Перемена

Михаил Гарберман

2006 год. В маленьком городе на краю одной большой страны шестеро школьников решают открыть собственный кинотеатр. В его сеансах нет мультфильмов, зато полно мата, импровизаций, безвкусицы и подросткового нахальства. Огромная популярность, свое шоу на ТВ, деньги не принесут им радость. Они думают, что это самый ужасный период в их жизни. Они еще не знают, что скоро станут взрослыми, а школьная перемена превратится в настоящую. Книга содержит нецензурную брань.

© Михаил Гарберман, 2021

ISBN 978-5-0053-2619-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Про меня

Я родился в 1993 году. Занимался всю жизнь одними глупостями, совсем ничего и никого не создал. Мне скоро тридцать, из достоинств только восьмилетний кот. У родителей в тридцать был восьмилетний я. Все силы уходят на борьбу с прокрастинацией, а как дело доходит до битвы за пользу, то я уже устал.

Выходные дни пожирает съемная квартира. Удивительно, сколько я произвожу мусора, поглощаю еды и вылепливаю из нее тот же мусор. Жизнь медленные песочные часы. В последнее время горлышко в них раскрыли так, что жизнь разогналась до предела. У меня вместо песка сыпется кошачий наполнитель. Высыпаешь его в полиэтиленовые мусорные пакеты после кота, и грустно так. В такой жизни обращаешься только к прошлому. Последние лет пять я катаюсь по кольцевой линии далекого воспоминания, по кругу одиозного и глупого 2007 года. Думаю о прошлом, в котором было только настоящее и никакого тебе светлого будущего.

Светло было там. Тебе лет пятнадцать-шестнадцать, планка юмора понижена, телевизор сам от тебя прячется, интернет не вылился наружу. Песни честнее, эмоции правдивее. Идиотская «Попытка №5» ВИА ГРЫ, текст которой впечатался в память без усилий, еще перевешивает плейлист, составленный нейросетью. Все вокруг было несерьёзно, была легкость бытия. Потом я моргнул пару раз. Эпоха этих ваших игрушечных дипломов, которые тебе вручили после двадцати двух, прошла. Пора выдумывать смысл жизни. Но нет его. Как бы ни искал.

Поглядываешь на этих ровесников на почти руководящих должностях, на семейные парочки с милыми и смешными детьми, или — хуже! — на стартаперов с деньгами — да и вздохнешь. Зависть к ним была бы понятней. Да нет ее тоже, одно сплошное сожаление о потерянном куске. Как застрял нулевых, так там и остался. Глядите, я нашел себя, мое призвание в бесконечном проживании этого года. Идут к черту карьерные лестницы с ножами вместо ступеней.

Как-то вернулся я после тяжелого рабочего дня в комнату с не заправленной кроватью. Тяжелый рабочий день у всех моих ровесников к тому времени превратился в период разговоров разной степени тяжести. Я глупенько забылся в сидре и музыке. Еще друзья приехали, играли в «Угадай мелодию» для старперов, обожаю. Врубаешь им «Он носит крылья в рюкзаке, мечтает и грустит о ком-то» или «Я как Юрий Гагарин в твоем микрокосме…», и глядишь за реакцией. Сначала губы в восхищенном выдохе вытягиваются в трубочку, одновременно глаза узрели Господа Бога посреди хрущевки. Потом эти возгласы вроде «Да! Это же та песня! Да я под нее на школьной дискотеке!». Потом фаза расправы над теми, кто не узнал песню: «Ты что, дура? Ну блин, как не узнала? Даже Саша узнал, он такое говно не слушал! Как слушал?! Красава!».

Затем минут сорок алкогольный дурман выкачивает из твоего рта все воспоминания об одежде, прическах, субкультурах, идиотских конфликтах. Ничего из этих слов даже близко к оскорблению того периода не подбирается. В конце растет грусть, включаются медляки, множатся пустые бутылки. И вот, громогласный шорох кота в лотке. Скоро по всей квартире разнесется запах дерьма, друзья уедут в другие съемные квартиры, а ты останешься все убирать. Принимаешь душ, падаешь на простыни, засыпаешь тяжелым сном. Снится тебе ерунда.

Но в один из дней я не заснул. Снова сел на диван, закурил. Решил почтить память умершей беззаботности и отчасти себя пятнадцатилетнего. Решил написать это, и все искал с помощью букв ту легкость, ту воздушность. Даже думать не хочется, получилось ли.

Я вырос не тут, не в столице. Это был городок Палатинск на востоке большой страны. Не прыщ на карте, найти можно, но индивидуальности никакой. Это не древний град, которому даже люди не нужны. Краеведческий музей гордо гласит, что Палатинск был построен согласно плану и удобному расположению. Правда, посреди был непролазный таёжный лес и критерии удобства остались загадкой. Никаких исторических битв за клочки земли, он квадратный. Честно, у него границы идеально прямые, нужные для разделения с другим запланированным городом.

Десятки лет город принимал огромное количество ссыльных, беженцев, иностранцев, треть из которых за пределы квадрата не выбрались. Они стали нашими дедушками и бабушками. Наши мамы и папы строили город по выдаваемым планам, не забывая и о своей культуре, наводнив свежие улицы обычаями и языками. Везением было невмешательство остального мира. Столица страны была так далека, так неведома, что ни телефон, ни новости никак не сблизили Палатинск со своей собственной страной.

Символом затерянности городка может служить мальчик по имени Андер, который до совершеннолетия думал, что он, его мама и бабушка единственные в мире говорят на шведском языке. Его даже на местных марках печатали лет тридцать назад. Бурлящий плавильный стакан цивилизации потратил еще поколение, чтобы разрастить до котла. Именно в котле уже родился я и мои школьные друзья.

К осени 2006 у меня был свой опыт молекулы, что оттолкнулась от днища этого котла, устремилась к поверхности, к свету и воздуху. Наверху тоже было днище, но новое, неизведанное. Я закончил первую ступень, семь классов проведя в атмосфере игнорирования школы как жизненной силы. До выпуска оставалось два года. Друзей в той школе не было, только заменители, идентичные натуральным.

Жизнь тогда была обычной. Прелесть была в беге по гаражам, в валянии на траве заброшенного стадиона, в дефицитной колбасе, которую отец доставал к новому году. В общем, стандартный набор выросшего в глуши. Забыл представится, меня зовут Савва Хасларту. Не пугайтесь, тут много идиотских фамилий, не забывайте о котле. В то лето 2006 года я должен был перевестись в новую школу, в другое здание, к другим людям. Подростков пугают другие люди.

Эти два года школы отравили мое дальнейшее существование тем, что я был счастлив. Вот и дорос до состояния, когда хочется забыть счастье. Без него быть частью общества гораздо легче.

Про последний август перед новой школой.

Разноцветные листья скоро будут кружиться под лучами холодного солнца. Пока что я бездельничал перед школой. В последние выходные в августе мы с двоюродным братом Томашем (Васильев, фамилия по матери) поехали в центр. Там, пьяные от летнего воздуха, мы гуляли. Еще плюс двадцать на улице, мы в футболках.

Маленький автобус, который назывался в народе «комок», отвез нас на городскую площадь. Мы сидели на скамейках, что опоясывали круглый неработающий фонтан. Голуби скользили по черноватой от копоти выхлопных труб брусчатке.

— Будешь хот-дог? — спросил я брата.

— Давай, — как всегда, сдержанно ответил он.

Мы сбегали в соседнюю палатку с едой, и скоро у нас в руках дымились хот-доги с химозным майонезом, горчицей и кетчупом. Мы ели и смотрели на людей. Они были яркие, цветные, с розовыми полосками в длинных челках, с прекрасной шашечной одеждой, в широких кроссовках с белоснежным шнурками. Я особенно любил смотреть на гетры девчонок, в черно-розовую полоску. Они были веселые, но тщательно скрывали это за напускной модной грустью. Кто бы мог подумать, что станет модным через каких-то десять лет, что радость маскируют грустью. Скейтеры постукивали колесами. Девушки облизывали пирсинг. Мир обожал со вкусом жить. Компании разноцветных людей плавали в океане жизни провинциального города. Томаш тогда заметил, что в каждой компании обязательно был один жирный эмо.

Мы пошли по улице, встречая старшеклассников, что раздавали листовки, неимоверно гордясь первым заработком. Парочки целовались на скамейке, касаясь друг друга длинными волосами. Кажется, пройди я голым по центральной аллее, люди бы подошли и спросили, шутка ли это, а некоторые отбитые бы присоединились. Нет небезопасности и унижающего смеха. Смех тогда был совершенно безобидным. Ну, или когда ты подросток. Все никак не могу понять, что важнее в воспоминаниях — две тысячи седьмой год или то, что я подросток.

Мы дошли до первого и единственного фаст-фуда, где толпа брала кассы штурмом по восемнадцать часов в день.

— Здрасьте, нам чизбургер, рис с белым соусом, картошка и молочный коктейль, — улыбался я, отсчитывая деньги. Банковских карт почти ни у кого не было, только наличные.

Мы с братом ели, вкус дурманил сытостью. Вокруг копошились дети, потому что все подобные кафе обожают зазывать детей, но кормить их родителей. Поевшие до отвала, мы продолжали гулять «вверх-вниз». В Палатинске одиннадцать холмов, и это ужасно.

В кинотеатре (билет стоил полтинник) посмотрели, кажется, «Людей Икс». Даже они были совсем другие. Мы шли обсуждая, что по главному каналу страны показывают плохое аниме, лучше бы вообще ничего не показывали. С местного ДК нам навстречу выплыла целая толпа людей с концерта то ли SLOT, то ли Элизиум. Группа чудом добрались до нашей задницы мира. Я вспомнил про свой Canon 350d, самая влиятельная зеркалка в мире. Мы фотографировали людей, не подозревая, что спиртуем воспоминания в эти зеркала. Эти фотографии мы потом потеряли, их так никто и не посмотрел.

Домой в тот день я добрался с купленной в местной палатке пиццей. Брат погрузился в свои невероятные бумажные приключения. Он был президент школы, готовился к новому учебному году. Потом мы смотрели «Клинику», вроде как шестой сезон. К вечеру я заперся в своей комнате, выпустил хомяков гулять в огромном тазу с высокими бортами. Растянулся на диване. Мама и папа должны скоро приехать с работы. Обычно я ходил встречать их на остановку, это было около семи часов. Но сегодня не пошел. Я слушал Rammstein и OOMPH, потом радио, где играла самая качественная поп-музыка в мире.

Я был счастливее хомяка в тазу, что с хрустом ел вкусняшку.