наветы вашего лысого Серго!

Пилия мчался по кахетинскому шоссе на предельной скорости, уверенно распугивая попутные машины. Мака, в сверкающих черных очках, в расстегнутой до пупа рубахе хмуро смотрел на дорогу и изредка материл лысача-райкомовца, который наверняка обманул их, рассказав, что в одной деревне под Телави кто-то выращивает в теплице опиумный мак.

— Что он, двухголовый, чтобы врать такое? — успокаивал его майор с заднего сиденья, грызя семечки и сплевывая шелуху прямо на пол. Он уже нагрыз их столько, что ноги шуршали в плотном слое. — Ты думаешь, он не понимает, что его ждет, если он обманул нас и погнал в такую даль?

Пилия думал о том, зачем это боров решил ехать с ними — неужели поверил лысачу?.. Сам Пилия тоже сомневался в его словах, но Серго с таким упорством стоял на своем, что они решили проверить его показания. Сколько его ни подвешивали на наручниках, сколько ни били, ни угрожали — он ни о чем путном, кроме этой теплицы, не рассказал. Клялся, что знает только название деревни и имя. И от подброшенных чеков категорически отказывался, предупредив, что отец все равно собирается на пенсию, а потому шантаж его не особенно волнует. Конечно, врал. И его, и его отца можно было легко запачкать.

Помучив лысача и убедившись, что ничего, кроме реальной машины и мифической теплицы, из него не выжмешь, они решили съездить посмотреть, о чем тот талдычит. Лысача они оставили в подвале, забрав ключи от машины и решив отложить ее переоформление до понедельника, когда в ГАИ должен дежурить их близкий человек, капитан, который и сделает все без хлопот и забот.

Конечно, лысача можно было обрабатывать и дальше, но они планировали отпустить райкомовца: во-первых, за машину можно взять верные деньги; во-вторых, он им чем-то понравился; в-третьих, Пилия ночью должен лететь в Ташкент.

Пилия мысленно представлял себе предстоящую поездку. Он улетит последним рейсом, доберется до Ферганской долины, там пару дней… И на обратную дорогу столько же, в итоге — неделя. Майору, разумеется, ни слова о поездке. Так, надо ненадолго съездить в Западную Грузию, проведать умирающего родственника. Ничего, пусть они здесь без него поработают, а он потом подключится.

Тем более, что главный «певец», Кукусик, у него в руках, ходит за Пилией, как пес, и смотрит в руки — недавно обнаглел до того, что потребовал за день второй чек — не хватает, мол!.. Пилия, конечно, показал ему «второй чек», но он, подонок, чувствует, что они нуждаются в нем. «Пока нуждаемся!» — усмехнулся про себя Пилия. Кукусик, гнида, даже не подозревает, что ждет его, когда его услуги больше не будут нужны. Никакой прокурор не спасет!

Вдруг вспомнился разговор, который завел словоохотливый шофер такси, когда вез Пилию на день рождения тестя. Шофер был маленький, худенький, с длиннющим носом. Вначале он долго рассказывал о каком-то своем приятеле-забияке, в конце концов попавшем в тюрьму.

— Ну и что там с ним произошло? — вяло поинтересовался Пилия, разглядывая узоры на двух галстуках, которые вез тестю в подарок.

— Что могло случиться?.. — риторически вопросил шофер. — Ничего хорошего! Убили его в тюрьме. Обычная судьба драчунов. Это как пловец, которого в итоге унесет море…

— Вот как? — взглянул Пилия на шофера. — Значит, конец наркомана?..

— В морфии утонет, — уверенно сказал шофер.

— Где столько морфия, чтобы утонуть, — усмехнулся Пилия и продолжил: — Конец пьяницы — в вине? Конец бабника — в сифилисе? Конец игрока — в проигрыше?

— Такова жизнь, — вздохнул шофер.

— А конец убийцы? — напрягся Пилия.

— Смерть, стопроцентная смерть, сто из ста смерть. Пулю съест или нож схлопочет. Как же иначе?

— Но и для всех других конец тот же — смерть! — пробормотал Пилия.

Шофер охотно пояснил:

— Для него смерть будет раньше. Другие уважаемо умрут, а этот — как собака, где-нибудь в канаве. Для других смерть попозже будет, а для убийцы — пораньше. Это Божья справедливость, без нее нельзя! — И сам, кажется, удивился резонности и убедительности своих доводов.

А Пилия весь вечер вспоминал этот нелепый разговор, разглядывая гостей тестя и фантазируя о тех концах, которые им уготованы. Надев черные очки, он цепенел от кодеина. Люди вокруг представлялись ему неведомыми существами — крупными, жрущими, пьющими, орущими, рычащими. И свет мерк в хрустальной люстре, и тамада, с бокалом в руке, был похож на дерево. И блестели в темноте ножи и вилки. Где-то крикнули, ахнули, отозвались, и хруст шел по душной комнате, будто кто-то тщательно перемалывал человеческие кости.

— Направо! — вывел его из противных воспоминаний Мака, указывая на грунтовую дорогу. Майор на заднем сиденье отдыхал от семечек, шелестя ногами в шелухе.

«Китель нацепил в такую жару, для понта!» — неприязненно подумал Пилия, в зеркальце разглядывая майора.

Потом он счел нужным рассказать, что вчера у Кукусика выяснил, что этот врач Гуга регулярно ездил в какую-то московскую наркологическую лабораторию, где проделывал опыты на крысах и собаках, пускал им в башку ток разной силы, воздействовал на центры, которые, как выразился Кукусик, «кайф дают».

— А как он узнавал, что крысы в кайфе? — простодушно удивился Мака.

— Там же приборы, они показывают. Как бы это объяснить? Я сам с трудом понял, да и Кукусик, кретин, мало что смог объяснить вразумительно. Он этот аппарат не видел, только слышал о нем краем уха, про какую-то амигдалу говорили. Короче говоря, в мозгу есть какие-то зоны, которые отзываются на наркотики…

— Зоны сладкого режима… — пошутил майор.

— Если раздражать эти зоны слабыми токами, то можно вызывать кайф. Покрутил ручку — и как будто три ампулы вмазал. Крутанул еще — пара кубов по венам покатила. Так, во всяком случае, он говорит… Ничего себе машинка, а?.. Сиди и крути — ни тебе денег, беготни, улиц, шприцев, барыг, проколов — ничего! Обороты добавляй — и будь здоров! — заключил Пилия. — Гуга эту машинку спер и сюда, в Тбилиси, привез.

У Маки отвисла челюсть. Майор тоже слушал очень внимательно.

— Значит, скоро работы лишимся? — спросил он, зевая и утирая лоб.

— Уже работы мало, — поддакнул Мака. — Если эти морфинисты таких аппаратов понаделают, совсем не будет.

— А ты, бедный, сколько тысяч за свое место отвалил? — прервал его со смехом майор. — Фраернулся, парень!

— Да, — серьезно покачал головой Мака. — Лучше бы я в своей транспортной сидел, надежней было…

Все вздохнули. Время действительно наступило сложное. Перестройка так всех перепугала и перекрутила, что наркотики просто перестали поступать в город. Но зато с тех, кого ловили, можно было драть три шкуры, ничем не рискуя. Раньше приходилось бегать, вылавливать, выискивать, теперь — сиди и жди звонка от стукачей, а потом бери голыми руками без проблем.

— Это где-то здесь, скоро, — предупредил Мака, единственный, кто следил за дорогой.

Они въехали в нужное им село.

— Где дом дяди Михо? Который самый у вас тут богатый? — спросил Пилия у двух женщин в черном. Фамилии крестьянина лысач Серго не знал, но сказал, что зовут его дядя Михо, он самый богатый в селе, его дом — самый большой, а участок — самый огромный.

Одна женщина махнула рукой:

— А, дядя Михо! Прямо, прямо и прямо!

А другая сообщила дополнительно:

— Его дом самый красивый, сразу увидите.

Старательно объезжая лужи, Пилия поехал по селу.

— Ничего себе жилище у дяди Михо! — сказал он, уперев машину в литую решетку, окружавшую необозримый двор и двухэтажный дом с балконами. — Каждый день, небось, хашламу хавает…

— И осликов трахает! — добавил майор.

Пилия усмехнулся:

— Что, Гурам Ильич, завидно стало?.. Тебе бы такой домик, с хашламой, осликами и поросятками!

— А что, хорош, — майор оглядывал дом цепко и оценивающе.

Они вылезли из машины и стали вглядываться во двор.

— Вон там, в глубине, как будто теплицы видны! — сказал Мака, а майор подумал о том, что когда он выйдет на пенсию, то обязательно купит себе такой же дом и будет жить в нем спокойно, тихо и сладко, среди ягнят и девчат. Было бы здоровье, Господи!

Пилия настырно нажимал на звонок до тех пор, пока в воротах не появился мрачный небритый детина с отвислым пузом, в солдатских штанах и темной рубахе навыпуск. В правой руке он держал малярную кисть, с которой капала зеленая краска.

— Уголовный розыск! — показал ему удостоверение майор и, не дожидаясь ответа, направился к дому.

Парень, бросив кисть на траву, остался стоять в задумчивости. Двигаясь по двору беспечной походкой, Пилия отметил многочисленные сараи, амбары и птичники по всем углам. Дальше — обширный загон для скота. Большой сарай поодаль похож на мельницу. Еще дальше тускло поблескивают матовые крыши парников. У Пилии екнуло сердце.

Во дворе все чисто прибрано, блестят кузова вымытых «нивы» и «шестерки». Дорожки выметены, беседка увита курчавым виноградом. Пока они в молчании поднимались по ступенькам, в окнах второго этажа мелькнули головы, почувствовалось движение. Дверь была открыта. В комнате у стола стоял крепкий жилистый старик в круглой шапочке на массивной бритой голове.

— Вы дядя Михо? — спросил майор.

— Я. Входите, гостями будете!

— Никаких гостей. Я — майор Майсурадзе, уголовный розыск. Вот ордер на обыск дома.

Дядя Михо посмотрел на него долгим взглядом.

— Оружие, драгоценности, деньги, наркотики — на стол! — отрывисто приказал майор, косясь на антикварный буфет.

Дядя Михо продолжал смотреть на него, не шевелясь.

— Вы что, не поняли? Предлагаю добровольно сдать оружие, драгоценности, деньги и наркотики. Я знал, что кахетинцы медлительны, но не знал, что они глухи…

Инспекторы разошлись по углам. Поочередно оглянувшись на каждого, дядя Михо выдавил:

— А в чем дело?

Рядом в комнате слышались какие-то звуки.

— Кто в доме? — насторожился майор.

— Семья, — кратко ответил дядя Михо и поднял глаза на майора. — Ничего у меня нет. Есть ружье охотничье, у жены два кольца. Всё. Больше ничего не имею, — добавил он, глубокими глазами настороженно следя за непрошеными гостями. — А в чем дело?

— Ружье — на стол, — проговорил Пилия, открывая ящики буфета и заглядывая внутрь.

— Эй, принесите ружье! — крикнул дядя Михо, и вскоре второй верзила, похожий на первого, тоже пузатый, небритый и босой, грохнул на стол охотничью двустволку.

— Сын? — спросил Пилия.

— Да.

— Зови их всех сюда, — приказал майор. — И говори, где у тебя растет мак! Учти, нам все известно.

— Мак? — переспросил старик. — За селом много в полях, сколько угодно.

— Как ты думаешь, мы, трое взрослых занятых людей, работников угрозыска, притащились к тебе в село просто так, хашламы поесть? — прищурился майор. — Мы ведь все знаем. Пол-Грузии опиухой снабжаешь. Ну-ка, веди в теплицу! Вы оставайтесь здесь, осмотрите дом, а я схожу с ним.

Майор первым вышел из дома. Дядя Михо нехотя и медленно последовал за ним, шаркая ногами и поправляя шапочку.

Они молча добрались до пристроек, причем майор чувствовал на себе пристальные взгляды из-за оконных занавесок. «Надо было всех в одну комнату согнать!» — подумал он.

В первой теплице росла клубника. Майор внимательно осмотрел хозяйство. Всё в порядке. Во второй подрагивали на длинных стеблях гвоздики.

— Это все чужое, — пояснил дядя Михо.

— Как это чужое?

— Так. Пришли люди, взяли в аренду теплицу, я только ухаживаю. Садоводом оформлен.

— Этот дом и земля принадлежат тебе? Твои? Ну и всё. И всё, что на ней, — твое! — отрезал майор, которого обнадежили слова крестьянина (раз начинает отмазываться — значит, тут что-то нечисто!) Он повторил: — Всё, что на твоей земле, — принадлежит тебе. Ясно?

Дядя Михо пожал плечами. В третьей теплице желтели цветочки огурцов. Майор, раздвигая кусты, прошелся вдоль грядок. Ничего, одни огурцы. Вышли наружу. Майор огляделся. Больше застекленных крыш не видно.

— А там что? — спросил он, указывая на сараи.

— Старые вещи, инструмент…

— Открывай!

В первом сарае стояли бутыли, лопаты, рассохшаяся давильня для винограда. Свалены ведра, ящики, бочки. Майор со злостью захлопнул дверь. Во втором сарае валялись запчасти от машин.

Они молча постояли в затхлом воздухе сарая, не глядя друг на друга. Майор, брезгливо касаясь пыльного железа, перевернул пару бамперов, ткнул ногой закоптелый аккумулятор, вытер руки платком.

Выйдя наружу, огляделся.

— А это что? Мельница?.. Пошли.

— Зачем? Мельница старая. Не работает.

Майор видел, как слабо двигается старческий небритый рот.

— Пошли, — повторил и направился напрямую к мельнице.

Ноги вязли в рыхлой земле, и майор разозлился, что запачкал ботинки. Дверь была заперта.

— Ключ дома, — сказал старик. — Надо взять.

— Не надо, — коротко рявкнул майор, поискал глазами на земле, нашел какую-то железяку и сковырнул замок.

Когда вошли в предбанник, майор раздул ноздри: он уловил запах. Ничего подозрительного не увидел, но запах был явно странный. Майор пошел вдоль стен и вдруг почувствовал, что пол как бы вибрирует под ногами. Он начал внимательно осматривать его, потопал ногой. Наконец под грудой тряпья обнаружил люк. С трудом поднял крышку и замер от яркого света и сильного запаха, ударивших снизу. Майор обернулся к старику. Тот ошеломленно смотрел в люк, будто впервые видел его.

— Что это, мерзавец? — спросил майор и, достав из кобуры пистолет, полез вниз по крутой лестничке.

Под кварцевыми лампами ровными рядами рос мак. Зеленые головки растений — с мужской кулак.

— Ну-ка лезь сюда! — приказал майор.

Старик нехотя полез вниз. Они молча смотрели на зеленые ряды. Стоял такой густой запах, что, казалось, сам воздух был маслянистым.

— Ну, — сказал наконец майор, пряча пистолет, подходя к растениям и разглядывая их. Он никогда не видел мак в оранжерее и не верил своим глазам. Распустил галстук, повертел шеей и не без труда сорвал длинный стебель с тяжелой головкой. Понюхал. Заметил темные надрезы на головке. Царапнул ногтем. — Ну, дядя Михо, теперь что скажешь?

Старик покосился на него, промолчал.

— Тебя за это дело расстрел ждет. Дело придется передать в КГБ! — внезапно для самого себя вслух решил майор, едва удерживаясь от желания ударить старика. Лампы палили так крепко, что майор взмок до нитки. От запаха у него кружилась голова. Ломило в затылке.

— Не мое это, — выдавил старик. — Кооперативное…

— Что-о? — удивился майор. — Кооперативный опиум, значит? А ты — председатель кооператива?

— Все это кооперативное… — повторил старик.

— В общем, к стенке хочешь… Или на пятнадцать лет в крытую… — сказал майор. — О каком кооперативе ты говоришь?..

— О медицинском, — невозмутимо ответил старик, но майор заметил, как из-под войлочной серой шапочки по лбу хозяина тоже поползла струйка пота, усмехнулся:

— Медицинский, говоришь?

— Медицинский, — подтвердил старик. — Когда начались эти кооперативы, ко мне пришел один дальний родственник, Гватуа из Хашури, и предложил сделать кооператив — лекарства готовить. Говорил, большие деньги за лекарства дают, в Грузии все день и ночь только и делают, что лечатся… У меня как раз место пустовало, вот этот подвал, я и согласился. Он подвал оборудовал, женьшень посадил, алоэ, мак, еще что-то, я не знаю, он меня к растениям не подпускает. Я только наверху воду открываю-закрываю. Открою-закрою, — для большей убедительности старик жестами показал, как это он делает. — С водой у нас плохо. А здесь часто поливать надо. Но если хорошо поливать — жирно растет.

— Жирно растет, говоришь? — ехидно переспросил майор, играя стеблем с головкой. — Грамм за сколько продаете? — поинтересовался он невзначай, прохаживаясь по теплице и трогая растения.

— Не знаю… Гватуа посадил — Гватуа режет — Гватуа продает, а я только кран с водой открываю-закрываю и лампочки меняю, если перегорят.

Старик с таким безмятежным видом повторял эту ахинею, что майор даже на секунду усомнился — может, он и в самом деле такой невинный и простецкий?.. Но, отметив еще раз струйки пота и заглянув в запавшие глаза старика, покачал головой, удивляясь своей наивности — да это же чудовище! Вот кто действительно пол-Грузии отравил, а не Кукусик или этот лысый райкомовец, давший им такой отличный накол, дай бог ему здоровья!

— В общем, плохи твои дела, дядя Михо, — резюмировал он. — Тут имеем выращивание, изготовление, хранение… Где, кстати, товар хранишь?

— Нигде не храню. Гватуа увозит.

Пропустив мимо ушей очередное упоминание о мифическом Гватуа, майор продолжал высчитывать, сколько лет грозит старику и сыновьям — выходило всем по пятнадцать, как минимум.

Старик, послушав майора, снял шапочку с бритой головы, утерся и спросил:

— Сколько?

— Пятнадцать. А может быть, и стенка. Шутка ли — мак выращивать?

— Я о другом спрашиваю. Сколько надо, чтобы вы ушли?

— Да ты что?! Мне орден дадут за это!

— Тысячу долларов! На троих.

Майор громко рассмеялся и щелкнул маковой головкой старика по лбу:

— Старый, а дурак! Кахетинский осел!

Старик невозмутимо пялился на него:

— Что, мало? Им по триста, тебе — четыреста.

— Пошли, приведем понятых, будем оформлять. Ты арестован. Где, кстати, этот Гватуа?

— Не знаю… Ну, две тысячи. Больше нету.

Майор зло уставился на старика:

— Ты очумел?! Неужели действительно не понимаешь, что происходит? Не прикидывайся болваном! Старый человек, как ты додумался до такого? Или денег тебе не хватает, кулак? Небось, весь дом на опиумные деньги построен? — Он взглянул на старика с неподдельным омерзением. — Тебя посадят, а имущество конфискуют.

— За что?

— За мак. За то, что людей травишь.

— Да за деревней целое поле этого мака растет… Кого же за него судить?..

— Прокурор тебе объяснит, кого и за что… За деревней растет совсем другой мак, не прикидывайся дурачком.

Тут снаружи раздались дуплетом два выстрела. Майор отшвырнул старика, живо вскарабкался по лестнице и бросился к дому, нашаривая под мышкой пистолет.

Подбегая, он услышал женский визг, звон посуды, грохот стульев. Распахнув дверь, увидел, что Мака, прижав к стене одного из сыновей, душит его стволом ружья, а Пилия борется со вторым бугаем. Детины ревели, как резаные.

Майор выстрелил в воздух:

— Стоять!

На овальный стол посыпались штукатурка, осколки люстры, и в этот момент Пилия, изловчившись, так заехал небритому быку по роже, что тот, рухнув на окно, выломал раму и вывалился во двор.

Майор крикнул Маке:

— Отпусти, умрет!

У Маки лицо было перекошено, он продолжал с силой давить на ствол. В это время Пилия, высунувшись в окно, выстрелил из пистолета. Со двора раздался вопль. Видя, что Пилия снова целится, майор бросился к нему и схватил за руку:

— Хватит! Хватит!

— Смотри! — закричал в ответ Пилия, указывая на стену, где дымились следы от пуль. — Дуплет дал, сволочь! Хорошо, Мака успел толкнуть его руку, а то я бы уже на том свете был!

Майор ошеломленно посмотрел на следы от жаканов:

— Мерзавец! — И он с наслаждением съездил притихшему под стволом детине по физиономии. Тот сполз по стене и прикрыл лицо руками. — Ничего, мы их в КПЗ так отделаем, что мать родная не узнает! Ну и гнездо! Во дворе, в подвале — поле мака!.. Давайте сюда наручники. Второго волоките со двора. Сейчас я позвоню в Телави, пусть явится начальник милиции и полюбуется, какие кооперативы у него под боком открыты!.. Бандиты! Мак выращивать! В первый раз такое вижу! Ну, вы у меня попляшете! А ты, старая сволочь! — обернулся он к старику. — Наверно, каждый день тосты за Грузию поднимаешь за этим столом, а? — хлопнул он по полированной поверхности стола.

В это время вернулся Мака с наручниками. Он сковал руки детине и отправился во двор за вторым, вокруг которого растерянно стояли женщины и дети. Тот стонал, уткнув в землю бородатое лицо и обхватив руками раненую ногу. Мака велел женщинам тащить его в дом и вызвать «скорую».

— Эй, Михо, что у вас случилось? — кричали с улицы соседи. — Кто стрелял?

— Ничего. Праздник! Убирайтесь отсюда, не ваше дело! — крикнул старик в открытую дверь.

Майор сидел за столом и писал протокол. Пилия осматривал дырки от пуль и, ежась, вспоминал, как пуля поворошила волосы на его голове.

Все молчали. Майор заполнил протокол обыска и обернулся к старику:

— Две тысячи, значит? Тебя и двести тысяч не спасут, дьявол!

Майор ликовал. Такое громкое дело могло очень способствовать карьере. Не только орден, но и повышение светило майору. Поэтому он решил раскрутить его на всю катушку, с фотографиями, газетами и телевидением.

Пока он писал, Пилия сходил в теплицу и вернулся с кучей черных бинтов, кисло-сладко пахнущих опиумом. Бросив их на стол, сказал:

— Помнишь, Бемал и Ашотик продавали бинты, метр за сто рублей? Очень на эти похожи! В кульке в углу лежали, под ведром. Там, наверное, полно еще разного всякого! Настоящее производство!

И он, вороша бинты, кратко объяснил несведущему Маке, что наркоманы додумались варить из маковых головок раствор-кокнар, окунать в него бинты, высушивать, перевозить их в сухом виде, куда надо, а потом опять варить в воде:

— И готово, пожалте ширяться! Чемодан бинтов под лимон тянуть может.

Вскоре примчался из Телави начальник милиции, еще более толстый, чем майор. Когда Пилия показывал ему подвал с маком, он квохтал и охал, повторяя, что дядя Михо — самый лучший колхозник, уважаемый человек, что во все это трудно поверить.

— Не мы же привезли все это с собой! — резонно заметил майор на его кудахтанье. — Тут целая банда. Надо задержать Гватуа, если такой вообще есть. Дом как следует обыскать, опечатать… До приезда экспертов ничего не трогать, никуда не ходить, никого не выпускать, привести понятых и журналистов.

Эксперты приехали очень быстро. Один, с перебитым носом, капитан, и второй, седой, гроза морфинистов, они быстро навели порядок — удалили посторонних, сделали тщательный обыск, простукали стены и пол. Пилия помогал им. Судебный фотограф щелкал всё подряд.

Переходя из комнаты в комнату, Пилия постепенно пришел в свое обычное возбуждение. За столько лет работы он никак не мог привыкнуть к тому пьянящему ощущению, которое испытывал при обысках. Его волновали испуганные лица людей, их беспомощные взгляды. В эти секунды он ощущал необычный подъем: внутри все напрягалось, в приливах изощренной хитрости он шарил и лазил там, где никто бы не догадался искать. Ломал и вскрывал то, что другим и в голову бы не пришло даже осматривать. Так, один раз он нашел драгоценности в железной коробке, заделанной в бетонный брусок, который валялся во дворе на самом видном месте. Пилия не смог бы объяснить, что заставило его упорствовать, вызывать рабочих с отбойными молотками и разносить вдребезги несчастный брусок. И никто, конечно, не поверил ему потом, что никакой предварительной информации он не имел. Но это было так. Просто он до такой степени разъярился от тщетности поисков, что, помнится, готов был поднять крышу или нырнуть в колодец. Единственное, чем брусок привлек его внимание — это поведение хозяина. Тот как-то по-собачьи не отходил от бруска, часто косился на него и ставил ногу.

Приближался вечер. Отца и сыновей увезли в Тбилиси, в управление МВД. Майор был очень доволен операцией: шутил с Макой по поводу его слов насчет отсутствия работы; говорил, что у Пилии сегодня день крещения — пуля ведь погладила его и причесала; хвалил лысача Двали; вспоминал, что это именно он, майор, настоял на поездке…

Насчет Гватуа были приняты меры, причем соседи подтвердили, что да, есть такой родственник у дяди Михо, и действительно они открыли медицинский кооператив, травами лечат, и все бумаги в порядке, в телавском горздраве лежат. Уже в городе, когда подъехали к отделению и Мака вышел, Пилия сказал майору:

— Ты крути это дело без меня, я должен в Западную Грузию съездить, родственник болен, при смерти…

Майор удивился, что Пилия так откровенно отказывается от своей доли в успехе, но поразмыслив, отпустил его с удовольствием:

— Езжай! Какой сом попался нам сегодня, а? Это тебе не чеки по карманам выуживать! — И стал предвкушать, как будет единолично готовить это вкусное блюдо и лакомиться им на досуге. Ведь какие цепочки пойдут от дяди Михо и Гватуа, какие люди проявятся! Если действительно есть бумаги на кооператив, то сразу же привлечь ревизоров, всю эту райисполкомовскую сволочь за халатность, пособничество, содрать с них по пять шкур… Да не забыть весь двор перепахать!

А Пилия, наблюдая, как Мака топчется возле машины, думал о том, что возьми детина чуть правее и не ударь его Мака по руке — и всё, вместо головы у Пилии был бы обрубок… «Ради чего?..» — мелькнула мысль, поразив его своей ясностью. Он поежился. Умирать от маленькой пули не хотелось. Не только от маленькой — от всякой… Мака спас ему жизнь. Пилия — его должник.