Перемена

Михаил Гарберман

2006 год. В маленьком городе на краю одной большой страны шестеро школьников решают открыть собственный кинотеатр. В его сеансах нет мультфильмов, зато полно мата, импровизаций, безвкусицы и подросткового нахальства. Огромная популярность, свое шоу на ТВ, деньги не принесут им радость. Они думают, что это самый ужасный период в их жизни. Они еще не знают, что скоро станут взрослыми, а школьная перемена превратится в настоящую. Книга содержит нецензурную брань.

Про новую школу

К восьмому классу первое сентября я не встречал долго. В пятом произошла какая-то заминка, в шестом был переезд, в седьмом я проспал. И вот я поступил в лицей №2, его называли Северным. Он был ровно в шести сотнях шагов от крыльца моего дома. Раньше мне нужно было ехать две остановки в мазутном автобусе, но я не любил автобусы, всегда ходил пешком. Теперь я мог спать до восьми двадцати. Занятия начинались в 8—45, урок длился сорок минут. Узнав, что в больших городах школьники тратят час (!) на дорогу в один конец, я долго не верил.

Я бывал в этом лицее раньше. Пару раз мы появлялись тут на выборах. Там за столами, в рекреации около 25-го кабинета, сидели такие тёти настороженного вида. Между ними циркулировала рыжая в очках и вечно всем чего-то высказывала. Мы с мамой быстро ставили галочку, после шли в столовую и там набирали еды. Буфет был истинной целью, а не демократия.

В лицее с первой ступени учился мой брат Томаш. Между нами семь месяцев разницы. Он обожал торчать в школе, строил из себя черт знает что и носил пиджак. Из-за Томаша мне пришлось два раза бывать в лицее одному. Он вечно забывал оставить ключи у соседей для меня. Помню, как испуганно заходил в здание, поднимался в класс. Ждал перемены, находил кабинет, входил и попадал в центр внимания. Его одноклассники хищным подростковым любопытством оглядывали меня. Томаш еще назло медленно вытаскивал ключи из рюкзака и вручал мне.

Теперь мне сказали, что я буду ходить в этот лицей каждый день.

Лето, июнь месяц. Домой приходит Томаш, находит меня, лежащего на диване и мирно читающего фантастику. Кладёт передо мной раскрытую тетрадь, в которой его мелким бисерным почерком исписано две страницы.

— Буквы, надо же, — пробормотал я, глядя на рукопись.

— За лето придётся тебе это всё прочитать — буркнул он. — Я проверил, у бабушки всё есть в библиотеке.

— Зачем читать?

— Ты идешь в мой класс с углубленкой по литературе, — фыркнул брат. — Потом ещё дневник читателя будешь писать.

— А это чего?

— Это такая тетрадочка, в которой всё краткое содержание и твои мысли. — Он провёл рукой по страницам.

— Не буду.

— То же самое хотел сказать Марианне, да только передумал.

— Марианне?

— Рыжему завучу. Она учитель литературы.

Всё лето мы вдвоём давились томами, но я старательно записывал всё в тетрадь. Читать-то я любил, у бабушки была огромная библиотека, жила она в десяти минутах ходьбы от нас. Томаш фелонил и списывал у меня.

За два дня до первого сентября мы с мамой явились в лицей, чтобы эта Марианна устроила мне проверку на прочность. Как оказалось, это та самая рыжая с выборов. Поднялись по огромной лестнице, зашли в образцовый кабинет литературы. Мертвые писатели смотрят с портретов. Тут пыль боялась садится на дряхлое пианино в углу.

Сел я перед Марианной. Она смотрит, дыру ищет у меня на лице или сама её прожечь хочет. Слушала маму минут двадцать, потом и говорит:

— Ну давайте, я ему сейчас устрою небольшой диктант, чтобы рассмотреть всю степень его подготовки.

Дала листок, ручку, попросила разобрать предложение по составу. Конечно, подлежащее и сказуемое я не нашел, подчеркнул слово «человека» волнистой линией (как прилагательное). А тут к ней в класс заходят родители школьников на собрание. Все слушали как меня отчитывают. Решив окончательно добить бедного Савву, Марианна нарисовала на доске ритмический рисунок стиха, состоящий из закорючек и палочек. Спросила, что это такое.

— Не знаю, — пожал я плечами. Мама смотрела в окно.

— Мы обсудим с твоей мамой, а ты подожди за дверью.

— А тут нельзя посидеть?

Марианна так впилась глазами, что я пулей сверкнул вон из кабинета и стал бродить по этажу. Совершенно пустая школа, ботинки создают эхо. Знаете, как после кинотеатра, выходишь на обычную улицу, и реальность кажется измененной. Неестественная тишина. Но тут послышался скрип. Похоже на гвоздь по стеклу, сочнейший, убедительный скрип. Любопытство понесло мои ноги в ту часть этажа. Там было темно, свет из окон не долетал.

Скрип был за дверью туалета.

— Давай, падла! — раздался мальчишеский голос изнутри.

Рука сама открыла дверь. Там стоял парень моего возраста, в жилетке, с прической «горшок», и откручивал раковину мужского туалета.

— О, привет! В коридоре никого? — Его голос подходил любому сорванцу в мультфильме или кино.

— Н-нет.

— Отлично! Помогай.

— Аа… что делать?

— Надо открутить раковину и спрятать в подсобке, пока Фея не нашла.

— Фея?

— Не лесная, это завхоз. Ну чего встал, давай.

Раковина была старая, железная, держалась на двух болтах. Аккуратно, с дотошностью инженеров, мы с парнем открутили два оставшихся болта. Зачем — неясно, но мне очень понравился процесс.

— Ты брат Томаша? — спросил парень.

— Ага. Пришел к Марианне на собеседование.

— О, значит одноклассник. Я Славик Лиор. Только Славик или только Лиор. Ну, пойдем, дорогая. Тяжелая-то.

Он взял раковину, но тяжеловатая посудина требовала помощи и от меня. Мы вышли в коридор и понесли ее к лестнице.

— Несем в подсобку. Она на первом этаже. — Парень сдувал волосы с запотевшего лба.

Я внезапно испугался, что ж я творю. Но внутренне чувство намекнуло о разумности действий. В такие годы рамки разумного, конечно, такие. Мы со Славиком пересекли огромный холл, по широкой лестнице спустились вниз, и прошли в подсобку под ступенями. Лиор толкнул дверь, за которой густая темнота:

— Заносим. Так, сюда клади. Да куда, блять! Вот сюда. Теперь пошли, пошли!

Мы быстро вернулись на второй этаж. Но пошли в другую сторону — как раз к моему кабинету. Мама оттуда еще не вышла.

— Зачем прятать от завхоза раковину? — спросил я.

— Заставила перемывать класс. Знаешь, почему? — Славик артистично махал руками. — Застала, как мы выливали грязную воду после уборки в унитаз. А надо в раковину. Теперь нет раковины. Я пойду, нам на базар еще с родителями.

И ушел, будто его не было.

Поразмыслить над кражей раковины я не успел. Вышла Марианна, с напускной торопливостью, и моя мама.

— Савва, мне очень жаль, но способностей для литературного класса у тебя нет. Сходите в другой класс, там уровень попроще. К тому же в литературном классе, там шестеро ребят всего. Много хулиганства. В общем, в другом классе спокойней.

Но я поступил. Мама сходила в школу снова, взяв с собой сонного отца. Папа клялся, что слово не вымолвил, пока она говорила с рыжей. До сих пор верю, что все вокруг можно решить при помощи разговора и без капли действий.

Первого сентября, с букетом цветов, сорванных с ближайшей школьной клумбы, я стоял в толпе школьников. Пар изо ртов клубился. Мама и я с трудом отыскали класс. Был бы Томаш тут, было бы легче. Но он стоял на крыльце, позади учителей и администрации. Всё напоминало живой концерт рок-группы, вышедшей в тираж. Директор в свитере срывает последние перед похоронами лета аплодисменты. В руках у меня была небольшая видеокамера.

— А вот и седьмой класс. — Мама приобняла, потом поправила цветы и оберточную бумагу. — Не хулигань. Держись Томаша, он хороший. Береги камеру, другой у отца нет.

Мать оставила меня с толпой своего нового класса и ушла. Я обернулся. Девчонки стоят парами или тройками. И только шестеро парней вместе. Один из них — Славик.

— О, это ты! Взяли? — спросил он.

— Ага. Раковину не нашли? — спросил я, не чувствуя конфуза.

— Не проверял еще.

— Ты спер раковину? — удивился высокий парень, со светлыми волосами, и странно длинными руками.

— Мы вместе, — подмигнул Лиор. — Ты кто кстати?

— Савва.

— В этом городе есть хоть одно нормальное имя, — вздохнул долговязый.

— Это Никита, мы зовем его Киткат. Фамилия Торату-Таволайнен. — Лиор сильно пнул парня. — Наполовину молдованин, наполовину финн. Это Стефан. Это Ладислав, но вообще Ладушка.

— Пошел в зад.

— Он невежливый жуть. Так, это Марк. Ну и твой брат воон на том крыльце.

— Эээ… Савва, — только и вымолвил я.

Мы не пожали рук, и с тех пор ни разу не пожимали рук друг друга. Это считалось у нас неестественным.

— Ты будешь это снимать? — спросил Стефан, пухлый и дружелюбный.

— Не будет он эту чушь снимать, — властно махнул рукой Никита. — Лиор, устроим представление?

— Да, мой капитан! — Парень картинно выпрямился, руки по швам.

Выглядело это странно. Внезапно шум толпы возвестил об окончании линейки. Забыв все имена, я влился в толпу и поднялся по лестнице.

Нас завели в класс, рассадили, мы стали ждать классного руководителя. Я сидел рядом с девочкой, за моей спиной — Никита.

— Псс! — Это был его голос. — Доставай камеру.

Я достал камеру и обернулся.

— Да на меня камеру. Так. Вот это банка газировки, — говорил Киткат в объектив, — тряслась два месяца у папы в машине. Сможет ли поймать ее Лиор. Э! Лови!

И швырнул ее через весь класс. Банка пролетела над серединным рядом и чудом угодила в руки Лиору.

— Мальчики, вы опять начинаете! — раздался девичий голос с другой парты. Да, это была отличница.

— Ххха! — Славик швырнул банку с газировкой обратно Таволайнену.

И понеслась. Раз-два — банка на нашей стороне. Три-четыре. Никита голосил на камеру, и я трясся от смеха. Пять-шесть. Ладислав поймал ее на последней парте. Семь-восемь. Банка прилетала по лбу толстячку, он чудом не уронил ее на пол. Девять-десять. Банка снова у нас.

— Теперь не поймает, — зашипел Никита и со всей силы швырнул ее Славику.

Славик не поймал. Банка ударилась об стену. Одиннадцать-двенадцать. Она взорвалась именно в тот момент, когда открылась дверь и вошла по виду учительница. Класс захохотал, я еле держал стабилизацию камеры. Это была математичка. Струя отвратной сладкой воды смыла фиксирующий гель с ее головы. Она случайно зашла в класс, это был даже не ее кабинет, она за мелом заглянула. И получила в табло.

Нас отругали, мы отсидели классный час. Расписание на второе сентября записано, кабинеты указаны, конфеты от детей на отдельном столе, цветы в вазах. Все ушли, не попрощавшись. Я брел свою норму шагов обратно до дома.

— Э, Сав! — Это был Стефан. Он догнал меня. — Ты очень удачно с камерой пришел.

— Ага, — сказал я, пожав плечами. — Часто такое происходит?

— Ой, каждый день, Сав. Каждый день как военная операция.