Перемена

Михаил Гарберман

2006 год. В маленьком городе на краю одной большой страны шестеро школьников решают открыть собственный кинотеатр. В его сеансах нет мультфильмов, зато полно мата, импровизаций, безвкусицы и подросткового нахальства. Огромная популярность, свое шоу на ТВ, деньги не принесут им радость. Они думают, что это самый ужасный период в их жизни. Они еще не знают, что скоро станут взрослыми, а школьная перемена превратится в настоящую. Книга содержит нецензурную брань.

Про урок музыки

Новогодняя атмосфера лени компенсировалась моими встречами с Марком. Я ездил до его дома четырнадцать остановок, до станции «Глория». Там нужно было идти еще минут пятнадцать до его дома. Войцевский был трагической фигурой в этом автобусе. Ведь автобус, который приезжал в эту глушь, отходил от дома, в котором была одна из квартир отца Марка. Трагизм потраченного времени. Ты можешь тратить минуту, но тратишь сорок.

Обсуждение стратегии наших будущих планов было в традициях Голливуда. Мы тогда только посмотрели первый сезон «Prison Break», где гениальный инженер планировал побег из тюрьмы, обложившись ватманами и стикерами. Стикеров мы не нашли, потому нарезали черновиков и сидели на полу, делая пометки в случайных местах. Выглядело очень эффектно.

— У нас ведь два варианта. Либо ждать, когда Лиор и Никита войдут в раж, — рассуждал я. — Либо ставить скучные постановочные вещи.

— Подождем, — вдруг сказал Марк, когда мы пошли посмотреть на куриц в курятнике.

— Чего?

— Еще одного эксклюзива. — Марк был загадочен.

На следующий день мы сидели в рекреации на первом этаже. Зимнее утро изобрели в аду, чтобы мучить им школьников.

— Привет всем.

Томаш купил новый костюм, купил новый черный галстук. Лица попроще в магазине, видимо, кончились.

— Урок музыки, парни, — подмигнул он.

На моего двоюродного брата повернулись шесть голов.

— Ты выглядишь как мумия в этом пиджаке, — резюмировал Лиор.

— Что намерены делать? — допытывался Марк.

— Импровизировать, — отмахнулся Таволайнен. — Не подгоняйте нас, посмотрим.

Томаш не успел отреагировать, прозвенел звонок. Камера уютно лежала в моем рюкзаке. Мы вошли в класс, на первый в этой четверти урок музыки. В нем Томаш сыграл главную и единственную роль в наших видео. В классе уже была она. Нельзя судить о людях по лицу, но эта была совершенно неприятная дама.

— Садитесь, дети. — Голос был похож на голос Амбридж из «Гарри Поттер и Орден Феникса». — Нет, не так.

Мы с Лиором сели вместе. Она взяла меня за руку и отсадила.

— Но мы сидим вместе, — начал было я.

— Вы учитель?

— Нет.

— Тогда вы делаете то, что учитель скажет. Мальчик и девочка сидят вместе. Так делают в нормальных школах.

Мы сели.

— Меня зовут Лидия, — говорила она, смотря в глаза то одному, то другому. — Мы с вами будем заниматься музыкой. Мне рассказывали, что вы музыкальные клипы любите снимать. Много слушали музыку, значит. Вот и посмотрим, как вы в этом преуспели.

Томаш поднял руку.

— Мы бы хотели сидеть вместе, — заявил он.

— Вы перебиваете учителей? — оборвала его Лидия. — Вы из какого района?

— А это тут при чем?

— Если вы до этого учились в загородной школе, где так разговаривают, так возвращайтесь туда.

— Простите, — поднял руку Томаш. — Мы не будем слушаться, если вы так будете себя вести.

Молчание в классе приобрело желейную форму, твердую и осязаемую. Мы с марком переглянулись, и нашли замешательство в лицах.

— Не слушайтесь, — согласилась Лидия. — Тогда вылетите из класса. Сели, как сидите. Любое нарушение дисциплины — удаление из класса.

Потом Лидия объясняла нам, что значит слово «музыка». Пыталась подкупать, раздавая календарики за каждый правильный ответ. Кого это могло вообще убедить? Но мы не дураки, календари взяли. Спросила, ходит ли кто-то в музыкальную школу. Лишь Лиор брал несколько октав, но это походило на кошачий вой.

В классе из-за чугунных батарей отвратительно жарко, и мы попросили открыть окно.

— Это не положено, — заметила Лидия.

— Но нам жарко, — не унимался Томаш, а он привык, что к его мнению прислушаются. — Вам же тоже жарко.

— Я сама решу, спасибо. Так, всем жарко?

Все боялись слово сказать.

— Ладно, открывайте. Вон то, последнее.

Я ощущал себя как в тюрьме. Только решетки между ей и нами не хватало. Томаш открыл окно, стало немного легче.

— Теперь мальчики к доске, — громовым голосом объявила учительница. — Сейчас они будут петь, а все остальные молчать. Вы, — ткнула она в меня пальцем. — Расставьте портреты бардов у доски.

Я взял портреты бардов и поставил их. Мне не нравилось делать то, что говорит новая учительница музыка.

— Парни, давайте, вас всего семеро. Выходим к доске, а я сыграю.

Делать нечего, вышли. С тетрадками в руках начали петь какую-то муть, я уже не помню текст. Девочки молчали, не выказывая никаких эмоций. Лидия сидела к нам спиной, за пианино.

— Больше темпа! — Пальцы в перстнях дубасили по клавишам.

Мы блеяли и смотрели друг другу в глаза со странной смесью собственной беспомощности и унижения.

— Душу, душу, мальчики, выворачиваем!

— Ну, ща я тебе выворочу, — вдруг прорычал Томаш, и в его руке непостижимым образом оказался мел. Он повернулся к доске и нарисовал барду с гитарой огромные усы.

— Не слышу ритма! — Учительница даже не оборнулась, так увлеклась. — Больше, больше духовности в слова!

— Ща будет — отозвался брат и начал писать на доске причины, за что он любит учителя пения. Причины были проиллюстрированы.

Я не знаю, как пели мы. Всё тряслось, хотелось расхохотаться. За две минуты Томаш исписал большой кусок мела. Человечки, органы, усы — триединство школьной доски тех времен. Внезапно музыка закончилась, и мы резко сомкнули ряды, закрыв собой исписанный кусок доски и портреты. Учительница поднялась со стула.

— Ну что, я недовольна, — улыбнулась она. — Пела слабо, «шарик» не тянули. Больше тройки поставить не могу. Садитесь.

— За музыку? Тройку? — Лиор был отличником, это было наивысшее оскорбление.

— Да кто же вас так воспитывает, — поджала губы Лидия. — Родители ваши исполняют свои обязанности правильно? Или семьи неполные?

Доска словно жгла спины. Учительница отвернулась, и тут Лиор загоготал. Я еле-еле успел закрыть ему рот своей рукой. Она услышала и обернулась.

— Что-то не так? — спросила она, глядя на задыхающегося от смеха Славика и меня, закрывающего ему рот.

— Всё нормально, это он от счастья, — затараторил я. — Спасибо большое за оценки, мы можем сесть?

— Да садитесь, я вас не держу. Так, а это что?

Мы, давясь от смеха, пошли к своим местам.

— Ну! — Лилия ткнула пальцем в усы мужика, переплетающиеся с солнышком в углу доски. — Кто нарисовал?

— Это я! — Томаш радостно поднял руку.

— Встаньте и сотрите. Доложу Марианне Владимировне.

Это был ледяной, безжизненный голос. Ну вот как такие люди рожают собственных детей? Томаш стер. Лидия снова взяла его за руку, и Томаш ее одернул:

— Не трогайте меня, мне неприятно, — сказал он.

— Здесь никому не приятно смотреть на ваше творчество. Глупое, как вы. Еще одна оплошность, и вы выйдете отсюда. А теперь сядьте.

Томаш сел. Я повернулся к Таволайнену. Он сдерживал смех, и мне сразу стало легче. Лидия снова уселась за пианино, теперь у доски были девочки. Как она дубасит по клавишам, с силой гигантского динозавра. Инструмент шатается под ними, он ее ненавидит.

— Голос выше, шарик дуееем! — кричала она. — Где ритм, где вся душа?!

Я и Томаш сидели друг за другом, в нас закипал гнев. Славик сидел перед ним. Лад потянулся на парте, зевнул и ткнул спящего Славу. Тык-тык.

— Сука! — проснулся Лиор, подскочив на стуле. Почувствовав боль в боке, он повернулся к Васильеву. — Ты чего?

— Мне скучно, поговори со мной.

— Вон батарея рядом. Разговаривай сколько хочешь, — махнул Славик рукой и опять удобно растянулся на парте.

Томаш удручённо посмотрел на ржавую батарею, потом на спящего Лиора, который похрапывал в ритм Никиты. Тот уснул сразу после песни в начале урока. Я достал камеру, больная голова излечилась. Тык-тык.

— Мать твою! — взвизгнул Славик. — Что ты со мной делаешь?!

— Тыкаю, — удручённо ответил Томаш.

— А чё так-больно-то?

— Это циркуль. Лиор развлеки меня. Ты у нас главный клоун.

— Сам ты клоун.

— Ну я не могу сидеть и слушать её вопли. Давай, придумаем чего-нибудь?

Славик лёг на парту, потом понял, что сон пропал. Ударил кулаком по столу и гордо выпрямился.

— Давай возьмём мусорное ведро и разбросаем мусор по полу, — вдруг сказал Славик.

Васильев покосился глазами на пластиковое ведро, стоящее рядом с входной дверью. Глянул на Славика, в глазах которого уже начались загораться огоньки.

— Это ведь чересчур, — протянул он с сомнением.

Лиор покачал головой с улыбкой до ушей. Он, скорее всего, даже не подозревал, что Томаш реально отважится на такое.

— Не сможешь, чмошник, — улыбнулся Лиор.

— Я?

— Ты, пиджачок. Не сможешь.

— Ну ладно, хрен с тобой, — пожал плечами он и потянулся к соседней парте.

На втором ряду сидели Света с Наташей, которые что-то беспрерывно обсуждали.

— Свет, — тихо позвал он, хотя в таком шуме следовало бы орать. — Света, блин!

— Да чего? — отозвалась разозлённая Света.

— Ведро дай.

— Зачем?

— Ну дай.

Света готова была отдать все, лишь бы не мешали болтать. Ведро оказалось в руках Томаша. Гром Лидии усиливался, она играла поразительно безвкусный шум. Брат возомнил себя игроком в боулинг и пустил по проходу между рядами ведро. Оно врезалось в ногу Никиты, который проснулся.

У меня вырвался вздох предвкушения прямо в микрофон камеры. Поющие девочки видели разворачивающееся шоу. Никита увидел нас, и пнул ведро в его сторону. И это ведро, разбрасывая мусор налево и направо, прикатилось к первоначальному пункту. Люди по обоим рядам смотрели, как мимо них прокатывается ведро, осыпая их исчерченными бумажками в излитых чернилах.

— Темпа не снижаем! Не снижаем темпа!

Томаш толкнул ведро к Киткату как бильярдный шар, с точностью и нужной силой. Никита грязным ботинком отправил его обратно.

— Ради чести — прошептал Лиор и, выхватив ведро, руками швырнул его прямо к доске.

Ведро с остатками мусора врезалось в доску.

Первые парты и учителя окатил дождь из жеваной бумаги и этикеток от сладостей. В Лиора прилетел использованный чайный пакетик. Лидия обернулась, когда мимо неё пролетело мусорное ведро. Оно с диким грохотом врезалось в доску и, выпустив облако из мела, грохнулось на пол. Класс взорвался раскатами смеха.

— Это кто?… Это как?… Это где? — Растерянность поглощалась злостью в этом громовом голосе учителя пения.

Таволайнен умирал со смеху. Марк пытался напустить на себя серьёзное выражение лица, но это совершенно не получалось. Лицо Лада напоминало лицо хомяка, испуганное ерундой. Мне в камеру подмигивал школьный президент школы.

— Ну, хорошо, — отозвалась потерпевшая поражение учительница. — Прекрасно, просто прекрасно! Ну-ка живо встать! — рявкнула она с такой силой, что воробьи с деревьев мигом разлетелись.

Класс только успокоился, но не встал.

— Я не поняла, — слабовато осведомилась учительница. — Мне что, докладную директору писать?

— Но это не мы делали, — залепетали было девчонки.

— Вот и поговорите с теми, кто вас подставляет после уроков. В моей школе так делали. Это называлось «устроить темную».

— Чего устроить? — искренне переспросил Стефан.

— Поднимай руку, когда говоришь! — рассвирепела учительница. — Встать!

Класс молчал. Именно в этот момент Никите понадобилось хрюкнуть и рыгнуть, сдерживая свой дурацкий смех. Класс снова рассмеялся.

— Тогда ладно, — резко отозвалась Лидия, беря листок бумаги и ручку в свои руки. — Сейчас я пишу докладную и отношу её директору.

Девочки мигом притихли. Томаш горделиво выпятил грудь. Лидия села за стол и начала писать. Старательно выводя буквы, она иногда посматривала на Ладислава и Лиора с великим потрясением. Но ведь вы помните, что Томаш сидел на предпоследней парте, прямо рядом с открытым окном.

— П-с-с, — подозвал нас он. Мы обернулись.

Томаш указал на Таволайнена. Тот потихоньку пересел к брату за парту. Тот ему что-то нашептал. Таволайнен, выслушав Томаша, кивнул, подождал немного и встал из-за стола. Он сделал это деликатно и тихо. Учитель продолжал писать, не отрываясь от листа. Столь же деликатно Никита ПОДНЯЛСЯ НА ПОДОКОННИК И ВЫШЕЛ В ОКНО.

— Я не поняла, что за шум? — проснулась Лидия, подняв голову. Она увидела лишь наши затылки, но мы мигом обернулись. Смерив нас строгим взглядом, она продолжила писать, а мы сидели совсем пораженные.

— Он вышел в окно, — пролепетал я закадровым голосом. — Не переживайте, тут первый этаж, а там сугроб. Но он вышел в окно!

— Псс.

Снова этот голос, и это был Томаш. Он завлекал к себе Лиора. Но Славик сидел на первой парте, и оставить после себя пустое место было затруднительно.

— Меняемся, — прошептал я. Мы аккуратно поменялись, Лиор оказался на второй парте, я на его месте.

Учитель был поглощен всей накопившейся злобой и продолжал скрипеть ручкой. Я снял, как в окне исчез и Лиор. В классе было на два человека меньше. Еще за минуту исчезли Ладушка и Бустендорф. Томаш все продолжал сбрасывать людей с тонущего корабля. Ждал, пока учительница это заметит. Девочки смотрели на нас как на идиотов, они шикали. Я же снимал их широко раскрытые глаза.

— Докладная готова, — звонко срезала тишину Лидия, встав из-за стола. — Дисциплина будет влиять и на вашу успеваемость, и на увеселительные мероприятия. Вам их могут запретить, к слову. Итоговая отчетность… Что-то вас мало.

Мы еле сдержались. Томаш лишь развел руками и молился, чтобы шутка раньше времени не взорвалась.

— Нас столько и было, — закачал головой мой брат.

— Вы меня за дуру держите? Вас как зовут?

— Томаш.

— Что это за имя?

— Чешское.

— Вы что, чех?

— Какое это имеет отношения?

— Отвечайте на вопрос.

— Какое это имеет отношение?

Лидия в холодной ярости отошла к столу, чтобы вытащить что-то из сумки.

Конец ознакомительного фрагмента.