1942 – 94

Михаил Владимирович Бычков, 2021

Кто бы мог подумать, что плен на одной войне – еще не конец, а только начало новым, необъяснимым событиям во времена второй, давно прошедшей? Что старый «зиндан» совсем не сырая яма, а утерянная машина времени Третьего рейха? Что пришельцы из будущего торгуют технологиями? Все это предстоит узнать герою, волею судьбы попавшему в круговорот времени.

Глава 1

Четвертые сутки они ждали машину с обеспечением. Запасы продовольствия подошли к концу — остались только соль и сода. Последний “сухпай” прикончили еще позавчера, а есть хотелось очень сильно. Вспомнили рассказы дедов и пробовали жевать кору с деревьев, но кроме противной горечи во рту, никаких ощущений это не добавило. И как только во время голода люди выживали таким способом?

Напряжение последних дней было велико; ночью постреливали, и поэтому от голода нельзя было спастись ни наяву, ни во сне. Где-то происходили стычки, но, не смотря на это, мирная жизнь все еще проходила и проезжала мимо поста, хотя взгляды у людей были направлены под ноги. Никто не здоровался, ничего не спрашивал и ничего не отвечал, стараясь быстрей обойти блокпост. Приходилось сидеть и ждать, глядя, как проезжают мимо телеги, груженые бидонами с молоком и другой незамысловатой сельской продукцией, не имея возможности даже подать вид, что на блокпосте наступил голод. А жрать хотелось все сильнее.

Хуже всего было то, что аккумулятор в радиостанции полностью разрядился, и уже не было никакой возможности связаться со"своими", чтобы уточнить, когда прибудет провиант, да и вообще — узнать, что происходит вокруг. Кто-то робко высказал мысль покинуть этот чертов кордон и пробиваться к части, но все прекрасно понимали абсурдность затеи и предпочли остаться здесь, на горной дороге. Ведь, как говориться — надежда умирает последней.

Дальше по дороге располагалось несколько селений. Дома — приземистые, основательные, с глухими железными воротами, за которыми заходились лаем невидимые собаки. Не видно было и людей, — вообще, ни живой души. Только хлопали деревянные ставни на окнах. Казалось, вот она — еда, рядом, только протяни руку, но мысль отлучиться с поста, чтобы попробовать выменять, или попросту купить ее на придорожном рынке, ни у кого не возникала. Шанс получить не то, чтобы кусок отравленного мяса, а попросту пулю в спину был очень высок. Да и менять не на что было. На патроны, как это делали зеленые новички, впервые попавшие в патруль, и горящие желанием купить травки или местного самогона от улыбчивых и очень доброжелательных стариков, не позволила бы совесть, чтобы потом мучиться от мысли, чем обернется это для русских солдат.

Старший прапорщик Дымов, начальник блокпоста расположенного в районе села Шаро-Аргун, сидел на ящике из-под снарядов и, насвистывая некий популярный мотив, пытался соорудить примитивную удочку. До командировки он являлся старшиной одной из рот богом забытого отдельного батальона, расквартированного в каком-то захолустном городке, но из-за пристрастия к"огненной воде"был сослан в эту дыру. Внизу, на дне ущелья, вдоль которого протянулась охраняемая дорога, протекала небольшая речка. Возможно, в ней водилась рыба. Может даже форель. Обитала ли она в этих местах — особо никто не задумывался, мечтали об ухе, и свято веря в обещания Дымова вернуться с уловом, помогали, как могли.

— А леску-то где возьмете, товарищ прапорщик? — давясь слюной, в предвкушении предстоящего ужина, поинтересовался сержант Кучеров.

— Настоящий солдат всегда имеет под рукой суровую нитку, — не поднимая головы, поучительно произнес тот. — В бурной реке и она сойдет. И вообще, если старший прапорщик Дымов сказал, что рыба будет — значит, она будет!

— Хотелось бы верить, — вздохнул рядовой Климов, он же Клим, наблюдая за манипуляциями старшины. Он всегда был чем-то недоволен. И сейчас, особенно. Проклиная все на свете, думал о том, каким был идиотом, поддавшись на уговоры матери “отслужить как все”, и благополучно вернуться домой. Теперь, это виделось слишком далеким, а мать успела сотню раз пожалеть, о том, что выбрала такой способ воспитания 'непутевого сына'

— Не ной, Клим, — бросил Кучеров. — Без тебя тошно.

Сержант, вообще, являлся уникальной личностью в группе. Уже месяц, как он должен быть гражданским человеком, красуясь перед девушками в парадной форме, попивая холодное пиво у ларька. Но, в общей суматохе, воцарившейся вокруг, про него попросту забыли. Впрочем, как и обо всех на этом посту. Странное время — странные поступки.

— Ну, вот и готово, — вскоре объявил Дымов, осматривая свою поделку. — Подайте ведро, господа! Я отправляюсь на рыбалку.

— На что ловить собрались, сударь, — резонно спросил сержант. — Думаете, при виде вашего рыболовного инструмента, добыча добровольно сдастся в плен?

— Дурак ты, Кучер, — плюнул прапорщик. — Зелен ты, и глуп. Горная рыба, как ворона, клюет на блестящее — то бишь на блесну.

— А где блесну-то возьмете?

— “Отличник боевой и политической” на моей груди — вполне подойдет. Хорош воду мутить — давайте ведро, и я — пошел.

— Удачи!

Начальник блокпоста направился к речке, а его недавние спорщики вернулись на свои места.

Дымов поставил на прибрежные камни ведро и принялся ловко забрасывать самодельную снасть в бурную хрустальную воду. Не хотелось верить, что война рядом и в то, что кто-то там, за горой, тоже смотрит на тебя через стекло оптического прицела.

Он не обманул, (что еще больше укрепило его авторитет в глазах подчиненных), вернувшись с парой небольших рыбин. Конечно, это была не благородная форель, но это особо никого не смутило. Пока ароматное варево весело клокотало в котелке, личный состав обступили костер, глядя, как постепенно темнеет вода, вбирая в себя вкус рыбы, не в силах отойти от еды ни на шаг. Разлили по чуть-чуть, переживая, как отзовется кишечник на нечаянную радость, после нескольких дней голодовки.

— Душевно, — отставляя котелок в сторону, произнес Кучеров. — Никогда бы не подумал, что обычная рыбная похлебка так сильно порадует организм.

— Человеку, для счастья, нужно не так уж и много, — усмехнулся прапорщик. — Смотря, какими категориями это самое счастье измерять.

— В смысле? — дохлебывая бульон, поинтересовался Климов.

— Смысл прост, как и все вокруг. Дома ты каждый день хавал пельмени со сметаной, и не чувствовал от этого кайфа, а сейчас — рыбной похлебке рад. Категория!

— Чего дураку объяснять прописные истины, — махнул рукой сержант. — Потом сам допрет. Давайте спать.

— Кто на пост?

— Каму мы на хрен нужны, Клим! Ты, кроме меня и старшины, за последние два дня видел, кого-нибудь?

— Вот это и стремно! Знаешь, перед чем затишье обычно бывает?

— Дрыхните, — вмешался в разговор Дымов. — Посижу. Все равно не спится в последнее время.

Он вспоминал жену и дочку, что остались дожидаться в гарнизонной общаге. Странная вещь война — вроде сидишь на посту, отгоняя мух и ковыряясь в носу, а затем, бах — только успевай магазин в 'калаше' менять. А поймаешь пулю в голову — и деньги даром не нужны. Только, молодых пацанов жалко. Двое сейчас спят рядом и не думают о том, что жизнь их в данный момент находится в руках старшего прапорщика Дымова.

Тяжелый армейский грузовик, пыхтя, натужно вполз в гору. Остановился у шлагбаума, заглох, и скинул лишний воздух из ресивера — словно выдохнул с облегчением, что дальняя дорога завершена. Водитель — контрактник, выбрался из кабины, громко хлопнув дверью. Засунув руки в карманы, в развалку подошел к мешкам с песком, что обозначали присутствие блокпоста.

— Здорова, братья по оружию, — протягивая ладонь для приветствия, воскликнул он. — С голоду тут еще не подохли?

— Сейчас тебя съедим, — беззлобно ответил сержант Кучеров, обмениваясь рукопожатием. — Чего привез?

— Что послали, то и привез. Где старшой?

— Уже пошли будить. Спит. Всю ночь нас охранял.

— Ладно, тогда ты бумаги подпиши, — он достал из-за пазухи несколько бланков. — Ручка-то есть?

— Кто это у тебя в кабине сидит, — поинтересовался сержант, подписывая документы. — Напарник?

— Пополнение ваше…

— А, чего не выходит, стесняется?

— Сам и спроси, — посоветовал водитель, — Я сейчас обратно махну. До темноты успеть хочу. Неспокойно стало в этих краях, того и гляди подстрелят на дороге.

Кучеров подошел к 'Уралу' и, открыв дверь, распорядился:

— Ну, давай, пополнение, вытряхивайся. Машину разгружать будем.

Солдат с готовностью покинул кабину и предстал перед ним во всей красе: форма сидит как влитая, уверенный взгляд направлен прямо в глаза сержанта, без тени сомнения на лице. Молодое пополнение не обладает таким характером.

— Да, — протянул Кучеров, — Вижу, не простой фрукт нам прислали. Контрактник, что ли?

— Тебе какое дело, сержант?

— Хорош языки чесать, — забирая накладные из рук Кочерова, произнес подошедший прапорщик. — Ты лучше иди вещи собирай, раз уж замену тебе прислали.

— Это я мигом, — воодушевленный он, направился в палатку, долгие месяцы служившую крышей над головой

— Счастливый, — с нескрываемой завистью, вздохнул Климов. — Скоро дома будет.

— Не дрейфь — тоже домой поедешь, — успокоил Дымов. — Но, попозже.

Он вернул подписанные листки обратно водителю и распорядился:

— Приступайте к выгрузке. Появится Кучеров, пусть присоединяется. 'Дембельский аккорд' — вещь святая!

Первым делом Дымов воспользовался стоящей в грузовике рацией и связался с дежурным, сквозь зубы высказав свое мнение о начальстве, не обратившем внимание на замолчавший блок-пост.

По ходу решено было работающую рацию оставить себе, несмотря на возмущения водителя грузовика.

Вскоре ящики с припасами перекочевали из кузова грузовика на импровизированный склад. После этого состоялись проводы сержанта Кучерова. Отправили, как положено: посидели за накрытым столом, испили спирта (приятель с технического склада, прислал Дымову небольшой презент, в виде пятилитровой канистры). Все, кроме водителя, выпили, мешая в тостах пожелания и советы, в основном пошлые, о том, что сержанту в первую очередь необходимо сделать на гражданке. Новенький пил мало, и особо не притронулся к еде, думая о чем-то своем, и лишь иногда усмехаясь особенно громким взрывам смеха. Его не трогали.

Когда машина, поднимая столбы пыли, скрылась за поворотом, Дымов подошел к сидящему в сторонке Наумову и, устроившись рядом, спросил:

— Как служить будешь, солдат?

— Как в уставе написано.

— Послушай меня, Ваня. Твое прошлое меня не интересует, но нормального человека сюда силой не загнать — значит, биография у тебя не особо чиста. Это твои личные проблемы. Теперь, нам вместе жить, а — время, оно покажет — кто есть кто на самом деле. Ты понял?

Тот кивнул. На несколько минут воцарилось молчание.

— Пойдем, — поднимаясь, вздохнул прапорщик. — Отметим теперь твой приезд. Все равно время обеденное.

Когда они уже лежали на брезенте, заменившем и стол и стулья столовой, пришлось встать и открыть шлагбаум старенькому белому мерседесу и двум 'Жигулям', украшенных свадебными лентами.

Сидящие в машинах смотрели прямо, и когда прапорщик, через открытое окно, дежурно поздравил молодых, жених только слегка наклонил голову.

И этот эпизод никогда бы не отложился в голове у Дымова, если бы на следующее утро не приехала комиссия из штаба.

Сгоревший продырявленный грузовик обнаружили в часе езды от блок-поста, на обочине. Обезглавленные тела водителя и сержанта Кучерова лежали на дороге.

Комиссию больше всего интересовало, кто разрешил забрать радиостанцию из машины, будто она как-то могла спасти ехавший без прикрытия грузовик от двух очередей прошивших кабину насквозь.

Пробыв три часа на посту и собрав объяснительные, начальство уехало восвояси, и, как только улеглась пыль под колесами штабных УАЗов, все стихло. Будто ничего и не было.

Когда Наумов окончил военное училище, мир казался прекрасным. Щеголяя перед бывшими одноклассниками и друзьями парадной офицерской формой, сидевшей на нем как влитая, он и подумать не мог, что дальнейшая служба доставит массу неприятностей. Отгуляв положенный отпуск и отправившись к новому месту службы, он как новоиспеченный командир мотострелкового взвода, после представления командиру части, ' проставился' своему непосредственному начальнику — командиру роты, капитану Васюкову. Сколько пили — он вспоминал с трудом, да и для него, воспитанного в семье учителей иностранных языков, слово 'водка' было малознакомым. Поначалу все складывалось вполне нормально. Вскоре его назначили временно исполняющего должность командира роты. Обычные армейские будни затянули с головой.

Все изменилось спустя несколько месяцев. Прибывшая в часть комиссия, выявила огромные недостачи в 'артвооружении', а в частности в роте Васюкова. Только в тот момент осознал Наумов, что принял верную ему технику и вооружение существующую только на бумаге. Все остальное было разворовано и давно продано. Далее был суд, лишение офицерского звания и 'зона', страшная и беспощадная.

Об этом сейчас думал бывший командир мотострелкового взвода, бывший лейтенант, бывший заключенный — Иван Наумов, лежа на драном матрасе, на краю Аргунского ущелья. Жизнь порою выписывает крутые виражи, переворачивая все с ног на голову. Жаль, что не всегда возвращает на исходную позицию.

Выросший на среднерусской равнине, в горной местности он был впервые. Необычная тишина поражала. Вместо гулких камнепадов, рисовавшихся в сознании, тишину эту нарушали только мелкие ручейки гальки, ненавязчивый шепот горной речушки, и храп рядового Климова, дрыхнущего рядом, после принятия дозы спиртного, убойной для его организма. Иногда доносился до ушей крик какой-то птицы и тихий посвист старшего прапорщика Дымова, напевающего очередную песню. Стойкий мужик, ничего не скажешь.

Не спалось. Лежал, прислушиваясь к окружающему миру, и вспоминал Лену, когда — то бывшую ему женой. Она ушла. Ушла, узнав, что лишив звания, суд отправил его на лесоповал. Нелепый и отвратительный случай. Но время — лучший целитель, кто бы не говорил против этого. Вернувшись, устроился на предприятие, сменив не одну работу на гражданке, вскоре понял, что, по сути, он человек военный и не приспособлен к жизни в новом обществе, где главной ценностью стали деньги. Пытался оправдаться и вернуть звание, обивая пороги различных инстанций. Все было тщетно. В итоге — воспользовавшись помощью старого друга, подписал контракт и отправился сюда, на Северный Кавказ, надеясь, что участие в боевых действиях поможет в реабилитации.

— Спишь, Наумов? — неожиданно раздался голос Дымова.

— Нет.

— Тогда давай ко мне, — предложил он. — Поговорим.

Он направился к мешкам с песком, где у Дымова был сооружен небольшой командный пункт.

— Ты присаживайся, не стесняйся. Субординация отменяется, тогда, когда этого захочет командир, — старший прапорщик плеснул из чайника в стакан спирт и, пододвинув ближе к Ивану, приказал: — Пей!

Тот выпил, аккуратно закусил тушенкой и спросил:

— Сигарету разрешите, товарищ прапорщик?

— Перестань, все, что на столе — бери не стесняясь. Может, последний день живем. Кто его знает?

Наумов в ответ промолчал. Кесарю — кесарево…

Выпили еще по паре, и Дымов, понимая особым чутьем, что перед ним не совсем обычный солдат-контрактник, не выдержал и спросил:

— Я уже говорил, что не мое это дело, но, убей, хочется знать, кому спину подставляю. Двадцать лет родине отдал. Дома жена и дети ждут, а я тут загораю. Хорошо, пока спокойно, стреляют редко. Может, дотяну до срока, целый домой вернусь. Не хочется малых сиротами оставлять. Хотя, сам виноват. Запил понимаешь, но как не запить, когда такое кругом творится — не угла своего нет, ни достатка в семье. Денежное содержание месяцами не выплачивали, жена совсем запилила.

— Понимаю, в жизни всякое случается, — кивнул Наумов. — Главное, духом не падать. А обо мне и рассказывать нечего. Я ведь лейтенантом был. А потом стандартная постперестроечная история — недостача в роте, сшили дело и в тюрьму. Звания конечно лишили. Вышел — работы нет. Да и что кадровый офицер умеет делать? Поскитался, помыкался, затем решил, что лучше в армию — рядовым, чем в бомжи. Так, тут и очутился.

— Достойная альтернатива, — кивнул Дымов. — Не всякий выберет такой путь.

— Это личное, — заметил Иван. — Если думать, что в жизни все предопределено заранее, хорошего — не жди. Человек сам кузнец своего счастья. Определяет приоритеты, реализует желания. То есть, поступает, как заложено в сознании.

— Раньше сознание было массовым…

— В смысле?

— Сначала комсомол, затем Партия — они определяли сознание. Все было проще — поступай, как прописано в правилах, и достигнешь определенных вершин.

— Не всем покорялись эти вершины, — заметил Наумов. — Независимо от желания. Я не сразу понял это. Только в колонии, когда было время для размышления. А его там было предостаточно.

— Да, уж.

— Темнеет, — заметил Иван, после небольшой паузы. — Не пора ли по койкам?

— Ты, иди, ложись, — кивнул Дымов. — А я, еще немного тут посижу.

Наумов выбрался из-за стола и отправился к лежаку на открытом воздухе, сооруженному из ящиков. Устроившись, стал глядеть в небо, где уже зажглись первые звезды, необычайно яркие и чужие. Дома, он часто наблюдал за звездами, и сейчас казалось, что здесь, в этих краях, похожих нет, что они остались далеко, за горными хребтами. Еще какое-то время, любовался ночными красотами, но вскоре дневная усталость и алкоголь сделали свое дело — он заснул.

Проснулся от неясного шума — то ли ветка хрустнула, то ли камень, скатившись с уклона, хлопнулся обо что-то твердое. Открыл глаза и, оглядевшись по сторонам, увидел Дымова. Тот показал знак 'тихо', приложив палец к губам. Иван, аккуратно, стараясь не шуметь, поднял лежащий рядом автомат, и принялся всматриваться в темноту. Но, как не старался, все равно не смог ничего разглядеть, только вскоре от напряжения, перед глазами залетала цветная мошкара. Сколько времени они провели в ожидании, не шевелясь и почти не дыша, сказать трудно. Когда темнота вокруг посерела, разбавленная первыми лучами восходящего солнца, немного расслабились, но до утра больше не заснули. Молча, лежали, сжимая автоматы, и оглядывались по сторонам.

Как только солнце полностью взошло, Дымов отправился осмотреть окрестности, на предмет каких либо следов ночного визита. Ивану же досталось приготовление завтрака, (а так же обеда и ужина), и в завершение его первого наряда на новом месте — мытье посуды. Служба — есть служба.

Вскоре аромат солдатской каши окутал ближайшие подступы к посту, и на запах этот из палатки выполз похмельный Климов.

— Привет, Иван, — поздоровался он, присаживаясь к костру. — Кашу готовишь?

— Больше ничего в голову не пришло, — пожал плечами Наумов. — Да и выбор продуктовый не располагает к изыскам…

— Брось, — махнул тот. — Мы последнее время одной тушниной питались, причем, как правило, в холодном виде — лень разогреть было. Так, что горячей каши я сейчас с удовольствием поем.

Иван снял дымящийся, источающий аромат котелок с огня и, поставив на стол, произнес:

— Давай, угощайся. Я пока чайник вскипячу, там вроде кофе прислали. По утрам ободряет.

— Меня сейчас кое-что другое ободрило бы, — вздохнул Климов. — А кстати, где наш старшина?

— На разведку пошел, — подмигнул Иван. — Скоро вернется.

Дымов и в самом деле вскоре вернулся. Прислонил АКМ к брустверу и, потянув носом воздух, констатировал:

— Знакомый аромат, но доселе забытый. Уже ощущаю первые плюсы твоего появления, Ваня.

— Кушайте на здоровье, — театрально поклонился тот. — Хороший завтрак укрепляет боевой дух.

— Кстати, насчет духа, — вспомнил прапорщик. — Один такой нам неподалеку подарок оставил. Прямо на спуске к реке…

Он полез в карман и извлек ручную гранату. На предохранительном кольце болтался кусок тонкой лески.

— Растяжка, — догадался Климов. — Видать видели, как мы тут уху варили.

— Она самая, — подтвердил Дымов. — Я не всю местность проверил, так, что — кто в сортир захочет отлучиться, под ноги внимательней смотрите. А еще лучше, где-нибудь неподалеку нужду справлять, и непременно с автоматом. Так спокойней. После завтрака проведем небольшую перепланировку поста, а сейчас — давай, накладывай, пока не остыла. Жрать охота — мочи нет!

Кашу прикончили быстро.

— Хорошо, — вздохнул прапорщик, отставляя пустую тарелку. — Если мне еще плеснуть в кружку кофе, то я посчитаю, что на сегодня жизнь удалась.

— Ваня у нас волшебник, — захихикал Наумов. — Исполняет все пожелания.

— Не я, — отмахнулся он. — Скажите спасибо вашему начпроду.

— Ну, если рассматривать в данном ключе, то этот человек не волшебник, скорее он бог. Для кого-то милостивый и всемогущий, для других злой и жадный. Вот, например, у нас в бригаде… — он не успел договорить. Послышался шум автомобильного двигателя и вскоре, на дороге, со стороны поселка показалась раздолбанная легковушка. Взяв оружие, Дымов вышел навстречу, остальные наблюдали за происходящим, укрывшись за мешками с песком. Машина, грохоча, подкатила к закрытому шлагбауму и, остановившись, заглохла. Водитель, пожилой мужчина, с трудом открыл ржавую, помятую дверцу и, выбравшись наружу, поднял вверх пустые ладони, показывая тем самым, что не вооружен.

— Кто такой? — подойдя ближе, спросил прапорщик.

— Я не бандит, — замотал тот головой. — На свадьбу еду к внуку. Он за перевалом живет.

Лицо Дымова окаменело, но он продолжил спокойно разговаривать, только рука переместилась поближе к оружию.

— Вижу, что не бандит. Чего везешь?

— Подарки везу. Оружия не везу.

— Открой багажник, — распорядился Дымов, — Посмотрим.

Старик с готовностью исполнить приказ, засеменил обратно к машине.

— Приготовься на всякий случай, — прошептал между тем Иван, обращаясь к Климову. — С этими лучше держать ухо востро.

Между тем, досконально проверив автомобиль, и не обнаружил ничего подозрительного, прапорщик подал условный знак на пост. Подняли шлагбаум, и старый драндулет беспрепятственно проследовал дальше, окутав все вокруг клубами густого, едкого дыма.

— На свадьбу он едет, — подходя, усмехнулся Дымов. — Видали мы таких врунов.

— А что не так, товарищ прапорщик? — поинтересовался Климов.

— Все не так, — махнул рукой тот. — Куча мелких деталей, совпадающих с ночной возней вокруг поста, уже наводят на мысль. Да и не поверю, что старик совсем сирота, и на свадьбу едет один, без родственников. В этой горной стране не бывает одиноких стариков — не тот менталитет. Да и машина — на дорогу в один конец…

— Да, уж, — подтвердил Наумов. — Это не вяжется с тем, что я слышал о кавказском воспитании…

— И что же все это значит?

— Нас явно проверяют на бдительность. Сначала ночью, а теперь — круглосуточно. Думаю, они что-то задумали.

— Кто — 'они'?

— А от кого, ты послан охранять дорогу?

— От бандитов, — неуверенно высказался Климов. — Но, нам в учебке особо не разъясняли — от каких именно.

— И правильно, что не разъясняли!

— Это почему же?

— Знаю я эти 'учебки', — отмахнулся Дымов. — Одно очковтирательство, а толку никакого.

Развить дискуссию по этому вопросу, помешала неожиданно ожившая радиостанция. Установленная на прием, она захрипела, затем сквозь помехи послышался голос:

— Как меня слышите, Дымов? Прием…

— Хорошо вас слышу, — ответил прапорщик. — Прием…

— Как дела там у вас, все нормально? Прием…

— Пока — да. Есть небольшое движение, но пока тихо. Прием…

— Ребята с пеленгатора обнаружили в вашем районе повышенную активность. Может что-то намечаться. Вышлем на патрулирование пару вертушек, так что особо не пугайтесь. Прием…

— Принято. Если, что выйдем на связь. Прием…

— Хорошо. Конец связи, — станция замолкла, снова перейдя в режим ожидания.

Тревога прапорщика усилилась, он задумчиво поскреб подбородок и решительно поднялся на ноги.

— Слышали? Знать, не так просто суета возникла. Как ты думаешь, — обратился он к Ивану, — С чем это связано?

— Понятия не имею, — пожал тот плечами, — Но, если поразмышлять логически — кому-то очень понадобилась эта дорога. Не зная данной местности, могу предположить, что это единственный путь через перевал. На ишаке, в принципе, проехать можно везде, но тяжелому грузовику с боеприпасами нужна нормальная, ровная трасса.

— Замечание верное, — одобрил Дымов. — Поэтому, слушайте приказ: во-первых, укрепляем пост подсобными средствами, во-вторых: без моего ведома дальше десяти метров ни шагу…

— А если по нужде приспичит? — спросил Климов.

— По нужде — вон за тем камнем. Уйдешь дальше — возвращаться будет не на чем.

— Как это? — удивился тот.

— Я подходы к посту заминирую…

— Так бы сразу и объяснили. А то все какими-то загадками…

Они трудились до самого вечера, изредка останавливаясь, чтобы перекурить и отдохнуть. Дымов растворился в окрестностях, устанавливая растяжки для незваных гостей, попутно рисуя план их расположения, чтобы потом самому не попасть в свой же капкан, а Наумов с напарником таскали тяжеленные валуны, пытаясь сделать из блокпоста, неприступный средневековый замок.

— Так глядишь, к дембелю качком стану, — заметил Климов, устанавливая на место очередной камень. — Только жаль, руки до земли будут — не красиво.

— Не дрейфь, — успокоил Иван. — На дембеле руки не главное.

— Что тогда главное?

— Голова, а не то, о чем ты подумал.

— Дурак ты, Иван.

— Не дурнее некоторых. Принеси еще пару небольших булыжников, и на этом наш замок будет закончен.

— Слушаюсь, мой господин, — театрально поклонился Климов. — Где прикажите разместить ваших рыцарей?

— Иди отсюда, рыцарь хренов, — прикрикнул Наумов. — Не то получишь в забрало!

В сумерках вернулся старший прапорщик. Проверил выполненную на посту работу и, оставшись вполне довольным, поощрил личный состав как мог. Закусили тушенкой обжигающий, немного отдающий резиной спирт, запили холодным чаем и улеглись спать. Несмотря на тревожные мысли и обстановку, глаза предательски закрывались, словно налитые свинцом и уже не было никаких сил бороться со сном.

Гроза. Удар, еще удар. Он лежал на траве, а дождь, обильно льющийся с неба, приятно холодил крупными каплями разгоряченное лицо. Вот еще удар молнии, но уже близко, почти рядом. Дождь не переставал лить. И гроза. Она странно зачастила, превращаясь в пулеметную очередь…

Первое, что увидел проснувшийся Наумов — бак с питьевой водой, из пробитого чрева которого, прямо на лицо текла тонкая струйка. В доли секунды осознав, что за гроза ему привиделась, он схватил автомат и, быстро скатившись на землю, первым делом попытался оценить обстановку. Справа застрочил автомат, и вскоре эхом ему раздались ответные выстрелы. Тяжелые пули забарабанили по камням, взвизгивали, отлетая рикошетом, и стало понятно, что укрытие было построено не зря. Сквозь небольшие дырки в стене разобрать ничего было невозможно, оставалось единственное — подползти к краю поста. Он двинулся налево, к месту, где располагалась палатка, и вскоре наткнулся на что-то мягкое и липкое. Достал из нагрудного кармана зажигалку, чиркнул ею несколько раз, и когда пламя, наконец, зажглось, ужаснулся увиденному. Прямо перед собой он увидел застывшее лицо рядового Климова, на котором вместо одного из глаз зияла кровавая дыра. Ивана стошнило. Он отбросил зажигалку и повернул назад. Громкий хлопок вернул к действительности:

— Что, сволочи, — раздался рядом крик Дымова. — Отведали моего подарка?

Наумов направился на голос:

— Клим мертв, — прошептал он, когда очутился рядом.

— Суки…жаль парня, — прапорщик ударил кулаком по земле. — Он, скорее всего, и сообразить не успел — что случилось.

— Я кстати тоже…

— Они пришли оттуда, — указал Дымов в сторону, где дорога заканчивалась глухим горным аулом. — Но, на чем — до сих пор не соображу. Я не спал. Все было тихо и мирно. И на мины не попались, до сих пор…

— Они все знали и все видели, наблюдали, все время. Нам конец, — скороговоркой выпалил Иван. — Мы в ловушке…

— Типун тебе на язык, Наумов! — начал успокаивать солдата прапорщик, но раздался новый хлопок, блеснула вспышка, и сразу за ней все вокруг погрузилось в темноту.

Наумов открыл глаза и подумал сначала, что ослеп, но вскоре смог заметить слабые лучи света, пробивавшиеся через щели в крыше. Вскоре, глаза привыкли к темноте, и можно было различить некоторые подробности окружающего интерьера. По виду и запаху, (а пахло сеном), он сделал вывод, что находится в каком-то сарае. Прислушался к звукам, в надежде, что шум извне немного приоткроет тайну местонахождения, но вокруг царила тишина.

Голова сильно болела, в ушах стоял громкий писк, и очень хотелось пить. Вероятно, все это были последствия контузии. Он вспомнил последние минуты на блокпосте: взгляд Дымова, огонь, взрыв. Кстати, как он сейчас? Жив ли? К сожалению — этого Иван не знал, мысли путались, он хотел позвать прапорщика, но пересохшее горло отказалось слушаться. Нужно было найти выход, хотя он начинал понимать, что находится, скорее всего, в плену, и свободы не видать как своих ушей. Но, как говориться, попытка — не пытка. Надо попытаться сбежать — решил он, пошатываясь, встал и сделал несколько шагов, ощущая под ногами бугристую поверхность.

Какое-то время, он обшаривал стены в поисках предполагаемого выхода, но везде натыкался только на твердую как камень породу. Вскоре, выбившись из сил, от отчаяния, он несколько раз ударил по ней кулаком и, отказавшись от дальнейшего сопротивления, выругался:

— Чертова конура!

Неожиданно, позади, раздался тихий шорох, и насмешливый голос произнес:

— Зря стараешься, солдат. И ругаешься — тоже зря.

Иван вздрогнул и, повернувшись на голос, спросил:

— Это почему же?

— Во-первых, мы в яме. До ее верха — пять метров, некоторым удавалось добраться до верха, но только аллах теперь ведает, где лежат их кости. Во-вторых, когда ругаешься — силы уходят.

— И давно вы сидите в этом ''зиндане''? — это слово неожиданно всплыло из недр памяти.

— Не столько давно, сколько часто. Я вижу, аллах послал мне для общения образованного человека.

— Если вы такой умный, то почему сидите здесь? — не понял тот.

Голос не ответил.

Ивана вдруг охватила паника: внезапно он осознал весь ужас своего положения. Страх и тишина навалились на него. По телу пробежал холодок ужаса.

— Нет, — голос задрожал, он испугался, что больше не услышит своего невидимого собеседника. — Я не хочу сказать что-то плохое про вас, но почему вы здесь?

— Ты веришь в бога, парень? Только, ответь честно.

— Скорее нет, чем да, — слегка опешил от неожиданного вопроса Иван. — У нас в семье никто не верит. Мы так воспитаны.

— Ложь! — неожиданно резко отреагировал собеседник. — Гадкая ложь. Кто хотел верить — тот верил всегда. Это не зависит от политического строя и времени. Бог един для всех тех, кто без оглядки шел, и до сих пор идет за ним, вне зависимости от имени. Бог многолик, сущность его сложно постичь простому смертному, но тот, кто верит — будет поистине счастлив. Это ответ на твой второй вопрос.

— Тогда задам третий, — вздохнул Наумов. — Где мы?

— Недалеко от того места, которое ты назвал"блокпост".

— Откуда вам про него известно? — запоздало насторожился Иван.

— Для этого есть два объяснения, — успокоил его старик. — Иногда я слышу разговоры сверху. Я стар, но мой слух достаточно хорош, это — первое объяснение. Второе слишком очевидно, ты сам на него ответишь.

— Я бредил.

— Точно. Начинаешь понимать, что к чему.

В какой-то момент, Наумов стал подозревать, что бред этот не заканчивается до сих пор. Он невольно ущипнул себя и почувствовал боль. Вроде бы все на самом деле.

— Не доверяешь своему разуму, солдат? — раздался из темноты насмешливый голос. — Можешь защипать себя до смерти, но так и не поймешь, что к чему.

— Наверно нет, — согласился Иван. — Сейчас я не могу отделить бред от реальности. Я разговариваю с голосом из темноты, который читает мои мысли и знает обо всех моих движениях.

Хриплое перханье наполнило подземную тюрьму — незримый собеседник смеялся.

— Через месяц ты будешь способен разглядеть каждую трещину на этой стене. А может и раньше. Каждый привыкает к темноте по-своему. Быстрее или медленнее, но все равно привыкает.

Иван ничего не ответил и только вздохнул, все еще не до конца понимая, реален этот диалог, или всего лишь плод его воспаленного воображения. К тому же, вновь воцарившаяся тишина явно не способствовала оценке окружающей обстановки. Он еще раз вгляделся в темноту, пытаясь увидеть своего собеседника, но вскоре отказался от этой затеи и спросил:

— А днем здесь так же темно?

— Всяко бывает, но темнота только на руку.

— Это почему же?

Невидимый собеседник впервые выдал себя движением, меняя позу. Голос зазвучал глуше, и шел от самого пола.

— Хочу тебе кое-что рассказать. Я просидел в этой дыре не один год, попадая сюда в основном в те времена, когда сменялась власть в этих краях. Скажу, что после революции происходило это достаточно часто. Много разных банд скрывалось в здешних ущельях. Накопив достаточно сил, они свергали советскую власть и, заняв ее место, устанавливали свои порядки, но затем под натиском красных снова уходили в горы.

Это продолжалось до тех пор, пока в райцентре не появился свой достаточно сильный гарнизон. Я, как человек истинно верующий, к любой власти относился без особого почтенья. Не буду объяснять, что за это бывает. Ты и сам знаешь, главное не в этом. Каждый раз, оказавшись на свободе, я понимал что, скорее всего вновь окажусь в яме, и возможно в следующий раз — навсегда.

Тогда и созрел план прокопать подземный ход, благо местность и структуру грунта вокруг я изучил хорошо. Так раз за разом, я приводил свой план в исполнение, пряча отработанный грунт под слоем сухой травы. Вскоре, оказавшись на свободе, я задумался: куда мне, всю свою жизнь прожившему на одном месте, податься? Я понял, что врос душой в эту землю, как врастает корнями дерево. И я остался.

Иногда по ночам выбирался на волю погулять и подышать горным воздухом, но всегда возвращался, дав себе обет, что навсегда покину родные края только в случае, если мне будет грозить смерть. Так прошли долгие годы, годы заточений и свободы. Теперь настал час покинуть эту землю навсегда.

— Для чего ты рассказал мне все это, старик? — спросил Наумов, когда собеседник умолк.

— Твоя родина не здесь — эти края чужие для тебя. Я чувствую, что ты хороший человек, и должен умереть дома, как и я. На рассвете меня не станет, но ты молчи об этом, не привлекай внимания охранников. Они звери и наверняка до следующего утра не займутся тобой. Дождутся, пока не ослабнешь от голода и жажды. Сними мою одежду, переоденься и когда стемнеет — беги. Так, ты спасешь свою жизнь, и у меня появится еще одна заслуга перед всевышним… — голос собеседника заметно слабел.

— Как я смогу найти тайный лаз? — поспешил уточнить Иван.

— Ты найдешь его под моим телом.

После этих слов они долго молчали — старик, скорее всего совсем ослаб, а Наумов более не решался задавать вопросов. Вскоре сквозь щели между досок служивших прикрытием ямы начали пробиваться первые скудные проблески света и из темноты, словно нехотя, выступали очертания окружающей обстановки.

Иван разглядел лежащее неподалеку тело и, подобравшись к нему, попытался безуспешно нащупать пульс. Старик был мертв.

Глава 2

Не считая отсидки в колонии общего режима, еще ни разу он не был пленником — что бы вот так, сидя в сырой и темной яме, ожидать неизвестности. И еще ни разу так долго не находился рядом с мертвецом.

Однажды, в порыве пьяного откровения, сосед по двору, матерый зек, весь синий от татуировок и алкоголя, рассказывал ему о негласных правилах, существующих на зоне; когда даже мысль перешагнуть через специальные линии на полу фабрик и мастерских, могли прийти в голову только безумцу, или самоубийце. Будто незримые стены окружают заключенного, отгораживая от необдуманного поступка. И тогда же, Иван впервые посмотрел голливудский боевик, где при пересечении запретной зоны беглецу отрывало голову заминированным браслетом-ошейником. Тогда ему показалось, что это одно и то же. Но сейчас его обуял другой страх — страх, что больше никогда не увидит привычной, мирной жизни, где люди могли любить, ходить в кино и не думать о смерти.

Что бы он делал сейчас? Может быть и ничего, но теперь Иван осознал, что никогда уже не сможет взглянуть на мир по-другому. Слово 'свобода' приобрело смысл. Рядом коченело тело старика, но он боялся прикоснуться к нему, и вообще шевелиться, чтобы не привлекать внимание.

То ли от этого холодного ужаса, то ли в следствии обычной физиологии, мочевой пузырь начал подавать недвусмысленные сигналы. Встав на колени, он помочился в металлическое ведро, служившее туалетом.

Вскоре вниз спустили баклажку с водой и бросили полбуханки хлеба.

— Парашу прицепи, — приказал насмешливый голос. — Не то задохнетесь.

Когда Наумов исполнил приказ, оказалось, что оно протекает. Зловонная жидкость капала на пол, напоминая насколько никчемна жизнь узников.

Больше никто с ними не заговаривал, только темный силуэт еще раз мелькнул сверху, возвращая дырявое ведро. Обострившийся слух и зрения подсказывали: там, наверху — все еще день, да и вряд ли кто-то пришел бы к ним ночью. Он стал ждать.

Помня, что происходит с человеком после смерти, Иван на всякий случай раздел старика, сняв с мертвого тела немудреную одежду и переодевшись, слегка разгреб землю в указанном месте.

К вечеру, когда, словно по заказу началась гроза, (он понял это по шуму ветра и запаху дождя) он начал действовать. Тело, еще днем окоченевшее, к вечеру стало совсем неудобным, застыв согнутым в поясе. Наумов с большим трудом сдвинул его в сторону, освобождая путь.

— Не обманул старик, — с некоторым облегчением прошептал он, когда пальцы наткнулись на доски, прикрывавшие вход в подземелье.

Быстро разобравшись с преградой, он начал протискиваться в глубину темного лаза, но вскоре столкнулся с новой проблемой — нора явно не была рассчитана на его, Наумова габариты, и проползя несколько метров, он застрял. Паника, холодной рукой схватила его за сердце. Обливаясь потом, пытаясь пробиться вперед к свободе, Иван изворачивался, как мог, загребая грунт руками и ногами. Когда, уже отчаявшись выбраться из этой западни, в бессилии, он прекратил было попытки к сопротивлению, впереди показалось слабое мерцание света. 'Все-таки выбрался' — обессилено выдохнул он, продолжая медленно приближаться к заветной цели.

Ближе к выходу подземный ход заметно расширялся, образуя небольшую пещеру, пробитую в скале. Вряд ли это была работа старика. Наумов еще раз мысленно поблагодарил его за помощь, жалея, что так и не удосужился узнать имени своего освободителя. Сквозь нагромождение камней ярко сверкали молнии. Свежий, горный воздух пьянил, кружа голову и клоня в сон. Он поддался этому искушению, подумав, что до рассвета еще далеко, и он успеет покинуть пределы этого горного аула, добравшись до Шаро-Аргуна.

Проснувшись, Иван с радостью обнаружил, что за пределами расщелины, в которую он вполз в серых рассветных сумерках ярко светило солнце. Сегодня, его ждал еще один день в бегах, и он совершенно не представлял себе — когда и куда ему двигаться, страх подсказывал ему, что лучше затаиться до темноты, но разбитые в кровь ноги и руки — говорили о том, что продвигаться ночью в горах не самый лучший выбор. С другой стороны, не все было так плохо. Внимательно прислушиваясь, он старался понять — насколько далеко от лагеря боевиков вывел подземный ход. По ночным ощущениям, длина его казались огромной, хотя, скорее всего, это было не так, с другой стороны — куда он выводил? Информация, данная собеседником, вполне могла устареть и Наумов попадет в руки врагу, но без решительных действий исход ясен — мучительная смерть от обезвоживания.

При такой перспективе выбирать не приходилось. Выход был только один — покинуть убежище сейчас, при свете дня. Он осторожно вытащил несколько камней из кучи образующей естественное укрытие над входом в пещеру и, еще раз прислушался к окружающим звукам. Ничего необычного не услышал, только раз, на мгновение, уловил какой-то шорох, да и тот скорее почудился — после контузии и заточения в яме он часто ловил себя на слуховых галюцинациях.

Иван высунул голову наружу, огляделся, затем убедившись, что его никто не заметил, осторожно выбрался на поверхность. Солнце стояло в зените, немилосердно иссушая и без того обезвоженный организм. Еще раз оглядевшись, он решил, что стоило двигаться вниз по склону горы — на дне ущелья, скорее всего можно было найти воду и, спрятавшись в 'зеленке', обдумать план дальнейшего 'отступления'. Он начал спускаться вниз, ежеминутно оборачиваясь в ожидании погони, но преследовать его сейчас, по всей видимости, никто и не думал. Преодолев примерно половину пути до кустарника, произраставшего на дне ущелья, Иван выбился из сил. Все вокруг потемнело, кровь зашумела в ушах, и он потерял сознание.

Очнулся Наумов от грохота взрыва. Мелкие камни градом обрушились на него сверху, добавив на теле пару лишних синяков. Находись он немного ближе к эпицентру, вполне мог получить по голове увесистым булыжником. Он инстинктивно вжался в землю и спустя мгновение раздался свист: второй, а за ним и третий раскаты грохота разнеслись по окрестностям. Кто-то явно вел массированный обстрел местности, но не орудийных выстрелов, ни звука пролетающей авиации слышно не было, из чего Иван сделал вывод, что стрельба, скорее всего, велась из миномета.

Раньше, будучи курсантом, на практических занятиях, он не раз из сам стрелял из этого орудия. Тогда общение с минометом привело его в поистине детский восторг, сейчас же все обстояло совсем иначе — того и гляди нежданный 'подарок' упадет с небес прямо на голову. Тут уж не до развлечений. К счастью, обстрел продолжался недолго: то ли у стрелявших кончились боеприпасы, то ли бомбардировка достигла своей цели, устрашающей или поражающей — в положении Ивана это было едино. Он продолжал лежать на земле и радоваться, что снова остался жив, но до того момента пока его голову не посетила мысль, что обстрел этот мог вестись ради его спасения. Наверняка в части уже узнали о нападении на блокпост и прислали помощь, которая обнаружив пропажу личного состава, в поисках наткнулась на этот горный аул занятый боевиками. Неожиданное озарение придало ему сил и, поднявшись на ноги, он бросился вниз по склону, в сторону зарослей кустарника. Именно там, по предположению, укрытый от глаз врага, должен был находиться спасательный отряд.

Добравшись до места, Иван прислушался, но кроме шелеста листьев ничего не услышал. На всякий случай, соблюдая осторожность, он двинулся вперед, раздвигая руками сплетения цепких лап кустарника. Преодолев примерно метров сто — сто пятьдесят, замер на месте и снова прислушался. В этот раз он уловил обрывки каких-то фраз доносившихся сквозь густую листву. Сначала подумал, что показалось, но через некоторое время отчетливо услышал короткую команду, смысл которой уловил только после того, как раздались несколько хлопков, и словно многократно усиленным эхом, спустя несколько секунд, повторились раскатами взрывов. Это немного притормозило движение Ивана, но все же, он продолжил путь и вскоре очутился на краю большой поляны, посреди которой, растопырив лапы, укоренились четыре миномета. Их присутствие не вызывало удивления, но то, что он увидел дальше, вопреки ожиданиям, сильно озадачило: вокруг суетились несколько десятков человек одетых в форму немецкой армии времен второй мировой войны. Первым более или менее логичным предположением стало, что снимается художественный фильм, но вполне реальные взрывы снарядов и опасность данной съемки в местах настоящих боевых действий не вписывались, ни в какие рамки.

Потрясенный необычностью увиденного зрелища, забыв об осторожности, Наумов вышел на поляну. Метрах в тридцати от него стоял офицер вермахта и, подняв голову, смотрел в бинокль на склон горы, по которой велся обстрел. Спустя минуту он убрал бинокль от лица, и взгляд его уперся в одинокую фигуру Ивана, прорисованную на фоне леса. Какое-то время они неподвижно смотрели друг на друга, затем рука офицера потянулась к кобуре, и Наумов понял что, не смотря на всю нелепость ситуации, пора делать ноги. Он развернулся и бросился наутек под спасительное прикрытие густых зарослей. В след раздались выстрелы, несколько пуль прожужжали совсем рядом, сбивая листья с веток, но к счастью, ни одна из них Ивана не задела. Как долго и куда бежал, он не запомнил, только когда убедился, что погони следом нет, обессилено упал на землю.

Высоко в небе медленно проплывали белые облака, пушистые, словно свежевыпавший снег. Сейчас они почему-то казались такими же нереальными, как и все происходящее вокруг.

— Бред какой-то… — произнес Наумов, мысленно прокрутив сложившуюся ситуацию.

Он понимал, что происходить что-то необычное, и он стал невольным героем этого 'что-то'. Вот только чтобы 'это' понять требовалась информация, а для ее получения нужно было заставить себя встать и двигаться вперед, к разгадке. Жажда, доселе забытая, напомнила о себе еще мучительней. Ради глотка холодной воды Иван сейчас заложил бы душу дьяволу, предложи он свои услуги. Но, к сожалению, а может, наоборот — к счастью, рогатый антихрист в тот момент лично явиться не пожелал. Спустя десять минут он прислал своих помощников.

Он слышал их приближение: хруст сломанных веток, лязг оружия, тяжелое дыхание запыхавшихся, короткие команды на немецком — все смешалось в голове в единую заунывную мелодию. В мелодию 'спетой песни'.

Через мгновенье его взяли в плотное кольцо, окружив со всех сторон, направив стволы автоматов прямо в лицо.

— Кто ты есть? — на ломаном русском спросил подошедший офицер, тот самый, что был на поляне.

Иван благоразумно промолчал.

— Он не понимает, господин обер-лейтенант, — произнес один из присутствующих. — Наверняка — местный. Заблудился, попал под наш обстрел и теперь не в себе. Он перепуган до смерти, гляди — концы отдаст.

К счастью, отличное знание немецкого, было одним из талантов Наумова, и данная фраза не осталась тайной.

— Свяжите его, — между тем продолжил офицер. — Пусть пока побудет у нас. Когда найдем местного переводчика, допросим. Больно подозрительно выглядит этот 'горец'.

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант, — козырнул в ответ собеседник. — Еще, какие ни будь распоряжения, будут?

— Вы, послали разведчиков в обстрелянную деревню?

— Сразу, как вы распорядились.

— Хорошо, — кивнул тот. — Как только вернуться разведчики — сразу ко мне. Полковник ждет известий. Я отвечаю головой за этот сектор. Впереди большое наступление и все ключевые высоты должны быть под нашим контролем. Рейху нужна нефть, и он ее получит. А мы, дорогой Вилли, получим ордена и всеобщее уважение.

— Не беспокойтесь, мой командир. Я приложу все усилия, чтобы обеспечить беспрепятственное наступление. Полковник будет доволен.

Иван вслушивался в их разговор, все больше недоумевая над происходящим. Иногда ему начинало казаться, что это сон, и он больно щепал себя за разные места, но ничего не менялось. Только солнце уже клонилось к закату, и поднявшийся легкий ветерок приятно холодил лицо.

Подошли двое солдат с веревкой, и молча связав его, тут же удалились, оставив придаваться размышлениям. Иван с интересом наблюдал развернувшуюся кругом бурную деятельность и пытался реанимировать все свои скудные знания, касающиеся второй мировой войны. К сожалению, набралось не густо. Нет, не сказать, что он совсем уж, не знал истории великой войны, просто познания эти были настолько поверхностны, насколько 'углубленно' их преподавали в школе. Кроме основных дат и событий, вспомнить было нечего. Наумову стало стыдно от своей безграмотности, и он дал самому себе мысленное обещание — если выберется из этой передряги, обязательно займется изучением исторической литературы.

Пока же, изучал то, что удавалось увидеть и услышать вокруг. Сколько он не пытался, выявить какой подвох или не состыковку — все было тщетно. С наступлением сумерек жизнь в лагере начала потихоньку угасать и вскоре совсем затихла — только бряцание оружия часовых и простуженный кашель напоминали о присутствии полусотни человек, 'явившихся из небытия'.

Наумов несколько раз пытался освободиться от пут, но все попытки были бесполезны — последние события сильно истощили организм. Это только в кино герой способен без труда выбраться из любой передряги, расправившись с дюжиной врагов одной левой, при этом, обнимая правой рукой знойную красотку. Забросив мысли о побеге, он покорился судьбе, и благоразумно заметив, что утро вечера мудренее, устроился на ночлег.

Проснувшись, он обнаружил, что солнце уже ярко светило на небосклоне, а лагерь был практически пуст, только пара охранников дремала неподалеку, привалившись спинами к большому обломку скалы торчавшей из склона, словно огромный зуб сказочного великана. Ужасно хотелось пить — во рту пересохло настолько, что с трудом ворочавшийся язык походил на небольшого ежа, устроившего себе логово не в том месте. Иван громко замычал для привлечения внимания. Один из сторожей открыл глаза и лениво произнес:

— Какого черта тебе надо?

Наумов прикинулся, что не понял вопроса, вновь разразившись нечленораздельными воплями, на что немец нехотя поднялся на ноги, и не спеша, подойдя к нему, с силой ткнул прикладом винтовки в грудь.

— Так какого черта тебе надо, грязная скотина? — зло переспросил он.

Иван принялся мимикой объяснять, что хочет пить, вытягивая губы и чмокая, надеясь, что его поймут правильно, а не приложат прикладом по этим самым губам. К счастью, солдат попался сообразительный и не очень злой. Он широко зевнул и отойдя в сторону, вскоре вернулся с флягой в руках. Открутив крышку, немец наклонил ее над головой Наумова и тот с жадностью принялся хватать пересохшим ртом драгоценные струи. Вода была теплой и сильно отдавала железом, но в тот момент показалась ему самой вкусной из всех, что он пробовал. Когда фляга опустела, немец откинул ее в сторону и, повернувшись к напарнику, спросил:

— Долго нам еще торчать здесь, охраняя эту обезьяну, Ганс?

— Не беспокойся Мартин, — отозвался тот. — Скоро подойдет батальон связи, установит оборудование, и мы избавимся от этого чучела.

— Скорей бы. Ненавижу сидеть на одном месте.

— Тебя что-то беспокоит?

— Даже не знаю, — пожал плечами Мартин. — Но мне кажется, что этот пленник понимает каждое наше слово. Слишком морда у него умная.

— Брось, у тебя развивается паранойя.

— Эта война — паранойя.

— Тише, мой друг, у гестапо везде есть уши, — предостерег его Ганс. — Я не хочу потерять своего друга лишь потому, что он устал и дал слабину. Война скоро закончится нашей полной победой. Надо надеяться на это.

— Надейся, раз тебе так хочется, а я буду спать, — он прислонил винтовку к камню и, устроившись рядом, надвинул кепку на лицо. — Все равно время покажет — кто прав, а кто виноват.

— Хорошо, что тебя не слышит обер-лейтенант Щульц, — проворчал Ганс. — не то получил бы сейчас от него хорошую затрещину.

— А ты доложи, — посоветовал Мартин. — Может быть, получишь железный крест.

Тот благоразумно промолчал, отметив, про себя, что все же следует доложить командованию о поведении рядового Мартина Борка, так на всякий случай, для его же блага.

Между тем, утолив мучившую его жажду, Наумов придавался размышлениям о своей дальнейшей судьбе. На съемки фильма, как он думал раньше, происходящее совсем не походило, скорее на бред. С другой стороны все было стопроцентно реально и, вспомнив прочитанные ранее фантастические книги о героях, попавших в прошлое, он сделал вывод, что иногда это случается и в настоящей жизни, как бы нелепо это не звучало. Из этого родилась стратегия дальнейшего поведения — прикидываться идиотом до последнего, пока не раскусят.

Вскоре поляну запрудили люди одетые в непримечательные защитные комбинезоны, чему Иван не удивился. Только когда вокруг раскинулась паутина радиоантенн, сказочно возникшая над головой, он восхитился сноровкой, создавших ее людей. Он, молча наблюдал за неспешными действиями радистов, не проявлявших к нему ни малейшего внимания, сосредоточенно выполнявших свои прямые обязанности. Самое время бежать. Бежать без оглядки, ломая ноги о камни осыпающиеся потоками горной реки. Бежать, пока не заметили.

Но, было уже поздно.

Подошли двое солдат и, схватив его за ноги, связанного, бесцеремонно куда-то потащили. Острые камни впивались в тело, голова прыгала на ухабах, словно футбольный мяч, но все было мелочью по сравнению с чувством неизвестности, ожидавшей впереди. Вскоре мука эта закончилась. Иван смог увидеть, как один из них наклонился и, подняв тяжелую крышку прикрывающую вход в подземную тюрьму, произнес:

— Давай его сюда, Вилли. Тут ему точно голову не напечет.

Под общий хохот, Наумова подхватили на руки и сбросили вниз, в темную дыру. Еще не долетев до жесткого пола, он понял, где оказался…

В ближайшие два, а может и все три дня, никто никуда Ивана не отправил. Несколько раз спустили на веревке ведро с водой и черствым хлебом, да отпустили пару глупых шуточек в его адрес. Время тянулось медленно. От безделья, вспомнив про прошлый побег, он попытался отыскать потайной лаз, но вскоре убедился в его отсутствии.

“Значит, старик не так стар, как рассказывал, раз лаза еще нет”, — заметил про себя Наумов.

Спустя еще несколько часов он принялся рыть подземный ход самостоятельно. Целесообразность данного поступка, в тот момент, объяснить он не мог. Как впрочем, и все происходящее. Грунт был каменистый, и за несколько часов дело особо не продвинулось, только мозоли и ссадины появились на руках. Делать нечего, ходить из угла в угол — тоже бессмысленное занятие, и он лег спать. Снился дом: мать, протягивающая ему кружку с холодной родниковой водой, корова Мурка, со своим шершавым языком, и верный пес Урал. Глупое имя для собаки, но оно было первым, что пришло на ум при виде крохотного щенка на мозолистых руках отца. Отец умер, когда Ивану только исполнилось двенадцать, но он на всю жизнь запомнил этого большого и доброго человека, дарившего ему минуты счастья при каждой возможности. Жаль, что возможностей этих бывало слишком мало. Тяжелый труд шахтера не оставлял родителю много времени на сына, зато тот, ни в чем никогда не нуждался. Почему-то сейчас Наумова захлестнула волна любви и нежности, и следом другая — горечи утраты и одиночества. Он остро почувствовал все это, и ему хотелось плакать.

“Зря ноги не сделал”, — подумал он, прикидывая перспективы в случае согласия принять предложенную помощь. Сейчас же, оставалось только пожалеть себя, и еще раз удивиться происходящему. Он лежал и смотрел, как солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь доски, прикрывавшие сверху вход в подземелье, начинают медленно тускнеть. Наступал вечер, а значит еще один безумный день подходил к концу, и оставалась надежда на то, что утро расставит все по своим местам, развеяв этот дурной сон. Сверху доносились различные звуки: смех, обрывки разговоров, металлический лязг оружия, и…ветер, судя по нарастающему вою, усиливающийся с каждой минутой. Спустя некоторое время, буря набрала силу, и уже ничего кроме сильного завывания ветра слышно не было. Наумов представил, что сейчас творится сверху, и ощутил даже некоторый комфорт от нахождения в темнице, оказавшийся в данный момент самым безопасным местом.

Буря утихла только к утру. Судя по тому, что в положенное время ему не спустили еду и питье, она изрядно потрепала обитателей лагеря, и наверняка разрушила все установленные антенны, а значит, есть надежда на небольшую отсрочку для визита в гестапо. Так размышлял Иван. К великому сожалению, вскоре он убедился в своей неправоте.

Ржавые петли люка прикрывавшего вход в подземелье противно заскрипели, вернув Наумова из тревожной дремы к не менее тревожной действительности. Сверху опустили шаткую деревянную лестницу, сколоченную, из чего придется, и скомандовали:

— Давай, на выход!

Он с опаской вскарабкался по шаткой конструкции и очутился в компании из трех человек, одетых в униформу гестапо, вооруженных автоматами. Один из них, (судя по погонам — унтер-офицер), молча ткнул Ивана рукой в спину в направлении горной дороги, где “под парами” стоял армейский грузовик, похожий на советский ЗИС. Один такой догнивал в гараже автомобильного батальона в части, где он раньше служил. Без всяких церемоний запихнули в кузов под охрану еще нескольких солдат и не спеша покатили в неизвестность.

Несколько часов тряски по разбитым дорогам, начавшей казаться бесконечной, закончились, когда грузовик прибыл на небольшой аэродром. Располагался он на обширной поляне, у самого подножья гор. Местность была очень живописной, и выбравшись из кузова, Иван невольно залюбовался пейзажем.

Легкий толчок в спину вернул к действительности.

— Двигайся, — бросили ему в след. В голосе конвоира не было неприязни. Что-то изменилось в поведении людей сопровождавших его: в этот раз над ним не издевались, не отпускали насмешливые реплики, а лишь только с любопытством рассматривали из-под полуопущенных век.

На краю аэродрома стоял небольшой транспортный самолет: немного больший, чем легендарный “кукурузник”, на котором Наумову несколько раз “посчастливилось” летать в качестве пассажира, но меньше чем Як-40, тоже не менее знаменитый.

Его подвели к трапу и приказали ждать. Вскоре рядом остановилась черная легковушка, с блестящим знаком гордости немецкой автопромышленности на радиаторе. Из “Мерседеса” не спеша выбрались два офицера в кожаных плащах, и отсалютовав вытянувшимся во фронт конвоирам, поднялись на борт, приказав всей свите следовать за ними. Усевшись в кресла расположенные в середине фюзеляжа, они сняли фуражки и дали знак усадить напротив них арестованного.

Наумов не понимал, чем вызван такой необычный всплеск проявления внимания к его скромной персоне. Если только, эти холеные прихвостни рейха, больше похожие на профессоров, чем на военных, не догадывались о его истинном происхождении. Где-то глубоко в сознании всплыло малопонятное и потому очень таинственное слово “аненербе”, сопровождаемое липким, словно паутина, чувством страха.

Эти мысли, скорее всего, отразились на его лице, и один из офицеров, (судя по погонам — старший), произнес:

— Не бойтесь, ничего плохого мы не сделаем.

Иван недоверчиво посмотрел на него.

— Обещаю, — подтвердил тот, — Кстати, позвольте представиться, — Меня зовут Эрнст Шефер. Я возглавляю одно из направлений в области научных исследований Мюнхенского университета. Наши цели имеют сугубо научный характер. Вы понимаете, о чем я говорю?

Не дождавшись ответа, продолжил:

— Я осведомлен о вашем знании немецкого языка, хотя вы и не являетесь немцем. Предположим, что вы шпион, но некоторые наблюдения опровергают это, впрочем, сейчас это не важно. Важнее то, что вы находитесь в этом самолете, — Шефер взглянул на часы. — И через несколько часов мы будем на месте. Там и поговорим.

После этих слов, как по команде, взревели двигатели и транспорт начал брать разбег. Трясло немилосердно, да и шум стоял такой, что казалось, будто все небесные боги, прогневавшись, громогласно ругались в один голос. Только когда самолет набрал высоту, стало немного комфортнее, но всякие разговоры вести было все равно бессмысленно. Все дремали или, во всяком случае, делали вид.

Наумов проснулся, когда снова началась тряска. Заходили на посадку. Самолет коснулся земли, постепенно сбавил скорость и остановился. Надоедливый шум двигателей затих. Дверь, ведущая в кабину экипажа, распахнулась и один из летчиков, одетый в кожаный френч доложил:

— Прибыли, господин обергруппенфюрер!

— Спасибо, Вильгельм, — отозвался Шефер. — Пусть подают трап.

Через несколько минут в салон поднялись два автоматчика и, взяв Ивана под охрану, вывели наружу. Все остальные не спеша потянулись следом.

В отличие от того аэродрома, что они покинули, этот казался просто гигантским и суперсовременным: широкие бетонные полосы разбегались в разные стороны, образуя замысловатый узор, сложные коммуникации, высокое здание диспетчерской, обилие вооруженной охраны. Все говорило о том, что они прибыли либо на важный военный объект, либо в большой столичный город. Скорее всего, это был Берлин.

Не дожидаясь пока подадут машину к самолету, они пошли пешком в сторону центрального корпуса аэропорта, чтобы немного размять затекшие, после длительного сиденья, конечности. Затем погрузившись в просторный автомобиль, еще примерно полчаса ехали по живописным улочкам и паркам города. Остановились у большого старинного здания, величественно возвышающегося над окружающими его деревьями. Шефер вышел первым и, любезно придерживая дверку, пригласил:

— Добро пожаловать в резиденцию Аненербе!

Наумов побледнел.

Иван ожидал, что сначала его бросят в камеру, а затем начнутся допросы, но вопреки этому, все вышло наоборот: его хорошо и сытно накормили и, отведя в небольшую комнату, где единственным предметом интерьера была металлическая кровать, дали отдохнуть пару часов. Это время он потратил на размышления о дальнейшем неизбежном разговоре с Шефером.

Откуда он знает о том, что Иван владеет немецким — дело понятное. Солдат охранявший его в горах наверняка поделился своими подозрениями. Но, что ему говорить? Как себя вести в данной ситуации? Если запереться и молчать, как партизан, то, скорее всего, подвергнут пыткам, чего, ну ни как не хотелось. Тем более что правило думать о фашистах, как о чудовищных садистах и убийцах, привили ему еще со школы. Рассказать правду? И кто поверит в этот бред? В лучшем случае его помучают и отправят в психушку или в концлагерь, в худшем же — поставят клеймо подопытного кролика с перспективой закончить жизнь в подвалах какого-нибудь НИИ в ужасных мучениях. Необходимо было срочно придумывать правдоподобную “легенду”.

Послышался шум открываемой двери и, вошедший охранник в форме СС, доложил:

— Господин исполнительный директор ждет вас у себя в кабинете.

Наумов поднялся с кровати и последовал за ним чередой длинных и темных коридоров. Вскоре они оказались в огромной, полутемной комнате с высокими потолками и камином, где уютно потрескивали дрова и от языков пламени на стенах плясали замысловатые тени. Рядом, в большом кресле сидел Шефер с бокалом вина в руках. На этот раз он был без формы, в домашнем халате темно красной атласной ткани, и в домашних тапочках.

— Не удивляйтесь моему виду, — произнес он, усмотрев некоторую растерянность на лице вошедшего пленника. — Наша беседа будет носить сугубо неофициальный характер.

— О чем же? — впервые за долгое время решился подать голос Иван.

— О вас, конечно, — усмехнулся собеседник. — Иначе, зачем нам встречаться в неформальной обстановке?

— А что, обо мне говорить? — удивление выглядело вполне реальным.

Хотя он так и не успел составить более или менее толковый план, некоторые наметки все же имелись.

— Я не вполне понимаю, чем вызвана такая заинтересованность в моей скромной персоне?

— Кто вы на самом деле?

— Я?

— Ну, не я же!

— Я — журналист. Откомандирован газетой “Народный голос”, сделать репортаж о победоносном наступлении наших войск на Кавказе, — изложил он заранее заготовленный план. Название газеты, естественно, было выдумано, но это давало возможность потянуть время и впоследствии, более продуманно отвечать на поставленные вопросы.

— Вы в этом уверены? — насмешливо произнес Шефер. — Я, например, располагаю совсем иными сведениями…

Наумовы оставалось лишь промолчать, так как возражать было бессмысленно.

— Не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Слишком много фактов говорят о вашей, так сказать… — он сделал паузу, чтобы подобрать нужное слово, — … необычности, что ли.

— За меня могут поручиться, — ляпнул Иван первое, что пришло в голову.

Шеффер засмеялся. Когда смех его иссяк, он произнес уже более серьезно:

— Ни один журналист нашей великой империи, не прибывает в командировку без документов и с этим… — хлопок в ладоши вызвал в кабинет офицера, по-видимому, одного из адъютантов генерала. Тот вошел в кабинет и, в руках у него был автомат Калашникова, или АК47, как более привыкли называть его в армии.

— Что это? — поинтересовался Наумов, немного оправившись от шока, и продолжая начатую игру.

— Это у вас надо спросить, — хитро прищурившись, ответил Шефер. — Его нашли рядом с местом, где вас поймали.

Иван задумался. В этом мире он очутился без всякого оружия и боеприпасов, в темной дыре под названием “зиндан”. Как мог оказаться здесь автомат — оставалось полной загадкой.

— Вы задумались, — прервал его мысли генерал. — Это значит, что вы знаете больше, чем говорите. Послушайте! Я могу с чистой совестью отдать вас на растерзание моим специалистам, они уж точно, поверьте моему слову, вытрясут всю необходимую мне информацию, — он нервно наполнил бокал новой порцией вина и продолжил. — Но, я вижу в вас большой потенциал к будущему. Я не дурак и понимаю, что рано или поздно война закончится. Кто будет в ней победителем тоже не известно. Мне нравится этот мир, хотя он и не совершенен. Сегодня я нужен рейху, а завтра он вытрет об меня ноги — это историческая закономерность, избежать которую возможно только в будущем…

Наумов напрягся при этих словах.

–…в будущем, когда все кончится, и мир перестанет болтать, словно ковчег Ноя. Жаль, что к тому времени я уже буду стар и немощен, если конечно доживу, и меня не вздернут на виселице, — подвел он итог.

— К чему вы все это сказали? — спросил Иван.

— Я знаю, кто вы! — прямо заявил Шефер.

— И кто я? — осторожно осведомился тот.

— Вы — человек из будущего!

— С чего вы взяли?

Генерал поднялся со своего кресла и, подойдя к стене рядом с камином, отодвинул одну из картин в сторону. В образовавшимся проеме показался небольшой сейф с кодовым замком. Повозившись с ним некоторое время, хозяин кабинета вернулся на свое место:

— У меня есть доказательства, — произнес он. — Вот, держите.

Он протянул небольшую книжку.

— Смотрите.

Иван взял ее в руки и обомлел — это было удостоверение личности, принадлежавшее Дымову.

— Я дарю ее вам.

— Откуда это у вас? — спросил он, но ответа так и не дождался.

“Неужели и командир попал сюда?” — подумал Наумов, но тут — же принялся отгонять эту мысль, понимая, что живым его точно не увидит.

— Нет смысла скрывать правду, раз уж мы начали этот разговор, — заметил Шефер. — Я все сейчас расскажу по порядку. Налейте вина, хорошая выдержка, советую.

Иван отказался и принялся слушать рассказ генерала.

Еще с начала войны Германия устремила свой взор на Кавказ, местность богатую нефтью, вольфрамом и молибденом, столь необходимые для нужд военной промышленности “Третьего рейха”.

После победоносного наступления, прибыли немецкие специалисты, и началось строительство стратегической дороги. Тысячи тонн тротила рвали скалы, рабочие заливали бетон в дорожные отбойники — камнеуловители, сооружали монолитные железобетонные мосты. Каждый мост представлял собой мощное фортификационное сооружение, в котором одновременно могли находиться с десяток танков и другая техника и вооружение, превращая мост в горную крепость. Всего таких мостов было построено тринадцать. Оперативно-боевое прикрытие стратегической дороги впоследствии осуществляла горная дивизия СС.

Вслед за этим, на завоеванные территории приехали ученые из “Аненербе”. В ее структуре существовало научно-исследовательское подразделение спелеологов по изучению карстовых пещер по всему миру. Специально под это был создан Имперский союз спелеологии и карстовых исследований. Этим проектом и руководил Эрнст Шефер.

Развернув в районе бурную деятельность, его ведомство постаралось охватить все сферы изучения окружающего района, в том числе и изучение магнитно-гравитационных полей. В горной местности, в местах бывших разломов и действующих вулканов, это имело определенный интерес. К тому же финансирование проектов из казны велось с завидной регулярностью, а Гиммлер требовал отчета о потраченных средствах. Расставили на склонах датчики, и мало надеясь на значимый результат, практически забыли о них. Какого же было удивление, когда в зоне действия одного из них произошла сильная гравитационная вспышка. Прибор вышел из строя, и его необходимо было заменить. Бригада техников, посланная для замены оборудования, обнаружила неподалеку труп неизвестного человека, одетого в военную форму необычного покроя. При нем были найдены странные документы и автомат неизвестного образца. В техническом бюро, куда было передано оружие, разобрали его буквально до винтика и были поражены простотой и эффективностью. К сожалению, данный образец был испорчен взрывом, либо какими-то другими силами, и его воспроизводство потерпело неудачу.

— В том же месте задержали и меня? — перебил его повествование Иван.

— Да, — кивнул генерал. — Недалеко от того места. — Обер-лейтенант Шульц доложил мне о вас. Сопоставив все имеющиеся факты, я понял — кто вы, — продолжил Шефер, оценив результат своих откровений. — И, что из данной ситуации, можно извлечь большую выгоду для себя.

Он замолчал ненадолго, видимо собираясь с мыслями, затем продолжил:

— Многие годы мне приходилось заниматься всякой оккультной ерундой, и если честно я мало верил во все эти бредни, пока судьба не преподнесла подарок — вас.

— Почему вы решили, что я подарок?

— Я устал от этого безумного времени и хотел бы покинуть его. К сожалению, сейчас нигде нет спокойного уголка, где можно было бы укрыться и провести остаток жизни в тишине, занимаясь делом, которое нравиться.

— Я так и не понял к чему этот разговор?

— Хочу, вместе с вами покинуть это время и отправиться в будущее.

Иван засмеялся. Рассмешила комичность ситуации: чем он, застрявший в этом времени, и возможно — навсегда, мог помочь одному из “главных ученых третьего рейха”?

— Что вас так насмешило? — обиженно спросил Шефер.

— Даже не знаю, чем вам помочь? — вытирая навернувшиеся от смеха слезы, задумчиво произнес тот.

— Даже не думайте что-либо скрывать от меня, — неожиданно резко бросил собеседник. — Всю информацию вытяну раскаленными щипцами!

— Кто бы сомневался, — тихо вздохнул Наумов, и затем, уже громче, продолжил. — Я сам рад бы отправиться домой, но даже не знаю, с помощью каких сил попал сюда.

Он не стал рассказывать немцу про локальный конфликт на Кавказе, о стычке на посту и о побеге из плена, так как все это могло быть одной цепью событий приведших его во времена второй мировой войны. Где есть вход — должен быть и выход, и генерал это тоже прекрасно понимал, иначе бы не стал уделять столько внимания обычному военнопленному. Рассказал только о яркой вспышке, запомнившейся в последние пребывания в будущем, о сильной боли, скрутившей тело и темноте, наступившей затем.

— Вы сможете указать место, где очнулись после путешествия во времени? — дослушав этот не очень подробный рассказ, уточнил Шефер.

— Думаю, да, — подтвердил Иван. — Но только если снова окажусь в той местность.

— Так сказать надежда на хорошую зрительную память, — задумался тот. — Хорошо, завтра мы отправимся назад, на нашу научную базу в горах. На сегодня у меня к вам последний вопрос.

— Какой?

— Мы проиграли эту войну?

— Да.

— Я так и думал…

Глава 3

Утро для каждого жителя 'Дома на набережной' начиналось по-разному. Кто-то все еще нежился в теплой постели, пряча заспанное лицо от надоедливых лучей яркого июльского солнца, кто-то делал простую зарядку, предвкушая ароматный свежезаваренный кофе и сытный завтрак перед предстоящим трудовым днем в просторном кабинете некого министерства. А кто-то уже завершал свою работу, в заключительный раз, перечитывая слезящимися от усталости и напряжения глазами предательски скачущие строчки текста новой, политически правильной повести. В общем, несмотря на то, что еще не так давно враг угрожал Москве, и обстановка на фронтах еще оставалась напряженной, жизнь здесь текла своим, особым чередом.

Один из таких жильцов — Алексей Серов, в это раннее утро сидел в огромном кресле с чашкой кофе в одной руке и дорогой кубинской сигарой, источающей аромат крепкого элитного табака, в другой. За какие заслуги он удостоился права проживать в самом лучшем столичном доме, чем занимался или где служил — не знал никто из соседей. Впрочем, они этим особо и не интересовались, живя по принципу: меньше знаешь — крепче спишь. Единственное, что было хорошо известно, так это его любовь к дорогим коньякам, красивым девушкам и заграничным сигарам. Откуда он все это доставал в полуголодное военное время — тоже оставалось загадкой. Но и об этом предпочитали молчать, иногда получая подарки в виде дефицитных американских продуктов. Зачем резать курицу несущую золотые яйца? Да и мало ли что. Поговаривали, что он с САМИМ здоровается за руку!

Ровно в восемь пришедшая домработница, нисколько не удивилась, застав хозяина квартиры за своим обычным утренним ритуалом. Огромная сигара чадила как заводская труба, что каждый день она наблюдала из окна своей маленькой, но уютной комнатки в коммуналке. Клубы дыма мягко струились в воздухе, обволакивая голову курильщика, словно облака — высокогорный пик. Недопитая чашка кофе остывала на журнальном столике.

— Завтракать будете, Алексей Иванович? — с порога, задала она вопрос.

— Пожалуй, нет, — отказался тот, убирая в сторону раскрытую газету. — Дождусь обеда.

— Обедать дома будете?

— Нет.

Домработницу Анну, Серову порекомендовал один знакомый из министерства, указав на нее, как на добросовестную и исполнительную во всех делах девушку. 'Во всех делах', — недвусмысленно намекнул он, зная слабость того к женскому полу.

Анна сразу понравилась Алексею, но при первой встрече не подал и виду, поступив, как настоящий джентльмен, выдав ей предоплату за будущую неделю. Затем многочисленные дела затянули с головой; оценить степень квалифицированности работницы он мог только по идеальному порядку в квартире, чисто выстиранным и отутюженным сорочкам и вычищенной до блеска обуви.

Когда часть дел была улажена, и он мог спокойно отдохнуть, предаваясь размышлениям и чтению книг в компании любимого коньяка и ароматных сигар, Серов смог оценить и потрясающие внешние данные домработницы. Но, только один раз — когда чуток перебрав, не удержавшись, ущипнул ее за крепкий, аппетитный зад. Как и положено хорошей служанке — та даже виду не подала, что возмущена таким поведением, хотя оно и не подобало советскому гражданину. Это еще больше повысило ее рейтинг в глазах хозяина квартиры, и жалование выросло сразу на четверть.

'Ну и пусть, — думала Анна. — Просто человек одинокий. К тому же — очень симпатичный и не жадный. А то, что руки распускает — так все мужики одинаковые'.

Как девушка прагматичная и в нужном русле воспитанная, она строила далеко идущие планы.

Облачившись в дорогой костюм серого цвета, Серов вышел в прихожую. Сегодня его ждали на совете по обороне с докладом о новых образцах авиационных двигателей. Намечался прорыв. Поэтому и выглядеть он должен на все сто.

Анна молча подала зонт.

— Это еще зачем?

— На всякий случай. Похоже, дождь собирается.

Тот только пожал плечами и, нехотя приняв ненужный в ясную погоду аксессуар, уже на пороге неожиданно спросил:

— Вы сколько классов закончили, Анна?

Та растерялась; на лице отобразилась тень различных эмоций. Но, быстро взяв себя в руки, она ответила вопросом на вопрос:

— Зачем это нужно знать?

— Может, надумал в жены взять…

— И что? — неожиданно гневно произнесла Анна.

Ее лицо пошло красными пятнами, кулачки сжались; все это не скрылось от цепкого взгляда Серова.

— Неграмотную, так и в жены нельзя взять?

— Ерунда, я пошутил, — поспешил оправдаться Алексей. — Просто мне нужен секретарь, а времени на поиски нет. Да и абы кого в дом брать, желания нет.

— Тогда вам повезло, — неожиданно, с нескрываемой радостью произнесла девушка.

— Десять классов я закончила. Плюс курсы машинисток.

— Вот видите, как все удачно сложилось. Считайте, что приняты на полставки. Мне нужны такие люди.

С этими словами он вышел в коридор.

— До вечера.

Спустя несколько минут после этого разговора в кабинете начальника третьего отдела НКВД раздался телефонный звонок.

— Связь с объектом установлена, — доложил абонент. — Жду дальнейших инструкций.

— Хорошо, — одобрил тот. — Вечером получите весь расклад…

Черный 'Паккард' уже ждал у подъезда. Водитель, расторопный малый, при появлении клиента резво выскочил из-за руля и распахнул пассажирскую дверь. Серов уселся на заднее сиденье обтянутое хрустящей кожей и приказал:

— Трогай.

На столь буржуазный выпад шофер даже ухом не повел, послушно исполнив приказание, трогаясь с места. Мощный американский мотор размеренно гудел, гоня тяжелую машину по разбитым московским улицам.

Мимо словно в неторопливом кино проплывали знакомые улочки. Иногда взгляд цеплялся за особенно памятные места, автоматически сравнивая времена 'до' и 'после'. 'До' — никакой рекламы, только одноликие серые вывески указывающие на принадлежность того или иного магазина к его товарной разновидности. Это после — будут яркие неоновые огни и кричащие рекламные плакаты, с несуразными (иногда до полного неприличия), призывами.

Время медленно растягивалось на всем протяжении пути, словно зацепившись за хромированный бампер лимузина. В окно смотреть надоело и рука автоматически, по привычке потянулась во внутренний карман пиджака в надежде отыскать там сотовый телефон. Но его быть не могло. В 'это' время. Тогда мысли переключились на повседневные дела. Американские поставщики с коими он совсем недавно наладил связь, требовали гарантий. Но, где их было взять, когда война еще только набирала ход и кто одержит в ней победу — было известно одному богу, и… Серову. Пытаясь доказать, что фашизм падет под натиском Советской России он использовал все доступные аргументы, но все безрезультатно: не станешь ведь заявлять что про это тебе долбили в школе. Неправильно поймут, разорвав все отношения. Поэтому заокеанские партнеры выжидали, следуя политике своего правительства и не в интересах Серова было позволять им это. 'Сам' уже начинал нервничать и тот прекрасно понимал — во что мог вылиться его гнев. Вот же напасть! Уперлись словно бараны. Предатели: везде только выгоду ищут. Что же — еще год — два и мы утрем им нос, а могли бы многое поиметь.

За этими мыслями подъехали к Кремлю. Охрана взяла на караул, пропуская машину в самое сердце Советского Союза. Кому-то это могло показаться несбыточной мечтой, но пройдет несколько десятилетий и каждый желающий спокойно сможет зайти за эти стены, что бы полюбоваться на царь-пушку и царь-колокол. Это сейчас он грозный и неприступный оплот власти. Его стоило бояться, как стоило бояться и непредсказуемости его хозяина.

Бывший советник по вооружению почил, передав бразды правления приемнику. И когда Серов занял это место, начал бояться. Хотя ему лично ничего и не угрожало: сегодня здесь — завтра там. Вот только это почему то не работало, стоило предстать перед очами 'великого и грозного'. Сердце сжималось в комок, тихо, чтобы не беспокоить окружающих, выстукивая жизненный мотив. Тело сковывал безотчетный страх. С чего бы? Этим вопросом задавались многие, но почти никто не знал на него ответ. В принципе — ему-то чего бояться? Американское гражданство давало достаточный повод для спокойствия, но, всякий раз переступая порог самого главного кабинета, чувствовал, как начинали трястись поджилки.

Бывший предшественник наверняка думал так же, но это не спасло его от справедливого гнева трудового народа: в один из дней его нашли мертвым в номере гостиницы. Разразился скандал, но что есть малая пешка по сравнению с мощью великой державы? Отношения с американцами грозили зайти в тупик, но дело быстро замяли, спустив на тормозах. По требованию посольства на должность советника назначили его, Серова. После этого мысль, что его держат под колпаком, подозревая в связях с ЦРУ, ни на минуту не отпускала, вызывая все эти опасения. Поэтому, неожиданный вызов в Кремль стал для него неким испытанием: отказаться — значило поставить себя вне политики сотрудничества. Принять предложение — ввязаться в трудную и опасную игру. Но, что есть риск? Зачем тогда он прибыл сюда? Деньги решают все: сомнения быстро улетучились, уступив место голому прагматизму. Если уж заварил кашу — то черпай полной ложкой.

Автомобиль подъехал к парадному входу, водитель открыл дверцу приглашая покинуть салон. Выбравшись наружу, Серов поднялся по лестнице и, предъявив дежурному пропуск, прошел в здание. Начищенный до зеркального блеска мрамор, широкие ковровые дорожки поглощающие стук шагов — все говорило о том что, несмотря на изнурительную войну, оплот власти непоколебим.

Взглянул на часы. До начала совещания оставалось еще пятнадцать минут. Этого времени было вполне достаточно, чтобы еще раз проверить все документы, прокрутить в голове план вступительной речи и привести в порядок внешний вид.

Спустя несколько минут появившийся секретарь открыл дверь, жестом приглашая войти. Не считая его, Алексей был первым, кто пересек порог зала заседаний: пунктуальность была одним из его достоинств. Заняв положенное по статусу место за обширным столом, принялся ждать.

Высокопоставленные лица прибывали одни за другим. Коротко здороваясь, они быстро рассаживались по своим местам. Их поспешность стала понятна когда, следом вошел САМ: ждать он не любил.

— Здравствуйте, товарищи! — поприветствовал он присутствующих. — Можете не вставать.

Эта фраза была излишней: все и так стоя приветствовали вождя.

Заняв место во главе стола, Сталин произнес:

— Предлагаю начать!

Секретарь огласил план собрания совета по обороне; доклад Серова ожидали к концу и он мог сосредоточиться на докладах министров, пытаясь вычленить из них полезную для своего будущего дела информацию.

Начались слушания. Изредка верховный прерывал тот или иной доклад, требуя пояснений, вставлял свои замечания и предложения. Папка с документами, требовавшими дальнейшего, более пристального рассмотрения, росла, словно на дрожжах. Иногда возникали споры: атмосфера в зале медленно, но верно накалялась. Некоторые участники до того увлекались отстаиванием интересов своего ведомства, что забывали где находятся и с кем разговаривают. Серов мысленно крестил их, предрекая не очень завидную судьбу. Он знал ее у многих из присутствующих.

Конец ознакомительного фрагмента.